Глава 32, посвященная суицидальным настроениям

Глава 32, посвященная суицидальным настроениям у научных работников.

В городе Сиднее, как, впрочем, и в других больших городах мира, у трудящихся есть излюбленные места культурного отдыха и проведения досуга.
Там счастливые сиднейцы  плавают в море, или бассейне, гуляют, вдыхая банные запахи по эвкалиптовым рощам, играют в теннис или местную лапту.  На свежем воздухе читают книжки в тенистых парках, попивая вино или пиво, даже не удосужившись завернуть бутылку в бумажный пакетик. 
Одним из достаточно распространённых на Зеленом континенте видов релаксации граждан, является весьма радикальный, на взгляд автора, подход к решению вопроса устранения чувства усталости от жизненных тягот и невзгод, - тот самый, пресловутый, суицид.
Сиднейцы искренне любят этот способ времяпрепровождения, занимая наряду со всякими показателями, типа качества жизни, набившего всем оскомину ВВП (не бойтесь!) на душу населения, уровня медицины и прочего, самые высокие строчки в разного рода мировых рейтингах.
Для этой разновидности культурного отдыха граждан, редкой красоты природа и развитая городская среда, снабдила жителей тихоокеанского мегаполиса прекрасными тропинками вдоль отвесных скал, чудесными мостами и виадуками, смотровыми площадками, карнизами, нависающими над бьющимися далеко внизу пенными волнами, а также многими другими местами, наполненными первозданной красотой, эстетикой, романтикой и негой.
Ну, преамбула, как водится, затянулась, перейдем к делу.
Додик был абсолютно типичным советским математиком, эмигрировавшим в Австралию по израильской полувизе, через Рим, в тяжелые 80-е (можно подумать 90-е, или какие-нибудь другие, были легкие).
На новой родине Додик носил очки в роговой оправе, коричневый замшевый пиджак и галстук-бабочку.
Все это было весьма мятым и потертым. Во-первых, потому что замшевые пиджаки вообще плохо носятся, а во-вторых, поскольку с деньгами у Додика было весьма так себе. Дело в том, что Додик преподавал  китайцам, ставшим австралийцами, математику в университете Нового Южного Уэльса.
Имеется весьма распространенное на бескрайних просторах покинутой Додиком родины заблуждение, что университетские профессора на Западе загребают какие-то миллионы. Автор со знанием дела берется утверждать, что этот слух также далек от истины, как утверждение гипотезы Пуанкаре для негомеоморфных  объектов. Ну или, если хотите, попроще — рассуждения о невинности сорокалетних девочек в сиднейском борделе.
Зарплаты университетских профессоров обычно мизерны, а живут они на подношения (их там для красоты называют «грантами»).   
В остальном, университет – это место интересных встреч и получения важных научных званий, а не денег. 
Другой вопрос, что большинство из них (преподавателей) как-то «устраивается». Работают на частные компании, делают для государственных учреждений какие-нибудь ненужные обзоры, издают ненужные книжки. Додик в этой части оказался за бортом океана возможностей и вел более чем скромное существование на ту самую, пресловутую, прославленную в культовом фильме «Бриллиантовая рука», «одну зарплату».
Надо заметить, что математику Додик знал просто классно, а по-английски говорил великолепно, разве что несколько академично, впрочем, как и всё, что он делал.
Супруга Додика с морским именем Марина на первой родине преподавала английский и, кажется, немецкий, а на новой трудилась приемщицей в сетевой химчистке, правда, в старом дорогом районе, с VIP-клиентами и необходимостью поболтать с подъехавшей на дорогом «Ягуаре» клиенткой не только  о пятнышке на пиджачке “Prada”, но и о моде, утреннем телешоу или новостях местной жизни.
Закончила Марина знаменитый московский МГИМО и, происходя из небезызвестной  московской семьи, относилась, в поздних семидесятых, к некоему Московскому «свету», какого-то третьего или четвертого эшелона.
В этом московском «свете» семидесятых Марина привыкла к разглядыванию «девушек месяца» строго запрещенного в те странные времена журнала Playboy, коктейлям на основе Martini Bianco, при ближайшем рассмотрении, оказавшемся обычным вермутом, дружескому минету, не являвшемся в ее кругу сексом (заметьте, это открытие было сделано задолго до подвига старика Клинтона в Овальном кабинете), и самому, ни к чему не обязывающему дружескому сексу, не являвшемся там  поводом, а уж тем более причиной для серьезных отношений.   
Имея доступ к привозным шмоткам и вожделенным полкам магазина «Березка», несмотря на весьма невзрачную внешность и излишнюю худобу, выглядела Марина достаточно стильно.
На каком повороте в какой компании она встретила Додика со знаковой фамилией Шапиро, сейчас, пожалуй, уже никто и не скажет, но они очень понравились друг другу. Так понравились, что Додик, нарушив тысячелетнюю цепочку иудейских предков, решил жениться на девушке из соседнего племени, невзирая на естественные в такой ситуации рыдания родителей, а папа Марины взвешенно высказывался на просторной кухне элитного цекашного дома, что «одно хорошо – с еврейчиком хоть уехать сможешь», политкорректно заменяя привычное в его партийной среде «жид», на нейтральное, с его точки зрения, «еврейчик».
Саркастическое «одобрение» возможности для любимой доченьки покинуть любимую родину, где папа уже почти построил коммунизм, в одну из стран, являющейся «потенциальным противником», носило трагический характер, ибо, как, наверное, понимает даже современный читатель, для папы-партийца в те времена  сие деяние полностью уничтожало оставшуюся у него часть жизни. 
В общем, радости у родственников в той свадьбе было много. Если сказать честно, то она прошла вообще без родственников со стороны скоропалительно забеременевшей Марины. Идти, «смотреть на евреев», еще не знавший, что случится через пять лет в их стране, этот партхозактив отказался.
Здесь надо сказать, что автор почувствовал некую необходимость подкорректировать образ Марины. Он вовсе не желает, чтобы у читателя возникло ощущение, что мы имеем дело с этакой распущенной девицей из «золотой молодежи», решившей попользоваться Шапиро, как средством передвижения.
Вовсе нет. Марина, на самом деле, была вполне симпатичной девушкой, нисколько не циничной, вполне искренней и доброй.  Она не впитала ни черт своего папы — партийного аппаратчика, ни мамы – прилежной супруги слуги народа, храпящей на «Лебедином озере» с куском финского мармелада в руке.
Наоборот, Марина  несла чистейший образ чеховской «душечки».
Любившая готовить, читать, болтать ни о чем, Марина искренне и бесконечно влюблялась во всех мужчин вокруг, готовая всем услужить, помочь, ей просто нравилось снимать у них стресс, точнее, то что они называли стрессом.  Этакая Набоковская Марфинька, - "Мне все равно, а мужчинке - вон какое облегчение выходит", - кажется, так.
Додик почему-то оказался совершенно не готов к этой стороне супружества. То есть не то чтобы он был такой носатый еврей в берете, читающий на ходу опус Эмми Нетер о непрерывной группе симметрий в уравнениях, сталкивающийся оттого с фонарными столбами, - нет.
Просто он как-то не ожидал, что в эмиграции душевная щедрость и привязчивость его супруги примут столь богатые и разнообразные формы.
К тому же вся эта щедрость происходила на фоне постоянных финансовых недоимок, связанных с  бесконечным шопингом все той же супруги, бравшей «новые рубежи» свободы, занырнувшей в долги уже по всем карточкам, когда оплачивать коммуналку удавалось лишь время от времени, да и то по получении судебных повесток.
В общем, по окончании весьма шумного семейного «митинга», организованного супругами после очередного возвращения Марины с трехдневных курсов повышения квалификации приемщиц химчисток, Додик принял решение отдохнуть от всего окончательно, и отправился в одну из вышеупомянутых автором городских рекреационных зон.
Он присмотрел ее, надо сказать, давно, еще в ходе предыдущих поездок дорогой жены на различные конференции, симпозиумы и семинары работников сетевых химчисток.
Живописная тропинка вилась вдоль очень высокого обрыва, далеко внизу бушевал океан. Днем сюда привозили толпы китайских туристов, а вечером и ночью наступала благодать – можно было целоваться (ну, или еще что) в кустах, прячась от просоленного ветра, под гул прибоя. Если целоваться (ну, или еще что) не с кем, можно было просто гулять, всматриваясь в бесконечную даль, глядя на звезды и корабли, ожидавшие захода в Сиднейскую бухту, размышляя, например, о счастливой семейной жизни или удачно сложившейся карьере.
Именно на эту тропинку и пал выбор Додика.
Автор по понятным причинам не знает, что конкретно чувствовал и о чем думал этот полный сил мужчина, находящийся в самом расцвете сил, перед тем, как совершить свой шаг в небытие. Молился ли он, плакал ли,  вспоминал родителей, сына…
Но он шагнул с тропинки вниз.
И… Застрял в кустах. Покончить со всем наш герой решил, как водится,  темной безлунной ночью.
Как все математики, тем более еврейские математики, Додик был подслеповат и носил толстые очки (я, кажется, это уже упоминал). Ночь, конечно, не была совсем уж «глаз выколи», такого в тех местах вообще не бывает, океан хоть чуть, но подсвечивает.
НО. Темноты и подслеповатости Додика (а может, просто перенервничал, мы же не можем это исключить, не правда ли?), все же хватило для выбора неправильного места для рокового поступка.
Додик застрял в расселине, густо поросшей кустарником, на полпути к бьющимся о вечные скалы волнам. Там он крепко зацепился за кусты и кончать с собой передумал, что и понятно. Одно дело – шагнуть вниз и все. А другое – шагнуть вниз, побарахтаться в кустах, выбраться из них, а потом еще и... Как-то опять... До такого Мариночка его все же не довела, тут уровень повыше надобен. Хотя может и прожили вместе еще недостаточно.
Бедный Додик (эх, как похоже на «бедный Йорик»), просидев в этих кустиках некоторое время, начал было выбираться, но будучи представителем того еще воинства, быстро понял, что это не очень реально, даже если бы он был скалолазом (а скалолазом он не был), ибо часть скального уступа нависала над ним, образуя очень приятный на случай дождя козырек, а кустарник кругом не особо позволял безнаказанно шевелиться.
И Додик, бедный (я уже точно это упоминал), начал кричать, участвуя в бессмысленном соревновании с шумом волн. Уж не знаю, удалось ли бы ему перекричать океан, но какая-то парочка, подойдя к обрыву, привычно выбросить в море использованный контрацептив (а их, ну в смысле контрацептивов, в кустах, где застрял Додик, было как игрушек на рождественской елке), увидела нехарактерное шевеление в расселине и, на счастье,  вызвала полицию. Спасла математику.
Дальше была операция, о которой в итоге написала местная газетенка “Sydney Morning Herald”, даже и сюжет появился в  вечерних новостях на «Channel 9”.
Додика снял из расселины вертолет местной службы спасения, которому пришлось ювелирно висеть в опасной близости от скалы, при упругом, порывистом океанском ветре. Вытащить его просто с берега через козырек оказалось вовсе невозможно.
Героические австралийские спасатели выполнили свою работу просто идеально, а новая родина в свойственной ей манере выставила профессору за все приключения (вертолет, психолог-переговорщик, летчики, спасатели и т.д.) счет. 
Количество цифр в этом документе настолько  потрясло нашего математика к цифрам, заметим, привычного, что он окончательно понял - любое, особенно серьезное дело, надо доводить до конца, раз уж начал этим заниматься.
Кстати, обычные местные страховки, счет, как быстро выяснилось, не покрывали.
Да, чуть не забыл! Еще ему пришло приглашение на посещение психиатра.

Эпилог.
У этой истории, в отличие от многих других, от вашего любимого автора, абсолютно счастливый конец.
Как говорится, прошли годы...
Мариночка еще дважды сходила замуж, после развода с Додиком. Последний ее супруг оказался с серьезными странностями, например, перед едой мыл руки спиртом. Но притом, был неплохой программист, обеспечивал семью, а на некоторые особенности супруги либо не обращал внимания, либо просто в его картине мира наблюдались глубокие искажения. Учитывая, что среди его странностей была боязнь выхода из дома, последнее более вероятно. Тем более у Марины также со временем появилась своя странность,- боязнь возвращения домой. 
Додик, освободившись от вечной любви, живет с повзрослевшим сыном, безумный счет растянули на годы, он его потихоньку, без фанатизма, выплачивает, притом, после расставания с супругой, денег, как-то неожиданно, стало на все хватать.
Начал носить шейный платок и курить трубку, протирая роговые очки батистовой тряпочкой ярко-розового цвета.
О своем "шаге в бездну", да и вообще супружеской жизни,  профессор изредка  вспоминает с ужасом, как о посетившем его мороке.
К нему часто забегают на консультации студентки, особенно с гуманитарных факультетов.
Профессор старается никому не отказывать, понимая, что такой уровень математической подготовки в тамошних пенатах  сложно найти, - "Бауманка" советского времени, - не шутка.
Хорошо знакомый автору приятель рассказал, что недавно встретил Додика в еврейском клубе. Тот был с молоденькой, очень симпатичной дамой, на каком-то фатальном сроке беременности.
Автор в беседе с приятелем рискнул предположить, что беременная дама может и не иметь к Додику никакого отношения, а быть просто посетительницей клуба. Приятель же, в свою очередь, согласившись с автором, указал лишь, что, в этом случае, поглаживая его руку, поправляя бабочку и поминутно целуя профессора, молоденькая дама, по-видимому, просто выказывала ему благодарность за удачно решенное дифференциальное уравнение. 
Расстроенная семейная жизнь, скандалы, нехватка денег, кстати, часто — связанные вещи, вовсе не повод висеть на кустах под стрекот полицейского вертолета.  Для этого надо поискать более серьезные причины. А они, если и есть, чаще всего тоже не основание для подобных упражнений.
вот что подумалось автору, в этот Рабочий полдень.

20 декабря 2019