Учитель английского

Так хорошо было сидеть на балконе, покачиваясь в любимом кресле-качалке, когда колени его согревал прекрасный шерстяной плед в до банальности пошлую шотландскую клетку. Впрочем, этот факт не делал сиё изысканное, купленное в эксклюзивном бутике изделие хуже в глазах его обладателя. Ему его купила мама во время  очередной своей поездки в Великобританию. Он вообще любил всё, что было связано с туманным Альбионом, хотя и мнил себя при этом убеждённым русским националистом. Но ведь и Эдуарду Лимонову ничто не мешало любить Францию, будучи нацболом и патриотом России. А Лимонова наш герой уважал и сквозь километры, разделяющие их, сквозь года, пролёгшие между ними тем, что англичане зовут generation gap, а иными словами пропастью между поколениями, сквозь разницу в жизненном опыте и в нейронах, сделавших Лимонова Лимоновым, сквозь терабайты, сказанных его отчасти кумиром слов и сотни газетных полос с его статьями, он протягивал к нему руку со своего балкона.

Помимо Лимонова в душе почитал он и бессменного редактора газеты «Завтра». Вот только слишком уж коммунистический душок мешал говорить об этом открыто. Было в Проханове что-то слишком лживо-конъюнктурное, что не позволяло Грише впасть в интеллектуальный экстаз, читая  витиеватые, прославляющие власть опусы авторства этого старого лиса. Но всё же почитал.

Были и другие герои, куда менее известные широкой публике. Диггеры. Блоггеры. Реконструкторы. Участники движения, в котором полагалось носить белые шнурки на чёрных бутсах, чтобы кровь избитых ими мигрантов смотрелась краше. Вовсе не под подушкой, а вполне открыто этот герой нашего времени читал запрещённую «Mein Kampf». Он вообще-то был учителем истории в школе. А потому вроде это чтение было вполне оправданно его благородной профессией, ведь ему надо знать всё, все проявления этой самой истории. Тем более школа, в которой он проводил часочек-другой в день воспитывала будущую элиту, а разве  существуют запреты для элиты? Конечно же нет.

И потому … снова странички на немецком. Немецким владел он слабовато, равно как и французским, языком своего почти кумира Лимонова,  но всё же читал. Зато язык Шекспира он освоил в совершенстве. Всё же мама так любила Пикадилли и   Вестминстерское аббатство, а он так любил маму, обеспечившую ему в своё время его жизнь философа с балкона, торчащего как прыщ  на угловатом трёхэтажном доме. Нет, нет, Боже упаси, это была не какая-нибудь «хрущёвка»! Это была новостройка в коттеджном посёлке на задворках Москвы. Нет, ну вы же помните, вот был раньше в городках частный сектор, а рядом малоэтажные многоквартирные дома. Только это было для быдла, всяких там рабочих с заводов, а это, это для таких как он. Ведь он кто? Мыслитель! Мыслитель, чья работа заключается в ленивых и непринуждённых беседах с детьми таких же как он богатых родителей, которым он мог объяснить всё про то как им повезло определять будущее страны.

Кому ведь как не им? Разве эти люди, доход которых озвучил Росстат, что-то там тысяч 30 или 35, он точно не помнил, ведь столько может стоить обед в хорошем ресторане, так вот разве эти люди способны что-то вообще решать? Решают такие как он, чьи ноги  принакрыты очень дорогим пледом ручной работы.

Нежась в лучах августовского солнца он отдался своим воспоминаниям о былом. Было ему лет тридцать пять, был он лыс, пузат, слоновьим ногам, поражённым болями от тяжёлого веса этот плед нужен был как лекарство, но тогда-то в свои шестнадцать в этих чёрных бутсах с белыми шнурками он бил по голове того несчастного рабочего, который строил в их посёлке чей-то дом и не пропустил Гришу на его квадроцикле, за что был нещадно бит.  Это сейчас он понимает, что делать так было нельзя, ведь не всегда мамочка была способна решать вопросы с ментами, а он тогда ещё не понимал. В те свои юные годы он чувствовал, что его права феодала попрал  этот пришлый, а права феодала распространились достаточно быстро с территории посёлка на всю страну, ведь надо же было начинать мыслить широко, политически. И он мыслил, читая Гитлера, мешая его с Лимоновым и Прохановым, становясь под чёрно-жёлто-белым стягом и преклоняя колени, тогда ещё вес позволял, перед убиенным императором Николаем. Он надевал кольчугу и вооружившись мечом летел на наряженных не то монголами, не то басурманами  людей. Они были воображаемыми захватчиками, он – великим князем.

Потом пришлось образумиться. Он пошёл изучать теологию и получил профессию учителя, усмирил свой нрав, да и лишний вес больше не давал возможности буянить.  Потому пришлось волей-неволей придать практическому опыту избиения людей некий философский смысл, чем он и занимался, почитывая запрещённую литературу и из под полы предлагая почитать её учащимся гимназии, которая вовсе не была закрытым учебным заведением. Просто находилась она на территории посёлка, куда попасть можно было лишь тем, у кого имелась  там недвижимость, а значит и заветный пропуск….

И вот однажды в его квартире и на его балконе возникла Пришлая. Не из его круга. Она работала за зарплату у человека, являющегося вождём их прекрасного мира, в котором всё было идеально. Он был председателем кооператива, и ему дозволялось не только гонять на квадроциклах, но и на спортивных мотоциклах. Больше никто не имел на это права. Всем прочим жителям это запрещалось. Они смиренно признавали  всевластие и  вседозволенность Председателя. Взамен он отменно играл роль сюзерена-узурпатора, иногда наказывая своих вассалов, иногда трепал по щекам.

Люди, работающие за зарплату, были для Григория чем-то вроде инфузорий-туфелек, мельтешащих под микроскопом, белых мышек, бегающих в своих клетках…. Но можно ведь вытащить такую мышку из клетки, усадить её на свой стол, угостить крошками хлеба с барского стола, почесать её милую мордашку и той же рукой сбросить на пол, чтобы понаблюдать как она будет бороться за жизнь с переломанными конечностями. Вот и эта Пришлая была им допущена на его  территорию из тех же соображений.

–  Вы тоже читаете этот ресурс? – выразил он недоумение, будто бы упомянутое агентство оптимистических новостей было недоступно людям с доходом меньше ста тысяч. Ему вообще было непонятно, как так вышло, что читали они одних и тех же публицистов. И тогда он достал крайне дорогое издание старинных карт Москвы, на которое ей бы не хватило и двух её месячных зарплат и дал подержать в руках, чтобы подобно естествоиспытателю понаблюдать за реакцией подопытного существа. Как она отнесётся  к тому, что держит в руках то, что купить не в состоянии, хотя работает по сорок часов в неделю и мало спит, в то время как он работает по два часа в день и сибаритствует?  Конечно… это было не совсем так и в то время он уже стал давать частные уроки, приглашая дорогих детей в свои пенаты, но ему всё ещё не были видны трещины на идеально ровном мире его благополучия.

– Полагаю, Советский союз рухнул в марте 1953-его, – сказала она и эта мысль глубоко поразило его. Ничего подобного никогда не приходили ему в голову. Она предположила, что номенклатура дала волю своей распущенности после смерти Вождя всех народов, красного монарха, держащего в страхе своих поданных, и тогда началось гниение внутри, которое медленно, подобно хитрой гангренозной инфекции, просочилось в ноги того колосса, коим была Держава...они сгнили и колосс рухнул.

Но Григорий лихо свернул к любимой им теме нового поколения, которое даже на уроках истории с мукой на лице слушает в его изложении историю  страны советов, и ждёт того момента, когда он вновь расскажет как вчерашние советские граждане с наслаждением крушили памятник Дзержинскому на Лубянке, как сорвали красный флаг, что реял над Рейхстагом, как поведает о первых годах пьянящей свободы, которая дала сегодня ему Григорию возможность сидеть на балконе и изучать под микроскопом человека, работающего за зарплату.   

Потом она ушла, оставив после себя запах духов… ему почему-то казалось, что они должны быть дорогими. Он даже подумал, что всю свою зарплату она тратит на эти духи и всю ночь ворочался с боку на бок, пытаясь уловить этот запах и составить из его ноток её удивительный спокойный образ, который так дополняли эти тени от усталости под глазами. Она приходила к нему ещё раз, чтобы сказать, что вряд ли долго будет работать здесь. Да и он сам знал, что она не для этого места, но почему-то в тот момент ему очень захотелось сказать ей что-то такое, что остановило бы её, как обычно это говорили все герои сладких мелодрам про   этих современных принцев и Золушек. Но из всего его багажа прочитанных книг о философии, теологии, государственном строительстве, не нашлось ни одной….нет постой, не уходи, он же читал Петрарку, но это было не то. Всё не то. Надо было найти нужные слова. 

Она уже в дверях, надевает чёрные туфли-лодочки офисного клерка. И снова аромат духов, который, теперь он это знает, ещё целую ночь не покинет его. Обещает позвонить ему ещё, и возможно зайти, но не уверена в своём будущем. Лёгкое движение и она исчезает в темноте плохо освещённого подъезда новостройки. Это роднило его  с той хрущёвкой, в которой когда-то родился и вырос Григорий.

Потом….потом были ещё какие-то незначительные события в его жизни. Она назвала его буржуем, когда он отказался общаться с ней. А он просто не мог, не мог принять тот факт, что она навсегда покинула его мир и уходит в какой-то другой, ему так непонятный. Он просто думал, что там она перестанет душиться этими духами и не захотел с ней говорить, но и предположить не мог, что она назовёт его так. Что всё вообще было всерьёз… А главное это было единственным всерьёз в его пустой жизни, наполненной лишь чьими-то словами.

Потом… потом он однажды увидел её по телевизору, но не понял ничего из того, что она говорила. Потому что ему всё казалось, что она здесь и он снова чувствует запах духов. Но её не было. Их разделяли годы, километры, Кремлёвская стена, за которой она теперь находилась. И не было больше того балкона, на котором они когда-то сидели. Его на самом деле уже давно не было. Как не было коттеджного посёлка, на месте которого вырос технологический кластер.  Собственников просто выселили по новому закону, гласившему, что земля может отчуждаться в пользу государства, а уж арендованная и подавно. Председатель давно получил свои личные метры и трёхразовое питание за мошенничество с арендой земли, а бывшие собственники элитных домов давно присягнули сменившей его новой силе.

Остались только трёхэтажные многоквартирные дома, которые заселили сотрудники этого технологического кластера, арендовавшие здесь жильё. Но так как дома эти были построены из плохого бетона, то однажды упал и тот балкон, на котором стояла кресло-качалка Григория. И потому теперь он качался лишь на воображаемом  кресле, в действительности сидя  в инвалидном. Но ученики по-прежнему приходили к нему домой, что позволяло ему заработать не только на оплату квартиры, но и на кусок хлеба, работая по сорок часов в неделю простым репетитором английского. Не напрасно же он так любил Великобританию и свою маму, которую британские власти всё же экстрадировали в Россию по запросу российских  органов правопорядка.

20 июля 2019г.


Рецензии
Ничто не вечно под Луной.

Олег Михайлишин   11.08.2019 11:07     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.