ноябрьское солнце

Ноябрь в этом году выдался мягким теплым, чем-то напоминающим апрель. Без дождливый, но хмурый, с низким серым небом, с редкими мелькающими сквозь ночные изорванные тучи, холодно-ясными звездочками.
По утрам с холмов, сдавивших село в цепком полукольце, сползал слоистый молочный туман и долго висел над окраинными домами, давя своим мутным холодным плечом на красно-оранжевые крыши. Потом он нехотя уползал под них в стога из кукурузных стеблей, чтобы с рассветом вновь повиснуть над селом и умереть до следующего дня.
Однажды ранним ноябрьским утром, когда небо еще не голубеет в вышине, когда оно еще дымчато-сизое, бесстрастное, не стряхнувшее до конца бледную наволочь долгого рассвета, вышел я за село.
Оно уже просыпалось, вместе с хриплыми песнями петухов, нудным мычанием коров и испуганными дымками из печных труб. Я шел, поднимаясь вверх по извилистой пыльной дороге к старой мельнице, когда-то домовито скрипящей, рождающей в своем чреве белый теплый и живой ручеек муки, а теперь навсегда застывшей на высоком пригорке.
Это старость и стремительное время остановили навсегда ее жизнь, которая сохранилась только на конце потрепанного годами мельничного крыла. Оно замерло на половине своего пути в манящее небо и теперь пело на ветру скорбную песню старости.
 Почерневшие от времени стены, по которым барабанили теплые июльские дожди и стекали холодные слезы осени, сейчас по-стариковски запахнулись в теплую зеленую шубу мха и доживают своей век, подслеповато посматривая из-под нахлобученной крыши на лежащий внизу мир.
Я иду встречать Солнце. Оно должно быть за молчаливым сонным гребнем холма. Я хочу встретить его на вершине, чтобы быть ближе к нему и увидеть огромное светило рядом с собой. Дорога с мокрым, пропитанным туманом песком, вязко липнет к ногам. Отталкиваю ее от себя и спешу вперед.
Она круто карабкается вверх, осторожно змеясь мимо грузно нависших с двух сторон земляных насыпей, со стайкой темно-серых, легких деревьев.
Давно сбросив свой живой, цветной сарафан осенних листьев, они сжались, приготовились к зиме, а ее все еще нет. Вместо студеной поземки, их стволы обнимают влажные лапы сырого тумана и c веточек катятся хрустальные легкие слезы.
Я шагаю вперед, торопясь, чтобы увидеть Солнце, которое уже розовеет у далекого горизонта. Я спешу, ноги тяжелеют, дыхание сбивается, но я не сбавляю темпа. Что для меня, двадцатитрехлетнего крепкого спортсмена-борца, этот подъем! И вот я почти у вершины.
Но не успеваю я сделать несколько шагов, как Солнце опережает меня, разорвав своим ослепительными лучами раннюю хмарь ноябрьского рассвета. И все мгновенно преображается, залитое живым золотым светом. Становится теплее и спокойнее на душе. Я – на вершине холма и я счастлив, что не проспал такое маленькое чудо – рождение Солнца!
Золотое, катящееся ослепительным колесом солнце заставляет мечтать молодых и вспоминать старых, На веранду своего, одиноко стоящего на пригорке дома, вышла старуха, согнутая пополам временем и тяжестью своих девяноста лет. Глубокие, резкие морщины оставил на ее лице безжалостный нож старости. В слезящихся, бесцветных глазах, застывшее, скорбное ожидание смерти. Почерневшее лицо ее высохло, лишь один крючковатый нос не уменьшился и хищно смотрит вниз.
Старуха сидит на растрескавшемся, старом табурете. Между ног, путаясь в кистях вылинявшего платка, примостилась железная клюка. Ее загнутая рукоять молодо поблескивает, отполированная натруженными пальцами старухи.
Золотой, играющий луч солнца, застыл на платке и старается своим живым светом закрасить седую старушечью прядь. Она сидит молча думая свою тяжелую, невеселую, как сама старость, думу: «Скоро зима. Пережить бы ее, и хватит бременить землю…. Да и старик давно заждался. Сколько лет уж один лежит…»
Старуха уже и не помнила сколько лет назад умер муж. От яркой ровной ленты памяти остались разорванные, мутные клочья воспоминаний. Как будто со дна глубокой и темной реки поднялось самое дорогое: большой свежий луг, кругом все зелено и несет ее муж на сильных руках. Ворот его расшитой белой карпатской рубахи широко распахнут, он улыбается. Густой шапкой — черные волнистые волосы, а лица нет… Стерло в памяти безжалостное время молодое лицо мужа. А было это перед самой свадьбой…
Уже сговорились обо всем молодые, да ее отец встал поперек. Не из богатых был жених, хотя слыл трудолюбивым и мастеровитым. А хотел видеть домнул Тудор своим зятем рябого Мирчу Сабоша – сына богатого мадьяра Кароля, который держал винокурню, да и скота его немало паслось по окружным холмам. Хоть и любил Тудор свою дочь, но как кремень был: если, что решит – ничем это из него не выбьешь.
И тогда решили они с Ионом бежать из родного прикарпатского села в Молдову, поближе к Кодрам. Так и сделали. В большом молдавском селе дом поставили и троих детей вырастили. Горькая судьба двум сыновьям досталась. В сорок четвертом на войне полегли, в далекой Пруссии, а младшая – дочь Саша всю жизнь рядом с ними прожила.
 …Размотала кудесница жизнь свой разноцветный клубок дней, да обесцветила старость эти непрочные нити. Молча сидит старуха. Солнце укутало теплым, сотканным из золотистых пылинок, воздухом ее лицо и плечи, а ветер, словно маленький шаловливый котенок, поигрывает концом старого платка, или смирно лежит у ее ног ласковым дряхлым псом, разучившимся лаять.
 «Ишь, тепло-то как... Ну, прямо весна…» Свет слепит старухе глаза, Думать неохота и тяжело. И она опять роется в забытом сундуке памяти. Чему-то хмурится, чему-то чуть заметно улыбается уголками сухих губ. Потом эта улыбка гаснет, точно выгоревшая церковная лампада и старуха опять сидит молча, посматривая на проходящих сельской улицей людей, и рассуждая о них с высоты своей старости, судя и милуя их, идущих той же тропой жизни, которую уже почти всю прошла она...
Солнце пропадает. И лицо старухи, покрытое до этого живой золотистой краской, темнеет и сохнет, становится похожим на лики святых, нарисованных на иконах маленькой деревенской церкви, недалеко от ее дома.
Светило уходит своим широким огненным шагом на запад, унося с собой тепло и яркий волшебный свет, который заставил старуху вспомнить, то, что казалось навсегда забытым, затерянным.
Она тяжело шаркает ногами, опираясь сухеньким легким телом на отполированный ладонью металл, и сходит с веранды. Она не может разогнуться и смотрит из-под платка своими усталыми за долгую жизнь глазами за улетевшим солнцем. Старуха благодарна ему за разбуженную на время память, за искру молодого счастливого воспоминания. Губы ее еще что-то шепчут непонятное и ласковое, но шепот растворяется в осеннем воздухе и затихает…
 Вечером с холмов, превратившихся в неясные темные туши, сползает на село темнота. Она ползет медленно, густея с каждой минутой плотно обволакивая каждое дерево, каждый дом, закрашивая своей черноватой краской бледное пустое без звезд небо.
Над селом вспыхивают желтоватыми земными звездочками фонари. Они весело подмигивают друг другу, словно здороваются, заступая на ночной пост до самого утра. Потом всю ночь они будут разговаривать между собой, отпугивая своим светом темень ноябрьской ночи, вспоминать день и слепящее солнце, которое оставило их дежурить в ночи и стеречь свои огненные кусочки в их стеклянных телах. И фонари будут гордиться этим и всерьез думать, что утром от их света зажжется само солнце.
Вечерний ветер прилетит рассказать засыпающим деревьям свою ночную сказку. Они будут слушать ее, покачивая от удивления голыми ветками и удерживая этот ласковый голос ноября, легкий и зыбкий, такой же непостоянный как свет луны, бродящей где-то среди косматых ночных облаков.
Наконец хозяйка ночного царства выберется из цепких объятий туч и величаво покатится в середину неба в своем бледном оранжевом ореоле. Потом и этот ореол исчезнет, растворившись в светлом ночном небе, будто сотканном из бледных лунных лучей. Звезды тоже побледнеют, уменьшаться и почти перестанут удивленно мигать, забравшись в далекую залунную высоту и разбредясь по ней стадом маленьких алмазных овечек.
А здесь, внизу, на земле, маленькая деревянная церковка, почти не выделяясь на фоне размытого неба, дремлет вместе со святыми, ангелами и херувимами. На кончике ее легкого золоченого креста осторожно присела любопытная молоденькая звездочка, поглядывая на умирающие в домах земные желтые звезды, которая гасила своими холодными пальцами ноябрьская ночью
Уходил куда-то вверх, за ночные студеные облака, прожитый ноябрьский день, унося с собой людские радости и горести оставляя в памяти и во снах людских свой немеркнущий след, который когда-нибудь обязательно проступит в будущем, отогретый волшебным теплом солнца.