Нибанна

   Холодные ночи, серые дни. Август 2019, Питер, дикий берег реки Красненькая, недалеко от метро Автово. По ту сторону от кладбища. Время не определено, так как часов нет. Судя по темноте и слабой наполненности виадука, около одиннадцати вечера. Кусты, костер и человек: голод, жажда и тоска. И ожидание.
 Настоящее имя человеку Петух. Прошлое Петр. Будущего нет, как нет его у всякого бомжа со стажем – чем больше стаж, тем чернее впереди. Чем ближе к зиме, тем страшнее. Чем страшнее, тем больше хочется выпить. Но здесь парадокс - выпить хочется постоянно, а страшно не всегда. Страшно, когда сталкиваешься с людьми. Даже не сталкиваешься (сталкиваются частицы в ускорителе), а вынужденно взаимодействуешь. Самый безобидный способ взаимодействия -  спать   в одном шалаше, под одной кучей тряпья. Глотать из общей бутылки. Когда такое было? Кажется, вчера. А когда было вчера?
Петух ждал Рябу и Надьку. Последний месяц они существовали вместе. Надька готовила жрач, Ряба приносил бухло. Вместе занимались поисками.
Найти можно все.  Лучше искать на помойке. Или на кладбище. С кладбища гонят. Можно искать, ходя по берегу. Можно сто раз пройти по берегу и ничего не найти, а на сто первый наткнуться (споткнуться) на старый медный чайник. Времен блокады или Ленина в Смольном. Медь почти как золото – триста пятьдесят рублей килограмм. Что тяжелее, килограмм меди или килограмм алюминия?
Так сам себе шутил Петух, чтобы не заплакать.  Голодный. Давным-давно очухавшийся. Неизвестно сколько ждущий возвращения Рябы. Или хотя бы Надьки. Она по силе отношения, как сестра. Сестра-близнец. Они с Петухом даже ростом одинаковы. Можно меняться куртками. Иногда выкидывают совсем еще новые куртки: молния сломалась, и пожалуйста, носи, пока не засрал. А засерается абсолютно все, кроме души. Душа – эта точка летящего света. Куда летит? В бездну. Откуда? Из биографии.
Биография Петуха такая. Бомжует второй год, пьет восьмой, живет сорок третий. Кажется. Алкоголь стирает все виды памяти. В этом отношении он милосерден. А еще в каком? Когда выпьешь, в любом. Но беда не в этом. Настоящая беда, что похоже не будет сегодня Рябы с бухлом. И костер кормить нечем. Прошлая беда Петуха – его ничтожный рост - всего сто шестьдесят три сантиметра. Для карлика, чтобы в цирке или кино, великоват, для создания семьи низкоросл. Унизительно низкоросл. До тех пор, пока не перестал ходить на работу. Теперь неважно. Важен стакан вина. Или горячего чая. Настоящего, как в те времена, когда жил с матерью. Сладкий, крепкий чай, чистая одежда, для попы туалетная бумага. Бритва для подбородка и щек. Зубная щетка для зубов. Ножницы для ногтей. Расческа для волос (Петух провел рукой по скользкой голове и нескользкой бороде).  Зимой отопление. И ванна с чистой, горячей водой: лег и греешься. И думаешь о…
Петух вспомнил о чайнике, который нашел на берегу реки Красненькая. Без крышки, но большой, с длинным изогнутым носиком и плоской, как лента ручкой. Похоже, действительно медный и старинный. Сейчас, когда темно, холодно и тоскливо, не разберешь. Или разобрать? Пока горит огонь. Слабый, но горит. Что бы еще в него кинуть?
Петух взял и кинул в огонь ящик на котором сидел. Вот так! Бывают минуты, когда хочется себя наказать, и начать все сначала.
Стало ярче, чуточку теплее и виднее.
Чайник лежал рядом со скелетом раскладушки, на котором сушилось одеяло. Под ним миска, моток провода, мясорубка без внутренностей, гаечный ключ и пара вполне еще кроссовок.
Тяжелый. Воняет хроническим болотом. Черный от копоти или коррозии. Носик с язычком, похож на хобот.  На боку что-то тисненое. Похоже, клеймо.
Петух потер выпуклое место пальцем. Отколупнулся слой твердого глинистого налета. Неужели медь?
Обшлагом «куртки» он прошелся по данному месту сильнее. Вроде обнадеживающе заблестело. Надо еще. А потом можно песком. До блеска и двинуть, как антиквариат.
Потер еще. Бок чайника стал светлее. И еще немного поелозил…
И вдруг… Вдруг голос. Невидимый, густой, трезвый. Внятный, волевой, мужской, низкий:
- Слушаю и повинуюсь!
Петух замер. Чайник упал к ногам, звякнув ручкой.
Бывало прежде всякое. И муравьи по нему стаями ползали, и голоса в левой части головы, и смех далекий, как бы за спиной. Но это с передоза. А сейчас-то с чего?
- Ты кто? – спросил Петух у голоса. Чувствуя, что боится. А бежать нет сил.
- Я твой раб. Раб твоих пяти желаний.
Петух не понял смысла и переспросил:
- Ты кто?
- Я джинн Маймудахнаш, смиренный раб пяти твоих желаний, мой повелитель! Приказывай!
Где он подобное видел, попытался вспомнить Петух и вдруг вспомнил!
- Такое только в сказке бывает. Джинны, волшебные лампы. Не! Это я сплю. Или допился…
- О нет, мой господин! Ты не во сне. – Незримый голос стал сочнее и мягче. – Ты там, где ты есть.
- Не во сне?
- Нет, мой повелитель.
- Не в бреду?
- Нет, мой владыка.
- Не в сказке?
- Что ты называешь сказкой, мой господин?
- Не знаю.
- Все является сказкой. Доброй или злой. Долгой или короткой. Страшной или веселой. – голос  окутывал Петуха, лишая его смущения и страха.
- Тогда покажись!
- Не могу, мой повелитель. Очам человеческим я недоступен. Но если ты сочтешь эту просьбу за свое первое желание, то…
- Нет! Не нужно.
- А что тебе нужно, мой господин и владыка? Прикажи рабу своему и тотчас получишь просимое!
- Сразу?
- Не успеют стихнуть сладчайшие звуки твоего голоса.
Голос, кстати, у Петуха далеко не сладчайший, льстит ему джинн.
- Какая ху…ня! – пробормотал про себя Петух. – Быть не может! Но попробовать надо.
- Сколько, говоришь, желаний?
- Пять, мой господин! Во имя триединства природ ума, разума и рассудка. И двуединства сущностных ипостасей тела и его энергетического двойника, мой повелитель.
- Я сейчас…
А чего думать?! – подумал Петух. – И думать нечего: бухла, бухла и еще три раза бухла! Или бухла, денег, квартиру, новые ботинки и спортивный костюм! Или…
В это время на виадуке завизжали тормоза. И подул ветер. И что-то еще случилось. Такое, от которого вдруг раздуло угасающий уголек Петуховой души.
И внезапно, в неистовом порыве, сбрасывая с себя налипшие говно, блевотину и грязь, Петр Андреевич закричал:
- Хочу никогда больше не пить!  И чтобы было всегда тепло, и чтобы я не один. Ты понимаешь, Ахмет?
- Понимаю, мой повелитель!
-  И чтобы я был высоким. И молодым! Вот…
Не успел Петр Андреевич снова глотнуть воздуха; едва смолкло его восторженное, детски-наивное «Вот..», как он перенесся в Маса;и-Ма;ра (есть такой заповедник в Кении). Ставши молодым и красивым жирафом. Имеющим молодую и красивую самку. Овеваемый теплым, пахнущим лавандой и розами муссоном. В уютной тишине и вечернем покое Вечности.
Вечности, схваченной и заключенной в миге настоящего.
То есть, оказавшись на фотографии в каком-то глянцевом зоологическом журнале.
А как по-другому?