Восемь

Восемь.
Тьма сгущалась над Сорбонной. Сгустки чёрных туч одна за другой скапливались в один большой сгусток нечистот на парижскими лаврами.
Она нервно скребла деревянную дощечку до мозолей и заноз в коже, через несколько минут уже стучала пальцами и шершавой поверхности. Спустя четверть часа молотила кулаками по двери, от бессилия прикусывая губы. Из них мерно текла кровь, во рту привкус железа. А сумашествие всё больше охватывало её сознание. Что происходит? Где она? В ушах гул от давящей на них тяжёлой тишины.
— Два тела, растягивающие кожу одной души... — пролепетала она. — Когда он того хочет, я умираю. Кормит моими же слезами, я плод его страха.
Он шёл мерной поступью самых знатных королей, которые только жили на этом свете. Он плыл. Так невесомо и завораживающе, я даже не ожидала от себя такого ступора при виде чужака. Просто человека. Его аура, она сводила с ума. Напрягала мышцы, сводила лодыжки, заставляя пальцы содрагаться от одной лишь мысли, что он будет близко. В непосредственной близости от меня. Смахнув длинную чёлку с бледного лица,
1 сентября, 1989.
Дорогой дневник!
Время от времени тетрадь наполнялась эмоциями, вылитыми с начала учебного года синей пастой на бумагу. Она стерпит всё.
Деспотичная сука!
Сегодня до крови зажали между партами две дуры.
Добрая, но религиозная. Всё бухает, мажется...
Рассадник разврата и вместилище пороков, хочется помыться после каждого урока. Со слезами постфактум осознаю, что я — человек другого роду и племени, «не такая, как все». Мне противны все сверстники, я их презираю. Безликое, совершенно тупое стадо. Я не понимаю тех, кто туда рвётся. Мне оно даром не надо. Я большего всего боялась уподобиться убогим швалям. Нет, увольте, чтоб они смотрели на меня, как на себе подобную? Ну уж нет. Для меня манна небесная...
...Хавать падаль, я брала мыла кусок даже на улицу.
Вся жизнь сопровождается болью — это может называться любовью? Я гордая, неприступная, с лощёной белой кожей, холёной натурой. Вся так слащава!
Ваш богатый жиром организм — страдаешь от жизни или станешь порцией еды?
Издревле повелось — баба — хранительница очага.
Я их растворила в желудочном соке птиц.
Душегуб, мой французский, хоть кровь из глаз — в отказ пойти нельзя. Шагом марш ко встрече с приключением. Я всё падаю у доски, прости.
Мне он подарил сегодня розы красные. Меня ломает малость, я вся на кумарах, подогреваюсь опиатам. В руке зажата рука, о чём нам париться? Мы оба живы, пока, мне это даже нравится.
Ты зовёшь меня то мартышкой, то слизняком, не в первой.
На пятнистой шее ожерелье из кораллов пролитых кровавых слёз их родителей. Ради этого я старалась выжить?
Яркий, но недолгий срок мне не пророчил света.
Никуда не тороплюсь. Всё жду свой вязанный плед, снежный зной его голубых глаз. Я ни о чём не беспокоюсь! А ты как крысолов, всё крадешься ко мне с мышеловкой, сыром плесневелым и пойлом алкогольным.
Чертила с ласковым лицом, ублюдок, дышащий прерывисто. Но мне подходит. Нелегко для восприятия. У меня непримитивная специфика.
Парни беспринципны, непаханное поле — ваше сознание, его засеяли.
Покойся с миром, отведём к учителю. Двое ряженых вышли на охоту, хороша процессия...