Скрипка Страдивари по имени Хаммер

   Это случилось однажды сентябрьским вечером, как раз перед началом еврейского нового года. Я с моим приятелем Натаном прохаживались в районе Старого города в Иерусалиме, в предверии скрипичного концерта. Концерт, как писали газеты, должен был своими музыкальными достоинствами и необычными музыкальными инструментами затмить любое подобное событие, организованное в этом городе до сих пор.
И действительно, ничего подобного ни мне, ни Натану слышать не приходилось.
Израильский симфонический и Стамбульский филармонический оркестры, собравшие у стен Старого города тысячи и тысячи людей, блестяще сыграли концерт в сопровождении шестнадцати реставрированных скрипок, когда-то принадлежащих евреям погибшим в Холокосте. Это был незабываемый концерт. Тёплая иерусалимская осень разбрасывала по тротуарам начавшие желтеть листья. Опускавшийся на землю вечер, дышавший прохладой, придавал окружающей обстановке Старого города необыкновенную романтичность и загадочность. Прожектора бегающие по стенам, лицам, деревьям и брызгающие светом под всплески музыкальных аккордов, подчёркивали трагичность ораторий. У собравшихся было ощущение, что скрипки плакали человеческими голосами, вдруг, оживших хозяев, переживая снова всё, через что им пришлось пройти. Мастер, собравший эту коллекцию сделал своё дело.

   Тысячные толпы, в глубоком молчании слушали этот плач человеческой души, который разносился над Старым городом, и создавалось впечатление, что на стенах его возникали образы безвременно казнённых и замученных людей. Ни хлопков, ни криков «бис», люди медленно расходились унося с собой боль и горечь, вызванную только что прозвучавшей музыкой.
   Мне всегда нравилось общество Натана, особенно сегодня. Он был профессиональным скрипачом и его мнение об игре своих коллег всегда было справедливым. Он был честен и объективен, а его удивительная манера игры на скрипке вдохновляла и радовала. Натан был прекрасным собеседником и очень внимательным слушателем. Будучи профессионалом он, естественно, знал досконально историю своего любимого инструмента, и часто прогуливаясь с ним, я с удовольствием слушал его рассказы о судьбе той или иной знаменитой скрипки.

И его, и меня до глубины души взволновал концерт, и мы молча шли, каждый про себя переживая услышанное. Как-будто бы отзываясь на мои мысли, Натан, вдруг, проговорил грустным голосом:
-У каждой найденной скрипки, очевидно, была своя история, своя жизнь, связанная с музыкантом которому она принадлежала. У этого инструмента есть механическая память, которая в состоянии повторять всё через что она прошла вместе со своим хозяином. Такому инструменту место только в музее, где он постоянно будет напоминать людям о своей истории. А этот концерт, с моей точки зрения, историческое событие в музыкальной жизни нашего общества и делает честь человеку собравшему эти инструменты вместе.
   Со дня своего рождения, у каждой скрипки начинается своя история. Она может принадлежать одному хозяину или многим. Все зависит от того, как складывается судьба тех, кому она принадлежит. Судьба её может быть короткой или очень длинной. Скрипка уникальный инструмент, способный тронуть любую человеческую душу, если она находится  в руках скрипача-виртуоза. Знатоками и специалистами по изготовлению скрипок всегда считались итальянские мастера Амати, Гварнери, Страдивари.

Эти инструменты до сих пор считаются непревзойденными. Они умели делать звук скрипок особенно певучим и нежным, похожим на женский певческий сопрано. Подобных скрипок сохранилось не так уж много и все они на учёте. Так ли это, ты увидишь дальше,- продолжал Натан.
В этот вечер наша беседа затянулась за полночь, доставляя мне истинное удовольствие от услышанного, но почему-то, именно последняя фраза не выходила у меня из головы. Прошло время, после нашего последнего разговора, и в конечном итоге случилось именно так, как и предполагал Натан - все шестнадцать скрипок с аннотациями были помещены в еврейский музей Холокоста. Подарок старого скрипичного мастера музею, был очевидным результатом миссии, которую он поставил перед собой собирая эту коллекцию в нацистских лагерях, в опустевших еврейских местечках, выкупая скрипки у частных лиц, у престарелых родственников, получая их в дар или просто на реставрацию. Таким образом мастеру удалось собрать всего шестнадцать скрипок. Идея сбора подобной коллекции возникла у него сразу после освобождения из концентрационного лагеря Дахау, где ему удалось сохранить скрипку своего погибшего товарища по бараку.
Во время пыток, истязаний и расстрелов в этих лагерях всегда играла музыка. Оркестр состоял из заключённых. Они постоянно играли одну и туже мелодию - танго смерти. Когда в лагерях играли эту мелодию музыкантов, по одному, вызывали из круга и расстреливали. И так до последнего человека...

   За отсутствием времени, наши встречи в последнее время, носили редкий характер, но однажды вечером раздался телефонный звонок:
 - Привет,- прозвучал в трубке знакомый, с характерной интонацией, голос Натана,- нет ли у вас, молодой человек, желания прогуляться? Пусть это вам не покажется странным, но у меня сегодня свободный вечер и, кроме всего прочего, появились причины продолжить неоконченный нами разговор.
 -Конечно, с удовольствием,- ответил я.
Встретившись в обычном для наших встреч месте, мы продолжили наше пешеходное путешествие: любуясь городом в котором мы живём, людьми шагающими рядом, погодой, которая радовала последние несколько дней и, конечно, подготовкой улиц к очередному празднику.

  -Ну вот, друг мой,- начал разговор Натан,- если помните, я обронил фразу о том, что все скрипки сделанные кремонскими мастерами сегодня на очень строгом учёте и играют на них лучшие музыканты мира. Я всегда сомневался, что подобные скрипки все учтены и, кто сегодня точно знает сколько их было сделано. Например, скрипки работы Джузеппе Гварнери - большая редкость чем инструменты Антонио Страдивари, поскольку их осталось около 150 штук, в то время, как произведений Страдивари порядка 650. Это точно так же, как работы выдающихся художников и скульпторов, таких, как Леонардо Давинчи, Мигель Анжело, Рафаэля. Их работы до сих пор находят  спустя четыре столетия.
  -Натан, извините, что я вас перебиваю, но не хотите ли вы сказать, что у вас есть сведения или даже доказательства о существовании неучтенного музыкального инструмента хотя бы одного из великих.
  -Да, и вот почему. Скрипичному мастеру не удалось собрать все скрипки принадлежащие евреям-музыкантам погибшим в Холокосте. Да, и в принципе, это невозможно. Но вот, что возможно, так это надежда на случайность. И вот именно эта случайность может привести к совершенно неожиданным открытиям. Хочу верить, что так именно произошло и в моём случае.

   Я не знаю почему эта женщина подошла именно ко мне. Ну, может быть хотя бы потому, что я не плохой скрипач. Ты же знаешь мою историю, когда я приехал в Израиль и мне  для того, чтобы не подметать улицы, как это делали другие из-за незнания языка, чужой обстановки, наплыва специалистов и прочих причин создаваемых иммиграцией, приходилось играть на перекрёстках, площадях и скверах, где меня подобрал и пригласил работать в свой Камерный оркестр, знаменитый маэстро Рудольф Борисович Баршай - пусть земля ему будет пухом. Вообщем, как бы там ни было, она обратилась ко мне сказав, что речь идёт о скрипке и она хотела бы, чтобы я на неё посмотрел. Не знаю почему я согласился на встречу с ней, но что-то меня подстегнуло. Уходя она, неожиданно, спросила, не был ли я на концерте с участием шестнадцати скрипок и когда я ответил утвердительно, вдруг, не говоря ни слова, загадочно улыбнулась. Какое-то странное чувство владело мною в течении этих дней и я с нетерпением ждал назначенной встречи. В прошлую среду она, наконец, позвонила по телефону, номер которого я ей дал при прощании. Ехать пришлось недалёко, она жила в соседнем районе.

   Дверь открыл старик высокого роста с лохматыми седыми волосами, с лицом напоминавшим Альберта Эйнштейна. Мягко улыбаясь он пригласил меня пройти и
крикнув:- Муся, это к тебе,- медленно удалился в глубину квартиры, оставив меня у входной двери. Через минуту появилась женщина, которую я, почти, не узнал, такой разительной была перемена между той с которой я познакомился в театре и увидел в домашней обстановке. Это была пожилая, не совсем ухоженная женщина, как раз под стать мужчине, который только что удалился. Вообщем, пожилая домашняя хозяйка.
  -Хотите чаю?- спросила она просто, ничего не выражающим голосом, в надежде на то, что я откажусь. И я отказался.
  -Мне показалось, что когда мы познакомились и вы пригласили меня к себе, речь шла о существовании, какой-то необычной скрипки,- выдержав паузу произнёс я.
  -Да, именно так. Вы меня правильно поняли,- почему-то глядя в сторону произнесла она, и я заметил у неё слёзы навернувшиеся на глаза.

  -Давайте всё по порядку. Я расскажу всё, что знаю и помню, и вы поймёте, почему я храню этот инструмент около сорока трёх лет. А уж потом я покажу его вам и вы, как специалист, я надеюсь, сможете определить, что собой представляет эта скрипка.
Итак, концерт, который мы с вами имели честь прослушать, вызвал в моей душе целую волну эмоций, особенно после того, когда ведущий, перед началом, рассказал историю скрипок вошедших в состав оркестра. И я, под влиянием услышанного, наконец, решила обнародовать тайну, которая хранилась в моей семье столько лет. Я родственница профессора Львовской государственной  консерватории Оскара Штрикса, который погиб во время войны в концентрационном лагере Яновский. При жизни мы, хоть и родственники, не очень общались. Это был другой класс, другой социальный уровень, другое общество, в который нас, простых преподавателей истории, врядле бы приняли. Иногда мы переписывались, живя друг от друга в разных городах, а однажды, я даже встретились с дядей побывав во Львове на конференции преподавателей. Дядя был старый холостяк и хотел, не смотря ни на что, оставить в семье хорошую память о себе.

  Имея это в виду он пригласил меня тогда в ресторан и рассказал, что у него дома в тайнике спрятано, что-то что после его смерти сделает меня очень богатым человеком. Он не сказал что именно, но дал мне свой адрес и рисунок на котором было чётко указано место расположения тайника. И ещё он сказал, что приобрёл это «что-то» в Амстердаме на толкучке за бесценок, у человека, который внешним видом напоминал воришку. Вывезти её ему помогли коллеги-музыканты, которые, как и он не понимали, что он приобрёл. Я тогда ничего дяде не сказала, потому что подумала о том, что он всё это выдумал и рассказывает, просто для поддержания разговора. Прошла война, дядя, как я уже говорила, погиб в концентрационном лагере, и я уже не помню по какому поводу, снова оказалась во Львове. Вот тут то я вспомнила о рассказе дяди, который произошёл до войны в ресторане. Чем чёрт не шутит, подумала я, а вдруг, дядя вовсе не шутил. Эта идея настолько засела у меня в голове, что я решила проверить так ли это.

   После войны, дома и многие квартиры во Львове стояли пустые, заброшенные отсутствующими жильцами. Пустой оказалась и квартира дяди. Открытые входные двери и выбитые стёкла встретили меня при входе. Не долго думая и помня на память рисунок сделанный дядей, я быстро прошла в комнату, которая когда-то была спальней и с бьющимся сердцем наступила на половицу, которая от времени покоробилась. У меня не было никакой проблемы её приподнятыми вытащить оттуда завёрнутый в клеёнку и мешковину, какой-то предмет. К моему великому удивлению, в мешковине оказался футляр в котором лежала целёхонькая скрипка. Оставив упаковку в квартире и взяв футляр под мышку, я стремительно, не озираясь по сторонам, выскочила на улицу и направилась в сторону своей гостиницы. Вот с тех пор я храню подарок дяди уже сорок три года. Скрипка прошла со мной через всю жизнь и никогда у меня не возникало желания показать её кому-нибудь вообще, отдать на экспертизу или боже упаси продать.

   Женщина, которую звали Муся, вышла в соседнюю комнату и через минуту передо мной оказался чёрного цвета дермантиновый футляр, который до войны изготовлялся в советских галантерейных артелях. Уверяю вас, вы первый музыкант берущий её в руки. Я совершенный диллетант в музыке, и тем более в в музыкальных инструментах, и если она представляет какой-то интерес, то мне бы хотелось присоединить её к тем к тем шестнадцати, которые уже находятся в музее. Что ни говори, ведь профессор Штрикс тоже жертва Холокоста и его инструмент достоин того, чтобы занять почётное место, как очередная жертва. Надеюсь, вы посодействуете мне в этом в этом деле. Мы с мужем старые люди и уже не в состоянии заниматься подобными вещами, а мне бы хотелось передать её в достойные руки.
  -Если я вас правильно понял, вы хотите передать скрипку мне, желая, чтобы я распорядился ею, как вы только что описали.
  -Именно так, вы правильно меня поняли.
  -Спасибо за доверие, это делает мне честь,-сказал я неотрывно глядя на закрытый футляр.

   Скажу честно, я не ожидал увидеть ничего сверхестественного, ведь произведения великих мастеров, как найдённый бриллиант, среди крупинок песка на пляжах Карибского моря. Игра стоила свечь, и я с осторожностью расстегнул замки дермантинового футляра. Сердце моё билось в груди, как у марафонца заканчивающего дистанцию в тридцать километров. Передо мной, на красной фланели, припорошенная тонким слоем пыли, лежала скрипка Страдивари «Хаммер». Так, во всяком случае мне показалось. Трясущимися руками я вынуло её из футляра заглянув во внутрь дека увидел старую этикетку, подтверждающую мою догадку. К сожалению, было рано радоваться моему открытию, так-как подделок подобных инструментов было огромное множество и только эксперты в Лондоне, Париже или Чикаго могли бы подтвердить правильность моей догадки. Здесь нужно было бы упомянуть о происхождении имени скрипки. Оказывается она носит имя её первого официального владельца, шведского еврея-ювелира Кристиана Хаммера. Никаких других сведений по этому поводу я,
к сожалению, не  нашёл. Чтобы не вводить в заблуждение хозяев инструмента я решил воздержаться от комментариев и поблагодарив их за доверие, и попрощавшись вышел, пообещав держать их в курсе всех дел касающихся скрипки. Мне хотелось со временем если я окажусь прав, сделать их богатыми людьми, как и предполагал Мусин дядя.

   Можно только догадываться, знал ли он настоящую цену инструменту. Очевидно знал, обещая сделать свою племянницу очень богатой. Так это или нет, было вопросом времени. Я не знал ничего об истории это скрипки, знал только, что она существует. Прежде чем поднимать шум, отдавая её на экспертизу, я решил выяснить её судьбу сам. Поиски привели меня к результату, который совсем не удивили.   Скрипка, которую столько лет хранила Муся, оказалась искусной подделкой, изготовленной каким-то неизвестным мастером в конце девятнадцатого или начале двадцатого века. Мало того, настоящую Страдивари по имени Хаммер, как говорят неподтвержденные источники , купил за баснословную цену в 2,54 миллиона долларов, кто бы вы думали-человек по имени Хаммер, только другой, возможно родственник первому, знаменитый американский бизнесмен Арманд Хаммер. Существует легенда случившаяся с этим инструментом. Однажды, на гастроли в Америку приехал знаменитый советский скрипач Давид Ойстрах. В перерыве одного из концертов в Корнеги Хол, к нему в костюмерную,
в сопровождении свиты, явился сам Арманд Хаммер. Очевидно, они были знакомы до этого в периоды наездов бизнесмена в Россию.

   Факт остаётся фактом, Хаммер предложил Ойстраху определить мастера создавшего скрипку и вынул из необыкновенного фуляра инструмент. Ойстрах сначала осмотрел футляр  в который была вмонтирована установка поддерживающая заданную температуру и влажность воздуха, а затем взялся за скрипку. Недолго думая , он с уверенностью сказал - это работа итальянского мастера эпохи Возрождения и зовут его Антонио Страдивари. Мало того, скрипка носит имя Хаммер.
- А теперь, вы должны меня извинить, у меня второе отделение концерта,-сказал он.  Когда Давид Ойстрах вернулся в костюмерную, на столикие под зеркалом лежала скрипка, а на ней записка, которая гласила: Великому музыканту от почитателя. Спасибо за великолепный концерт, Арманд Хаммер.
   Кстати, однажды скрипка вернулась к Хаммеру обратно. Возвращаясь домой в СССР, пограничники изъяли из багажа Давида Ойстраха скрипку, заявив, что этот инструмент достояние советского народа и одному человеку принадлежать не может. Только вмешательство Михаила Горбачёва позволило Хаммеру получить её обратно. Что касается скрипки принадлежащей профессору то она заняла почётное место в музее вместе с уже находившимися там. В аннотации к ней было сказано - «Скрипка профессора Львовской государственной консерватории Оскара Штрикса, погибшего в концентрационном лагере Яновский в период Второй Мировой войны.

                Сентябрь, 2012 г.