Рухнувшая мечта

Сегодняшний день, как и предыдущие был посвящён поискам съестного, не оставляла надежда, что где-нибудь выкинут что-нибудь пригодное в пищу.
Ближе к обеду асфальт расплавился до консистенции детского пластилина, хоть бы где мороженое продавали что ли, не говоря уже о бутылке холодного «Жигулёвского», но даже бочки с квасом нигде не попадались.
В одном из «Универсамов» Эдип Багиров случайно наткнулся на крошечное объявление, на которое никогда бы и не обратил внимания, видимо, его написали нарочно в таком формате, чтобы не мозолил глаза всем. Оно гласило: «Уважаемые граждане! Те, у кого намечается юбилей в этом году, 20,25,30,35 лет и т.д., могут приобрести подарочный набор».
Какая удача! Да может ли подобное иметь место вообще? Ведь на носу тридцатипятилетие, наверняка можно приобрести какой-нибудь дефицит, которым стало уже почти всё: масло растительное, мыло хозяйственное, крупа и макароны, пресловутая колбаса, табачные изделия и многое, многое другое.
Но слово «набор» насторожило Эдипа, он помнил «ноу хау» советской торговли, когда покупка желаемого товара была обусловлена приобретением не желаемого товара.
Чтобы продать залежалые консервы и тем самым выполнить план, покупателя соблазняли неким дефицитом, для чего создавали композицию из дефицита, например растворимого кофе, индийского чая, вишнёвого компота, ветчины, а к нему прибавляли нечто совершенно не съедобное или мало пригодное в пищу, например, полкило конфет «подушечка» с истёкшим сроком годности, салат из морской капусты в жестяных банках, кабачковую икру в пол-литровых стеклянных банках, томатную пасту.
      Всё это заворачивали в целлофановую упаковку и продавали как «набор», хочешь полакомиться вкусненьким – купи какое-нибудь дерьмо.
       Порой не утруждали себя составлением «набора», а просто ставили условие: хочешь купить махровое полотенце, покупай и табуретку. Особо сердитые покупатели, «осчастливленные» приобретением, тут же при выходе разбивали табуретки, чтобы их не продали вторично.
      К комплекту постельного белья обязательно добавляли пару вафельных полотенец, женский передник, ситцевую занавеску на окно.
      Доходило до откровенного издевательства над не избалованными товарным изобилием советскими читателями. Желающим приобрести сочинения популярных авторов Булгакова, Стендаля и пр., втюхивали сочинения Брежнева или собрание докладов Ю. Цеденбала на съездах Монгольской Народно-революционной Партии. Но если последнее удавалось всучить читателям, то заставить их прочесть это было совершенно не реально, доклады были на монгольском языке.
       Получая гонорар за свои труды, Цеденбал был просто обескуражен, неужели с СССР столько людей выучили монгольский язык, чтобы почерпнуть мудрость в его произведениях.
За прилавком скучала плоскогрудая дама с короткой мужской стрижкой, лишь массивные золотые серьги позволяли определить её гендерную принадлежность, у неё Багиров поинтересовался, уж не шутка ли это, а может и объявление давно устарело, потеряло актуальность и юридическую силу как оферта. Очень уж не верилось, что Коммунистическая партия наконец-то проявила заботу о трудящихся, выживших после эксперимента с перестройкой, и решило порадовать хотя бы юбиляров чем-нибудь.
Работница прилавка подтвердила, что всё «по-чесноку», надо лишь прийти накануне юбилея с паспортом и купить набор, в который входит (кто бы мог подумать!): бутылка шампанского, коробка шоколадных конфет «Ассорти». Дальше Эдип уже не слушал, этого было вполне достаточно, он забыл, когда пил в последний раз шампанское, даже Новый год приходилось встречать с напитками собственного изготовления. Его и раньше купить было проблематично, а после начала битвы за трезвость любая спиртосодержащая жидкость перешла в категорию «дефицит».
Багиров вспомнил, что шампанское последний раз видел на столе года  три назад на свадьбе у Жигалёва. Молодожёнам в то время во дворце бракосочетаний давали кучу талонов на приобретение всевозможного дефицита, без которых свадьбу трудно было отличить от банальной гулянки: двух бутылок шампанского, коробки шоколадных конфет, набора хрустальных фужеров, костюма для жениха и подвенечного платья для невесты, на приобретение пары обручальных колец на пятьдесят рублей дешевле продажной цены.
Но испить его тогда ему не удалось, обе бутылки стояли перед «брачующимися», связанные лентой, символизирующей брачный союз и служили лишь в качестве украшения стола. Для гостей была лишь самогонка и водка, которую также приобретали по талону к знаменательной дате. Шоколадные конфеты раньше удавалось купить лишь по блату, но теперь стояли такие времена, что даже «дунькину радость» невозможно было найти в свободной продаже, её давно переработали в крепкие спиртные напитки домашнего приготовления, потому что талоны на сахар не могли покрыть спрос народа на сырьё для самогоноварения.
Какие ещё консервы прилагались, он пропустил мимо ушей, в пищу годилось всё, что предложат.
Окрылённый предстоящей покупкой, Багиров помчался домой. Но покупка была лишь в перспективе, пусть и совсем не далёкой, а пока хотелось лишь одного, принять холодный душ или окунуться в прохладную ванну. За день он так нагрелся на солнцепёке, что потеть уже было нечем, слюни во рту закончились часа три назад, его тело накалилось, как ему казалось, до 40, а то и до 50 градусов.
Затворив за собой дверь квартиры, разувшись, он первым делом юркнул в ванную, включил холодную воду, а пока она наполнялась, разделся донага и не остывший совсем, заскочил в ванную и плюхнулся в холодную воду.
Вода кажется холодной, пока в неё не нырнёшь. Оставив на потом предстоящую покупку, Багиров закрыл глаза и почувствовал, как тело остывает до естественной температуры, а вода вокруг нагревается, закипает и испаряется от полученной от него энергии.
Выждав нужный срок, он взял свою «краснокожую паспортину», сетку авоську, с которой редко расставался, и направился отовариваться в «Универсам».
Продавщица с мужской стрижкой велела покупателю пройти в кабинет заведующей, где Багиров предъявил свой «серпастый -  молоткастый» сидевшей там даме и стал внимательно следить за её действиями и запоминать все подробности.
Заведующая, грузная женщина, из тех, что себя характеризуют как «полненькая», со следами былой привлекательности на лице, взяв «основной документ, удостоверяющий личность гражданина», достала с полки огромный «гроссбух», открыла на нужной странице и стала вносить в него данные с первой страницы паспорта: фамилию, имя, отчество, перевернув её, со второй страницы вписала дату и год рождения, полистав до пятнадцатой страницы, вписала адрес прописки, больше ничего её не интересовало.
Вернув документ владельцу, она велела ему пойти в кассу и отбить 17 рублей 37 копеек. К его возвращению тётка успела слазить в свои закрома (почему «свои»? пока формально «государственные»), которые выдали несметные, даже для «застойного» времени, сокровища: бутылку полусухого «Советского» шампанского, коробку шоколадного «Ассорти», блок сигарет «Опал», жестяную банку абрикосового компота, две банки шпротного паштета, две пачки индийского чая со слоном, банку сгущёнки и банку «Зелёного горошка».
Полчаса назад ощущавший себя нищим и голодным, наш герой тут же превратился в принца, утопающего в роскоши, обладателя заморских яств. Поставив свой автограф в последней графе «гроссбуха», он сердечно и вполне искренне поблагодарил благодетельницу и покинул «закрома».
На пути следования к автобусной остановке, обладатель дефицита ловил на себе завистливые взгляды прохожих. На остановке одна пожилая дамочка с большой хозяйственной сумкой в руке, не стесняясь, ткнула указательным пальцем на его авоську и поинтересовалась.
- А где вы это брали?
- В «Универсаме», - честно сознался он, купаясь в атмосфере повышенного интереса к своей малопримечательной персоне.
- Что, и курево там?..- не удержался от вопроса мужчина, стоявший рядом, при этом кадык его дёрнулся вверх.
- Ага, - дал ему надежду Багиров вволю накуриться и от избытка чувств решил над ними приколоться. - Только там не всем продают, а кто пришёл от Адольфа Алоизовича.
- Адольфа Алоизовича?..- переспросила тётка, видимо впервые услышав такое имя. - А кто это?
- Еврей скорее всего, очень большой начальник по торговле, - не стал он называть фамилию Адольфа Алоизовича, опасаясь, что не ему одному может быть известна фамилия Шикльгрубер, - мне дружбан дал «наводку», мол, придёшь и шепнёшь продавщице, от кого ты, она направит к заведующей, а там берёшь, то что ещё есть.
Мужик, внимательно и нахально разглядывавший содержимое авоськи, хотел уточнить что-то, но тут подошёл автобус, и шутник поспешил заскочить в него, оставив пассажиров с надеждой приобрести дефицит.
Автобус не успел ещё тронуться, как его собеседники уже засеменили в сторону «Универсама», обгоняя друг дружку. За ними поспешил ещё один парень, видимо, услышавший о чём шла речь и узнавший «волшебное слово».
Багиров занял свободное место, положив своё «сокровище» на колени, и пожалел, что не может быть очевидцем спровоцированной им хохмы.
Ещё не доехав до своей остановки он уже распределил упавшее на него изобилие: шампанское оставим на Новый год, юбилей можно отметить и самогоном, для дам была отличная вишнёвая наливка собственного изготовления, конфеты достанутся жене Катюше, компот дочке Милане.
В семье Багировых не курила даже супруга, но курево давно уже перешло в ранге «валюты» с тех пор, как все отечественные табачные фабрики, сговорившись, вдруг разом закрылись на реконструкцию, капремонт, обрекая на жалкое прозябание несчастных курильщиков, ходивших с «опухшими ушами» и собиравших чинарики для вторичного употребления. Желающих угостить сигаретой уже не было, как в песне Высоцкого «Друг, оставь покурить, а в ответ – тишина.»
Одну пачку индийского чая можно было смело везти в качестве гостинца тёще, у которой уже почернели зубы от длительного употребления грузинского чая.
Некоторые продукты были уничтожены ещё до юбилея, что-то гости унесли в своих желудках, что-то ушло в качестве презента. Организм требовал продолжения банкета. Мысль продолжала работать над продовольственной программой, от которой давно уже отказался премьер Н. И. Рыжков.
«Может сходить ещё раз? – строил планы вчерашний юбиляр. - Нет, не годится, юбилей уже позади, и такой номер не пройдёт. А если послать кого-нибудь из многочисленных ровесников, у кого юбилей только намечается? Но они ведь не станут делиться, им самим надо. Был бы ещё такой щедрый магазин, тогда другое дело, но он один на весь правый берег, а на левом свой магазин, обслуживающий своих, левобережных».
Родилась мысль послать кого-нибудь из бичей, у которых денег нет на оплату дорогостоящей покупки, например, Петьку Капитонова, друга детства, односельчанина. В детстве он мечтал стать капитаном, говорил, что настоящая его фамилия Капитанов, только писарь ошибся, и, как бы он ни протестовал, пацаны сократили его фамилию, убрав первый слог, оставив его Питоном.
Петька ещё не до конца спился, не совсем забичевался, работал от загула до прогула и жил у Людки на положении сожителя.
Багиров давно не навещал Петьку, с зимы ещё, после того как тот подло и цинично «опрокинул» кента с гречкой.
Устроившись грузчиком на базу Комбикормового завода, Питон вступил в «преступный сговор» со сторожем, и стали они оттуда таскать мешками гречку, которая была дефицитом даже при «дорогом Леониде Ильиче», будто сеяли её в Антарктиде и завозили оттуда.
Куда девал наворованное сторож, никто не знал, но Питон свою долю по дешёвке продавал на Техническом посёлке, а вырученные деньги пропивал. Таким образом весь посёлок лакомился гречкой, Питон постоянно был балдой и при бабках, а семья Багировых «пухла с голоду».
Не желая мириться с подобной социальной несправедливостью, Багиров предъявил Питону ноту протеста, мол, «как что, так Багир, а как что Багиру, так хрен Багиру». Под реальной угрозой разрыва дипломатических отношений, Питон клятвенно заверил товарища, что «падлой буду, землю жрать буду, а завтра, край – послезавтра накачу тебе мешок крупы бесплатно». Но в тот же день Питона выпнули с работы, и, как это ни парадоксально, не за воровство в крупных размерах «по предварительному сговору группой лиц», а за пьянку на рабочем месте и дебош.
В обеденный перерыв один из сослуживцев решил угостить грузчиков по поводу родившегося долгожданного наследника. Если бы он знал, что такое пьяный Питон, он бы едва ли стал спешить с наследником.
После первой стопки у Питона, как обычно, глаза заблестели, в них появились озорные искорки, после второй они подёрнулись поволокой, взгляд потух, посуровел, а после третьей стопки Питон решил укрепить свой, и без того непререкаемый, авторитет в бригаде, в результате чего двое собутыльников отделались побоями и ушибами, а виновник торжества потерял два бивня. Бригадир, прибывший на шум и пытавшийся восстановить конституционный порядок, пришёл в сознание последним.
Таким образом Багиров остался при своих интересах и сгоряча обозвал Питона болтуном и фуфлогоном.
Питон был всего лишь на неделю моложе друга, был ещё один бичеватый друг Колька Попов, но тот был моложе почти на месяц, поэтому первый визит был нанесён Питону.
Эдип не только имел хорошо наполненный и отлично настроенный мозг, но и умел использовать его по прямому назначению. Его бы интеллект использовать более эффективно на благо всего общества, но ни один руководитель не мог терпеть подчинённого, который всегда прав, поэтому Багиров вынужден был заниматься малопродуктивной деятельностью, которая была под силу любому, имеющему неполное среднее образование.
Любой вопрос, который попадал в его голову, распределялся в нужный блок: плановый отдел обрабатывал полученную информацию вне зависимости от хозяина и по мере решения задачи выдавал различные планы на будущее, в конструкторском бюро создавались всевозможные конструкции по решению того или иного проекта. Самые сложные проблемы уходили в архив и ждали поступления дополнительной информации, необходимой для ее решения.
Он ехал к Питону в душном автобусе, изнывая от жары, потея оставшейся в организме влагой, пялился в окно, а где-то в мозгу какой-то отдел решал проблему, как бы использовать юбилей Питона максимально продуктивно.
Если бы юбиляров было сотни или хотя бы десятки, то среди них затеряться не составило бы труда даже с такой фамилией, как у Питона, но очереди у кабинета заведующей не было.
«А если отогнув скрепки, разобрать паспорт и поменять листы? - думал Эдип. - Но с такой липой надо идти, когда бдительность противника притуплена, а уже потом посылать «боевую торпеду», а то, что принадлежит ему по праву, Питон вырвет из чужой глотки даже с его собственным желудочным соком.»
Превосходно, план действий намечен, осталось лишь решить детали.
На старом, продавленном диване лежал больной мужчина с закрытыми глазами, он бы рад был уснуть, но это было свыше его сил, он и так проспал беспробудно более пятнадцати часов подряд. Его сморщенное лицо было покрыто густой щетиной. Если три дня назад у него не было времени бриться, то теперь не было ни желания, ни сил.
Рядом с диваном на полу возле кучи окурков стояла наполовину пустая трёхлитровая банка с водой. Время от времени он находил в себе силы поднять ее и поднести к губам.
Ежечасно он включал резервный источник питания и мобилизовал остатки сил, что позволяло ему, повернувшись на бок, поднять с пола несколько окурков, распотрошить их, из их содержимого скрутить цигарку и сделать пару спасительных затяжек.
Это организм Петра Капитонова боролся с продуктами переработки суррогатов этанола, он прекрасно знал, и так было всегда, что первый раунд, длительностью в один день, будет самым тяжелым, при ощутимом преимуществе противника, во втором раунде он уже будет доминировать на ринге: наносить точечные удары, зажимать соперника в углу, прижимать к канатам, пошлет его в нокдаун, а уж на третий день секундант противника выбросит полотенце, признав свое поражение, либо рефери остановит бой ввиду явного преимущества Петра Капитонова.
«Нееее, надо завязывать, - порой мелькала крамольная мысль, - чтобы я еще раз...да никогда. Ведь не хотел же бухать, а все из-за Худого, зачем он припёрся?..»
В коридоре послышались чьи-то шаги, стук в дверь его даже не обрадовал, ведь придется вставать, открывать рот, шевелить языком (мозгами шевелить он давно уже разучился, а точнее, вовсе не научился), тратить остатки сил, столь необходимые для преодоления абстинентного синдрома. Но в то же время вселяли надежду на улучшение обстановки, потому что хуже быть уже не могло по определению.
Дверь приоткрылась и показалась голова Эдипа Багирова. Не смотря на болезненное состояние Питон обрадовался другу, надеясь на амнистию.
- Что, тяжело? – донеслось до слуха Питона, в ответ он лишь протяжно простонал и закрыл глаза.
- Говорил ведь я вам всем, что водка своё возьмёт, - Эдип не разуваясь прошёл и сел на стул. – Ну и что, что вы до армии не пили, зато потом спились. А мне ещё батя, царство ему небесное, пару стопарей наливал, когда мы с покоса приходили без задних ног. Намаешься там за день, вот и наливали с устатку наравне со взрослыми, а мне и тринадцати лет не было. Водка, помню ещё, 50 градусов была.
Багирову стало ясно, что сегодня – первый день после крепкой пьянки, а здоровый цвет лица появится на роже Питона лишь через день-два. Стало понятно, что его никуда не вытянешь даже за большие деньги, которых к тому же не было.
Беседовать с Питоном не имело смысла, едва ли он понимал услышанное.
Чтобы окончательно быть прощённым, в обмен на пачку «Опала» Питон, собрав остатки сил, просто отдал другу паспорт даже не спрашивая, зачем он ему.
Дома, рассмотрев оба паспорта и отогнув скрепки, наш герой вынул первые и последние листы одного паспорта и вложил их в другой, получилось весьма правдоподобно: весь паспорт был Багирова, в том числе и фотографии, а первые две страницы, на которых были основные данные гражданина СССР и две последние, которые были совсем пустые – Петькины. Серия и номер паспорта были не на каждой странице, поэтому на них никто бы не обратил внимания.
Всевозможные клерки никогда не сличают фото на документе с его предъявителем, а всего лишь скрупулёзно изучают каждую буковку, циферку и знаки препинания в поисках повода для отказа.
Заведующая даже не стала рассматривать фотки, тем более внимательно изучать паспорт, лишь мельком взглянула на посетителя, поэтому тёмные очки и белая рубашка с галстуком оказались лишними.
Записав в соответствующих графах «гроссбуха»: Капитонов Пётр Михайлович и со страницы птятнадцать адрес прописки Багирова, она послала юбиляра в кассу, а по возвращении его в очередной раз ждали «несметные сокровища». Сложив добычу в сумку и поблагодарив «кормилицу» за безграничную щедрость, он отправился восвояси.
Через пару дней, восстановив паспорта, Багиров поехал к Питону, чтобы еще раз посетить «закрома», Питон уже должен к тому времени ожить окончательно.
Действительно, Пётр был в хорошей спортивной форме. Обычно, преодолев похмелье, он тратил много сил и энергии для восстановления былой мощи: совершал утреннюю пробежку в парке неподалёку, ходил в боксёрский зал, где раньше занимался, поднимал железки, которые натаскал из гаража и которые валялись у него в коридоре. Больше всего на свете он боялся, что когда-нибудь, пусть и в далёком будущем, ему станут возвращать долги те, кого он обидел в недалёком прошлом.
- Курить привёз? - поинтересовался первым делом он у друга после короткого рукопожатия.
- Безусловно.
Получив пачку «Опала», Питон без промедления раскрыл её и закурил, с наслаждением затянувшись.
-  Ну, спасибо, Эдик, а то я уже все «бычки» перепотрошил, уши опухли без курева. Ни у кого не стрельнешь, хожу на остановку и прошу кого-нибудь оставить докурить. Два дня не курил, прикидываешь?
- Тоже мне подвиг. – усмехнулся Эдип.
Мало кто знал его настоящее имя, хотя оно не было секретом. Почему его нарекли таким именем, он не знал, возможно в честь царя Эдипа, но все его звали Эдиком или Эдуардом.
- Ты не знаешь, что это такое. Счастливый, не куришь.
Эдип пообещал ему целый блок «Опала» в случае реализации проекта и стал вводить в курс разработанного плана, а ради курева Питон был готов на всё, даже пойти работать.
        - Давай, поехали, тебя ждёт огромный блок вкусного, калорийного, питательного «Опала».
Пока шли на остановку, Питон с осознанием своей социальной значимости делился своими грандиозными планами на будущее.
- Слышь, Эдик, я на работу устроился.
- Капитаном круизного лайнера «Михаил Светлов»? – с не скрываемым ехидством поддел его Эдип.
- Обижаешь, поднимай выше.
- Что-нибудь высокоинтеллектуальное? Зав кафедрой теоретической физики при Сибирском отделении Российской Академии Наук?.. старшим научным сотрудником Института изящного искусства? – подкалывал его друг.
- Сторожем в баню, где Людка полы моет.
- Она что ли похлопотала?
- Ага, у них сторожа уволили за пьянку, вот она и уговорила заведующую. Я давно пас это место.
- Ты же в детстве мечтал капитаном стать, – продолжал издеваться друг.
- Да ладно тебе, капитаном, чего ты смеёшься? – обиделся Питон. – Я теперь бабки буду делать.
- Ну да, конечно, - согласился Багиров, не понимая, как можно «сделать бабки», работая ночным сторожем и продолжил с иронией. – Оклад рублей двести, плюс коэффициент, премия, квартальные, 13-я зарплата, КТУ*, итого рублей пятьсот-семьсот чистыми будет.
- Да чё ты понимаешь, козлиная твоя голова, - осерчал Петька, - да там такие бабки можно рубить, ты не знаешь ни хрена. Володьку Юркова знаешь? Боксёр с «Химика».
- Ну, знаю.
- Так вот он за два года «Жигу» себе сделал, баню сторожил возле Речного вокзала.
- Богатым тёткам титьки массировал?
- Индюк ты тухлый, - ответил Питон и, видя своё превосходство в этом вопросе, стал просвещать друга в вопросе «изготовления бабок». – Ну, снимет чувак тёлку в кабаке, куда её вести? В гостиницу не пустят, в общагу – не вариант, вот берёт бухалово и в баню. Юрков берёт с каждого по трёшке за вход, впускает в номер, включает пар, даёт полотенца вот они и парятся там до утра.
Багиров удивился такой изобретательности и предприимчивости советских граждан в стремлении к нетрудовым доходам, с которыми так упорно и безуспешно пыталась бороться Советская власть. Стало обидно за родителей всю жизнь трудившихся на благо Родины, поднимая пятерых детей, а кроме кучи похвальных грамот и значков «Победителя Социалистического соревнования» ничего взамен не получили.
- …а ещё купит водяры и ночью продаёт, - продолжал кандидат в сторожа, - так что бабки гребёт лопатой. Это тебе не грузчиком в Речпорту горбатиться.
- Да, - послышалось в ответ. - Честно трудиться на благо Родины уже как-то стыдно, западло стало.
«Если банный сторож живёт лучше передовика производства, победителя соцсоревнований, – подумал он, прикинув, сколько может «нарубить бабла» такой хапуга за месяц, год. - Зачем учиться? Зачем ишачить?»
         - Ну, это не каждый день, конечно, - успокоил его Питон, - но бывает иногда и по сотне за ночь намолотит, когда игровые приедут и всю ночь катают в «азо». Возьмёт с каждого за вход по «чирику», а сам идёт спать. Или сидит с ними до утра и с каждой «азы» по рубчику забирает, может с кем в доле вкупится, «азу» возьмёт.
          - Лучше бы ты стал капитаном, хотя бы какого-нибудь захудалого дебаркадера, что ли, или плавучего крана.
           - На дебаркадере не капитан, а шкипер, – авторитетно заявил Питон, довольный тем, что знает то, чего не знает Багиров.
          - Да? – удивился тот. –Не знал.
          - Сомоходками управляют капитаны, - заполнил брешь в знаниях друга Питон, - несамоходными корытами – шкипера, а на плавкране - кранмейстер. Эх ты, мякина.
         Багиров вспомнил, как лет десять назад один такой же проныра, наверняка комсомолец, работая сторожем на пароходе-музее «Святитель Николай», на котором Ленин следовал в Шушенское, запускал на ночь такие же влюблённые парочки, которые желали уединиться. Он брал с каждого из них по рублю за вход, снабжал постельными принадлежностями, а внезапно влюблённые имели возможность прикоснуться к «святым ленинским местам», ставших ночным борделем. Об этом Эдипу рассказала мать, у которой подруга работала в доме Политпросвещения.
         Конечно, широкой огласке подобное «святотатство» не предали, ведь большие шишки могли слететь с вершины кедра, просто проныру по-тихому уволили «по собственному желанию», сменив его партийным пронырой.
         Уже, сидя в автобусе, Петька, развалившись на сидении, развивал тему, мечтая.
         - Эдик, если тебе надо будет, приезжай в любой день, тебя я всегда пущу бесплатно, а этих Коляев, Генкелей, Бестая и прочих шакалов, хрен они у меня попарятся, я им припомню. Ты клиентов мне направляй.
        - А куда будешь бабки девать? Пропьёшь?
         - Я щас в завязке, бухать не буду. Куплю костюм «Адидас», такие же кроссовки. Вон, Коля дурачок и тот в «Адиках» ходит, знаешь же его?
         - Кузьмич что ли?
        - Ага. замухрышка последний, а где-то хапнул «Адики». Шапку норковую куплю, приодтенусь хоть и «гайку»* куплю, а то даже у этого чухана усато-носато-волосатого есть, а я что, хуже что ли.
          - Кто это усатый-полосатый?
         - Да Вовка Ильин из Погрузбюро, жалкое существо, а «гайку» где-то добыл.
На большее фантазии у Питона не хватило, мечты его не простирались выше спортивного костюма, как у Кузмича и золотой печатки как у Ильина.
         - И машину, как у Юркова купишь, да?
          - Ничтяк было бы, конечно, - закивал головой Питон, - да куда я её поставлю, гараж нужен, запчастей не найдёшь, да и на права надо учиться. Опять же, если посадят, что с ней станет? Разворуют ведь.
        - Ну да. – согласился Багиров, Питон уже лет пятнадцать вёл паразитический, противоправный образ жизни, рискуя в любой момент, оказаться в жёстких объятиях Советской юстиции. - Ну и сколько ты надеешься продержаться? Неделю, месяц? Нальют тебе стакан и всё, хана, конец твоей стремительной карьере на посту главного сторожа сандунских бань.
      - Не, Эдик, я там бухать не буду, зуб даю. Мне бабки позарез нужны. Такое рыбное место раз в жизни бог посылает. За него я буду держаться зубами. Насмерть.
        - Ну да, долго ты на Комбикормовом продержался? Месяца два? - Багиров вспомнил, как кореш подло и цинично «опрокинул» его с гречкой. – Таскал бы да таскал до полного истощения сусеков.
        - Каво месяц?! – возмутился Питон. – Считай с осени, всю зиму, полгода всяко-разно.
       Автобус подъехал к нужной остановке и друзья, выйдя из него, двинулись в нужную сторону. Питон, взяв у подельника деньги, авоську и, внимательно выслушав инструктаж, скрылся за дверью.
        Строго следуя полученным наставлениям, он решительной походкой мужчины, знающего куда он идёт и зачем, прошёл в конец зала, постучался в дверь с табличкой «заведующая» и, не дождавшись приглашения, вошёл в кабинет. Заведующая подняла на посетителя изучающий взгляд, не ответив на его «здрасьте, вот, юбилей у меня», молча взяла его паспорт, достала свой «талмуд» и взялась вписывать в него необходимые данные.
        - Так Вы уже получали! - удивилась она, не успев ещё внести даже несколько букв.
       - Где? - в свою очередь удивился Питон вполне натурально, потому что в самом деле он ничего не получал,  и тоже уткнулся в «талмуд». – Когда?
Питон не любил говорить правду, а красиво и правдоподобно лгать не научился. В жизни ему часто приходилось врать, а артист он был никудышный, поэтому у него это получалось не убедительно, но в этот раз ему не надо было притворяться, потому что он говорил правду, одну только правду и ничего, кроме правды.
        - Да я не брал, - нисколько не солгал Пётр, даже попытался перекреститься слева направо, но потом слегка слукавил, - я и не знаю, кто это брал. Да и подпись не моя, моя-то во! – и он показал свой автограф в паспорте.
        Тётка с некогда привлекательной внешностью пристально взглянула на «правдоруба» и слегка усомнилась в своей правоте, уж такую уголовную рожу, как у этого юбиляра, пропитую процентов на семдесят, она бы запомнила.
        Но по давнишней профессиональной привычке она не желала сдаваться, не используя свои козыри, мол вместо Вас мог получить кто-то другой, поэтому «закрома Родины» для Вас закрыты.
          Но она недооценила противника, закалённого в боях за жизненное пространство, на стороне которого была сама правда. Тот, не дожидаясь хода соперника вынул из рукава козырного туза и одним ударом побил всех её козырей.
       - Да и этот-то на Тобольской прописан, - и он ткнул коричневым пальцем со сломанным ногтем в последнюю графу «талмуда», показав козырного туза – свой штамп прописки, - а я на Юности, во, видите?
       Против такого лома у заведующей не было приёма, сличив места прописки двух Капитоновых Петров Михайловичей, внимательно изучив паспорт и убедившись, что он «взаправдашний», она тут же выкинула белый флаг.
       - В самом деле, - пробормотала она, будучи уверенной, что эту уголовную рожу действительно видит впервые, - прописка другая, а всё остальное…надо же, а!
       - Не, ну ты смотри, а!.. – поддержал её Питон, - как всё совпало. Может и впрямь братан… а как он выглядел?
       - Да я разве помню, много вас тут приходит, попробуй запомни всех, - ответила заведующая, отметив про себя «уж твою-то наглую рожу запомню надолго.»
Питон, оставив нокаутированного соперника на канвасе*, покинул ринг, воодушевлённый победой «ввиду явного преимущества». Вернувшись с чеком и отдав его «поверженному противнику», он забрал свою добычу и вышел вон.
       - Ну как мы их дуранули, а? – сияя от восторга спросил Багиров, забирая у Питона авоську.
        - А она на меня сначала, мол ты уже брал, - делился впечатлениями Питон, по-своему интерпретируя произошедшее, - а я на неё буром попёр, мол, каво? я ваще не там прописан и подпись у меня не такая, ксиву ей в рожу тычу, - заливал Питон,
- ну потом она поверила, мол дофига вас тут Капитоновых ходят, а я ей дуру гоню, мол, батя, видать хаживал налево, настрогал Капитошек и никому не сказал.
      Он забрал свой честно заработанный блок сигарет, полагая, что честно его заработал и заискивающе попросил.
     - Багир, дай одну пачку чая, Людке дам, отблагодарю за «рыбное» место.
На этом подельники разъехались, Питон пошёл на трамвайную остановку, держа под мышкой свой заработок, а Багиров дождался «девятки» и поехал домой, радовать домочадцев гостинцами. Он ехал и думал, кого бы ещё после Попова задействовать для приобретения дефицитных продуктов.
      Афера с Поповым не прошла, вскоре закрома истощились и эту «дыру» закрыли.
_________________________________________________________
      
      Рабочий день подошёл к концу, заведующая баней давно уже уехала домой, кассирша тоже заспешила домой, закрыв кассу. В одном из номеров собирались последние посетители, Людка убралась в левом крыле и домывала коридор. Питон сидел в фойе, курил сигарету, стряхивая пепел в кадку с фикусом и, глядя в окно, ждал, когда она домоет в правом крыле и уйдёт домой, оставив его наедине со своими мыслями, насквозь пропитанными жаждой наживы.
       Он работал уже вторую неделю. Ночью никого не было, прежний сторож старик-пенсионер не знал, на какой золотой жиле он сидит и поэтому никакой рекламы своему заведению не создал. Приходилось всё начинать с нуля.
      «Багир, конечно, не тот человек, чтобы загулять сюда с тёлкой после кабака, - размышлял Питон, - да и денег с него не возьмёшь, кент всё-таки. У Платона своя хата, Сурок вечно пустой, как бубен, Ильин — патологический жадина. Сколько ещё надо поработать, чтобы клиенты понесли к нему денежки в клювиках, которых хватит и на «Адики» и на «гайку»?
       Вот бы туда, где Юрков сторожит, там механизм давно отлажен, место известное, от клиентов отбоя нет. Сашка Худоногов обещал заехать, попариться, но, когда приедет, чёрт его знает, личность мутная, не надёжная и на свои пить не любит. А чтобы водкой затариться деньги нужны.»
       Мысли прервал топот на крыльце, послышались голоса, дверь отворилась и в помещение вошел Худой с двумя не знакомыми парнями. Один был худощавый, с острым носом, вытянутым лицом, на котором близко к переносице были посажены маленькие поросячьи глазки, одет он был в синий спортивный костюм «Адидас», что сразу вызвало неприязнь у Питона, в руке он нёс тяжёлую сумку.
       Второй был коренастый, полноватый, слегка обрюзгший, в потертых джинсах и рубашке с короткими рукавами, на его предплечье покрытом рыжеватыми волосами виднелась татуировка в виде розы, обвитой колючей проволокой.
       - Здорово, Питон. Не ждал? - Худой протянул товарищу руку для приветствия.
     - Познакомься.
     - Григорий, - коренастый пожал Питону руку толстыми, как сосиски пальцами, на один из которых был надет массивный золотой перстень-печатка, объект зависти Питона.
     - Ва-ло-дя, - произнёс второй по слогам, протянув для рукопожатия свою ладонь с длинными пальцами, на фалангах которых были наколоты перстни и добавил.
- Можно просто Водя, коротко и чисто конкретно.
      Питон приложил палец к губам, покосившись в сторону, призывая к конспирации и повел их в левое отделение, где уже было помыто.
     - Пошли пока туда, - он толкнул дверь в один из номеров и запустил туда гостей, - только не шумите.
     - Курить-то хоть можно здесь? – поинтересовался Водя и, не дождавшись ответа вынул из кармана пачку сигарет «Памир» и пропел, - люблю Памир, но только папиросы…
     - Люблю Кавказ, но только в стаканах, -  подхватил Григорий, держа в руке вынутую из сумки бутылку портвейна «Кавказ».
     - Тебя Питоном зовут, да? – обратился он к Питону.
     - Кличка.
     - Клички бывают только у животных, - назидательно заявил Григорий, -  а у людей – кликухи.
     - Или погонялы, – добавил Водя и продолжил. - Слышь, братан, - организуй тару для культурного питья, не из горла же пить.
     - Ща, сделаем.
     Питон ушёл искать стаканы, а Григорий взял у Води спички, чиркнул и поднёс пламя к полиэтиленовой пробке, расплавил её слегка и без труда, отработанным движением снял её с горлышка.
       К тому времени, как вернулся Питон, неся в руках два стакана, взятых в автомате по разливу газированной воды, гости сидели на скамейке, а между ними стояла откупоренная бутылка портвейна, на расстеленной газете лежала закуска: несколько кусков жареного минтая, десяток котлет, три варёных яйца, нарезанный хлеб и две «ножки Буша», недавно появившиеся в продаже.
      - Из дома что ли? – поинтересовался Питон.
      - Да в буфете на вокзале взяли. – пояснил Григорий.
      Худой взял стаканы и поднёс их к Григорию, который наполнил их наполовину, один предназначался «хозяину заведения», а второй – Воде.
      - Что, так и будете стоять что ли? – спросил Водя и чокнулся с Питоном, - ну, за знакомство.
      - Да, в самом деле, - подтвердил Худой, - пару стульев не мешало бы.
Опрокинув содержимое в желудок, Питон закусил котлетой и промычал полным ртом.
      - Ща, сделаем, - и покинул помещение.
Григорий, налив себе и Худому, делился воспоминаниями.
      - В молодости «Солнцедар» пили, помнит кто, нет? - никто не отозвался, видимо, им был не знаком сей «напиток богов». -  Такое дерьмо, два рубля стоило, двадцать градусов, если его не закусить, то оно тут же назад лезло, отторгал его организм. И мы такую отраву пили.
      - А сейчас вон какое пьём, «Кавказ», - поддержал разговор Водя и  закурил, - хотя это не португальский портвейн «Дон Диего», но всё же…
       - …потом мы с бабой в восьмидесятом году в Молдавию поехали к её родственникам, а я только освободился, стрижка короткая, - мечтательно продолжал Григорий, держа в одной руке стакан, в другой – бутылку, - вот там я попил вина, «Флоаре», «Трефешты», «Чумай», «Букет Молдавии», - перечислял он марки молдавских вин.
       Худой никогда заморских вин не пил, предпочитая крепкие напитки, на халяву элитных вин не наливали, названий таких он не слышал и принять участие в беседе не мог, а лишь слушал. 
        Вернулся Питон с двумя стульями, взятых в гардеробе и в кассе, глаза его блестели озорными искорками, на лице сияла улыбка, жизнь входила в нужное для него русло, впереди отчётливо виднелся синий спортивный костюм «Адидас», как у Кузмича и «гайка», как у Ильина.
      - Не, ты смотри, они тут уже без меня бухают, - делано возмутился он, - уже по второму заходу…
      - Да это ещё по первой не выпили, - возразил Григорий и, сказав «я пью до дна за тех, кто в БУРе*», одним махом опрокинул содержимое стакана себе в рот.
Водя вспоминал своё, развивая тему.
      - А я в семьдесят седьмом «встал на лыжи»* и двинул в Сочи, думаю, хоть отдохну напоследок по-человечески, тоже вина хорошего попил.
      - Прикинь, - продолжал он, обратившись к Худому, - беру в шашлычной порцию шашлыка и стакан вина, думаю, сейчас хлопну стакан и закушу. А как сделал пару глотков, нет, думаю, стоп, такое вино так не пьют. Ем шашлык, а вином как соком запиваю, вот это вино!
      Питон слушал, с завистью поглядывая на печатку Григория и ждал, когда нальют по второй.
      - Ну и где теперь эти вина, «Чёрные глаза», «Южная ночь», «Шемаха», мускат «Янтарный»? – продолжал Водя, выдыхая дым изо рта, - там меня и взяли менты, на пляже.
      - Да-да, - согласился с ним друг, - и куда делись румынские вина, помнишь, были «Мурфатлар», «Котнари»? В таких удлинённых бутылках.
      - Да ладно вам, - прервал его Питон, - давай по второй, как Людка домоет, я за ней дверь закрою и парьтесь хоть до утра.
      Григорий разлил остатки портвейна по стаканам, один протянул «хозяину заведения», второй Воде.
      - А у тебя тут ничтяк, - Водя взял протянутый стакан, - и покемарить можно, жестковато конечно, как в ПКТ*, но ничего, всё же лучше, чем на вокзале. Полотенце у тебя найдётся или простыни? – и в несколько глотков опростал свою тару.
     - Найдётся, - ответил Питон, ставя опустошённый стакан на скамейку, и, взяв кусок рыбы, добавил, - у нас всё есть. Пойду, гляну, как там Людка.
Он обошёл свои владения, ему не хотелось, чтобы Людка видела Худого и его друзей, от которых она не могла ждать что-либо кроме неприятностей.
     - Ты как закончишь, иди, я потом за тобой закрою, - получила она руководящие указания.
      Незваные гости чувствовали себя, как дома. Водя расстегнул свою спортивную куртку, из-за густой растительности на его груди просматривалась то ли Успенский собор во Владимире, то ли Софийский собор в Новгороде. Над ним читалась надпись «carpe diem»*, смысл которого присутствующим был не понятен. Григорий курил, стряхивая пепел в спичечный коробок.
      - …я выкатываю у него пару штук, а пулемёт мой, он, мол стиры коцаные, сам ведь, падла, покоцал, - рассказывает что-то Водя, - ну, сменили стос, опять шпилим, ну, начал он понемногу откусываться, на заходах ловит, я уже на пятихатку попадаю. Чувствую, жру что-то, давай, говорю, игру сменим, раз играем от вольного, то в терц или деберц коротыша*.
      Худой слушал, не понимая даже, о чём идёт речь, он был рад, что вновь пьёт на халяву, что в пакете есть ещё четыре бутылки портвейна, на 25% которых он вполне мог рассчитывать.
      - Мужики, - прервал рассказ Питон, вспомнив, что Юрков и на этом делал бабки. - если надо поазить, то приезжайте, устроим катран*, так что имейте ввиду.
       - Ну давай, наливай что ли, - глаза у Питона были потухшие, физиономия приобрела какую-то суровую озабоченность, -  а я пойду включу тэны.
      Он выпил свою порцию, отщипнул кусок от «ножки Буша» и, жуя полным ртом, пошёл включать тэны, Людки не было видно, «видимо уже ушла» - подумал он, зайдя заодно в туалет по надобности, он нетвёрдой походкой вернулся в номер.
      - Всё, включил, - доложил он и сел на стул.
      -…она мне, прикидываешь, «на каком это основании?», да «исходя из положения», - рассказывал свою историю Григорий, - я ей «ты чё из себя корчишь принцессу?».
      - А она чё?
      - А она мне «я — дама интеллигентная, у меня высшее образование, а ты кто такой?».
      - А ты чё?
      - А я ей «а я – простой работяга».
      - Ну и что, уболтал ты её? – в этой теме Худой ещё мог принять участие.
      - Ага, хрен там, говорит, «я замужем, люблю своего мужа»
      - Ну, если ты замужем, - поддержал его Худой, наполнив стакан наполовину и протянув Питону, -, то сиди дома и нечего по кабакам шляться, правильно я говорю?
      - Сказал бы ей, что ты - депутат, - посоветовал Питон, сидя на стуле и поигрывая бицепсами, – сразу бы твоей стала.
      - Ага, - возразил Григорий, - с меня депутат, как с тебя балерина.
      - А че, чем не депутат? Рожа вон какая, как у депутата Верховного Совета, - загоготал Питон, закусив свою порцию портвейна, глаза были пустые и от него пахло агрессией.
      Худой тоже засмеялся, но, видя, что Григорию подобное сравнение очень не понравилось, произнес примирительно.
      -  Ну зачем ты так, Петруха? Не надо обижать хорошего человека.
      – А кто тут хороший человек? - Питон обвел собутыльников мутными глазами. - депутаты что ли хорошие человеки?  Вон какой мамон отъел, - и он ткнул пальцем в живот Григорию.
      У Григория и Води в голове промелькнула одна и та же мысль, что попариться им уже вряд ли дадут, потому что с каждой порцией спиртного сторож становился всё агрессивнее и опаснее, слегка переглянувшись, они без слов поняли друг друга.
     Санька Худоногов не оправдывал своего прозвища, он был на пол-головы выше Питона и имел вес далеко за центнер, квадратную челюсть и обувь 45 размера. Поэтому его решено было вывести из игры в первую очередь.
      Он еще хотел что-то сказать, чтобы уладить возникшее недоразумение, но в глазах вспыхнул фейерверк, подобно праздничному салюту в Москве в мае 1945 года. Разноцветные круги, подобно палитре великого Рафаэля поплыли перед глазами, которые пронзила острая боль. Это новый его друг Депутат нанес ему коварный удар двумя пальцами «по шарам».   
Худой услышал звон разбитого стекла, это пустая бутылка не выдержала столкновения с пустой головой Петьки Капитонова, давно привыкшего к подобным ласкам, и слегка отрезвила владельца, в руках Води осталось лишь горлышко от бутылки, превратившееся в грозное бандитское оружие «розочка»
       Пинок по морде, который в карате называют «маваши гери дзёдан» опрокинул Питона навзничь; еще бы пару раз по полстакана, и Питон остался бы на рабочем месте на веки вечные, а в некрологе бы написали «погиб на посту».
      Он довольно-таки сноровисто для своего состояния перевернулся, вскочил на ноги и тут же сиганул в сторону, уклоняясь от удара в спину, бутылочное стекло лишь разрезало Петькину футболку и провела неглубокую, но длинную рану, по всей длине которой просочилась кровь.
      Депутат не хотел остаться в стороне и хотел получить сатисфакцию за столь тяжкое оскорбление, не достойное лагерного авторитета, он, взяв вторую бутылку, разбил ее об батарею парового отопления и тоже принял участие в разделке туши Питона. Схватив стул, Питон оборонялся от наседавших уголовников, которые наносили резаные раны на его руки, не сумев достать до тела.
      Питон был опытный кулачный боец, в честном бою он бы без труда с ними разделался, но он панически боялся колюще - режущих орудий и при виде крови всегда терял самообладание.
      Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что надо покинуть театр военных действий и отойти на заранее подготовленные позиции.
      Изловчившись, он хорошо приласкал своим орудием одного из противников, на мгновение выведя его из игры, не поворачиваясь к врагу спиной, он одной рукой дернул ручку двери, другой отбиваясь от Води.
      Если бы дверь отворялась наружу, Питон давно бы был в коридоре и, подперев своим телом дверь, ждал бы приезда спасительного милицейского наряда, встреча с которым никогда его не радовала.
      Многолетний фикус оказался на пути преследователя и ценой своей жизни спас Питона, дав ему несколько секунд форы. Мозги преследуемого не сработали, чтобы выбежать на улицу и спастись от справедливого возмездия, а может профессиональный долг не позволил оставить охраняемый объект без присмотра.
     Людка домыла все номера в правом крыле и уже собиралась уйти, когда услышала звон разбитого стекла, возню в фойе, удобренную отборной бранью и угрозами «попишу, падла!» и «мочи его, Гриня!»
     Выбежав в фойе, она увидела кормильца, истекающего кровью, и незнакомца, гоняющегося за ее сожителем.
     - Люд! Звони в милицию, - успел крикнуть Питон, прежде чем сиганул в общее отделение, успев получить ощутимый укол ниже спины, с криками «убивают» и «милиция» Людка ринулась к телефону.
      В фойе выскочил униженный и оскорбленный Депутат и вместе с подельником скрылся вслед за сторожем.
      Питон осознал, что оказался в ловушке, оставайся в раздевалке или беги в парную, выхода оттуда не было, смерть была рядом. Он сиганул вниз, где располагался бассейн, получив для скорости пинок под зад, и в отчаянии плюхнулся в холодную воду бассейна.
      Преследователи были не столь решительны в желании наказать обидчика, лишившего их «лёгкого пара», им было, что терять в отличие от Питона, получившего свое.
      Основная цель любого правонарушителя — скрыться до прибытия милиции. Пообещав сторожу, с которого струями стекала в бассейн подкрашенная кровью вода, «достать» его потом, правонарушители удалились.
  Получив сообщение, что кого-то убивают, наряд милиции прибыл вовремя, но Депутат с Водей оказались проворнее, париться в КПЗ* не входило в их планы, схватив недопитое вино, они покинули негостеприимное заведение коммунального хозяйства.
        Прибывший наряд, видя, что человеческих жертв и сильных разрушений нет, а потерпевшие категорически отказываются писать заявления по поводу хулиганского нападения неизвестных лиц на сотрудника бани при исполнении им служебных обязанностей, дождались прибытия кареты скорой помощи и передали пострадавших в руки эскулапов.
       Медики не стали слушать пьяный бред сторожа, стоявшего мокрым и жалким, с которого стекала на пол кровь, разбавленная водой и алкоголем, бубнившего «а я чё, я ничё, меня-то вон чё, а им-то ничё», ссылавшегося на профессиональный долг, не позволявшего ему оставить пост. Перебинтовав пострадавшего выше пояса, они при помощи милиции погрузили его в карету «Скорая помощь», не смотря на слабое сопротивление, и увезли его подальше от места преступления.
Утром на больничной койке лежал пациент, похожий на шелковичный кокон, все тело выше пояса было в бинтах, руки тоже были перебинтованы, даже ниже поясницы лейкопластырями была прилеплена ватно-марлевая повязка, язык присох к гортани, очень хотелось курить.
       «Нееее, надо завязывать, - мелькала в голове крамольная мысль, - чтобы я еще раз...да никогда. Ведь не хотел же бухать. А ведь всё из-за этого Худого, нафига он приперся, да еще Депутата притащил?..»
Надежда покидает последней, иногда она уходит вместе с ее носителем. Наивный Питон все еще лелеял надежду продолжить свою карьеру на должности банного сторожа, получить больничные за производственную травму, купить «гайку» как у усато-носато-волосатого Ильина и «Адики» как у Кузьмича.