Суккуб поймает на крючок. Глава 2

Первая глава: http://www.proza.ru/2019/08/01/856

 

Глава 2.

Сказать, что на следующий день вся деревня стояла на ушах – это ничего не сказать! К дому завуча Настасьи Прохоровны Любимовой сбежались все в буквальном смысле жители деревни, ибо событие, произошедшее накануне ночью, являло собой случай крайне вопиющий, не видала еще такого Зачепиловка за всю свою скромную историю, пожалуй, никогда!

Петр Горелик же каким-то немыслимым образом оказался в эпицентре этой круговерти, ведь именно он был единственным, кто по немыслимым стечениям обстоятельств, мог пролить хоть какой-то свет на произошедшее. 

Найдя бездыханное тело завуча, он первым же делом разбудил Жменя, после, убедившись в том, что женщина мертва, они вдвоем пошли будить единственного врача в деревне – Кирилла Пичугина, чтобы он каким-то образом констатировал смерть. Надо ли говорить, что всех, конечно же, крайне интересовали подробности этого трагического происшествия, посему Петра долбали расспросами с самого утра, до наступления которого они со Жменем и врачом просидели в доме погибшей или, точнее сказать, все же убитой Любимовой. В этом не было никакого сомнения – ее ударили и она упала, разбив себе голову об угол журнального столика, в общем, как в лучших  традициях детективных романов, только теперь это происходило на яву, и явь оказалась куда страшнее вымысла!

Рассказывая все подробности матери по телефону, Петр ещё не мог до конца отойти и осознать произошедшее, речь его была сбивчива и местами даже несуразна, отчего потребовалось сделать даже два звонка, чтобы уложить-таки повествование в логическую цепь.

А дальше приехала милиция из Мармызона. Два уазика уже с 6 утра стояли подле дома завуча, люди в форме с некоторой грубостью отталкивали желающих поближе протиснуться ко входу в жилище, а таких было немало. Даже самые древние бабушки, причитая и хватаясь за голову, стремились увидеть или услышать хоть краем уха последние новости. А новости рождались самые противоречивые, моментально превращались в сплетни с самыми оригинальными и ужасающими подробностями.

-- Убили Настасью Прохоровну! Зарезали...

-- Кто убил? Как зарезали?

-- Ну как-как, ножом!

-- Да нет, говорят, оступилась она и головой ударилась. Об печку. И насмерть...

-- Ох ты ж батюшки, да что же это делается! Ах, прости господи!

Но только Петр знал, как было на самом деле, только ему было во всех деталях известно, как в действительности погибла завуч, с которой он имел возможность познакомиться буквально накануне ее такой нелепой кончины.

“Какая все-таки непредсказуемая штука жизнь...”

Надо ли говорить, что Петра сразу взяли в оборот как единственного свидетеля, менты около двух часов кряду насиловали нашего героя утомительными расспросами, да и то, чтобы в конце просто сказать, что с города в деревню уже направили опера, и он будет заниматься этим делом уже как следует, а это значит, что предстояли еще долгие и тягомотные часы расспросов и дознаний и кого как не его, Петра Горелика, будут впоследствии пытать нещадно.

Что ж, злоключения на его голову выпали немалые, но, с другой стороны, он ощущал невыразимую гордость за свой вклад в установление истины, словно сама судьба подвела его оказаться в нужный момент в нужном месте.

-- Даа, эка оно бывает, только приехали вы к нам, и тут такое несчастье, едрен-батон... - тяжело вздыхая, приговаривал Жмень весь следующий день. В неменьшем удручении находились и Тамара с Соней, они, хоть и относились к завучу с некоторой опаской, но все же уважали свою соседку, которая была далеко не последним человеком в деревне.

Милиция орудовала еще долго, практически до самого вечера, делались фотографии, проводилась следственная экспертиза, насколько она вообще могла проводиться специалистами такого не шибко примечательного населенного пункта, как Мармызон.

А потом они уехали, забрав с собой тело убиенной Настасьи Прохоровны. Покидая взбудораженную Зачепиловку, сказали только, что опер уже выехал, и завра к утру будет на месте, дальше ему все разгребать.

Весь вечер этого суматошного дня Петр и семейство Жменей провели в подавленных чувствах, в тягостном ощущении бренности бытия. Борис пил самогон кружками, а Тамара с Соней, занимались домашними хлопотами, пытаясь что есть мочи отвлечь себя от горестных мыслей.

Ночью Петру спалось из ряда вон плохо, постоянно мерещилась завуч,  она была именно такой, какой он её запомнил тогда, в учительской, в сером деловом костюме, строгая, она сначала ругалась на кого-то, а потом плакала крокодильими слезами, громко так, навзрыд. А потом Петр увидел, как завуч выходила с кем-то из школы, ее под руку вел мужчина, да вот лица его было не разглядеть. На секунду даже показалось, что на Настасье Прохоровне красовалось подвенечное платье...

И так всю ночь. То Петр просыпался, то снова засыпал, без конца ворочался, прислушивался к звукам на улице, доносящимся из открытого окна, словно надеясь, что опять услышит шаги незнакомца и на сей раз он не уйдёт не замеченным.

А на утро приехал он. Оперуполномоченный, капитан милиции, Олег Синицын. Поджарый хлопец, лет тридцати, в модных джинсах и куртке, со слегка растрепанными волосами, в зеркальных солнцезащитных очках каплевидной формы. Ну прямо мачо! С кем с кем, но никак не с работником правоохранительных органов ассоциировался представший зачепиловцам гражданин. Но, как говорится, выбирать не приходится, видимо, человек этот знал свое ремесло, раз ему оказано было такое доверие.

Едва он приехал, то сразу начал активно входить в курс дела, организовал свой, так сказать, расследовательский штаб, который ему вежливо предложили развернуть непосредственно в школе. Туда же и приглашались люди на допросы, люди, которые наиболее близко знали убитую и естественным образом могли что-то рассказать, в первую очередь -- учителя. По вежливой просьбе оперуполномоченного людей к нему на аудиенцию созывала секретарь школы Марина, лично пройдя по домам коллег Настасьи Прохоровны.

Однако первым, что неудивительно, был приглашен именно Петр, конечно, оперу уже все доложили коллеги из Мармызона, и он знал примерно, с какой персоны нужно начинать, дабы дать расследованию наибыстрейший ход. 

Не успев толком позавтракать, Горелик направился в здание уже знакомой ему школы, оперуполномоченный Синицын принимал людей в кабинете завуча, оно и понятно, ведь параллельно можно было ознакомиться с ее личными вещами и уже сделать кое-какие выводы на предмет её особы.

--Привет! -- как-то бойко и по-дружески проговорил Синицын, едва Петр появился на пороге. -- Проходи, садись. Может воды? -- опер без лишних колебаний налил Петру газировки в граненый стакан. -- Что, совсем не выспался?

--Угу.

-- Понимаю. Не каждый день такое! Ну ладно... Рассказывай, что видел, -- представившись и пожав руку, начал Синицын. 

Петр, конечно, не стал сопротивляться и поведал все в мельчайших подробностях. Также он рассказал и про диалог с завучем, который произошел с ним накануне ее трагической смерти.

-- Хм, значит, сказала, что поедет в райисполком... Интересненько. -- сказав это, Синицын позвал худосочную рыжеватую девчушку, секретаря школы -- Марин, а как связаться с райисполкомом?

Узнав номер, Олег незамедлительно набрал его на дисковом телефоне. Поговорив пару минут, стало ясно, что завуч не приезжала туда ни в тот день конкретно, ни даже на этой неделе.

-- А вот это уже совсем интересно! -- констатировал Синицын и сделал запись в свой блокнот. Туда же он записывал и показания Горелика. -- Интересно девки пляшут. Ну ладно...Что-нибудь еще можешь вспомнить? Что -то необычное, подозрительное? Может, она что-то сказала или выглядела как-то подавленно, например?

Петр, призадумавшись, отвечал: -- Нет. Пожалуй, нет.

-- Ну ясно, -- как-то тяжело вздохнув, сказал Синицын, а после придвинул пустой лист бумаги и ручку: -- Пиши теперь.

-- А.. а что писать? – несколько заволновался Петр.

-- Ну все, что ты мне сейчас рассказал и чем подробнее, тем лучше. Извиняй, но такая у нас система, все должно фиксироваться четко!

Петр склонился над листком. Пока он тщательно изливал свои воспоминания, Синицын подошел к двери и, открыв ее, громко проговорил в коридор: -- Марина, пришел еще кто-нибудь?

-- Да – послышался голос. – Катерина Павловна, учитель географии!

-- А директор?

-- Нет, его нет еще.

-- Хорошо, Катерина Павловна пусть заходит.

Через мгновение в кабинете появилась крупная женщина средних лет, Синицын попросил Петра пересесть за соседний стол, дабы вновь вошедшая заняла место допрашиваемого.

-- Добрый день! – мягко произнес Олег. – Мне сказали, вы хорошо дружили с Настасьей Прохоровной, у нее вышел конфликт с кем-то позапрошлой ночью, в результате чего ее толкнули и она ударилась головой о стол, ну вы, наверное, знаете... Можете что-нибудь рассказать про нее?

Женщина заволновалась, было видно, что она не в себе: -- Да даже не знаю, что и говорить, горе-то какое, бедная Настя! Ну как такое могло приключиться? Ну строгая она была да, но за что ей это?

-- Вы говорите, строгая, а поконкретнее, можете уточнить? – торопливо сказал Олег. -- Конфликтовала ли она с кем-то, может, ее кто-то недолюбливал? Речь идёт, скорее, о мужчинах.

-- Ну как сказать… Нет, ее побаивались, конечно, может кто и недолюбливал, она-то умела три шкуры содрать, но то ж если и в правду человек провинился… Ну она всегда по справедливости, ежели что, а так нет…

-- Хорошо, понятно, -- продолжал Синицын, -- А скажите еще вот что, может, вам известно, был ли у нее кто-нибудь?

-- В смысле был? – недоуменно округлила глаза учитель географии.

-- Ну в прямом... Я знаю, что муж у нее погиб, но кавалер-то имелся, наверное, жила она с кем-то, встречалась, может быть?

-- Аа, это...  – развела руками женщина – Это да, был у нее мужик, Иван, они жили вместе, причем долго, он ей все жениться предлагал, а она ни в какую, а потом разошлись они…

-- Так-так, а чего разошлись? И что за Иван?

-- Ну разошлись из-за того, что Ваня того, налево похаживал, она долго это все терпела, а потом не выдержала и выгнала его к чертовой матери, правильно сделала,   он вообще такой был крепкий на словцо и на характер.

-- Угу, понятно, -- проговорил Олег, тщательно при этом записывая все сказанное в свой блокнот. – А кто он такой, где живет и как его фамилия?

-- Фамилия Коклюшкин, по-моему, а живет он в соседнем поселке, в Лапинске, нездешний он,  там он и трудится бухгалтером в местном колхозе «Ударник» -- слова женщине давались тяжело,  она стала всхлипывать, -- Божечки , бедная Настя, ну как такое могло случиться, спаси и сохрани ее душу грешную!

-- А еще скажите, пожалуйста, были ли дети у Настасьи Прохоровны? – неутомимо продолжал Синицын, несмотря на ручейки слез, обильно полившиеся из глаз географички.

-- Да, есть у нее дочка, укатила в Германию, замуж вышла за иностранца, пока в городе в университете училась, разумная такая, ах, бедная Маша, что ж это будет, когда узнает! – сморкаясь в платок, молвила женщина.

-- Мда, дочери придется сообщить – задумчиво изрек Олег, а затем, нахмурив брови, спросил: -- Но скажите, все же, как вам кажется, из местных здесь, в Зачепиловке, кто-нибудь мог это сделать? Вы лично кого-то подозреваете, может, все-таки есть тут пара-тройка граждан, кто бы мог, по-вашему, быть как-то причастен?

-- Та не знаю я… - еще больше разрыдалась женщина, -- Ну только Володька, бандит этот… Дондурей Владимир. Он у нас в Зачепиловке на плохом счету, недавно только из тюрьмы вернулся, уже третий срок мотал, ну то за воровство все…

-- Ага, Дондурей, значит – старательно вывел свои закорючки в блокнот Синицын. – Уголовник то есть?

-- Да.

— Это хорошо, пробьем.

Еще около получаса продолжалась беседа с несчастной учителем географии, Петр усердно успел изложить за это время свои показания, и уже готов был положить аккуратно исписанной листок на стол Синицыну, как в дверь постучали.

-- Добрый день, – услышал с порога Петр знакомый бас – Александр Мойшевич Розенгауз, директор.

-- А, здравствуйте! Подождите пару минут, мы как раз заканчиваем! – ответил Олег вошедшему представительно одетому мужчине.

-- Я, конечно, дико извиняюсь, но у меня мало времени, меня срочно вызывают в райисполком, нам нужно обсудить кандидатуру нового завуча – директор сказал это тоном, явно не терпящим отказа.

-- Хорошо, я вас понял, -- несколько озлобленно ответил Синицын, успев оценить, насколько серьезный перед ним стоит человек.

В некоторой спешке Олег принял у Петра бумагу, попросив только поставить дату и подпись, а после указал ему и географичке на дверь: -- Спасибо, можете идти.

Проходя мимо Розенгауза, Петр ощутил всю дороговизну изысканного парфюма, аромат которого тот источал. Директор обозначил приветствие с нашим героем лишь едва заметным кивком головы, еще Петр успел заметить какую-то жгучую пустоту во взгляде Александра Мойшевича, прежде чем оказался в коридоре, покинув кабинет завуча.

“Фуух!” – выдохнул Петр, поймав себя на мысли, что испытание было все же не из простых, не каждый день тебя вызывают в качестве свидетеля убийства, пусть даже и не предумышленного, хотя кто его знает!

В коридоре же столпилось какое-то количество народу, это все были в большинстве своем учителя, те самые будущие коллеги Петра, с которыми ему придется трудиться бок о бок, все они были подавлены и грустны,  у многих были раскрасневшиеся глаза, они стояли, разбившись на кучки, и еле слышно перешептывались. Не самое удачное время для знакомства, оттого Петр лишь коротко изрек “Здравствуйте”, проходя мимо них, они же проводили его пытливо-плачевными взглядами. На улице попался на пути Жмень, он раздавал команды двум старшеклассникам, которые пришли, видимо, помочь с подготовкой школы к новому учебному году.

Выходя из двора школы, глаз Петра зацепился еще за автомобиль, аккуратно припаркованный сразу за забором, это были не какие-нибудь занюханные Жигули, а не много-не мало новехонький Вольво, красиво отсвечивавший зеленым оттенком на солнце.

“Интересно, чей – подумал Петр. – Неужели директора?”

Полюбовавшись на диковинный для этих мест авто, наш герой удрученно побрел домой, в душе надеясь, что сегодня ему не придется больше иметь дело с милицией. Идя по центральной улице в сторону дома Жменя, Петр чувствовал провожающие его местные взгляды, все, конечно, знали, что это он был главным героем последних событий, оттого любопытство зачепиловцев естественным образом одерживало верх, его остановили, опять в который раз закидав вопросами о произошедшем.

“Ну точно звезда теперь. Совсем не дают прохода!”

В конце концов наш герой горемычно дошел до дома Жменей, прошествовал в свою комнату и, упав всем весом на диван, уставился в потолок. Голова слегка закружилась, Петр тяжело вздохнул носом и закрыл глаза. Полежав так некоторое время, он пришел к выводу, что наилучшим будет сейчас постараться отвлечь себя от тяжелых мыслей, и он вспомнил, что неплохо было бы подготовиться к предстоящим занятиям, ведь, несмотря на страшное событие, они все равно начнутся, а прийти в школу неподготовленным было не в его стиле. 

Петр встал с дивана и, неспешно сев за стол, принялся писать план-конспект уроков и настолько увлекся этим процессом, что совсем не заметил, как к нему в комнату вошла Соня, он сидел к двери спиной и как-то забыл про нее, а она, к слову сказать, была все это время дома, одна, ибо родители находились в данный момент на работе.

Петр дернулся всем телом, едва почувствовал неожиданное прикосновение к своей шее чьих-то рук, а потом, задрав голову вверх, увидел ее лицо. Девушка стояла сзади, слегка склонившись к нему, волосы Сони в этот раз были распущены и свисали, мягко касаясь красивого лица нашего героя.

-- Привет, – беззаботно улыбаясь, промолвила она. В этот момент Петр ощутил, как кровь резко прилила к голове, заставив лицо покрыться предательским румянцем. 

-- Что делаешь? – словно они были старыми и близкими друзьями, произнесла Соня.

От такой смелости Петр было опешил, слова застряли на мгновение в горле, потом он, тяжело сглатывая слюну, отвечал: -- Да вот, конспекты пишу… А ты? – как бы невольно сам собою родился у него вопрос.

-- А я вот скучаю, -- мляво отвечала она, а затем медленно наклонилась еще ниже, ее руки при этом от шеи скользнули вдоль груди к животу Петра. Губы Сони оказались прямо возле мочки уха Горелика, и он смог ощутить весь жар дыхания девушки, который устремился прямо внутрь его буйной головы. А затем она прошептала: -- Я совсем одна… Мне так грустно, не составишь мне компанию?

В следующее мгновение пухлые Сонины руки уже обвили шею нашего героя, причем объятия эти были весьма крепкие, Петр понял, что так просто он не вырвется, на мгновение даже ему почудилось, что его натуральным образом душат.

-- Ну, я не знаю… Может, потом... – единственное, что успел выдавить из себя Петр,  прежде чем искусанные,  изнывающие от  томительной неги губы Сони с яростью впились в его уста, поцелуй оказался стремительным и страстным, Петр от неожиданности потерялся и какое-то время попросту обмяк в руках Сони, которая, жадно целуя его, навалилась на парня всем телом, а уже в следующее мгновение повалила его со стула на пол и села верхом.

-- Иди ко мне, мой мальчик, иди ко мне…– тяжело дыша между поцелуями, стала приговаривать она в то время, как руки ее в диком исступлении начали расстегивать пуговицы на рубашке парня!

 Петр, придя в себя, попытался все же вырваться из стальных объятий Сони, он схватил ее за руки и постарался задержать их собственным усилием, но она оказалась весьма сильной барышней, это сделать было не так-то просто, их руки повисли в воздухе в напряженной борьбе, но это не мешало разгоряченной девушке снова дотянуться губами до Петра, ему ничего не оставалось, кроме как отворачивать в сторону голову, так что Соня могла доставать теперь лишь до его щеки или шеи, но потом она приноровилась и снова ее уста смыкались на губах Петра, обдавая его кипучими страстными поцелуями. Девушка воспалялась с каждой секундой, с такою силой она навалилась на Петю, с таким диким, неподвластным желанием устремилась она всем телом навстречу пылающему юношескому естеству, что уже не в состоянии была отдавать себе отчета в своих действиях, а силы при этом у нее только прибавилось; и как бы Петр истошно не пытался оттолкнуть бесстыдную девку, она не поддавалась, да к тому же еще умудрилась прижать его руки к своим грудям,  в результате чего они плотно уткнулись в их упругую мякоть, легко прощупываемую через полурасстегнутую блузку.

-- Ну что же, Петя, ну что же ты, возьми, возьми их покрепче! – изнывающим голосом, глубоко вздыхая, выпалила Соня в ту же секунду!

И как бы наш утомленный герой не мучился, как бы не извивался, силясь отчаянно избавиться от девической страстной атаки, все у него не получалось, словно какая-то демоническая спесь одолела девушку, придав ей нечеловеческой, недюжинной мощи, которую она изливала в безумстве нахлынувших чувств!

-- Иди, иди ко мне быстрее! Быстрее! Ну быстрее же!!!

Казалось, ничто живое не способно было воспрепятствовать сейчас ее дикому платоническому восторгу, а он, изрядно потея, бился что есть мочи с этой обезумевшей окаянной дьяволицей, что оседлала его и не собиралась ослаблять хватку ни на мгновение!

А затем она вырвала свои руки из тисков Петра и одним движением разорвала рубашку на его груди, Петр в неком ужасе различил чуть ли не умалишенный взгляд бедной девушки, он запомнил его надолго, полный отчаяния и какой-то необъяснимой ярости, страх и трепет овладел нашим героем, он напрягся всем телом, предвкушая неотвратимость дальнейших последствий, и уж точно они наступили бы  для него в самом непредсказуемом виде, если бы в это мгновение не раздался звонок в дверь...

-- Твою мать! -- истерично выпалила Соня, вмиг обмякнув, причем настолько, что Петр уже без труда смог высвободиться из её объятий.

Буквально в считанные секунды Соня вскочила на ноги, поправила платье с блузкой и стремглав выскочила из комнаты, раскрасневшаяся и потрепанная, оставив тяжело дышащего Петра полулежа почивать на пыльном полу.

“Что это было такое вообще?!!” -- бешено просверлила мозг парня разудалая мысль.

-- Ну ни черта себе… -- произнес затем уже вслух наш герой и медленно поднялся с пола, подошел к двери, которая осталась открытой, и прислушался. Из разговора, раздававшегося в прихожей, Петр понял, что в гости зашла соседка, попросить горчичники то ли для сына, то ли для племянника, так как свои уже закончились.

-- Проходите, тетя Нелли, сейчас поищу, – отчетливо расслышал Петр, а потом все как в тумане, он со скоростью метеора скинул попорченную строптивой Соней рубашку и, быстро достав из шкафа первую попавшуюся майку, выбежал из комнаты, надевая ее буквально на ходу. На его счастье Соня не встретилась на пути, лишь маленькая на вид женщинка сиротливо ютилась в углу прихожей.

-- Здрасьте… - вполголоса кивнул в ее сторону Петр и скорым шагом вышел на улицу.

Далее нашему герою требовалось прийти в себя, после такого столь одиозного по своей сути события, сначала вообще возникло желание уехать к чертям собачьим из этой проклятой деревушки, но вскоре он взял себя в руки, отдышался и смог собрать все мысли воедино.

«В принципе ничего страшного не произошло ведь, -- всячески старался успокоить себя наш герой – Ну переклинило девку, в следующий раз уже к себе не подпущу, ну ее к черту… А может, Валерычу все рассказать? Пусть знает, а если что, вообще скажу, что свалю из их дома, хотя куда я пойду? Это вопрос…»

С такими рассуждениями Горелик шел по деревне совершенно бесцельно, задача была просто пройтись и проветрить голову. 

Находясь наедине со своими мыслями, он не заметил, как за ним, ускоряя шаг, пристроился один очень подозрительный субъект. Человек этот шел, постоянно оглядываясь, вид он имел потрепанный, руки украшали татуировки, рубаха была порвана, глаза застилала поволока похмельного синдрома. 

Он не спешил сразу догнать Петра, а ждал, пока тот зайдет за угол очередного дома, тем более улица простилалась как раз таким образом, что впереди имелся поворот. Петр шел абсолютно отрешенно, полностью погруженный в свои потаенные думы, оттого чуть не вскрикнул, когда кто-то непонятный схватил его за руку.

-- Куда путь держим, уважаемый? – услышал Петр хриплый пропитый голос. Сказал это худощавый, заросший небрежной щетиной мужик, с силой сжавший запястье Петра. Взгляд он имел блуждающий, также Петр успел заметить отсутствие переднего зуба и обильные татуировки на обеих руках.

-- Никуда… -- в растерянности пробормотал Петр и инстинктивно попытался выдернуть свою руку из тисков проходимца, но этого сделать не удалось.

-- А ну пойдем со мной – дерзко изрек тот и с силой притянул Петра к себе. Не ожидая такого поворота дел, Горелик поддался, так же он не стал сопротивляться, когда незнакомец потянул его за собой во двор соседнего дома, находящегося на другой стороне улицы, сам того не заметив  Петр оказался прижатым к стене какого-то дряхлого сарая.

-- Ну что, парниша? – исказившись в злобной гримасе, прохрипел мужик, вплотную поднеся свою физиономию к лицу Пети. – Зассал? Ахахаха, ты кто такой вообще?

На мгновение Петр потерял дар речи, почувствовав, как ноги подкосились, но быстро пришел в себя.

-- Я П-петя… Петр… Учитель!– тяжело дыша, произнес Горелик.

-- Кто-о? – отвратительным голосом прорычал мужик, нещадно обдавая при этом нашего героя терпким зловонием вчерашнего перегара.

-- Учитель, новый.. По распределению приехал! – напрягшись как струна, отвечал Петр.

-- Какой еще учитель!? – поднял брови от неподдельного удивления незнакомец, а затем сказал более спокойным тоном – Ладно, хрен с тобой, гони лавэ...

-- Ч-что...? – дрожа всем телом, вопрошал Петр.

-- Бабки… -- сурово отсек барыга, затем и так до смерти перепуганный Горелик заметил, как в руке мерзавца блеснул перочинный нож.

-- Деньги, падла! – грозно проорал мужик и приставил лезвие к животу нашего героя, держа второй рукой его за грудки.

Вся жизнь пронеслась перед глазами Петра в этот момент, стало настолько страшно, что он, чуть не потеряв сознание, зажмурился что есть мочи.

-- Хорош, Володя… -- послышался вдруг откуда не возьмись низкий женский голос. – Ты что творишь?

-- Да видно же, что городской, мама! Лавэха точно есть! – отвечал кому-то, повернув голову в сторону незнакомец. Краем глаза Петр сумел различить, что чуть поодаль находился еще один сарай,  дверь в него была приоткрыта и там внутри на лавочке у входа сидела какая-то женщина в старом выцветшем халате, но ее не было видно полностью, только полноги в грязной калоше, все остальное тело было скрыто за косяком двери. Голос, несомненно, принадлежал ей, она сидела не шевелясь, лишь по-командирски выдавала указания своему, как оказалось, горе-сыночку.

-- Ты совсем сдурел? – прохрипела она в следующую секунду из глубины сарая. – Ты в курсе, что в деревне мент? Не слышал, что заучиху грохнули? На тебя же первым подумают, придурок.

-- Чиво? Как грохнули, кто?

-- Не знаю, где ты был ваще?

-- Чалился у Кузьмича на хате, только сегодня вернулся.

-- Идиот! – сатанея в голосе, проворчала неизвестная. – Схорониться тебе надо, а ты только морок наводишь. Отпусти пацана! Быстро!

Но, судя по всему, указ матери не был для него законом, мужик и усом не повел, а лишь снова уставился потерянным взором в упор на Петра.

Петя задрожал как осиновый лист и опять зажмурился, сердце бешено заколотилось, он приготовился к самому худшему. Но это худшее, слава богу, не наступило.

-- Ладно… -- сухо вдруг изрек в следующую секунду преступник и ослабил хватку – Вали отсуда! Но смотри, падлюка, если хоть пикнешь кому -- найду и закопаю!

Почувствовав, что бандит отпустил его совсем, Петр оттолкнул резким движением мужика и бросился что есть силы на утёк. Незнакомец не погнался за ним, а лишь только прокричал вслед: – Смотри мне, падла!

Ничего и никого больше не видел в этот момент Петр, сам того не понимая,  находясь, наверное, в состоянии полного аффекта, он понесся изо всех сил обратно в дом Жменя, видя в нем единственное укрытие от всех бед и невзгод своих, что так бурно навалились на нашего героя.

А в это самое время в школе продолжались допросы, проводимые неутомимым оперуполномоченным Олегом Синицыным. Самым интересным персонажем оказался, конечно же,  директор, его величество Александр Мойшевич Розенгауз, который, хоть особо ничего примечательного и не рассказал, но предстал человеком весьма неоднозначным и любопытным, что говорить, не без харизмы, и хоть Синицын многих повидал на своем веку за время практики в уголовном розыске,  но такие экземпляры попадались ох как нечасто!

Стоит упомянуть также, что Олег, помимо просто показаний, фиксировал в своем блокноте и краткий психологический портрет допрашиваемого, про Розенгауза он написал следующее: «Жесткий, волевой, властолюбивый, подозрительный. Бескомпромиссный. Любит хорошо одеваться, при деньгах. Умен”.  Едва ли это был полный набор качеств директора школы, но, пожалуй, именно они наиболее полно и ярко характеризовали данную личность. Разговор при этом прямо-таки не клеился, Розенгауз все время давил авторитетом молодого опера, отвечал на вопросы коротко, был более чем немногословен,  в общем прошибить его Олегу не удалось, информацию о завуче он выдал весьма скудную, сославшись лишь на ее высокий профессионализм, не очень уживчивый характер да на любовь к порядку и дисциплине,  что, конечно, было очень полезно для школы в целом. По поводу того, кого бы он мог подозревать, директор сухо ответил, что не имеет никакого представления, ну а после, под предлогом срочного вызова в райисполком, вообще достаточно быстро откланялся. Единственное из стоящего внимания, что Синицыну удалось узнать, так это то, что Розенгауз живет не в Зачепиловке, а в соседнем поселке -- Ватрушкино, откуда ездит сюда каждый день на машине, а также то, что он в разводе, живет один, имеет сына, который переехал в город, и по непонятным обстоятельствам не общается с отцом.

«Мда, необычный дядька, -- подумал между тем про себя Олег. – Надо взять на карандаш.»

После он решил сделать перерыв и вышел на улицу, вставил сигарету в рот, закурил.

В принципе ему все было понятно, самое обыденное, скучное дело - непредумышленное убийство на почве бытовой ссоры, какой-то очередной пьянчуга (Коклюшкин?) не рассчитал силы и в порыве гнева заехал несчастной завучу как следует, она неудачно упала и убилась о край стола. Банальщина. Не о таких делах мечтал в своей карьере Синицын, вовсе не о таких, но что поделаешь, когда из всех имеющихся кадров почему-то именно его заслали в командировку в эту глушь и теперь придется тут сидеть в поисках виновника, который, конечно же, затаится и можно потом месяцами его искать, выковыривать из каких-нибудь трущоб друзей или знакомых.

Но профессиональный долг был превыше всего для Олега, в любом случае, если удастся поймать сорванца, и сделать это по возможности быстро, то повышение очень даже может случиться в самое ближайшее время, а ведь уже пора сменить капитанский чин на следующее по списку звание – засиделся, соколик, в свои-то тридцать лет!

Рассуждая о своей горемычной судьбе, Синицын наткнулся взором на крупногабаритного седовласого мужчину, возившегося во дворе школы с покосившемся забором. 

Видимо, устав от однообразных женских причитаний о прискорбной судьбе почившей Настасьи Прохоровны, Олег решил от скуки подойти и пообщаться с этим крепким господином.

Жмень в этот момент стоял, опершись о колено и, традиционно, не вынимая изо рта беломорину, пыхтел, силясь прибить новые доски к школьному забору.

Валерыч был польщен оказанным ему вниманием, оттого в свойственной ему легкой манере охотно пошел на контакт:

-- Да, я тут завхозом работаю, знал я, конечно, Настасью Прохоровну, дык чего ж не знать, она  к тому ж еще соседка моя, едрен-батон! Нормальная такая женщина, ну может строгая иногда была, но то ж всегда по делу, зато при ней тут всегда порядок был в школе, едрен-батон!

-- Скажите, а вы как сосед не видели, приходил к ней, может, кто на днях или вообще бывали у нее гости, общалась она с кем-нибудь постоянно?

-- Дайте-ка вспомнить -- почесал затылок Жмень. -- ну гости-то бывали, знамо дело, подруги, вот учитель географии Катерина Павловна часто бывала...

-- А мужчины... Мужчины приходили к Настасье Прохоровне? -- хитро щурясь, полюбопытствовал Синицын.

-- Да, и мужики бывали, едрен-батон, а как же! Был один, Коклюшкин, всю плешь ему проела, но потом разбежались, правда, уже как год он не появлялся!

-- Вы уверены? Может все-таки продолжались у них отношения, вспомните, вдруг он приходил потом еще? Или может кто-то другой у нее тоже бывал?- не отставал Олег, но получил категоричный отказ, Жмень даже подобиделся, так как очень не любил, когда его пытались уязвить в неточностях изложения, дескать у него кукушка на старости лет уже совсем не варит.

Короче говоря, не пролил свет Жмень на произошедшее и никаких новых фактов не предоставил, зато сказал вдруг в лоб: -- А вы где остановились, извините, как вас по батюшке?

-- Олег Николаевич, но можно просто Олег, - отвечал Синицын, потом продолжил -- Да вот пока нигде, тоже проблема, начальство сказало попросить на время кого-то из жителей, чтоб себе под крышу взял, но я пока над этим и не подумал даже, заработался совсем, а что, -- улыбнулся Синицын -- Хотите приютить?

В этот момент Жмень сделал небольшую паузу, видимо, взвешивая все за и против, но потом молвил: -- Ну а почему нет, едрен-батон, у нас дом большой! Правда, уже живет у нас гость один, Петр Сергеевич, учитель, тот самый, который все видел... Но ничего, а мы раскладушку поставим и звездец, и дело с концом! Будете с ним в одной комнате жить, он хлопец нормальный, удобно вам будет.

Такой широты души и трудно было себе представить, Олег не колебался ни минуты, ибо теперь отпадал еще один головняк, который все равно пришлось бы решать, а тут случай сам представился, Синицын учтиво поблагодарил Жменя и они договорились, что, как только Олег закончит на сегодня допросы, он с большим удовольствием прошествует в скромные апартаменты нового “арендодателя”.

Так и поступили. Наслушавшись еще с три короба бабского нытья о тяжелой судьбе погибшей и при этом в результате так ничего нового и не узнав, Олег Синицын покинул на сегодня свой штаб в надежде немного отдохнуть и перекусить, ибо впереди еще предстояла поездка в Мармызон и посещение морга, дабы получить и зафиксировать все необходимые новости оттуда.

К тому времени Жмень уже закончил с забором и приступил к его покраске, ему помогала стайка парнишек-старшеклассников.

-- Закончили? Ну пойдемте! -- радостно проговорил Жмень, и они с Олегом направились неспешной походкой домой к Валерычу. Синицын, как и подобает приезжему, нес дорожную сумку, которая с самой первой секунды пребывания в Зачепиловке была при нем, одиноко стояла в углу кабинета, пока он проводил свои допросы.

В это время наш герой, Петр Горелик, не находил себе места от навалившихся событий. Он сидел, закрывшись на ключ, в своей комнате и нервически стучал пальцами по столу. Голова гудела нестерпимо, глаза болезненно вращались, как угорелые, по окружности век, все произошедшее непосильным грузом давило на его нежную душонку, да так, что хотелось волком завыть. Особенно его напрягал тот факт, что Соня тоже была где-то рядом, в соседней комнате и, видимо, осознав весь конфуз ситуации, которую она собственноручно создала, таким же диким зверем сидела, уткнувшись подбородком в коленки и уставившись в телевизор.

Вскоре всю гнетущую атмосферу разорвал приход хозяина, да не одного, а с новым гостем, которому он любезно вызвался помочь в предоставлении крыши над головой. Первая, естественным образом, взбудоражилась Соня, едва отец провел в дом статного гостя и представил его дочери. Нужно было видеть, какое удивление нарисовалось на ее лице, но не более того...

Жмень не стал долго рассусоливать и сразу направился в комнату к Петру, дабы показать Синицыну его новые апартаменты. Постучавшись, Валерыч нажал на ручку, но дверь оказалась заперта.

-- Пётр Сергеич! Петр Сергеич, дорогой, вы там? Можно вас потревожить на минуточку, я вам нового друга привел! – ловя себя на некоторой двусмысленности фразы, проговорил Жмень.

Петр, встрепенувшись, вышел-таки из своего коматозного состояния и вскорости открыл дверь и был немало удивлен, увидев на пороге комнаты стоящего во весь рост оперативника, с которым утром уже имел честь познакомиться на допросе.

-- Привет! – улыбнувшись во все тридцать два, сказал Олег, а потом, подмигнув, добавил – А это я.. 

Жмень, расплывшись в извинениях, принялся бодро объяснять ситуацию Петру, на что ему ничего не оставалось, кроме как впустить в комнату новоявленного сожителя.

«Этого-то зачем еще привел, хотя черт с ним, зато, может, дочка приставать теперь не будет».

— Вот, располагайтесь, вещички в шкаф ложите, а раскладушку я к вечеру поставлю, ну один на диване будет, едрен-батон, а хотите, так вообще можете по очереди меняться, чтоб не так обидно, ну разберетесь, думаю, не маленькие! – Жмень был услужлив как никогда.

-- Да разберемся, конечно!  -- с чувством полной уверенности отвечал Синицын -- Верно, Петр?

-- Угу…

-- А чего ты такой хмурый, смотрю, на тебе совсем лица нет! – тут же поинтересовался Олег.

-- Да так, ничего…

-- Да перенервничал хлопец, эка напасть приключилась, едрен-батон, только приехал к нам в школу работать, а тут на тебе и такое горе, не приведи господь, так еще и на глазах все случилось, это ж никакая психика не выдержит!

«Знал бы ты, что не только в этом тут дело!» -- со всем отчаянием подумал про себя Петр.

-- Так, может, я покормлю гостей? - вмешалась вдруг в разговор Соня -- Время как раз обеденное, а вы, небось, есть хотите, проголодались уже?

-- О-о, спасибо большое, может, не стоит? -- забеспокоился Синицын. -- Не ловко как-то!

-- Да нет, я ж все равно дома, вот сама собиралась пообедать и вас покормлю заодно.

-- Ну хорошо, спасибо огромное, очень приятно!

-- Ну молодец, дочка, умница, -- пролепетал Жмень и, приобняв ее за плечи, поцеловал в темя. -- Видите, какую хозяйку вырастил, едрен-батон! Я тоже перекушу, Сонечка, накрывай на стол!

Обед протекал в достаточно дружелюбной обстановке, Соня вела себя как ни в чем не бывало, как будто и не было вовсе казуса, произошедшего пару часами ранее, также Петя отметил про себя, что девушка и не смотрит на Олега таким же вопрошающим взглядом, как на него, удивительно даже, но такое чувство возникло, что он ей как будто бы совсем безразличен, зато, едва их взгляды случайно пересекались с Петром, то огонек нет-нет да и проскакивал в её уставших от  нехватки мужского внимания глазах.

“Ну зачем я ей сдался! Боже мой, как избавиться от этой напасти?!”

Плотно пообедав и непринужденно поболтав о том о сем, гости удалились в свою комнату: Синицын разложить вещи, а Петр попробовать продолжить писать планы-конспекты уроков, Жмень  же отправился в школу далее приводить её в надлежащий вид. Соня, помыв посуду, ушла в магазин за хлебом.

— Вот тут полка есть - грустно показывал уже обжившийся Петр на свободное место в шкафу, Олег аккуратно раскладывал вещи из своей сумки.

Некоторое время Синицын был увлечен процессом, а потом снова обратил внимание на унылого Петра.

-- Да что с тобой, дружище? -- обратился он к сидящему за столом парню и отрешенно смотрящему в пустоту. - Неужто до сих пор под впечатлением от убийства?

Горелик колебался и довольно сильно --  говорить ли об истинной причине его состояния, но какая-та внутренняя злость и обида все же выплеснулась наружу: -- Мне угрожали ножом...

-- Что? Когда? Кто? -- тут же отреагировал профессиональный сыщик в лице Синицына и подсел за стол к Петру -- Что, здесь в Зачепиловке?

-- Угу... Да часа два назад буквально, какой-то урод... Я так понял это тот уголовник, Дондурей, о котором сегодня вам рассказывали

-- Давай на ты, -- непоколебимо выпалил Синицын. -- То есть ты хочешь сказать, что тот бандюган напал на тебя с ножом сегодня?

-- Да, когда я возвращался из школы... Вернее, нет, не возвращался, это уже потом... Ну вышел я на улицу, и этот мужик меня за руку схватил и отвел во двор какой-то и там угрожал ножом, деньги требовал...

-- Да ладно! -- чувствуя легкое возбуждение выкрикнул Синицын. -- Что, прям сегодня?

-- Да! И он был не один, с ним какая-то тетка, но я ее не видел, она в сарае сидела, только слышал, как она с ним разговаривала, мать его, вроде, а потом он меня отпустил, но сказал, что замочит, если я проговорюсь...

-- Ничего себе! Так давай пойдем туда быстрее, ввалим этому козлу! -- тут же с дьявольским задором чуть ли не прокричал Олег -- Пошли, показывай, где это было!

-- Может, не надо... -- засомневался Петр -- Он же на всю голову отмороженный!

-- Надо-надо! Отмороженные это как раз мой профиль, а во-вторых... -- Синицын подошел к сумке и достал оттуда кобуру из-под пистолета. -- Я ж не с голыми руками.

В следующее мгновение кобура была расстёгнута и на свет явился блеснувший холодной сталью Макаров. Синицын легким движением руки заправил его за пояс под рубашку.

Чувствуя, как тело наполняет адреналин, Горелик мелко задрожал, засомневался ещё больше в намечающемся предприятии, но было совершенно ясно, что Синицын имеет самые твердые намерения!

-- Давай вставай, пошли! -- не сказал, а скомандовал Олег и буквально потащил Горелика за руку к выходу из комнаты, а после, словно под гипнозом, ноги парня уже сами понеслись вперед.

За несколько минут наши герои достигли злополучного двора, калитка была не заперта, далее Синицын сказал: -- Ты, если боишься, можешь тут постоять, это точно здесь произошло?

-- Да... -- чуть слышно прошептал Петр, а затем добавил, -- Я, если можно, здесь подожду.

-- Хорошо, если услышишь, что кричу, то зови подмогу, усек?

-- Да..

Оставив Горелика на боевом посту, Олег, крадучись, направился внутрь двора.

Осмотревшись, он смекнул, что двор был небольшой, изрядно заросший травой и сорняками, посреди стояла деревянная покосившаяся хата, чуть в сторону был сарай, совмещённый, по-видимому, с баней и ещё одно сооружение, предназначавшееся, скорее всего, для хранения сена.

Синицын решил действовать решительно, осмотрел двор, и сделав вывод, что он пуст, подошел к входной двери в дом и постучал. Сначала долго никто не открывал, а затем послышался все же с той стороны сиплый женский голос, который довольно грубо произнес: -- Кто?

-- Почтальон, мать! Письмо принес вам, гляжу нет никого, вот решил постучаться в дом! А почтовый ящик не нашел что-то!

-- Какой почтальон? У нас Бабариха письма разносила всегда, сколько я помню!

-- Так я новый, на подмене, приболела она, а меня прислали заместо ее!

Услышав скрежет дверного засова, Синицын напрягся, затем нащупал рукой пистолет под рубашкой.

Через мгновение дверь открылась и взору его явилась низкорослая женщина довольно преклонных лет, хотя сколько ей точно даже навскидку не скажешь, ибо лицо ее было сплошь пропитым. Мало того, она стояла на костылях, на правой ноге красовался гипс.

-- Оперуполномоченный, капитан милиции Олег Синицын! -- ткнув в поморщившуюся физиономию удостоверение, протараторил сыщик -- Мне нужен Владимир Дондурей, он здесь проживает?

Лицо бабы действительно скривилось, да так, как будто она лимон целиком съела: 

-- Нет, не знаем таких! -- давясь собственной хрипотой, отчеканила женщина.

-- Как же не знаете? Вы ведь его мать, не так ли? -- более чем упорно настаивал Синицын, а затем максимально устрашающим тоном, на какой он был только способен, громогласно произнес: -- Где он???

В эту самую секунду плутовка резко повернулась и куда-то в глубь хаты что есть силы прокричала: -- Володя! Тикай! Менты!

-- Ах ты ж тварь... -- сквозь зубы высек Олег и попытался рвануть в обход грозной женщины, но она не дала ему этого сделать, заслонив проход костылем, который уперся в стену и перегородил путь, словно шлагбаум. Пришлось применить физическую силу, прежде чем Олег смог прорваться-таки через препятствие, а потом он еще почувствовал, как его пригрели по спине, но разбираться с полоумной барышней времени не было, Синицын бросился в глубь хаты, выхватывая на ходу пистолет и судорожно смотря по сторонам в поисках своей единственной цели. Но не так-то просто оказалось взять хулигана, он, услышав, крик матери, успел вскочить с дивана, на котором лежал, и сигануть в окно, Олег лишь смог различить мужской силуэт в майке алкоголичке, стремительно спрыгивающий с подоконника на улицу.

-- Стой, сука! – проорал ему вслед Синицын. Подбежав к окну, он успел засечь, как угорелый мужик понесся куда-то в сторону сарая с сеном, Олег, стремглав спрыгнув на землю, бросился за ним.

Через одно мгновение Синицын оказался уже в сарае, там и правда была навалена большущая куча сена, Олег замотал головой по сторонам, выискивая бандита,  но нигде его не увидел, а  потом как гром среди ясного неба пришла озаряющая мысль:  «Так он в сено зарылся, подонок!»

Посмотрев еще по сторонам, Синицын обнаружил вилы, стоящие возле стены и, недолго думая, схватил их в руки.

-- Вылазь сам, пока я тебя не проткнул! – грозно изрек Олег и начал методично ворошить вилами сено, заправив пистолет обратно за пояс.

Но не знал он,  не мог знать молодой и дерзкий опер,  что в эту самую секунду, ковыляя что есть силы на костылях, к нему в сарай приближалась мать злосчастного Володьки Дондурея, но приближалась она вовсе не безоружная, ведь сынок ее был заядлый охотник и ружье в доме аккурат тоже имелось, да стояло всегда на видном месте в прихожей на случай чего, и вот этот случай представился! Упустив нежданного гостя, сумасшедшая женщина,  повинуясь первобытному материнскому инстинкту,  взяла это ружье, а затем перевесив его через плечо за спину, поковыляла прямиком в сарай, где возбужденный до предела Олег Синица разгребал сено вилами в надежде зацепить рано или поздно зарывшегося в него Володьку. И его труды были вскоре вознаграждены, вилы наконец уткнулись в тело изнеможённого от страха мужичка и, может быть, даже поранили его, по крайней мере, он громко взвыл от боли, а после надрывным гласом прохрипел «Сдаюсь!»

-- Иди сюда, зараза! – чуть не лопаясь от ярости, прокричал Синицын и, схватив бандита за руку, потянул на себя, но именно в этот момент произошло очень неожиданное событие для оперативника.

Давясь гневом и злобой, пробивая наглухо забитую глотку клокочущей хрипотой, в дверном проеме на выходе из сарая, как из преисподней, возник ужасный облик матери Дондурея, она стояла, опершись локтями на костыли, а руки ее крепко, что есть мочи, превозмогая боль и физическую муку, сжимали приклад охотничьего ружья, направленного прямиком на Синицына.

-- Брось пистолет и отойди от моего сына, мент поганый! -- леденящим, сдобренным бесконечной ненавистью голосом произнесла обезумевшая мать в следующее мгновение…

 

>>> Третья глава: http://proza.ru/2019/08/21/1325