Всему свое время

Наступила очередная суббота и, нарушая сложившуюся традицию, когда на выходные дни погода портится, в этот раз было тепло и солнечно. Легкий ветерок гнал по синеве неба почти прозрачные перистые облака, надвигая их на диск солнца, который при этом почти не терял своей яркости. Николай Иванович шел по лесной тропе, проложенной им еще десяток лет тому назад в пригородном лесу чуть поодаль от подошвы  сопки Пихтовая, которая возвышается вблизи восточной окраины города. Кстати, он не совсем понимал, почему эта сопка носит такое название, поскольку как ни пытался найти в ее окрестностях хотя бы одну пихту, но так и не нашел. Даже по руслам весенних водотоков к небу тянулись ели, но никак не пихты.
 
Ранняя весна еще не разукрасила лес зеленью, и вокруг царила серая сонная тайга, расцвеченная лишь солнечными пятнами по лесным прогалинам. Тишина. Ее не нарушали даже птицы, которые, должно быть, уже прилетели из южных краев, но, наверно, все еще отдыхали после длительного перелета. Что они уже возвратились к местам своих гнездовий, Николай Иванович мог судить по дроздам, которые изредка оказывались вблизи него, и взлетали с земли, где,  искали себе пропитание.

Сухая, прошлогодняя трава и мелкие березки с осинками путались в ногах, и в иных местах идущему приходилось делать усилия, чтобы продраться сквозь них, не теряя равновесия. Неожиданно откуда-то натянуло легкий запах дыма от очага. Да-да, не от костра, а именно от домашней печи, которую топят дровами. Николай Иванович остановился в недоумении: никаких лесных избушек здесь не могло быть по определению. Отсюда до города менее десяти километров и никакой здравомыслящий охотник построить для себя в этом месте зимовье не мог, тем более, что и воды вблизи не имелось. Но запах дыма был именно домашним, с примесью легкой горечи, исходящей от сгорающей сажи.

Определив направление, откуда ветерок мог нанести этот запах, Николай Иванович медленно пошел в ту строну, внимательно осматриваясь вокруг. Чутье не подвело его, и вскоре он увидел впереди себя жестяную трубу, из которой поднимался вверх легкий голубоватый дымок. Труба торчала над крышей некоего подобия на зимовушку, которую соорудила ребетня из стволиков молодых берез, прибив их гвоздями к старым деревьям, растущих не совсем правильным четырехугольником. Разумеется, подобное сооружение не могло быть охотничьим зимовьем, но как бы там ни было, оно приглашало Николая Ивановича раскрытой дверью заглянуть внутрь, что он и сделал.
Внутри было светло почти так же, как и снаружи. Солнце заглядывало в избушку сквозь многочисленные щели в стыках бревешек, которые строители пытались заткнуть мхом, но поскольку он плохо держится на округлой гладкости стволов березы, то почти весь выпал наружу. А  вот крыша этого необычного сооружения была достаточно хорошей – плотный настил из жердей был довольно аккуратно покрыт серым  рубероидом. В правом углу избушки, возле двери, стояла небольшая металлическая печурка, на ощупь еще теплая. Это свидетельствовало о том, что хозяева новостройки были здесь совсем недавно.
«Кто же здесь постарался? – подумал Николай Иванович, осматриваясь вокруг. – Ведь, смотри,  сколько свалили берез, чтобы соорудить эту избушку. Поймали бы их лесники, да всыпали как следует. Хотя с другой стороны можно и похвалить ребят – не поленились забраться в такую даль от города, чтобы поиграть в  таежную жизнь». А что строителями были именно ребята лет пятнадцати, сомнения у него не вызывало. Уж больно все было сделано по-детски небрежно, а точнее, непродуманно.

Осматриваясь, Николай Иванович присел на скамью, изготовленную из тех же самых березок, только более тонких, и задумался. Ведь когда-то, лет полсотни тому назад, осваивал тайгу и он совместно со своим товарищем Владимиром. Правда, они тогда уже были почти тридцатилетними мужиками и кое-что в строительном деле смыслили, но все равно постройка своего первого зимовья была для них делом новым. Это уже потом, лет через десять, когда они в этом деле поднаторели, за неделю они вдвоем сооружали  хорошую избушку, пользуясь лишь топором и двуручной пилой. Опыт – великое дело.

«Но как давно это было», – грустно подумал Николай Иванович, выбираясь из избушки наружу. Теперь, когда в тайге он попадал в чьё-то охотничье зимовье, сердце у него сжималось от понимания того, что жить по полтора-два месяца  среди первозданной природы он уже не будет никогда. Вряд ли сегодня он сможет бродить таежными тропами весь световой день. Никогда он уже не будет спешить на лай собак, загнавших зверя,  и  вряд ли когда придется ему  выбирать место на берегу ключа для ночевки, что в прошлой жизни было совсем не редкость. Ничто сегодня не заставит его пробираться через болото, когда под ногами все ходит ходуном и риск провалиться в трясину велик; никогда он уже не будет лазать по скалам в поисках каменного зверобоя, тонкий аромат которого может, наверно, соперничать с французскими духами. Этого уже не будет никогда – его время ушло, кануло в прошлое вместе с молодостью, оставив о себе лишь будоражащие душу воспоминания.
Жизнь прошла. Всему есть начало и всему наступает конец. Кажется, еще только вчера он строил планы на годы вперед, торопил время, чтобы быстрее совершить задуманное и вот все это осталось позади. А что впереди? Ноги его уже не те, что были когда-то. Пройти таежной тропой с тяжелым рюкзаком за спиной пару десятков километров раньше было для него если и не прогулкой, то и не таким уж и серьезным испытанием. А теперь? Пройдет ли он эти километры даже без рюкзака? Этого он не знал и сам. Горько это осознавать, но…

Ему вспомнилось, как несколько лет тому назад, в августе месяце две тысячи четырнадцатого года он решил съездить в свое старое зимовье, посмотреть на следы прошлого, подышать воздухом молодости, и если хватит сил, тряхнуть стариной, подняться к скальной стенке хребта, туда, где когда-то он заготавливал лекарственную травку, тот самый зверобой каменный.
Сама дорога в сторону его бывших охотничьих угодий, вся в колдобинах, заполненных водой, как будто говорила ему: « Не езди, не ройся  в прошлом, ничего хорошего из этого не получится».

 Но он, не обращая внимания на это предупреждение, всё ехал и ехал, жал на газ, нещадно крутил баранку руля, объезжая выбоины, где это возможно, пока не добрался до заветной отворотки. Свернув по целику с дороги на профиль сейсморазведчиков и оставив машину среди густого кустарника, в радостном возбуждении Николай Иванович направился к тропе, ведущей в сторону его бывшего зимовья.
Еще лет пятнадцать тому назад никаких дорог здесь не было и в помине. От ближайшей, пробитой лесозаготовителями лесовозной трассы, ему с товарищем приходилось добираться до своего зимовья около полутора суток. Причем шагали они тогда весь световой день, и, разумеется, не налегке, а сгорбившись под тяжелыми понягами. Тропу в те времена натаптывали сами, выбирая чистины в нужном направлении, стараясь по возможности обходить болота и скальники. Так оно было. А теперь вот час езды на машине, и он уже на месте. Вот они, современные блага цивилизации, но от всего этого на душе у Николая Ивановича становилось почему-то грустно.

Но настоящее огорчение он испытал в тот момент, когда обнаружил, что натоптанная ими по квартальной просеке прямо к зимовью тропа исчезла. Вместо нее по темнохвойнику протянулась с юга на север свежая, двухлетней давности, лесосека. Весь ее прямоугольник представлял собой захламленную и заболоченную территорию, идти по которой довольно трудно, и Николай Иванович углубился в чащу, собираясь преодолеть эти полтора километра, отделяющие его от зимовья, в целик.
Кто бродил когда-либо по разновозрастному пихтачу, когда под ногами среди зарослей молоденьких деревцев пихты то и дело проблескивает вода, тот поймет насколько неприятно подобное путешествие. Положение усугублялось еще тем, что в том месте Западный хребет, плавно изгибаясь градусов на пятьдесят к юго-востоку, в своей подошве образовал как бы чашу, в которую собиралась вода многочисленных ключей, берущих начало на вершине водораздела. Эту чашу можно себе представить  как  своеобразную ладонь с распростертыми пальцами этих самых ключей. Много молоденьких пихт под ногами, много мха и осоки, много воды и нет никакой гарантии, что в следующее мгновение ты не окажешься по пояс в грязи. Опасных топей, какие часто показывают в кинофильмах, здесь, пожалуй, не имелось, но неожиданно провалиться по пояс  в темно-грязную воду при неосторожном шаге вполне можно в любой момент.

В тот раз минут за двадцать Николай Иванович преодолел эту коварную чашу без неприятных происшествий. На левом берегу  ключа, имя которого говорит само за себя – Гнилой, его поджидала настоящая неприятность – старого бора, с обилием по низу черничника, на месте не оказалось. С юга, от самого изгиба Гнилого до крутого склона на севере простиралась лесосека. Группа старых сосен возле отрога хребта, за которыми остро выглядывали к верху темные пики елей, свидетельствовала о том, что лесорубы здесь попались совестливые – они не тронули кусочек сосняка в том месте, где  и находилось зимовье.
С тревогой на сердце он в тот раз заторопился по лесосечному волоку в сторону своей избушки. Минут через пятнадцать в просвете среди небольших березок и осин он заметил светлое пятно крыши зимовья. От сердца отлегло, и Николай Иванович ускорил шаг, насколько это было возможно. И вот оно, его былое лесное жилище. Не был он в нем уже десяток лет, с тех пор, как оставил пушной промысел, которым занимался ровно тридцать шесть годков. Сколько им троп здесь натоптано, сколько пота даже в зимние холода пролито, сколько встреч с самым разным зверьем в этих местах состоялось. Это была его вторая жизнь. Сюда ежегодно на полтора-два месяца он уходил от городской суеты, что бы потом, возвращаясь к людям, видеть в каждом встречном человеке брата или сестру.

 Но что это? Он перестал узнавать свое зимовье? И дело было совсем не в крыше, которую они когда-то с товарищем крыли драньем – толстой сосновой щепой, двухметровой длины. Новый хозяин, которому он, как последний старожил этих мест, уступил свои охотничьи угодья, через год поверх дранья, порядком подгнившего, устроил новую кровлю из профлиста. В прежние времена ближайшая лесовозная дорога проходила от этих угодий километрах в сорока. Сегодня же она вонзилась в таежную тишину всего лишь в полутора километрах от охотничьей избушки, и завести сюда железо или стекло стало проще простого, особенно зимой.

Последний раз Николай Иванович видел свою избушку уже под новой кровлей, которая ему совсем не понравилась – во время дождя стук дождевых капель по металлу разносится по лесу, наверно, на километры. А тайга, как считают все таежники, любит тишину.  Впрочем, дело было совсем не в новой кровле. Он не узнавал саму избушку, хотя снаружи она выглядела совсем  как прежде. Разве что бревна, небрежно окоренные, как будто были несколько новее, да и металлическая труба печи смотрела прямо в небо. А ведь он когда-то выводил дымоход сквозь стену – считая, что при таком расположении трубы тепло не так быстро покидает таежное жилище.
Испытывая какую-то тревогу, Николай Иванович вошел в сени, сооруженные им лично из поставленных вертикально тонких стволиков сосны, прибитых к перекладинам, и заглянул сквозь открытую дверь внутрь зимовья. Все там было знакомым, но одновременно все было чужое. Печка стояла справа от двери, как  и раньше, сквозные нары протянулись вдоль западной стены избушки и вторые, короткие, но более широкие, раскинулись от дощатого стола до восточной стенки избушки.
«Стоп, – одернул он тогда сам себя, – это не твое зимовье, это новая избушка. По внутреннему устройству она копия старой, но она новая. У нас в зимовье не было ни единой доски. Да и окно у нас было размерами поменьше – сложно было дотащить таежными тропами большое стекло за четыре десятка километров.  И еще – пол у нас был земляной, а здесь выложен досками».

Пригнувшись – двери в большинстве зимовий делаются достаточно низкими с целью экономии тепла,  он вошел внутрь избушки и, распрямляясь, стукнулся головой о потолок. «Ну, вот и приехали, – подумал Николай Иванович. – У нас потолок был сантиметров на двадцать-тридцать выше, да и избушка эта где-то на полметра короче. Отсюда и объяснение, почему я не узнаю местность вокруг домика – он стоит на новом месте. А где же то место, где мне и теперь, кажется, знаком каждый кустик, каждое дерево?».

Присев на нары, он осмотрелся. В подвешенном к потолку тряпье заметил знакомый, зеленоватого цвета чехол своего спальника. Потрогал – сырости нет. В зимовье был порядок: все вещи висели или лежали там, где в свое время их оставляли и они. Дверь по окончании охотничьего сезона, во избежание появления сырости внутри избушки, они всегда оставляли открытой, привязывая ее бечевкой за гвоздь, специально для этого вбитый снаружи стены. Точно так поступал и новый хозяин.
Выбравшись наружу, Николай Иванович стал осматриваться, надеясь увидеть хоть что-то знакомое, связанное с прошлым его лесным домом. Метрах в пятидесяти в просвете между небольшими  соснами он неожиданно заметил что-то не совсем лесное, что-то связанное с деятельностью человека. С надеждой пошел в ту сторону и вот перед его глазами из небытия выглянул лабаз, сооруженный когда-то им незадолго до ухода из тайги навсегда. Он стоял на прежнем, знакомом ему месте, а рядом с ним когда-то и стояло его зимовье. Но зимовья не было, вместо него рядом с лабазом валялся какой-то металлический хлам, оплавленное стекло бутылок и черные, присыпанные опавшей хвоей, угли. «Зимовье сожгли, – от этой мысли сердце у Николая Ивановича сжалось и дыхание участилось. – Сволочи!– подумал он и оглянулся, как будто те сволочи могли быть где-то рядом».

Постояв некоторое время на месте, он вдруг осознал, что никаких поджигателей здесь не было. Ведь профлист в целости и сохранности перекочевал со старого зимовья на новое. Значит, теперешние хозяева просто решили построить новую избушку, что, наверно, проще, чем ремонтировать подгнившую старую. «Вот и все, – с какой-то обреченностью осознал Николай Иванович, – теперь я здесь совершенно посторонний человек. Хотя нет, обожди, мелькнуло у него в сознании, – а баня? Может быть, хоть она еще уцелела?».

В свое время он со своим напарником построили прямо возле русла ручья, ниспадающего с довольно крутого склона, баню. Она находилась на расстоянии около сотни метров от зимовья, и возле нее был небольшой омут с кристально чистой водой. Его они в свое время немного углубили и расширили, чтобы после парилки, выскочив за порог, бултыхнуться сразу в холодную воду. Но тропы, которая раньше вела в  сторону бани, он не нашел. «Наверно и баня приказала долго жить, – подумал Николай Иванович. – Ведь она была построена из пихтовых бревен, а пихту к числу долговечных пород никак не отнесешь».

Выбирая путь по темнохвойнику, он слегка рыскал из стороны в сторону, пытаясь обнаружить тропу, ведущую к бане, но так ничего и не нашел. На берегу ключа все было по-прежнему: громадины пихт толпились вокруг, вода вела свой бесконечный разговор со всеми сразу и омут, в котором они когда-то, разгоряченные после жгучего пара,  принимали холодные ванны, светлел песчаным дном среди сумрачной зелени темной тайги. Все было по-прежнему, только вот бани не было и в помине. Вместо нее прижался к земле небольшой холмик гнилушек.

Возвращался в тот раз Николай Иванович обратно к машине глубоко подавленным. Тяжело ступал по зеленому ковру мха, путаясь ногами в ветвях молодых пихтушек, то и дело, оступаясь  среди кочек и болотин. Увиденное придавило его всей тяжестью прожитых лет, от которых здесь в этом таежном уголке, как будто, не осталось и следа. Мысли, тоскливые и тягучие, казалось, не оставляли для него никакого просвета ни в прошлом, ни в настоящем, ни тем более в будущем.

 «Вот жил человек, – подумал он, – и еще не успел покинуть этот мир, а торопливое время уже стирает следы его присутствия на белом свете. И делает это так зримо и с такой беспощадностью, что даже самый отчаянный оптимист может приуныть и, наконец, осознать, что все вокруг нас всего лишь суета сует. Все именно так. Одна лишь матушка-природа не страшится быстротекущего времени, смотрит в вечность синими глазами неба,  широко раскинув свои просторы, среди которых суетимся мы, люди, в поисках смысла бытия. Но доступен ли нам этот смысл? Да и принесет ли нам это счастье, если истина откроется перед нами?».
          
Годы жизни мелькают как километровые столбы на обочинах дороги, когда ты жмешь на педаль газа, устремляясь в будущее, при этом меньше всего задумываясь о том, что догнать будущее невозможно. Оно всегда будет впереди и исчезнет из твоего сознания только вместе с тобой. Осознанность бессмысленности этой гонки приходит только с годами и, как правило, слишком поздно, когда жизнь уже близка  к завершению. Жить нужно сейчас, сегодня, каждый божий день. При этом не следует лишь забывать о будущем, чтобы необдуманным поступком сегодня, не закрыть для себя дверь в день завтрашний. 

Много чего Николай Иванович видел в своей жизни, но увидеть все, что окружает нас даже в масштабах планеты Земля невозможно, а что уж говорить о вселенной, которую люди пытаются объять своим разумом. Но именно разум позволяет человеку прикоснуться мыслью к тому, что находится вдалеке. Именно он сохраняет для человека воспоминания обо всем, что он испытал за свою жизнь. Когда-то, сидя на засидке у солонца, Николай Иванович любовался заходом и восходом солнца, раскрашивающего небо в фантастические цвета. И это великолепие осталось в его памяти навсегда, и при соответствующем настроении он мог видеть это снова и снова, переживая тот же душевный трепет, который охватывал его когда-то.
 
Прошлое никогда не покидает нас, оно всегда с нами, только мы сами не всегда способны вызвать его к новой жизни, поскольку масса других впечатлений толпятся в нашем сознании, скрывая в этой толчее искомое. Но зачастую оно снова возникает перед нами помимо нашего желания и на миг переносит нас туда, где мы были когда-то.

Постояв еще некоторое время возле новостроя, Николай Иванович тяжело вздохнул и медленно побрел вниз по небольшому уклону. Возвращаться на свою тропу ему почему-то расхотелось. Где-то там, на расстоянии километров двух-трех отсюда, должна   проходить  дорога, соединяющая город с соседним райцентром. Скорее всего, молодые строители пришли к месту своего трудового подвига именно оттуда. Ведь там, недалеко от дороги, располагалось раньше несколько пионерских лагерей, которые сегодня превратились в так называемые базы отдыха, сохранившие прежние названия типа «Орленок» или «Огонек». Возле каждой из них имеются автобусные остановки, чем, надо полагать, и руководствовались молодые ребята при выборе места для создания своей собственной базы отдыха. Через некоторое время Николай Иванович обнаружил среди пожухлой прошлогодней травы тропу строителей, еще слабо натоптанную, но проследить которую для бывалого таежника особого труда не составляло.

Николай Иванович медленно брел по следам ребят, воочию представляя себя на их месте, когда в далеком прошлом он точно так же совершал свои первые экскурсии в таежную глухомань, полную для него неизвестности. Тогда он видел лес таким, каким его видит объектив фотоаппарата в неумелых руках. Только через многие годы он, сам того не осознавая, стал видеть тайгу не только глазами, но и всей душой, ощущая ее каждым нервом, каждым вздохом.

Через полчаса хода в просветах между деревьями появилась серая лента шоссе, по которому изредка проносились машины. Когда-то это шоссе было единственной ниточкой, связывающий город с аэропортом, а значит, и с большой и шумной жизнью европейской части России. Но со временем была построена новая автострада, и это старое шоссе утратило  свое значение, поскольку имело довольно крутые спуски и подъемы, и уже не могло конкурировать с новой дорогой, на которую и устремился весь поток машин. Теперь рейсовые автобусы заглядывали сюда не так уж часто, лишь для того, чтобы доставлять на базы отдыха обслуживающий персонал. Отдыхающие добирались сюда на собственных машинах, что было значительно удобнее и надежнее.

Николай Иванович вышел на дорогу почти прямо к автобусной остановке, сооруженной когда-то из красного кирпича, имевшей жестяную крышу, от которой к настоящему времени мало что осталось. Хотя в случае дождя все же имелась возможность укрыться под ее останками, чтобы остаться сухим. Широкая деревянная скамья, когда-то покрашенная зеленой краской, а теперь сплошь и рядом темнеющая пятнами почернелой от времени древесины, на удивление была цела. На ней можно было устроиться отдохнуть с достаточным комфортом, поскольку даже спинка скамьи сохранилась и выглядела значительно чище, чем сиденье. И что удивительно, мусора, этого бича современных дорог, возле остановки практически не было – то ли его недавно убрали, то ли некому было сорить.

Отсюда до города было километров пять или чуть больше и Николай Иванович, глянув на часы, решил подождать рейсового автобуса, поскольку перспектива идти пешком по асфальту его не особо  устраивала. Одно дело шагать по лесной тропе, где каждый шаг открывает для тебя нечто новое, и совсем иное дело идти по асфальтированной дороге. Скорее всего, подтолкнула его к этому решению и какая-то усталость, неожиданно навалившаяся на него. «Все-таки, наверно, пешие прогулки более чем по десять километров в его возрасте – это уже слишком. Нужно поумерить свой  пыл», – решил Николай Иванович, устраиваясь на скамью с таким расчетом, чтобы видеть дорогу в оба конца. Откинувшись на спинку скамьи, он прикрыл глаза и на какое-то время задремал. Нет, он не уснул, а именно задремал, потому что хорошо слышал, когда легковые машины проносились мимо и понимал, что не должен пропустить рейсовый автобус, который вот-вот, если судить по времени, должен подойти к остановке. Но его все не было и не было, и Николай Иванович приоткрыл глаза, чтобы глянуть на часы. 

То, что он увидел рядом с собой молодого человека, лет около двадцати,  сидящего на противоположном конце скамейки, заставило его вздрогнуть. Николай Иванович хорошо слышал все, что происходило вокруг него, но появление незнакомца было для него полной неожиданностью. «Когда он здесь оказался? И почему я не слышал его шагов по песчано-щебеночной отсыпке, которая достаточно громко хрустит под ногами? Уснул что ли?», – от таких мыслей Николай Иванович даже разволновался, и чтобы успокоиться, он не нашел ничего лучшего, как обратиться к незнакомцу:
– Здравствуй, уважаемый. Маленько задремал,  и не слышал как ты подошел. Произнося эти слова, Николай Иванович слегка запнулся, поскольку обращаться на вы даже к незнакомому человеку, возраст которого раза в три меньше, его собственного, он посчитал не совсем правильным, и вместе с тем, это «ты» по отношению неизвестно к кому вызывало у него определенное чувство дискомфорта.

– Здравствуйте,  – блеснул очками парень, поднимая голову от смартфона. – Да я особенно и не шумел – видел, что вы отдыхаете. Постарался вам не мешать.
– Вот как, ну, спасибо паря, – улыбнулся Николай Иванович, смущенно потирая рукою лоб, – Кстати, как тебя величать? Меня зовут Николаем Ивановичем.
– А меня Игорем.
 – А по отчеству как?
– Да в моем возрасте отчество, вроде бы, еще не положено, – улыбнулся парень.
– Ну, не положено, так не положено, – согласился Николай Иванович. – Отчество, действительно, несколько старит людей, особенно женщин. Какие там новости у тебя в интернете? Война еще не началась?
– Насчет войны ничего не слышно, а вот потопы отмечаются по всей земле. Скоро, наверно, доберутся и до нас.
–  Не дай Бог, хотя мы и живем высоко – как-никак, а отметка у нас над уровнем моря несколько сотен метров.
– Четыреста пятьдесят, – уточнил Игорь, поколдовав пару секунд со смартфоном.
– Крутая штука этот смартфон, – одобрительно произнес Николай Иванович, – Жаль только что многим людям он стал заменять мозги, особенно молодежи.
– Никому никакие мозги он не заменяет, – не согласился Игорь. – Его функция – дополнять память человека.
– Дополнять, – улыбнулся Николай Иванович. – Без постоянной тренировки мозги у человека или заплывают жиром, или атрофируются. А тренировка – это запоминание и выстраивание логических цепочек между содержимым памяти и действительностью. А если память человеку заменяет смартфон, то… – продолжать Николай Иванович не стал, понимая, что чересчур увлекся и парень вполне может обидеться.

– Во, вы как! – рассмеялся Игорь. – Зря. Одно второму не мешает. Вот, например, вы знаете, кто из русских прорубил окно в Сибирь?
– Думаю, что казаки во главе с Ермаком.
– А Ермак – это фамилия, звание или должность?
– Должно быть, фамилия, – смутился Николай Иванович, чувствуя какой-то подвох и уже жалея, что затеял подобный разговор.
– А вот смартфон мне подсказывает, что Ермак – это совсем не фамилия того человека, да и звали его неизвестно как: то ли Василий, то ли Родион. А в истории освоения Сибири некий Аленин, подданный русского царя Ивана Васильевича, прослыл в качестве Ермака. Но никто не помнит его настоящее имя, даже историки того не знают, мол, Ермак Тимофеевич и все.
– Н-да, – несколько смутился Николай Иванович, но тут же снова перешел в атаку: – А ты уверен, что это действительно так? Ведь, насколько мне известно, в интернете полно всяческих фейков. Еще нужно суметь разобраться что там правда, а что выдумка.  А в отношении Ермака мы имеем исторический факт –  до самого Иртыша Сибирь открыл для России Ермак Тимофеевич и баста.
– Ну, ежели так, то оно конечно, – засмеялся Игорь.

Собеседники вынужденно прервали свой диалог, поскольку снизу, от базы отдыха «Орленок» к автобусной остановке подходил мужчина, среднего роста, облаченный в пятнистую куртку типа тех, что носят военные, и эта куртка придавала ему особый вид, требующий от встречных людей определенной осторожности – а вдруг это служилый человек, наделенный какими-то полномочиями. Но когда мужчина подошел ближе, Николай Иванович узнал в нем своего давнего знакомого, Андреева Михаила Романовича, служившего когда-то в городской пожарной части № 2, в звании капитана. Особо  дружеских отношений между ними никогда не было, но прежде по работе они сталкивались довольно часто.  Был Михаил Романович среднего роста, но довольно широкоплечий, отчего вся его фигура казалась как будто квадратной. Особенно примечательной у него была голова: крупная и по форме сильно смахивающая на шар, увенчанный довольно жидкой прической под ерша, с большими залысинами по краям, По-видимому, именно эти залысины и потребовали от него завести такую молодежную прическу, которая, кстати, несколько скрывала седину.

– Николай Иванович, здравствуй, – громко поприветствовал Андреев своего давнего знакомого. – Какими судьбами здесь оказался?
– Как оказался здесь? – переспросил Николай Иванович. – Да вот бродил по лесу в поисках молодости.
– Это как?
– Да по старой памяти проверял здесь кое-что, – не стал вдаваться в подробности Николай Иванович.
– Надо полагать, ждешь автобуса?
– Ну, да.
– Так вот могу всех обрадовать, – засмеялся Андреев, – автобуса сегодня не будет. Он стоит сломанный на нашей базе, ремонтируется. Кто спешит, может ловить попутку. Кто очень спешит, должен настраивать свой одиннадцатый номер и вперед по шпалам, правда, шпал здесь не сыщешь.

– Что серьезно? – переспросил Николай Иванович. – Не шутишь?
– Какие могут быть шутки, когда я сам решил прогуляться до города пешочком. Приглашаю в попутчики – вдвоем будет веселее.

Игорь, слышавший весь этот разговор, тут же поднялся со скамьи, спрятал свой смартфон в карман, и направился в сторону города.

– Ну, как, Николай Иванович, идешь или будешь ловить попутку? Но предупреждаю, что попутчиков в этом месте подбирают очень редко – с базы часто на дороге появляются люди в подпитии.
– Ну, коль так, значит пойдем, – тряхнул головой Николай Иванович. – Были бы с собой деньги, так можно было бы вызвать такси, но – он развел руками, давая понять, что в лес с собой денег он не брал.
– А мне мой жизненный уровень ездить в булочную на такси не позволяет, – пошутил Андреев, делая приглашающий жест рукою в сторону города.

Шагать по давно знакомой дороге довольно утомительное занятие. Ничего нового на ней ты не увидишь. Знаешь, что подъем на очередной взгорок закончиться спуском, и этих подъемов-спусков определенное количество, и каждое дерево на обочине дороги тоже видено тобой не единожды, как и корявые дыры в темной ленте асфальта, испытывающие автомобили на прочность. Единственное преимущество пешего пути по асфальтированной дороге вдвоем, это возможность не дышать в спину впереди идущему, как это происходит  на лесных тропах. На автомобильной дороге – простор, лишь изредка стесняемый проходящими машинами. Здесь двум человекам можно идти рядом, переговаривая о том, о сем, что сильно сокращает путь. И хотя это просто видимость, но время течет незаметно, унося с собою километры пути, приближая тебя к цели путешествия.

– Михаил, давай будем общаться без отчества, – на правах старшего по возрасту предложил Николай Иванович. Как-никак, а разница в возрасте около десятка лет давала ему на это право.
– Идет, – согласился Андреев.
– Если не секрет, ты на этой базе отдыха работаешь или отдыхаешь? – поинтересовался Николай Иванович.
– Как тебе сказать, отдыхать не отдыхаю, но и работать не работаю. Скорее подрабатываю, повышаю, так сказать свой жизненный уровень.
– Понятно, – засмеялся Николай Иванович. – Хочешь догнать вот этих, – он кивнул вслед пронесшейся крутой иномарке, заставившей их сойти с асфальта на гравийку обочины.
– Это было бы неплохо, но где уж нам… – продолжать Михаил не стал, лишь махнул рукой, выражая этим жестом всю безнадежность подобного стремления.
– Не огорчайся, Миша. Таких как они меньшинство, а вот нас миллионы. Между прочим, ты знаешь, на каком месте находится Россия по жизненному уровню своих граждан?
– На каком, точно я не знаю, но явно не в лидерах.
– Правильно мыслишь.
– Я не мыслю, я чувствую это на собственной шкуре.
– Так вот, Россия находится на пятьдесят шестом месте среди более-менее развитых стран. Последнее, шестьдесят шестое занимает Египет. Даже Белоруссия и та впереди нас. У нее тридцать восьмое место.
– Хорошо, хотя ничего хорошего в этом нет, – кивнул головой Михаил. – Меня только одно, Николай, смущает. Каким образом можно сравнить жизненный уровень двух человек, если один из них ездит на крутой иномарке, а второй – на отечественной «Ладе»? По стоимости машин?

– Молодец, Михаил, зришь в корень.
– А то!
 – Я тоже над этим думал. Во-первых, что значит низкий или высокий уровень жизни? Какие такие существуют общепринятые критерии, чтобы можно было оценить жизненный уровень населения любой страны?
– Насколько мне известно, –  немного помедлив, заявил Михаил, – еще в 1978 году в ООН  была разработана «Система показателей уровня жизни в международной статистике», включающая в себя нечто такое, что можно сравнивать в разрезе любых государств.

– Миша, дорогой мой, с этими ооновскими вещами я давно знаком. Почти все в них, на мой взгляд, чушь собачья. Правда, первый в том списке показатель, говорящий о продолжительности жизни, штука довольно серьезная. А в остальном, – Николай Иванович покачал головой и состроил   на лице гримасу недоумения. – Разве можно привязать к каким-то общим показателям жизнь человека в Испании и, допустим, в Сибири? Если испанцу шуба как таковая не нужна вообще, то жителю Якутска без нее будет очень даже прохладно, так прохладно, что и замерзнуть может.

Единственная из всей этой статистики  польза для нас в возможной мобилизации населения России на новые трудовые подвиги, как это было когда-то в Советском Союзе. Если та же Германия по уровню жизни населения занимает в нем место выше нас, так это должно заставлять россиян не только шевелить мозгами, но трудиться не покладая рук.

– Что немцы выше нас в том списке ничего удивительного в этом нет, – вздохнул Михаил. – Они умеют работать строго по времени и еще более строго по утвержденной технологии, не то, что у нас. Я нынче наблюдал за строительством зоны отдыха в нашем городе,  благо, что это происходило прямо под окнами нашей многоэтажки. Так ты знаешь, Николай, я и раньше знал, что у нас с организацией труда много проблем. Но то, что я видел, это вообще ни в какие ворота не лезет. Если на стройплощадке одновременно находилось десяток человек, то половина из них постоянно перекуривала. А было и так, что один работал, а двое наблюдали. О каком повышении производительности труда можно говорить в таком случае. Одна трепотня, – и Михаил раздраженно махнул рукой.

– Ты, Михаил, в отношении немцев сильно не обольщайся. Работать они действительно могут здорово – пока что ни нам чета. Но перспективы на будущее у них, значительно хуже наших.
– С чего это ты взял? – удивился Михаил.
– С рождаемости, дорогой мой товарищ. Любые разговоры о повышении уровня жизни населения разбиваются вдребезги именно из-за этого вопроса. Кого может интересовать этот уровень, если завтра германцы, как нация, могут исчезнуть вообще.
– Вон куда ты загнул.
– Вот что должно быть в числе главных показателей уровня жизни человека любой страны, понимаешь? А он у немцев ничуть не выше нашего, а может быть даже и чуть ниже. Не зря же они приманивают к себе мигрантов всех мастей.
– По-моему, Николай, ты здесь путаешь сладкое с горьким. Если взять какую-нибудь мусульманскую страну, так там показатель рождаемости не чета европеоидам.
 
– А мне кажется, ничего я не путаю – возразил Николай Иванович. – Не забывай, что там и смертность несравненно выше. И вообще, я думаю, чтобы выработать подобные критерии определения уровня жизни населения, нужно сначала понять – а куда человечество движется? И только тогда, после определения цели нашего дальнейшего развития, можно ставить вопрос о соответствии уровня жизни населения неким стандартам, которые бы регулировали это самое движение. А так смотри какая ерунда получается даже в вопросах питания человека. В США, да и в других развитых странах, много людей тучных – результат обжорства и малоподвижного образа жизни. Какой в этом деле нужен критерий? Установить для каждого человека нормальную пайку жратвы для его же блага? Но сразу возникает вопрос: а он, этот самый человек, на это согласится? Думаю, ответ ясен – ни в жизнь. И вот такое разногласие, думаю, будет по многим показателям, определяющим уровень жизни человека. Одним из примеров неоднозначности этого вопроса могут послужить те же электронные штучки, как, допустим, смартфон. Кстати, он у тебя есть?

– Само собой, – рассмеялся Андреев, – нынче человек без смартфона, это полный отстой.
 – Подобное мнение имеет место быть, – согласился Николай Иванович. – Но скажи мне, как к этим смартфонам и прочим гаджетам относиться в свете показателей уровня жизни? Со знаком плюс или же со знаком минус?
– Любопытная постановка вопроса, – удивился Михаил. – Я на эту тему как-то не задумывался. Но, на мой взгляд, им нужно ставить знак плюс. Ведь эти электронные штучки, как ты говоришь, открывают широчайшие возможности для любого человека…
– Но вместе с тем, – перебил Михаила Николай Иванович, – они и дебилизируют людей, снижают возможности их разума. Зачем думать, напрягать свои мозги, если можно ткнуть пальцем в своем смартфоне, и заполучить ответ по любому вопросу. Правда, еще не факт, что ответ будет единственным и верным, так что одним тыком пальца не отделаться.

– Не кажется тебе, Николай, что ты сам себе противоречишь? Оказывается, что при пользовании теми же смартфонами соображать нужно.
– Слушай, Михаил, ты как будто подслушал мой разговор с Игорем, тем парнем, с которым мы сидели на скамейке, ждали автобуса.
– Вот видишь? Двое против одного – нас большинство, значит, Коля, ты не прав.
– Позволю себе с вами не согласиться, – спокойно отреагировал на слова Михаила Николай Иванович. – Не я, уважаемые, противоречу сам себе, а сама наша жизнь. Ведь она  состоит из подобных нестыковок, правда, называются они несколько иначе – противоположностями, которые, как утверждают философы, являются движущей силой всякого развития. Одним из простых, но самых наглядных примеров может послужить транспорт. Его польза для человечества несомненна. Но благодаря ему же, человек скоро отучится  шевелить ногами. Так что это? Благо или наоборот зло, грозящее в будущем утратой людьми способности перемещаться самостоятельно?
 
– Ну, ты, Николай, и размахнулся, – невольно рассмеялся Михаил.
– Согласен, может быть, и перестарался, но я абсолютно убежден, что сравнивать уровень жизни населения различных стран, нельзя. Эта штука надуманная. И потом знаешь, Миша, главная беда наша в том, что насытить человека в принципе невозможно – он все равно, имея хорошее, будет искать лучшее, мало при этом задумываясь о возможном негативе от обладания этим лучшим. Примером тому могут послужить пластиковые упаковки. «Какой прогресс, какой комфорт!» –  не так давно восхищались все, используя одноразовую пластиковую посуду при организации веселых досугов на природе. И что? Оказывается совсем это и не прогресс, а полный отстой, с захламлением мест отдыха и даже с образованием из этого пластика плавающих островов в океанах. Теперь начинаем бороться с этим мусором, но не исключено, что мы снова вляпаемся в какую-нибудь неприятность в будущем.

– Да, с этим мусором мы, действительно, влипли, – согласно кивнул головой Михаил.
 – Понимаешь, Миша, уровень жизни населения разных стран должен быть комфортным для них. И никоим образом нельзя его сравнивать с каким-то эталоном, даже если эти эталоны придумали чиновники ООН. Человек должен быть сыт, здоров и свободен, а каким образом он всего этого добивается – это его личное дело. Лишь бы он соблюдал законы общежития и не нарушал аналогичные права других людей.

– Кто бы с этим спорил, – задумчиво произнес Михаил, – но, к сожалению, есть одна заковырка – человеческая зависть, которая пускает под откос все наши с тобой  рассуждения, поскольку если у него есть, а у меня нет, значит,… буду рвать и метать, но будет и у меня. Если кто-то смакует устрицы, а я жую жаренную картошку, то и я, кровь из носа, но поставлю себе на стол этих устриц, даже если мне и смотреть на них противно.  Вот так пока и живем.
Разговор двух собеседников на время прервался, поскольку рядом с ними затормозил микроавтобус, приглашая их воспользоваться автомобильным транспортом. Но заметив, что в салоне автобуса некоторые пассажиры едут стоя, ни Михаил, ни Николай Иванович не захотели воспользоваться услугами микроавтобуса, и, не сговариваясь, махнули водителю руками, мол, езжай.

– Вот видишь, свет не без добрых людей, – прокомментировал Михаил это событие.
– А кто бы в этом сомневался, – согласно качнул головой Николай Иванович, и, вдохнув гарь от ушедшего микроавтобуса, тут же предложил: – Давай перейдем на противоположную сторону дороги. Ветерок, наверно, сменился – прямо на нас  бензиновый чад наносит.

Дальше путники пошли по попутной стороне дороги, что заставляло их то и дело оглядываться – не подкрадывается ли с тылу машина. Идти по встречной полосе гораздо удобнее, поскольку видишь приближающийся транспорт.

– Все-таки, паршивая штука эти машины – сколько от них вони, – поморщился Николай Иванович, отходя на самый край обочины, как бы уступая дорогу темному шлейфу от выхлопных газов грузового автомобиля, который промчался в это время мимо них.
– Да у этого ездока аппаратура не отрегулирована, такое часто с дизелями бывает, если механики не работают, – проворчал Михаил.
– То ли дело раньше было, сел на лошадку и вперед, никакой аппаратуры регулировать не требовалось, – вздохнул Николай Иванович.
– А ты, Николай, в курсе, что некие западные экологи предлагают сократить потребление людьми мяса, мотивируя это тем, что развивая животноводство, мы тем самым увеличиваем выброс в атмосферу двуокиси углерода. А это ведет к глобальному потеплению.
– Это из серии – заставь дурака молиться, так он и лоб расшибет. Хотя тема эта становится все более актуальной. Лично я бы в первую очередь поставил вопрос о запрете использования авиации в туристических целях. Мечутся люди по земле от безделья. Ну, посмотрел ты, как живут люди в Таиланде или  Австралии, и что? Через неделю все это уйдет из твоей памяти на задний план. Не проще ли увидеть все это по телеящику – результат будет тот же.

– Между прочим, это я тоже поддерживаю двумя руками. Ведь, насколько мне известно, при перелетах на самолете на транспортировку одного пассажира тратится в шестнадцать раз больше энергии, чем при использовании железнодорожного транспорта. При этом в атмосферу выбрасывается в шестнадцать раз больше той самой двуокиси углерода.

– Да, дела. А мне так хотелось побывать в Париже. А с нашей инициативой могут вообще всякие туристические поездки запретить, – рассмеялся Николай Иванович. – Кстати, а ты, Михаил, в Париже был?
– Какое там. Я, слава Богу, хоть в Питере побывал, походил по музеям, посмотрел нашу культурную столицу.
– А Париж, между прочим, культурная столица всего мира. Не зря в прежние времена говорили: «Увидеть Париж и умереть». Раньше у нас об этом даже и мечтать нельзя было, а теперь совсем иной разговор. Есть бабло, и езжай куда хочешь. Плоды, так сказать, глобализации.

– Глобализация, – задумчиво повторил Михаил. – Знаешь, Николай, всякая вещь, как  уже говорилось, имеет две стороны: положительную и отрицательную. Думаю, это действительно и по отношению к глобализации.
– Ну-ка, ну-ка. Про положительную сторону мы только что с тобой говорили. А вот что ты думаешь в отношении ее отрицательной стороны – это любопытно.
– Коль любопытно, так слушай, – с улыбкой произнес Михаил. – Сегодня наши СМИ только и говорят о неизбежном крахе глобализма. Ты не задумывался, отчего это?
– Ну, это-то понятно. Коль мы, то есть Россия, не можем рассчитывать на главную роль в глобальном мире, так и глобализм нам не нужен.
– На мой взгляд, не все так просто, как ты излагаешь. У глобализма очень глубокие корни, если рассматривать историю человечества.
– Да Бог с тобой, Миша, – рассмеялся Николай Иванович. – О глобализме заговорили только нынче, самое раннее, в конце двадцатого века. Какие там корни?

– Нет, Николай, ты не прав, – не согласился Михаил. – В моем понимании, глобализм и торговля близнецы братья или сестры, как тебе будет угодно. А торговля имеет тысячелетнюю историю, или даже многие тысячелетия. Как-то просматривая свою домашнюю библиотеку, я открыл одну из книг Льва Гумилева, под названием «Открытие Хазарии». Так вот, перечитывая отдельные строки в соответствии с когда-то сделанными в ней мною пометками, я совершил для себя неожиданное открытие, что прежде как-то прошло мимо моего сознания. Да и собственно говоря, раньше этот вопрос не был столь актуальным, как сегодня. Поэтому слова Гумилева по поводу распада Китайской и Римской империй явились для меня как бы светом своеобразного фонарика, который высветил причины многих современных событий, в том числе и касательно этого самого глобализма.

– Не слишком ли в далекую историю ты заглянул? – с нескрываемым скепсисом спросил Николай Иванович.
– Отнюдь. Ведь все в мире повторяется, только несколько на иной базе. Ведь именно об этом толкует и Экклезиаст, если ты читал библию.
– А как же, сподобился.
– Тогда слушай. Второй век  нашей эры отмечался расцветом двух самых могущественных империй того времени: Китайской и Римской. Именно в то время они проложили шелковый путь, по которому шелк из Китая на спинах верблюдов и рабов стал переправляться в Рим. Из Рима же в Китай в оплату шелка доставлялось золото, которое Рим получал от налогов и путем ограбления своих соседей. Все было хорошо, и между двумя империями установилась достаточно прочная торговая связь. Чем не начало глобализма в древнем исполнении?

– Если воспринимать глобализм и торговлю как одно и то же, тогда да.
– Так вот, результат этого глобального проекта древности оказался весьма плачевным. Шелк для Рима не являлся продуктом первой необходимости, обрати на это внимание, и являлся, по сути дела, предметом роскоши, хотя отрицать положительный медицинский его эффект для женской половины жителей Рима невозможно. Но золота, которое требовалось Риму для оплаты наемных воинов, стало недоставать. Получается, что роскошь, наряду с прочими причинами, зримо погубила Рим, поскольку волнения наемников из-за несвоевременной оплаты их воинских подвигов ослабили армию Рима, с вытекающими из этого последствиями.

Нечто похожее произошло и в империи Китая. Только ее погубили волнения крестьян, пребывавших в нищете, в то время как власть имущие могли сооружать себе унитазы из золота, ежели таковые в те времена были возможны. Для Китая все закончилось колоссальной катастрофой: распадом на три отдельных государства и гибелью более восьмидесяти процентов населения. Из пятидесяти миллионов жителей Китая, как пишет Гумилев, к концу третьего века в живых оставалось всего лишь семь с половиной миллионов. Это был первый, зафиксированный историей, крах попытки создать некое экономическое объединение двух совершенно не похожих миров.

– Ты меня, Миша, извини, но мне кажется, что здесь глобализм у тебя притянут за уши,  – не согласился Николай Иванович. – Ведь никто, ни римляне, ни китайцы никаких в то время границ не стирали.
– Так да не так! – загорячился Михаил. – Любая торговля всегда, во все времена упраздняла границы между государствами. Осуществлялось это по-разному, но цель и смысл был всегда один и тот же.
– Ладно, проехали, – махнул рукой Николай Иванович, которого доводы его оппонента, надо полагать, не убедили.

–А теперь, – продолжил Михаил, – вспомним одно из самых громких событий последнего времени – распад СССР. А чем, по своей сути, являлся Советский Союз, как и прежняя Российская империя, если не глобальным проектом, объединявшим экономически и политически многие народы Европы и Азии? В отношении жизни в Российской империи я, разумеется, свидетельствовать в силу своего возраста не могу, а вот в отношении Советского Союза могу заявить, что побывал во многих местах погибшей страны и при этом не чувствовал никакой разницы в отношении к себе будь я в Алма-Ате, Пскове или Киеве. Отношения между людьми были повсюду одинаковыми, с небольшими вариациями, вызываемыми национальными особенностями. Но законы были одни и те же. Доступность госучреждений была одинаковая, что в Минске, что в Чите. Производственная деятельность различалась только по видам производства, но не по экономическим канонам. Пересекая в вагоне поезда границу между РСФСР и Казахстаном, кто ее замечал? Никто. Это и был глобализм в действии на определенной территории.

– В отношении Советского Союза я с тобой согласен. Это был глобальный проект, охвативший половину мира.
– Это хорошо, что ты со мною согласился, – улыбнулся Михаил. – В свете этого, попробуй нынче проехать  на машине через границу России и Казахстана, следуя по кратчайшей прямой из Омска в Курган.  Попробуй, но не советую. Проще объехать ее через Ишим, хотя по расстоянию почти в два раза дальше. Вот такая прекрасная штука был глобализм в советском исполнении.
– Да не поеду я в твой Курган ни через границу, ни через Ишим. Если надо, мотну на самолете, – сьёрничал Николай Иванович, чувствуя свое, если так можно выразиться, поражение в этом споре.
 
– Это как хочешь, мое дело предупредить. Но я продолжу. Так вот, нечто подобное ожидалось и от внедрения этого проекта уже в мировом масштабе и разве это плохо? Жизнь без границ, работа и отдых без границ. Казалось бы, все будет прекрасно, и тут вдруг неожиданно появляется Трамп, и, трах бах –  глобализму каюк. Всеобщая печаль? Ан нет никакой печали. Почему? Да потому, что глобализм для всех предполагает единое всеземное государство с единым народом, который и должен жить с приблизительно одинаковым достатком. И кто на это согласится? Трамп или королева Великобритании? Как бы ни так. Разве можно ставить на одну доску сэра Джона и какого-то кенийского пастуха Али, Магди  или как там его зовут? « Нет – заявит сэр Джон, – пускай этот Али остается в своей Кении и не вздумает приезжать в мой Лондон. Если что, я сам к нему приеду, и привезу гостинцы. А к нам ни-ни».

– Между прочим, сегодня европейцы мигрантов к себе пускают, –  попытался возразить Николай Иванович, хотя хорошо понимал, что это совсем не довод.
– Вот именно что пускают, – покачал головой Михаил, – но только  в определенных количествах. Иначе миграционный кризис в Европах бы не разразился. И какая тогда получается глобализация?
– Частичная, в пределах дозволенного для кенийцев и абсолютная для сэров, пэров и прочих сверхчеловеков, – резюмировал Николай Иванович.

– Наверно, оно так, – согласился Михаил. – И чтобы поддерживать такую глобализацию требуется сильный центр всея земли, каковым и предполагалось назначить Вашингтон. Но, по-видимому, что-то не срослось с внедрением этого глобального проекта в жизнь и приходится с ним несколько погодить. Но из всего вышесказанного следует сделать лишь один вывод: глобальный миропорядок сегодня нужен для международного разделения производства товаров и торговли ими, но не для выравнивания экономического положения народов. И это возможно осуществить мирным путем только при существовании единого военно-политического центра, который сможет призвать к порядку любого, кто посмеет этому воспрепятствовать. Иначе никак, а это уже проявление махрового авторитаризма, что для либерально-демократического Запада как-то не того.

Некоторое время путники шли молча, обдумывая, надо полагать,  еще раз глобальную проблему, с которой столкнулось человечество.
– Ну что же, Михаил, думаю, что все ты изложил правильно, – прервал затянувшуюся паузу в беседе Николай Иванович. – В своей содержательной речи ты упомянул Советский Союз, но ни слова не сказал о коммунизме. А, между прочим, эти два понятия, если можно так выразиться, близнецы-братья. В Советском Союзе действительно был авторитаризм партии коммунистов, но при этом ставилась задача по повышению уровня жизни всех народов страны советов, без различия их национальностей и вероисповедания. Задача благородная, хотя порой и осуществлялась не только жесткими, но даже и жестокими средствами. Но из этого, как видишь, получилось не совсем то, что декларировалось, и советский глобализм приказал долго жить. Как ты думаешь, это случайность или закономерность?

– Если предательство можно назвать закономерностью, то именно оно и послужило причиной катастрофы советского проекта. Я могу сказать тебе другое…
– Обожди, Миша, – прервал своего собеседника Николай Иванович. – Сначала послушай мнение человека, который никогда не состоял в КПСС, а потому и не может быть обвинен в предательстве.
– Это, как я полагаю, ты о себе?

– Вот именно. Я считаю крах коммунистического проекта закономерным, поскольку я не верю в возможность построения коммунистического общества, в котором жизнь организовывалась бы в соответствии с лозунгом: «От каждого по способностям, каждому по потребностям».  Спросишь – почему? Хоть это и дурной тон, но отвечаю вопросом на вопрос: – Скажи, пожалуйста, а как быть с людьми, не проявляющими активности в трудовом процессе при коммунизме, где каждый может трудиться по своим способностям, то бишь, в соответствии со своими желаниями? Если проще, то как быть с лодырями и бездельниками всех мастей? Как мне кажется, человеческая лень неизбежно похоронит любой коммунизм. Нельзя наделять одними и теми же правами на потребление людей, совершенно разных по своему отношению к труду. Люди рождаются сильными и слабыми, умными и не очень, трудоголиками и лодырями, и никакое воспитание не устранит эти различия. Замаскировать можно, но не более того. При первой же возможности, в трудную минуту, истинное лицо человека раскроется. Сильный человек способен оказать помощь слабому, но трудяга, вряд ли, станет помогать лодырю. И это ясно как дважды два. Вот теперь можешь говорить ты, как я понимаю, у тебя совсем иное отношение к построению светлого будущего человечества. Ведь ты, насколько мне известно, был членом партии и даже одно время секретарил в ее первичной организации.

– Было дело, – кивнул головой Михаил. – А теперь послушай меня. Ты, должно быть, знаешь, что человека человеком сотворил социум, то есть, социальная среда. Без общения людей друг с другом, мы бы так и остались какими-нибудь обезьянами, типа шимпанзе. Согласен?
– Само собой, – утвердительно кивнул головой Николай Иванович.

– Из этого следует, что создание нового человека, что предусматривалось теоретиками марксизма-ленинизма, являлась первоочередной задачей. Вот здесь-то мы и потерпели поражение, поскольку человеку усвоить простое намного легче, чем сложное, тем более, если его невозможно потрогать руками. Наши враги, называю мир капиталистов именно так, апеллировали в своих идеологически спорах с нами именно к простому, к потребительским инстинктам, к этим реликтам животного мира. Советский Союз победили джинсы и кружевные трусики. Это раз. Второе, всякая власть притягательна, и в нее стремятся проникнуть различные прохиндеи, которые только прикрываются какими-то идеологическими лозунгами, но сами лишь думают о своих шкурных интересах. И поскольку они люди довольно умные, постепенно именно они начинают главенствовать во власти, окружая себя такими же ублюдками, как и сами. И появись во главе власти недалекий человек, произойдет то, что и произошло у нас в начале девяностых годов.

– Любопытно, а что бы ты мог предложить, чтобы ублюдки, как ты выразился, не попадали во властные структуры?
– Сегодня для этого, как я думаю, возможностей более чем достаточно.
– Ну и…
– Во-первых, нужно определять  у каждого человека, стремящегося во властные структуры, его айкью. Во-вторых, широко внедрить в жизнь полиграф и ему подобные электронные устройства. Снова-таки, всякий человек, претендующий на властные полномочия должен проходить ежегодные испытания на полиграфе. Судить о правдивости его ответов на вопросы должна комиссия, члены которой тоже будут обязаны пройти подобные испытания. При этом должен быть задействован также искусственный интеллект, с правом решающего голоса, если члены комиссии не смогут придти к однозначному решению. И третье, советская власть в свое время допустила колоссальную ошибку, связанную с делом воспитания нового человека.

– Во как! И что же эта за ошибка? – удивился Николай Иванович.
– Необходимо было не отрицать религию как таковую, а использовать ее в воспитательных целях. Священники не должны были стать объектом репрессий, а должны были сделаться помощниками партии. Религия – это не опиум для народа, а нечто совершенно иное.

– А я грешным делом, думал, что ты атеист, – рассмеялся Николай Иванович. – А ты оказывается,… хотя нет, ты хотел бы использовать Бога в воспитательных целях, а это еще не значит, что сам ты человек верующий.
– Все мы люди верующие, только каждый из нас верит по-своему и кто во что горазд.
– Во как! А нельзя ли немного подробнее?
– Отчего же нельзя, – пожал плечами Михаил. – Только смотри, не устань слушать.
– Ничего, слушать не бревна таскать.
– Хорошо. Но я тебя предупредил. Начну с самого главного, со смысла нашей жизни.
– Опасная тема, – покачал головой Николай Иванович.

– Ничего – прорвемся, – тряхнул головой Михаил. – Смысл нашего бытия является основой основ всех разглагольствований человека о себе всегда, во все времена. Ответ на этот вопрос настолько важен, что можно смело утверждать, что он является тем фундаментом, на котором держится человечество. И если признать, что никакого смысла в нашем появлении на белый свет нет, то чем тогда мы отличаемся от братьев наших меньших? Только тем, что те, приспосабливаясь к условиям местообитания, изменяют свои привычки и даже инстинкты. А вот мы делаем все по-иному – изменяем условия своего проживания. Антилопы гну, когда пастбище вытоптано и корма на нем нет, откочевывают в другие места, а мы не такие. Мы начинаем сооружать системы орошения, поворачиваем вспять реки, строим АЭС. Одним словом, делаем все, чтобы природа приспосабливалась к нам, и получаем Чернобыль и Фукусиму, горы мусора возле городов, пластиковые острова в океанах, гари вместо зеленых дубрав, ну и так далее. В свое время Барбара Уорд написала книгу «Земля только одна» в которой она  отметила, что повсюду, где появлялся человек цивилизованный, происходила деградация ландшафта. Отсюда следует, что если смысла жизни у братьев наших меньших нет, то у нас он есть.

– Из твоих слов не трудно догадаться даже какой он, – со смехом прервал монолог Михаила Николай Иванович.
– И какой же?
– Пока виден лишь один – изгадить землю так, чтобы она встрепенулась, и указала нам на наше место.
– Возможно и так, – улыбнулся Михаил, но на мой взгляд, это всего лишь издержки движения, движения к чему-то, нами еще не осознанному. Но очевидно, что наш разум куда-то нас влечет. Вопрос – куда?
–В рай после смерти,– пошутил Николай Иванович.

Город был уже близок и дорога перед примыканием к одной из его улиц, делала крутой изгиб, обходя каменный отрог горы, и Николай Иванович указал Михаилу на малозаметную дорожку, взбирающуюся наверх:
– Если идти по этой тропинке, мы выиграем метров триста или даже больше. Идем по ней?
– Нет, Николай, выиграешь только ты, поскольку живешь в центре, а мне нужно в седьмой микрорайон, так что здесь наши с тобой пути-дороги расходятся. А вообще-то надо бы как-то встретиться, посидеть за рюмкой чая, поговорить. Запиши мой телефон и дай мне свой. Как-нибудь созвонимся, договоримся.
Обменявшись телефонами, они расстались друзьями-товарищами, и каждый пошел в свою сторону. Встретятся ли они вновь? Кто знает?

Николай Иванович по тропинке, лавирующей среди каменных глыб, взобрался наверх скального отрога, откуда открывался вид на город, раскинувшийся у подножья горы Пихтовой. Уступ горы был не столь уж и высоким, но весь центральный район был как на ладони. Оттуда доносился монотонный шум большого города, из которого изредка прорывались одиночные вскрики, напуганных чем-то машин. Они скапливались на перекрестках, перемигиваясь огнями, а затем дружной стаей рвались вперед, разбегаясь с перекрестка в разные стороны. Темные фигурки людей суетливо перемещались по городским улицам, и, казалось, никому не было никакого дела до всех тех проблем, которые обсуждали они с Михаилом по пути сюда. Город жил своей обычной жизнью, наполненной заботами дня сегодняшнего.

То место, где остановился Николай Иванович, должно быть, пользовалось популярностью среди населения. Об этом свидетельствовала не только торная тропа, ведущая на этот отрог горы, но и большое количество мусора, в виде пластиковых бутылок и пакетов, различных коробочек, брошенных любителями пеших прогулок. При виде всего этого, Николай Иванович поморщился, и отошел немного в сторону, к толстой темной валежине, которую он изредка использовал в качестве своеобразной лесной скамьи для отдыха.

Они с Михаилом расстались, но вот с проблемой, о которой упомянул его попутчик, Николай Иванович расстаться почему-то не мог. И проблемой этой была религия, если точнее, то использование религии в деле воспитания нового человека. Николай Иванович знал и ранее, что в некоторых небольших азиатских странах, таких как  Лаос, господствующий там буддизм с успехом использовался руководством страны в деле строительства социализма. Но раньше ему и в голову не приходило, что можно было и христианство использовать с той же целью. А вот Михаил до этого додумался.
И хотя Николай Иванович довольно негативно относился к идее построения коммунизма как такового, социалистический уклад общества для него был притягательным по одной причине: главенство во всем плановой экономики в масштабах всей планеты. Это, на его взгляд, снимало не только вероятность ядерного Апокалипсиса, но и отодвигало или даже устраняло навсегда возможность экологической катастрофы, которая зримо напоминает о себе даже здесь, в этом уединенном месте, скоплением мусора.

Отходы, истощение природных ресурсов, делали в его глазах перспективы дальнейшего развития человечества весьма туманными. А если вспомнить еще о парадоксе Ферми, связанным с невозможностью обнаружить во вселенной следов иных цивилизаций, то беспокойство немецких зеленых становилось более чем понятным. Нет, перспектива возвращения в некое подобие пещерного прошлого, к которому призывали немецкие борцы с потеплением климата планеты, его не устраивало, но он понимал, что ограничивать все растущие потребности человека рано или поздно придется. И если не сделать этого добровольно, то это ограничение наступит само по себе из-за отсутствия ресурсов. Чем все это закончится для человечества, предвидеть не так уж и сложно

С той стороны, где дымился металлургический завод, из-за горизонта стала выплывать темная горбина тучи, которая вполне могла принести дождь. Нужно было поспешить домой, и Николай Иванович поднялся со своей таежной скамьи и пошел тропою под гору. Скоро и он вольется в человеческий муравейник города, где сложно подумать о чем-то ином, не связанном с днем сегодняшнем.