Дом на Порубежье

1. Городок, куда приходят умирать

Стоунфилд, маленький городок в глубинке, был местом тихим и спокойным, где все знают друг друга в лицо и при встрече всегда улыбаются, причем чаще всего – искренне. Располагался он всего в паре десятков миль к северу от заброшенных карьеров, где некогда добывали соль и известь. Когда их запасы истощились, Стоунфилд, казалось, ждала горькая участь сотен других шахтерских городов-призраков – но, к счастью, побывавший здесь как-то проездом доктор Стэнфорд решил открыть тут частный дом престарелых. Построил он его неподалеку от озера, у кромки соснового леса; когда опрятный двухэтажный коттедж был готов, на жилье в Стоунфилде снова появился спрос. Сюда переселялись врачи и сиделки с семьями, как и те, кому просто хотелось быть поближе к родным. Местные магазинчики снова открылись, и хотя торговля поначалу шла не так уж и бойко, теперь их хозяева сводили концы с концами.

Надо сказать, что для такого заведения Стоунфилд и вправду подходит отлично. Летом тут тепло, но не жарко, и вечерами те старики, которые еще могут ходить, бродят по лесным тропинкам или вдоль берега в компании медсестер. Осенью порой идут теплые дожди, и после них в городе всегда пахнет грибами. Зимой же Стоунфилд и вовсе кажется ожившей открыткой: дома украшены разноцветными гирляндами, в каждом дворике стоит по елке с непременной сверкающей звездой на макушке, всюду – мягкие, пушистые сугробы, а в лесу с ветвей деревьев свисают целые россыпи сосулек. Весной снова начинается короткий сезон дождей, а потом расцветают первые цветы, и свежий ветерок треплет шторы в кабинете доктора Стэнфорда, который стоит, облокотившись на подоконник, и курит трубку.

Доктор любит этот городок – прелестное местечко, куда люди приезжают умирать.

2. Старый дом на окраине

Где-то в полумиле от Стоунфилда, на самой границе с лесом, стоит старый деревянный дом.

Стоит он там уже очень давно, чуть ли не с начала времен – даже мистер Бэдингтон, который в прошлом году отметил девяноста третий день рождения, помнит его еще с детства. Сам он там был несколько раз: сначала после того, как проезжавший по трассе на восток грузовик сбил его собаку, потом – когда умерли его родители, и в третий раз – после похорон жены.

К дому ведет широкая асфальтированная дорога; невдалеке от крыльца разбита парковка. Впрочем, чаще всего сюда приходят пешком. Кто-то потом возвращается в Стоунфилд, а кто-то – уходит по тропе на север.

Тропа эта ведет в глухую чащу, укрытую непроглядным туманом, и уходит куда-то вдаль. Где она кончается, и кончается ли она вообще, никому не известно. Зато где она начинается, в Стоунфилде знает любой: на встречу с проводником каждый уходит, оставив весь свой нехитрый скарб из печалей и радостей в Доме на Порубежье. А уж где проводник их встретит, у крыльца ли или посреди призрачной дымки, – это решать не им.

Некоторые говорят, что там, за туманом, раскинулось бескрайнее поле, где всегда светит солнце и сладко пахнет цветами. Другие считают, что там лежит край горячих источников и вулканов, где с объятого пламенем неба падает пепел, а в рокоте лавы слышны чьи-то стоны. Третьи же думают, что там, на севере, всякий вмерзает в застывшее ледяное море, где есть только тьма и холодное ничто.

Одни говорят одно, другие говорят другое, третьи говорят третье – но верный ответ узнать боятся все.

3. “Комнаты опять поменялись местами”

– Сегодня ужасный дождь, – сказала Сибил, посторонившись и пропуская миссис Донован в прихожую.

– Да, просто кошмар, – согласилась та дрожащим голосом. По ее щекам текли тушь и вода – а возможно, слезы.

Конечно, слезы.

Сибил очень хотелось сказать миссис Донован что-нибудь ободряющее, но за пять месяцев их знакомства все заранее заготовленные утешения миссис Донован успела выслушать по два раза. Так что она просто тепло улыбнулась гостье Дома и, забрав у нее плащ, аккуратно повесила его на крючок.

– Наверх и направо, – сказала она.

– Направо? – переспросила миссис Донован.

– Да, направо… Комнаты иногда меняются местами.

– В самом деле?

– Да, такое бывает. Сама долго не могла к этому привыкнуть.

– Кошмар… – сказала миссис Донован, поднимаясь по лестнице вслед за Сибил, – ума не проложу, зачем вы здесь решили остаться.

– Извините, мне не хотелось бы об этом говорить.

– Ох, простите, я не хотела вас обидеть…

– Дело не в обиде, – улыбнулась Сибил. – Просто не хочу лишний раз себя искушать. Как вспоминаю, так и тянет вернуться.

– Да, наверное, так лучше, – сказала миссис Донован, слабо понимая, о чем идет речь. – Здесь?

– Да, здесь, – Сибил кивнула на нужную комнату, – хорошей вам встречи.

– Спасибо… – кивнула миссис Донован, с трудом сдерживания всхлип. – Спасибо вам…

Сибил подождала, пока миссис Донован не закроет за собой дверь, и пошла обратно вниз, изо всех сил стараясь не слышать доносящиеся из комнаты рыдания.

Она сходила на кухню и, налив стакан молока, положила на тарелочку пару шоколадных пирожных. Пирожные слегка (самою чуточку!) подсохли – угощения ей все-таки приносили не так часто, а сама сходить в кондитерскую мисс Роуз она уже не могла. Поставив все это на поднос, она поднялась на второй этаж и, открыв другую дверь, зашла в светлую, просторную комнату.

– Что, мама уже приехала? – жалобно спросил сидящий за шатким деревянным столом мальчик, прижимая к себе белого пушистого кота.

– Нет, Тим, еще не приехала… – тихо ответила Сибил. – Я принесла тебе молока.

– Спасибо, – ответил мальчик, глядя, как она ставит поднос на стол. – А можно, я угощу Пушистика?

– Конечно, можно, – ответила она. – Правда, я мне кажется, он не…

Договаривать она не стала, но мальчик понял все сам и судорожно прижал апатично сопящего Пушистика к груди.

4. Двери и комнаты

Встречать детей было, пожалуй, трудней всего. Особенно когда они приходят без взрослых, как Тим, от которого с неделю назад ушел кот. Хорошо хоть, ушел только кот, а не он сам, думала Сибил, глядя мальчику в спину. Хорошо, что он может взгрустнуть здесь о товарище по играм и вернуться в Стоунфилд. Или может, и плохо – смотря что там, в конце тропы… Но этого Сибил не знала, и если б сейчас мальчик уходил через задний дворик, вслед бы ему она смотрела с куда большей печалью.

Остановившись у маминой машины, Тим помахал ей рукой на прощанье, и Сибил помахала ему в ответ.

Взрослым все-таки проще. Нет, миссис Донован еще навещает свою дочь, часами сидит у ее постели – но она мать, а матерям в подобных случаях приходится тяжелей всех. Уж это Сибил знала не понаслышке. Отцам тоже тяжело, бесспорно, но им чаще удается взять себя в руки и не тратить на визиты в Дом слишком много времени. Хотя можно, конечно, вспомнить еще тихого мистера Торвальдсона, но сравнение будет неточным, он-то к супруге приезжает, не к дочери. И приезжает уже третий год подряд, строго раз в неделю, будто по расписанию. Хотя сейчас это скорей уже привычка. Он сломался, да. Но все же, его печальный серый взгляд не шел ни в какое сравнение с бездной агонизирующего отчаяния в глазах миссис Донован, которая все пыталась поговорить со своей Кэти, сказать ей, что все будет хорошо, что жизнь не кончается… А та лишь лежала в кровати, почти не дыша, и смотрела куда-то в пустоту.

Все уходящие на север оставляют в Доме на Порубежье частичку себя. Как, зачем и почему, она не знала. Проследить из интереса не могла: если гость приходил днем, то она провожала его сама, и искать по Дому новую комнату ей было некогда, а по ночам она попросту спала. Но факт остается фактом: всякий раз, когда гость выходит на укрытую туманом тропу, в Доме появляется новая комната. В ней остается нечто такое, что напомнило бы об ушедшем тем, кто придет его навестить: фотография, радиоприемник, играющий одну и ту же песню, а иногда даже бледная тень того, кто ступил на тропу. Тиму, пожалуй, повезло: его Пушистик иногда даже мяукал. Мальчик говорил, что во вторник кот лизнул ему ладонь, но Сибил в это не верилось.

А вот миссис Донован пришлось похуже. Комната Кэти была похожа на больничную палату – чистую, светлую, белоснежно-стерильную палату, где Кэти когда-то боролась с воспалением легких. И девушка на кровати, оплетенная трубочками капельниц, изможденная и чуть ли не прозрачная, походила скорей на живой труп.

А в комнате миссис Торвальдсон стоял старый граммофон, все время играющий одну и ту же пластинку. Заходя к мистеру Торвальдсону с чашкой чая и нехитрым угощением, Сибил всегда заставала его в одной и той же позе: он стоял у окна, вглядываясь в туман, и тихо подпевал…

Но на детей смотреть все-таки было больнее всего.

Подумать только, а ведь однажды ее Эдриан тоже сюда придет…

Нет. Об этом думать не стоит. Не стоит, и все. Пятьдесят шагов от Дома, и ни шагу дальше. На улицу она выходила каждый вечер и подолгу стояла на одном и том же месте, глядя, как где-то вдали огни Стоунфилда гаснут один за другим. Эдриан в это время, наверное, возвращался с работы, целовал жену, – они ведь с Викторией давно собирались пожениться, Сибил такие разговоры постоянно слышала, – кто знает, может даже брал на руки дочку… Или сына…

Нет.

Такие мысли могут подождать до вечера. А днем нужно присматривать за Домом. 

5. “Нас не разлучить лавине”

На самом деле, Дом в ней особенно и не нуждался. Комнаты появлялись и исчезали сами по себе, с электричеством никаких проблем не было (как и, кажется, какой-бы то ни было проводки, хотя розетки были на месте), и всякие вредители вроде тараканов и прочей пакости обходили его стороной. Считая себя кем-то вроде хранительницы Дома, в глубине души Сибил все же чувствовала, что на самом деле скорей зашла сюда в гости и бессовестно засиделась допоздна.

По извилистым коридорам Дома она могла бродить часами, время от времени приоткрывая двери, чтобы заглянуть в щелочку. Просто из любопытства, без всяких дурных намерений. Возможно, это было по-своему невежливо, но Дом, кажется, не возражал, а постояльцы – тем более.

За каждой дверью всегда скрывалось что-то новое. Больше всего Сибил нравилось в комнатах вроде той, куда приходил Тимми, или мистер Торвальдсон. Первые всегда были очень светлые и искренние, а во вторых вместе с тенями ушедших жили и их истории, долгие и романтичные.

Комнаты вроде той, где сидела миссис Донован, нравились Сибил немного меньше. Слишком много горечи, слишком мрачные и густые тени по углам, даже в обманчиво светлой больничной палате. И чувство такое, что чем дольше сидишь, тем их больше, и тем они ближе. И душу уже накрывает волной холодного мрака, веки становятся тяжелей свинца, и самого уже на тропу тянет… Просто чтобы тьмы больше не было, а был сад, или лава, или другая тьма, вечная, но все равно не такая безнадежная.

Это, правда, еще не самое худшее. Есть здесь и комнаты, где живет темнота. В любую погоду в них холодно, и сквозняк пробирает до костей. А еще в них постоянно что-нибудь стучит, или скребет, или шелестит, и все время кажется, что у тебя за спиной кто-то есть. Только обернешься, и ледяные руки тут же схватят тебя за горло…

От таких комнат Сибил старалась держаться подальше. Это было нетрудно: изнутри Дом был куда больше, чем снаружи, особенно второй этаж. Поднявшись по лестнице, она всякий раз попадала в извилистый лабиринт коридоров и дверей. Сибил и сама не знала, как в нем еще не заблудилась; наверное, шестое чувство. Которое, впрочем, несколько притуплялось, если она заходила слишком далеко – Дом словно предупреждал, что в самых дальних уголках потеряться можно навсегда. Может быть, кто-нибудь там и вправду потерялся… Какой-нибудь несчастный гость, пришедший навестить свое воспоминание и не сумевший вернуться назад.

И все-таки ей казалось, что с Домом они ладят неплохо. Для нее комната тут появилась сразу же: простая, уютная, с красиво заправленной кроватью и книжкой на журнальном столике. Тех, кто приходит к ней, она не видела и не слышала, таков был уговор, но присутствие их ощущала всегда. От их незримой компании становилось чуточку теплей.

А где-то через год после ее заселения Дом будто решил сделать ей подарок. Ее комнатка начала меняться: в ней появился небольшой туристический радиоприемник, и на новеньком журнальном столике теперь лежали книги по медицине.

Но главное было не это. Рядом с книгами стояла фотография в простой рамке – Эдриан и Виктория, на склоне высокой горы, счастливые и улыбающиеся.

«Нас не разлучит даже лавина» – было написано на обороте черным маркером.

6. На поводке

Вечером она, как всегда, вышла на крыльцо, сделала ровно пятьдесят шагов в сторону Стоунфилда и остановилась прямо посреди дороги.

«Страшный» дождь (а в Стоунфилде страшным считался любой дождь, кроме совсем уж мелкой измороси) уже кончился, но лужи на асфальте высохнуть еще не успели. В одной из них она, собственно, и стояла. Можно было бы встать чуть-чуть поближе к Дому, где посуше, но ей не хотелось. Отсюда городок видно лучше всего, в чем она убедилась за проведенные в Доме семь лет. А озябшие ноги… Об этом уже можно не волноваться.

Сибил стояла на мокром асфальте и смотрела на Стоунфилд.

За семь лет ее зрение чудесным образом стало более острым, и в хорошую погоду она видела маленькие уютные домики, как на ладони. Летом, когда на небе не было ни облачка, Сибил даже умудрялась читать вывески на магазинах – пускай и самые большие, написанные огромным шрифтом, – но Стоунфилд от этого казался совсем близким, а значит, недалеко было и до Эдриана…

Интересно, как там у ее сына дела?

Наверное, и этим вопросом ей задаваться не следовало – искушение сходить посмотреть было тут как тут. Но по вечерам у Сибил не получалось думать о чем-то другом.

Она переступила с ноги на ногу. Из-за проклятой лужи ступни уже подмерзали. А может, она сама выдумала, что у нее ноги мерзнут, ведь за все эти семь лет холод она чувствовала только в самых темных комнатах.

Отойти чуть назад? Тогда ведь город будет видно хуже. Сейчас, конечно, на небе тучи, но вывеску кондитерской все равно можно разглядеть, и девочка какая-то вон собаку выгуливает, и в окнах дома на Флауэр-стрит гаснут огни… Хозяева решили лечь спать пораньше. Может, если сделать всего лишь один шаг назад, все это потеряет резкость и исчезнет. Может, исчезнет и весь Стоунфилд, и видно будет только тучи (ненастная выдалась осень, удивительно ненастная) и холодные воды озера Тирз-лейк.

В глубине души она понимала, что ничего никуда не исчезнет, и вид на городок открывается неплохой даже с крыльца… Но пятьдесят шагов – это ведь так много! И так мало, если подумать. Нельзя надевать такой поводок на мать, которой хочется повидаться с сыном. И потом, она сделает всего-то еще один шажок вперед, просто чтобы ноги не мокли. Что в этом такого ужасного?..

Она представила, как на город наползает холодный туман с тропы. Как белая волна накрывает Дом на Порубежье, ползет дальше, к другому берегу, к огням и вывескам… Стоунфилд тонет в белоснежном море, и по опустевшим улицам бродят тени-воспоминания. А Эдриан с женой жмутся к очагу, слушая голоса тех, кого уже нет, и ребенок плачет на руках у матери…

Сибил тяжело вздохнула. Нарушить договор она подумывала уже не в первый раз, и в Доме ее удерживали лишь такие видения.

Да ладно… Это же всего лишь один шаг. Один малюсенький шажок. Она просто выйдет из лужи. Что в этом такого?

И она шагнула вперед.

Такого страха Сибил не испытывала ни разу в жизни. Она будто приросла к асфальту; ей казалось, что весь мир застыл вместе с ней в одном холодном звенящем мгновении. Еще секунда, еще удар сердца – и холодный ветер с севера взревет в ушах, и море белизны вспучится, вздыбится, выгнув спину, как кошка… Как тигр, готовый вцепиться жертве в глотку.

Но ничего так и не случилось. Огни в городе и не думали гаснуть; никакого тумана не было и в помине.

Сибил с облегчением выдохнула и тихо рассмеялась.

7. Комнаты, где живет темнота

– Сейчас налево, – сказала Сибил мистеру Данхиллу, и тот мрачно кивнул в ответ.

Мистер Данхилл, как и мистер Торвальдсен, приходил сюда навестить жену. Миссис Данхилл ушла на север с год назад, но супруг до си пор приходил ее навестить, – не слишком часто, под настроение, но все-таки. 

– Джо, я могла бы принести вам свечей.

– Не стоит, спасибо…

– Хорошо.

В комнате миссис Данхилл Сибил не нравилось. Нет, поначалу там было очень приятно: всюду благоухали цветы (кажется, девушка работала флористом), и, хотя за окном клубился туман, комната чудесным образом купалась в солнечном свете.

Но потом все начало меняться. Такое случалось часто: иногда былые обиды забывались, страх, ненависть и зависть отступали, и темная комната начинала светлеть. Бывало и наоборот.

Сибил догадывалась, в чем тут дело. Кто-то из гостей сказал ей однажды по секрету, что Джо начал встречаться с другой. А значит, думала Сибил, ему кажется, что ушедшую на север жену это бы вряд ли обрадовало. Чувство вины смешалось с естественным страхом перед тропой и ушедшим по ней, и в комнате миссис Данхилл вдруг стало темно, и цветы завяли, а в воздухе запахло гнилью.

Но Джо все равно приходил, и сидел в темноте, терпеливо вдыхая отраву. Когда Сибил провожала его до порога, руки мистера Данхилла всегда дрожали, а лицо было бледное, как сама смерть. Сибил не знала и знать не хотела, что за видения являлись к нему в темноте. Но комнату Кэрри Данхилл ей все равно было жалко.

Жалко было и самого Джо. Она слышала, что он даже ездил на шоу к какому-то медиуму («На той стороне»?… Нет, кажется, «По ту сторону»…), чтобы тот помог ему поговорить с Кэрри. Медиум, конечно же, сказал, что Джо не должен держаться за ее призрак, что ему нужно жить своей жизнью. Но Джо не послушался и все равно приходил посидеть в темной комнате.

Пожалуй, Сибил его хотя бы отчасти понимала. Страдать по тем, кто ушел на север – так же естественно, как и уходить самому. В этом нет ничего хорошего или плохого: люди так устроены, и с этим ничего не поделать. Одни перестают ходить в Дом на Порубежье, и тогда комнаты исчезают. Другие же возвращаются снова и снова. Что их сюда ведет, любовь или ненависть, тоска или злая радость? Одних – одно, других – другое, а третьи и сами не понимают, чего ради пришли. Но обвинять их в том, что они приходят в Дом на Порубежье, так же лицемерно, как и обвинять других в том, что они этого не делают.

У каждого свой выбор, своя жизнь и своя комната. Только тропа на всех одна. И только смерть – бессмертна.   

– Вам сюда, – тихо сказала Сибил.

– Да, да… – пробормотал он. Голос Джо дрожал; внутрь заходить ему отчаянно не хотелось. Но все же он пересилил себя и положил бледную ладонь на дверную ручку.

В такие минуты Сибил хотелось предложить ему успокоительного. Вообще, в первые дни в Доме на Порубежье она и подумать не могла о том, что станет держать здесь лекарства (ушедшим на север они и точно ни к чему), но потом поняла, что некоторым из гостей они могут и пригодиться. Только Джо не станет принимать таблетки от нервов, это точно. И от чая откажется, и выйти подышать свежим воздухом не захочет. Он просидит ровно три часа среди гнили и мрачных мыслей, а потом выйдет из комнаты и на нетвердых ногах спустится вниз. Она снова предложит ему чаю, но он ее даже не услышит – просто выйдет на крыльцо, набросит на плечи куртку, вздохнет с облегчением и с чувством выполненного долга уедет к новой пассии, которой, наверное, его визиты в Дом на Порубежье совсем не по нраву.

8. “Пятьдесят шагов”

Этим вечером она снова не вытерпела и вместо пятидесяти шагов ушла на пятьдесят два. Нет, никаких луж на дороге уже не было. Сибил просто решила проверить поводок на прочность, посмотреть, что выйдет… Если можно отойти на пятьдесят один шаг – можно и на пятьдесят два, верно? Разница-то невелика.

Как и вчера, поначалу она никак не могла совладать с мыслью, что сейчас-то ее уж точно накажут за невыполнение уговора, но потом слегка осмелела и даже начала подумывать сделать еще парочку шагов. Просто так, забавы ради.

Хотя забава тут, конечно, была не при чем. Сибил понимала, что с человеком в черном забавляться не стоит. Он никогда не выказывал враждебность, да и вообще не выглядел особенно пугающим, но все равно вызывал у нее страх.

Сибил до сих пор помнила, как дрожащим голосом пыталась объяснить ему, что на Север ей пока нельзя, что ей нужно задержаться в Доме, что она не хочет оставлять сына один на один с этой стороной… А он стоял перед ней, и туман лежал у него на плечах, как плащ.

Белая, как пергамент, кожа, черные, как смоль, глаза. Черный костюм простого покроя, на голове такая же скромная шляпа. Наверное, он мог бы работать в каком-нибудь министерстве; был бы главой отдела, немногословным, сдержанным, даже суховатым, но ответственным и исполнительным… По-своему человечным, если можно так выразиться.

Человечным… Какое хорошее слово. Человек в черном действительно был по-своему человечным, хотя человеком-то и не был. Нет, для человека он был слишком вездесущий. Он был и везде, и нигде одновременно: мог появиться прямо из воздуха в любую минуту и так же моментально исчезнуть. И когда кто-то приходил к тропе, он брал их за руку и уводил в туман. Или встречал их на полпути, но всегда – встречал. А что с ними случалось дальше, Сибил не знала, а он не рассказывал.

Впрочем, знать ей и не хотелось. Сад, где пахнет цветами, падающий с неба пепел, просто бесконечный туман… Какая разница? Однажды она это узнает. Однажды человек в чёрном уведет и её.

Она до сих пор помнила, как он привел сюда Кэти Донован. Именно привел, сама бы она не пришла. Бедняжка никак не могла взять в толк, что же с ней случилось и почему ей больше не больно. Когда он за ней пришел, Кэти как раз пыталась позвонить домой и сказать, что она вернулась… Только трубка почему-то была какая-то бесплотная. Чудеса в решете.

Кэти про все это рассказала ей сама. Больше всего ее почему-то смутила именно трубка. Тело своё, лежащее на кровати, она поначалу и не заметила. На него ей указал человек в чёрном. Взял ее за руку, отвел обратно в палату и молча встал у порога. Говорил он вообще нечасто, слова для него не значили абсолютно ничего. Молчал он даже тогда, даже когда Сибил рыдала перед ним на коленях, умоляя разрешить ей остаться. Правда, ей отчего-то показалось, что он чувствует себя несколько неловко. Потом он коротко кивнул, сказал «пятьдесят шагов» и, резко развернувшись, скрылся в тумане.

С той самой поры Сибил и не отходила от Дома дальше, чем на пятьдесят шагов… до самого вчерашнего вечера.

9. “Все бы отдала, чтоб ее вернуть”

– Все бы отдала, чтоб ее вернуть, – сказала миссис Донован, и Сибил сочувственно кивнула.

Такие слова она слышала нередко. Все гости Дома мечтали вернуть ушедших на север обратно. Тим ей в этом признался с неделю назад, о том же твердил мистер Торвальдсен, и Джо так тоже говорил, когда комната его жены была светлой. И когда цветы завяли, он все равно говорил, что отдал бы все, причем говорил даже искренне, только в голосе его теперь звучал страх. Джо боялся, что Кэрри услышит и придет забрать обещанное.

Нельзя уйти на север и вернуться прежним. Нельзя уйти на север и вернуться. Возможно, переселение душ и существует. Может быть, за пеленой тумана всех ушедших ждет новая жизнь. А может, эта новая жизнь даже будет похожа на старую, как две капли воды, но от этого не перестанет быть новой. Ведь сам её смысл в постоянном движении, пускай даже по кругу, как солнце на небе. А смысл смерти тогда – в том, чтобы солнце не садилось на востоке.

Бледный человек в черном костюме уводит на север и тех, кому и вправду пора уходить, и тех, кто мог бы задержаться на этой стороне и подольше. Если б только не болезнь, или разбившийся самолёт, или обвал в горах… Все дело в этом «если». Сибил хотелось верить, что это «если» неспроста, что в нем есть какой-то непостижимый план, что человек в чёрном просто настраивает невообразимо гигантскую машину, в которой каждая случайность – шестеренка, и каждая случайность – не случайна… Но в глубине души она понимала, что никакого плана нет, и надежды на его существование сродни надеждам на сад в конце тропы: все это разные облики страха перед туманом. Перед вопросом, на который каждый однажды получит ответ.

На самом деле, теперь ей казалось, что по туманной тропе она шагала с рождения. Сибил вспоминала, как в пятом классе ее чуть не сбила машина, как уже в колледже она однажды приняла не то лекарство, и думала, что умрет… А сколько еще могло быть таких случаев, о которых она даже не знала? Сколько раз человек в черном костюме был совсем рядом, но уходил в одиночестве?

Возможно, здесь она решила остаться не ради Эдриана, а ради самой себя. В доме, где живет прошлое, и от воспоминаний о былом, и от туманного будущего всегда можно отгородиться дверью. И не нужно дрожать при виде мелькающих в дымке силуэтов, не нужно никуда брести, сбивая ноги в кровь. Тут тихо, спокойно. Она может жить себе потихоньку, зная, что у Эдриана все хорошо и что она почти рядом. Эта мысль так уютно греет холодными вечерами… Хотя нет. Конечно же, нет. Дело ни в коем случае не в этом.

Нет.

– Говорят, Мэри Мэддисон утопилась, – сказала миссис Донован. Сибил покосилась на нее с легким недовольством. Она привыкла к тому, что у нее вот таким вот замысловатым образом пытаются справиться о чьей-то судьбе, по большей части незавидной. Смерти боятся все, а где страх, там и любопытство… Но отвечать на такие намеки – все равно что пустить в чужую комнату. Нет, даже не так. Показать на дверь пальцем: нате, подглядывайте в замочную скважину, сколько влезет. Да, конечно, миссис Донован о потери родных знает не понаслышке, и на нее обижаться грех, но все-таки, сегодня обойдемся без вуайеризма.

– Это она, наверное, из-за своего Гэвина… – продолжала миссис Донован.

– Здесь она не появлялась, – только и ответила Сибил. – Вам наверх и налево.

– А не направо?

– Нет-нет… Комнаты опять поменялась местами.

10. Человек в черном

Он стоял перед Сибил, пристально глядя ей в глаза.

Сибил было страшно. Холода она не чувствовала уже давно, но сейчас её пробрало до костей. Хотя что там кости, его взгляд словно впился ей в сердце, как упавшая с крыши сосулька… Как айсберг, о который разбиваются миры.

Отойти на пятьдесят пять шагов… Боже, как же это было глупо. Вот она и доигралась…

Человек в черном не делал ничего особенного, просто стоял на мокром асфальте и смотрел на нее, но от этого почему-то казался еще более пугающим. О чем он думает? Что с ней будет? Неизвестность страшней любой кары.

– Я просто хотела… подойти к нему чуть поближе… В-вы же понимаете… – сказала она прерывающимся голосом.

Человек в черном кивнул. Он всегда все понимал, но это ничего не меняло.

А потом он покачал головой и со вздохом исчез среди деревьев.

Сибил громко выдохнула. Ей вдруг вспомнилось проделка одного соседского мальчишки, который как-то бросился наперерез машине. Хотел друзей удивить, глупый. Ничего страшного не стряслось, водитель чудом успел затормозить, и ребенок остался невредим. Он даже не плакал, просто весь побелел, как полотно, и с тех пор несколько лет заикался.

Сейчас Сибил чувствовала себя точно так же. Водитель вжал педаль тормоза в пол, выворачивая руль, и машина под визг шин пронеслась мимо. Ее не стали никак наказывать за непослушание, ее простили…

Интересно, а когда на Билли Дейлсона неслась машина, человек в черном тоже покачал головой и отошел в сторону? Решил, что время еще не пришло?

Она постояла еще чуть-чуть, а потом побрела обратно к Дому. Стоять на дороге уже не хотелось. Ее простили, но чувство вины все равно было тут как тут. А еще она боялась, что человек в черном вернется и заберет ее в неизвестность. Сад, или лава, или ничто – что же там, за этим чертовым туманом?

Но страшней всего, пожалуй, была даже не тропа, и не туман.

Страшней всего, что однажды человек в черном появится на пороге, а рядом с ним будет стоять Эдриан.

Сибил знала, что все так и будет, и понимала, что в тот день ее жизнь в Доме на Порубежье потеряет всяческий смысл. Наверное, она уйдет вместе с ним в туман, на север… Вдвоем с сыном будет не так страшно: за него, не за себя. За себя она не боялась с его рождения.

Она прошла в свою комнату, опустилась на диван и взяла в руки фотографию Эдриана и Виктории. С ней и просидела до самого утра.

11. Сибил срывает поводок

– Это все очень странно, – сказал мистер Тонсберри, принимая у нее чашку с чаем, – ну… Вот я иду себе домой, вот на встречку выскакивает этот тип на пикапе… Хруст, скрежет… А теперь я здесь, пью чай с печеньем. Как-то это все даже в голове не укладывается.

– Понимаю, – кивнула Сибил, – сама никак не могла привыкнуть.

– А вы, простите за любопытство…

– Тоже автокатастрофа.

– Тоже автокатастрофа… – повторил он задумчиво. – Если честно, я даже не жалею ни о чем особенно. Наверное, и вправду пора уже было. Жизнь прожил интересную, жаловаться не на что… Только вот знаете что обидно?

– Что?

– К нам с женой как раз приехали в гости дочь со внучкой, на недельку… Я, собственно, и шел-то к Рози, за пирожными с вишней в шоколаде. Джоди их обожает. Перед уходом сказал ещё, что её ждет сюрприз… Вот… Черт бы побрал такие сюрпризы, уж простите, что ругаюсь. И пирожные по тротуару раскатало… Эх… Хоть бы до выходных подождал этот, в черном.

– Он не умеет ждать, – тихо ответила Сибил, пряча глаза.

– Понимаю… Хотелось бы, конечно, навещать иногда родню, но, я полагаю, это невозможно?

– Увы, нет.

– Dura lex, sed lex… – старичок пригубил чай и окинул кухню любопытным взглядом. – Так это, выходит, и есть, так сказать… тот свет?

– Нет-нет, что вы… Это просто Дом. Дом на Порубежье. Вы здесь уже были?

– Да, конечно, – кивнул он. – Маму с папой навестить приходил…

– Теперь уже к вам будут приходить гости, – сказала Сибил и тут же мысленно отругала себя за бестактность. Она была малость не в духе: весь месяц не выходила из Дома, и теперь ей до боли в груди хотелось сбежать по крыльца, дойти до Стоунфилда, постучаться в дверь их старого коттеджа и прижать Эдриана к сердцу.

Эту епитимью она наложила на себя сама, после того дня, когда отошла от Дома на пятьдесят пять шагов. С той поры человек в черном явился к ней еще раз и молча указал ей на тропу на север. Но она испуганно помотала головой, и он, снова исчез, кажется, с некоторым огорчением. А сейчас он ждал мистера Тонсберри снаружи, на заднем дворике, а мистер Тонсберри пил чай и смотрел в окно.

– Будут, наверное… – сказал он, ничуть не обижаясь. – Вы ведь их встретите?

– Да, разумеется.

– Извините… – он смущенно откашлялся. – Просто в последний раз, когда я тут был, здесь не было… хранителей, и я не знаю, какие тут теперь порядки. Вы скажите Джоди… Ну, внучке моей… Чтобы она выплакалась хорошенько один раз и сюда больше не приходила. Скажете?

– Скажу, – кивнула она.

– Вот и славно… Спасибо вам большое. И за чай, и за обещание.

– Не за что…

– Простите за любопытство, а вы здесь, так сказать, на посту все время? Или вас как-то сменяют, по ночам? Или…

– Нет, я здесь одна. Днем приходит больше людей, а ночью я гостей не встречаю… Иногда им чай заваривает он, – Сибил кивнула на окно.

– Ох… – мистер Тонсберри поставил на стол опустевшую чашку. – Вот уж никогда бы не подумал, что он кому-то что-то заваривает… Ну что ж, спасибо вам еще раз за гостеприимство. Пойду я, пожалуй…

– Спасибо вам – за компанию, – она встала из-за стола и с трудом выдавила из себя улыбку, – я вас провожу.

– Благодарю.

Когда они вышли на задний двор, мистер Тонсберри уже начал понемногу таять – или же, возможно, ей просто показалось… Он степенно кивнул человеку в черном, и тот кивнул ему в ответ. Спокойно, сдержанно, без всякой злобы, но и без особого сочувствия.

– Что ж, – сказал мистер Тонсберри, поворачиваясь к Дому на Порубежье, – тут все было хорошо, но пора бы нам и честь знать…

Их силуэты уже скрылись в тумане, а Сибил все стояла у самого начала тропы и никак не могла заставить себя ступить на нее.

Ее время ведь тоже уже настало… И она тоже прожила вполне неплохую жизнь. И ей тоже пора уходить на север, в туман. Но заставить себя уйти она попросту не могла – наверное, слишком привязалась ко всему этому. Да и потом, она целый месяц не выходила посмотреть на Стоунфилд из-за дурацкого чувства вины… Как школьница, которую поймали за списыванием на контрольной, – и стыдно, и смешно. Пятьдесят два шага, значит, можно, а пятьдесят пять нельзя…

Как будто семь лет в Доме на Порубежье ничего не стоят. Как будто она не встречала гостей, не старалась облегчить их боль, не пыталась их подбодрить, не ухаживала за ними и не отводила их в нужные комнаты. Семь лет таких вот мытарств, и она не заслужила даже пятидесяти пяти шагов?!

Сибил глубоко вздохнула и, развернувшись, решительно зашагала к Дому. Она уйдет на север, обязательно уйдет… Но сначала в последний раз взглянет на Эдриана. Настоящего, живого Эдриана, а не на фотографию в рамке, которую Дом поставил в ее комнате. Фото, впрочем, она решила прихватить с собой. С ним, если что, Эдриана будет легче найти…

Сибил вышла на переднее крыльцо, сбежала по лестнице и быстрой походкой зашагала в сторону Стоунфилда. Сердце бешено колотилось у нее в груди: она чувствовала, что приближается к точке невозвращения. Ей было страшно, да. Она ведь, как-никак, собиралась нарушить один из главных законов мироздания… Она собиралась вернуться. Пускай и ненадолго.

Он появился перед ней на пятьдесят первом шаге. Вышел из ниоткуда, будто из-под земли вырос. Она вздрогнула, но не остановилась, а просто обошла его, но через миг он снова стоял перед ней.

– Я хочу его увидеть, – сказала она человеку в черном, чувствуя себя мышкой, которая предъявляет претензии к кошке, – в последний раз!

По обыкновению, он не ответил. Она снова обошла его, и он снова появился перед ней, холодный и молчаливый.

– Прошу вас… – в отчаянии простонала Сибил, – клянусь, я сразу уйду на север. Прошу!

Он раздраженно поморщился. В тот момент он был как никогда похож на человека; Сибил даже показалось, что на его щеках появился еле заметный, призрачный румянец.

– Один час, – сказал своим шуршащим, как шелест осенней листвы, голосом, и исчез.

Сибил вдруг захотелось упасть на дорогу и зарыдать. Она ушам своим не верила. Ей дали шанс… Подумать только: ей дали шанс. Так же не бывает!

Боясь упустить такое счастье, она встряхнулась и снова торопливо зашагала к Стоунфилду.

12. Туман над тропой

Туман над тропой зашевелился.

Если б в Доме на Порубежье кто-нибудь выглянул в окно, то увидел бы белоснежную бурю. Волны тумана раз за разом бились о невидимую черту и отступали, чтобы через мгновение снова броситься на приступ. Что-то нарушилось. Граница начала стираться. Туман это будто чувствовал, и призрачный прибой снова и снова накатывал на невидимый берег… С каждым его ударом невидимая линия сдвигалась к Дому все ближе и ближе.

Но в Доме на Порубежье было тихо – ни гостей, ни жильцов никогда не интересовало, что творится за окном. Тонкое стекло надежней прочнейшей стены ограждало их и от мира живых, и от мира ушедших. Даже взор мистера Торвальдсона, облокотившегося о подоконник, обращен был не наружу, а внутрь.

Если б в Доме на Порубежье кто-нибудь вышел на задний двор и прислушался, то услышал бы тихие шаги. По тропе кто-то шел, и шел не на север. Не только туман почуял, что границы больше нет; не в силах больше слышать мольбы о возвращении, некоторые из ушедших решили повернуть назад… А что время и расстояние значат для тех, кто когда-то ступил на тропу?

Но в Доме на Порубежье на заднем дворе не задерживались.  Все, кто туда выходил, оглядывались в последний раз, зная, что не увидят ничего, кроме самого Дома, говорили какие-нибудь слова, которые в тот миг значили не больше, чем журчание ручья или завывания ветра… А потом уходили. Иногда одни, но чаще в компании бледного человека в черном костюме.

Если б в Доме на Порубежье кто-нибудь вышел из своей комнаты и спустился на первый этаж, то увидел бы тени – тени ушедших на север…

Но из комнат не вышел никто.

13. Мир, где тебя больше не ждут

Лишь взглянув на их дом, Сибил поняла, что там уже давно живёт кто-то другой.

У крыльца курил трубку садовый гном (Эдриан их терпеть не мог, ровно как и Виктория), газон давно не стригли (а Эдриан всегда был аккуратистом), и занавески на окнах были розовые (а Эдриан ко всему терпеть не мог розовый цвет). Кто-то здесь, безусловно, жил, но ради «кого-то» Сибил бы возвращаться не стала…

Она побродила вокруг домика, заглядывая в окна в надежде увидеть знакомый силуэт, хотя уже и сама понимала, что это бессмысленно.

Кажется, Эдриан переехал… Возможно, домик пришлось продать. В Стоунфилде была недвижимость и подешевле: строить дома на несколько семей начали уже давно, и Эдриан мог запросто переехать в один из них. Возможно, конечно, он вообще перебрался в другой город, хотя это вряд ли. Стоунфилд он любил. Любил по-настоящему, искренне, не так, как Виктория или Джек. Сибил даже казалось, что его лучший друг и возлюбленная никогда бы тут не остались, если б не он.

Помявшись ещё чуть-чуть, она все-таки поднялась на крыльцо и постучалась. Дверь ей открыла женщина лет тридцати; от нее приятно пахло свежей сдобой.

– Добрый день, – приветливо улыбнулась хозяйка. – Могу вам чем-то помочь?..

– Д-да… – у Сибил отчего-то пересохло в горле. – Скажите, вы давно тут живете?

– Давно, – женщина слегка нахмурилась, – года три назад переехали… А в чем дело?

– Понимаете, я ищу предыдущего владельца дома… Я его мать, и мне хотелось бы…

– Вы – мать мистера Гарднера? – спросила женщина, хмурясь еще сильней. – В самом деле? Вы выглядите… Очень… Молодо.

– Мистера Гарднера? – переспросила Сибил, ничего не понимая. Кажется, года три тому назад какой-то Гарднер ушёл на север, она его ещё пирожными угощала… Он ушёл, а эти заселились. Так значит, дом успел поменять хозяев уже дважды?

– Нет-нет, не мистера Гарднера… До него тут жил Эдриан Кипер, мой сын. Вы, наверное, не знаете, куда он переехал?

– Нет, к сожалению, нет… – женщина развела руками; Сибил показалось, что сочувствует она ей вполне искреннее. – Извините, ничем не могу помочь. А у вас есть контакты кого-нибудь из его друзей? Или, может, в полицию обратитесь. Должен же хоть кто-нибудь о нем знать. Хотите от нас позвонить?

Кто-нибудь должен о нем знать… Большей неопределенности Сибил и представить себе не могла. Хотя нет, могла, она же видела туман над тропой.

– Да… Да, должен. Извините, что побеспокоила…

– Ничего-ничего…

– …пожалуй, и вправду пойду поищу его друга…

– Зачем ходить, наберите ему от нас. Чаю не хотите?

– Чай? Ох, нет, спасибо… –  Сибил вдруг вспомнила, как сама предлагала всем гостям Дома чашку чая. С таким же участливым видом, с теми же интонациями. Ее охватило странное чувство дежа-вю. Словно теперь она сама пришла в гости в дом, где живут воспоминания, и его хранительница сейчас отведет её в нужную комнату…

Но этого, конечно, не случилось. Женщина пожелала ей удачи в поисках, еще раз предложила чаю и защелкнула за ней замок.

14. Блуждая среди осколков

Сибил всегда радовалась, что у ее сына есть такой прекрасный друг, как Джек. Возможно, он слегка грубоват, самую чуточку, но человеку искреннему, прямолинейному и преданному Сибил была готова это простить. Пожалуй, с такими людьми и стоит ездить в горы: надежный канат – хорошо, надежный напарник – лучше.

От родителей Джек съехал рано, переселившись в пятиэтажку на окраине Стоунфилда. Сибил этот район не слишком нравился, и каждый раз, когда Эдриан задерживался у друга в гостях, она начинала ему названивать. А сейчас, когда по улицам ползли тонкие струйки тумана, ей здесь нравилось еще меньше.

Она торопливо прошла мимо компании молодых людей, рассевшихся, где придётся, у машины с открытой дверью. Из салона доносилась громкая немелодичная музыка; в руках молодые люди держали пластиковые стаканы с каким-то пойлом.

В подъезде было грязно. В углу блестели осколки разбитой бутылки, рядом с ними валялась целая куча окурков. На лестничной площадке окурков было тоже полно, а стены пестрели не самыми пристойными надписями.

На втором этаже за одной из дверей громко ссорилась молодая парочка: парень обзывал девушку шлюхой, а та кричала, что он урод и не может найти себе работу. Мимо двери в их квартиру Сибил постаралась проскочить побыстрей; комната за ней явно была тёмная.

На третьем этаже она остановилась у квартиры номер тридцать четыре и, нервно вздохнув, нажала на кнопку дверного звонка.

Где-то внутри раздалась мерзкая пронзительная трель, за ней последовали чьи-то приглушенные ругательства. Потом дверь распахнулась, и на Сибил недружелюбно посмотрел небритый мужчина лет тридцати.

– Чего надо? – спросил он.

– Извините, а вы… Вы наверное не знаете, где сейчас Джек Уилсон? Он тут жил до вас, дружил…

– Не знаю, – перебил ее мужчина и захлопнул дверь.

Она постояла ещё чуть-чуть на лестничной площадке, пытаясь прийти в себя. Осталось всего двадцать минут… Всего каких-то двадцать минут, и придется уйти на север, так и не увидевшись с сыном.

Сибил тяжело вздохнула и начала спускаться. Она поняла, что не знает, что ей делать и куда идти. В этом городке, который так сильно изменился за семь лет, она чувствовала себя чужой. Как гостья в Доме на Порубежье, вдруг разросшемся до целого мира. Свернула не туда, и бродит теперь среди обломков чужих воспоминаний. Жизнь идет своим чередом, смерть тоже не стоит на месте… Это люди порой теряются в лабиринте коридоров, убегая от тумана за окном. Вот и она потерялась. Причём, кажется, ещё пять лет назад…

Уже выходя, в дверях она чуть не столкнулась с высоким чернокожим мужчиной. Мужчина нес в руках тяжелые пакеты из супермаркета; с подозрением глянув на Сибил, он торопливо поднялся на первый этаж и начал хлопать по карманам, пытаясь отыскать ключи.

Сибил слегка покачала головой и, подняв воротник старенького плаща, вышла наружу, в густой молочно-белый туман.

15. “Нам здесь не место”

Под деревом печально мяукал кот, белый и пушистый.  Опустившись на колени, она слегка почесала его за ушком. Кот мяукнул и посмотрел на нее большими зелеными глазами.

– Привет, Пушистик, – тихо сказала Кэрри Данхилл.

Пушистик снова мяукнул, жалуясь на несправедливую судьбу. Если б он мог говорить, то рассказал бы Кэрри о том, как нашел по запаху хозяйский дом, как пролез в свою дверку, пошел к своей миске – и вдруг наткнулся на другого кота, который истошно зашипел и начал царапаться. На шум прибежали хозяева, и тут выяснилось, что в этом доме у Пушистика ничего своего уже не осталось. Его место занял новый любимец. И хотя маленький хозяин кричал и плакал, большой хозяин все равно выставил кота за дверь.

Но говорить Пушистику было и не нужно, Кэрри обо всем догадалась сама. В ответ она могла бы рассказать ему, как зашла домой и увидела в постели мужа другую. Обидно не было, нет – в конце концов, у каждого своя жизнь, и смерть у каждого своя, и все должно идти своим же чередом. Но подглядывать было противно, и она ушла. Взгрустнула только чуть-чуть над завядшими клумбами, сил-то в них вложила немало. Зла она не желала ни Джо, ни его любовнице (жене?). Да, можно бы рассказать про все это Пушистику, но котов человеческие дела вряд ли волнуют…

Хотя он ее, кажется, все равно понял без слов.

– Пойдем-ка отсюда, приятель, – сказала Кэрри, поднимая Пушистика на руки, – нам с тобой тут не место.

Кот согласно мурлыкнул и устроился поудобней.

По всему Стоунфилду ушедшие на север стучались в закрытые двери, но никто не открывал им, никто не встречал с распростертыми объятиями. Жизнь не стояла на месте, и для них места в ней уже не осталось. У кого-то родные давно переехали, у кого-то – не захотели впускать того, кто уже давно должен быть в саду, или в огне, или в черной пустоте… Третьи же просто запирали двери на все замки и молились, чтобы прошлое поскорей ушло.

И прошлое уходило. На север, к Дому на Порубежье и тропе в неизвестность, протянулась вереница теней. Вернуться их просили много раз, но принять отказались, а значит, ушедшим на север пора было вернуться на тропу… Хотя возможно, с нее они не сходили с самого рождения. Просто поворот однажды выдался особо крутой.

И туман схлынул, возвращаясь к привычной границе… Но одна из ушедших все бродила по Стоунфилду, и отведенный ей час подходил к концу.

16. Проводник

Осталось всего десять минут. Она чувствовала, что в этот раз нарушенный уговор ей с рук не сойдёт, остаться ей не позволят. Всему есть предел.

Надежде она уже помахала рукой. Сколько лет водила живых по Дому на Порубежье, а в их мире без проводника не обойдется… Но где найти его, исходившего все тропы и выучившего карту путей человеческих наизусть?

Можно обратиться в полицию, можно зайти в агентство по недвижимости, можно поискать родителей Джека, или родителей Виктории, или саму Викторию… Но отчего-то Сибил не сомневалась, что в полиции ей не помогут, как не помогут и в агентстве, а остальные давно переехали, или даже ушли на север… Пока она семь лет блуждала в тенях, они жили и, может быть, умирали. Так что ей их теперь не найти.

Зато проводник вдруг нашелся. Явился прямо из пустоты, как всегда, и посмотрел на нее черными глазами. Кажется, даже с сочувствием.

– Отведи меня к нему… – прошептала она.

Он тяжело вздохнул, совсем по-человечески. А потом протянул ей свернутую газету, которую достал из-за пазухи.

Судя по дате, газета была шестилетней давности. Сибил удивленно на него посмотрела, и он показал ей три пальца.

– Три? – спросила она. – Не понимаю… А, третья страница?

Он кивнул.

Она послушно раскрыла газету на третьей странице. Короткая заметка об очередном сезоне дождей, статья о крупной аварии на трассе М-26… И статья о ночной лавине, унесшей жизнь альпинистов-любителей Эдриана и Виктории Кипер.

В горы они отправились на медовый месяц; в статье упоминался и Джек, шафер, который совершил вместе с ними первый подъем, но во втором, более рискованном, не смог участвовать из-за болезни. Репортер попытался взять у него короткое интервью, но объятый горем Джек только твердил: «Она была права, лавина их не разлучила».

Они умерли ночью… А по ночам она гостей не встречала.

Сибил молча свернула газету и отдала ее человеку в черном. Внутри себя она чувствовала щемящую пустоту; ей казалось, что весь мир в одночасье разлетелся в мелкие осколки. Но с миром как раз все было в порядке: он-то двигался вперед, это она семь лет простояла на месте…

Хотелось закричать, или разрываться – но зачем? Смысла больше не было. Ни в чем.

– Мне пора на север… – сказала она бесцветным, сломанным голосом.

Человек в черном кивнул и взял ее за руку.

17. У начала тропы

Уже у самой тропы они встретили миссис Донован и Кэти. В тот миг мать и дочь были удивительно похожи друг на друга: полупрозрачная, изможденная болезнью девушка и постаревшая на сотню лет, измученная горем женщина.

– Не уходи, – умоляла миссис Донован, – не уходи, не уходи, не уходи…

– Не забирай ее у меня! – крикнула она, поворачиваясь к человеку в черном. – Не смей!

– Мама, – ласково сказала Кэти; ее голос звучал слегка приглушенно, будто доносился откуда-то издалека, – не надо так… Мне нужно уходить.

– Нет! Один раз тебя у меня отобрали, во второй – не отдам!

Человек в черном слегка поморщился. Он опять показался Сибил человечным, как никогда: смущенный, слегка расстроенный, но вынужденный выполнять свои обязанности, какими бы неприятными они ни были. Он подошел к Кэти, и та взяла его за руку.

– Нет! – закричала миссис Донован, бросаясь на него и пытаясь оттащить ее от дочери. – Не забирай ее!

Но остановить его ей было не под силу: ладони миссис Донован прошли прямо сквозь черный пиджак. Она ещё раз попыталась в него вцепиться, потом дернулась к дочери, но и та была бесплотной, как тень.

Человек в черном раздвоился: шагнул на тропу, снова взял Сибил за руку. Она не знала, что он так умеет, но он ведь сам говорил, что может быть везде и нигде.

– Нет… Боже, пожалуйста, нет… – прошептала миссис Донован, глядя, как силуэт ее дочери растворяется в тумане.

А потом тень Кэти исчезла в молочной белизне, и тогда она закричала.

Еще час назад от такого крика у Сибил лопнули бы барабанные перепонки и разлетелась вдребезги душа, но сейчас она посмотрела на Грейс пустым взглядом и шагнула к тропе. Она понимала ее боль, понимала ее горе – но понимание это исчезало в холодной пустоте.

– Фото, – сказал вдруг человек в черном.

Сибил достала фото Эдриана и Виктории и протянула ему. Расставаться с вещью, которая целых шесть лет была для нее лучиком света в темном царстве, было грустно, но… Какая уже разница?

Он кивнул ей, забрал его и спрятал в недрах черного пиджака.

– Пора, – сказал он.

– Возьмите меня с собой… – прошептала миссис Донован.

– Что? – переспросила Сибил.

– Я тоже хочу уйти… Я не хочу больше без нее. Я хочу уйти с дочкой…

– По тропе каждый идет один, – сказал человек в черном.

– Но я ведь смогу её догнать? Если побегу…

Человек в чёрном покачал головой.

Миссис Донован снова всхлипнула, встряхнула волосами, а потом побежала. Еще миг, и ее силуэт уже исчез в тумане над тропой. Человек в чёрном снова раздвоился и скользнул за ней вслед. Сибил завидовала тем, кто уходит так быстро, ведь иногда бывало и иначе: туман искажал пропорции, ломал уходящего, как податливую куклу. Она надеялась, что с ней все будет не так.

– Пора, – повторил человек в черном.

Она молча кивнула. В последний раз оглянулась назад, на Дом на Порубежье, где провела семь бессмысленных лет. Так поступали все, кто уходил на север – смотрели назад, пытаясь увидеть мир в последний раз, но видели лишь старый дом с темными окнами, в котором жили воспоминания. Потом она сделала глубокий вдох…

И все исчезло в тумане.

***
Следующий рассказ: https://www.whitecrownest.com/shazka-o-dozhde/