Выставка 2 Еврейский вопрос. Быль, с прордолжением

   Глава 1
   Москва, осень, 2008 год, где-то в центре Москвы… я сижу в ресторане, кушаю борщ стоимостью в 1200 рублей… что за такой золотой борщ, в толк взять не могу, моя старшая сестра и то вкуснее борщ готовит. Вокруг меня компания, человек  пять, шесть, никто не кушает, видимо сытые, кушаю я один, мне прислуживают два официанта, девушки. Одна миловидная, симпатичная, улыбчивая такая, вторая постарше и строгая, даже сердитая где-то. К борщу прилагались разномастные плошки. В плошках; сметана, майонез трёх видов, сливочное масло. Сливочное масло было разного калибра, оранжевоё, зеленоватое и желтоватое. Я взял плошку с жёлтым маслом понюхал, - точно чистое, вологодское масло, - удивился про себя и пихну всё, что было в плошке в дымящийся борщ, так и кушал. А ещё я сложил в большую дымящую тарелку с борщом  все сорта мяса, которые девушки официанты принесли на огромном подносе, расписанном под хохлому. 
… так и кушал, все на меня смотрели, а я кушал.

   Чуть ранее, в этом же ресторане. В ресторане пусто, времени где-то между ранним утром и полуднем, нас  трое; я художник, тогда ещё не поэт и даже не литератор, Кандинский-ДАЕ, Володя Носков, человек который оплатил поездку в Москву, и он же оплатил выставку в «Гостином Дворе», третий персонаж: Дмитрий Балаш, личность совершенно тёмная, и для меня художника не очень понятная.
   Я стою у окна, наблюдаю за сутолокой московской улицы. К ресторану подъезжают друг за дружкой три навороченных машины. Два чёрных, блестящих джипа, - для меня, человека не умевшего водить авто, эти двое, как бы на одно лицо, - третья машина «Бентли» - красивая и солидная.
   Из машин вышли три гражданина. Меня привлек их затрапезный вид, а больше всего то, что дверцу для пассажира «Бентли» открыл шофёр.
   Шофёр был в конкретной амуниции! Шофер - была девушка, яркая брюнетка.  Я брюнеток, если честно, не того, не люблю, как впрочем, и блондинок. По мне так лучше русых нет, - это как бы золотая средина.
   Трое граждан прошли в помещение ресторана, извинились за свой вид, сказали, что прямо с работы, приехали специально познакомиться со мной.

   … я кушал свой, оплаченный Дмитрием Балашом супец. Я, между едой, втихую разглядывал вновь прибывших. Кушать прибывшие отказались.
   Трое прибывших на первый взгляд казались простецкими парнями средних лет. Особое моё внимание привлёк «татарин»… ну всяко не татарин,  а еврей… двое других тоже были евреи… но не той «чистокровной» еврейской породы, а совсем другой, хорошо законспектированной, и фамилии, думаю, у них были не еврейские… короче загадошные ребята.
   Разговор вёлся о том, о сём, ничего значительного, но вот в конце, «татарин» спросил: «Как вы, Александр, относитесь к евреям?»
   Данный вопрос поставил меня в тупик, но виду я не подал, я доел борщ и с усердием обгладывал косточку, мясцо на косточке было вкусное, сладкое… Дмитрий поспешил встрять, и ответил за меня, сказав, что, мол я человек мира, и мне нет разницы кто и что, главное чтоб человек хороший был.
   Троица встала, прощаясь со мной, вручили мне ключи от московской квартиры.

   Глава 2
   Этот же день, вечер, Гостиный Двор… подъезд  №17,  мы сидим в закутке, пируем, празднуем открытие выставки. Пируем; я, художник, Дмитрий-Митрий, две девушки, - хорошие, молоденькие. На часах, у дверей по стойке смирно Володенька. Владимир Носков, бывший гэбэшник, а может быть простой, обыкновенный мент. Офицер, ушедший по ранению в отставку. По договорённости, он обязан изображать из себя моего личного телохранителя, - сие придумано чисто ради форсу, и для прикола тоже.
   Рядом, в кабинете за министерским столом, вся в лайковой коже с ног до головы чемпионка олимпийских игр по синхронному плаванью Киселёва Валентина…
   …её секретарь зашла к нам на мини пирушку, и просит меня пройти в кабинет к учредителю выставки «Осенние мотивы». Я прошёл, мне не трудно, Володенька как хвостик за мной. Вид у бывшего мента Носкова невозмутимо-сосредоточенный- простецкий.
   Заходим… меня приглашают присесть, голос у Валентины Киселёвой как из бочки, то есть конкретный мужеской бас, мне подумалось: «Это ж сколько, и с какого возраста, нужно мужеских гормонов вкачать, что бы конкретно в мужика даме превратится…», …дама средних лет, басам спрашивает: «Вы настоящий Кандинский, или однофамилец…»… я ясен пень лукавить не стал, и заявил, уверенно так заявил, что мол, настоящий, всамоделишний, живой и художник тоже.
   Дама курила сигаретку, и пускала клубы дыма прямо в меня. Секретарша, красивая, с певучим голосом принесла поднос. На подносе; две чашки чёрного кофе, коньяк, сливки, и всякие конфетки, и печенюшки тоже, … видимо разговор должен быть доверительный. Володеньку, липового охранника я выставил за дверь.

   Киселёва сидела пила кофий, курила и сетовала на жизнь: мол, как тяжело стало нынче на Москве жить, …всё тяжелея, и тяжелея, … при этом она не спускала с моей физиономии своих черных, маленьких, цепких глаз.
   Я слегка про себя поёживался. Разговор в основном крутился вокруг дедушкиных работ, и русского архива семейства Кандинских, который в двадцатых годах прошлого столетия канул как в омут.
   Я, ясное дело отнекивался, мол, не знаю, не ведаю, и вообще с фамилией пошутил, и не родственник мол, никакой, а так с боку припёка.
   Дама в коже ещё чуток меня попытала, и отпустила праздновать открытие выставки.

   Нужно было с питиём закругляться, так как, через час Московскоё метро должно было закрыться, и тогда нам всем пришлось бы ночевать в данном закутке местечка «Гостиный Двор».  А это не входило в мои планы, в планах был ночлег в моих новых апартаментах на Чистых прудах. Ну, согласитесь, не каждому художнику выпадает такой шанс: с дурру хапнуть в центре Москвы девушку, да ещё в сталинском доме, да ещё на третьем, еврейском этаже, где есть ванная комната, да ещё и потолки три метра, двадцать пять сантиметров, -короче, живи не хочу!
   
   Я поглядываю на Володеньку с нескрываемым интересом. Носков стоит у входных дверей, почти по стойке смирно, … он не спускает взгляда с бутылки вина, как будто бы бутылка его заколдовала. Вдруг, Володенька резко подскакивает к столу, хватает  бутылку, наливает по шустрому стакан до краёв, и жадно, жадно выпивает, … и также, ни слова, ни говоря, встаёт на своё место у входной двери. Смотрю, девчонки от удивления рты раскрыли.
   Так опозорится, ну Носков, никогда ему этого позора не прощу, - тоже бля, охранник выискался!

  Глава 3
  Этот же день. Раннее утро, 5 30. Мы с Носковым прибываем, если не изменяет мне память, на Ярославский вокзал.  Времени до открытья выставки в гостином дворе, вагон и маленькая тележка. Открытье в 16 00.
   На руках у нас ещё четыре моих работы, кои надлежит сдать приёмщице с рук на руку под расписку. Поэтому, я решил прогулять Володиньку до красной площади пешком.
   Носков тащит два пакете с картинками.  Я шествую сзади, покрикиваю на носильщика, - а что, правильно, если не художник, то пускай и несёт.
   Вот мы проходим мимо здоровенного, каменного, тёмно-серого здания. Мой носильщик, он же охранник, он же спонсор просит, молит остановится, передохнуть.  Я, ясен пень добёр-бобер, разрешил.
   Носков, поставил пакеты с картинками на тротуар, отдыхает, … тут смотрю, он, мой, личный носильщик, начал разглагольствовать… машет руками и кричит: «… я тут буду заседать, законы издавать, что бы вам, художникам жилось хорошо…» …
   … я послушал, послушал, и говорю: «Давай, хватай, и неси заседатель хренов…», а он, нет мол, не понесу, здесь останусь, жить стану… ну я не долго думая, подскочил к заседателю, и отвесил пару пендалей туда, от куда ноги растут,- ток сбухало.
   … далее гляжу, дверь Государственной Думы открылась, и на крыльцо вышла парочка горил в костюмцах… что говорят вы тут шумите…  я им в ответ, мол, тут к вам человек просится, заседать хочет… смотрю, мой заседатель схватил пакеты и припустил… еле догнал неноделыша.
   Примерно за час мы дотопали до Красной площади.
   Притулились в ближайшем кафе. Цены в нем о-го-го какие, …  я, Володеньке, давай купи по булочке с колбасой и чаю, по стакану… Носков не хочет…  я спустя пять минут опять за своё: жрать, говорю, хочу, в желудке кто будто в кованных сапогах шастает… ты же спонсор, корми…
   … ладно, говорит Носков, пойду куплю. Возвращается, несёт в руках один стакан с чаем, и один пустой стакан.  Сел, поставил на стол оба стакана, потёр ладошки, и говорит: «Больно у них всё тут кусачее, вот стакан чаю, без сахара 120 рублей стоит».
   Сказав сию незатейливую фразу, Володенька разлил по стаканам чай, - один стакан пододвинул ко мне. На, говорит, пей, чай от голода спасает.

   Глава 4
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,.

(Ждите, будет далее, уж что что, а этот незатейливый рассказик я обязательно осилю)

На фото, где-то в центре Москвы, те самые девчонки-официантки, и Володя Носков, ныне покойник. Фото из архива Кандинских.