Зверёныш

           День этот, как никогда, открылся для Павла солнечным и чистым. Мир, его горный мир, выходил ему навстречу. Светило осеннее, не изнуряющее солнце, и не было угрозы нудного дождя. В ритм  шагов в лицо дул свежий сентябрьский ветерок, унося излишки тепла от тела. Назойливая мошка исчезла полностью – очевидно первые прохладные ночи заставили её присмиреть. Воздух имел такую прозрачность, что снежные вершины, не менее, чем в ста километрах от него, казались почти рядом.
           Мир этот был романтичен, приветствуя Следопыта, как своего по духу.
           Павел недолго шёл по разбитой лесовозами грунтовке, вскоре свернув  влево, на дорогу давно не езженую, с оплывшей, слегка заросшей колеёй, а потому удобной для ходьбы. Эта дорога вела на нужный ему перевал.
           Снова он шёл один, свидетелями его ощущений и раздумий были только горы, а исповедующим и исповедником он оставался сам с собой. В горы в последнее время Павел ходил не  часто. Семья увеличивалась, её приходилось содержать, оберегать. Но город никогда не давал ему главного: одиночества, полного погружения в себя.
          На сам перевал Павел уже поднимался, но в этот раз ему хотелось спуститься в страннуюдолину, лежащую по ту сторону хребта. Странность её заключалась в том, что судя по карте, там полностью отсутствовали какие либо поселения, а единственная то ли дорога, то ли тропа прочерчивалась пунктиром – очевидно, по ней мало кто ездил и ходил.По какой-то причине люди покинули долину, либо не заселяли её вовсе. И в этом состаяла тайна. А тайна всегда лежала в основе каких-то поисков и приключений, недаром  в здешних горах его знали, как Следопыта.
           Места, по которым ныне шёл Следопыт, были особенные: в 42-м прошлого века здесь шли ожесточённые бои. Фашистские егеря, незваными явившиеся с Альп, пытались через Кавказский хребет именно здесь прорваться к морю. Егеря потеряли 25 тысяч, наши 100 – и всё же остановили эту рать. Особо отличилась при этом 30-я Иркутская дивизия. Некоторые горные станицы имели  улицы с этим названием.
           Лишь порой Следопыт улавливал в шуме леса, да в клёкоте и гарканье птиц отголоски той великой  тайны: тогда, в извечную гармонию стихии и людей явились  иные с лающим языком. Они явились нагло, с  чужих гор – ворвавшись дисгармонией в эти чудо-горы, оставив после себя  много боли и смертей.
           Как всякий русский, Павел с благоговением относился к памяти прадедов. Часто он находил здесь артефакты той войны: осколки снарядов, поржавевшие каски, остатки окопов и блиндажей, порой даже человеческие кости. Однако никогда ничего не трогал. Теперь это принадлежало Лесу. Он был хозяином, только ему принадлежал тайна той битвы за Кавказ.

           Перевал легко дался Павлу – горы  сегодня были за него. Он буквально взлетел на него, ни разу не остановившись. Его крепкое мужское тело, пребывавшее в апогее жизни, жаждало побеждать либо кого-то, либо чего-то, и перевал для него был уважительный соперник.
            Однако дорога вниз сразу же преподнесла  сюрприз. Она растраивалась – и путешественнику неволей пришлось сделать привал, достав дорожную карту из рюкзака. Самая чёткая дорога поворачивала на право, в заброшенный посёлок, и далее к железной дороге на Белореченск. Левая уходила сначала в гущу горного леса, а потом сворачивала на юг, откуда фактически он пришёл. Третья, пунктирная, очевидно давно заброшенная, шла в долину, куда он и стремился, но какова её проходимость – вот в чём был вопрос.
            Но вызов был брошен, и тайна не просто ожидалась, а жаждалась Следопыту. – Лес тоже ждал его давно – и Павел с азартом вступил на эту пунктирную тропу. Всё оказалось не так страшно: кое-где упавшие деревья преграждали путь, кое-где молодой осинник заполонял пространство, однако всё это было вполне проходимо, либо обходимо, и Павел довольно быстро спускался вниз по склону. Очевидно, люди давно не только не ездили, но и не ходили по этой дороге. Увлёкшись, он и не заметил, как оказался внизу и его тропа резко повернула влево.
              И в этот момент с лесом произошло что-то странное. Остановившись, Павел прислушался: листья клёнов беззвучно трепетали, где-то справа безмятежно на перекатах игралась  речка. Звуков, исходящих от человека не было. Однако птицы впереди вдруг, как по команде смолкли. Что-то заставило их прекратить свой безмятежный переклич.
          Между тем время катилось к вечеру. Солнце уже покраснело и висело над ближайшими горами.  Едва оно зайдёт за них, темнеть начнёт стремительно, на глазах. Надо было торопиться с ночлегом и костром.
              Павел быстро направился по дороге, смотря в основном вправо, ища проход к реке. И вдруг он остолбенел: прямо перед ним стоял ребёнок. Ребёнок стоял абсолютно неподвижно, смотря на Павла широко раскрытыми глазами. Это был мальчик лет трёх, и Павел чуть не сбил его своим телом с ног.
            Следопыт невольно сделал шаг назад. Малыш не изменился в лице и не пошевелился. Это казалось на грани мистики, в которую Павел никогда не верил. Недаром он мог и ночью ходить совершенно бесстрастно и бесстрашно по лесу.
             – Ты кто такой? – по инерции спросили его губы.
            Малыш молчал. Однако, самым удивительным было то, что мальчик, судя по всему, не испугался  незнакомца, а совершенно спокойно рассматривал его.
              – Ты что, один? А где твои родители?
              Но мальчик, казалось, не слышал его вопросы, по-прежнему не отвечая.
              «Он что, не видел никогда людей?» – пронеслось в голове у Павла.
              Вдруг малыш молча развернулся и пошёл. Он не убегал, ибо не испугался незнакомца, он просто пошёл своей дорогой, и интуитивно Следопыт понял, что ему следует идти за ним. Мальчик, как будто зная, что так и должно быть, ни разу не обернулся и не ускорил шаг.
            Вскоре они свернули вправо, на небольшую тропку, ведущую очевидно к речке, и неожиданно вышли на лесную полянку, посреди которой Павел увидел выложенный из камней  очаг для костра, а на краю её стоял добротно сделанный и вкопанный в землю стол, возле которого для сиденья находилось два пенька – большой и малый.
           Только тут малыш ускорил шаг и вдруг юркнул в шалаш, стоящий под деревьями, который Павел сразу не приметил. Словно зверёк в своём убежище он забился в нём, не отвечая по-прежнему ни на какие просьбы Павла.
           «Так, – скидывая рюкзак, и присаживаясь на пенёк, размышлял Павел. – Пацан с кем-то из взрослых, и тот очевидно ненадолго пошёл в лес. Однако, оставить одного такого малыша…»
           А ночь уже стремительно наступала. Солнце закатилось за гору – необходимо было быстро насобирать сушняка и  развести костёр. Вот котелок на козлах над костром, можно  не доставать свой и сварить на всех суп-концентрат. Он сам попотчует хозяина – до полной темноты тот наверняка придёт.
           Сушняка, самого разного, вокруг оказалось в изобилии, но когда он его насобирал, Павла ждало ещё одно открытие: последний раз костёр здесь жгли не менее двух дней назад. Павел внимательно осмотрел его, пощупал золу – она была абсолютно холодна. Вдруг его пронзила невероятная догадка. Он осмотрелся, потом обошёл поляну вокруг – съестное, даже консервы, на пристанище отсутствовало абсолютно. Кто-то бросил ребёнка в лесу преднамеренно, умирать от голода. «Это что же за тварь такая? – жутким, тяжёлым пульсом билась мысль. – Малышу повезло, что я наткнулся на него».
           Павел разжёг костёр, сварил суп. Стало ясно совершенно, что никто сюда не придёт. Он налил в свою большую кружку супа, отрезал кусок хлеба.
          – Малыш, иди поешь.
          Однако изнутри шалаша не донеслось ни звука.
         – Скажи хоть как тебя зовут, – и снова ни звука, ни шороха в ответ. Лишь в глубине шалаша блеснули, как у зверька, глаза..
          «Зверёныш, истинный зверёныш, – с горечью думал Павел. – Он уже одичал в лесу. А потом бы ударили первые морозы…» Он поставил кружку у входа в шалаш, накрыл её краюхой хлеба,  сверху положил ложку и пошёл к костру.
          Кружка исчезла бесшумно, пока Павел делал четыре шага к костру – он это знал, он это почувствовал спиной. Сев на бревно, и бросив «случайный» взгляд – он просто удостоверился в этом.
          «Так что же делать, – погрузился в думы Павел. – Его ещё надо приручить. А у меня запас продуктов на три дня – на одного… И ещё  – Лес, он ведь знает эту тайну. Но почему-то нет даже намёков от него. Почему Лес в этот раз молчит? Как бы то ни было – пора спать. Утро всегда мудренее всех иных».
          Он достал из рюкзака запасную куртку и уже молча положил её у входа. Едва он обернулся, куртку последовала та же участь, что и кружку. Сам он расположился возле догорающего костра – забравшись в тёплый спальник, почти мгновенно погрузившись в сон.
          Однако ночью Павел проснулся ненадолго. Прильнув к его спальнику, и укрывшись его курткой, с ним рядом посапывал малыш. Как и когда он сделал это, осталось загадкой для Следопыта: даже в глубоком сне его подсознание фиксировало любое движение и звук в ночном лесу. Он только с удовольствием хмыкнул про себя: «Ну, вроде дела пошли на лад!» – и снова погрузился в сон.

         Проснулся Павел оттого, что кто-то коснулся его тела. Он мгновенно напрягся и открыл глаза. Над ним было чьё-то бородатое лицо, которое его внимательно изучало.  В какое-то мгновение Павел смотрел вверх в полном непонимании (он опять прозевал шаги пришельца!). Лицо это пребывало в странной блуждающей улыбке, далее взгляд Павла выписал образ в камуфляжной  куртке и штанах, со старинным, наверное ещё «абалаковским» рюкзаком за плечами. «Скороход!»  – само собойиз ниоткуда выскочило определитель-слово.
          – Вставайте, лесные братья! – уже во всю бороду улыбнулся незнакомец. – Солнышко вас давно зовёт! Разве в лесу так долго спят?
          Мальчик воскликнул: «Папочка!», вскочил и бросился в объятия мужчины.
          Пока Павел выбирался из спальника и одевался, мужчина о чём-то тихо, с нежностью расспрашивал малыша. Наконец Павел подошёл и протянул руку:
          – Павел. Какой у Вас удивительный и смелый малыш. К сожалению, я так и не узнал, как зовут это лесное чудо.
          – Его зовут Шурик, а меня Владимир, – отвечал отец мальчика, пожимая в ответ руку. – А ты, если не ошибаюсь, Следопыт?
           Павел в изумлении застыл – его всё-таки переиграли!
          – А ты – Скороход! – выпалил он ответным ходом.
          «Но как?! Как могла произойти эта встреча?!»  – воскликнули оба про себя одно и тоже.
           – Только Следопыт мог полезть в одиночку в такие дебри! – рассмеялся Скороход.
           – Только Скороход может ходить по горам с таким древним рюкзаком! – в тон ему отвечал  Следопыт. – Давненько я слышал о тебе, сказки и были про тебя, как ты отмахиваешь по горам 150 километров за три дня – и вот наконец пересеклись пути наши!
           Они обнялись, уже будучи более братьями, чем друзьями. Потом Скороход сказал:
           – В последнее время кое-кто меня зовёт Робинзон – я почти не выхожу из леса. Но я себя не чувствую таковым. – Он кивнул в сторону Шурика, уже вытаскивавшего продукты из рюкзака. – Эта ниточка  ещё удерживает меня с миром.
            – Но я о твоём сыне не слышал ничего, – говорил Следопыт. – Признаться, он напугал меня вчера.

            Они не просто зналидруг о друге, они давно искали этой встречи и теперь открывались друг другу – во всём и без оглядки.А их свидетелем был этот Лес.
           Друзья просидели за разговором и чаепитием день и ночь. Малыш сначала слушал их, потом крутился рядом, потом ушёл играть в свой лес, потом пришёл, поел и уснул, а они всё открывались  друг для друга.  Один другому отдавал слова – самое ценное, что было у него. Из этих  слов сокровенных они строили здание дружбы для двоих.
         Сначала Павел открыл без оглядки все тайны про себя: войну и смерть,любовь и ненависть – всё выложив  из своихглубин. Он исповедовался,  как убегал от людей в свой лес, и как возвращался снова к людям – и почему это случалось много раз. Ибо хотел быть одиночкой – и не смог.
             А Владимир рассказывал освоём свершившимся одиночестве.  Он рассказывал, как случилсятот вечер ада, когда его Надюшку, зажимая рот, душили, и насиловали шестеро тварей, утащив её за гаражи. А когда её задушили– эта смерть для него стала чёрным тупиком.Неделю он лежалв ступоре, а потом ходил и ходил ночью, в тусклой  тьме, и день для него тоже превратился в тьму. Он ходил по грязным улицам этого града-ада, и безответно у них спрашивал – за что?! Он хотел увидеть выражение этого подлого лика ада – пока наконец понял, что Город Зла безответен и безлик.
         Друзья долго молчали, глядя на костёр, единственный источник света в их Лесу, потом Павел проговорил ответные слова:
            – В нашем Лесу таятся следы  Войны. Многие думают, что Война та ушла бесследно – Мир победил, и навсегда. Но ведь Добро так и не восторжествовало. Лес смог затянуть свои раны, души погибших обрели здесь покой.  Но совсем не то в городах. Там нет всевластия природы.
           Скороход ответствовал ему:
           – В этой долине было несколько посёлков, но все люди покинули свои дома. Почему? Их лукаво прельстило Город зла. Там, за хребтом, им дали всем квартиры. И каждый будто ушёл в свою нору. Один ушёл от другого – и стал беззащитным одиночкой.
           –Я знаю это, – заметил Следопыт. – Город прельщающ и блудлив. Ибо Город – удачливый игрок. Ибо Город в Добро играет, но за Зло.
            – После похорон я выпал из себя. – снова рассказывал свою повесть Скороход. –Мы с Надюшей были детдомовские, и одиночество давно было стезёй нашей. Но не дай Бог кому изведать такое одиночество во тьме! Помню только,Сашко меня иногда теребил,  ему хотелось есть. А я не понимал, кто я, кто он.  Но он оказался спокойным ребёнком, и мог часами играть сам с собой.А я всё лежал пустой, то с открытыми, то с закрытыми глазами. Сначала Шурик плакал за мамой, потом перестал, забыл её, и начал всё больше ластиться ко мне. Тогда я понял, что должен что-то сделать для моего ребёнка. Я должен, обязан пробудиться. Моя любовь вот она – не умерла. Я всё-таки не одинок. И теперь должен любить эту кроху-одиночку. Но я не хотел довериться городу на этот раз. И решил уйти от людей – навсегда.
           – Но как ты оставляешь ребёнка одного, в Лесу, –  удивился Следопыт.
           – Это самое безопасное место на Земле! – воскликнул Скороход. – Раз в месяц я ухожу в посёлок, за хребет, набрать продуктов.  А этой крохе ещё тяжело делать такие переходы. И я твёрдо знаю: Лес никогда не допустит, чтобы обидели сокровище его.
        – Однако, такому ребёнку требуется мать, – задумчиво говорил Следопыт. – Ты ему нужен будешь позже, чтобы сделать из сына мужа.
           – Нет, Следопыт, я ухожу всё дальше от  людей.И моего ребёнка я не доверю никому.

          Ночь разверзлась над ними панорамой звёзд, а они всё сидели у всполохов костра. И шумела речка, рассказывая о вечности, о притяжении и невозможности её, и где-то в глубинах ночи завывали неведомые звери, и тем ещё более сближали друзей друг перед другом.
            Звёзды и красный свет костра – как сцена их театра. Костёр их согревал и окрашивал в багровые тона лица и тела. А магия его связывала друзей с  Лесом и с его проматерью Землёй. А звёзды им обещали полную свободу. Они выходили к Земле, не стесняясь, обнажаясь, и люди могли видеть их подлинную красоту в неуловимых оттенках  цвета – то голубого, то жёлтого, то багрового. Звёзды манили, заманивали людей, открывая бесчисленным количеством дорог. Видя эти дороги, люди наконец понимали, как вырваться им из замкнутого круга, который они называли жизнь.
             – Ты знаешь, – под конец сказал Скороход, – моему сынку уже приоткрылась тайна Леса. Пока что на уровне инстинктов. Мы это всё когда-то обличили в слова – русалки, лешие, лесовики. Но слова эти – вторичны, он этих слов ещё не знает – ребёнок чувствует лишь первобытную основу. И видит тех, древних, и слышит их, и уже с ними как-то говорит.