Эротическая сага - 11

ЭРОТИЧЕСКАЯ САГА – 11

ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ


ЖЕНЩИНА НИКОГДА НЕ КУПИТСЯ НА ТО,
ЧТО НИКОМУ НЕ НУЖНО


Агнесс, как мы видим, опередила намерения отца, в самое короткое время, преодолев все круги сексуального познания, не ощущая притом, естественного в таких обстоятельствах, страха быть изобличённой, до тех пор, пока не подверглась преследованиям Андреа. И хотя материальные доказательства её развращенности были в чьих-то руках, очень хотелось надеяться, что руки эти принадлежат Джузеппе: непростительное с её стороны легкомыслие. Но лишите юную красотку столь очаровательного  недостатка,  что от неё останется в глазах шныряющих вокруг и около соловьёв-разбойников. 


Она вернулась к учёбе без того, чтобы в том был какой-то прок. И прежде не всегда сосредоточенная на уроках, после происшедшего, и, к тому же, подстрекаемая восторженностью  Элеоноры, и, время от времени, напоминающей о себе Ренате, лишили её всякой возможности, если бы даже того хотела, забыть или забыться. Впрочем, и сама не очень к тому стремилась. Мысли о Джузеппе не покидали её, а новость о благоприобретённом женихе, лишь прибавила душевного смятения, только усилившегося после того, как узнала, кому предназначал её отец. Воображение, обострившееся до предела, то уносило её в заоблачные выси, от, нежданно-негаданно, появившейся возможности не просто выбора, а непривычного ощущения, прежде, казавшегося, недоступным: совмещения приятного с полезным.


Она не считала такое совмещение ни сделкой, ни изменой обоим или одному из них, если сумеет одарить претендентов на её руку и тело хотя бы иллюзией счастья. А в том, что сумеет, не сомневалась. И не от храбрости вовсе, и уж, конечно, не от избытка тщеславия, хотя и то и другое, присутствует в женщине, поставленной перед выбором, о котором можно только мечтать. В тех кругах, в которых вращалась, благодаря положению отца, где каждый на свету и на языках, от детей ничего скрыть не удаётся, да от них и не скрывают. Но, даже соглашаясь на такого рода авантюру, самка не делит себя между самцами, так сказать, фифти-фифти, а кому-то из них отдаёт предпочтение. В чём оно выразится зависит от обстоятельств места и времени, но понятно одно: обделенный этого не не должен заметить, а награждённый обязан догадаться.


И это в полной мере относилось к Джузеппе. От него, как от пьяницы водкой, за версту несло романтизмом, и выражалось с такой очевидностью, что не требовалось ни доказательств, которые, в иных случаях, женщина не столько получает, сколько придумывает, ни дополнительных разъяснений. Он был красив, как никто, умён, как ни все, напорист, как шпага де Артаньяна, в сочетании с повадками хищника, уверенного, что всё в этом мире принадлежит ему. Но когда появился повод испытать его «на вшивость», сама не понимая для чего это нужно, хотя игра двусмысленностями у прекрасного пола в большом почёте, не смогла удержаться от искушения. Ей хотелось услышать уверение в его вечной преданности, и, значит, в нежелании делить её ни с кем, даже с мужем, хотя незадолго перед этим именно дележом и занимался.


Но зачем искать логику там, где ей не приготовлен ночлег? Поэтому его твёрдостью и неуступчивостью, но только в обратном смысле, была разочарована. Но, как бы в оправдание её неоправдавшихся надежд, следует признать, что Джузеппе ловко разыграл роль утешителя. Помогая одеться и заодно вытирая слёзы на её щеках, прошептал, что она, самая прекрасная в мире дурочка, не понимает своего счастья. С одной стороны, свежий, как огурчик с ухоженной грядки, муж, а, с другой, многажды проверенный в искусстве секса, любовник. Ей не понравилось словечко «многажды», но он популярно объяснил, что это всего лишь титул сексуального гиганта.


Будущего мужа для Агнесс Клаудио Бульоне увидел в скромном своём помощнике Эдуардо Виталли, старательным и честным отношением к делу  заслужившим его уважение, за короткий срок, превратившегося из старшего, куда пошлют, в неофициального советчика, нужда в котором представлялась столь очевидной, что вполне серьёзно воспринимал, всё больше и больше, нравящегося ему помощника, подарком судьбы.  Немалую роль, надо полагать, сыграли и собственные воспоминания о начале пути.


Но если самому приходилось долго приспосабливаться, а, сказать точнее, притираться к новой жизни, то лёгкость, с какой далось это незнакомому парню, предложившему свои услуги, так естественно и просто, словно угадавшему его сокровенное желание, не могла не впечатлить, оказав, тем самым, влияние на их отношения.  Планы и замыслы, и без того роившиеся в голове Клаудио Бульоне, в том числе и связанные с будущим дочери, чтобы быть осуществлёнными, наждались в надёжной подпорке, каковой и стал, а  сказать точнее, должен был стать для его для него Эдуардо.


В начале, несмотря на свою проницательность, он был напрочь лишён каких либо далеко идущих планов. Молодой человек не был допущен в дом, и единственное место, где происходило общение хозяина с помощником, была контора, по мнению новобранца, мечтающего о недосягаемом, лучшим место в мире, где он мог укрыться от угроз и искушений, сопутствующих молодому человеку. Здесь он забывал обо всём, в том числе   минутных искусительницах, то и дело попадавшихся на глаза и подолгу глядящих ему вслед. Он смотрел в будущее, а не в прошлое, считая таковыми и случайно промелькнувших девиц.  Он чувствовал, что на верном пути, и, случайно задержавшаяся на нём улыбка хозяина была самым дорогим вознаграждением.


 Вести одновременно несколько процессов, как это вошло у Клаудио в привычку, без него бы попросту не смог. Юноша, в ту пору только что окончивший университет, проявил необычную для начинающего юриста сноровку. Подбирал и готовил материалы с такой тщательностью, проникал в психологию событий с такой точностью, что порой Клаудио оставалось лишь следовать его советам даже в том, как обуздывать своё красноречие или распускать его, словно павлиний хвост, в зависимости от характера судьи, обвинителя и «бригады» присяжных.


Ясно было, что парня ждёт большое будущее, а, значит, был прямой смысл в том, чтобы  связать с ним настоящее. В связке можно достигнуть многого, а если впоследствии будет ослаблена, самостоятельность зятя окажется не в убыток, а в подспорье. Тогда как отдать Агнесс в богатую и влиятельную, но чужую семью, значило бы поступиться своими желаниями и свободой действий, отказываться от которых никогда не входило в его намерения.


Так, или примерно так, сообразуясь с пониманием Анны, Клаудио изложил ей свои планы. Они лежали, уставшие после бурно проведённого вечера в ресторане на дне рождения коллеги-адвоката, и, возбуждённые выпитым, занялись сексом, и Клаудио, чувствуя, что не уснёт, решил, пользуясь расслабленностью жены, верным признаком её удовлетворённости, дабы сообщить о своём намерении.


И был ошеломлён реакцией, совершенно им не предусмотренной. Оттолкнув его так, что едва не свалился на пол, она выкрикнула: «Нет, никогда»! А затем, словно спохватившись, уже спокойнее добавила: «Неужели моя дочь не заслуживает лучшего»?


– В каком смысле лучшего? – насторожился он.


– В самом обыкновенном. Эдуардо мальчишка, нуждающийся в твёрдой руке,  а она девчонка, знающая о жизни только то, что ей преподносят родители. Ей нужен поводырь, а не дружок по забавам. Надеюсь, ты позволишь мне озаботиться её будущим. Если уж на то пошло, она больше моя дочь, чем твоя.


Спохватившись, что перегнула палку в своём упорстве, Анна потянулась телом к угрюмо молчавшему мужу, но тот, не ответив на призыв, повернулся к ней спиной. Что-то в этом неожиданном конфликте интересов не могло не настораживать Клаудио. Горячность, прежде не проявляемая Анной, означала очевидную заинтересованность, но с чего вдруг? Женщина, казавшаяся раскрытой книгой, обернулась текстом, обозначенным знакомыми буквами, но с неясным смыслом. Не надеясь докопаться до истины, избрал, как ему казалось, мудрую тактику выжидания. Если в упрямстве Анны заложен какой-то смысл, а не очередной каприз, то непременно проявится, тогда как попытка насильственного дознания, неизбежно  отдалит желаемое.


С Агнесс, по крайней мере,  на первых порах, было проще. Не изъявляя ни радости, ни отвращения к суженому, явно демонстрируя готовность смириться с любым исходом, так что несложно было выполнить волю отца, притворяясь, будто ничего не случилось. При встречах, как бы непредвиденно ставшими более частыми, чем прежде, суженые старательно изображали полное равнодушие, и только по блеску глаз и, изменившейся походке, наблюдательный отец легко мог определить, что, подобного рода притворство, даётся им не без труда.


Для Агнесс, в отличие от матери, муж, как реальность, казался чем-то новым в веренице событий, следующих одно за другим, но, по счастью, во всяком случае, так она думала, обретенный опыт подсказывал правильную тактику, идти к алтарю с опущенными глазами, чтобы никто не смог прочитать в них, что, на самом деле, происходит с невестой. Зная, что от тебя ничего не зависит, чувствуешь себя спокойнее. И в тоже время в этом спокойствии ощущается нечто оскорбительное, ибо в нём не было упоения, сопутствующего вкушению запретного плода. На фоне уже испытанного, предстоящее замужество воспринималось не более, чем случайное препятствие, которое, как она понимала, при желании, можно обойти.


Если не сможет сама, то поможет Джузеппе. Мысленно перед нею всегда был он. И даже то, что уступал её другим, воспринималось Агнесс, как воля хозяина, перечить которой значило бы не найти, а потерять. К тому же, робко объясняла сама себе в минуты откровенности, в нём столько неисчерпаемой мужской силы, что ограничиться одной просто не в состоянии. И тут же непроизвольно добавляла: в конце концов, муж для умной женщины, если и шлагбаум, то всегда открытый. Внимательное наблюдение за семейной жизнью родителей не прошло даром.


Зато, куда боле сложным было положение Анны, неожиданно оказавшейся соперницей дочери. Внешне, обычная пассивность её, вроде бы, никуда не делась. Но, отнюдь не смущаясь противоречивостью положения, в каком оказалась, не стала искать примирения с неизбежным, что для неё было бы, не менее сложно, чем менять тёплую постель на необходимость выходить в стужу. Анна решила не торопить события, сообразив, что какое-то, пусть и небольшое время, у неё в запасе найдётся. А потому, первым делом позвонила предполагаемому жениху и, договорившись о свидании, с нетерпением стала ждать назначенного времени.


Её звонок не удивил Эдуардо. Анна всегда звонила сама. Таково было её условие. Сошлись они около года тому назад, вскоре, после его появления в конторе мужа. С тех пор стала считать время, прожитое до Эдуардо, безвозвратно потерянным, так опьяняла её любовь юноши моложе на двадцать лет. Инициатива сближения была за Анной, а он послушно шел за ней, как щенок на верёвочке.


В принципе, он ничего не имел против, тем более, что происшедшее придавало ему вес в собственном мнении: разве сделаться любовником модной и богатой женщины не выгодно и не престижно? Тем паче, что, впервые в жизни ощутил собственную значимость. В постели она превращала его в бога, преклоняясь, перед ним, как перед идолом. А когда выдумывала очередной способ для удовлетворения своих неутихающих страстей, ловко представляла дело так, будто инициатива исходила от него, никогда не забываясь настолько, чтобы не напомнить, разумеется, с похвалой, об этом Эдуардо.


А он упивался ощущением мнимой власти, заканчивавшейся одновременно с половым актом. Красивый, но отнюдь не слащавый, старательный в угождении тем, от кого зависел,  оказался одинаково любезен супругам Бульоне, и пил из этого источника полной мерой, сначала не без опаски, а потом обнаглев. К тому же, могшее отпугнуть другого, неуёмная в страсти женщина, лишь придавало ему мужественности, которой гордился, как гусар саблей.


Притом, что никакой вины перед шефом не ощущал, при всей своей верности  и уважении. Не считая возможным отвергать то, что само идёт в руки, исходил из простого постулата: не зевай. Как по отношению к себе, так и к потерпевшему. К тому же, его убаюкивало спокойствие Анны. Но, как обыкновенно бывает при адюльтере, развивающемся не в стороне, а на площадке, занятой всеми персонажами, они теряли осмотрительность, не замечая этого. Так что, рано или поздно, могли быть захвачены врасплох, и лишь неожиданный выбор его в качестве жениха, заставил, не сговариваясь, прибегнуть к осторожности, не столько в видах спасения, сколько в разбеге взглядов на случившееся: он не возражал, она была в отчаянии.


После завтрака, дождавшись ухода Агнесс, Анна, к тому времени переварив новость, прервала молчание с первых же слов дав понять мужу, что без её согласия, окончательное решение было бы преждевременным.


Тот спокойно кивнул:


– Согласен, и готов дать тебе время привыкнуть, хотя не вижу смысла в оттяжке. Откровенно говоря, мне не понятен твой протест. Эдуардо умён, надёжен, и не вижу другого средства удержать его при себе. Тем более, что Агнесс ему нравится, и я  бы удивился, будь это не так.


– Не так уж надёжен, как тебе представляется. У него ещё ветер в голове и неизвестно куда его занесёт. Я хочу для Агнесс мужа, не только стоящего на крепких ногах, но имеющего за спиной основательную поддержку.


– А разве мы…


– Мы — да, но этого мало!


– Ты можешь предложить что-то конкретно?


– Не только могу, но  собиралась это сделать. Правда, не сейчас, а дождавшись, когда Агнесс закончит колледж. Кончита, дочь баронессы Фаллес, когда я была весною в опере, зашла ко мне в ложу и в разговоре, как бы случайно, проболталась, что её брат Эудженио буквально бредит нашей дочерью. И при этом добавила: «Наша семья надеется, что его бред не пойдёт ему во вред».


– А что ответила ты?


– Не сказала ничего определённого, но и не стала скрывать, что поняла намёк, вполне достойный серьёзного к себе отношения. Нам прекрасно известны их положение и связи, так что, в случае удачи, Агнесс не придётся ждать лучшего будущего, а именно на такое ожидание ты обрекаешь её, выдав  за Эдуардо.


– Но Эдуардо далеко пойдёт, и этим будет обязан не только мне, но и своим успехам в юриспруденции. Поддерживая друг друга, мы прорвёмся в парламент, а уж загадывать, что будет потом, не имеет смысла. Любое, самое верное начинание, можно сглазить, а этого я хочу меньше всего.


Здесь мы прервём продолжение рассказа Угольщика, поскольку виной этому стало… Впрочем, наберитесь терпения, друзья, если таковые найдутся у моего повествования. 

Борис Иоселевич

/ продолжение следует /