***

Седеющий полный мужчина средних лет тяжело опустился на видавшее виды кресло у панели компьютера. Его поношеный китель с погонами полковника со временем стал теснить, но Данилов не мог позволить себе поменять его на более просторный, новый. Впрочем, он не хотел этого, поскольку с этой одеждой его связывало очень многое. Счастливый китель еще ни разу его не подводил. За всё время, за многие годы, проведенные на этом месте, что бы не произошло, в какой бы заднице он не оказался, всегда выходил живым. Кто-то скажет, что он родился в рубашке, но его подчиненные, да и все солдаты, знавшие его уже не первый год, с уверенностью скажут, что он родился в кителе. Суровый, жесткий, хладнокровный, тем не менее для своих ребят он был отцом, умевшим и поддержать крепким словцом, и наказать по справедливости, но никогда не давал своих в обиду. Об этом знали многие, и лишний раз никто не хотел с ним связываться.
Он поднес кружку горячего кофе ко рту, но не успел отхлебнуть, как в дверь позади него постучались и, не дождавшись ответа, в кабинет влетел запыхавшийся рядовой. Данилов не показал вида, что поражен нахальству молодого бойца, и спокойно, не поворачиваясь, отхлебнул обжигающего напитка.
— В-Валентин Анатольевич, ЧП! — Скороговоркой выпалил солдат.
Полковник терпеливо ожидал. Видать, что-то и впрямь серьезное, раз боец ворвался к нему, наплевав на субординацию.
— Девчонка, товарищ полковник, прямо по минам... На нас... В темноте еле разглядели, едва огонь не открыли, но вовремя сообразили, не стали шуметь. Так взяли. Что делать с ней, вдруг лазутчик?
— Хм... Девчонка? Красивая?
— Никак нет... То есть не могу знать, товарищ полковник. Замаранная вся, в обносках, видать не первый день шатается. Мы ее прямо на минном поле и взяли, с ног валилась, голодная, как еще не подорвалась, видно в кителе... Виноват, в рубахе родилась... И... - Тут боец замялся. - Все твердит, что с товарищем полковником встретиться ей нужно срочно. Поэтому и не знаем, что делать.
Никто бы не заметил, как после слов рядового, полковник вздрогнул, едва не расплескав кофе.
— Полковник, значит, ей нужен, ну-ну, посмотрим, что за птица такая по минным полям разгуливает, будто по бродвею. Веди, разберемся.
Через минуту в кабинете Данилова, понурившись, стояла молодая, лет 19 ти, девушка, в сопровождении двоих конвойных, с нескрываемой жаждой в глазах, жадно пожирающих фигуру. Затянувшееся молчание давило, Данилов исподлобья рассматривал девушку, и тут произошло то, о чём, возможно, в будущем будут слагать легенды — голос полковника дрогнул.
— Оставьте нас.
Бойцы переглянулись, так ли они расслышали слова офицера.
— Вон все! — Взревел Данилов, срывающимся голосом, и солдаты, толкаясь, поспешно выскочили из кабинета.
Дверь захлопнулась, и девушка подняла голову. Несмотря на чумазый вид, Валентин узнал это лицо. Она взглянула прямо в глаза полковнику, кои начали наливаться влагой. Он все понял. Все эти годы войны, что разделила его с семьей, все пережитки прошлого, все воспоминания, светлые и темные нахлынули на него огромной волной, и на этот раз человек с «каменным» сердцем не смог справиться с собой.
— Дочка. — Прошептал он. И слезы хлынули по его лицу. Но он не стыдился их. Наоборот, он не опустил глаз, рассматривая повзрослевшее лицо, которое он не видел уже лет 10. Он узнал ее, он узнал бы ее и через 20 лет, в толпе прохожих, ведь она была копией своей матери, которой уже нет в живых. — Дочка. — Повторил он. За дверью раздался сдавленный кашель, но полковнику было всё равно, подслушивают его или нет. Сегодня он снова обрел семью.