Два знакомства часть третья

               Д  В  А     З  Н  А  К  О  М  С  Т  В  А

       (ч  а  с  т  ь     т  р  е  т  ь  я)


Они появились на берегу одновременно, только с
противоположных сторон. Старик, несмотря на жару был в пиджаке,
под ним рубашка с наглухо застенутым воротом. Шагал он широко,
при этом безбоязненно, дело-то знакомое звякать бутылками.

А бабка с заговорщическим выражением сморщенного,
но очень подвижного лица, подняла над головой левую руку  с
промокшим газетным свертком в авоське, поднесла к губам три
сложенных в щепоть пальца правой, которыми крестятся
православные, звучно поцеловала их, потом картинно растопырила 
вверх, как залп салюта, а в довершение заявила:

- Айн момент, уважаемые гости, сей минут будет готов
сарган,-  и привычно полезла в свою гору. "Айн", как вы, наверное,
догадались, это не признак образования, а отзвук фашистской
оккупации Новороссийска.

Через минуту оттуда уже потянуло дымом костра, который
она раздувала ржавым листом железа. "Ох и жох-бабка, сразу видать,
битая", - подумал я словами моего Герасимовича. Значит, рыба 
будет по-моряцки, т.е., непотрошеная, зато моментального
приготовления и сочная. Тут главное не ошибиться во время еды и
уметь отличить съедобное от того, что нужно выкинуть.

Уложив последнюю рыбешку, одна к одной, чуть больше
пальца толщиной и сантиметров 20-30 длиной каждая, сложенную
в спираль, бабка тут же начала переворачивать первую на другой
бок. А уже ближе к середине  процесса  стала звать деда, чтобы
тот одевал брезентовые рукавицы и тащил лист с рыбой на берег.

И пошло-поехало, первый лист железа с жареным
сарганом ушел под первую бутылку из новой партии, второй под
вторую. Участвовали все, и заказчик, и гости, и исполнители.

А времени всего только полдень, значит надо снаряжать
деда еще раз в поселок. Паузу, по праву хозяина стола и старшего,
заполнил В.Ф. Он говорил, волны сопровождали его рассказ
ритмичным шорохом мелких камешков о дно, а мы диву давались.

-Я пью лежа в море, до полуночи, а чаще и позже. По
Куприну, мои юные друзья. Вы помните, как пили его герои, под
нежданно раздавшийся скрип запоздалой телеги, под свет луны,
выглянувшей из-за туч.

Труднее всего успеть выпить под стремительный полет
внезапно прочертившей небо над головой летучей мыши. Но я
успеваю, ведь стакан с коньяком у меня всегда рядом, мои юные
друзья.

Похмелье с утра его не терзало, он просто не бывал с
похмелья, потому что всегда был пьян, только в разных стадиях
этого своего обычного состояния.

В пять утра он уже отмокал в море, на берегу всегда
рядом коньяк и коробки "Казбека". Сюда ему приносили еду,
жареную ставриду, барабульку, иглу, иногда перепадала чулара
или даже кефаль.

Когда луна пряталась за тучи или за Колдун он тоже
отправлялся в неимоверно трудное восхождение по скалистой
тропинке длиной в пятьдесят шагов в свой сарай. Спал на сене,
прикрытом какой-то грубой материей, может быть, даже старым
парусом с какой-нибудь шаланды.

Мы с Генкой тоже свалились на берегу на горячем
полосатом диагоналевом матрасе из плит мергеля, потом
купались в море. Но тщетно, все равно, в стельку пьяные, под
горячим солнцем отправились восвояси.

Пересчитали все бугорки и ямки на трехчасовом пути
до города, извозились до неузнаваемости в мелкой, как
цементная, дорожной пыли. Хорошо хоть письма, адресованные
В.Ф., не потерялись, только чуть подмокли от мокрых трусов
Геннадия.

Мы с ним, даже пьяные, стеснялись заходить в море
в неглиже. Хозяин застолья не понимал и не разделял нашей
щепетильности.

Однажды,  в самом начале нашего знакомства, давая
В.Ф. простор  для обстоятельного профессионального ответа
маститого журналиста пытливому мальчишке, я спросил у него,
чем он сейчас занимается. На что он без воодушевления, но и
без малейшего следа раскаяния коротко и до предела
откровенно ответил: 

-Мой юный друг, я занимаюсь тем, что пропиваю
Сталинские Премии моего знаменитого папаши.

В Новороссийске его знали буквально все, и жители,
и, мне кажется, бродячие собаки. Многие его критиковали,
собутыльники из числа профессиональных, хвалили, но
искреннее  всех к нему относились нищие.

Тот, кто однажды попировал с ним за одним  столом,
хорошо подумает, прежде чем попасть в его сети вторично.
Его напор, его безграничное, безудержное  стремление подавить 
своей пьяной волей каждого было далеко не под силу человеку
незакаленному в застольных баталиях.

Единственные, кто шли с удовольствием на "бис",
были нищие, всегда голодные и полупьяные. Когда В.Ф.
оставался без собутыльников он ехал в такси к ресторану
"Прибой" в центре города, занимал столик и очень невнятным
голосом (знаю по собственному опыту - понять его болтовню
в его привычном пьяном состоянии невозможно) поручал
официанту привести с улицы недостающих трех нищих, по
возможности, на своих ногах.

Дальше  хозяин стола исполнял любые алкогольные
и гастрономические  изыски своих гостей, которые дальше
ужасной местной краснодарской водки с красной сургучной
головкой,  селедки керченской с картошкой на закуску и
бифштекса рубленого с гречкой на горячее не шли. 

Василий Федорович блистал своим хлебосольством
до тех пор, пока кто-нибудь из них ни обмочится. Потом он
моментально терял к ним всякий интерес, расплачивался с
официантом и направлялся навстречу очередным приключениям.

        продолжение: