Байкальская легенда. Месть медведицы

       

              Вокруг была непривычная тишина. На небе начинали ярко светить звёзды, их блеск и сияние завораживали. Изредка проносились яркие хвосты метеоритов. Над головой стремительно и почти беззвучно пролетали лесные совы и летучие мыши.
        Места были глухие и таёжные. Сразу за лужайкой начиналась дикая тайга. С другой стороны, по распадку, тянулись деревенские поля и покосы, упиравшиеся в посёлок. Далее, в синеватой дымке, виднелся хвойный лес, в дебрях которого маячил тёмный силуэт скалистой горы. На её вершине была пещера, в которой, как утверждали местные жители, жили ещё древние люди. Так это было на самом деле или нет, я не знал, а спросить было некого. За высокой горой начинались бескрайние просторы дикой тайги, тянувшиеся вдоль байкальского хребта далеко на север.
        По служебным обязанностям я на трое суток был откомандирован в посёлок Большое Голоустное, находящийся на берегу озера Байкал. Жил в вагончике с местным сторожем, дежурство которого приходилось только в ночное время. Охраняли деревянные катушки с алюминиевым проводом. Известие о командировке на охрану провода было воспринято мною без особого энтузиазма. Но оказавшись вдали от города и от людей, в тишине, я почувствовал себя спокойным и счастливым. Забылись и казались несерьёзными мирские дела и проблемы, которые меня не покидали в городе. Всё остальное, что раньше волновало и окружало, в один миг стало ничем по сравнению с красивыми и завораживающими природными пейзажами и естеством дикой байкальской тайги и скальников.
        Я наслаждался чистым воздухом и любовался красотой Байкала и сопок, опоясывавших всё байкальское побережье. В дневное время было достаточно жарко - бабье лето было в полном разгаре. Лишь к вечеру немного похолодало. Торопиться было некуда, и я медленно разжёг костёр, подкинув туда сосновую щепу и хвойные ветки. Затем наполнил костровой чайник студёной водой из ручейка, протекавшего чуть поодаль, и поставил его на два больших камня.
        К вечеру лесные пташки уже улеглись спать, и тишина резала слух. Вспомнились рассказы моего напарника о том, что в распадок, который примыкает к деревне, по утрам часто заходят дикие козы и даже медведи. Мой товарищ добавил, что деревенские собаки своим лаем всегда отпугивают незваных гостей, и по улицам косолапые, конечно же, не ходят. Но дикий зверь в тайге был всегда. Волки и медведи иногда задирали коров и другую скотину жителей деревни.
        Неожиданно, со стороны посёлка, стал приближаться какой-то человек. Он подошёл почти вплотную. Это был не сторож, а какой-то дедушка в дождевике, кепке и старомодных, но добротных кирзовых сапогах. Остановившись в нескольких шагах, он почтительно снял кепку и поздоровался со мной.
— Здравствуйте, — ответил я.
— А вы, стало быть, тут провода охраняете?
— Охраняем, — ответил я.
— А я мимо, значит, проходил, да костерок увидел издалека. Дай, думаю, зайду и поздороваюсь с людьми.
— А куда вы идёте? — после небольшой паузы спросил я.
— Приходил попроведовать в деревне дом и родных. Да и остался в посёлке до завтрева. Сюда поднялся глянуть на копны с покосов. Меня дядя Вася зовут, я местный. А ты, стало быть, с городу? Как звать, величать? — спросил меня мой новый знакомый.
     Я сообщил, откуда прибыл, и назвал своё имя.
— Скоро уже проведут и подключат, - показывая рукой на провод, - добавил к сказанному я. - В вашем посёлке будет постоянное электричество.
— Это хорошо. Только мне-то оно без надобности, - удивил меня дядя Вася, — я живу не здесь. В моём доме дочь с семьёй живёт и за хозяйством приглядывают. А сам я лесной человек.
— Как это? — не понял я.
— А вот так, мил-человек. Охотник я в прошлом, и уже, почитай лет десять, как живу в зимовье, в самой тайге.
— Один?
— Почему один? — удивленно сказал дядя Вася, — собака со мной живёт. Умная лайка и кот Борька.
— Не скучно вам жить одному в лесу? — снова спросил я, всё более удивляясь своему собеседнику.
— Привык уже. Да и чувствую себя в лесу хорошо, давление не скачет. А в посёлке сразу хворь меня распирает. А как супруга моя законная померла, так и вовсе перестал домой ходить. Продукты мне охотники приносят. У меня они запасаются травами разными и кореньями лечебными.
— А не боитесь жить в тайге? Медведь не беспокоит вас?
— С мишкой мы мирно живём. Собака моя его чует и пугает. А иногда и я его вижу.
— Вы действительно встречаетесь с хозяином тайги? — изумился я, — не страшно вам видеть в лесу косолапого?
— Он меня боится, - просто ответил мой гость, — знает, что у ручья человек живёт. Вокруг иногда ходит, но ко мне не заходит. Выглядывает издалека, прячась за дерево. Воздух нюхает и меня разглядывает. Любопытный. У нас с ним договоренность. Я не трогаю его кусты малины и веду себя мирно. А он у меня не шалит и моих животных не трогает. Первый раз у меня с ним мир и согласие получилось.
— А раньше как было?
— Раньше было по-разному. Бывало, что и зимовьё мое ломал мишка или пакостил. Они ведь разные все по характеру, как и люди. Хулиганов и непримиримых приходилось наказывать.
    «Интересный дедушка», — подумал я и предложил ему чай.
— Пожалуй, попью чаёк с хорошим человеком, — ответил дядя Вася, — всё равно придётся ночевать в посёлке.
       Незнакомец осторожно присел на чурку, потирая рукой колено.
— Как тебе тут у нас? Обжился?
— Красивые места. Местный сторож рассказывал мне про Байкал и медведей интересные истории. Не знаю, верить ему или нет.
— Вот как. Я тебе расскажу одну историю, паря. Может и слышал ты разные легенды о тайге, а такую вряд ли, — поправляя на костре чайник, медленно произнёс старый охотник.
      
        В костре трещали сырые дрова и сосновые ветки. Времени у меня было предостаточно, и я был даже рад новому знакомому, который избавил меня от скучного одиночества. К тому же было интересно поговорить со старым охотником.
        За крепким и горячим чаем я стал расспрашивать дядю Васю о его жизни. Он был местный, родился на заимке, в лесной глуши. Когда появились колхозы, его отец перевёз свою семью поглубже в тайгу. Обустроили старый брошенный дом из толстого листвяка в Нижнем Кочергате и остались там жить.
        Отец его и дед были охотниками. Добывали козу, глухаря и рябчика, ставили петли и ловушки на зайцев и на медведя. В малых речках, впадающих в Байкал, было полно рыбы, лес изобиловал грибами и ягодами. После войны он вернулся домой и жил в селе Малое Голоустное, где работал в колхозе. Заядлым охотником не был, но своё зимовье в тайге имел. После выхода на пенсию стал уходить надолго в лес на заимку. Изредка приходил в посёлок, приносил домой таёжную рыбу и дичь. Шкурки соболей и белок сдавал в заготконтору, в поселковом магазине набирал соль, пряники и другой провиант и снова уходил обратно в тайгу. В посёлке жить больше не мог и стал настоящим отшельником.
— Так вы воевали? — удивился я.
— Было такое дело, — спокойно ответил дядя Вася.
— В каких войсках служили?
— В армию меня призвали вместе с родным братом в августе 1942 года. До войны брат с отцом рыбачили на Байкале, добывали омуля и ценную нерпу на Ушканьих островах. У брата была бронь, но в рыболовецкие бригады направили женщин, и со многих мужиков и парней эту бронь поснимали. Во время войны старший брат храбро воевал, в боях был дважды ранен. После госпиталя вновь рвался на передовую, чтобы мстить за страдания народа. Он геройски погиб в Восточной Пруссии в конце войны, не дожив нескольких месяцев до Победы.
        А я на передовую попал в мае 1943 года. Сначала меня определили в пулемётчики и только потом зачислили в снайперский взвод. Воевал на Ступинских высотах и под Невелем, в паре с другим снайпером. Он был опытнее и старше меня, родом из Хакасии, почти земляк.
        Мой наставник по-отцовски учил меня правильно стрелять, наблюдать и маскироваться, выбирать неприметные места для наблюдения, а также запасные позиции или узкие ячейки на случай обнаружения. Он научил меня скрадывать и уничтожать немецких офицеров, разведчиков, наблюдателей и «кукушек». Ему я обязан жизнью и даже не знаю, остался ли он жив.
— А кто такие «кукушки»? — не понял я.
— Снайпера. Слово пошло с Финской войны. От финских снайперов, которые сидели на деревьях и с высоты расстреливали нашу пехоту.
— Что было дальше?
— Полковое начальство неоднократно направляло нашу пару на опасные участки фронта. Мы вели снайперские дуэли с немецкими снайперами. И даже применяли чучела из травы с верёвкой, обтянутые гимнастеркой с надетой каской. Немецких снайперов мы вычисляли по разным приметам, в том числе и по пыли, которая обязательно появлялась при выстреле винтовки. Поэтому мой старшой всегда поливал водой землю перед собой. Эту хитрость и многие другие моменты в снайперской школе не преподавали. Этому меня научил мой товарищ и эти предостережения не раз спасали и ему, и мне жизнь. Второй раз из одной позиции уже не стреляли. После первого выстрела уползали на запасные позиции или прятались в замаскированных ячейках. Огонь нашей снайперской роты портил немцам настроение. Потери от нашего точного огня они несли большие и никогда не жалели на нас своих снарядов и мин.
        Простые солдаты тоже засчитывались, но мы охотились за офицерами, артиллеристами, пулемётчиками и снайперами. Но каждого убитого врага надо было ещё доказать. Когда не было свидетелей, приходилось ползать к убитым и брать их документы, личные вещи и оружие. Офицеры из штаба постоянно заказывали нам и разведчикам документы, солдатские книжки, компасы, часы и цейсовские бинокли и обещали за трофеи большие награды.
        В одной из вылазок через нейтралку за подстреленным мной немецким наблюдателем, меня, по всей видимости, засекли. Я попал под массированный миномётный обстрел. Меня спас старый полузасыпанный окоп. Но ранения я не избежал. Маленький осколок попал чуть выше брови. Два мелких осколка пробили ботинок и засели в лодыжке. Один из осколков попал в приклад моей снайперской винтовки, которую я тащил за лямку, отчего она пришла в негодность. Но даже разбитое оружие бросать было нельзя - не из-за страха наказания за потерянное оружие, а из-за оптики.
        В окопе я себя, как смог, перевязал немного. Всё лицо у меня было залито кровью, заплыл глаз, и я с трудом мог видеть. Боялся, что фашисты предпримут разведку боем и возьмут меня тёпленьким. Смерти не боялся, но боялся плена, издевательств и мучительной смерти. Дождавшись ночи, из последних сил дополз до своих, и упал в окоп, потеряв сознание.
        Тяжело вздохнув, дядя Вася надолго замолчал. Его взгляд был невесел. Мне не хотелось перебивать своего собеседника и отвлекать его от воспоминаний о войне. Чувствовалось, что военное лихолетье и боевых друзей вспоминать ему было нелегко.
 
— А какую легенду про медведя вы мне хотели рассказать, — нарушив, наконец, долгое молчание, спросил я.
— Давно это было, — по-особенному заговорил дядя Вася.
       Языки пламени от костра немного освещали его лицо, придавая рассказу какую-то таинственность. А он продолжал говорить, смотря невидящим взглядом и держа руками металлическую кружку с горячим чаем.
— Перед самой войной появился в наших местах чужой охотник. Сначала мужики стали примечать, что припасы в их зимовьях стали пропадать припасы: макароны, сухари, сало. Законы в нашей тайге такие, что, если случилась с кем беда, то бери чужое в долг. Пользуйся, но не забирай последнее. Охотник не обидится, в другом зимовье остаются другие припасы и голодовать не придётся. Но оставь записку или выложи палочками своё имя. Охотники поняли, что в гости заходил чужак. Своего имени он не оставил, хотя и аккуратно прикрыл за собой дверь, правильно её подперев подпоркой. Следы пришлого вели на север. Но через некоторое время промысловики обнаружили недалеко от ручья новое, только что срубленное из толстых брёвен зимовье, с маленькими окошками в тихом распадке.
        Пришлым оказался деревенский охотник средних лет, звали его Никифор. Вот что с ним произошло в тех местах, где он жил. А проживал он где-то под Верхоленском. Как-то выследил он медведицу и подстрелил двух её медвежат-пестунов. Медведя добывали раньше не из-за желчи и жира. Медвежье мясо было похоже на говядину. Шкурами устилали полы в домах и вешали на стены. Одежду из шкур не шили, так как она слишком тяжелая. Медвежат Никифор убил, а с медведицей вышла осечка: только подранил её. Отвлёкся совсем ненадолго, и она смогла уйти.
        Спустя какое-то время Никифор начал примечать, что его кто-то скрадывает. Чутьё у настоящего охотника особое. Поэтому охотник почувствовал неладное. Сначала собаки в деревне стали подолгу лаять и странно рычать. Около дома появились медвежьи следы. Стало понятно, что медведица нашла его по запаху, и она будет мстить.
        Страшно было выйти на улицу по нужде, но даже не это пугало Никифора. Страшился он за жизнь своей жены и детей. Хотя говорить им о своём предположении он не решался, чтобы не пугать раньше времени и не создавать паники. С другими деревенскими охотниками устраивал он засады на эту медведицу. Но всё было бесполезно: она больше не появлялась. Казалось, что можно было бы успокоиться, но охотнику было не по себе. Чуял он, что выследила медведица его дом и быть беде, если он не обнаружит её раньше.
        В какой-то момент Никифор вновь увидел медвежьи следы в своём огороде, но предупредить об опасности родных он не успел. Пока ходил с ружьём по тайге, его жена пошла до хворой матери. На выходе из калитки на неё выскочила огромная тень опасного хищника. Медведица успела разорвать острыми когтями верхнюю одежду, пытаясь лапами подмять женщину под себя. На её крики выскочил домашний пёс, который отогнал медведицу ценой своей собачьей жизни. Пока зверь отвлёкся на собаку, женщина уползла с перебитой рукой и рассеченной в кровь спиной. Преследуя убегавшую медведицу, кобель не смог увернуться от её смертельного удара лапой.
        Это была уже открытая война. От греха подальше он был вынужден увезти свою семью с насиженного места, дабы не подвергать их жизнь смертельной опасности. А сам пошел жить в тайгу.
        Долго охотник и медведица преследовали друг друга, и ему даже доводилось видеть хищницу близко. Вот тогда Никифор и бывал в наших местах, жил несколько дней в зимовьях охотников. Места ему байкальские понравились, тем более, неподалеку он нашёл брошенный дом для своей семьи. Через некоторое время он поставил свое зимовье в тайге и познакомился с местными охотниками, которым честно рассказал, что был у них в гостях и вынужденно пользовался их продуктами. Понятно, что долг свой он им вернул. Человек он был не пакостный, хотя и отчаянный. Лишнего зверя никогда не бил и особо не браконьерничал, но история на том не закончилась.
        Когда началась война, Никифора забрали в армию. Где-то под Киевом он попал к гитлеровцам в плен, но ему удалось сбежать. Зиму он прожил в примаках, работал за еду. Затем подался к партизанам в крупный отряд. Участвовал в диверсиях, минировал дороги и очень метко бил из простой трёхлинейки немчуру. Партизанское командование его ценило и даже наградило медалью. После того, как наши войска погнали немцев и соединились с партизанами, НКВД арестовали всех бывших военнопленных, в том числе и Никифора. Поместили всех в закрытый лагерь, но он сбежал от них. Когда он пришёл домой, его быстро вычислили, и деревенский участковый попробовал его арестовать, как дезертира. Но и его он обманул и убежал из дома через окно. В деревню не раз приезжали городские милиционеры и устраивали обыски и облавы. А Никифор ушёл жить в тайгу, и поймать его было непросто.
 
        Немногим позже, почти сразу после Победы, к одному старому промысловику пришла чужая израненная лайка. Она сильно хромала, была в засохшей крови и подвывала. Этот охотник жил в глухой тайге в своём зимовье, километрах в пятнадцати от Никифора. И только он один знал, где живёт опальный охотник. И когда он увидел его собаку, которую не сразу-то и признал, то понял, что случилась беда. Он хотел покормить пса, но тот отказался и жалобно скулил, призывая человека идти за ним.
        Когда он добрался до зимовья Никифора, то увидел страшную картину борьбы. Никифор уже был холодный и лежал мёртвый внутри дома. А рядом, сжимая его ноги, лежала мёртвая медведица. Лет пять или шесть она его искала и нашла далеко от тех краёв, где он жил ранее. Не ожидал он, что найдёт его медведица, расслабился и вспоминать перестал, что когда-то сделал зло.
        Но хищная самка не забывала своего врага и убийство своих детей. Наверняка, у неё были другие медвежата, но запах человека, которого она считала своим врагом, напомнил ей о возмездии. Остается только гадать, искала она своего обидчика или случайно мигрировала по тайге и вновь вышла на следы охотника, который оживил в её памяти месть. Такое возможно, потому как даже маленькая дворняжка может долго помнить своего обидчика, чего уж говорить про хищного зверя, которого не просто подранили, а подло убили его потомство. На этот раз медведица скрадывала свою жертву так осторожно, что таёжный промысловик даже не заметил опасность.
        Погиб он примерно так: рано утром он вышел до ручья из своего зимовья без ружья. Его лайка сразу почуяла присутствие зверя, и пёс зарычал. Никифор рванул в зимовье, но медведица его нагнала и заломала. Его кобель вступил в схватку со зверем и отвлёк на себя. Благодаря этому Никифору удалось вырваться, и он успел заскочить в открытую дверь своего жилища.
        Но закрыть узкую дверь у него не хватило сил. Пока медведица ломала дверь и пролазила в узкий дверной проём, Никифор успел протянуть руку до своего заряженного ружья, и уже на издыхании, единственным выстрелом в упор, он смертельно её ранил. Так они и погибли вместе. Задние лапы и половина её туловища так и остались лежать на улице, а голова и лапы лежали на пороге зимовья и сжимали мёртвой хваткой ноги Никифора. В таком виде нашел их старый охотник в их последнем смертельном объятии.
        Похоронили их в одной могиле, неподалеку от того зимовья. Двух заклятых врагов: человека и зверя. От того зимовья уже не осталось ничего, а вот распадок так зовут и сейчас: «Никифоров распадок». Так закончил свой рассказ дядя Вася.

        Чай давно был выпит, слабый дымок огня медленно тянулся вверх, но вставать не хотелось. Около костра было тепло и уютно. Мне не хотелось отпускать своего случайного знакомого, и мы ещё долго, не говоря никаких слов, сидели в тишине. У каждого были свои думы. В тот миг я ощутил тёплое и доброе чувство какого-то единения с окружающими меня деревьями, полем, ручейком и звёздным небом. В эту минуту я понял, что человек и природа неделимы и убивать живое, рубить деревья, гадить, загрязнять Байкал и реки, и только брать - преступно и недопустимо. И расплата за такое варварство от природы, самой Земли или животного мира рано или поздно обязательно настигнет, как это произошло в рассказанной старым охотником легенде.