Гримёр

Вот как должна была сложиться жизнь художника, если в зрелости он обнаруживает себя востребованным работником морга областной больницы, гримирующим лица покойных перед погребением? Стечение обстоятельств? Гримасы судьбы? Интриги завистников?.. Не знаю. Но гримёр он был классный, его работа утешала и успокаивала, на её результат приятно было смотреть. Им были довольны и администрация, и заказчики. А возможно, и усопшие, кто ж тут проверит…
Я встретил его на рабочем месте, в морге, занимаясь скорбными делами скоропостижно преставившегося отца. Он сразу, выступив из полумрака гулкого прохладного помещения с неизгладимым запахом, произвёл впечатление: бритая голова, большой рот, выраженные скулы, непростой подбородок и глаза, прибивающие внутренней силой посвящённого. Его губам не свойственна была улыбка, даже намёк на неё. Он был профессионально сдержан и строг, из всех эмоций навек выбрав только нижние регистры. «Палач из Лилля,» - мелькнула вдруг у меня мысль. По крайней мере так выглядел актёр, сыгравший этого персонажа, казнившего Миледи, в советском фильме «Д;Артаньян и три мушкетёра». Мы согласовали с ним время, к которому нужно заказать катафалк. Он предложил свои услуги по подготовке тела и гриму, оценив их в три тысячи рублей, я не нашёл аргументов для возражений. 
Потом были всякие малоприятные формальности, заполнение каких-то справок, недолгое, но томительное ожидание своей очереди, изучение сопутствующих моменту товаров, их прейскуранта, и оплата неотвратимых услуг. Отцу было уже всё равно, но для мамы, родственников и друзей это было важно и своевременно. Не особо соря деньгами, но и не жлобствуя, я заказал в ритуальном магазине при морге и гроб, и венки, и крест на могилу.
На душе была тяжесть, но скорбные хлопоты заставляли суетиться и поспевать по графику. Впереди меня ждало кладбище, заключение договора на погребение, ещё надо было заехать в церковь, в посёлке неподалёку, заказать отпевание, и вообще понять и выстроить логистику похорон, встретить иногородних родственников, да много всего. Но «палач из Лилля» прочно засел в памяти, мне показалось, что в его услугах был скрыт очередной развод на деньги людей, прибитых горем. Три тысячи, вроде и сумма небольшая, предложили заплатить, я согласился, не задумываясь. Но что там за подготовка, и чем может помочь грим, если отца не вернёшь, а смерть отвратительна, как её не принаряжай.
Вечером, поужинав и выпив после волнений, рассказывая подробности жене, я вновь сокрушался по поводу и без, в душе презирая «Лилльского палача», мол, всё у них так выстроено, всё недёшево, а за что платишь вообще порой непонятно. Супруга кивала, сокрушалась и поддерживала, видя моё состояние, а мне понемногу становилось легче. Боль и тяжесть чуть отступали. Всё трудами и заботами, но складывалось. Похороны отца надо было пережить. Перелопатить. И чтобы всё было по-людски, по-христиански…
Утро похорон выдалось прохладным и нервным. Подъехав, мы обнаружили несколько катафалков. Неподалёку стояли группки людей с цветами и преимущественно в чёрном. Было томительно и неуютно. Хотелось, чтобы всё побыстрее закончилось.
Наконец, двери морга открылись. На пороге появился строгий гримёр и произнёс нашу фамилию. Я выступил из толпы, он мне сдержанно кивнул, посторонился и пригласил жестом пройти внутрь.
С порога я сразу увидел отца. Он лежал в гробу, одетый в свой выходной коричневый костюм с кремовой рубашкой и галстуком в тон, спокойный даже красивый, будто бы спящий. Он был именно, как живой. Мне показалось, что он сейчас проснётся, улыбнётся мне и встанет. И мы пойдём отсюда, а дома нас встретит мама. И всё будет замечательно!..
В свои последние дни, в реанимации, отец уже не приходил в сознание, тяжко дышал, хрипя и морщась, выглядел ужасно. Когда позвонили из больницы, сообщив скорбную весть, я подумал: вот папа и отмучился. Но здесь, в морге, он был великолепен. Видимо художнику удалось на короткое время приостановить конвейер смерти, замаскировать её, чтобы у провожающих отца боль прощания не усиливалась от жуткого вида следов ухода за край, откуда не возвращаются. Иллюзия? Пожалуй. Но в момент прощания, мы запомним его таким – спокойным, тихим, будто бы задремавшим. И нам будет легче жить после этого, вспоминая его…
Потом мы долго ехали с женой на машине вслед за катафалком. И мне вдруг с щемящей болью открылся смысл выражения «провожать в последний путь». Это был действительно самый последний путь моего папы. Он впереди, в строгом катафалке, мы сзади, вроде почётного эскорта. Я глядел на двери катафалка, и слёзы просто хлынули у меняя из глаз, размывая дорогу и очертания микроавтобуса тёмно-синего цвета с чёрной скорбной лентой, нарисованной по корпусу. А ведь я не плакал, когда узнал о его кончине, когда метался по городу и области, решая все сопутствующие его смерти дела, и в морге не плакал, и в церкви уже не заплачу, и на похоронах, и на поминках!.. А ещё мне было стыдно перед гримёром за своё брюзжание накануне, за то, что называл его «палачом из Лилля», что подозревал его в вымогательстве и крохоборстве, а он так сделал свою работу, что всем нам стало и ещё станет легче. Может быть, это и есть настоящее искусство, когда кому-то в тяжёлый час от него на миг становится легче?.. Не знаю.
…Когда гроб с телом папы, венки и могильный крест были уже погружены, перед отправкой я вернулся в морг, с чувством пожал руку гримёру и наговорил ему много слов восхищения и благодарности. Он спокойно всё выслушал и, мне показалось, его взгляд даже чуточку потеплел. Прощаясь, я искренне сказал:
- Всего Вам самого доброго! До свидания!..
Он посмотрел на меня строго, чуть покачал головой и ответил:
- Нет. Прощайте.
Это было весомо и правильно. Рано мне ещё, видимо, вслед за папой, да и родным моим тоже. Даст Бог, поживём!..
«Палач из Лилля» события не торопил…