Летающий поросенок

(Из сборника «Сказки для взрослых»)


«Чтобы не случилось в прошлом, это не может помешать вам присутствовать в настоящем» (с)



Жил был поросёнок по имени Заморыш. Когда он только народился, более шустрые братья/  сестры быстро бортанули его от свиноматки и стали набирать живой вес. Свиноматка была  большой и к тому же – рекордсменкой: приплоду много, за всеми не уследишь…

Достался, в итоге, Заморышу маленький  сосочек, да и в нем еды было немного: братья и сестры практически все уже высосали, в него перелиться было нечему. Ну, что делать? Пососал, пожевал Заморыш тот сосочек день, другой, третий… А на четвёртый свиноматку-рекордсменку с румяным приплодом повезли на ВДНХ:  скульптуру Мухиной смотреть и в фонтане «Дружба народов» с десантниками – они тоже в этот день праздник свой традиционно отмечали – купаться.

Делегацию из свинарника в Москву скотоводческий менеджер подбирал, лично, чтобы пред очи мэра сельскохозяйственное достижение представить: авось, зарадуется мэр Московский и отвалит свиноферме кузов асфальта. И тогда в совхоз «Сказочный путь» не дорога из навозной гофрированной желтой плитки будет вести, как все эти 70 лет было, - а с бордюрным камнем и разделительной полосой по забору… Мечта. Не одно поколение жителей совхоза о том мечтало, да не всем счастье такое улыбнулось. Улыбнуло, - раз другой, - … и мимо прокатило.

«Но не на этот раз!»- предприимчивый менеджер самого директора совхоза думает. (Вообще то, это по тарифной сетке он – менеджер, а так, если по-свойски, - деверь жены двоюродной племянницы от третьего брака, вдовы, погибшего на посту местного участкового, принимавшего в своё дежурство конфискованный паленый самогон…).  То есть, как бы не по родственной протекции, но и не чужое, незаинтересованное в исходе дела, лицо.

Снарядил он, значит, на ответственное мероприятие свиноматку с приплодом: в кузове грузовика ясли с шелковым балдахином разместил и подушками сентипоновыми обложил, чтобы в поездке рекордсменка бока себе не поотбивала. А малого поросеночка, даже и не заметил, отгрёб в сторону с соломой пожухлой, да и за ворота свинофермы вытряхнул: подсохнет, ветер сам подметёт…

Уехал менеджер,  - директор на рыбалку тут же смотался, а свинарки к пастухам в гости подались…  Чего зазря время жизни-то терять?

… Выполз из соломы Заморыш: ну и ну! – кругом дали необъятные! И никаких указателей. Везде дорога в несколько метров в глубину унавожена и в разные стороны от свинофермы по лучевой системе, как в садах французского короля Людовика-Солнца, разбегается… Тут откуда-то фантик блестючий выдуло. Следом за ним Заморыш любопытный и отправился, - «Сказочный путь»,  сам того не ведая, навсегда покидая.

Летел фантик, летел, а потом его поездом электрички переехало, и куда он потом делся? – неизвестно. Поросёнок только успел пятачок в ведерко с противопожарным песком по самые ушки спрятать, что возле будки станционного смотрителя, шлагбаум сторожащего. Прогромыхал поезд. Вынул Заморыш мордочку, песок из ушей вытряхнул. Теперь-то, куда? Решил вперёд идти.  «Никогда ещё в жизни через рельсы не лазал», - порадовался Заморыш такой возможности. (Любопытный поросёнок, не ясно, в кого только).  Ножки короткие, копытца скользят… – перелез, кое-как, наконец. «Один раз можно, а больше лазать не стану: ничего интересного», - рассудил поросёнок и дальше пошел. Смотрит – с обеих сторон траншеи выкопаны глубокие, а в них –трубы, в тряпицы завернутые, на несколько километров вытянулись: то ли с газом, то ли с нефтью, то ли к полям орошения... «Так ещё и лучше – выбирать не из чего», - совсем не огорчившись такому обстоятельству, кивнул поросенок и повернул туда, где никаких траншей с трубами не было.

Шел, шел и пришел в лес. «Чьи-то частные угодья, наверное», - поросенок подумал. (Он и смекалистым не по годам и комплекции оказался). Стал выглядывать, как ему через колючую проволоку, которой лес тот опутан был, пролезть, чтобы нежной своей розовой шкурки не ободрать. А шкурка у Заморыша тонюсенькая, даже на просвет все внутренние прожилки и некоторые внутренние органы видно. В одну сторону пошел, в другую… Нашел! Прямо под табличкой «Осторожно, стреляют!» - место для лаза достаточное, будто кто нарочно проволоку раздвинул. Пролез: грибами пахнет, кукушки кукуют, бабочки наперегонки с белками порхают, колокольчики беззвучно с ромашками перезваниваются… «Был бы кабанчиком,  навсегда бы тут жить остался», - размечтался поросёнок. Так, в задумчивости своей розовой, незаметно для себя самого из того волшебного леса и вышел. «Всё хорошее быстро заканчивается», - рассудительно заметил Заморыш, явно тяготевший к созерцательной философии, инстинктивно пятачком воздух потянув. И показался ему запах тот чем-то вкусным. Так он с дальнейшим маршрутом и определился. Пришел, видит – поле не поле, огород большой, и чего там только не произрастает. Много ли, худосочному поросеночку надо? Тут – лопушок надкусил, там – от чего-то кусочек отгрыз… Ну и наелся, вроде. Сидит.   

А в поле подолгу сидеть только пугалу не скучно. «Сытому, конечно, тяжелее идти, но зато веселее. Ладно, я ж никуда не тороплюсь», - облизнул для порядка мордочку поросенок, с насиженного места в путь отправляясь. Но не особенно далеко от поля того и уйти успел. Видит – лежит деревянная катушка от кабеля, наполовину в землю закопанная, а возле неё лужа – больше на болотце маленькое похожая. Доплёлся Заморыш до той катушки, примостился сбоку и стал ножками болтать, копытцами по деревяшке постукивать: «Трын-брын, трали-вали, бум-бум, оп-ляля…».  Сидит, сам себе под нос бормочет, рожи смешные отражению корчит, язык худосочному мутному поросенку показывает… Сущее дитё: ничего ж особо весёлого нет и вообще – полная неизвестность впереди, а он, знай себе, копытцами сальсу выстукивает… 

Вдруг, из лужи той высовывает морду существо какое-то: рыба не рыба, лягушка не лягушка. Заморыш глядит, и оно с любопытством поросёнка разглядывает. «Ну и чего тебе?! Ты, погромче говори, что ли, у меня, наверное, не весь песок из ушей высыпался, - не слышу я, чего ты там ругаешься». Сказал так, а сам догадался, конечно, что рыбе-жабе его концерт наскучил. «Ладно, - всё равно пора дальше идти, - спрыгнул поросенок с катушки на землю, стал лужу обходить, а там и на тропинку выбрался.

«Похоже, тут кто-то не так давно протоптал, - сообразил поросенок внимательный. И, на всякий случай, ушки навострил, не идет – крадётся, травинками, для маскировки, прикрываясь. И точно – лежит в траве мужик: руки, ноги раскинул, рот разинул, храпит, аж присвистывает. А к руке его привязаны небывалой красоты создания. Поросёнок сразу догадался, что не живые. На ветру покачиваются, будто цветы диковенные: красные, желтые, зеленые, розовые… Подкрался поближе, - любопытный, хоть и страшно немножко: вдруг мужик проснётся, да за ногу или за хвостик ухватит. Но тот спал крепко, ничего не слыша, не шевелясь, только дух сивушный со свистом из горла выпуская. «Куда ему столько? Всё равно до дома целыми не донесёт», - вроде и размышлял, а вроде тихонечко так заговаривал свою малолетнюю чистую совесть Заморыш, на нехороший поступок себя же склоняя. Никто его пока не успел научить, что брать чужое без спросу нехорошо, но он, будто и сам это всегда знал (бывает же так?), а потому теперь сам себя ещё и обмануть пытался. Уж очень ему эти цветы искусственные понравились. «Я только жёлтенький возьму, зелененький … ну и голубой», - как будто уговаривал или выпрашивал у кого-то поросёнок, а сам, тем временем, потихоньку ниточки с руки мужика отвязывал и себе на копытце наматывал. А как только намотал – припустил, что было духу!  Бежит Заморыш, а шарики над головой о друг-дружку трутся-ударяются и совсем как живые, звуки всякие издают: то скрипнут, то запищат… Удивительные создания! .. Шарики невесомые, да бежать с ними против ветра совсем нелегко оказалось. Запыхался поросенок и остановился. Огляделся – никого. Головку вверх поднял, а над ним – три разноцветных шарика весело качаются, словно подмигивают: «А, ловко мы его? Да он и не спохватится, и думать забудь!» Это, конечно, Заморыш сам за шарики такой разговор додумывал, но то, что он от их имени слышал, ему почему-то нравилось. Отдышался поросенок, улыбнулся шарикам как бы в ответ, и снова спокойно зашагал, как раньше.

… Долго ходил-колесил поросенок по дорожкам, да нескошенной траве… За полдень перевалило. Всё ещё тепло и воздух температуры комфортной, только ветер стал потихоньку усиливаться. Идёт, идёт поросенок – рраз! – и несколько шагов копытца земли не касаются. Смешно. Перебирает ножками в воздухе, играется поросёнок. Пробегала мимо собака бездомная. Остановилась на минуточку, посмотрела пролетающему поросёнку вслед, но даже не тявкнула от удивления: похоже, и не такое видеть доводилось… Недалеко от заброшенных дач поросёнку кот повстречался. Но только хотел что-то Заморышу сказать, подхватил порыв ветра шарики, и унес вместе с поросенком в другом направлении. Сказать ли, спросить чего собирался котяра  тот патлатый, лет на семь Заморыша, на вид, постарше,- гадать остаётся. А, почему бы и не спросить? Недаром же пословица есть: «Устами младенца глаголит истина». Может, посоветоваться хотел. Всякое бывает.

«Весело гулять по свету», - между тем думал поросенок, нагулявшись вдоволь, - но надо же думать, куда приземляться. Даже птицы на дереве спят, а ведь у них крылья есть, и они могут без передышки летать. Что же про нелетающих от рождения поросятах говорить? А куда бы мне хотелось? Неизвестно…», -  философствовал он, улетая всё дальше, куда ветер дул. «Мне, конечно, всё равно, - думал поросёнок, - я же нигде не был, ничего не видел, мне всё интересно, всё для меня в первый раз…», - но только хотел ухватиться за какую-нибудь ветку, притормозить полёт чтобы, - новый порыв ветра отрывал его от твердой почвы под копытцами  и насмешливо уносил прочь.

Закончился день. Наступила ночь. А ветер всё не унимался. Устал Заморыш. Он же ещё маленький поросёнок был, даже удивительно, что у него, такого слабенького, вообще столько сил  оказалось. Но и его силы закончились, что немудрено. Всем живым существам отдых нужен. Так и заснул… на весу.

… Шалил ветер, шалил, а глянул на висящего спящего поросёнка-заморыша – стало ему неловко и жаль веселого бесстрашного поросенка. Совестно даже. Огляделся он по сторонам и ничего лучше не придумав, занес заморыша-худышку на одну из лоджий кирпичного дома: там как раз раскрытая раскладушка стояла и рюкзак на ней. Но поросенок-то маленький был,  места занимал мало, так что вместе с рюкзаком тут ещё бы три таких худышки поместилось. Опустил его ветер осторожно и зацепил ниточки от шариков, на копытца намотанные, к большому рюкзаку. Подергал для верности: тяжелый, не даст поросенку улететь, если другому ветру пошалить вздумается. Посмотрел на заморыша полупрозрачного и немножко от холода посиневшего ласково, сдунул на него висевшее для просушки от моли шерстяное одеяло,  да  и улетел.

Ночь прошла. Снова утро наступило. Проснулся поросёнок, хотел со сна потянуться, дернулся, а лапка-то – привязана! Поднял мордочку вверх, а там три шарика разноцветных качаются, головами кивают: «Ну и спать ты горазд, поросёнок, и всё ты самое интересное проспал!». «Да уж, - подумал Заморыш уже как поросенок, а не как разноцветные шарики, - точно: и проспал, и в ловушку угодил. Горе мне, простофиле, глупому!..». Даже расплакаться захотел под одеялкой. Но не успел. Вышел на балкон мужчина, на директора совхоза похожий, только помоложе и постройнее, - а то бы сидеть поросенку, привязанным за ножку, неизвестно сколько. «Ух, ты!» - увидел он, принесенный ему ветром подарочек. «Эх, ну и куда мне тебя!? Вот чудо-то, заморское! Рассказать – не поверят. Но и дома тебя не оставишь: в отпуск с друзьями на две недели уезжаю.  Не с собой же тебя тащить, -  ахал и охал мужчина. Заморыш в комочек сжался: страшное представлять себе  запрещает, а ничего весёлого в испуганную голову не приходит.
 
«Ничем я тебе, понимаешь, помочь не могу, - размышлял вслух мужчина. -  Могу дать капусты пожевать или, не знаю, молоко у меня ещё есть…». И он действительно принёс подкрепиться испуганному поросёнку, предварительно отцепив его от рюкзака. «Слушай, - говорит хозяин лоджии, – ты ведь прилетел, потому что очень лёгкий? Вот что мы с тобой сделаем, - сказал он деловито, - от чего у поросёнка невольно затряслись ножки.  «Вынесу я тебя на улицу, а чтобы ветром не сносило, дам свою гантель, так ты хоть как-то сможешь своим полетом управлять. Ладно? Только не обижайся, замухрышкин, больше ничего для тебя сделать не могу. И – ждут меня, понимаешь?, - мужчина смущаясь сказал, -  нельзя опаздывать». «Друзья друзьями, но, наверное, девушка дожидается, - каким-то шестым чувством догадался Заморыш. Или не догадался, а – почувствовал. Говорят, чувства, они часто лучше всяких слов всё рассказать могут.

… Сказано – сделано. Нацепил мужчина рюкзак, подхватил поросенка и гантель ему свою килограммовую вручил. «Это тебе от меня вроде подарка, сувенир на память», - усмехнулся мужчина и выпустил поросенка на травку, а сам стремглав побежал в сторону шумного шоссе.

… Стоит Заморыш: к одной ножке шарики привязаны, во второй – гантелька тяжелая. Стоит, никуда не улетает. «С такой тяжестью мне не от земли не оторваться, не по земле дальше спутешествовать, - размышляет он, свои силы маловатые рассчитывая. «Оставить грузик – снова ветром невесть где мотать до ночи будет, шарики от ножки отмотать – жалко, если честно, такие они красивые… да и привык я к ним. Всё вместе бросить – так мне отсюда живому не выбраться: бегаю я не шибко, да и куда бежать не знаю.

И так крепко несчастный заморыш задумался, что под тонкой шкуркой что-то у него в мозгу зачесалось. А раз зачесалось, то ведь  – почесать нужно! И отпустил поросёнок, рефлекторно, гантельку, потянулся за ушком почесать. «Ой!»  Опомнился, да поздно. Потащил его ветер от того места, а потом подхватил вместе с шариками, всё выше и выше поднимая. «Куда это он меня?» - забеспокоился Заморыш. А земля и что рядом стояло – всё меньше, всё дальше… Утянул его новый ветер на такую высотищу, куда только птицы иногда залететь могут, да и те, почему-то, не залетают. Никого, кроме облаков, рядом не видно: синь, да пустота. «Так и в Космос улететь недолго», - загрустил поросенок, - «а чего я там делать буду?»… Натерпелся страху, что и говорить. «Сам виноват, не надо было сувенир тот в траве оставлять», - ругал он себя мысленно. Но не зря мудрость говорит, мол «переменчивый, как ветер»: стал поросенок снижаться. Вначале, ниже облаков, а потом и крыши высотных домов и верхушки деревьев видно стало. Смотрит на всё поросенок сверху, но уже не просто любуется или любопытничает. Выглядывает, куда бы ему приземлиться получше. Мимо птицы пролетают, глаза на поросёнка тараща, мошки какие-то, стайкой кружа перемещаются, пятачок поросенку щекочат… А то жучок пулей промчится, стрекоза или мотылёк пролетят, на ветру, как на волнах, покачиваясь. Никому, как будто, и дела нет, что летит возле них существо бескрылое, парнокопытное. «И совета спросить не у кого, - думает поросёнок, весь издумавшись, - «что они в жизни животных-то понимать могут: ни шкуры, ни хвоста?…». Думал-думал и надоело ему думать. «Ничего не удумаю всё равно, действовать надо, а там – что уж будет!» Наверное, такая решимость в маленьком поросёнке за время скитаний потихоньку выросла.

«Была не была!» - крикнул поросёнок звонко и отпустил шарик голубой, на прощание ему вслед помахав. А как только отпустил, начал снижаться. Не стремительно, но вполне ощутимо. «Пусть всегда будет солнце!» - снова выкрикнул Заморыш, и желтый шарик вместе с ниточкой в небо улетел. Летит поросёнок на зеленом шарике: и не быстро, и не высоко, и рассматривать удобно…  Летит над дорожками, газонами газонокосилками стриженными, и всё ниже потихоньку опускается, можно уже и за куст какой зацепиться. Зацепился заморыш за ветку, а тут ветер совсем стих. И шлепнулся поросёнок  прямо в куст бузины разлапистый.  «Ну и мягкая посадочка, фу-фу-фу», -  фыркал поросёнок из куста выбираясь. Отряхнулся, ушки навострил, давай смотреть, куда попал. Слышит: скрип слева противный – обернулся, а в той стороне пруд и люди в лодках плавают, уключинами скрипят. С другой стороны смех и плачь детский – площадка детская в той стороне оказалась. Вдруг чих, кашель неизвестно откуда, аж вздрогнул Заморыш от неожиданности, сжаться приготовился. «Вниманию отдыхающих! В павильон номер два привезли свежее пиво. В павильоне номер пять начинается лекция итальянского кинорежиссера с воспоминаниями о фильмах Феллини. Не оставляйте маленьких детей около воды. Во всех прудах зоны отдыха купаться строго запрещается. Станция ОСВОД предупреждает…». И как внезапно заговорило невидимо что-то, так и замолчало. «Кто же это кричало громко, а самого не видать? В «зоне отдыха», вот, где стою, оказывается. Да, прежде чем дальше идти, подумать бы хорошенько надо», - и не успел так подумать, как в тот же миг схватил его кто-то вместе с шариком и за куст понёс. «Во, глядите, шашлык сам к нам притопал. Ты, Толян, давай палочек из ветлы настругай, а ты, Юрик, замотай его пока, не знаю, чем, ну хоть шнурком от кедины, а я – туда-обратно, для сервировки главное украшение подкуплю».

Поросенок, конечно, ничего не видит, глаза от страха сжал поплотнее, да уши не заткнешь. «Ой, мамочка моя! Ой,  ножки мои веселые и хвостик! И зачем я только из соломы той вылез… И что теперь будет со мной… Ой-ой-ой…», - дрожит Заморыш, пока чья-то рука сильная его тельце тщедушное  веревкой заматывает. Замотал и на траве лежать оставил. «Слышь, Толян, ты мангал бэушный не видел, мелькал где-то, вроде?» Но друг, не отозвался, далеко отошел. «Пойду, поищу. Может, там и уголь где найдётся», - пробурчал страшный «голос», Заморыша скрутивший.  А тут – мышка бежала: хвостиком махнула. «Ах, ты ж...! Ещё не хватало с шашлыком заразы всякой нажраться!» - закричал, затопал «голос» и побежал мышь ловить. Но мышь юркая: шмыг, нырнула в траву и бегом обратно в норку свою. Выругался «голос».  Вернулся, а поросёнка-то – нет! Шурик с горячительным вернулся, улыбается, предвкушая отдых в зоне отдыха и Толян как раз сквозь кусты с палочками ободранными продирается. «Где, мясо-то, шашлычное?! Упустил! Чего мычишь-то, какая ещё мышь, урод ты, очкастый. Ни одного дела нормально сделать не может!» - орёт тот, что заморыша поймал. «Ты его одним, что ли, шнурком вязал, дурень? Два надо было связать…». Ругаются мужики, руками траву нескошенную за кустом бузины, обшаривают. А Заморыш, связанный, в это время на них сверху смотрит. Не было бы счастья, да несчастье помогло – переменился ветер снова: дунул порывисто, аж пыль с дорожки поднял, да мелкую волну по воде нагнал. Встрепенулся шарик зеленый, подпрыгнул на ветру и поросенка за собой потянул. У одного шарика, конечно, не такая мощная сила, высоко взлететь не получается, но хорошо поросенок лёгкий: худой, да голодный.  Летит поросенок, шнурком перевязанный, только ножками, да пятачком пошевелить может. Может, но не шевелит, боится: вдруг ниточка оторвётся и он кубарем на землю свалится. «Нет уж, - поросёнок думает, - терпеть буду, пока опасность не минует». Ну и летел поросенок, то выше, то ниже, ничьего внимания, по счастью, не привлекая. А потом ветер тучи нагнал и людей ещё меньше внизу попадаться стало. Летит поросенок на шарике, пятачок посинел от холода. «Намочит дождик шарик… что со мной будет?» - затосковал поросенок. Но ветер как нагнал тучи, так и разогнал. Ветры, они поозорничать горазды. Да только другая беда приключилась: стал шарик над поросенком сдуваться малу-по-малу.  Заморыш несчастья этого поначалу и не заметил. Как заметишь, если лишний раз пошевельнуться боишься?  Если же отважиться и мордочку к небу поднять, то шарик ведь только снизу увидеть можно. А снизу – что? – он пока таким же упругим кажется.

Но вскоре догадался Заморыш, что дело не в ветре. Его и раньше и потряхивало, и болтало из стороны в сторону, когда ветру поиграть в него хотелось,  да не так как-то, иначе. Но что новая опасность его поджидает, сообразить не мог. А шарик, тем временем, воздух его наполняющий, выпускает… Разболталась, видно, ниточка, концы шарика стягивающая, и то, чем он накачен был внутри оболочки зеленой,  удерживающая.

Летит поросёнок. Медленно, но летит. От болтанки и подёргиваний частых умаялся совсем, сник, потому и шарик над головой его молчит, не шутит, не подбадривает. Наоборот, зелёного цвета надежды потихоньку лишает: «И ни одна живая душа не узнает, что же с нами дальше-то будет», - шипит еле слышно. Молчит Заморыш. Не возражает. Соглашаться не хотелось бы, но и возражать сил нет. Только одна мысль мелькнуть успела. Но я вам её не скажу. Она у всех мелькает. Что ж, такая на этот раз, как говорится,  «переменная облачность» выдалась.

Из-за этой самой облачности многое разглядеть-понять трудно бывает…Вот, к примеру: снова ветер тучи, что ли, по небу растрепал, или это вечереть начало?..

Унесло поросенка совсем уж неизвестно куда. Нет, ну а как определишь? Приборов же никаких навигационных нет, небо – в тучах: ни солнца, ни звёзд не видно. Может, на запад унесло, может, на восток, а может, и вообще: не на север, не на юг – на среднюю полосу между ними всеми.

Собрал Заморыш последние силы, на шарик чтобы поглядеть, да закружилась у него в голове: и сверху всё зеленое и снизу…

В  это самое время из дома тетушка Сона вышла, зелени с огорода к своей стряпне нарвать. Да так и остолбенела от неожиданности с пучком петрушки в руках: летит на воздушном шарике розовый поросенок, запутался, наверное. «Ах, беда-беда!» - всплеснула руками Сона, петрушку рассыпав и припустилась вслед за поросенком. «Впереди – речка широкая с течением быстрым, свалится – утопнет», - подумала.  К счастью, ветра сильного не было. Успела. Поймала Заморыша вместе с шариком. Поросёнок даже испугаться не успел. Повернул он мордочку к Соне, в глаза её темные, бездонные поглядел, и шарик последний один к речке полетел…

Сона поросёнка - вдруг убежать вздумает? - в фартук свой цветастый завернула и домой понесла. И только на край кровати присев, развернула осторожно: «Ну-ка, вылезай давай, послание небесное». Так и есть. Маленький худющий поросёнок. Несколько дней отроду. Пыльный, шкурка местами в пятнах липких… «Ох, бедняжечка», - запричитала Сона и стала в тазике водичку теплую разводить, чтобы искупать малыша.

«Вот и закончилась моя маленькая жизнь, - Заморыш бесстрашно подумал. Сейчас она меня помоет и в кастрюлю с кипящим буряком опустит». Зажмурился крепко и уши к головке прижал. Минута, другая проходит, а никто его никуда не запихивает, а напротив, теплой водичкой поливает и по головке гладит нежно. Открыл глаза поросенок: сидит он посреди таза белого, а женщина одной рукой его за правый бок поддерживает, чтобы не свалился и под воду не ушел, а другой – пенкой душистой со всех сторон оглаживает». «Чудеса», - подумал Заморыш. Но поверить, что всё для него добром кончится, никак не мог. «Это потому, что я такой грязный и пахну плохо», - подумал. Ну, а про что ещё, уже сказано было.

Но женщина выкупала поросенка, завернула в полотенце махровое и к себе прижала: «Так-то лучше». Потом пришла на кухню, а там на плите и чайник кипит вовсю, и вода с овощами в кастрюле выкипает, на плиту выплёскиваясь. «Вот, - зажмурился поросёнок, и сердечко его так заколотилось, что даже женщине, на руках его держащей, почувствовалось». «Маленький, испугался-то как, глупенький, - погладила она Заморыша через полотенце. Сейчас покушать тебе найдем и в комнату вернёмся. Дай-ка, только огонь на плите поубавлю.


Принесла поросенка, на дорожку домотканую спустила и мисочку с едой на пол поставила. Запах! Не выдержал Заморыш, да как накинется на еду, только слышно, как чавкается ему сладко. Ведь несколько дней еды нормальной не ел, если подумать. А женщина сидит на краю кровати, смотрит и смеётся: «Нуш олсун, бала!* Ешь, ешь, маленький, худобышка горемычная. И кто же над тобой подшутил-то так, бедненький? Небо мне тебя послало, не иначе. Ах, ты ж, розовенький, чумазый поросёнок, оголодал-то как!»  Заморыш от вкусности такой никак оторваться не может. Мордочку перемазал, животик округлился, но пока еду не вылизал до капельки, от мисочки не отошел. Отошёл, да тут же и свалился, так объелся. «Это с непривычки, - себе Заморыш сказал, - полежу минутку и встану». Но лежать оказалось до того хорошо, что очнулся он уже под вечер. Выходит, как упал, так и проспал весь день. Так и закончилось его увлекательное и опасное путешествие.

Женщина, которую соседи Соной звали, Заморышу новое имя дала – Бахруз и специально для него подстилочку круглую из лоскутных лент крючком связала, чтобы тот в доме с ней жил. Несколько лет назад приехала она, немногословная, в эти края. И так никто и не знал до сих пор истиной причины переезда Соны из собственного дома. Дома, где был свой сад с инжирами и цветами, как на шелковых вышивках Соны, резвились внуки, и сын с невесткой звали её по имени. «Жизнь без грусти», - рассказывала Сона о тех временах Заморышу, листая небольшой семейный альбом. А потом та жизнь внезапно закончилась. Молодые рассорились, и невестка увезла внуков в другую страну, в дом к новому мужу. А сын… Сын не смог ничего сделать. И от бессилия и стыда, стал всё больше и больше отдаляться от неё. «Видела, как болит душа у сына, как мечется по городу, словно зверь в клетке, потому и продала дом и сама велела ему ехать в Стамбул. Туда много молодежи в те годы уехало. Дала денег, чтобы мог устроиться на первое время, пока не найдёт себе приличную работу и сможет начать новую жизнь. Тех денег, что оставила себе, хватило купить этот домик. Старенький, маленький,  зато далеко от тех мест, где уже невыносимо было каждый день просыпаться от того, что слышались за окном, как прежде,  голоса внуков и счастливый голос сына. Так и живу. Сын – в Стамбуле, я – здесь: не хочу, чтобы те, кто знал мою прежнюю жизнь, жалели меня. А здесь никто меня толком не знает, только то, что сама расскажу. Здороваемся, конечно, но дружбы  водить не получается. Старые друзья с годами стали забывать. У всех своя жизнь. Сын пишет редко. Всего два раза приезжал. Виду не показывает, но материнское сердце не обманешь: чувствую, не ладится у него в жизни. Если бы не верила, что затянется у сына эта жестокая рана, не сидела бы  сейчас за столом, не рассказывала бы  эту историю… Тем и живу», - наконец-то нашла, кому можно открыть душу, Сона.

…Весь день поросенок бегает за Соной, ни на шаг не отходит, горьким опытом наученный. Сона ему ещё ошейничек пёстрый связала, - собачка, да и только! Бегает Заморыш, «помогает», чем может, доброй женщине в её хлопотах, а вечерами выслушивает сказки о её прошлой жизни. Бахрузом же она назвала Заморыша, потому что тот был чем-то похож на отца её сына: молодого худенького студента- первокурсника… Влюбились, семнадцати ещё не было. Родители Соны на порог парня, дочь опозорившую, не пустили... А она его, похоже, до сих пор любит…




  *) «Приятного аппетита, детка!» (азерб.)








(худ. С. Беляева)