Нелегко вспомнить то, что происходило почти сорок лет назад. Многие события забыты или полузабыты, многие трактуются их участниками по-разному, а часть участников и вовсе покинула этот мир. Столь же сложно восстановить и правильную хронологию событий. Сначала я слегка тяготился этим, но потом решил: не в этом главное, а в том, что есть яркие впечатления далеких лет, о которых хочется рассказать, и пусть некоторые нюансы тех событий будут не слишком точны, по большому счёту сути происходившего это не меняет.
Приобщение к музыке
Еще в школе мы с друзьями увлеклись рок-музыкой, подружились с гитарами и вскорости уже играли на танцах. Кроме того, мы писали свои песни и, на мой взгляд, получалось это достаточно неплохо. Я намеренно опускаю все подробности того времени, поскольку о нём нужно было бы написать отдельную книгу. В Берёзовском в то время было только две площадки для проведения танцевальных мероприятий: достаточно старый клуб им. С.М. Кирова, находящийся в центре города, и недавно построенный ДК «Современник» на Новоберёзовском поселке. Мы несколько раз переходили из одного в другой, в зависимости от постоянно меняющихся обстоятельств. Менялись и музыканты. Вместо ушедшего в армию барабанщика Сережи Пермякова с нами некоторое время работал Вова Досманов, а еще чуть позже за барабаны сел Саша Марков. Также, место лидер-гитариста Вадика Павлинова, ставшего на три года моряком, некоторое время занимал Валера Парамонов, а затем Саша Деулин. Марков, Парамонов и Деулин были свердловчанами, но с удовольствием ездили в Берёзовский, поскольку жизнь здесь била ключом (так и хочется добавить: «и прямо по голове»). До сих пор, все причастные к этим событиям, помнят искромётную фразу Саши Деулина: «Берёзовский — это анаша!». Здесь всем было хорошо, — творчески работалось и, ненавязчиво, с «огоньком», — отдыхалось. В душе все надеялись, что когда-нибудь судьба улыбнется нам, и мы поднимемся несколько выше уровня танцпола, просто время для этого еще не пришло…
К сожалению, мне тоже пришлось на некоторое время оставить своих друзей и привычный образ жизни, по случаю призыва на действительную военную службу, явившегося прямым следствием моего отчисления из института. Всё бы ничего, но в это время мне шёл уже двадцать второй год, а идти не со своим годом было как–то стрёмно. Пока поезд вёз нас, призывников-уральцев, на восток, в голове у меня, под стук вагонных колес, складывалось что-то такое:
Шпалы — лады. Струны — рельсы. Музыкант пьяница, — пальцы в танце.
Песня одна — лучше повеситься, чем в 21 быть новобранцем.
Накладывать на себя руки я, конечно же, не собирался, но настроение было весьма паршивое. Да, впереди было очень много такого, без чего я мог бы запросто обойтись, если бы был чуточку поумнее, но карты легли именно так, и было уже поздно «пить боржоми». Моя военная служба оказалась на редкость непредсказуемой и до краев наполненной противоречивыми эмоциями. Об этом я тоже обязательно напишу, только в следующий раз, а пока скажу лишь, что потребовалось немало усилии, чтобы более или менее достойно отыграть свою роль в этой трагикомедии, которая продолжалась целых два года. Два года, Карл! А Вадику Павлинову повезло еще меньше, поскольку он «залетел» аж на три года, и к началу моей службы «отбарабанил» уже полтора. Мы с ним перманентно переписывались (как, впрочем, и со всеми остальными друзьями), кроме того, между нами всегда существовала некая незримая творческая связь, в результате которой мы, находясь на огромном расстоянии друг от друга, умудрились даже написать несколько песен.
«Wind of Change»
В то время, когда срок моей службы в СА уже подходил к концу, и я отчетливо понимал, что дембель неизбежен, как крах империализма, в Берёзовском закипала бурная деятельность, обусловленная внезапным появлением Виктора Евгеньевича Смолина. Многие березовчане нашего, и близкого к нашему возраста, хорошо знают, о ком я веду речь. Виктор Евгеньевич был очень способным малым и к тому времени уже успел поработать в составе ВИА (вокально-инструментального ансамбля) на многих концертных площадках страны. Он кое-что повидал, завёл много новых знакомых и, несмотря на свой, в общем-то, одинаковый с нами рост, смотрелся на голову выше. Почему резко закончилось его гастрольное турне, — можно было только догадываться. Хотя, при первом знакомстве с ним, он и казался лапочкой, но при более длительном общении явно проявлялся его непростой характер, и с ним, время от времени, было достаточно трудно найти общий язык. Скорее всего, он просто не ужился со своими бывшими партнёрами по сцене, и некоторые дальнейшие события лишь подтвердили это умозаключение.
Мои друзья в это самое время играли на танцах в ДК «Современник» на Новоберёзовском поселке и Смолин, увидев в их лице неплохой музыкальный коллектив, решил, видимо, с их помощью воплотить в жизнь свои нереализованные ранее амбиции, а может быть и доказать кому-то, что он, Виктор Смолин, если захочет, то может всё. Во всяком случае, его устремления совпадали с нашими. Отличие было лишь в том, что мы не знали, как добиться успеха, а он — знал, и вот, по обоюдному согласию сторон, программа выхода на профессиональную сцену была запущена и начала выполняться. Узнав об этих грандиозных планах, я тоже не терял времени даром. Всё свободное от службы время я играл на гитаре. Когда не хватало времени днем, — играл ночью, закрывшись в ленинской комнате. Как-то раз меня там застукал дежурный по отряду. Он не сделал мне никаких замечаний, напротив, даже выразил искреннее восхищение моей целеустремленностью и работоспособностью, а утром заложил командиру роты, и на разводе, за нарушение распорядка дня, тот влепил мне трое суток ареста с содержанием на гауптвахте. Я особо не переживал. Во-первых, я уже был дембель, и мне было всё «по барабану». Во-вторых, через день в нашем строительном отряде должен был состояться концерт нашего же отрядного ВИА, в котором я был главным действующим лицом. В общем, на нарах в этот раз мне довелось поваляться только одну ночь, а уже на следующий день, по приказу командира части, за мной прислали машину и торжественно доставили обратно в отряд.
Надо сказать, что служить мне довелось в разных городах. Начинал я в Братске, в поселке Гидростроитель, продолжал в Ленинграде, а заканчивал в Тихвине. Это привнесло некоторое разнообразие в процесс несения воинской повинности и улучшило мои познания в области географии. Здесь, в г. Тихвин, в отряде, где военные строители боролись за звание ударников коммунистического труда, ко мне всегда относились с подозрением, поскольку я был «этапирован» сюда, из ленинградской строительной роты, расформированной за полное отсутствие воинской дисциплины. Здесь с меня не спускали глаз и, постоянно, причем абсолютно беспочвенно, пытались уличить в употреблении алкоголя и других грехах, но я сдержался и, назло всем, за целых полгода не выпил ни грамма, и не сходил ни в одну самоволку.
Тем временем, приказ министра обороны был уже не за горами.
«Возвращение блудного сына»
Я вернулся со службы в середине ноября 1975 года, и тут же попал в гущу событий. Репетиционный период был в разгаре. Все горели желанием работать. В группе имел место быть армейский порядок. Приказы руководителя не обсуждались. Смолин сразу же заявил мне, что я буду звукооператором: т.е. пока что я должен буду что-то подключать – отключать, паять, отвечать за работоспособность имеющегося оборудования и т.д., а самое главное, в дальнейшем, кроме всего ранее перечисленного, я должен буду сидеть за микшерным пультом и следить за балансом звучания голосов и инструментов. Это заявление привело меня в некоторое замешательство, хотя я, конечно, видел и сам, что гитаристов у нас было явно больше, чем требовалось (за время моего отсутствия в коллективе появился еще один гитарист-березовчанин — Иван Флек), да и с голосом у меня были некоторые проблемы, а вот с электроникой и электрикой у меня проблем не было, так как я с детства дружил с этими вещами. Я всё это видел и понимал, но всё равно было обидно, ведь последние полгода службы я, можно сказать, спал с гитарой, руководил отрядным ВИА, играл и пел все исполняемые нами песни (не потому, конечно, что очень хорошо пел, просто остальные пели еще хуже). Понятно, что уровень исполнения был далек от профессионализма, но... ведь "тому, что мы умеем делать, мы учимся, делая" и я, естественно, как и все остальные, мечтал стоять на сцене, получив мастер-класс от нашего "маэстро", но Витя быстро укоротил мою раскатанную губу до реальных размеров. Я был несколько не готов к такому развитию ситуации, но заявленные на ближайшее будущее перспективы стоили того, чтобы пожертвовать личными, может быть даже не слишком обоснованными намерениями, ради общего дела, тем более, что нас (я имею ввиду старую гвардию) уже давно связывало нечто большее, чем просто многолетняя дружба, — общая цель и общий творческий процесс.
Справедливости ради, надо сказать, что Витя знал, что делал, по крайней мере в самом начале нашей совместной с ним деятельности. Он сам был неплохим гитаристом и певцом и много времени уделял вокалу и, особенно, — чистоте пения. Перед репетицией обязательно распевались. Во время пения каждый слушал себя и остальных только в наушниках, — это была оригинальная методика, которая давала свои плоды. Дело двигалось, — постепенно назрела необходимость покупки своей звукоусилительной аппаратуры. Сбросились деньгами. Смолин связался с нужными людьми, и мы, в конце концов, купили старую «голосовую» аппаратуру Юрия Антонова. А чуть позднее — еще две самопальные гитарные колонки с усилителями.
Было достаточно далеко до конца репетиционного периода, но тут Вите от кого-то поступило предложение поработать в системе треста ресторанов.
«С корабля на бал»
Витя постоянно «висел» на телефоне и был в курсе музыкальной жизни страны, и многие, видимо, также знали, что у Вити есть ребята, которые рвутся в бой и готовы к «покорению звездных вершин». Смысл же, сделанного ему предложения, заключался в следующем: по стране колесил небольшой цыганский коллектив, который работал исключительно по ресторанам. В программу посещения ресторана включалось выступление артистов, за что с посетителей, естественно, взималась дополнительная плата, но зато во время неторопливого возлияния и поглощения антрекотов, появлялась возможность приобщения к самобытной цыганской культуре. Шоу должно было идти под вывеской «Варьете», следовательно, должны были быть еще и девочки, исполняющие танцы с поднятием ног выше головы. Руководителем этого коллектива был некто Миша Плотников, здесь же работал и его сын в качестве артиста оригинального жанра. Мише нужен был музыкальный коллектив с аппаратурой, сопровождающий весь этот перфоманс. Работать должны были в гостинице «Центральная» г. Бийска, там был большой двухуровневый ресторан, в который входила куча народу. Сева Чикунов поехать не смог, — ему надо было заканчивать институт. Смолин тоже не поехал, сославшись на неотложные дела, но пообещал, что приедет несколько позднее. Поехали мы с Вадиком Павлиновым, Сережа Кузнецов, Ваня Флек и Саша Марков. Поскольку Сева не поехал, взяли бас-гитариста из Свердловска по фамилии Исупов, который работал ранее в группе "О чём поют гитары". Потом подъехал еще и клавишник лет сорока, вообще бог знает откуда (чуть ли не из Пензы). Мне он запомнился более всего тем, что в свободное от работы время курил коноплю и дико хохотал после этого (тащился). Приехали и девочки-танцовщицы, среди которых были две свердловчанки. Когда все собрались, — провели несколько сводных репетиций. Цыгане пели, девочки танцевали канкан, а музыканты аккомпанировали и тем, и другим.
Расселили всех в двухместных номерах в этой же гостинице. Мы, с Вадиком Павлиновым, жили вместе. Вадик меня поил и кормил, поскольку большая часть музыкантов отказалась делить со мной парнас (чаевые), а суточных на всё не хватало. О зарплате же пока речь вообще не шла. Мне, месяц назад вернувшемуся из армии, казалось, что я попал в сказочную страну, где можно бесконечно кайфовать и балдеть, было бы только на что покушать и выпить. А на это деньги, слава богу, находились. Если честно, то делать мне там было нечего. Просто надо было перед началом работы подключить микрофоны и усилители, в крайнем случае, привести в порядок (припаять) оборванные кабели. В процессе выступления редко требовалась какая-либо коррекция звучания, но Смолин приказал всегда находиться на рабочем месте, и этот приказ, несмотря на отсутствие самого шефа, неукоснительно выполнялся. Представление начиналось часов в семь и продолжалось часа полтора, а после — просто играли музыканты, как в обычном ресторане. Поскольку состав был разношёрстный, — нередко возникали конфликты. И мы всегда говорили: «Вот приедет Смолин — Смолин нас рассудит!». Витя сдержал слово и на несколько дней приехал в Бийск. Здесь все артисты этого шоу были столько наслышаны о нем, что встречали как заморского принца и смотрели на него с обожанием, хотя он и не выделялся особой изысканностью в одежде и манерах. Аудит проходил весьма успешно — горничные не успевали выносить из номеров пустые бутылки. Порадовав всех своим присутствием и отдав необходимые распоряжения, Виктор Евгеньевич отбыл в родные пенаты.
Тем временем, изголодавшийся по увеселительным мероприятиям алтайский люд, регулярно делал аншлаги. Гуляли, как и везде, на полную катушку, нередко с выяснением отношений и мордобоем, а заезжие генацвале очень любили повыпендриваться и танцевали перед сценой с полтинниками в руках. Вадик как мог скрашивал однообразие моего участия, а точнее, почти полное бездействие в этом шоу. Однажды, во время представления, я едва не упал со стула, когда взглянув на широко улыбающегося Вадика, увидел у него отсутствие нескольких передних верхних зубов, которые были еще минуту назад. Зрелище было не для слабонервных! Я оцепенел, пока не врубился, что зубы были закрыты черной бумагой, просто в полутьме сцены это было трудно разглядеть. Видя мою реакцию, Вадик вовсю упивался произведенным эффектом, а я — долго не мог успокоиться, сотрясаемый истерическим хохотом.
Здесь же, в Бийске, мы встретили и Новый 1976 год. Помню, что 1 января по телевизору шла премьера фильма «Ирония судьбы или с лёгким паром», но нам так и не удалось толком его посмотреть, поскольку время показа совпадало со временем работы. Все это «ресторанное действо» продолжалось около трёх месяцев. Лично для меня это был заслуженный отдых после двух лет убогой солдафонской жизни. Отработав положенный срок в Бийске, вся команда переехала в Свердловск, где должна была продолжить работу в новом зале ресторана в ККТ «Космос». Там, на втором этаже, как раз заканчивались работы по отделке зала для варьете. По предварительной договоренности мы должны были там работать уже полным своим составом, без сторонних музыкантов, и Смолин очень на это рассчитывал. Однако, где-то наверху всё переиграли, и наше место занял другой коллектив. А из наших пригласили только Сережу Кузнецова, и Кузя, не раздумывая, нас кинул. Забегая немного вперед, скажу, что месяца опять же через три вся эта «шарашкина контора» отбыла в солнечный Магадан. И Кузя уехал с ними. А когда еще месяца через два-три Сережа возвращался домой при неслабых деньгах, ему вздумалось поиграть в поезде в карты с очень симпатичными и интеллигентными попутчиками. Чем это закончилось, я думаю, можно легко догадаться. — Ушло всё, что было нажито непосильным трудом.
ЦНИИПП — временное трудоустройство
Отдохнув в Бийске и набравшись сил, я пошел устраиваться на работу в близкий моему сердцу (я там уже работал после окончания школы), а также и месту жительства институт ЦНИИПП (Центральный научно-исследовательский и проектно-конструкторский институт профилактики пневмокониозов и техники безопасности), и меня с радостью взяли. Вадик Павлинов последовал моему примеру, и тоже оказался востребован. Несколько позже, Сева Чикунов, закончив медицинский институт, пришел сюда же. Нам нужно было перекантоваться несколько месяцев, «довести до ума» концертную программу, и — вперёд. В том, что это произойдёт, никто не сомневался. Иван Флек устроился работать таксистом, — это было очень удобно для всех. Витя частенько просил Ивана повозить его по разным делам, ну а мы, периодически, ездили с ним за пивом. На территории ЦНИИППа, в лесу за мехмастерскими, была удобная беседка, где можно было спокойно посидеть, поговорить и расслабиться, практически не отходя от рабочего места, чем мы регулярно пользовались.
Репетиции продолжались. Теперь мы занимались в клубе им. С.М. Кирова и там же, по выходным, играли танцы. После работы все бегом неслись в клуб, занимались около полутора часов, а около семи, Витя, будто очнувшись от гипноза, вскакивал и кричал: «Бегом в гастроном!» (алкоголь в то время продавали только до 7 ч.). Виктор Евгеньевич в этом смысле мало чем отличался от нас, и ничто человеческое ему не было чуждо. Так, в теплой и дружеской обстановке, заканчивалась, практически, каждая репетиция, но несмотря ни на что, прогресс в исполнительском мастерстве был, и весьма заметный.
В День молодёжи нас обязали выступить на городском стадионе, а мы, к сожалению, еще не были достаточно готовы. Тогда Витя пошел на рискованный шаг — мы записали фонограмму. Не «минусовку», а полностью вокал с инструменталом. Записали на позорном советском магнитофоне. Не в студии, а в простой комнате! Я очень боялся, что подведет магнитофон, как это частенько случалось, к тому же Виктор Евгеньевич пообещал, если что, спустить с меня три шкуры, хотя от меня, в данном случае, мало что зависело. Но произошло чудо! Всё прошло как по маслу! Никто ничего не понял, даже Кузя, вернувшийся к тому времени из Магадана и сидевший зрителем на трибуне. Это была, пожалуй, первая и последняя фанера в нашей работе на сцене.
«Дорогая моя столица…»
Вскоре со мной случилась очередная история, коими была богата вся моя, к тому времени еще не слишком длинная, жизнь. Сашу Савенко, из лаборатории «Вибрация и шум», (ЦНИИПП) послали в командировку в Москву, а ему скучно было ехать одному, и он пригласил меня «за компанию», хотя я и работал в другой лаборатории. Я, конечно, согласился. Во-первых, — я до этого ни разу не был в Москве. Во-вторых, — хотелось повидаться с товарищем, Васей Меркуловым, с которым мы вместе служили. Быстро уладили все формальности и собрались в путь. Узнав об этом, кто-то из знакомых ребят попросил меня купить в Москве электрогитару и дал 200р. Саша Савенко хорошо знал Москву и окрестности, и по его инициативе мы остановились в поселке городского типа Менделеево, неподалеку от станции Крюково. «У деревни Крюково погибает взвод» — пророческие слова из всем известной песни… Мы с Сашей быстро сделали все необходимые дела, и я полетел искать своего товарища (Красная площадь и Мавзолей, меня, почему-то, мало интересовали). Встреча была очень эмоциональной, мы вспоминали места боевой славы и пили за крепкую солдатскую дружбу. Хорошо еще, что я предварительно сказал Васе где живу. Он был стойкий оловянный солдатик, и поздно вечером, на финише нашей встречи, закинул меня в нужную электричку. Проснулся я в полной темноте и тишине. При мне не было ни шмоток, ни документов, ни денег. Вагон стоял в отстойнике на ст. Крюково. Чтобы попасть в п. Менделеево, надо было выходить одной остановкой раньше. Мысли путались, и я никак не мог сообразить, что делать дальше. Тут мне крупно повезло: на вокзале (ночью!) нашелся человек на машине, который ехал в нужную мне сторону и довез меня за «просто так». Спасибо ему, как и Саше Савенко, который взвалил на свои плечи материальную заботу по моей доставке домой. На всякий случай я написал заявление в отделении железнодорожной милиции по поводу кражи, в результате чего паспорт через несколько месяцев прислали мне по почте в таком непотребном виде, что его стыдно было брать в руки. Впрочем, это уже не имело значения, поскольку к тому времени у меня был новый документ, удостоверяющий личность.
Москвичи рассказывали, что в то время в поездах ближнего следования промышлял один субъект, по кличке «выключатель», он по ночам шастал по вагонам последних электричек, бил одиноких пассажиров по голове и забирал всё, что было в наличии. А меня и бить-то не надо было… Смолин, когда узнал об этом, был вне себя от гнева. Он кричал и топал ногами, но в итоге поступил по-товарищески, — выплатил за меня мой долг, а мне поставил жирные -200 р. в своей толстой амбарной книге, в которой он учитывал все доходы и расходы нашего коллектива и каждого его члена в отдельности.
Знакомство с будущей женой
Подготовка к гастролям продолжалась. Каждый делал своё дело. Смолин опять был занят телефонными переговорами, а я занимался изготовлением различных аксессуаров, которые нам должны были скоро пригодиться. В частности, по просьбе Вити, я изготовил стробоскоп. Это, попросту говоря, фотовспышка, которая делает не одну, а целую серию вспышек с частотой, которую можно регулировать. Она выхватывает из темноты определенные сюжеты и, если двигаться на сцене нужным образом, то получается довольно захватывающее зрелище.
В конце августа в ЦНИИПП прибыло несколько девушек по распределению, и я познакомился со своей будущей женой. Случилось это достаточно своеобразно. 31 августа Сева, Вадик и я притащились утром в институт со страшного бодуна. Жить не хотелось. Так мы и страдали бы еще неопределенное время, но тут прибежал Вадик и закричал: «Чуваки, мы спасены! Пошли быстро за мной!». Вадик был шустрый и находчивый товарищ, не зря он отслужил три года в морфлоте. Он привел нас с Севой к двум новеньким девчонкам. Одну звали Таня, другую — Лена. Мы несколько мгновений с интересом смотрели друг на друга. Они изучали нас, а мы — их. Потом одна из них достала из стола бутылку хереса. Девчонки не пили, а мы выпили эту бутылку на троих и жизнь снова стала налаживаться. Потом Иван привез нам пива, и мы полдня пили его в беседке, в лесу. До нашего отъезда оставалось несколько недель. Позднее Лена призналась, что когда мы уехали, она часто писала мне письма, а поскольку отправить их было некуда, — она складывала их в ящик стола…
Почти все было готово, уже заказывали сценические костюмы, и тут Сережа Кузнецов стал проситься обратно в наш коллектив. По этому поводу Смолин собрал комсомольское собрание. Мы вынесли Сереже общественное порицание и, конечно, простили. Он был моложе нас всех, и был для нас почти что "сыном полка".
Липецкая филармония
Наконец, в конце сентября все организационные вопросы были согласованы и Витя дал отмашку. Мы быстро уволились, собрали чемоданы и помчались в неизведанное. Наша профессиональная работа на сцене началась в Липецкой филармонии.
Как правило, при приеме на работу претендентов прослушивает аттестационная комиссия, которая, при положительном решении, определяет величину оплаты труда артиста или музыканта в виде ставки за концерт. При этом утверждается репертуар и, не дай бог, отойти от него хоть на шаг. Ни о какой «фирме» не могло быть и речи, но мы всегда, на свой страх и риск, вставляли в концерт несколько англоязычных песен, за что неоднократно получали по голове, ведь на любом концерте находились «доброжелатели» не только в лице партийных работников разных рангов, но даже и простых граждан — ревнивых хранителей социалистической морали. Короче говоря, мы были утверждены, получили название «Российские ребята» и начали работать. К нам еще «подцепили» двух солистов-вокалистов (муж и жена) и конферансье. Первые города, в которых мы побывали: Белгород, Ржев, Вышний Волочёк, и Углич, со своим знаменитым часовым заводом, были какими-то серыми, невзрачными и унылыми, по крайней мере так нам показалось, хотя осенней депрессией мы, вроде, не страдали. Концертным администратором нашего коллектива был Геннадии Михайлович Пронашко. Фамилия его, видимо, не располагала к доверительному общению, поэтому он взял себе псевдоним — Костров. У Гены был поломан нос, как у профессионального боксера, по всей видимости, когда-то он неслабо получил в «торец». В молодые годы Пронашко-Костров, наверняка был артистом, потому что когда он начинал нам рассказывать что-нибудь (а он мог рассказывать долго), мы катались по полу от смеха. Он создавал видимость бурной деятельности, однако, все шло не так гладко, как хотелось бы. Количество концертов было не слишком большим, суточные выплачивались не вовремя. Дошло до того, что Иван с Севой крепко его припугнули, зажав в тёмном углу. Когда пришла пора получать зарплату, то оказалось, что ее величина явно не соответствовала нашим ожиданиям. Но здесь вопросы были уже и к администрации филармонии. Назревал конфликт. Смолин пытался сначала решить вопрос по-хорошему, но ничего не получилось, и он заявил нам, что пойдет к прокурору. С этого момента у нас появились некоторые сомнения в адекватности его поведения, хотя некоторые подозрения бывали и раньше. Мы пытались отговорить его, ведь всем нам интуитивно было понятно, чем все это может закончиться. Но Витя закусил удила. С нами он никогда не советовался и всегда повторял одну и ту же фразу, я приведу ее почти без купюр: «Мальчики, когда вы писали на первый снег, я уже давно все это схавал и …».
Прокурор выслушал Витю, и сказал, что примет соответствующие меры. И меры были приняты. — Нас уволили с работы и занесли в черный список. Отныне путь на сцену нам был заказан.
Неожиданный поворот
Теперь уже не помню, каким образом, но Смолину все-таки удалось убедить кого-то на самом верху этой пирамиды шоу-бизнеса, что мы не стукачи, а просто отчаявшиеся борцы за собственные права, немного перегнувшие палку. Нам поверили, тем более, нас уже многие видели и знали, что мы вполне прилично работаем. Так же, по всей видимости, в дело вмешался «Его Величество Случай». Дело было так: срочно нужен был коллектив с аппаратурой для обеспечения концертов Льва Лещенко в Черкассах (центральная Украина), а мы как раз сидели без дела и были готовы на любые условия, лишь бы работать. Конечно, такого предложения не ожидал никто. — Работать первое отделение на «разогреве», как это сейчас принято говорить, у Льва Лещенко и ансамбля «Мелодия» практически в самом начале нашей гастрольной деятельности, — в это даже трудно было поверить! Тем не менее, все было именно так.
Лещенко почти всегда выступал с ансамблем «Мелодия». Этот ансамбль был основан Георгием Гараняном при Всесоюзной фирме грамзаписи «Мелодия». Там работали отличные музыканты, это были профессионалы высокого класса. И тем более приятно, что мы не ударили в грязь лицом.
Лев Валерьянович приезжал за несколько минут до начала его выступления на черной «Волге», и так же стремительно уезжал по его окончании. С ним мы практически не общались, за исключением того, что на самой первой (и единственной) репетиции Леве почему-то не очень понравилось звучание аппаратуры, тогда Ваня Флек забрался на сцену и начал учить его петь «в наши микрофоны», а мы с Севой, сидя в зале, покатывались со смеху. Иван был человеком без явно-выраженных совковых комплексов, может быть, как-то сказывались его немецкие корни. Он был очень обаятелен и легко вступал в контакт с любыми людьми, к тому же, он был еще и неплохим переговорщиком. По молодости, когда в жестких разборках выясняли, кто круче, «первомайские» или «февральские», благодаря Ивану не раз удавалось избежать крупных потерь. Но не всегда противостояние заканчивалось мирным исходом, — помню, как-то после очередного выяснения отношений, он пришел на репетицию с фингалами.
Естественно, люди шли «на Лещенко», а мы были для них вынужденной нагрузкой, обязательным довеском, и в самом начале первого отделения они именно так и относились к нам. Но чуть позже в их глазах начинала появляться заинтересованность, и они уже более внимательно смотрели наше выступление. Даже музыканты «Мелодии», особенно первое время, стояли за кулисами и внимательно слушали, — им нравилось, как пели наши ребята! Вокал у нас был, действительно, на очень высоком уровне, трёх- и четырехголосие звучало чисто и ровно, и в этом была заслуга Вити Смолина. Он, также, всегда сам настраивал все гитары и старался не допускать ни малейшей фальши, ни в звучании инструментов, ни в вокальных партиях.
Лев Лещенко, без всякого преувеличения, был великолепен, он был молод, красив и находился на пике популярности, его песня «День Победы» имела потрясающий успех. С первой минуты и до конца концерта ко мне шли записки (я же сидел в зрительном зале) с просьбой исполнить эту песню, а я просто складывал их на микшерный пульт, так как эта песня, конечно же исполнялась, и она была заключительной в концерте. Трудно передать, что творилось в зале во время исполнения этой песни: равнодушных не было, многие вытирали слезы, некоторые слушали стоя. А ведь эту песню долгое время не выпускали в эфир. Она не нравилась некоторым высокопоставленным совдеповским маразматикам, как на радио, так и на телевидении.
Хорошие слова хотелось бы также сказать о музыкантах «Мелодии». Несмотря на их достаточно высокий статус, не было ни малейших признаков «звездной болезни». Это были простые, доброжелательные и общительные люди, почти все из них были старше нас. Они прекрасно понимали, что зарабатывали деньги на нашей аппаратуре и считали своим долгом как-то нас отблагодарить. После окончания последнего концерта у нас оставался только час до отправления поезда, а нужно было еще собрать всю аппаратуру и смотать провода и кабели. Но они все равно организовали стол, и мы еще успели выпить с ними за совместную работу.
В Черкассах мы отработали 5 или 6 дней по 3 концерта в день, и зал был всегда забит до отказа. При получении зарплаты мы расписались за 17 рублей за концерт, а получили по 9. Таким образом, мы «прошли проверку» и могли снова работать на просторах нашей необъятной Родины. Говорили, что Лещенко получал по 150 р. за концерт. Сколько зарабатывал его концертный администратор, — одному богу известно. Ходили слухи, что некоторые, наиболее продвинутые организаторы концертов, набивали целые стадионы, продавая списанные билеты. Нетрудно себе представить, сколько денег в этом случае можно было положить в карман. Да, понятия «шоу-бизнес» в то время еще не было, но это не меняло сути дела. Арт-индустрия существовала, и покоилась на трех китах. Это были три влиятельных администратора: Кондаков, Смольный и Спектор. Нам довелось поработать с каждым из них, а Лещенко, если мне не изменяет память, всегда работал с Кондаковым.
Продолжение «эпопеи»
Следующей яркой точкой нашей деятельности на этой ниве была совместная работа с Геннадием Хазановым в Сумах (северо-восток Украины), где мы снова работали первое отделение. Хазанов был тоже очень популярен в то время, и народ на него валил валом. С ним работал конферансье Альберт Писаренков, который слегка «разбавлял» его выступление. Он классно играл с залом в буриме и читал стихи очень талантливого поэта постреволюционного периода Дмитрия Кедрина. Я до сих пор помню начало одного из них:
Никанор первопутком ходил в извоз,
А к траве ворочался до дому.
Почитай, и немного ночей пришлось
Миловаться с женой за год ему!
Ну, да он был старательный мужичок:
Сходит в баньку, поест, побреется,
Заберется к хозяюшке под бочок —
И, глядишь, человек согреется.
Это стихотворение называлось "Как мужик обиделся". Если кто-то заинтересуется продолжением, то может без труда найти его в «паутине». Поверьте, оно того стоит, как и второе, потрясающее стихотворение Кедрина, которое читал Альберт, — «Зодчие».
Комментировать выступление Хазанова бесполезно, его надо слышать и видеть. Зал, естественно, умирал от хохота. Мы работали несколько дней на одной площадке по 4 концерта в день! — И в зале никогда не было свободных мест. По завершению этого цикла Геннадий Викторович с Альбертом подошли ко мне и попросили помочь им уехать на следующий день в аэропорт. Проблема была в следующем: в Сумах продавался хрусталь, который был достаточно дефицитен в других районах страны, и они основательно затоварились. Чемоданов было много, и они не могли их все унести. Я согласился, и мы договорились встретится утром в кафе, чтобы вместе позавтракать. Во время завтрака они юморили, как бы между делом, да так, что от смеха я несколько раз чуть не подавился. Я помог им загрузиться в такси, а в аэропорту — сдать чемоданы в багаж. После чего они дали мне «четвертак» на обратную дорогу и мы распрощались. В дальнейшем нам еще приходилось работать вместе в «сборных солянках».
Кроме работы с популярными гастролёрами, у нас было много и «будничной работы», когда мы одни «тащили» целый концерт. Большей частью, это был достаточно тяжелый труд. Конечно, относительно легко работать неделю на одной площадке, скажем, по 2 концерта, хотя отпеть и отыграть 4 часа — это тоже непросто, ведь при этом надо еще и активно двигаться. Большим плюсом в этом случае было то, что не надо было каждый раз собирать и разбирать аппаратуру, сматывать и разматывать шнуры и кабели. Но ведь мы, бывало, работали и по 4 концерта в день с переездами! А это уже была работа на износ. Количество аппаратуры в первое время у нас было не слишком большим, тем не менее, все-таки тянуло где-то на полтонны. Эти полтонны перед концертом надо было выгрузить, перенести на себе, подключить и настроить. А по окончании — все те же действия, только в обратном порядке. И так 4 раза! После такой работы, даже несмотря на молодость, мы просто валились с ног от усталости. А во многих старых домах культуры концертные залы были на втором, и даже (были такие случаи), — на третьем этаже! Вот это уже был египетский труд! Ребятам приходилось тяжелее, чем мне, ведь после таскания аппаратуры им нужно было еще и играть на инструментах «зажатыми руками».
Работа не всегда была стабильной. Как-то мы надолго застряли в Калинине (Тверь). Кончались деньги. Неутомимый Вадик Павлинов нашел для нас с ним халтуру, — нужны были грузчики при переезде с квартиры на квартиру. Увидев объём работы, я тихо ужаснулся. Необходимо было спустить с четвертого этажа огромное количество мебели и прочего барахла, но отступать было уже поздно. И это были только цветочки. Когда мы приехали на новую квартиру, я ужаснулся вдвойне. Поднять весь этот хлам нужно было на седьмой этаж! Лифт (а как же иначе?!) не работал. И, самое главное, нам за это не заплатили! Просто накормили-напоили и дали еще бутылку с собой. Я готов был убить Вадика за такую подставу. Мы приползли в гостиницу и, хотя еще было достаточно рано, завалились спать, а перед этим, добрый и заботливый Вадик выставил принесенную бутылку водки на стол и неуверенным почерком нацарапал для всех остальных записку: «Чуваки, кирните ради Христа!». Я хорошо запомнил эти слова, потому что на этом листке бумаги были записаны нужные мне номера телефонов, и он потом еще очень долго валялся у меня в чемодане.
Практически во всех филармониях нам навязывали «левых» людей. Отказаться было нельзя. У каждого администратора были свои друзья-артисты, или просто знакомые, которые сидели без работы. Иногда это были вполне приличные люди, в том числе и с профессиональной точки зрения, а иногда — не очень. И еще, — в то время количество концертов было ограничено — 24 в месяц. С таким количеством невозможно было много заработать, так как ставки у нас были невысокие. Но обходные пути всегда находились. Например: работа на фонды другой филармонии. Заключался договор на определенное количество концертов, и — работа продолжалась. Ну, то есть, как всегда у нас в стране. Нельзя, но если очень хочется, то — можно.
Перед самым Новым годом мы приехали Москву и «тормознулись» здесь, пока решался вопрос о переходе в другую, Кемеровскую филармонию. Концертов не было, и мы занимались кто чем хотел. Жили в самом центре, в гостинице «Бухарест», — пять минут ходу до Красной площади. Я каждый день ходил в ГУМ, там, частенько, на прилавках появлялись какие-нибудь дефициты. На праздник приехала жена Смолина — Татьяна, Севина жена — Людмила и жена Вадика — Ирина. Новый 1977 год встречали, как полагается, — шумно и весело, под бой Курантов, которые были и били совсем рядом.
Кемеровская филармония
После Москвы мы заехали ненадолго домой, отпраздновали Старый Новый год на квартире у Вадика Павлинова, сговорили поехать с нами Сережу Пермякова и, немного отдохнув, укатили в Кемерово. Новым нашим «хозяином» стал Гера Спектор, из вышеуказанного списка «трех китов». Здесь нам сделали новые красивые афиши с фотографиями, — теперь мы стали ВИА «Время». Гера «влил» в наш коллектив свою сестру Аню, певицу, надо сказать, никакую, и еще одного паренька из Липецка, — Петю Лощинина. Петя был способный паренек. Он сочинял свои песни, пел и играл на гитаре. В этой же филармонии работал известный тогда ансамбль «Лейся песня». В их составе была очень сильная медная группа и замечательный певец Влад Андрианов, а их руководителем был небезызвестный ныне Михаил Шуфутинский. Тогда он, правда, не пел (как солист), а скромно сидел за роялем. Ансамбль «Лейся песня», кстати, был лауреатом премии Ленинского комсомола Кузбасса. Несколько позднее мы работали с этим коллективом дважды: в г. Ленинск-Кузнецкий в Кузбассе, и в Ворошиловграде (Луганске) на Украине. В этой филармонии с нами некоторое время работал в качестве конферансье Давид Усманов (Галинский Давыд Абрамович). Несколько ранее он был конферансом у «Лейся песня». Это был очень харизматичный мужчина с шикарными усами. Он писал стихи и был автором слов нескольких, популярных тогда песен. Еще он курил трубку, наполняя все вокруг неповторимым ароматом табака «Золотое руно».
В Кемеровской области мне запомнились такие города, как Анжеро-Судженск, Белово, Прокопьевск и Берёзовский. Да, да, в Кемеровской, как и в Свердловской области, тоже был город Берёзовский, мало того, там, как и у нас, был ещё и дом культуры им. Кирова, и мы в нем работали. В шахтёрском городе Анжеро-Судженск снег был чёрным от угольной пыли, а на площадке, где мы должны были работать (кажется, это был кинотеатр) жутко пахло, поскольку на днях здесь травили мышей или крыс. Здесь же у нас вышел из строя голосовой усилитель, — как оказалось, была повреждена изоляция обмотки силового трансформатора. Смолин был очень раздосадован и приказал мне срочно, т.е. к завтрашнему дню, восстановить работу усилителя. Задача была не из простых: во-первых, требовался медный провод соответствующего диаметра, который и в большом-то городе не всегда найдешь, во-вторых, необходимо было перемотать трансформатор, для чего требовались определенные условия и оснастка. К счастью, даже в этой дыре в самом конце рабочего дня удалось найти подходящий провод в каком-то захудалом электроцехе. Остальное уже зависело только от меня. Ночью, сделав необходимые приспособы, я благополучно перемотал этот злосчастный трансформатор и наша работа продолжилась дальше.
«Или грудь в крестах, или голова в кустах»
Под своим новым именем мы проработали не слишком долго. Видимо Геру не устраивала прибыль, которую мы приносили, ему хотелось ещё больше, и он принудил нас выступать под именем «Лейся песня». Известно, что в восьмидесятых по стране колесило не меньше десятка групп «Ласковый май», но тогда были «смутные времена», а в семидесятых — это было чрезвычайно дерзкое мероприятие, тем более, что мы должны были ездить по Кемеровской области, где всех музыкантов этого ансамбля знали в лицо и поимённо. Однако, мы сильно не кочевряжились, так как уже знали, как убирают неугодных музыкантов. О тех временах Сева обычно говорил: «Тюрьма по нам плакала…», и это было совсем недалеко от истины.
Начался «чёс». На музыкальном жаргоне это означало очень плотную работу по всем крупным и мелким площадкам (всё подряд). Мы работали даже по леспромхозам, куда музыканты «Лейся песня», я думаю, вряд ли поехали бы. В леспромхозах в то время можно было неплохо отовариться. Сельмаг, можно сказать, был мини прототипом современного супермаркета, там в одной маленькой комнате продавалось всё: еда, одежда, обувь, инструменты и пр. Там некоторые из нас купили монгольские дублёнки и кожаные куртки, японские рубашки и очень красивые японские женские платки. Если учесть, что в то время в стране был дефицит всего, то это была золотая жила для спекулянтов. Японские рубашки тут же стали использовать в качестве «концертных», — смотрелись они, в сравнении с нашим «одеянием», очень неплохо.
Чтобы хоть как-то соответствовать известной группе, нам пришлось выучить несколько хитов «Лейся песня», но это не спасало от массы вопросов, которые нам бесконечно задавали: «Где Влад Андрианов? Где Миша Шуфутинский? Где? Почему? Что случилось?» Вопросы сыпались как из рога изобилия, и в основном на меня, так как я был ближе всех к этим, ничего не понимающим людям. Я сначала краснел и смущался, но потом освоился, набрался наглости и стал очень реально врать и сочинять всякие небылицы и, надо сказать, очень многие даже верили.
Мы всё-таки благополучно закончили эту сессию, хотя запросто могли «загреметь под фанфары». Но нас все-таки ждал неприятный сюрприз, правда, с совсем другой стороны. Наш барабанщик Саша Марков сказал, что в следующую поездку он с нами уже не поедет. Хоть и говорят, что незаменимых людей не бывает, но все это только красивые слова. Саша был не только профессиональным барабанщиком, но и виртуозным пианистом. Мы, например, исполняли в концерте песню The Queen «Love of my life», где Саша выходил из-за барабанов, садился за рояль, играл и пел вокальную партию. Конечно, в данный момент его никто не мог заменить. И это только один из многочисленных примеров.
Саша во многом был своеобразным человеком. Например, вспоминается такой случай: мы как-то сидели в абсолютно пустом концертном зале Кемеровской филармонии и слушали, как Саша на сцене играл на рояле джазовую композицию. С нами рядом сидела и Люба Маркова, жена Саши. Она тоже путешествовала с нами, т.к. была костюмером нашего коллектива. Вдруг, со страшным грохотом, рядом с Любой упал здоровенный кусок лепнины с потолка. Только чудом ее и нас не зацепило, пыль стояла столбом. Люба в шоке бросилась на сцену и срывающимся от волнения голосом закричала: «Саша, меня только что чуть не убило!». На что Саша, не переставая играть, невозмутимо сказал: «Не мешай, Люба, видишь, я Оскара Питерсона играю?».
Причина ухода от нас Саши была следующей: Гера Спектор пригласил его барабанщиком в «Лейся песня» на место Владимира Заседателева, Саша дал согласие и, уезжая с нами домой, оставил свою ударную установку на складе филармонии. Примерно в это же время, как нам потом рассказывали, Гере «сели на хвост» наши доблестные советские сыщики, но он, буквально в последний момент, успел-таки ускользнуть в Австрию, а чуть позднее перебрался в США. Но, — «не долго музыка играла, не долго фраер танцевал» — через некоторое время его, в составе преступной группировки, взяли уже местные копы за продажу разбавленного бензина. После этого бегства договор между Сашей и Герой оказался автоматически аннулированным. Саша так и не стал участником известного ансамбля, а мы, вскоре, уже работали в другой филармонии с другим барабанщиком. Саше пришлось снова ехать в Кемерово за своей установкой, а потом мы узнали, что он устроился на работу в один из ресторанов Новороссийска, где мы и встретились года через полтора, летом. Там же, в то же самое время, отдыхал и Вадик Павлинов с женой Ириной.
Донецкая филармония
Выехав из Кемерово домой мы ещё не представляли, что будем делать дальше, поскольку работа в этой филармонии закончилась для нас с бегством нашего администратора. Чтобы не терять времени даром, и одновременно немного укрепить наше материальное положение, мы решили дать серию концертов по «хацапетовкам» родного Березовского района. В это же время должны были войти в программу «новички»: наш новый барабанщик Дима Злоказов, пианист Леша Хоменко, которого ныне можно увидеть в качестве клавишника на концертах Александра Новикова, и трубач Вова Троеглазов. Все они были свердловчанами. Пока суд да дело, Смолину удалось договориться о нашем трудоустройстве с Донецкой филармонией. Мы, в общем, были уже готовы — «бедному собраться, только подпоясаться» — и отбыли к месту назначения. Сережа Пермяков с нами больше не поехал. Видимо, должность грузчика ВИА не слишком ему импонировала, и он решил заняться более серьёзными делами. Зато в этот раз с нами поехал Володя Туманский, который, много-много лет спустя, стал настоятелем храма Пресвятой Богородицы в Берёзовском.
До работы в Донецкой филармонии мы уже бывали в Донецке. Здесь нас даже приглашали записаться на местное радио, где мы и записали несколько песен. Через много лет, когда выяснилось, что у нас, практически, нет своих записей, я нашёл в интернете сайт Донецкого радио и сделал запрос, но девушка, технический редактор, ничем не смогла меня порадовать, — записи нашей группы не были обнаружены в архиве радиокомпании.
Донецк — один из немногих городов бывшего Союза, который мне очень понравился. Он был просто до безобразия чистый, ухоженный и зеленый, а в газонах крутились фонтанчики, выбрасывая струйки воды, которые искрились всеми цветами радуги. Представить себе не могу, как выглядит этот город теперь, после АТО, а также Горловка, Енакиево, Ясиноватая, Макеевка, Артемовск и другие города Донецкой области, в которых мы тогда побывали с выездными концертами.
В Донецкой филармонии в то время работала Тамара Миансарова («Пусть всегда будет солнце…» — песня нашего детства). В тот день, когда мы там появились, она сдавала программу. Тамара была уже «женщиной в возрасте», но еще очень даже заводная. А через несколько дней программу приняли и у нас. Мы стали работать с администратором Валерой Гольденбергом. Начало, как всегда, было обнадёживающим. Было несколько интересных «солянок», например, в Запорожье работали во дворце спорта с Иосифом Кобзоном и Людмилой Сенчиной. Еще там был ВИА «О чем поют гитары». Примерно тем же составом, плюс Геннадий Хазанов, работали в Донецке тоже дворец спорта. Но, пожалуй, самым интересным событием была работа с «Лейся песня» на летнем стадионе в Ворошиловграде (Луганске). Я сделал тогда очень хорошую запись с этого концерта, и мы много раз давали ее слушать всем, кто просил. Однажды, ее просто не вернули…
Кроме этого у нас был еще выезд в г. Жданов (Мариуполь), где мы дали концерт для рабочих прямо на территории металлургического завода. Дорога в Жданов долгое время шла прямо по побережью Азовского моря и сопровождалась бесконечной чередой пляжей. Было жарко и мы, тормознув водителя автобуса, рванули купаться. Но не тут-то было, — даже в ста метрах от берега воды было по колено, и вдруг, далеко-далеко впереди мы заметили… коров, стоящих в воде! Это был полный облом. Пришлось ехать дальше не солоно хлебавши. А еще мы работали в Темрюке, там берег Азовского моря был более привлекателен для купания, но зато угнетал сильный запах тины, гниющих водорослей и несвежей рыбы. В общем, мелкое Азовское море не оставило у меня почти никаких положительных впечатлений. Когда же мы жили в самом Донецке, то ходили купаться на Кальмиус. Эта река протекала, практически, через центр города, и от гостиницы до нее было рукой подать.
К сожалению, в Донецке повторился «Кемеровский сценарий» — Валерой Гольденбергом заинтересовались следственные органы. Заниматься нами стало некому, хотя надо отдать должное администрации филармонии, которая, по мере возможности, пыталась обеспечить нас работой. К нам подключили дополнительных артистов, которые, видимо, тоже сидели без дела. Это была Ксанка, из «неуловимых», настоящее её имя Валя Курдюкова, и ее муж, цыган, — Боря Сандуленко. Она делилась воспоминаниями о съёмках фильма, а он — пел цыганские песни. Еще некоторое время с нами ездил композитор Алексей Зубков, который рассказывал зрителям о своем творчестве. Конечно, долго так продолжаться не могло, — напряжение нарастало, а концертная деятельность снижалась, пока не подошла к нулю.
Мы пытались критически подойти к этой ситуации, в частности, объяснить снижение нашей востребованности не только сложившимися обстоятельствами, но и актуальностью своего репертуара и поведения на сцене. Мы уже давно говорили Смолину, что пора отходить от исполнительского штампа, который он нам навязал в самом начале. Мы и тогда были от него не в восторге, но сначала слишком сильно не возникали. Мы говорили Вите, что надо менять репертуар, что надо по-другому двигаться на сцене, и много чего мы еще ему говорили, но он ничего не хотел слышать. «Чему вы можете меня научить?» — отвечал он нам, и все время повторял свою излюбленную фразу, которую я уже приводил выше.
«Надежда умирает последней…»
Мы сидели в Донецке в гостинице «Украина» и, в который уже раз, пытались что-то доказать Смолину. Разговор уже давно шёл на повышенных тонах с переходом на крик. В конце концов, Витя сказал: «Да пошли вы…» и еще что-то типа: «Приползете скоро домой нищие…» — собрал чемоданы и укатил. Вслед за Витей уехал барабанщик Дима Злоказов. Уехал также и наш старый друг, автор музыки большинства наших песен — Вадик Павлинов, — у него незадолго до этого родилась дочь, и жена предъявила ему ультиматум: или семья, или гастроли. Наше незавидное положение в тот момент, по всей видимости, помогло ему сделать этот непростой выбор.
Оказавшись у «разбитого корыта», мы лихорадочно соображали, что делать дальше. Деньги заканчивались, в том числе и оплата за гостиницу. Ползти домой нищими не очень-то хотелось. Даже если бы мы сподвигнулись на этот шаг, денег на дорогу все равно не было. Решено было срочно браться за телефон и обзванивать филармонии, администраторов и музыкантов, с которыми мы когда-либо сталкивались за время гастрольной жизни. Может быть, кто-то из них смог бы нам что-нибудь предложить. Переговорами занялся Володя Туманский, он уже приобрел некоторый опыт в администраторских делах, у него были какие-то номера телефонов и фамилии нужных людей, правда их было не так уж и много, зато у Туманского был твердый характер и очень представительный голос. Также решено было ввести режим жесткой экономии, — расходы только на еду и на телефон.
Прошло несколько дней. Результатов не было. Денег тоже. Мы вывернули карманы и собрали всю оставшуюся мелочь. Получилось негусто. Мы уже не ходили в столовую. Ели только хлеб и пили чай без сахара. Настоящий праздник случился, когда Иван нашел в своем чемодане рубль, который завалялся где-то за подкладкой. Все, как дураки, бросились проверять свои чемоданы, однако, праздник больше не повторился. Иван, плюнув на все знаки приличия, пошел на улицу продавать своею золотую печатку, но ее никто не покупал. Настоящая катастрофа должна была грянуть завтра. До конца оплаты за гостиницу оставались одни сутки…
Был, правда, один выход, из этого провального положения, но никто не хотел им воспользоваться, или не мог. Никто не хотел позориться перед родственниками и просить денег. Я был почти уверен, что Вова, Сева и Иван не будут звонить, а Кузе, даже если бы он и позвонил, никто ничего бы не дал. Вариант оставался только один. Наличных денег не было совсем, но из гостиницы можно было звонить в кредит, и я, задвинув свою принципиальность в дальний угол, позвонил маме и, не вдаваясь в пространные объяснения, попросил её срочно, телеграфом, выслать двести рублей. Она, видимо, сразу поняла, что у нас есть серьезные проблемы, поэтому согласилась, не задавая лишних вопросов.
Обычно, деньги телеграфом шли два-три часа, не больше. Я дежурил на телеграфе и уже достал там всех, но денег все не было. Я снова рванул в гостиницу звонить, и мама сказала мне, что по какой-то причине не было связи и телеграф просто не работал. Деньги все-таки пришли, и мы, в последний момент, успели заплатить за свои номера. А потом был праздник души и тела, — мы, наконец-то, нормально поели, впервые за много дней. Туманский снова «повис» на телефоне. Ему, наконец-то, удалось связаться со Смольным (администратором, а не штабом Октябрьского переворота 17 года; хотя для нас этот звонок был событием не меньшей значимости, чем ВОСР для нашей многострадальной Родины). Смольный посоветовал Туманскому обратиться к Вадиму Зорину, руководителю ВИА «Алые маки» и, с этого момента, фортуна, жестко испытав нас на стойкость и прочность, снова стала поворачиваться к нам лицом. И снова, возможно, в дело вмешался «Его Величество Случай». Ведь как раз в это время коллектив «Алые маки», приказал долго жить, и Зорин искал ему замену. Туманский созвонился с ним, а Вадим, как оказалось, уже где-то видел нас, и у него даже было неплохое мнение о нашем коллективе, только нужно было всё в корне менять (а что мы говорили Смолину?!). Все вопросы были решены мгновенно. У нас еще хватало денег, чтобы взять билеты до Москвы, и мы поехали знакомиться с новым руководителем. Пророчество Виктора Евгеньевича пока не спешило сбываться.
Йошкар-Ола
Мы приехали в Москву, оставили аппаратуру в камере хранения и поехали на встречу с Зориным — он должен был ждать нас около одной из станций метро. Прибыв к месту назначения, мы вышли на улицу и увидели седовласого, еврейской внешности и небольшого роста человека, лет сорока с хвостиком, в ботинках 44 размера. Он казался немного неуклюжим, но добрым, отзывчивым и внушающим доверие. Мы познакомились, и он сообщил нам, что мы поедем в филармонию г. Йошкар-Ола. Туда же должны будут подтянуться ещё музыканты, с которыми он раньше работал, и там будет проходить наш репетиционный период.
В Йошкар-Оле ждать долго не пришлось. Почти сразу же появился гитарист из Астрахани Вова Петриченко, которому мы тут же дали кличку «бобр» за его, очень схожие с этим водоплавающим, усы. Следом приехал высокий голубоглазый барабанщик Валера Есин из Зеленодольска. Чуть позже появился Слава Курапов из Эстонии. Он тоже был гитаристом, но сейчас был приглашен в качестве конферансье. Петриченко и Курапов ранее работали в этой филармонии в составе группы «ВИА Мари», а Вадим Зорин некоторое время был руководителем этого очень известного в СССР коллектива. Теперь можно было начинать. На первой же репетиции, для разминки, стали играть какую-то популярную вещь из «фирмы», кажется, это было что-то из Deep Purple. Уже по тому, как Бобр естественно и непринужденно двигался на сцене, было понятно, что мы со своим штампом, навязанным Витей Смолиным, остались в каменном веке. А когда он, играя соло, упал на колени и забросил гитару за голову, — я был просто в шоке. Объездив полстраны и поработав с десятками разных исполнителей, мы никогда не видели ничего подобного. Это был дикий Запад. Конечно, в то время никто и никогда не пропустил бы такое на сцену, но это уже была совсем другая тема. В дальнейшем Вова всегда выполнял подобные трюки, если только заранее нас не предупреждали, что на концерте будут представители горкома, обкома или еще какого-нибудь «кома». Тем не менее, почти в каждом городе Вадика вызывали «на ковёр» и требовали объяснений. Но он был очень умный и хитрый (а бывают другие евреи?), и умел расположить к себе людей любой идеологии и вероисповедания.
Йошкар-Ола, столица Мари-Эл, ничем особо не запомнилась, да у нас и времени не было осматривать достопримечательности. Мы курсировали только между гостиницей, филармонией и близлежащей столовой, которая называлась «Подгогольная», а подгоголь — большой, как пирожок, пельмень — национальное блюдо. В результате трехнедельных многочасовых репетиций программа была сделана. Зорин был хорошим пианистом и аранжировщиком. Он даже кое-что писал сам (в джазовом плане), и мы исполняли его произведения. Концерт состоял из джаза, рока, небольшого количества советской попсы и нескольких своих песен. У Вадика были далеко идущие планы. Он хотел иметь мощный джаз-роковый коллектив, типа «Chicago» (Чикаго) или «Blood, Sweat & Tears» (Кровь, пот и слёзы). Но для этого нужна была достаточно многочисленная медная группа. Пока же у нас было всего двое представителей этого класса музыкантов: Серёжа Кузнецов (кларнет, саксофон, флейта) и Вова Троеглазов (труба).
Тюменская область
Я думал, что филармония Йошкар-Олы теперь и будет нашим новым местом работы, но оказалось, что намерения Зорина были совсем другими, — он собирался трудоустроить нас в Алтайской краевой филармонии, а пока мы должны были «обкатывать» программу, работая под именем «ВИА Мари». Для этого Зорин запланировал нам гастроли по северу Тюменской области.
Никогда не забуду потрясающее зрелище, когда мы поздним вечером летели над Самотлором, — облака под нами светились ярким багровым цветом от бесконечного числа факелов, сжигающих попутный газ. Немного погодя мы приземлились в небольшом аэропорте Нижневартовска. Город нефтяников не то, что не изобиловал деликатесами, там не было даже продуктов первой необходимости. Когда мы зашли в один из гастрономов, то некоторое время пребывали в легком замешательстве. На полках лежал только хлеб и трёх-пятилитровые банки с консервированными огурцами и помидорами. Больше в магазине, практически, ничего не было! А ещё в Нижневартовске мы с Туманским чем-то отравились, а все остальные почему-то нет, хотя ели и пили все вместе. Весь следующий день мы с Вовой лежали зелёные, но вечером нужно было работать и мы, шатаясь, поковыляли на рабочее место.
На самой первой концертной площадке мы никак не могли настроить аппаратуру. Выяснилось, что поблизости стояла не то радио, не то телевышка, которая создавала очень сильные помехи. Пришлось немного поколдовать, чтобы как-то минимизировать эту проблему. Далее, у нас опять был чёс. Из более или менее крупных населенных пунктов были: Нефтеюганск, Мегион, Ханты-Мансийск, Сургут. Нас даже несколько раз возили на вездеходах по неокрепшему осеннему льду Оби в какие-то небольшие посёлки нефтедобытчиков. Я старался сесть поближе к выходу, чтобы вовремя выпрыгнуть, если что. Закончилась эта поездка достаточно цивилизованно, — мы несколько концертов отработали в очень хорошем ДК «Нефтяник» в Тюмени.
Казахстан и Киргизия
За две-три недели до Нового 1978 года группа переместилась в Казахстан, а я, незадолго до этого, — домой, на очередную сессию. Пока я «учился», ребята уже успели побывать в нескольких городах, в том числе, в Талдыкоргане и Уштобе, а Туманский замещал меня за микшерным пультом. Мы регулярно созванивались и, рано утром первого января, я вылетел в Джамбул, где должна была состояться наша встреча, однако, ребят в гостинице уже не было, и куда они выехали — никто не знал. Я, сначала, немного растерялся, но потом собрался с мыслями и пошел искать местную филармонию — уж там-то должны были быть в курсе, куда отбыли заезжие гастролёры. И действительно, всё быстро выяснилось: просто произошли какие-то изменения и группа несколько раньше запланированного срока уехала в г. Каратау, который располагался не слишком далеко от Джамбула, всего-то на расстоянии около 100 км. Работники филармонии находились под большим впечатлением от нашего концерта и с радостью предложили доставить меня в Каратау на своей машине. Конечно же, я не мог отказаться от столь любезного предложения. Со мной поехали еще два местных паренька, которые всю дорогу пели дифирамбы нашей группе, чем несказанно меня утомили. К счастью, к концу этого первого дня Нового 1978 года, мы всё-таки добрались до места назначения.
После новогодней ночи наши ребята выглядели не лучшим образом. Но дело тут было не только в количестве выпитого. — На Новый год к Севе прилетела Людмила, а к Ивану какая-то из его девушек. 31 декабря был выездной концерт и девушки, естественно, поехали вместе с группой. На обратном пути автобус сломался прямо в степи. Мороз был градусов 20, а все были одеты далеко не по-зимнему! Через весьма непродолжительное время в автобусе стало так же холодно, как и на улице. Все вышли из него и пошли прямо по дороге, в надежде найти хоть какое-то жилище и, окончательно окоченевшие, все же нашли приют у каких-то казахов. За ними потом пришел другой автобус, но это было уже утром…
В моё отсутствие в группе появилось ещё два духовика, — тромбонист и трубач. Играли они неплохо, но один из них безбожно пил, и от него, вскоре, пришлось избавиться. Мы, некоторое время, ещё ездили по Казахстану, а потом переместились в Киргизию. Из большого количества различных площадок мне запомнилась только одна: — Дворец спорта им. В.И.Ленина во Фрунзе (Бишкек), в котором мы работали несколько дней. Был конец зимы, но днем было очень тепло, и можно было ходить по улице без верхней одежды. Зато ночью, когда мы возвращались с концертов, температура опускалась до 10…15 градусов со знаком минус.
Алтайская краевая филармония
После Киргизии мы, наконец-то, приехали в Барнаул к очередным нашим работодателям. Здесь была принята наша программа и отпечатаны новые, очень приличные афиши. Теперь мы стали называться «Джаз-рок группа Слайды», а чуть ниже значилось: «под управлением Вадима Зорина». Название «Слайды», вроде бы, придумал сам Зорин, оно должно было вызывать ассоциацию быстрой смены красочных, ярких сюжетов — отдельных произведений нашего концерта. Красочность исполнения должна была подкрепляться красочностью и разнообразием освещения. В то время почти никто не возил с собой свое световое оборудование, так что Вадим и здесь был одним из первых. У него было 8 фронтальных фонарей, для подсветки переднего плана и два тыловых для подсветки задника. Если учесть, что в то время, даже не на всех крупных площадках был приличный стационарный свет, то о средних и малых залах речь вообще не шла. Вот тут-то наш свет и давал нам довольно ощутимую фору. Был еще и пульт управления, с помощью которого можно было включать и выключать эти фонари в необходимой последовательности и в нужном сочетании. Помнится, сначала за световым пультом сидел Туманский, а позднее, — кто-то из грузчиков, которых мы, обычно, называли «грузинами».
Теперь мы впервые с самого начала нашей гастрольной деятельности стали коллективом со своим именем и лицом. Коллективом, в котором не было никаких «левых» людей, кем-то нам навязанных. Но это уже была не сборная Берёзовского - Свердловска, а сборная России, или даже СССР, хотя «наши» все равно имели приоритет и составляли костяк этой команды. Недостаточным был пока состав медной группы, но в дальнейшем Зорин увеличил число этих музыкантов до необходимого. Мы провели серию концертов в городах Алтайского края, в частности, в Алейске, Рубцовске и Бийске. Да-да, в том самом Бийске, в котором два с лишним года назад три месяца работали в ресторане с цыганами под вывеской варьете, правда, совсем другим составом. Кстати, и в этот раз, жили в той же самой гостинице «Центральная». Здесь же, в Бийске, во дворце Химиков, состоялся один из самых «диких» наших концертов. Местные фанаты орали так, что кроме этих воплей не было больше слышно ничего. Кроме этого, они что попало бросали на сцену, попадая, иногда, даже в музыкантов. В основном это были монеты разного достоинства. Их немало насобирали потом наши «грузины». А еще, на балконе, какие-то придурки топали так, что он чуть не обвалился. Это был сумасшедший дом. Для всех нормальных людей концерт был испорчен, и они имели полное право потребовать обратно свои деньги.
В новом формате
Дальнейшая работа проходила в средней полосе России. Наша аппаратура, которая верой и правдой служила нам долгое время, уже не устраивала нас. Не хватало мощности, особенно для работы в больших залах. Требовались как количественные, так и качественные преобразования в этой области, и Зорин решил потратиться на дополнительную аппаратуру — две трехполосные акустические системы по полкиловатта, ревербератор и микшерный пульт известной английской фирмы HH (эйч эйч) на 12 входов. Мы понимали, что с этим апгрейдом мы потеряем часть нашего влияния, но другого выхода не было. Обстановка в группе пока была вполне пристойная, но мы, наученные горьким опытом, уже примерно знали, каким может быть дальнейший сценарий. К счастью, наши опасения были несколько преждевременными.
Теперь мы уже не работали по четыре концерта в день с переездами, и у музыкантов были более высокие ставки. У меня тоже была ставка музыканта, но мне приходилось таскать аппаратуру вместе с «грузинами». Т.е. я был «грузином по совместительству». В этой поездке больше всего запомнился г. Киров (Вятка), где мы около 10 дней (!) работали на одной площадке по два концерта в день, и почти никогда зал не был пустым. Конечно, такое шоу в нашей стране в то время было за гранью реальности, и многие были просто в шоке, как и я на первой репетиции в Йошкар-Оле. Реакция была, как правило, биполярная. Людям либо нравилось, и они ходили на концерт по два раза, либо не нравилось, и они уходили с концерта. Естественно, что первых было на порядок больше. На один из концертов в Кирове приезжали представители местного телевидения, они записали полностью весь концерт, только вот было ли что-нибудь выпущено в эфир — неизвестно.
Зорин часто сам садился за рояль, а иногда просто ходил по сцене и изображал из себя дирижера. На сцене он был как у себя дома, и выглядел при этом вполне естественно и органично. Мы быстро втянулись в новый формат работы, тем более, что по нашим понятиям он и должен был быть именно таким. Все достаточно хорошо смотрелись на сцене, но Сева, на мой взгляд, выглядел наиболее ярко: с шикарными волосами до плеч, он как будто бы сошел с обложки западного музыкального журнала. Кстати, теперь ему приходилось «тянуть» большую часть сольных вокальных партий. Концерт начинался с вступления, за которым, традиционно, шла композиция Владимира Преснякова «Я не был на войне», которую с нами разучил еще Витя Смолин. Кстати, нигде и никогда я больше не слышал этой песни. Это была очень хорошая патриотическая вещь, которая крепко брала за душу. Далее следовали джазовые и джаз-роковые композиции (в том числе и написанные самим Зориным). Исполнялась и одна наша песня в обработке Зорина — «Пусть будет так!». Была также вещь в стиле диксиленд — «Ты любовь свою не спрячешь…», которую пел Лёша Хоменко. Ещё в нашем репертуаре были: Chicago — «You Are On My Mind», Stevie Wonder — «Isn't She Lovely», The Queen — «Love of My Life», McCartney — «Bluebird», Deep Purple — «Lalena» и, как правило, заключительная вещь — «Smoke on the Water». В разное время группа исполняла и многие другие вещи, например «Get Back» — The Beatles. В общем, послушать было что, да и посмотреть тоже, ведь мы очень активно использовали свет, и местный, и свой. Очень оригинально смотрелся фрагмент со стробоскопом — в полной темноте шла серия мощных световых вспышек, все начинали динамично двигаться, а Сережа Кузнецов прыгал так, чтобы вспышки выхватывали его в момент прыжка, поэтому впечатление было такое, как будто он все время висит в воздухе.
Как-то мы с Севой решили, что к «Love of my life» неплохо было бы написать небольшой текст, зачитываемый во время вступительных аккордов на рояле. И я написал:
Любовь моей жизни, поверь мне, слышишь?!
Не знаю, не знаю, что буду делать,
Когда отшумишь ты, как дождь по крышам,
Когда отшумишь и уйдешь неслышно
В холодный туман, как измена белый…
Сева очень чувственно произносил эти слова, и уже в самом начале исполнения песни в зале звучали аплодисменты.
Не надо забывать, что были семидесятые годы, когда исполнение даже одной англоязычной песни в концерте уже было событием, за которое, между прочим, можно было легко поплатиться даже дальнейшей работой на сцене. Зорину удалось найти приемлемый вариант решения этой проблемы и, самое главное, он мог отстоять свою позицию перед воинствующими партийными чиновниками.
Ранее я уже упоминал о нашем неоднократном участии в так называемых «сборных солянках», когда в концерте работают не только какие-либо ансамбли или ВИА, но и артисты кино, юмористы и даже популярные телеведущие, которые решили немножко «подхалтурить». Например, на стадионе в Пензе, вместе с нами в концерте участвовали: Виктор Балашов, Александр Масляков, Ян Арлазоров, Виктор Косых (Данька, из «Неуловимых»), Игорь Иванов со своей группой — вот далеко неполный перечень участников. Концерт вёл сам Смольный (еще один из трех «китов»). «Сура выходит из берегов!» — кричал он в микрофон, заводя толпу. Для справки: Сура — правый приток Волги. Пенза — город на Суре.
Лето
Свадьба
Юг
Наступило лето, и Зорин, как и обещал, устроил нам гастрольный тур по Черноморскому побережью. На юг мы взяли с собой грузчиками нескольких знакомых берёзовских ребят. Думаю, что им было совсем не кисло, поехать летом к морю, да еще и заработать при этом. Работа началась с Минеральных Вод и Армавира, но в самом начале тура я некоторое время отсутствовал, т.к. уехал домой, чтобы сочетаться законным браком. Свидетелем со стороны жениха и тамадой, на нашей с Леной свадьбе, был Женя Слесаренко, а свидетелем со стороны невесты — Таня Трепелец. Вадик Павлинов играл на этом мероприятии в составе группы Стасика Чикунова, Саши Упорова и Вовы Калашникова. Без приключения, естественно, не обошлось. Свадьба была во второй столовой, что на «автотранспортной» в лесу. Мы с Леной выехали туда из дома на такси минут за 15 до начала, но машина сломалась в районе шахты «Южная». Как назло, не было ни одного автобуса, и нам пришлось тащиться прямо по дороге почти две остановки пешком. Со стороны это было, наверное, оригинальное зрелище. Два дня мы гуляли в этой столовой, а на третий — дома. Вся ванная была завалена бутылками с пивом. Мы никого больше не ждали, но вдруг раздался звонок. Когда я открыл дверь, моему изумлению не было предела — это был Вадим Зорин собственной персоной! Он сообщил, что у него были какие-то дела в Свердловске, поздравил нас с Леной, посидел около часа, вызвал такси и уехал. Мой отец (а он был гологом) перед уходом подарил ему здоровенную друзу горного хрусталя. Это был, поистине, царский подарок.
Через несколько дней я уже был в Туапсе. Здесь открылся наш купальный сезон. Мы постепенно двигались вдоль побережья всё дальше и дальше в сторону Сухуми. Работали везде: в закрытых залах и на летних открытых площадках, в пансионатах и в санаториях. Концерты были, естественно, в вечернее время, поэтому целыми днями мы купались и загорали, и скоро были уже черные, как негры. К музыкантам часто приезжали жёны. К Севе приехала Людмила с дочкой Викой, которой, по-моему, было всего-то около года, и они достаточно долгое время ездили с нами по Кавказскому побережью. На пляже купаться нам было уже неинтересно. В Сухуми мы познакомились с ребятами с водной станции и постоянно ходили туда. Там, во-первых, совсем не было народа, а во-вторых, — были дополнительные развлечения. Например, можно было попрыгать с вышки. Иван с Кузей даже прыгали с "десятки", остальные были более осторожны. Я как-то тоже забрался на самый верх, но, осмотревшись, прыгать передумал. Не хватало ещё сломать себе шею в таком экзотическом месте. Так мы не спеша добрались и до Батуми, где несколько дней работали в летнем театре, в непосредственной близости от морского побережья. Следующим «пунктом назначения» должна была стать Ялта, и тут Зорин приготовил нам сюрприз, — он взял билеты на круизный теплоход «Карелия».
«Долго будет «Карелия» сниться…»
Это был современный лайнер, оснащенный по последнему слову техники, а у нас были самые дешевые билеты в так называемый «салон самолётных кресел». На самой нижней палубе стояло десятка два, или чуть больше, самолётных кресел, в которых мы и спали. Здесь же были умывальники, туалет и душевая кабина. Больше никакого сервиса нам и не нужно было. Теплоход шел от Батуми до Ялты с заходом в Сухуми, Сочи, и еще, вроде бы, в Новороссийск. Далее он шёл в Одессу, а оттуда — в Болгарию. До Ялты он шел трое суток. Это были трое суток ни с чем несравнимого отдыха и полного улётного балдежа. Кормили здесь просто на убой, — по нескольку закусок, по два первых и по два вторых — съесть все было абсолютно нереально. После полу-бессонной ночи мы выползали на свет божий (не все, конечно, а кто мог двигаться) и плюхались в бассейн, который находился на верхней палубе. К тому времени уже начинали работать буфеты и стакан холодного сухого вина, в сочетании с водно-воздушными процедурами, вновь возвращал нас к полноценной жизни. На судне были классные игровые автоматы, а также и «однорукие бандиты», но мой азарт игры на деньги угас лет за десять до описываемых событий, когда, работая в геологоразведочной партии, я проиграл одним ушлым пацанам в карты 50 рублей. Хватило еще ума вовремя остановиться. С тех пор ни в карты, ни в какие другие игры на деньги я не играл и не играю. А вот игровые автоматы там были прикольные, и мы подолгу торчали возле них. В это же время возле «одноруких» постоянно тусовался Валерий Ободзинский. Все знают: «Льет ли теплый дождь, падает ли снег…». Он был талантливым и неповторимым певцом нашей юности. Недавно смотрел про него телепередачу. Жаль, что жизнь у него сложилась как-то коряво, а ведь у него была истинно народная слава…
Трое суток пролетели, как одно мгновение. В последнюю ночь, на пути к Ялте, мы еще попали в шести-бальный шторм. Иначе просто не могло и быть, поскольку я обожал всякие стихийные бедствия. Больше всего мне нравилось, как теплоход медленно и долго проваливался куда-то вниз и чуть в сторону, а потом начинал также неторопливо подниматься вверх. У многих от этого легко «сносило крышу», но я получал истинное удовольствие.
В один из поздних вечеров, а может быть уже и ночью мы сидели за столиком на верхней палубе и допивали недопитое. Кажется, были Сева, Иван, Кузя я. Вдруг Кузя, не говоря ни слова, выскочил из-за стола и прыгнул за борт. Несколько мгновений мы сидели как парализованные, потом дружно бросились к борту и стали вглядываться в темноту, в которой ни черта не было видно. А Сережа висел за бортом на расстоянии вытянутой руки от нас, уцепившись за какую-то железную штуковину. Этот «циркач» заранее высмотрел, за что можно было удобно ухватиться, и решил таким образом пошутить. Мы едва сдержались, чтобы не надавать ему по башке. Да, мы все были немного ненормальные, но не до такой же степени! Расстояние от верхней палубы до воды, между прочим, было метров двадцать (примерно пятиэтажный дом), к тому же, упав в воду возле борта можно легко попасть под лопасти ходовых винтов.
В Крыму
Крым мне был уже знаком, здесь жила семья моего дяди, брата моей мамы. Сначала они жили в Керчи, потом в Евпатории, а еще позднее переехали в Севастополь. Как-то в детстве я гостил у них вместе с сестрой и бабушкой месяца полтора, и дядя провез нас на своей «Победе» от Керчи до Евпатории.
Несколько концертов у нас должно было пройти в зале Ялтинской филармонии (один из филиалов Крымской филармонии). Когда мы приехали устанавливать аппаратуру, на сцене шла репетиция Софии Ротару и ее ансамбля «Червона рута» (певица уже несколько лет жила и работала в Ялте). Я был удивлен ее небольшому росту. На экране телевизора она смотрелась совсем по-другому. София Михайловна поинтересовалась у нас, какое время нам необходимо для подготовки к концерту. Мы ответили, что часа будет достаточно. Репетиция продолжилась, но ровно за час до концерта сцена была полностью свободна. Все члены ансамбля работали быстро и слаженно. Чувствовалась жесткая дисциплина, — хрупкая женщина, народная артистка Украинской ССР, держала всех в ежовых рукавицах. На первом концерте София Михайловна сидела в ложе, с правой стороны от меня. Я, изредка, поглядывал на нее, так как мне хотелось увидеть её реакцию на происходящее. К сожалению, ничего особенного мне увидеть не пришлось, каких-либо ярких положительных или отрицательных эмоций я не заметил.
Как-то, перед одним из концертов, меня позвали к служебному входу. Я вышел и увидел, березовчан, бывших коллег по работе в ЦНИИППе Нелю Левицкую и ее мужа Толю Меринова. Они отдыхали здесь, решили сходить на наше шоу, но не смогли купить билеты. К счастью, практически всегда имелась возможность провести несколько человек, вот и на этот раз мы достали им контрамарки.
Ялта была до отказа забита людьми, чтобы поесть, приходилось выстаивать часовые очереди. К тому времени мы уже досыта накупались, и нас совсем не тянуло на городской пляж, где яблоку некуда было упасть. Наш барабанщик Валера Есин сговорил нас съездить в «одно клёвое место». Мы ехали минут сорок на автобусе. Затем Валера повел нас по еле заметной тропинке, круто спускающейся к морю через заросли кустарника. Наконец, перед нами открылся небольшой огороженный пляж, вход был платный, — десять или пятнадцать копеек. Никогда, ни до, и ни после, я не видел на морском побережье более красивых мест. Берег охватывал полукольцом небольшую бухту. Центральная часть берега, т.е. сам пляж, была усеяна крупной галькой, а выступающие справа и слева части берега резко обрывались в море. Метрах в двадцати от берега из воды поднимался огромный камень-валун, на котором одновременно могло разместиться несколько человек. Вода была нереально чистая и прозрачная. Даже на большой глубине были видны мельчайшие подробности рельефа дна и разнообразные водоплавающие. С правой стороны был еще подводный грот, который обследовали какие-то молодые люди в масках и ластах. С берега было отлично видно, как они плавали под водой. В общем, это было просто сказочное место, и мы здесь классно провели время.
Нет смысла перечислять все точки, где мы работали в Крыму, потому что это почти все населенные пункты и здравницы, которые находились между Евпаторией и Керчью. В Евпатории мы выступали в оперном театре. Следующими здесь должны были выступать «Верасы». Они приехали заранее и видели наш финальный концерт, который им очень понравился. После концерта они подошли и спросили: «Кто вам поставил это представление?» (имелась в виду немузыкальная часть шоу). Наши ребята не знали, что ответить, — сказать, что каждый делал, что хотел, и что поведение музыкантов на сцене есть не что иное, как 100% импровизация? — Они все равно бы не поверили.
Здесь я навестил своих родственников: дядю Лешу и Тетю Дину и пригласил их на концерт, но, как я их не уговаривал, — они отказались, поскольку джаз-рок не вызывал у них положительных эмоций. Через некоторое время мы оказались в Новороссийске, где в одном из ресторанов играл наш бывший барабанщик Саша Марков. Он, кажется, так и не был у нас на концерте. Может не мог подмениться, а может просто не хотел бередить душу. Здесь же, в это же самое время, находился и Вадик Павлинов с женой Ириной, и мы несколько дней вместе ходили на море. Поездка подходила к концу, и где-то в конце августа – начале сентября мы вернулись домой. Последнее время у нас выработался определенный график: два-три месяца работаем, две-три недели отдыхаем.
Рождение сына
В конце сентября мы должны были собраться на нашей базе в Барнауле, чтобы вылететь на Дальний Восток. И все уже улетели, только я тянул резину, т.к. Лена должна была вот-вот родить. Я взял билет на 1 октября, это был крайний срок, ведь на следующий день утром вся команда из Барнаула вылетала во Владивосток. Я и так рисковал — любая неожиданность, вроде нелётной погоды, могла лишить меня возможности улететь вместе со всеми. Тридцатого сентября вечером у Лены началось что-то похожее на схватки, и я отвел ее в роддом, благо он был совсем рядом. А первого октября в десятом часу утра она родила. Я так и не увидел сына. Единственное, что я успел, — написать и отнести ей записку. Чемодан был давно уже собран, я еще забросил в него бутылку водки и отец отвез меня в аэропорт. Около шести вечера я был уже в Барнауле. В гостинице «Слайды» культурно отдыхали, ведь нужно было основательно расслабиться перед началом непростого трудового семестра. Я достал бутылку, поставил на стол и торжественно объявил, что стал папой. Поздравления, естественно, затянулись далеко за полночь, и не ограничились тем, что я привез с собой.
Когда утром самолет быстро набирал высоту, мне почему-то показалось, что он хочет выполнить одну из фигур высшего пилотажа, под названием «петля Нестерова». Я сидел возле иллюминатора, как раз напротив крыла. Конец крыла довольно сильно колебался, и мне все время мерещилось, что крыло вот-вот отвалится. Было очень страшно. Хорошо, что самолет был непрямой, он сел на дозаправку в Чите и мы тут же рванули в аэропорт. После посещения буфета, я уже ничего не боялся, смотрел в окно и думал о том, какая же всё-таки необъятная наша Родина, и о том, как ещё нескоро я увижу своего сына.
Дальний Восток
Вот мы и приземлились в Артеме (здесь находится аэропорт Владивостока). С трудом верилось, что это и есть восточная окраина нашей страны. Мы, конечно, много чего уже повидали за последние годы, и много где побывали, но Дальний Восток был необычен во всём. Здесь был другой воздух, другое небо, другая природа. Сказывалось, видимо, влияние океана и достаточно «южное» расположение, ведь Владивосток лежит, практически, на одной широте с Сочи. Но это был совсем не тот «юг», как на Черноморском побережье. Как нам говорили, в сентябре здесь тоже купаются, но мы прибыли в октябре, и искупаться нам не пришлось, хотя и можно было это сделать, просто не было подходящего момента, а погода была достаточно тёплая. Вдоль побережья здесь было много правительственных дач, нам показывали их, когда мы ездили на выездные концерты. А наши партийные руководители знали толк в отдыхе, и не стали бы проводить свое драгоценное свободное время где попало.
Мы некоторое время жили в самом Владивостоке и работали в концертном зале филармонии. Здесь, как раз перед нами работала группа Валерия Ярушина «Ариэль» из Челябинска. Чуть позже мы побывали еще в Уссурийске и в Находке, где в то время активно строился новый морской порт, а также и в Партизанске. Были мы и на Русском острове, находящемся в нескольких километрах от Владика. На небольшом суденышке мы добирались до него минут 30-40. На острове находились только военные моряки, и мне было искренне их жаль. Этот остров был для них, как тюрьма. Не думаю, что им часто давали увольнительные с выездом в город. Наш приезд стал для них «лучом света в тёмном царстве». Нас, можно сказать, принесли и унесли на руках. Принимали здорово, моряки отрывались по полной, несмотря на то, что командование наверняка дало «ЦУ», как нужно везти себя на концерте. Несколько лет назад в средствах массовой информации сообщалось, что на Русском острове царила чудовищная дедовщина, хотя, в общем-то, она царила во всей нашей армии, даже в Гвардейских частях, что уж говорить о богом забытых окраинах. Обо всех этих «извращениях» я прекрасно знал, сам через все это прошёл всего лишь три года назад.
Остров Сахалин
Объездив окрестности Владивостока, мы вылетели на Сахалин. Это огромный остров, но мы были только в южной его части, т.к. там находились главные населенные пункты. Наше знакомство с ним началось с Южно-Сахалинска. Рядом с гостиницей, где нас разместили, был гастроном, и тот, кто первый из нас успел в него зайти, прибежал обратно с очень «вкусной» новостью, — там совершенно свободно продавалась красная икра, как сейчас помню, в пластиковой упаковке по 5 рублей 20 копеек за 200 граммов. В конце пятидесятых, красная икра еще была и в Берёзовском, пока сохранялось послевоенное снабжение рудника, и мои родители достаточно часто покупали ее. Тогда на полках гастрономов лежал и балык и осетрина, но я больше всего любил крабов. Обычно мы с мамой брали такую банку и съедали на двоих. И стоили они совсем недорого. Но крабов в банках даже на Дальнем востоке мы не встречали нигде.
Мы решили как следует отметить наше появление на этом далеком острове и набрали много икры, хлеба, масла и конечно же водки. Мы нарезали хлеб крупными ломтями, щедро намазывали маслом и икрой, пили и закусывали, и после огромного количества выпитого пьяных не было. Вот что значит хорошая закуска! Я допускаю, что у кого-то может сложиться ложное представление, что мы пили постоянно, но это было далеко не так. Расслаблялись в основном в дни переездов, — в рабочие же дни это, мягко говоря, не приветствовалось. Правда, находились товарищи, которые могли прийти пьяными на концерт, или вообще не прийти. В основном, и надо сказать традиционно, это были члены медной группы, в том числе и наши Серёжа Кузнецов и Вова Троеглазов. Они пытались нам доказать даже с физиологической точки зрения, что музыкант, играющий на духовых инструментах, не может обходиться без алкоголя ни дня. В конце концов, мы поставили вопрос ребром. В данном случае, под «мы» я подразумеваю Севу, Ивана, Лешу Хоменко, Вову Туманского и себя. Остальные либо выступали против, либо им было всё равно. Мы склонили Зорина на свою сторону, и было принято решение коллектива, которое гласило: музыкант, пришедший на концерт «под мухой», штрафовался на 25 рублей, если музыкант не приходил вовсе, — штраф увеличивался до 50 рублей. Эти деньги удерживались из зарплаты и могли быть потрачены на общие нужды по решению коллектива. И даже после этого ещё находились «любители», которым в зарплату и получать-то было нечего.
Кроме Южно-Сахалинска мы еще жили и работали в Долинске и в Корсакове. Корсаков был портовым городом, и от него до японского острова Хоккайдо было всего 14 километров. Местные говорили, что в ясную тихую погоду были видны очертания японского берега. Нас, к сожалению, погода не побаловала этим зрелищем. Еще говорили, что на острове было много корейцев. Они были очень трудолюбивые и собирали по два урожая овощей в год. А еще, в 1880 г. по острову путешествовал Антон Павлович Чехов, т.е. как раз за 100 лет до нас.
Прошел уже почти месяц со дня рождения моего сына, а мы с женой никак не могли решить, как же его назвать. Такие вопросы не всегда просто решаются даже когда находишься совсем рядом, а нас разделяло расстояние около семи тысяч километров и огромная разница во времени, причем телефонная связь в то время не отличалась надежностью и качеством. После заказа переговоров, приходилось иногда ждать часами. Старались, конечно, не попадать в ночное время, но это далеко не всегда получалось. Даже когда соединение проходило удачно, и что-то можно было разобрать, всё равно мы с Леной никак не могли договориться. Лена жила вместе с моими родителями и мои ночные звонки, наверняка, их основательно достали. Жена не в счет, я надеюсь, что ей всегда было в радость, когда я звонил. На эти переговоры была уже потрачена куча денег, и когда я понял бесполезность дальнейших дискуссий, то внёс предложение, которое, как мне казалось, устраивало всех — назвать сына в честь моего отца — Колей. Хотя, как выяснилось позже, не все были столь единодушны в этом вопросе, — мама с бабушкой, например, хотели назвать внука Сашей, в честь мужа бабушки Зины, погибшего в 44 году под Севастополем. Как бы то ни было, вопрос был всё-таки решен, хотя и со значительной задержкой.
Возвращение на материк
Отработав на Сахалине недели две, мы снова вернулись на материк. Работа продолжилась в Хабаровске. Если Владивосток был столицей Приморского края, то Хабаровск, был уже столицей Хабаровского края. Это один из немногих городов, который мне тоже понравился, хотя, в данном случае, мне трудно сказать чем именно. Субъективно он был для меня уютным и комфортным. Мы жили в гостинице, которая находилась в непосредственной близости от главной городской площади, и когда мы поздно возвращались с концерта, здесь уже вовсю шла подготовка к военному параду, ведь на носу были ноябрьские праздники. Ещё я хорошо помню, что именно в Хабаровске, мы по утрам собирались в номере у того, у кого был телевизор (не иначе, как у Зорина), и смотрели повтор вечерней премьеры сериала «Место встречи изменить нельзя». А еще здесь о нас писали в местной газете. Статья называлась: «Споры вокруг «Слайдов». Я как Плюшкин всегда все собирал, вот и копия этой статьи у меня где-то лежит…
Следующим городом стал крупный промышленный центр Хабаровского края Комсомольск-на-Амуре. Здесь, к большой радости для меня, в магазинах был огромный выбор пеленок, ползунков, колготок и прочих товаров для маленьких детей. У нас, в то время, купить это было практически невозможно, и я всё это покупал и высылал домой. Это было то немногое, чем в настоящий момент я мог помочь своей жене и сыну. Вообще, с Дальнего востока я отправил кучу посылок, в том числе очень много со всякими рыбными консервами, которые у нас тоже были в дефиците.
Я уже рассказывал о том, как проходили наши концерты. Программа была давно отработана и шла как по маслу. Конечно, периодически мы делали что-то новое, но это было нечасто. Если раньше, то и дело, мы работали с кем-то на пару, или в «солянке», то здесь — одни. Народ активно шел на концерт и залы были, практически всегда полные, т.е. мы были «кассовым» коллективом, и приносили своей филармонии неплохую прибыль. Иногда бывали и курьёзные случаи, например, в финале одного из концертов, при исполнении «Smoke on the Water» у Севы из бас-гитарного усилителя пошел дым. Публика неистовствовала. Мы все-таки закончили эту вещь уже без баса, а усилитель пришлось срочно ремонтировать. Уместно напомнить историю написания этой песни: группа Deep Purple собиралась сделать запись в развлекательном комплексе казино Монтрё на берегу Женевского озера в Щвейцарии, но накануне, во время выступления Френка Заппы, кто-то выстрелил из ракетницы и случился пожар, во время которого весь комплекс был уничтожен огнём. Потрясённые этим событием, музыканты Deep Purple написали «Дым над водой».
В среде музыкантов существовало и существует такое явление, как «зеленый концерт». Если группа долго работает на одном месте, то «зеленый концерт» — это последний концерт на этой площадке. Во время этого концерта каждый стремится сделать другому какую-нибудь пакость. И чем пакостнее эта пакость, тем больше удовольствия от этого получают все. Например, можно заклеить скотчем клавиши рояля, или засунуть тряпку в трубу или саксофон, — но это еще самые примитивные приколы. Хотя все об этом прекрасно знают, и не спускают глаз со своих инструментов, тем не менее, всё равно «попадаются», ведь сообразительность и находчивость «приколистов» не имеет границ. У меня, иногда, складывалось впечатление, что некоторые искушенные зрители специально ходят на «зеленые» концерты, чтобы побалдеть от души. Конечно, все эти «подлянки» идут в ущерб качеству концерта в целом, но так уж было заведено задолго до нас, а соблюдать традиции — это святое.
Иногда, в поездках нам даже удавалось читать книги. Наш конферансье, Слава Курапов, периодически подвозил нам из Прибалтики дессидентскую самиздатовскую литературу, что в то время было серьезным криминалом. Благодаря ему мы познакомились с такими произведениями как: «Бодался теленок с дубом» и «Как нам обустроить Россию» А.И. Солженицына, а также «Семь дней творения» В. Максимова.
Обратно на Запад
Как ни странно, я не помню, как выглядел Амур в Хабаровске и Комсомольске, как будто я его совсем не видел. Зато в Благовещенске помню прекрасно. Там наша гостиница стояла прямо на самом берегу. Сразу вспоминались слова из песни: «У высоких берегов Амура часовые Родины стоят». Берега были, действительно, достаточно высокие и вдоль них с нашей стороны в несколько рядов была натянута колючая проволока. Точно напротив, на другом берегу, стоял китайский город Хайхэ. Ширина Амура в этом месте составляла метров 300, может чуть больше, и на той стороне были прекрасно видны китайские дома и люди. Никаких ограждений с китайской стороны не было. Отношения с Китаем в то время были очень непростые. От местных жителей мы слышали, что китайцы на том берегу снимали штаны и показывали нашим голый зад. Но нам не удалось увидеть это уникальное зрелище, наверное потому, что было уже достаточно холодно и они боялись отморозить свои причиндалы. Работа шла все так же размеренно - уверенно, и вскоре мы покинули и этот, самый близкий к Китаю наш город, который относился, кстати, уже к Амурской области. Можно сказать, что Дальний Восток закончился для нас в Благовещенске. Далее мы совершили довольно большой по расстоянию прыжок и переместились в Забайкалье.
Следующим городом была Чита. Этот город оставил у меня, (а скорее всего у всех из нас) далеко не самое лучшее впечатление. Он находился на дне, можно сказать, большой ямы, или котловины. Когда мы ехали из аэропорта, перед нами внизу открылась низина, покрытая туманом или смогом. Была уже вторая половина ноября и морозы здесь были под -30. Мы долго опускались в эту яму, когда наконец стали появляться очертания домов. Мне кажется, что за несколько дней, которые мы здесь были, я даже никуда не ходил, кроме как на работу. Ели мы обычно в самой гостинице, где жили. Завтракали, как правило, в буфете, обедали внизу, в ресторане. А ужинали — кто как. Я, например, конкретно в этой поездке, ужинал с «грузинами» (я и сам, по совместительству, был «грузином»). Их было двое: красивый и высокий татарин Алик Вафин из Набережных челнов и его знакомый, оттуда же. Звали его, вроде бы, Коля. Учитывая наш тяжелый физический труд, — ведь аппаратуры у нас было гораздо больше, чем во времена Смолина, а также условия труда, наш рацион должен был быть весьма калорийным и содержать специфические продукты. Наше вечернее меню не отличалось разнообразием, но идеально соответствовало обстановке: рыбные консервы (горбуша или кета в томате или в собственном соку), бутылка водки на троих и большая головка чеснока, которого у Алика было в изобилии. Это меню спасало нас от всех болезней. Мы запросто могли простудиться, когда таскали аппаратуру из машины на сцену, или обратно. Работали всегда раздетыми и мокрые выскакивали на улицу, а ведь там была уже зима. В общем, бог миловал, и во многом благодаря мудрости бабушки Алика, которая дала ему в дорогу столь ценный продукт.
Мы почти вплотную приблизились к Байкалу и в городе Улан-Удэ с удивлением обнаружили, что бурятам вовсе не чужды современные музыкальные направления, проповедниками которых мы являлись. Кроме того, они были еще и неслабыми барыгами и часто предлагали нам после концерта «дубло и меха». Но мы были, вроде, и так неплохо одеты и постоянно огорчали их своими отказами. Местных достопримечательностей, опять же, не помню, мне кажется, что после двух месяцев непрерывных гастролей постепенно наступало информационное насыщение, когда уже не очень-то и хотелось узнавать что-то новое, и все представало в каком-то серо-убогом цвете. А может, так и было на самом деле, после ярких впечатлений Дальнего Востока? В эту же серую струю попал и Иркутск, где мы выступали во Дворце спорта и где было просто немыслимое количество тараканов, которые забивались во все щели нашей аппаратуры. Из этой серии выпал, пожалуй, только Ангарск — молодой и интересный город. А дальше были концерты в Новосибирске с оркестром Олега Лундстрема, но я, к огромному сожалению, улетел домой, т.к. у меня начиналась сессия.
Учеба у меня шла совсем не так, как хотелось бы (после службы в армии я восстановился в институте и перевелся на заочное отделение). Я достаточно добросовестно пытался заниматься на гастролях, но толку от этих занятий было мало. В основном вся учеба приходилась на время сессии. А что можно сделать за две-три недели? У меня было море хвостов, и количество их постоянно увеличивалось. Все это сходило мне с рук, поскольку в то время на заочников смотрели сквозь пальцы. Проходишь один курс за два года — и ладно, хорошо еще, что жена периодически помогала мне написать некоторые контрольные, например, по диалектическому и историческому материализму, в которых я был ни бум-бум.
«И вечный бой! Покой нам только снится…»
После отдыха мы на некоторое время заехали в Москву, чтобы провести небольшой репетиционный период. По окончании его поработали немного в Подмосковье (Фрязино, Воскресенск, Дубна, Мытищи, Звенигород). Затем были Ярославль и Калуга, за которыми шла Вологда, а далее был город очень похожий на наш Нижний Тагил. Похож он был множеством труб разного калибра, из которых постоянно шел разноцветный дым. Этот город, обладатель двух крупнейших металлургических комбинатов, назывался Череповец. Здесь мы работали во Дворце спорта с Вадимом Мулерманом и его группой «Ребята с Арбата». А дальше был уже настоящий север — Архангельск и закрытый город Северодвинск. Сильных морозов мы здесь не застали, так как уже начиналась весна. Затем, после непродолжительного перерыва, группа улетела в Белоруссию. Минск — следующий в моём списке понравившихся городов. Чистый, красивый, с широкими проспектами — он очень хорошо мне запомнился. Меня поразил еще такой факт: если на перекрестке горел красный сигнал светофора, пусть даже не было ни одной машины, — ни одни человек не переходил через дорогу. Это было удивительно, потому что у нас в то время было всё с точностью до наоборот. Отработав в самом Минске, мы еще достаточно долго колесили по Гомельской и Витебской областям, и было это в мае месяце. А после - опять был Киров, а за ним - Дворец спорта в Ижевске, где «Слайды» снова работали с оркестром Олега Лундстрема. Где-то в это же время мы работали еще с группой «Надежда», участником которой был Владимир Кузьмин. Он близко сошелся с Севой и переписывал тексты битловских песен из толстой Севиной тетради, которую тот всегда возил с собой. В последний день работы в Ижевске Сережа Кузнецов со своей подругой Ириной решили сыграть свадьбу, на которую были приглашены, в том числе, и все музыканты Лундстрема. Свадьба началась в ресторане, а закончилась — в номерах. Закуску — пельмени — таскали из ресторана в тазике. Позднее мы еще раз отметили это бракосочетание уже в родном Берёзовском.
Снова на юг
Наступило лето, а это значит, что пришло время снова ехать на юг. За последние год-полтора с нами поработало несколько свердловских музыкантов. В одной поездке — одни, в другой — другие. В этот раз в летнюю поездку на юг с нами поехал Володя Елизаров — отличный гитарист, певец и аранжировщик. С этого момента он тоже работал с нами до конца. Это была правильная политика — при любой возможности привлекать в коллектив земляков-единомышленников, чтобы при решении каких-либо спорных вопросов мы могли выразить свое мнение от большего числа участников. Надо сказать, что как музыкант и певец, Володя вносил в наше выступление вполне достойный вклад, — мне очень нравилась в его исполнении одна из песен американского гитариста и вокалиста Джорджа Бенсона (George Benson), кажется, она называлась «Nature Boy» — «Дитя природы».
Для начала мы вылетели в грузинский город Кутаиси, где и прошли первые концерты. Там наши духовики опять отличились — они нашли «злачное место», где продавали дешевую чачу. Каждый вечер они с наслаждением пили ее и нахваливали. Чача была действительно отменная, я как-то раз тоже провел дегустацию. Когда пришла пора покидать этот гостеприимный город, они набрали трёхлитровые банки этого грузинского самогона в надежде как следует попить в ближайшем будущем, но в местном аэропорту их не пустили в самолет. Банки со «стратегическим запасом» со слезами на глазах разбивали тут же около здания аэропорта. На ребят было просто жалко смотреть…
Освободившись от лишнего балласта, мы вылетели в Батуми. Работали в том же летнем театре, что и в прошлом году. В этот раз ко мне прилетела жена, и мы были вместе недели две или три. Она была потрясена не столько самим концертом, сколько громкостью звука. С мощностью мы, действительно, частенько перебирали, а последний концерт в летнем театре стал одним из двух самых диких и кошмарных за всю нашу гастрольную деятельность. Грузинские фанаты вскакивали на стулья и плясали на них, при этом они еще орали и свистели, как сумасшедшие. В театре были очень легкие и хрупкие деревянные стулья, естественно, что большая часть их оказалась поломана. На следующий день утром, когда мы забирали аппаратуру, над стульями колдовало не менее десятка плотников, которых согнали, наверное, со всего города. Дело в том, что уже этим вечером в театре должен был выступать весьма солидный оркестр, и нужно было успеть привести все в порядок.
Далее, мы не спеша перемещались вдоль морского берега, пока не оказались уже в Крыму. Всё было, как и в прошлом году, только в другом порядке и без путешествий по воде. В Алуште, после концерта, наши музыканты решили забуриться в какой-то ресторан. Там им понравился один молодой человек, играющий в местном ансамбле. Парень был высокий и стройный, он играл на гитаре и пел, и было видно, что в нем есть ещё скрытый потенциал. Звали его Саша Миньков. Днём он работал спасателем на водной станции, а по вечерам играл в местном ресторане. Отец у него был военным, и даже занимал неслабый пост. Саша несколько лет учился в лётном военном училище, но сбежал, когда понял, что всё это не для него. Зорин пригласил его поехать с нами, и он с радостью согласился. Через некоторое время, приложив определённые усилия, он постепенно втянулся и стал работать в концерте. Саша Миньков — это нынешний Александр Маршал. Спустя много-много лет я видел несколько развёрнутых телевизионных интервью с ним, в которых он никогда не вспоминал про «Слайды», и получалось так, что он почти с нуля достиг всего сам. Несомненно, он талантлив, у него прекрасные внешние данные и завидная целеустремленность, но — смог бы он самостоятельно выбраться на сцену, или нет, — я не знаю. Может быть, и есть какая-то логика в том, что он умолчал про «Слайды», давшие ему основные навыки работы на сцене, несомненно, пригодившиеся ему в дальнейшем,— ведь «Слайдов» теперь не знает почти никто, а Маршала знают все.
После Крыма мы еще поработали в Николаеве и Херсоне, и кто хотел (например, я) смогли закончить купальный сезон в водах Днепра. Там же, в Херсоне, в самый последний день, возвращаясь с пляжа, я потерял итальянские солнцезащитные очки, которые были куплены за 60 (!) р. — повезло же кому-то! А нас уже с нетерпением ждали дома, ведь подошло время очередного отпуска.
Лирическое отступление
Как-то незаметно нарастали противоречия между нами и Зориным. Большая часть аппаратуры была уже его, и теперь он, практически, не зависел от нас. Тем не менее, ему приходилось считаться с нами, так как мы были авторитетной частью коллектива. Ему очень не нравилось, что мы суем нос, как ему казалось, не в свои дела. Ему также не нравилось, что я дважды в год выезжал на сессии, и из-за этого он даже взял второго звукооператора, Вову Буркова и обязал нас вдвоём сидеть за пультом. Ну, мы посидели несколько раз вместе, а потом стали сидеть по очереди, чем он тоже был очень недоволен.
В то время у нас в стране среди всех ансамблей, групп и прочих артистов существовало неписаное правило: каждый тринадцатый концерт отрабатывался бесплатно. Эти деньги шли, в основном, на «подкормку» деятелей культуры, от которых напрямую зависела и концертная деятельность коллектива, и условия проживания во время гастролей, и много чего еще. И мы всегда, как положено, отдавали Вадиму эти деньги. Однако, последнее время у нас стали появляться некоторые сомнения в том, что работники филармонии заинтересованы в повышении уровня нашего благополучия. В результате разборок выяснилось, что никто в филармонии этих денег не получал. Наш ушлый руководитель просто складывал эти деньги себе в карман. После этого скандала были основательно испорчены отношения с администрацией Алтайской краевой филармонии, что повлекло за собой увольнение всего коллектива и его переход в Тамбовскую филармонию. Отношения с Зориным тоже стали еще более натянутыми, и он уже готов был убрать нас всех, чтобы мы не мешали ему проводить свою политику. Для начала он пытался расколоть нас, предлагая одним работу на более выгодных условиях, за счет увольнения других, но он не понимал одну простую вещь, — что мы не делимся на части. Мы либо работаем все, либо уходим тоже все сразу. Исключением был, пожалуй, только чей-либо уход по собственному желанию.
По всему было видно, что этот проект начал давать трещину, но мне казалось, что никто из наших особо не горевал по этому поводу. Что касается меня, то я в последнее время часто задумывался над дальнейшим развитием событий. К этому моменту я уже отчетливо осознавал, что рано или поздно с гастролями придется завязывать, и что если я в самое ближайшее время не возьмусь за учебу, то, не смотря даже на столь лояльное отношение ко мне в деканате, меня запросто могут вытурить и с заочного факультета вместе с моими хвостами. К тому же мой сын уже почти год рос, практически, без отца, и это вовсе не было «зер гут». Севу, как и любого нормального человека, тоже волновали семейные проблемы, и выбор — семья или гастроли — был заранее предопределен. Что касается Ивана, то его мама уже жила в Германии, и у него от нее был вызов, которым он мог воспользоваться в любой момент. Так что вопрос окончания наших гастролей был вопросом не слишком отдаленного будущего. В отличие от многих профессионалов, мы все могли найти работу и вне системы шоу-бизнеса. Это сильно облегчало нам жизнь. Сева был врачом, я — хоть и не дипломированным пока, но инженером, а за Ивана вообще можно было не беспокоиться. К тому же, музыку никто и не собирался бросать насовсем. Мы уже объездили всю страну вдоль и поперек. В некоторых местах мы были даже по два раза. Работали со многими популярными музыкантами и исполнителями. Наше тщеславие было удовлетворено, конечная цель — в той или иной мере — достигнута, но поездить еще хотелось, поэтому главным сейчас было не дать этому проекту затонуть раньше времени.
«Осенний марафон»
Наша очередная поездка началась с Кемеровской области, где мы еще раз поработали в тандеме с «Лейся песня». Площадка на этот раз была нестандартная — это был цирк в городе Ленинск-Кузнецкий. Естественно, цирк не предназначен для таких выступлений, хотя бы потому, что его достаточно трудно равномерно озвучить. Правда, аппаратуры у нас теперь было вполне достаточно, и нам было уже не привыкать работать в самых различных условиях. А дальше — снова был Дальний Восток и, примерно, по тому же маршруту, что и в прошлом году. Здесь нас уже хорошо знали, с удовольствием шли на концерт и хорошо принимали.
За время работы «Слайдами» у нас играли разные барабанщики: Стас Кулешов, Юрий Бобрушкин, Женя Павлов. Было даже время, когда в концерте работали параллельно два барабанщика. Медная группа в последнее время была достаточно стабильна. Кроме «наших», Кузнецова и Троеглазова, уже давно работали тромбонисты Коля Новичков из Ульяновска (кстати, сейчас он руководитель джаз-рок группы «Академик-Бенд») и Вова Концевич из Белорусии, трубачи: Коля Иванов из Чебоксар и еще один ульяновец — Владимир Макарьев. Последним к нам пришел трубач из Москвы Миша Захаревич. Он очень удачно сочетался в паре с Серёжей Кузнецовым. Дело в том, что рост у Миши был, наверное, поболее, чем метр девяносто, а у Сережи всего-то метра полтора. Они стояли рядом и очень умело обыгрывали эту, почти полуметровую разницу в росте. Миша, впрочем, как и Серёжа, был не только музыкантом, но и прирождённым артистом. Вдвоем они выделывали такие коленца, что толпа стонала от смеха. Я уже говорил, что наш концерт в части поведения на сцене, был сплошной импровизацией, а это означало, что человек, второй раз пришедший на концерт, мог увидеть нечто совершенно другое, чем в первый. Это, я думаю, тоже нравилось людям. По крайней мере, никакого однообразия не было и в помине.
Главным событием этой поездки было то, что вместо Сахалина мы полетели на Камчатку. И это было здорово, потому что мне очень хотелось побывать там. Буквально за несколько дней до этого, средства массовой информации передавали, что на полуострове было землетрясение силой 4 балла. Я, как любитель экстрима, был очень огорчён этим сообщением. Ведь мы могли оказаться там чуть-чуть пораньше, и испытать на себе это уникальное явление природы! Когда же еще представится такая возможность? Скорее всего, — никогда. По всем остальным членам нашего коллектива было незаметно, чтобы кто-то еще разделял мои переживания, скорее наоборот.
Когда мы приземлились в Петропавловске-Камчатском, сразу стало понятно, что здесь самое интересное место на всем Дальнем Востоке. Это уж точно был край нашей земли, но какой край! Дальше был только Тихий океан. Петропавловск был несколько похож на Владивосток, но лишь тем, что располагался на склоне горы. Из города открывались великолепные виды на Авачинскую бухту с одной стороны, и на долину с другой, которая заканчивалась цепью вулканов, два из которых были просто шикарные. Высота самого большого из них была около трех с половиной километров. На всякий случай, это были действующие вулканы, над одним из них постоянно курился дымок. Они могли «проснуться» когда угодно, и выбросить из своих недр море лавы, камней и пепла. Еще меня поразила мгновенная смена погоды. Было начало ноября и погода стояла еще достаточно тёплая и солнечная. Вдруг, откуда ни возьмись, налетал шквал, вокруг становилось темно и за каких-то тридцать-сорок минут могло навалить снега чуть ли не по колено. И снова, в течение буквально нескольких минут, ненастье исчезало: опять светило теплое солнце и снег моментально таял и ручьями устремлялся вниз, к морю. За день могло быть три-четыре, а то и больше, таких катаклизмов. Достопримечательностью Камчатки всегда были гейзеры — горячие источники. Посмотреть их в живую было достаточно проблематично, но искупаться в термальных водах возможность была. Неподалеку от Петропавловска находился поселок Паратунка, где был бассейн, к которому шла достаточно длинная труба из тех мест, где били гейзеры. Туда-то я и хотел попасть. К сожалению, основную часть нашего коллектива эта экскурсия не заинтересовала. Мне удалось сговорить только двух «грузинов», Алика и его друга, и когда у нас выдался один свободный день, мы втроем поехали туда на автобусе. Само это место не блистало сервисом. Была небольшая крытая раздевалка, а за ней приличных размеров бассейн на открытом воздухе. Температура воды + 42° С, температура воздуха — около нуля. Кругом лежал снег. Мы купались, валялись в снегу и снова купались, наверное, около часа. Эти процедуры хорошо взбодрили нас и оставили только приятные впечатления.
В магазинах Петропавловска был завал всяких рыбных изделий, гораздо больший, чем например, во Владике. Я опять отправил домой кучу посылок, как с консервами, так и с копченой рыбой. Икру в магазинах здесь не продавали, но частные лица торговали ей аж трехлитровыми банками по 70 р., и мы перед отъездом затоварились. Правда, не всем повезло, так как попались банки с плохим засолом. Мне, по крайней мере, досталась хорошая банка и, когда я приехал домой, мы всей семьей ели эту икру достаточно продолжительное время. У нас были здесь и выездные концерты, а точнее «выплывные», так как перемещались мы по морю. При входе в Авачинскую бухту была еще одна очень интересная достопримечательность — из воды поднимались три небольшие скалы — «Три брата», как будто охраняющие вход в бухту.
Я был благодарен судьбе, что напоследок, мне удалось увидеть такой потрясающий по красоте уголок нашей земли, который при других жизненных обстоятельствах я бы, конечно, не увидел никогда. «Напоследок» потому, что я твердо решил закончить свои поездки, и следующий город, Благовещенск, должен был стать последним.
Финал
Я поговорил с ребятами. Никто не возражал, тем более, что я никого не подводил своим увольнением. Был второй оператор, ничем не хуже меня, а может быть, даже и лучше. В последнее время я чувствовал себя явно лишним человеком. Конечно, если бы я хотел, я бы мог ездить и дальше, но, в сложившейся ситуации, это был наиболее правильный ход. В Благовещенске я, как положено, «проставился», и мы дружно посидели в последний раз всем коллективом. Потом «Слайды» поехали дальше, а я полетел домой. Единственно, о чем я жалел, так это о том, что не случилось поработать в Свердловске, и что по какой-то причине сорвались наши совместные концерты с Владимиром Высоцким, которые, как говорил нам Зорин, были запланированы. Вот это было действительно обидно, ведь я был его фанатом, особенно в школьные годы. Я и сейчас помню десятки его песен. А еще мы должны были как-то работать с Аллой Пугачёвой, которая в тот момент тоже была в зените славы. Но, опять же, что-то «не сложилось». Так бывало достаточно часто, гастрольные графики перекраивались «на лету». Но и того, что удалось повидать за эти четыре года, с лихвой хватало, чтобы вспоминать всю оставшуюся жизнь.
PS
После моего ухода, ребята ездили еще, примерно, полгода, может чуть больше. Они были в Узбекистане и в Ленинграде, работали вместе с Ириной Понаровской и принимали участие в джазовом фестивале в Тбилиси, пока не начались очередные «разборки» с Зориным, которые привели к окончательному развалу группы. Не так уж и важно, что послужило катализатором этого процесса, ведь уже давно всё шло именно к этому. После ухода всех «наших», Вадим набрал новых музыкантов. Через некоторое время Слайды приехали с гастролями в Свердловск, где выступали во Дворце спорта совместно с Александром Барыкиным. Я был на этом концерте, — в «Слайдах» еще оставалось много старых знакомых, и меня провели через служебный вход. «Слайды» работали первое отделение. В целом, все было почти так же, как и раньше, — и большая часть репертуара, и половина музыкантов, но свердловская публика не спешила «разогреваться». Зато когда во втором отделении вышел Барыкин, — все в корне изменилось, — он моментально завел толпу. Я понимаю, что «Слайдов» в Свердловске никто не знал, и что основная масса людей пришла именно на Барыкина, но мы и раньше, бывало, работали первыми с известными гастролерами, и в городах, где мы не были до этого никогда, а нас, зачастую, принимали лучше, чем тех, кто выступал во втором отделении. На мой взгляд, в инструментальном плане у «Слайдов» мало что изменилось, но с уходом «наших» был утрачен мощный вокал, основа которого была заложена еще Виктором Смолиным, ведь все «наши» пели, и пели очень здорово. Я уже не говорю о том, что кроме чисто технической подготовки музыканта есть еще и другие аспекты воздействия на зрителя, такие, как личное обаяние и артистизм. Как бы то ни было, приезд «Слайдов» в Свердловск не стал событием, о котором бы говорили на каждом углу. Дальнейшая судьба этого коллектива мне неизвестна, за исключением некоторых обрывочных сведений почерпнутых, в том числе, и на просторах интернета.
После ухода из «Слайдов», Иван Флек через непродолжительное время уехал в ФРГ на ПМЖ, а Сева Чикунов, Сережа Кузнецов, Алексей Хоменко и Володя Елизаров довольно долго работали в музыкальной группе нового ДК Уралмаша, там они записали Александру Новикову его первый альбом — «Вези меня извозчик…». Этим же коллективом они съездили в Чехословакию в порядке культурного обмена между странами соц. лагеря. Там же они встретились и с Флеком, который естественно, не преминул возможностью повидаться с друзьями. У Ивана в Германии была своя группа музыкантов. Они обслуживали различные праздничные мероприятия русских немцев, число которых там постоянно увеличивалось. Как я и говорил ранее, никто насовсем музыку не бросил, и все, в какой-то степени, остались «при деле». Что касается меня, то я все-таки закончил институт и пошел работать на УЗПС (Уральский завод прецизионных сплавов), чуть позже у нас с Леной родился второй сын Вася, который тоже был назван по имени деда, отца Лены. А на гитаре, еще со времен дембеля, я играл, в основном, для души.
В заключение, хочу сказать, что я часто ностальгирую по временам «нулевого цикла», и это хорошо отражают строки, написанные к 50-летию моего друга Севы Чикунова:
Сколько б лет не прошло, мы с тобой позабудем едва ли,
Как был взят самый первый и жизненно важный аккорд,
Как играли битлов, репетируя в школьном подвале, —
Как же все это близко! И как это все далеко…
PPS
Светлая память музыкантам и друзьям, Вадику Павлинову, Володе Досманову, Сереже Кузнецову и Володе Троеглазову, которые в разное время работали с нами, были нашими единомышленниками, и которых уже нет среди нас.
25.08.2017
Широка страна моя родная
© Copyright: Виктор Цибин, 2019
Свидетельство о публикации №219080700218
Свидетельство о публикации №219080700218
Рецензии
Сколько пройдено дорог, масса впечатлений, воспоминания ....
Виктор! Творческих успехов и радости вдохновения вам желаю
С уважением, Альбина
Альбина Алдошина 30.04.2022 16:54 • Заявить о нарушении
Виктор! Творческих успехов и радости вдохновения вам желаю
С уважением, Альбина
Альбина Алдошина 30.04.2022 16:54 • Заявить о нарушении
Спасибо,Альбина за отклик и добрые пожелания, и пусть муза посещает вас!
Виктор Цибин 14.05.2022 17:23 Заявить о нарушении
Виктор Цибин 14.05.2022 17:23 Заявить о нарушении
Не зря потерял время. Не часто встретишь интересные мемуары.
спасибо!
С ув. Г.Р.
Геннадий Решетников 24.10.2022 18:15 Заявить о нарушении
спасибо!
С ув. Г.Р.
Геннадий Решетников 24.10.2022 18:15 Заявить о нарушении
Перечитал ещё раз с удовольствием.
С ув. Г. Р.
Геннадий Решетников 01.12.2024 20:28 Заявить о нарушении
С ув. Г. Р.
Геннадий Решетников 01.12.2024 20:28 Заявить о нарушении
Не ожидал, что кто-то будет читать мои опусы дважды. Вам всего доброго!
Виктор Цибин 02.12.2024 12:54 Заявить о нарушении
Виктор Цибин 02.12.2024 12:54 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.