Война. Пой учителю хвалу и др

ВОЙНА
                Вставай, страна огромная,
                Вставай на смертный бой
                С фашистской силой тёмною,
                С проклятою ордой!
             Не помню точно в какой момент я узнал, что началась война. Только теперь, по прошествии около восьмидесяти лет, вспоминая то время, мысленно представляю, словно вижу наяву: мы, школьники, наблюдаем со школьного крыльца, как наши молодые сельские ребята влезают один за другим в кузов грузовика, стоящего около сельсовета, недалеко от школы, и мы знаем - поедут они на войну.
            Отец мой, как подросток для игры в «войнушку», навыстругивал себе целый арсенал «оружия»: макет винтовки и несколько ручных гранат для занятий боевой подготовкой (и это после тяжёлого, напряжённого трудового дня!) – так в тылу «ковались» резервы для фронта. Когда отец ушёл на фронт, я нашёл отцовскому арсеналу достойное применение. Мы, собравшись где-нибудь на окраине посёлка, вырывали в снежных сугробах «окопы» и, разделившись на два отряда, устраивали «перестрелки» с метанием гранат. Гранаты сначала нам заменяли уплотнённые комки снега - снежки. Потом слегка удивившись, что у нас без применения дома валяются деревянные макеты, очень похожие на настоящие гранаты, мы решили пустить их в дело. Но, когда я очень метко угодил такой гранатой по голове своему лучшему другу Коле Коваленко, от этой прекрасной идеи нам пришлось отказаться и снова вернуться к снежкам. Хотя игра наша стала не столь приближенной к «боевой обстановке», зато она исключала вероятность серьёзных травм и «потерь среди личного состава противоборствующих сторон», способных послужить возникновению настоящего, обыкновенного и взаправдашнего жизненного конфликта.   
               
                ХВАЛА УЧИТЕЛЮ               
                Пой учителю хвалу до скончанья века,
                Из тебя учитель твой сделал человека
                (Восточная мудрость)               
            Как это не раз уже случалось за время обучения меня в третьем и четвертом классах   у нас сменилось несколько учителей. Большой, яркий след в сердцах учеников оставила учительница, имени которой я не запомнил, к величайшему моему сожалению.  Педагог «от Бога» - пробыла она с нами очень недолго. Это как раз было начало моего четвёртого учебного и чёрного для нашей страны 1941-го года – года начала Великой Отечественной войны. Сдаётся мне, что наша любимая учительница была немка - в свободное от уроков время она начала нас учить немецкому языку; мои одноклассники успели только познакомиться с латинским алфавитом, который я уже отлично знал, как эти занятия внезапно прекратились.
             Мне не забыть один случай, связанный с моим не очень хорошим поступком. В непротопленном классе было настолько холодно, что я никак не мог удержать карандаша в своих закоченевших пальцах. Мы должны были что-то записывать карандашами, поскольку чернилами и вовсе писать было невозможно – чернила замерзали. Учительница подошла ко мне и спросила, почему я ничего не пишу, и я вместо того, чтобы честно признаться, что не слушают меня мои закоченевшие пальцы (правду сказать я почему-то постеснялся), стал тупо утверждать противное – т.е. «я пишу».
            Долго ещё преследовал меня этот недостаток - высказав однажды ошибочную мысль, я упорно её отстаивал. Человеку свойственно ошибаться, а глупцу – упорствовать. Пока это было только наивное детское упорство, но надо признаться, что и повзрослев, я, грешный, ещё долго страдал этим недостатком: однажды высказанное в запале ошибочное мнение могло долго удерживать меня в своей власти. Я тугодум.  Мышление моё «буксовало» и только, через   некоторое время, успокоившись, я начинал мыслить, как теперь говорят, адекватно. Конечно, я думаю и учительница могла реально оценить ситуацию, но что случилось то случилось.
           Прошло некоторое время. Мои друзья - одноклассники что-то напроказничали и меня вместе с ними пригласили в учительскую на проработку. Поскольку я в «акции» моих друзей участия не принимал, то стал упорно отстаивать свою невиновность. Мне естественно не верили, и тут на мою защиту встала моя учительница. Она сказала: «этот мальчик никогда не говорит неправды». Меня охватило чувство стыда за прошлый «инцидент» вместе с чувством искренней благодарности этому прекрасному педагогу и человеку. Вскоре в школе этой учительницы уже не было, и больше мы её не видели и ничего больше о ней не слышали.
            С началом войны с оккупированных территорий к нам в село стало прибывать много эвакуированных семей, в основном женщин с детьми. Среди них было немало учителей, которых стали приглашать на работу к нам в школу. С приходом новых учителей наша школа из начальной превратилась в неполную среднюю (семилетку).
          Учителя были из центральных областей России и Украины (в частности из Киева).   Их высокий профессионализм почувствовался сразу. Используемые педагогические приёмы при изложении нового учебного материала прибывшими учителями так активизировали наше мышление, что сообщаемые ими сведения усваивались с интересом, легко, естественно, прочно и надолго. Выстроенные в удобный для лучшего запоминания порядок названия японских островов: кюсю, сикоку, хондо, хоккайдо, услышанный мною лишь однажды (теперь уже около восьмидесяти лет назад), заставил меня запомнить их на всю жизнь. Эти педагоги никогда не пересказывали того, что было написано в учебниках – это мы должны были прочитать сами. Они лишь иллюстрировали изучаемую тему различными интересными дополнительными сведениями.
          Поздно вечером уже в постели, перебирая в памяти все главные события одного прошедшего учебного дня, я неожиданно обнаружил, что прослушанный мною на уроке рассказ учительницы о походе знаменитого карфагенского полководца Ганнибала в Италию я запомнил настолько прочно, что мог бы повторить его слово в слово. Было громадное желание немедленно рассказать его кому - то. Желание это было настолько велико насколько   и невыполнимо - отцу, отмахавшему несколько часов кряду огромным молотом и затем проведшему ещё немало времени на морозе на занятиях по военной подготовке, было не до того. Матери с её хлопотами, волнениями и переживаниями подобные истории тоже были ни к чему.   
 Наиболее светлые и тёплые воспоминания в моей душе оставила   учительница русского языка и литературы незабвенная Валентина Васильевна Великоцкая, прибывшая к нам из г. Кашина, Калининской (Тверской) области в 1942-м году.
С удовольствием и немалой гордостью вспоминаю подготовленный и успешно прочитанный мною по её заданию «научный доклад» перед одноклассниками о правилах употребления приставок пре- и при-.
Проработав в нашей школе около года, она заболела тифом. Слава Богу, любимая моя учительница осталась жива, но в школу больше не вернулась. Болела она очень долго, и как её дети – Владислав, мальчик двенадцати лет и его сестрёнка - Эмма, девяти лет, выжили, оставшись одни на довольно длительное время, я не знаю, но, видимо, как водилось у нас в селе, соседи не оставили детей без внимания и заботы.
Я дружил с Владиславом и нередко бывал у них дома. Я очень любил сказки, и как – то раз попросил Валентину Васильевну рассказать нам что – либо похожее. Рассказанная ею «сказка» меня буквально потрясла. Прошло много лет, и я эту «сказку» встретил в сочинениях Н.В. Гоголя – это была «Страшная месть».
           После Валентины Васильевны русский язык преподавала женщина (кубанская казачка), которая похоже имела довольно приблизительные представления о преподаваемом ею предмете (фамилию опускаю).  Таким образом из курса русского языка мною неплохо была усвоена его только первая половина - «Фонетика и Морфология», вторая – «Синтаксис» осталась для меня «за семью печатями» навсегда; не помог и заочный курс пединститута. Дефисы, запятые, двоеточия и пр. и пр. я проставляю по наитию, по внутренним ощущениям, по смыслу, по интонациям, что мысленно «слышу» в тексте.
             Учительницу ботаники я запомнил, если можно так выразиться, на уровне осознания факта её присутствия в моей школьной жизни, а вот имени – отчества не помню. А ещё закрепилась она в моей памяти, как напоминание об одном занятном уроке. 
             Кому – то из наших учеников, конечно я думаю из старших, пришла в голову одна совершенно нелепая идея. (В нашем классе были ученики такого возраста, что одному из них, Поповскому Михаилу, правда уже в седьмом классе, вручили повестку из военкомата во время урока - и вот так, прямо со школьной скамьи - сразу на фронт).
           Идея эта заключалась в следующем. Кто–то из учеников в обязательном порядке должен был один урок отстоять за высокой печкой, которая должна была обогревать наше помещение, имитируя своё отсутствие на этом уроке. Я не понимал подобных выходок моих одноклассников и даже переживал некоторые комплексы по этому поводу, но во имя дружбы подчинялся решению большинства беспрекословно.
           Моя очередь «отсутствовать» пришлась на урок ботаники, и я добросовестно занял условленное место за печкой. Речь шла о хлорофилле, надо было объяснить опыт на предмет определения характерных свойств этого вещества.  Проделать на практике какие – то опыты в нашей школе не было возможности, ввиду отсутствия препаратов, реактивов, приборов и всего того, что необходимо было для осуществления нормального учебного процесса по некоторым предметам. Я хорошо знал этот материал и, когда никто из моих одноклассников не смог ответить, как трудно мне было удержаться, чтобы не   обнаружить своего присутствия.  Я выдержал это испытание «с честью», но неприятный осадок в душе от участия в этой несерьёзной «акции» остался.            
          Кстати о нашей печке. Отапливалась она соломой и температура, которую нам иногда удавалось достигать упорными стараниями, обеспечивала нам присутствие в классе только в одежде. Кто поставлял нам «топливо» я не помню, но однажды мне пришлось самому поучаствовать в этом предприятии вместе с двумя братьями (о которых я расскажу ниже), один из которых был на год старше меня, второй – на год моложе. Поручили нам лошадку, запряжённую в сани, и мы в довольно позднее зимнее время отправились «на задание». С задачей мы справились успешно, всё прошло благополучно и без происшествий.  Определённая опасность существовала, так как в округе свирепствовали волки, которые в тёмное время суток хозяйничали даже во дворах сельчан. Окажись волки неподалёку от места работы нашей «экспедиции», приключения нам было бы не избежать.
               
                ЗАКЛЯТЫЕ ДРУЗЬЯ
                Врагов имеет в жизни всяк,         
                Но от друзей спаси нас, Боже!
                (А.С. Пушкин).
            Мне казалось, что я, в отличие от моих друзей, не постигаю каких – то тайных законов жизни, что в моих мозгах что – то не так, как у всех. Я не мог перебежать дорогу перед двигающимся автомобилем, чтобы подразнить шофёра, благо скорости автомобилей того времени были очень невысокими. И что теперь сказать о нынешних временах? Скорости автомобилей за прошедшие восемьдесят лет возросли вразы, а «подвиги» детей по существу начала прошлого века возродились в очень модную сейчас игру «Беги или умри!». Суть её прежняя – перебежать дорогу, как можно ближе перед дижущимся транспортом. И эта игра, как утверждает интернет, популярна по всей России и в Казахстане.
           Я не мог в тёмное время суток швырять камни в проезжающий по улице посёлка автомобиль, меня не прельщали лихие набеги на единственный в посёлке колхозный сад. (По правде говоря, назвать садом пять деревцев   маленьких яблочек - ранеток можно было только в нашем посёлке). И ещё много – много чего не мог позволить я себе того, что могли совершать мои смелые ровесники. Ни в чём я сердцем с ними не сходился, «и не смотрел на землю их очами; их цели жизни я не разделял, их жажды честолюбия не ведал, мои печали, радости и страсти, им были непонятны».
           Иногда я очень неуютно чувствовал себя в компании моих друзей – товарищей, и, чтобы не превратиться окончательно в «белую ворону», я, всё-таки, иногда пытался, как всегда неумело, не к месту и невпопад, делать некоторые «дерзкие» попытки подражать им в меру того, насколько позволяли мне ещё не до конца сформировавшиеся жизненные установки. Если я позволял себе попытку этак залихватскии ввернуть в разговор какой ни то один из крепких русских речевых оборотов, мои добрые друзья тут же охлаждали мой отчаянный порыв: «Иван, не надо тебе так говорить – это тебе не идёт!» «Дурные примеры, несомненно, действуют сильнее хороших правил» (Джон Локк), а посему некоторые «благоприобретённые» привычки пустили такие глубокие корни, что мне долгое время не удавалось от них избавиться.
           В народе с давних пор бытует поговорка: «Плохая курица – плохое яйцо; яблочко от яблоньки недалеко падает». (Mala gallina – malum ovum)
           Два брата, мои «соучастники» по доставке соломы в школу, были из русско-украинской семьи: отец был русский, мать же чистых кровей «хохлушка». Оба родителя - приличные, уважаемые люди. Старший сын – умный, толковый, во всех отношениях положительный парень, погиб на фронте. Дочь – девушка без нареканий, вежливая и обходительная. Два же их последних отпрыска как будто совсем из другой семьи, - прямая противоположность старшим. Трудно подобрать им достойную характеристику. Эта пара были дети – монстры, юные гроссмейстеры взрослых «мерзопакостей», детские затейники недетских игр, настоящие юные бандеровцы, порочные недоросли, чудом избежавшие серьёзного наказания, благодаря тому, что ко времени совершения своих «подвигов» ещё не достигли подсудного возраста. Хатка их стояла через один двор от нашей, и, таким образом, исходя из сложившегося положения, мы должны были бы стать хорошими друзьями. Но «дружить» они предпочитали больше с девочками (разумеется, втайне от их родителей). Среди местных ребят постоянных друзей у них не было. Беда была тому, кто по простоте своей душевной оказывался втянутым в сомнительную дружбу с этими братьями. Если он был слабее их физически, то очень скоро превращался в своеобразного клоуна, шута, которого они могли постоянно унижать и безнаказанно над ним потешаться.
             Очень нравился им лукавый приём, который заключался в том, чтобы уговорить нового друга, как бы «не в службу, а в дружбу», исполнить их просьбу, которая ничего хорошего не сулила ничего не подозревавшему её исполнителю, кроме неприятностей, и после от души порадоваться его конфузу. Большое удовольствие им доставляла возможность организовать присутствие того, кто, поверив в искренность их дружбы, должен был стать свидетелем их неблаговидного поступка, а если очень «повезёт», то и соучастником, и потом, в случае разоблачения, всю вину за происшедшее свалить на этого простодушного друга. Так я однажды, оказавшись в их компании, стал свидетелем расправы ими над соседской курицей, которую они забили камнями, и потом сделали меня главным виновником этого изуверства. К счастью, хозяйка несчастной курицы хорошо знала меня и нравы моих «заклятых» друзей.
              Делать другим всевозможные пакости доставляло братьям какое-то дьявольское наслаждение. Только возможность неожиданного и достойного отпора удерживало братьев от физического столкновения с ровесниками. С большим удовольствием они решались на «поединок» лишь в условиях абсолютной убеждённости в своей безопасности. Старший брат, Михаил, отыскал себе жертву среди своих одноклассников, которого он мог регулярно избивать, демонстрируя свою силу, храбрость, удаль молодецкую и все предполагаемые качества «крутого» парня, особенно перед девочками.
                Беда его несчастного «оппонента» заключалась в том, что он не делал даже слабой попытки оказать «агрессору» хоть какое – то самое малое сопротивление. Это был крупный и крепкий парнишка, но чрезвычайно мирный и добрый. На моей памяти он не то, чтобы поднял на кого руку, он даже недобрым словом никого не обидел. Жил он с сестрой, больной матерью (отец покончил жизнь самоубийством) и бабушкой в избушке, стоявшей через дорогу напротив школы. Будучи на один год моложе, но ничуть не слабее своего обидчика, Владимир, сразу же после нападения на него, вместо яростного отпора, с плачем бежал под защиту своей бабушки, которая только и являлась основной его защитницей. Отправив внука в школу, по переменам она не спускала глаз со школьного двора. Школьников у нас было немного, и бабушка могла чётко контролировать ситуацию на школьном дворе в продолжение всей переменки. Как только любимый внук оказывался в реальной опасности, она как квочка с «кудахтаньем» бежала через дорогу к нему на выручку. Это забавляло юного оболтуса. Он испытывал неописуемое наслаждение, выслушивая истеричные обличения беспомощной старушки, ибо был совершенно уверен в том, что это крайняя мера наказания, которая реально существует для него на данный момент.
            И насколько был блудлив этот Миша, настолько и труслив. Какое удивительное превращение происходило с этим «героем», если нежданно–негаданно у «жертвы» появлялся крепкий защитник, и над Михаилом нависала угроза изрядной трёпки. Куда пропадала его крутость! Маленькие «поросячьи» глазки под низким лбом   начинали испуганно бегать; всё лицо – великоватый нос, повисший баклажанчиком-инвалидом над тонкими губами маленького рта, слегка вытянутыми вперёд, как у древних родичей, маленький остренький подбородочек – искажённое от страха грядущего справедливого возмездия панической гримасой, являло собой жалкое зрелище. С заискивающим взглядом, дрожащим голосом униженно он пытается вымолить прощения у своей жертвы, убеждая в нечаянности и какого - то якобы недоразумения происшедшего. Но, как говорит узбекская поговорка, «позднее раскаяние пользы не приносит». Неприятное зрелище являл собою в минуты грядущего возмездия этот «обанкротившийся» герой. Не знаю, как сложилась дальнейшая судьба непримиримых противников, только слышал я от моего старшего брата, много – много лет спустя, что, повзрослев, Михаил крепко запивал.
               
                НАШ ДОСУГ      
                Мы все учились понемногу,
                Чему–нибудь и как- нибудь.
                (А.С. Пушкин)
          «Прошлое нужно знать не потому, что оно прошло, - писал известный русский историк В.О. Ключевский - а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий». Прошлое, я думаю, надо знать и помнить ещё и потому, чтоб, исходя из уже сложившегося настоящего, реально планировать своё будущее. Сомнительно было бы, наверное, утверждать, что полученные первоначальные школьные познания в наших условиях послужат успешному усвоению учебного материала на следующих ступенях школьного образования. Главная беда нашей школы той поры - это отсутствие достаточно образованных учителей, недостаток необходимых школьных принадлежностей; полное отсутствие школьных приборов, реактивов и т.д. и т.п. Ну вот, скажем, с учебниками проблема как – то решалась: обходились старыми изданиями, добытыми у старших товарищей, знакомых; тетрадей же не было совсем - писали в амбарных книгах (если таковые обнаруживались в наличии), на газетах, на страницах книг, которые попадали в разряд ненужных (благо у нас в продаже залежались книги на казахском языке). До сих пор я не могу без душевной боли смотреть на то, как где-нибудь в учреждениях, на моих глазах выбрасывается за ненадобностью громадное количество клочков чистой, высочайшего качества бумаги.  Смешно, вроде бы, правда? Какой пустяк! А мне становится горько от охватывающих меня грустных воспоминаний.
          Катастрофически не хватало чернил. Хорошо, если где – то обнаруживались завалявшиеся «химические» карандаши - они, как правило, были фиолетового цвета, как раз позволительным для использования в учебных целях в школе. Правда допускался и чёрный, и поэтому некоторые ученики делали попытки растворить сажу, чтобы получить чернила, но не один «растворитель» не давал нужных результатов. Не хватало писчих перьев; писать гусиными перьями, как это делал А.С. Пушкин, мы не сумели.
           Кроме учебников читать было нечего - библиотека появилась только после войны при Сельском Совете, однако под какого читателя был сделан подбор литературы, определить было трудно. По крайней мере, для себя я не смог подобрать ни одного художественного произведения, которое соответствовало бы своим содержанием моему возрасту. Для меня было большой удачей, радостью, если нежданно – негаданно у меня в руках оказывалась хорошая, интересная книга.
            Не закрепилась в нашей школе и художественная самодеятельность. Ещё Яков Павлович делал попытку организовать что - то вроде детского школьного хора (не иначе как с чьей - то подачи сверху). После того, как мы добросовестно выучили первые четыре строчки предложенной нам «детской» песенки:
                На серебряной реке,
                На златом песочке…
                Долго девы молодой
                Я стерёг следочки…,
 -это благое начинание постепенно зачахло - не проник Яков Павлович в нужное время в тайны хорового искусства.
             И всё – таки несколько выступлений учащихся учителям – энтузиастам организовать удалось. В двух или трёх спектаклях и я принял участие, хотя и не сказал бы, что очень активное. Особую популярность, несмотря ни на какие несовершенства, заслужил спектакль про «Петрушку», и память о моём выступлении в нём в главной роли сослужила мне однажды добрую службу.
            Свой досуг мы, как могли, организовывали сами. Весной, как только начинает сходить снег и появляются первые проталины, мы ждём с нетерпением, когда наступит время, чтобы можно было одеться полегче, а затем и вовсе выйти на улицу босиком. Это великое удовольствие - ходить босиком, и для здоровья очень полезно. Единственная возможная неприятность – это получить в ногу занозу; попасть на осколок битого стекла была минимальной, хотя мне всё – таки в далёком детстве однажды это «удалось». Обувь мы начинали носить только с наступлением прохладных осенних дней, летом же мы это делали только в случае какой-нибудь крайней необходимости.
           Задолго до наступления по – настоящему тёплых дней мы на освободившихся от снега и хорошо подсохших полянках затевали свои игры: в чехарду, лапту, чижа, иногда городки и некоторые другие, которые я теперь уж и не припомню. А о таких спортивных играх, как футбол или волейбол мы и не мечтали – так как не было нужных для этого мячей, да и представления о таких играх у нас были очень приблизительные; о спортивных снарядах, кроме турника, мы, пожалуй, даже и понятия никакого не имели. Можно долго перечислять чего у нас тогда не было, проще перечислить то, что у нас было и у кого. Коньки и лыжи имели два – три человека, не больше; но то и другое имел только мой «пожизненный» друг – Коля Коваленко – сын местного пекаря.
             В детстве основным зимним нашим развлечением было катание с горки на санках, и вообще на чём придется; слегка повзрослев, не имея ничего другого для коллективного развлечения, стали поигрывать в картишки. Игры наши были безобидными, «безвредными», вроде подкидного дурачка и др. Самой увлекательной оказалась игра в «шестьдесят шесть». Настоящих фабричных игральных карт, конечно же, тоже не было.  Нужной формы и размера карточки мы нарезали из картона и, через вырезанный трафарет, чем-нибудь красящим наносили необходимые обозначения.
           Электрического освещения в посёлке не было до 1948-го года; уроки по вечерам мы готовили при свете керосиновой лампы. Лампы, как я помню, в нашем посёлке были трёх размеров (я бы так сказал): «трехлинейные», «пятилинейные» и, самые большие- «семилинейные». По нашему достатку мы пользовались пятилинейкой; были проблемы то с керосином, то с фитилём, а то и со стеклом. Днём надо было уделить внимание корове Зорьке: убрать навоз, наносить в комнату воды, чтобы согрелась, а потом напоить ею корову; надёргать сена и положить в «ясли».
           Поскольку такого количества пшеничного зерна, которое надо было бы везти в район на мельницу, как правило, в нашем доме не было, то имеющееся у нас в наличии мы перемалывали дома на маленькой самодельной мельничке. На всё нужно было время и немалое. Одежду донашивали ту, что осталась с мирных времён - так брюки своего старшего брата я доносил до такого состояния, что брюк, как таковых, уже не осталось, остались одни лишь заплатки, которые удерживались на мне с большим трудом. В некоторых семьях рубашки, штанишки для детей шили из мешковины, если такая оказывалась в наличии.
          Падение метеорита 15-го февраля 2013-го года в 9 часов 20 минут 29 секунд (местного времени) в озеро Чебаркуль, что в Челябинской области всколыхнуло в моей памяти воспоминание о времени, когда одно только название двух Советских городов Караганда и Чебаркуль уже вызывало страх в моём детском сердце.
           Под впечатлением рассказов взрослых Караганда представлялась мне подобной каторге старой царской России. Когда мальчишку лет пятнадцати – Колю Пустового провожали в Караганду, многие плакали, и я в том числе, - очень мне было жалко парнишку. Я был убеждён, что «оттуда возврата уж нету». И правда, больше я о нём ничего не слышал. Скорее всего, Колю отправили в школу фабрично-заводского обучения (ФЗО).
          Образованные в СССР ещё до войны и получившие широкое распространение на долгие годы, эти школы готовили специалистов для нужд всех областей народного хозяйства, но наши сельские «народные массы» об этом ещё не знали.
          В Чебаркуле, по слухам, бродившим среди народа, у солдата умереть с голоду шансов было гораздо больше, чем погибнуть на фронте.
          Так окончилось моё не очень весёлое, не совсем счастливое, и всё-таки детство. «Милое, дорогое, незабвенное детство!  Отчего оно, это навеки ушедшее, невозвратное время, отчего оно кажется светлее, праздничнее и богаче, чем было на самом деле?»
                (А.П. Чехов)