Отцы и дети

Была у меня ученица.  В 11 класс ходила. «Тиха, печальна, молчалива, как лань лесная, боязлива, - это про нее. Слова не вытянешь.  И мне нужно было сломать эту стену недоверия, открыть закрытую дверь. Потому что без нормального общения в нашем деле не продвинешься ни на шаг. Я стал наблюдать: что же за девочка? Приходя к ним, я не видел ее за компьютером. Ни в руках, ни на столе у нее никогда не было сотового телефона. Поэтому она не дергалась, не отвлекалась, а тихо внимала мне, не спеша отвечать. Иногда просто молчала, правда, не демонстративно: оставалась в себе, как будто меня нет.
   В первый раз теплый ветерок подул после разговора о «Пророке» Пушкина. «Надо же, - заметила она. – Я и не думала, что в стихах может быть глубокий смысл.  Мне проза ближе была». Это не значит, что она стихов не читала. Конечно же, нет.  Она наивно полагала, что «выпендриваться» нечего, когда эту же мысль можно выразить проще – обыкновенным нерифмованным текстом.
   После этого случая она стала подавать «реплики», реагировать на мои замечания.  Но  не умела высказаться, сформулировать свою точку зрения.  Подолгу, мучительно искала слова, сбиваясь на сторону. Запиналась, падала и стеснялась этого.
   Как-то я попросил выслать мне небольшую письменную работу по электронной почте. Она замялась и сказала, что родители не разрешают ей даже подходить к компьютеру. Если нужно получить какую-нибудь справку, то она это делает в присутствии папы. На его глазах.  А дальше – больше. Оказалось, что у нее нет подруг, что после школы ей нельзя задержаться ни на минуту – сразу же домой, что она живет, если так можно выразиться, «по разрешению».  Я вспомнил Андре Жида, который называл детство самой тоталитарной порой в жизни человека.  А еще почему-то пришли на память романы Диккенса. На душе у меня холодно было.   Мне казалось, что девочка, как все забитые дети, мечтает поскорее вырасти и вырваться на свободу. И как же иначе? Я видел ее папу. Мы занимались, и вдруг в комнату вошел мужчина. В глаза бросился форсайтовский подбородок, плотно сжатые губы, маленькие серые глаза.  Моя ученица тут же выпрямилась, расправила плечи, но внутренне сжалась, как бы насторожилась. Вырваться ли? У нее была иная мечта.
   Мы говорили, какие литературные герои могут нравиться, а какие нет.  И я спросил ее об этом  в лоб, прямо. Помялась, поерзала и вдруг сказала, что это  Катя в «Отцах и детях»  Тургенева. Как я ни крутил и ни вертел – почему – она не отвечала. Наверное, не могла сформулировать ответ. Тогда пришлось пойти на хитрость. Протянул книжку и попросил найти близкий ей по тональности эпизод. Она полистала, нашла нужную страничку и  протянула мне: «Разговаривая вечером с Катей, Аркадий совершенно забыл о своем наставнике. Он уже начал подчиняться ей, и Катя это чувствовала и не удивлялась». Мужчина, кандидат университета, начитанный мечтатель,  стал подчиняться неопытной девушке, которая с младенчества была под каблуком у сильной госпожи Одинцовой – своей сестры. Не вырваться на свободу, а встретить мужчину, который откажется от своей оригинальности, от творчества, от самостоятельности ради нее – милой и славной девушки. Откажется и от лучшего друга. И будет подчиняться ей.  Отцы и дети. Дети и отцы.