Вот вам весёлый декабрь!

Памяти Андрея Сопченко

Женщина, мать двоих пацанов, умница, красавица и душа компании стремительно неслась, обгоняя по гололёду даже неторопливые автобусы. Что за наказание, ну надо же! Бежать сломя голову Бог знает куда, даже транспорт туда не едет! Бежать ровно полторы остановки! Такси не поймать. Стояло раннее зимнее утро, соответственно, холод был собачий, уточняем: минус тридцать три градуса Цельсия, что, строго говоря, для резко-континентального степного края было совсем не много. По радио объявили, что детям в школу не идти, и дома под бабушкиным присмотром посапывали два замечательных одинаковых носика, принадлежащие двум чудесным, абсолютно одинаковым мальчикам среднего школьного возраста.

Андрейка, важно: - Один из нас на пятнадцать минут старше! Прошу не забывать!

С сожалением закрыла она за собой тяжёлую дверь, из-за которой доносились по радио звуки красивой и нежной песни её любимой группы из далёкого города Фрязино Московской области: «Високосный год» – песня «Приносящий удачу».

Ей надо было на работу в офис, где носили строго юбочки-кофточки, и под ними должен быть капрон. Увы. Очень тосковали сейчас её коленки по привычным тёплым и уютным джинсам, которые не продувались ветром, не пропускали дождь, снег и другие атмосферные бяки, а также заботливо хранили от постороннего глаза её ноги. Сейчас же в дыру под последней пуговицей длиннополой шубы, то и дело распахивающейся на ветру, задувало то снежком, то ветерком. Юбка по капрону предательски ползла вверх, открывая покрасневшие от мороза коленочки всем мировым скорбям в лице русской метелицы. Тепло ль тебе, девица, тепло ль тебе, красная?.. Тепло, батюшка цистит…

Но ведь в офис она всё же устроилась!.. Несмотря на такую ломку привычных понятий. Ведь как оно всегда было? Джинсы – хорошо, клёш – очень хорошо, свитер с подвёрнутыми рукавами – очень-очень хорошо, особенно вон тот, рыженький, хау мач? Всего?? Заверните, пожалуйста. Что выглядело хиппово, то и приятно было вольному её сердцу. А теперь офисный костюм, и только он. Для неё это … впрочем, начали мы рассказывать совсем не для того, чтобы поведать вам о секретных мыслях из головы нашей знакомой дамочки, назовём её Наташа. Но, тем не менее, без некоторого их количества в этом повествовании нам не обойтись, ну – никак.

Путь Наташи лежал через перекрёсток, на котором сиял новёхонький светофор, а перейти его надо было дважды. Вот этим она и занята была сейчас. Переходом. Пронеслась через первый переход со стёршимися «зебрами» на асфальте за считанные секунды и встала, как вкопанная. Ждёт зелёного сигнала светофора, и думает: - Ох, Господи! Холодно-то как! А стоять-то как долго!

И тут загорается долгожданный зелёный свет, и она рвёт с места в карьер! Путь её лежит дальше через старую площадку, около магазина «Авто», где в былые времена продавали автомобили. В советское время автомобилей-то ни у кого почти и не было, это была ой какая большая редкость! Но магазин государственный под это дело всё же был. Сбоку от него зияет ещё и сейчас провал неосвещённого проезда. Растут рябины, калины и дикие яблони. Их плоды склёвывают птицы такой вот голодной зимой, а некоторые ягодки и мелкие яблочки падают на землю, на снег, и кажутся каплями застывшей крови. Словно было совершено здесь какое-то кровавое злодеяние.

Всякий раз, когда Наташа шла, ехала или бежала мимо этого места, она думала: - Вот оно, это место. Вот здесь, тогда. Это было здесь.

Поскольку это случилось довольно давно, то Наташа никогда подробно об этом не вспоминала. Собственно, вспоминать-то было нечего. Ну, встретились, ну, поговорили. И всё. А стояла во рту словно горечь от тех давних слов, которые она, девочка, услышала в свой адрес от мальчика. Хотя и так давно.


«Авторство этого мира принадлежит им!»

… В школе прозвенел последний звонок. За окном было уже совсем темно. Не было ни пионерского сбора, ни классного часа, и дети стали собираться домой. Кто обсуждал результаты контрольной, кто дрался – толстой общей тетрадью по башке! – «Да ты что, из твоего Песенника счас все страницы повылетят!» …Кто выпрашивал у симпатичного веснушчатого Саши восхитительную бумажную лягушечку: «Сделаешь мне? Ну, сделай, будь другом! Такая лягушечка, она же прыыыгает!..» Милый Саша был очень горд и обещал всем сделать таких лягушечек, а можно даже остаться после уроков и научить всех делать их! Только приносите с собой большие листы бумаги!

Наташа не сразу шла домой. Она навещала  свою больную подругу. Подруга жила несколько в стороне от её дома. Стоял декабрь. Скоро Новый год, и все ждали, что подруга, любимица класса, придёт в школу хотя бы под праздники. Наташа приносила ей снежинки, вырезанные из бумаги на манер кружев, и наклеивала у неё в комнате на окно. Подруга Светочка была отличница, но без гордыни. Могла и подсказать, и давала списать. С душой читала стихи. Училась музыке. Наташа считала, что Светочка лучше неё во сто крат. А Света хвалила её снежинки и просила – приходи ещё, завтра придёшь? Я так тебя жду! Как там наши пацаны? Расскажи! Привет им передавай!

Наташа не могла поверить, что такая девочка может её хвалить искренне. Что здесь такого – прийти, попроведать. Но упрекнуть в неискренности Свету? И тогда она терялась. В общем, сегодня она нарисовала праздничные флажки с красивыми зайчиками и белочками, и несла Светочке «на суд». Понравится ли ей, как она подобрала цвета? А то, что она рисует с тонкими чёрточками, обводя по периметру деталь каждого очередного цвета? Как в мультфильмах. Главное для Наташи – это цвета и детали. Она никак не может собраться и увидеть всё со стороны. В целом. Её восприятие лишено единства, и она страдает, очень страдает! Но не может ни сама понять это, ни сформулировать и грамотно пожаловаться, да было бы кому! Из подруг – ну, той же Светочке можно было бы.

Но Светочка больна, и не хочется её расстраивать. Сегодня они составили с ней письмо пацанам из класса – на английском языке! С иносказаниями. Приглашали их, чтобы не стеснялись, навестили Светочку: «Приходите! Я буду вам рада! Мой адрес вам скажет тот, кто передаст письмо»! То, что на русском не могли – не смели! – выдавить из себя, даже по телефону, то на английском вышло легко, словно само собой. Приходите навестить меня, я вас жду!.. Не придут ведь, а может, и придут. Сердце замирало – среди приглашаемых Светочкой был ОН, который нравился Наташке очень сильно, Маленький принц с бархатными карими глазами. Завтра положит она им на парту этот конвертик. Вдруг придут?.. Всё-таки, у Светы со здоровьем очень серьёзно, чуть не дошло дело до операции. Но обошлось. Как Наташка переживала, когда над Светочкой завис нож хирурга! Кого просить, чтобы не резали мою подружку! Обошлось, пронесло. Бабушка тогда сказала: «Слава Богу». Но Наташка была пионерка, и про Бога ничего не ведала.

Спускаясь с пятого этажа, Наташа думала: «Поеду на автобусе. Проеду одну остановку. А там чуть-чуть пройти, и – дома. Бабушка подогреет ужин, или – нет, не буду есть. Мы у Светочки ели такие вкусные бутерброды, у неё был деревенский хлеб из пекарни, им кто-то привозил хлеб, какого в городе не бывало! Душистый, упругий, он не крошился, как обычный городской «кирпич», а нажмёшь вот так двумя пальцами на кусочек – и он снова выпрямится, и ни следа! Кто-то из взрослых сказал такое слово: «В этом хлебе много клейковины, поэтому он такой вкусный». И вот на этот дивный хлеб, щедро помазанный сливочным маслом, Светина баба Аня положила им по толстому куску сыра. Восхитительно… Запивали чаем, ели из фарфоровых розеток варенье, смородину с сахаром. После этого долго есть не захочется. Ну, посмотрим, что моя баба Шура мне даст, скажет, как всегда: «Аппетит приходит во время еды!»...

Автобус номер 1 подошёл сразу, это был длинный Икарус. Наташа встала на площадку в середине, которая была между двумя салонами и вертелась на поворотах. Ехать было одну остановку. Поворотов никаких не предвиделось. Ах, как жалко! Они все в классе завидовали тем ученикам, которые ехали в школу на десятке, Ларисе, Косте и Олегу, ведь там по дороге было несколько поворотов, и, когда стоишь на этой крутящейся серединке, можно ощутить всю прелесть сего действа, как на карусели! Все-то поворачиваются, а ты стоишь на месте. Во! Не как все!

Довольная, стояла она и думала, невольно вдруг нахмурясь, и смутясь этой перемене своего настроения, что увидит ещё вечером свою подружку-соседку Машу, которая жила в этом же подъезде. Надо её увидеть. Маша была заводилой во всех дворовых делах, а  училась в другой школе, в соседнем дворе. Что их объединяло – у неё тоже были друзья по переписке из Югославии. Они выносили письма и читали вслух друг другу. Но буквально вчера они встретились и обсудили одну новость. Правду говоря, Наташка и сама не знала, как к этому относиться. В общем, всё по порядку. Этим летом познакомилась она с Машкиным одноклассником.

Машка:
- Да он не с нашего класса! Он – в параллельном!
Наташка:
- «Из нашего класса» надо говорить! Учится «в нашем классе», значит – он «из нашего класса». В самом деле! Он же не «на вашем классе», чтобы быть «с вашего класса».
А Машка ей снова:
- Ну, вот! Говорю, говорю тебе – он-то с параллельного! А не с нашего.

Этот Машкин одноклассник был влюблён в Олечку из семьи верующих, живших по соседству. Олечка была совершенным ангелом, красивая, у неё были длинные вьющиеся волосы, по характеру справедливая, добрая, и все любили её. Он же по-особому трогательно относился к ней, шёл после уроков за нею до дома, и просил её фотографию как у неё, так и у девочек из класса. Олечка же взаимности к нему не проявляла. В самом-то деле! Троечник, водится с хулиганами, - нет, это был совсем не тот человек, в которого она могла бы влюбиться! Ну, а фото – любое, если кто помнит, в те времена было редкостью. Правда, восьмиклассники уже фотографировались на комсомольский билет. Что касается Олечки, то она не вступала в комсомол по настоянию семьи. Так что выпросить её фото у кого-то было нереально: его просто не существовало.

Возможно, лишь Наташка и имела надежду помочь симпатичному Андрюше. Кареглазый, с красивой улыбкой, прозванный в классе «Мурзилкой», он теперь так страдал, и это было романтично и приводило её в трепет. Ведь и она сама была влюблена, и тоже не могла достать фото своего боготворимого «золотца»! До комсомольского возраста им оставался ещё год… Поэтому переживания юного влюблённого были ей знакомы и понятны. Андрюша просил Олино фото у всех девочек в классе, но никто не дал, защищали подругу! «Она тебя не любит, ты ей не нравишься! Сам у неё спроси!» Тогда он пришёл во двор, где жила Олечка, подошёл к первой попавшейся незнакомой девочке, улыбнулся и спросил:
- Как тебя зовут?
- Наташа.
- А меня Андрей.

В двух словах молодой человек изложил суть своей просьбы. Она тут же пообещала попросить своего кузена сфотографировать их вдвоём с Олей и напечатать фото. Андрей переспросил – кто-кто он, этот ку-зен? – А, двоюродный брат, работает в салоне на Ленина. Собственно, он уже их фоткал на общее фото, любительское, где Машка, Наташка и Олечка с сестрёнкой сидели на лавочке и смеялись. Но ему некогда было печатать. Обещание Натальи подогревало интерес влюблённого старшеклассника, и вот так и получилось, что они стали с этим Андреем «ходить». Поскольку они были ещё малы, она даже младше него на целый год, то они, конечно, не влюблялись, и ничего такого не было, ну, не обнимались, не целовались, какое там! Но встречались и ходили, и он Наташке рассказывал о своей жизни и любви.

- Знаешь, как я Олечку люблю? Вот, если бы мы с ней встретились, так, как с тобой, сели бы на лавочку, я бы не стал её ни целовать, ни обнимать, ничего бы ей не сделал. Вообще ненавижу, когда в кино влюблённые обнимаются, цулуются…, - он так и произнёс: цулуются.

И добавил:
- Я бы только руку её взял, и всё…

Такой это был мальчик. Такой это был возраст. Чистая любовь интересовала его, любовь к девочке, лучше которой Наташка, пожалуй, никого не знала. Может, Светочка из класса? Она как-то всех всегда сравнивала: которая была самой лучшей? И никак не могла просто любить всех подруг за то, что они – разные. До этого ей предстояло ещё дожить. Суть их отношений с Андрюшей сводилась к тому, что они понемногу рассказывали друг другу свои домашние и школьные новости, поздравляли на праздники, и он всё расспрашивал:

- Олечку не видела? Она про меня не спрашивала? А что твой брат? Когда он напечатает фотографии, где вы с Олечкой?
 
Наташка наскоро отвечала – и задавала свои вопросы:
- Трудно учиться в восьмом классе? Боишься экзаменов? Много вам задают? Почему ты всегда на улице гуляешь – а когда же учить уроки?

Надо сказать, что Андрюша был не просто обаятельный русоволосый парень с открытой улыбкой. Он был дерзок, даже смел, уроками интересовался мало, гонял на мопеде, не боялся милиции и дружил с хулиганами. Рассказывали, что один из его друзей уже попал под суд – помилуй, Боже! – за изнасилование! Хулиганы из соседнего двора были дружные, всегда стояли друг за друга. Как же так случилось, что произошло ТО, что произошло? Непонятно. Но этот, из Андрюшиных друзей, стал после этого у них героем.

Никто из пацанов ещё толком не знал – как это? Секс? Такого слова и в обиходе ещё не было, как не было и нормального понятия об этом. Мечтали лишь о фотографии хорошей девчонки, как о самом лучшем, самом святом, о чём вообще можно мечтать! Были чисты, скромны. А тот друже, Баринов, стал среди них первым, кто вырвался вперёд, но какой ценой! – попав под следствие. И хорошо, что Наташка не была с ним знакома. Она бы его жалела, влюбилась бы в его горе и страдала бы по нему всё это время. Но они не были с Бармалеем знакомы, и это переживание обошло её стороной.

Вчера Машка, Андрюшина одноклассница, прибежала к Наташе, вызвала её в подъезд и начала:

- Помнишь, из нашей школы парень, на два года старше учился, я говорила? Который девушку, ну… изнасиловал, - тут Маша перешла на громкий шёпот, а вдруг мама услышит? Загонит домой!
- Помню, конечно. Баринов, да?
- Его-то посадили. Но это ещё не всё.
- Ой. Неужели это правда – он сделал такое! И посадили?
- Да. Был суд, его вина доказана. Попал за решётку. Блин, девчонку как жалко! А твой Андрюша!
- Да – Машка!! Почему мой!
- Ну вот. Он, знаешь, что сказал? Все пацаны собрались, пиво пили, и он сказал при всех.
- Чё-чё-чё?
- Я, говорит, тоже так сделаю. Раз Олечка меня не любит, я спросил – и она сказала мне… то я так же сделаю!!
- Как – «так же»? Тоже не будет её любить?
- Дура! ТАК ЖЕ! Как этот Бармалей! Тоже хочет по той же статье пойти.
- А что это значит?
- Наташка, ну ты вообще! Он сам сказал, что хочет тоже девушку – это, ну, гм-гм, поняла? И чтобы посадили так же…
- Да дурак он, что ли??
- Вот я и говорю. Он сказал – отсижу десять лет, и выйду другим человеком! Чтобы забыть эту любовь.
- Да ну-у!!
- Да. А ты ему ещё Олечкино фото подарила. Кстати, Оля на тебя обиделась.
- Машка, ну он же так просил! Я не могла отказать. Он ведь её, знаешь, как любит…
- А ходит – с тобой!
- Ой, да ладно тебе, ходил, пока фото не получил. Но мы же не… Машка! Сама всё знаешь! – махнула рукой Наташа, чтобы не оправдываться.

Если бы только этот Андрюша её так любил! А не свою Олечку. Если бы её, Наташку, вообще кто-нибудь полюбил!..

… Весь вчерашний разговор с его пугающими новыми словами – пойти по статье, попасть за решётку, не выходил у неё из головы. Это слишком серьёзно, возмущалась Ната сама с собой, и мы ещё так малы, чтобы обсуждать такое и судить об этом. Не детского ума дело! Мы всего в седьмом классе, ну, Машка-то в восьмом. Наташа решилась и поговорила об этом со старшей сестрой, которая уже была замужем. Она работала и спешила на смену в ночь. Ей удалось выяснить, что «эт-самое» в первый раз бывает очень больно делать, и будет кровь! Наташка украдкой покосилась на свадебное фото за стеклом, где огромный жених нёс на руках её сестру-невесту. Нет уж! Лучше всего не выходить замуж!

- А как все девушки выходят? Ты об этом подумала? Выйдешь и ты, никуда не денешься! Через девять месяцев родишь, как все. А если по любви, так ты сама этого захочешь.
- Чего сама захочу? Чтобы он больно до крови сделал мне? Вот ещё!

Сестру проводила на работу, и снова мысли полезли в голову… Добровольно замуж она не выйдет, ни за что! А про этого Бармалея и Андрюшу! Как это вообще всё происходит? Неужели одного такого ужасного события, о котором и подумать-то страшно, - изнасилование! - не достаточно было на их маленький, уютный двор? Наташка то принималась считать месяцы – а может, та девушка уже от Бармалея родила? И неужели кто-то большой, добрый и справедливый может допустить это здесь же, в их дворе, во второй раз за этот год! Нет. Не может такого быть. Не должно. Вмешается добрая могучая сила, которая защитит от несправедливости!

Наташа Зырянова, ученица седьмого класса А, отличница с первой парты, сошла с автобуса и бежала трусцой, удерживая от ветра полу короткой светлой куртки-реглан с меховым воротничком и нашитой по круглой кокетке тесьмой. Ноги мёрзли, но спасало одно: бежать ей было близко, мимо магазина автомобилей, через перекрёсток (тогда ещё без светофора), и второй от угла дом – её… Около магазина, где росли калины-малины и дичка яблонька, было красно на снегу, как от крови. Но это как-то не пугало её. Не всерьёз же кровь была. Понарошку. Думалось ей мирно о птичках, которые нашли здесь себе еду…

Они с папочкой тоже вывесили для синичек из окошка кусочек сала на верёвочке, чтобы их покормить. Синички подлетали, пищали и клевали кусочек сала, а воробьи – хоть более прожорливые, но они не могут так, как синички, на лету клевать корм. Поэтому для них отдельно ставили пшено. И ещё о том думалось, что, слава Богу, виноватый в том страшном деле, Бармалей всё же не на свободе. А то – ну, кто ж его знает, вдруг бы он… захотел чего-то такого снова, и напал бы теперь на неё?!. А так ей было чуть спокойнее. Срок дали немалый; выйдет он нескоро.

- А ну, стой, СУКА! Куда прёшь, ‘лля! Тебе говорят! Ты, шалава!

Крик какой-то. Это – кому?.. Из-за поворота выскочили две фигуры. Зимние шапки надвинуты на лбы. Какие грубые слова! Как не стыдно! Наташка покраснела, попятилась назад и машинально прикрыла просвет между тонкими ногами портфелем. Один из парней с таким знакомым голосом схватил её за руку выше локтя, выхватил пухлый портфель с заветным Светочкиным конвертиком-письмом для пацанов на английском языке и складными бумажными лягушечками, и попытался тащить её в тёмный проезд, в сторону калины-малины. Она чудом всмотрелась в его лицо в свете витрины магазина «Авто»: эта родинка на его щеке, сбоку, такая большая… и спросила изумлённо:

- АНДРЕЙ?! Это – ТЫ???
 
Парень бросил её руку. Улыбнулся как-то растерянно… У неё же от услышанного бранного слова как будто перемкнуло где-то внутри. Что случилось, почему он так грубо обматерил её? А этот, второй? Он ведь слышал всё! Такой симпатичный, ох! И он оказался свидетелем того, что на неё так ужасно заругался её же друг! Она считала Андрюшку своим другом! А он!!!


«Они ни в кого не верят и никогда не плачут…»

Слёз у неё не было. На лице застыла маска. Она боялась, что он увидит это застывшее выражение, и спрятала лицо. Окаменевшее… Она пошла в сторону дома. Он, вот этот Андрюша, которого обожали многие – за его гордость и дерзость, превратился вдруг в какого-то! Противный, мягкий, растерянный … она не могла ему и слова подобрать подходящего, чтобы описать, каким он униженным и жалким ей предстал! Всё её осторожное весенне-летнее обожание полетело к чёртовой матери! Так вот он какой дурак! Пугает девчат из-за угла и матерится!!! А она с ним ходила, шутила, рассказывала ему что-то, делилась! Олечкину фотографию ему, дураку, подарила! Вот дура! Сейчас он ещё своему другу расскажет про всё, и они оба станут над ней смеяться! Хоть бы не сказал ему, что ей нравится одноклассник со второй парты! Но его имя он, слава Богу, не знал.

Он семенил за ней, не смея обогнать. Заглядывал ей в лицо и приговаривал:
- Наташенька, ну, чё ты такая злая? А? Двоечку получила? Да? По какому тебя вызвали? А? По географии? Не знаешь, где Москва, да? Наташенька, ты что? Разговаривать не хочешь со мной? Да?

Двоечку. Она, отличница! Да как он смеет! Предполагать, что она МОГЛА получить двоечку! А что подумает о ней теперь тот парень, который с ним шёл, но поотстал?..

Когда она пришла домой, ей казалось, весь этот инцидент написан крупными буквами на её лице: «МЕНЯ ОБМАТЕРИЛ АНДРЮША, МОЙ ДРУГ, ЭТО СЛЫШАЛ ЕЩЁ ОДИН ПАРЕНЬ, ОН ОЧЕНЬ СИМПАТИЧНЫЙ, МНЕ ПЕРЕД НИМ СТЫДНО, И БОЛИТ ВОТ ТУТ, ГДЕ ДУША».

Она не сказала никому. Не узнал никто. Ни сестра, которая собиралась на работу и пила чай. Ни папа. Ни мама. Ни бабушка. Если бы мама узнала, не разрешила бы больше к Светочке заходить после школы! Сказала бы, ты виновата сама… У Андрюши тоже были сестра и мама, а папа уже умер. Наташка лишь думала, мучительно слушая, как бьётся в груди её огромное сердце, переполненное вечерним событием:

- Это ведь он хотел девушку изнасиловать и сесть в тюрьму. А тут я иду… он меня не узнал. Если бы мы не были знакомы, он бы изнасиловал любую, и сел в тюрьму. Нет, она бы не заявила, ну, та девушка. Ну, как это можно пойти и заявить! Она бы страшно стыдилась этого, та девушка. И он был бы на свободе всё это время. С этим страшным грузом своего чёрного дела.

Так у неё появилась тайна, о которой надо было молчать. И она о ней молчала очень долго, пока… Как-то раз, через несколько лет после того, они небольшой компанией пошли на вокзал провожать гостей, молодых людей-баскетболистов, приезжавших с Урала на какие-то соревнования между военными. Девочки постарше крутили с ними любовь, они же с Машкой скромно отмалчивались и сидели в уголке. Гости были ушлые, кто-то из них по-серьёзному отличился, так, что о нём приходили справляться из милиции. В любом случае, погостили они здесь неплохо, повеселили местных девчат.

От вокзала решили сократить путь. Павла – так звали подругу Наташиной старшей сестры. Она была не замужем и теперь шла, украдкой вытирая слёзы: хороший был у неё кавалер, что уезжал в этот миг всё дальше и дальше от её родного города. Наверное, уже к Степной подъезжают, распечатали поллитровку, да достали приготовленные ею вареники с картошкой в баночке… От горя она сказала всей компании девушек:

– А зайдём вот сюда, в больницу, может, моя Сусанка сегодня дежурит. Договоримся, когда она пойдёт со смены, чтобы зашла ко мне. Выпьем с ней.
- Да что ты, не расстраивайся ты так! Он ещё приедет! – утешали её подруги.

Сусанна работала на первом этаже в реанимации. Павла сказала:
- Надо в окна заглянуть, а ну, девчата, она такая – армяночка, хорошенькая.

Наташка полезла, заглянула в окно, Машка – в другое. В Наташкином окне, прямо вот так высоко – на уровне подоконника – на каталке, что ли? – лежал паренёк лет 18-19, с очень красивым, но бледным лицом и густыми ресницами. Вся голова его перевязана бинтами, в виде шлема, только лицо и видно. Сам без сознания. На щеке у него красовалась крупная родинка. Он изменился за это время, что не виделись – с его 14-ти лет, и она его просто не узнала. Лишь эта родинка на его щеке каким-то смутным воспоминанием мягко толкнула Наташку в висок. Она тут же сказала:
- Павла, в этой палате нет твоей Сусанны. Наверное, не её дежурство.

Сусанна заметила под окнами своей реанимации движение и вышла на улицу. Было тепло, цвели какие-то цветы и деревья. Больничный сад с фонтаном напоминал маленький рай. Около крыльца топталась Павла и её подружки – Наташка и Машка.

- Панька!
- Санька!
Девушки давно не виделись, и очень обрадовались друг другу. Павла даже утёрла слезу, и вкратце рассказала, что проводила своего ухажёра на Урал, приедет ли он ещё? Вроде бы, женатик…
Павла спросила Сусанну:
- Ну, как у вас день сегодня прошёл?
- Нормально, знаешь! Так хорошо, никто не умирает. Все выздоравливают.
- А кто сейчас лежит?
- Бабушка одна, мужчина после операции, и парень молодой, в драке пробили голову. Это у него были проводы в армию. И его друг ударил больно.
- А чё ты думаешь, я тоже слышала – бутылкой!
- Ага! Нечё себе – друг, ударил больно! Аж до реанимации!
Они все стали хохотать, Павла вытерла выступившие слёзы и засобиралась. Все тоже хотели домой. Оттуда компания разбрелась в разные стороны, так как все жили поблизости, но в разных домах.

… Машка узнала новость, но Наташке сказала не сразу. С неделю, наверное, молчала и испытующе на неё смотрела. Знает или нет? Когда Наташа узнала, она снова подумала –какое, всё-таки, запоздалое узнавание… Мальчик в палате реанимации с красивой родинкой на щеке, действительно, был Андрюша. Его не удалось спасти. Как оказалось, через сутки после их визита он скончался. Машка сказала Наташе уже после того, как его похоронили. У той не было никакой реакции. Случай – ужасный, чудовищный: знакомый молодой человек погиб от руки своего подвыпившего друга. Но ей словно бы и не было жалко. Она копалась в себе, корила себя за отсутствие слёз по знакомому мальчику, всего 18 лет! Но их не было…

Вечером того дня она вспоминала детство, и почему-то вспомнила свои брючки цвета электрик – сине-зелёные «дудочки» из тонкой шерсти, которые так любила, и за которые была прозвана девчонками «мальчишница». В кармане этих брючек она вынесла тогда Андрюше фотографию Олечки. Во втором кармане были вкусные чёрные жареные семечки, которые он насыпал ей щедрой рукой. Но она при нём не могла их есть, при мальчике – плеваться? Как так?..

… Наташка и Андрюша. Они шли с ним по улице «на пионерском расстоянии» и смеялись. Она с чувством говорила:
- Даже не верится! Первое Мая! Уже – Первое Мая!
А он вторил ей:
- Первое Мая – курица хромая!

И хохотали, сначала мельком глянув друг на друга, но сдерживаясь. Затем – не скрываясь, в полный голос, словно не в силах больше хранить эту тайну: смеялись-то ни над чем! И Наташка отмечала только какой-то особенный звук своего смеха, когда шла с ним рядом. Что это с ней было такое. Тогда…

Точно. В тот день она отдала ему Олечкино фото. И больше он в её жизни никогда не появлялся. Если не считать те две мимолётные встречи – в декабре, перед Новым Годом, и в реанимации, пока он был ещё жив – свои последние часы…

Наташка шла на работу в новый офис через мороз, зиму и метель. Крутила в голове строчку: «Вот вам весёлый декабрь…». Надо добежать вовремя, чтобы быть в офисе до начала планёрки. Успеть там отогреться, прийти в себя и отдышаться. А потом написать на листочке в клеточку: «Я бы отдала всё на свете, чтобы этот мальчик, с родинкой на щеке, остался жив и здоров. Прости меня, Андрюша, как я тебя прощаю, светлая тебе память. Ничего. Знаешь, жизнь такая штука. Кто же из нас не ошибался?»
____________



Послесловие

Поздно-поздно вечером, после работы, ужина, уроков на завтра и подготовки одежды на утро. После поцелуев на ночь и пожеланий спокойного сна, перебиваемых шуточками: «Желаю увидеть козла и осла!» Это её сынок, Андрей-соловей, поёт любые услышанные строчки, а Сергей, его близнец, складывает ему всё новые стишки, и оба ещё и пляшут.

Но она не долго забавляется с ними. Она сегодня стремится побыть одна, достаёт свечу, берёт спички... Потребность такая… Свеча горит. Она чувствует на глазах подступающие слёзы. Неслышно обращается она к пустому стулу напротив:
- Я хочу, чтобы ты меня услышал, если ты хочешь, давай поговорим.
На стуле видится ей прозрачный силуэт мужской фигуры с широкими плечами. Голова перевязана бинтами в виде шлема. Глаз его не видно, но она знает, что это он, тот самый Андрей.
- Я не узнаю тебя, не помню лица. Сколько лет назад ты ушёл от нас?
- Около тридцати.
- Андрюша, целая жизнь! Тебе было бы сорок восемь лет!
- Спасибо, что ты обо мне вспомнила, Наташка! Я ведь тогда, после того случая – с тобой… Ты была для меня в тот день как ангел! – если бы не ты, я бы стал в тот день  великим грешником. Преступником. А ты! Спасла меня от этого. Помешала сделать такое злое, чёрное дело. Бежала, такая, из школы, в этой светлой курточке!

 «Как ангел!» - слышит она его слова. Он поднимает руку и гладит её по голове. Наташка вытирает слёзы обеими руками, сморкает нос:
- Андрюша, а ты – что же, ты… ? - Наташке хочется спросить, не умер ли он девственником, но язык не поворачивается. Она говорит: - Ты был святым, эта твоя любовь… Знаешь, Олечки ведь тоже нет, и давно. Ну, да, вы там всё знаете… Я всё думала, неужели ты не оставишь после того случая свою затею! Оставил. Как бы я хотела, чтобы ты всё-таки выжил! Я бы нашла тебя в интернете на сайте, на «Одноклассниках» - знаешь? А Бармалей пишет мне, мы с ним как-то нашлись … И жил бы ты с семьёй давно в Канаде, они же после тебя сразу туда переехали, твоя сестра с мамой …
- Я тоже переехал с ними! Пришёл в свою же семью, к своей старшей сестре, и воплотился снова. Стал её вторым ребёнком.
- Понимаю!.. Я люблю тебя. Не так, чтобы замуж, ну. Я просто, как человека тебя люблю. Вот.
- И я тебя. Спасибо, что вспомнила обо мне.

Слёзы перестают течь. Она читает молитву, просит упокоить душу раба Божия Андрея, и гасит свечу. В открытую форточку снова влетает её любимая песня: «… Бог, открывающий двери, и ангел, приносящий удачу!» - из открытого окна чьего-то автомобиля под окнами.

А что, так ведь бывает.

2010

PS: Реабилитация Бармалея

Проходит время, Бармалей читает сей рассказ и ответствует: - Честно говоря, я даже не понял, про что рассказ.
Созвонились, благо, что со Скайпом и Германия стала ближе.
- Так это ж про тот самый случай, с изнасилованием. Из-за которого ты и попал за решётку. Прости за прямоту.
- А, так я, честно говоря, даже не участвовал. Меня вызвали как свидетеля, а я сказал, что тоже. Мне надо было попасть в тюрьму, - голос улыбающийся, ничего в нём нет злодейски-бармалейского.
- Как так?!
- Просто перед этим убили моего брата. Я спросил у матери, кто. Она сказала мне имя, и я пошёл в тюрьму, чтобы его убить.
- И убил?!
- Нет. Я его там не нашёл. Мать мне нарочно другое имя сказала. А я сам на суде не был, маленький был ещё, так что только с её слов...
- И сколько ты там... отсидел? Ни за что!
- Сколько дали, столько и отсидел. За попытку побега ещё добавили и - на строгий режим.
- Тяжко тебе пришлось там?
- На малолетке сначала тяжко было, а на взрослой зоне уже терпимо.

Зря Наташка боялась. Только теперь ей стало понятно, почему Бармалей, выйдя на свободу, так ясно улыбался повзрослевшим девчонкам во дворе. Он им не сделал ничего плохого. Ни одной. Никогда.