3. Царь и полковник деньги и власть

«... найдётся ли при нынешних нравах человек, который поспорил бы со своими предками честностью и настойчивостью, а не богатством и расточительностью? Даже новые люди, когда-то доблестью своей обыкновенно превосходившие знать, добиваются власти и почестей не столько честным путём, сколько происками и разбоем; как будто государственные должности славны и великолепны сами по себе, а не считаются такими в зависимости от доблести тех, кто их занимает. Я, однако, увлёкся и зашёл чересчур далеко, так как нравы сограждан вызывают во мне тоску и досаду».

Гай Саллюстий Крисп, «Югуртинская война».

Середина августа... Ровно восемь лет назад это время запомнилось мне, может быть, навсегда, как время решающего этапа войны в Ливии (именно в августе был взят город Триполи – столица государства). Та война окончилась падением режима ливийского диктатора, более известного нам как полковник Каддафи. Ещё слишком немного времени прошло, чтобы можно было давать сколько-нибудь объективную историческую оценку названному правителю, его режиму, а тем более, подробностям его падения и последующего скорого убийства (кадры гибели Каддафи, думаю, видели тогда все).
Поэтому в своей статье я расскажу в основном о другом правителе, древнем. Но, как мне представляется, чем-то очень напоминающем ливийского лидера (хотя бы тем, что правил он тоже в Африке). Хочу заметить, что и у самого Каддафи не обошлось без тяги к древней истории: одному из своих сыновей он дал имя Ганнибал.

За содействием в составлении этой статьи я решил обратиться к историку римского происхождения (а не греческого – как Плутарх или Полибий). Тем более, что именно этот человек – Саллюстий (Гай Саллюстий Крисп), оставивший сравнительно немного сочинений, является автором труда «Югуртинская война», наиболее полного рассказа об интересующих нас событиях. Приходится сожалеть, что Полибий ко времени упомянутых событий уже давно скончался, Плутарх в «Жизнеописаниях» упоминает эти события только мимоходом, а соответствующая часть сочинений Тита Ливия либо действительно не сохранилась, либо по каким-то иным причинам нам в данных условиях недоступна.

Настоящие наследники Ганнибала.
Со смертью полководца, подвергшего римские и италийские земли страшному разорению, да такому, после которого Южная Италия так никогда уже полностью не восстановила своё могущество развитой земледельческой и торговой области, в Карфагене больше не нашлось подобных знатоков ведения войны. Через 55 лет после окончания II Пунической войны, по итогам III войны с тем же названием, пал сам Карфаген и был разрушен до основания (Катон мог бы ликовать; жаль, он немного не дожил до этого момента). Но римляне не получили ещё власти над всей Северной Африкой.
Ряд земель, захваченных у Карфагена, римляне передали царям Нумидии – той самой Нумидии, конница которой в недавней войне так ценилась Ганнибалом и которая, собственно, в основном довела Южную Италию до упомянутого разорения. Новые земли (а соответственно, и новые деньги) дали нумидийским властителям возможность объединить страну (до того разделяемую на Западную (союзную Карфагену) и Восточную (союзную Риму). В 201 году до новой эры царём единой Нумидии (на тот момент, самого обширного государства Северной Африки) стал Масинисса. Но для нашего рассказа интереснее всего личность царя по имени Югурта, незаконнорожденного сына одного из сыновей Масиниссы, захватившего власть в стране более чем через тридцать лет после смерти своего деда, около 118 года до новой эры.
Вот что пишет Саллюстий о настроении Югурты сразу же после захвата им власти в Нумидии:
«Югурта же, осуществив свои замыслы и захватив всю Нумидию, на досуге обдумывая содеянное, стал бояться римского народа и надеялся противопоставить его гневу только алчность знати и собственные деньги. Поэтому он через несколько дней отправил в Рим послов с большим запасом золота и серебра и велел им прежде всего одарить его старых друзей, затем приобрести новых – словом, не мешкая, щедростью своей подготовить всё, что только будет возможно. Как только послы прибыли в Рим и, следуя наказу царя, передали богатые подарки его гостеприимцам и другим людям, имевшим тогда сильное влияние в сенате, произошла столь разительная перемена, что величайшая ненависть знати к Югурте сменилась её расположением и благоволением к нему. Одни в надежде [на награду], другие, будучи подкуплены, обходя сенаторов одного за другим, уговаривали их не выносить чересчур сурового решения насчёт Югурты».

«О продажный город, он погибнет сразу же, как только найдёт покупателя».
Эти слова (о Риме) приписываются царю Югурте и сказаны они были именно после посещения им города Рима около 111 года, незадолго до (или в самом начале?) разгоревшейся войны между Нумидией и Римской республикой (война так и вошла в историю под его именем – Югуртинская). Коррупция в высших эшелонах власти, как сказали бы мы сегодня... Да, к концу второго века это зло уже сильно поразило Рим. Время неподкупных Катонов, доблестных Сципионов и верных слову Регулов давно прошло. Люди в римских магистратах теряли время, обсуждая вопрос о том, как поступить с Югуртой за его преступления (формально ему была объявлена война).
А вот царь временем распоряжался продуманно:
«Пока это происходило в Риме, военачальники, которых оставили в Нумидии, совершили по примеру своего командующего множество преступлений, притом позорнейших: одни, соблазнённые золотом, отдали Югурте слонов, другие продали ему перебежчиков, третьи собирали добычу среди усмирённого населения; так сильна была алчность, охватившая их подобно недугу».
Югурте с помощью взяток удаётся достигнуть полного разложения римского войска (к вопросу о том, что способен сделать один человек при соответствующих способностях и силах хоть с армией, хоть с целым народом), которое было послано против него в Африку, эту богатую, сытую и так пробуждающую в людях изнеженность Африку:
«Тем временем Югурта с помощью лазутчиков денно и нощно пытался разложить римское войско, подкупая центурионов и начальников турм: одних – чтобы они перешли на его сторону, других – чтобы по данному им знаку они покинули свои посты. Сделав всё, что задумал, он поздней ночью внезапно окружил лагерь римлян крупными силами нумидийцев. Римские солдаты, потревоженные неожиданным нападением, одни хватались за оружие, другие прятались, третьи ободряли перепугавшихся; смятение царило повсюду. Врагов было множество, ночное небо заволокло тучами, опасность грозила с двух сторон; что было безопаснее – бежать или оставаться на месте – не знал никто. Из тех, кого мы назвали подкупленными, одна когорта ливийцев с двумя турмами фракийцев и несколькими простыми солдатами перешла на сторону царя, а центурион-примипил третьего легиона позволил врагам пройти через укрепления, которые должен был оборонять, и туда ворвалось множество нумидийцев. Римляне, ударившись в позорное бегство (большинство – бросив оружие), заняли ближайший холм. Ночь и грабёж в лагере задержали врагов и помешали им воспользоваться победой. На другой день Югурта объявляет Авлу во время переговоров: хотя он, отрезав Авла и его войско, угрожает им голодом и оружием, всё же, памятуя о превратности судьбы, он, если Авл заключит с ним договор, никому не причинит вреда и лишь проведёт всех под ярмом; кроме того, Авл должен покинуть Нумидию в течение десяти дней. Хотя эти условия были тяжёлыми и унизительными, всё же, раз уж приходилось выбирать между ними и смертью, мир был заключён, как того желал царь».

«... лагерей не укрепляли и ночных часовых не выставляли, как того требовал воинский устав. Всякий покидал знамёна по своему усмотрению; бродячие торговцы днём и ночью слонялись среди солдат и, бродя, опустошали поля, врывались в усадьбы, захватывали, споря между собой, добычу – скотину и рабов и выменивали на них у купцов привозное вино и другие товары; кроме того, солдаты продавали зерно, отпускавшееся им казной [в то время римский легионер получал на месяц 4 модия (1 модий = 8,7 л) пшеницы и должен был сам печь для себя хлеб. Стоимость зерна, как и стоимость оружия и одежды, вычитали из его жалованья], и покупали себе хлеб на каждый день. Словом, это войско страдало всяческими пороками лености и разврата, какие только можно назвать или себе представить, а также и многими другими».

Пользуясь упадком духа в римских войсках, Югурта, отлично знавший особенности римской военной организации (ибо в своё время, ещё будучи молодым принцем, он сам побывал на римской воинской службе – в Испании), избирает особые способы войны, более напоминающие партизанские, и направленные так или иначе на полное уничтожение римлян, а не просто на изгнание их из Африки либо заключение мира с республикой. Но под новым командованием римские части сражение за сражением теснят нумидийцев. И Югурта вынужден бежать (ведь и ранее упомянутого полковника смерть застигла в бегах). Царь скрывается у своего тестя, царствовавшего в те годы над гетулами (или мавретанцами – как называли их римляне). Впрочем, гостеприимство венценосного родственника для Югурты было недолгим – царь Бокх вскоре выдаёт его молодому римскому квестору, лишь недавно прибывшему на эту первую в его карьере войну в Африку... 

Каддафи также слишком надеялся на свои деньги (немалую часть из которых предпочитал держать в золотых слитках), на твёрдость своей власти в стране, «любовь» народа и режим, который он сам построил и который погиб почти одновременно с ним... И не меньше полковник надеялся (и скорее всего, не без оснований) на поддержку некоторых руководителей европейских государств и высших чинов Европейского Союза, которых он либо подкупил, либо собирался подкупить, либо мог запугать угрозами и прямым шантажом. Но в решающий момент все деньги и весь собранный на потенциальных врагов компромат не помогли – всё-таки не римские времена на дворе (когда так ценилось правосудие – даже по отношению к врагам и чудовищным преступникам); полковника предпочли просто убить.

Одна из богатейших частей Африки оказалась полностью под римским господством. Но что это означало для самой республики, для самой системы народовластия в ней?
Ближе, уже совсем близко было то время, когда вся эта веками сохраняемая римскими гражданами система будет потрясена до оснований и полностью сломана. И уже был известен человек, деятельность которого нанесёт этой системе хотя и первый, но вместе с тем и такой удар, в котором будет полностью заключена вся гибель системы.
 
Поэтому в качестве финала, хочу привести текст, который сам Саллюстий даёт, делая отступление от основной линии своего рассказа и говоря об очень важной вещи, о важном выводе – о падении и разрушении Карфагенского государства (республики) как причине скорого сначала морального, а потом и фактического разложения и падения Римской республики:
«Впрочем, дурная склонность к раздорам между народом и знатью, а впоследствии ко всяческим порокам возникла в Риме несколькими годами ранее, во времена мира и изобилия всего того, чему люди придают наибольшую ценность. Ибо до разрушения Карфагена римский народ и сенат делили между собой государственные дела мирно, проявляя сдержанность, и граждане не оспаривали друг у друга ни славы, ни господства: страх перед врагами заставлял гражданскую общину быть верной своим добрым правилам. Но когда люди избавились от этого страха, разумеется, появилось то, чему благоприятствуют счастливые обстоятельства, – распущенность и гордость. И спокойствие, к которому стремились во времена несчастий, теперь, когда его достигли, оказалось более тягостным и более суровым, чем сами эти несчастия. Ибо знать начала произвольно пользоваться своим высоким положением, народ – своей свободой, каждый стал тянуть к себе, грабить, хватать. Так обе стороны растащили всё; государство, находившееся между ними, оказалось растерзано. Впрочем, знать была более могущественна своей сплочённостью, народ же, разъединённый и рассеянный ввиду его многочисленности, был слабее».