Соленая вода часть 5

      С ней говорил доктор Мауринью, но Рут практически не помнила этого разговора. Как не помнила сборов, когда они с крестной Изабель ненадолго заехали домой за вещами для Рут и для матери, чтобы передать в психиатрическое отделение при городской тюрьме Сеуты. Не помнила она и допроса в полицейском отделении, который проводил папин начальник. Что девочка помнила, что без конца всплывало перед глазами, так это кровавая пена на губах Альфи Кортихо, то, с каким хрипом и свистом вырывался воздух из его горла и раны в груди. Рут читала в книжках про «предсмертный хрип», но считала это образным выражением. До вчерашнего дня.
      Отобрав у матери пистолет, Рут все же подошла к Альфи, до того, как приехала скорая. Она не знала, чем ему помочь, и просто стояла над парнем несколько мгновений. И теперь вид умирающего, судорожно борящегося за каждый вдох, отпечатавшийся в памяти, преследовал девочку, не давая заснуть. Рут зажмуривалась, чтобы прогнать картину из мыслей, но помогало лишь на время, потом ощущение беспомощного ужаса, смешанного с бессильным состраданием, накатывало снова. К тому же, внизу капризничала и хныкала Соль, гремела посудой на кухне Мария, и звуки пусть знакомого, но чужого дома, не добавляли спокойствия и желания уснуть.
      Проворочавшись до состояния, когда заныли бока, Рут со вздохом вылезла из постели и нашарила на тумбочке телефон. Пару мгновений девочка бессмысленно смотрела в окно месседжера, потом нагуглила номер местной больницы и набрала.
      — Здравствуйте. Вчера к вам поступил Альфредо Кортихо. Не могли бы вы сказать, как он?
      — А кто спрашивает и с какой целью? — поинтересовался женский голос.
      В больницах сведения о пациентах сообщают только полиции, близким и родственникам — вспомнила Рут.
      — Это его девушка. Андреа, — имя Рут добавила для пущей убедительности.
      — Кортихо… Кортихо… — по тону было понятно, что женщина занята поиском. — Есть такой, Альфредо Кортихо, реанимационное отделение… состояние тяжелое, нестабильное.
      — Что это значит? — уточнила Рут.
      — Это значит, что ему может стать значительно лучше или хуже в ближайшие сутки.
      Еще раз вздохнув, девочка поблагодарила за информацию и нажала «отбой».

      
      — Абу-Юсеф, радикальный исламский проповедник. По нашим данным, на днях нелегально прибыл из Марокко в Сеуту и сейчас скрывается в Эль-Принсипе. Занимается вербовкой молодежи для войны в Сирии, что характерно, не только в исламской среде. На его счету несколько подростков из христианских семей, отправившихся воевать во славу Аллаха. Необходимо найти в кратчайшие сроки, подключайте все доступные вам источники информации.
      Задача, озвученная начальством на очередном совещании начальников участков, показалась Франу соломинкой, за которую стоит уцепиться. Если удастся найти этого фанатичного ублюдка, можно будет, тем самым, доказав свою лояльность и эффективность, просить послабления в деле Ракель.
      В первую очередь, Фран задействовал старых, проверенных «стукачей»: вечно пьяного, что не мешало ему подмечать малейшие изменения в жизни родного района, старого карманника Маркеса; мерзкого, но крайне полезного, если прижать его к стенке, скупщика краденного Хусейна; старика имама районной мечети, больше всего боявшегося, чтобы общение с полицейским не уронило его авторитета в глазах молодежи, которую он, по крайней мере на словах, старался оградить от происков шайтана радикализации, и, последней по времени, но не по значимости, маму Тере.
      С Тересой Вельидо, вдовой и матерью наркотрафиканте, известной всему городу как «мама Тере», Фран познакомился во время одной из первых облав, которые ему, молодому офицеру, совсем недавно переведенному в Эль-Принсипе, поручили провести семнадцать лет назад. Тогда она еще не успела овдоветь, а то, что бандой на самом деле управляет не ее размахивающий пистолетом, рвущий на себе рубаху с угрозами и бранью муж, Фран понял сразу. В этой женщине помимо тяжелой, полной какой-то первобытной силы красоты, чувствовался острый ум и стальной стержень воли, приземленность и энергия, словно черпаемая ею прямо из почвы, из всего, что ее окружало, и полученное прозвище — «мама Тере» — отражало не только уважение, которым она пользовалась на районе, но и это общее ощущение ее связи с матерью-землей, «мадре Терра».
      — Вербовщик, говоришь? — переспросила мама Тере, как всегда, совмещая два процесса: изучая собеседника и анализируя полученную информацию. — У нас тут на днях «соскочили» несколько постоянных клиентов.
      Эти клиенты, могли, конечно, встать на путь избавления от наркотической зависимости, но в Эль-Принсипе это был наименее вероятный вариант развития событий. Куда вероятнее, что они перешли на какую-то дрянь потяжелее, к другому поставщику. Или впали в религиозный экстаз без помощи наркотических веществ, но с помощью искусного проповедника-манипулятора. Мама Тере умела смотреть «прямо в корень» проблемы.
      — Педро, — окликнула женщина правую руку своего сына, слегка перегнувшись через перила балкона, окружавшего внутренний дворик.
      Второй человек в банде Аннибаля беспрекословно и быстро поднялся на балкон.
      — Как зовут мальчишку, что из компьютера вылезает только за дурью? Который по понедельникам и четвергам?
      — А… придурок, который фанатеет за всякими стрелялками? Ибрагим, кажется. Да, Ибрагим.
      — Выясни, где он живет.
      — Да он нам вроде не должен…
      — Выясни.
      — Хорошо, — кивнул Педро и также быстро скатился с лестницы — передавать поручение более мелким сошкам.
      — Как дома? — коротко спросила мама Тере, таким образом выражая свое сочувствие — о том, что случилось вчера в парке, уже знал весь Эль-Принсипе.
      Фран покачал головой. Говорить об этом без крайней нужды он не хотел ни с кем.
      Дверь одной из комнат, выходивших на балкон со скрипом отлетела в сторону и на балконе показался Аннибаль Вельидо, сын мамы Тере и нынешний номинальный главарь испанской банды «наркотрафиканте». Хотя деление по национальному признаку в этом «бизнесе» было не принципиальным и довольно условным, в группировке Аннибаля преобладали испанцы, в банде Фарука — арабы.
      — Твой дружок и его тупоголовый отпрыск задолжали мне 10 тысяч евро, — с места в карьер предъявил Франу младший Вельидо.
      — Аннибаль, с этим разбираться будешь напрямую с Килесом, — спокойно осадила сына мама Тере.
      — Что-то он не торопится на разборку, — оставил за собой последнее слово, набычившись, Аннибаль. Умом он пошел в отца, да и нравом тоже, но в важных вопросах слушаться мать у него смекалки (или привычки) хватало.

      Получив от Педро адрес игро- и наркомана, Фран направился туда — разведать ситуацию, раз уж других зацепок пока не было. Ибрагим аль Насри обитал в населенном сугубо мусульманами квартале, на втором этаже над грязноватой кафешкой, в которой бородатые мужики в длинных рубахах пили чай. Пару часов назад Фран уже был поблизости — навещал торговца краденным Хусейна. Теперь, похоже, визит стоило повторить.
      — Аль Насри… — прикрыв один глаз, протянул Хуссейн, делая вид, что пытается припомнить.
      — Что он тебе принес? — Фран уже чуял, что след верный и надо поднажать.
      — Да ничего такого, — юлил скупщик.
      — А все же? Тетрадку покажи.
      Угроза просмотреть записи, как и ожидал Фран, возымела действие: Хусейн резко вспомнил, что именно ему принес аль Насри — пару антикварных безделушек. Хусейн уже навел справки насчет предполагаемых покупателей, и тут выяснилась неприятная подробность — безделушки числились за музеем в Сирии. Так, так… горячо.
      — Он не сказал, откуда они у него?
      — Что ты! — изобразил Хуссейн негодование. — Если бы я знал, в жизни бы не купил. Даже разговаривать бы не стал. Зачем мне неприятности? — на последней фразе тон сменился на заискивающий.
      — Незачем, — жестко ответил скупщику краденного Фран. Поздновато тот собрался сотрудничать. Когда Фран пришел утром, промолчал, видимо, понадеявшись, что пронесет. — Как он выглядит?
      — Вертлявый, худой. Бороду недавно отпустил, жиденькую.
      — С кем живет?
      — С матерью.

      Фран вернулся к дому аль Насри один, боясь спугнуть. В этом районе все друг друга знали, и если Фран по долгу службы оказывался тут частым гостем, то появление других полицейских в добавление к нему уже могло привлечь внимание.
      Дом двухэтажный, на первом этаже проходной двор. В квартале все свои, чужого заметят. Фран набрал участок и попросил Мати пробить аль Насри по базам. Делать это Мати умела виртуозно, и уже через двадцать минут Фран знал, что Ибрагим аль Насри учился в одном классе с пытавшимся купить взрывчатку и отпущенным Мореем джихадистом, что его мать работает швеей в ателье, а отец умер полгода назад от сердечного приступа.
      — Проверь, не живет ли у них поблизости кто-нибудь из родственников. И мне нужен адрес ателье. И узнай, где работал отец.
      — Хорошо, — Мати отключилась, чтобы перезвонить через пару минут. — Родственников поблизости нет, дядя живет на другом конце города. Есть еще кое-что интересное. Отец занимался развозом продуктов по магазинам, фургон числится за семьей, они его не продали.
      — Где стоянка, указано?
      — Да.
      Мати назвала парковку в паре кварталов, у торгового центра. Фран набрал Хакима и продиктовал адрес дяди аль Насри.
      — Ты мне нужен там быстро, и не отсвечивай, переоденься.
      — Ясно, понял.
      Полутемная парковка даже сквозь перманентную вонь выхлопов пахла сыростью и моющим средством. Фран старался ступать тихо, но в этом подземном машинном царстве, малейший шум отдавал глубоким эхо. К счастью, фургон аль Насри, как выяснилось, стоял на верхнем этаже, в наземной части парковки.
      Фран осторожно обошел грузовик, отметив про себя прибившуюся к колесам пыль и неглубокую просадку. Значит, груза в фургона нет, а мусор под колесами говорил о том, что машина безвыездно стоит здесь уже давно. Черт!
      Фран надеялся, что Хаким уже прибыл на место, и одновременно волновался, что парень там один и не совсем в курсе дела. Он уже собирался поторопиться прочь, на помощь Хакиму, как вдруг уловил движение. Грузовик едва заметно качнулся, изнутри донесся слабый шорох.
      «Попался, сволочь», — мстительно обрадовался замерший Фран. Чтобы не выдать своего присутствия, звонить он не стал, вместо этого набрав сообщение. Теперь его задача заключалась в том, чтобы тот, кто скрывался в фургоне, там и остался до приезда подмоги.
      По парковке гулял ветер с Гибралтара, и сквозь его шум Фран пытался прислушиваться, не сводя с фургона глаз. Оттуда больше не доносилось ни звука и это настораживало. Фран осторожно придвинулся поближе.
      Внезапно, внутри грузовика что-то упало с металлическим дребезжанием, а следом дверцы распахнулись, и мужчина в черном бросился бежать.
      — Стоять! — Фран выхватил пистолет.
      Мужчина не остановился, и Фран сделал предупредительный выстрел в потолок. Беглец обернулся, вскинул руку и, одновременно со звуком выстрела, Фран почувствовал, как что-то обожгло бок.
      Стрелявший не прекращал двигаться, и это его подвело — нога зацепилась за «лежачее» ограждение парковочного места. Не удержав равновесия мужчина упал, при падении выронив пистолет. Тоже не останавливавшийся Фран подоспел как раз вовремя, чтобы навалиться сверху и надеть наручники. Потянув за волосы, он заставил задержанного подняться на колени, чтобы иметь возможность, наконец, разглядеть лицо. Физиономия, хоть и разбитая об асфальт, соответствовала фото, которое продемонстрировали на утреннем совещании. Абу-Юсеф.
      Проповедник продолжал дергаться, и Фран не отказал себе в мстительном удовольствии, хорошенько пнув того по коленной чашечке. Но даже после этого, отвлечься, ослабить внимание, Фран не решился, лишь слегка оттянул рубашку на боку и увидел в уже успевшей намокнуть ткани сдвоенную дыру. Боль была поверхностная, сильной кровопотери он не чувствовал, сознание оставалось ясным, так что Фран понадеялся, что пуля прошла по касательной.
      На парковке уже слышался торопливый топот, а следом показались вооруженные Морей, его бородатый начальник из спецслужб и несколько человек в форме спецназа.
      Бородатый, так и не представившийся службист, едва взглянув на задержанного, тут же отчитался перед начальством по рации:
      — Мы его взяли. Да. Пришлите вертолет. Нет, не ранен, медики не понадобятся.
      Франа пробило на смех сквозь боль в боку. Быстро и понятно. Парой фраз. Они взяли Абу-Юсефа, и помощь медиков им не понадобится. На какую помощь в деле Ракель он, старый дурак, рассчитывал?
      — Как вы, Фран? — обеспокоился Морей, видимо, заметив пятно и порванную рубашку.
      — Лучше не бывает, — сквозь зубы огрызнулся Фран. — Просто оцарапало, — он приподнял рубашку, чтобы убедиться. Действительно, повезло, царапина, даже можно не зашивать, глубже верхнего слоя кожи ничего не задето.
      — Т… твою мать… сказал бы… — Килес добежал до места происшествия и теперь хватал воздух ртом. — Я бы прикрыл…
      — Не с твоей отдышкой, Начо, — похлопал Фран напарника по плечу. — И вообще, нас обоих вот-вот в утиль спишут. Да и пора уже.

      В больнице, куда Килес привез его на патрульной машине, Фран задержался буквально на несколько минут, только чтобы наложить на бок повязку и заодно справиться о состоянии Альфи. Уже на выходе Фран увидел Марину. Она просто стояла и смотрела, так и не сделав ни шага в его сторону. Постороннему человеку могло показаться, что она спокойна, но Фран знал, что Марина не оставила бы бар в час пик просто так, знал, что означает морщинка между бровями, неглубокое дыхание и побледневшая кожа. Он сам подошел к ней, чувствуя как внимательный взгляд ощупывает его, пока расстояние между ними сокращается, как по мере осмотра ее фигуру покидает напряжение.
      — Отвезти тебя? Я на машине, — с преувеличенным спокойствием спросила она.
      Фран удивленно вскинул брови — машины у Марины не было.
      — Одолжила у соседа, — пояснила она.

      
      Днем, как обычная школьница, Рут сходила на занятия, стараясь не замечать любопытствующих, участливых взглядов и шепота, которыми ее провожали, совсем как в первые дни после убийства Альберто. Во второй половине дня она сделала домашние задания, помыла посуду, посидела с Соль, пытаясь хоть так отблагодарить заботящуюся о ней крестную и ее семью. И лишь когда Рут отправилась к себе в комнату, в темноте — свет ей не хотелось зажигать — на нее всей тяжестью опять обрушилось осознание того, что случилось.
      Вчера ей очень трудно было заснуть, а сегодня утром — проснуться. Рут уже поняла, что этой ночью все повторится и внутренне смирилась. Но кое в чем бессонница помогла — поздно вечером она услышала снизу голос отца, и, тихонько спустившись, решила узнать новости. Без смягчения и умалчивания, с которыми они преподносились ей днем.
      — Врачи говорят, шансов пятьдесят на пятьдесят, но сегодня в больнице сказали, что ему стало хуже, — с погруженной в темноту лестничной площадки Рут было видно, как отец устало потер лицо руками. — Если Кортихо не выживет, Ракель предъявят обвинение в убийстве, если выживет — в покушении на убийство.
      Крестная сочувственно сжала плечо отца.
      — Многое зависит от того, что скажет Кортихо, когда придет в себя. Если придет. Адвокат говорит, что защиту Ракель удобнее всего выстроить, упирая на состояние аффекта и то, что Кортихо своим поведением ее спровоцировал, но тут палка о двух концах… На завтра назначили психиатрическое освидетельствование, и если Ракель признают невменяемой, срок будет минимальным, но опеку над Рут она не получит никогда. А если выяснится, что Ракель была в своем уме и набросилась на Кортихо ни с того, ни с сего — а со слов Рут так оно фактически и было… прокуратура будет требовать максимума. В общем, об опеке можно забыть в любом случае.
      — В конце концов, у Рут есть ты, даже если Ракель потеряет право опеки, — успокаивающе ответила крестная.
      — Я… — лицо отца немного перекосило в усмешке. — Мы все под богом ходим, Изабель.
      Когда Рут вернулась к себе в комнату, пальцы сами нашли в списке вызовов уже привычный номер.
      — Ничем не могу тебя порадовать, Андреа, — сказала старшая администратор — за сутки Рут успела научиться различать по голосам обеих дежурных администраторов в больнице. — Увезли его. Срочно, на повторную операцию. Перезвони попозже. Или я сама тебе перезвоню, как закончат.
      — Я перезвоню. Спасибо.

      
      Квартиру обыскивали. Хаким понял это по мельчайшим деталям — клочку пыли на полу в гардеробной, как раз под коробкой, в которой лежали немногие оставшиеся от отца и деда вещи, включая семейный Коран, по компьютерной мыши, лежащей на коврике в неудобном и непривычном для него месте. Хаким проверил память компа: так и есть, предпоследний вход осуществлен, когда он был на дежурстве. Ключ от квартиры и пароль компьютера имелись у него и у Мати, но она копаться тайком в его вещах никогда бы не стала.
      Хаким почувствовал, как в нем вскипает гнев.
      Он давно уже не верил в бога — потому что ни один бог не стал бы терпеть происходящего на земле. Но внутреннее неверие не отменяло того, что в глазах окружающих он оставался арабом, а значит, мусульманином и потенциальным радикалом. Из чувства гордости и противоречия, Хаким не спешил развеивать эти стереотипы, наоборот, временами утрировал и бравировал, размахивая ими как красной тряпкой перед испанскими традиционалистами, мечтающими повторить Реконкисту. Но оборотной стороной медали было то, что немногие дальние родственники, с которыми он еще поддерживал связи, считали его предателем, слишком далеко отошедшим от семейных и религиозных ценностей. Чужой среди чужих, чужой среди своих, Хаким не хотел признавать, как сильно его это задевает. Прибежищем была работа. Там он получал все, в чем нуждался: признание, дружбу, любовь, чувство семейственности и причастности.
      Так было, да. А теперь его коллеги проверяют его на причастность к джихадистам, тайком обыскивают квартиру, вскрывают личную переписку. Пару дней назад, когда Фран сказал, что прикрыл его, и попросил держаться подальше (не прямо, конечно, но Хаким прочитал это между строк), он впервые задумался, сколько продержится на службе, если Франа с Килесом уволят. И осознал, что является следующим кандидатом на вылет. Куда идти потом, задумываться было страшно. В продавцы? В охранники? К Аннибалю в банду? Он хоть и не был больше нелегалом, но образования у Хакима не было никакого, только полученный с грехом пополам, при посредничестве Франа аттестат.
      Хаким помнил тот день, когда Фран повел его в школу за аттестатом. Помнил, как в школьном коридоре к отцу подбежал тринадцатилетний Альберто и как волна зависти, смешанной с ревностью, накрыла при этом его, семнадцатилетнего. Фран какое-то время пытался свести их с Альберто, чтобы они подружились — водил вместе куда-нибудь в свои редкие выходные, пару раз приводил Хакима домой, в семью. Но единственным человеком, кто был ему там рад, кроме самого Франа, оказалась малышка Рут, и то, возможно, потому что еще не понимала, что делиться любимыми людьми не стоит. С Альберто они, как быстро выяснилось, говорили на разных языках — сытый голодного не разумеет, и выросший в атмосфере любви и благополучия Альберто временами бесил Хакима неимоверно своими наивно-эгоистичными представлениями о жизни и таким же поведением. Ракель не взлюбила Хакима почти сразу, а после смерти Альберто это неприятие лишь усилилось — он чувствовал в ее взгляде опасение, страх того, что живой Хаким может занять в сердце ее мужа место мертвого Альберто.
      Сам Хаким этого не хотел и знал, что этого не случится. В этом отношении он был слишком горд, чтобы стремиться стать заменой. Он нашел свой путь и свое место в жизни Франа — быть с ним в том, что тяжелее всего, в том, что семья разделить с Франом не могла, — в работе, грязной, утомительной, временами круглосуточной.
      Хаким повадился ходить за Франом во время дежурств еще подростком — полицейский зацепил его тем, что на допросе почти сразу начал говорить так, будто знал его всю жизнь, и что еще удивительнее, будто видел, что творится у Хакима в голове. И когда Хаким после того, как его выпустили, подошел к Франу на улице, тот узнал его. Хаким вроде собирался покуражиться, показать, что на свободе и не боится легавых, но вышло по-другому. Они разговаривали о всякой фигне, раз за разом. Фран делился с ним азами ведения наблюдения, а порой Хаким сам оказывался в состоянии научить чему-то полицейского. Его в равной степени грело внимание Франа и уважение, которое тот проявлял к его навыкам, не осуждая и не уточняя, где и как они были получены. После дежурства они шли перекусить и выпить кофе, и для Хакима это тоже было частью ритуала. Он был рад и горд, когда Фран начал поручать ему части расследования: узнать что-нибудь, проверить, незаметно проскользнуть. Хаким делал это бесплатно, а потом с удовольствием поглощал купленный Франом обед. Во время такого обеда Фран как-то положил на стол документы, дававшие Хакиму право на легализацию, а еще через пару недель попробовал отвести того в школу. Со школой сначала ничего не вышло, после уличной школы жизни Хаким оказался не особо восприимчив к учебе. Тогда Фран спросил прямо, хочет ли Хаким работать в полиции, и после долгого молчания и, наконец, утвердительного кивка, объяснил, какие предметы ему необходимо изучать, а на какие можно забить. Это было совсем другое дело. Когда понимаешь цель и смысл, гораздо проще выискивать конкретику в ворохе школьной чепухи. Хаким приналег на испанский, биологию, обществознание и математику и даже сдал их вполне прилично, а о том, чтобы по остальным предметам в аттестате стояли положительные оценки, позаботился Фран.
      Можно сказать, он пришел в полицию из криминала, и это было осознанное решение. Оно, кстати, не заставило Хакима чувствовать себя предателем — в криминальном мире Эль-Принсипе нередки были случаи перехода из банды в банду, так что, рассматривая полицию в качестве одной из соперничающих сторон, Хаким не считал свой поступок чем-то из ряда вон выходящим. Человек ищет, где лучше. Лично ему было лучше в полиции, рядом с Франом, Килесом и Мати.
      — Будь осторожен, — оторвав от раздумий, Мати притянула его к себе и поцеловала качестве приветствия. Он не услышал, как она подошла, занятый своими мыслями и переодеванием перед заступлением на очередное дежурство. — Делай все строго по регламенту, понял? — она внимательно всмотрелась в Хакима, глазами показывая то, что не сказала вслух. Под него копали в участке тоже и, видимо, Мати об этом узнала.
      Она уже тоже была в форме — несколько часов между сменами на то, чтобы выспаться, и снова на работу — в таком режиме жил весь участок уже пару недель. Хаким с тоской подумал, что лишившись работы, потеряет и Мати. Она ведь умна и амбициозна, какие точки соприкосновения у них останутся, если он пойдет в охранники супермаркета (и это в лучшем случае)? Не говоря уже о том, что общаться будет просто некогда, ведь сейчас львиную долю времени вместе они проводят на работе. Хаким глубоко вдохнул, отгоняя ворох дурных мыслей. На дежурство надо выходить с чистой головой.

      Все веселье, связанное с арестом Абу-Юсефа, он пропустил. Фран услал его по ложному следу, совсем в другой район. Неужели уже даже Фран не доверяет ему, подозревает в чем-то? Хаким надеялся, что Фран знает его достаточно хорошо, чтобы не сомневаться, но у самого в душе сомнение больно кольнуло, напомнив: на первое причастие дочери Фран пригласил весь участок. Кроме Хакима.
      В самом конце смены ему досталась пьяная драка с «розочками». Одному драчуну раскроили голову, второй отделался порезом на руке. Ничего серьезного, но лишний раз заехать в больницу пришлось.
      Уже на выходе, у схемы расположения палат Хакиму в глаза бросилась худенькая фигура девочки-подростка. Пушистый русый хвост на затылке, джинсовая куртка, рюкзак с фирменным лейблом, который Хаким не раз видел на заднем сидении машины Франа. Рут.
      — Ты что здесь делаешь?
      Девочка вздрогнула от неожиданности и зябко повела плечами.
      — Подружку проведываю.
      «Одна? Ночью?» — хотел спросить Хаким, но не стал. Итак было понятно, что девочка врет. Не за подружку она так переживает, а за мать, которую посадят, если умрет Альфи.
      — Проведала уже?
      Рут кивнула.
      — Тогда, давай, отвезу тебя домой.
      — Я сейчас у крестных живу, — уточнила девочка.
       — Я знаю, — кивнул Хаким. — Пошли.
      Они ехали молча, пока у самого дома Килеса молчание не прервала Рут:
      — Пожалуйста, не говори папе, что видел меня в больнице. Он и так… нервничает.
      — Не скажу. Если ты пообещаешь больше туда ночью не ходить.
      — Хорошо, — ответила девочка. Она вышла из машины и вежливо попрощалась: — Доброй ночи.

      
      Она не смогла просто оставаться дома у крестной. Ночь и тоскливая неизвестность давили так сильно, что Рут ощутила настоятельную потребность выйти на воздух, чтобы не чувствовать себя погребенной под ними. Дом уже спал, и Рут в носках осторожно спустилась по леснице, пересекла гостиную, кухню, и, тихо приоткрыв дверь во дворик, выскользнула наружу. Уже там, отойдя подальше от фонаря, она достала из рюкзака кеды и обулась.
      Вытаскивать из постели Пилар, чтобы поделиться с ней своими страхами, было стыдно. Ехать домой не хотелось, к тому же тогда пришлось бы объясняться с отцом на предмет того, как она посреди ночи дома оказалась, либо на предмет того, почему его самого ночью не было дома, если он остался у Марины, а утром проверит камеру над входом.
      Ноги сами понесли ее к остановке. Рут повезло — поглубже натянув капюшон, она проскользнула мимо компании подвипивших подростков на год-два старше ее самой и села в как раз подошедший автобус. Она знала, куда поедет и зачем. Дежурная из больницы пока так и не перезвонила. Рут боялась, что это плохой знак.
      Уже в больничном холле до нее дошло, что спросить, как Альфи, не получится — у взрослых парней не бывает двенадцатилетних девушек, а в живом общении ее возраст не скрыть, в отличие от телефонного. Она привидением бродила по коридорам, прислушиваясь к разговорам, заглядывая в открытые помещения, изучая план-схему на стене. У схемы ее и «спалил» Хаким. Пришлось соврать, что навещала подружку. К тому времени весь запал у Рут пропал и даже потянуло в сон, поэтому когда папин сотрудник вызвался отвезти ее, Рут согласилась — сама она смогла бы добраться туда разве что после рассвета, когда на улицах станет светлее и безопаснее.
      В спальне, разувшись, но не раздеваясь, Рут свернулась калачиком, чувствуя, как сон опять от нее ускользает. Она хотела увидеть Альфи, чтобы сказать ему… наверное, что именно такого развития событий она пыталась избежать, что не хотела, чтобы так вышло, и ей очень жаль. Если он умрет, сказать уже не получится, а Рут чувствовала, что это важно. Надо все же было остаться и сделать, что собиралась. Вот же она трусиха, вечно ни туда и ни сюда…
      В рюкзаке завибрировал телефон. Быстрыми и оттого неловкими движениями в темноте нашарив мобильный, Рут успела нажать на зеленое.
      — Хорошие новости. Пришел в себя твой Альфи, — послышался в динамике мобильного голос больничной дежурной. — Видется с ним еще нельзя, но полиция уже рвется.

      
      — Слушаю, — сказал Фран.
      Звонил Иглесиас — адвокат, нанятый Кортихо. Этого пройдоху сам Фран не пустил бы и на порог — Иглесиас был известен тем, что выжимал деньги по максимуму, причем как с другой стороны, так и с собственных подзащитных.
      — От имени моего клиента я готов сделать вам чрезвычайно выгодное предложение, Пейон, — вкрадчиво-доверительным голосом начал адвокат.
      — Слушаю, — повторил Фран.
      — Это не телефонный разговор. Когда мы можем увидеться?
      — Я вообще-то на дежурстве, — ответил Фран, но проглотив раздражение, добавил: — У Марины. Через двадцать минут.
      — Отлично. Думаю, вы приняли…
      Фран нажал отбой, не дослушав.
      — Что там? — спросил дежуривший с ним в паре Килес.
      — Адвокат звонил, — Фран сунул мобильный в карман рубашки. — Хочет встретиться. Прикроешь меня на полчаса?
      — Конечно, — кивнул Килес.

      — Вашу супругу признали вменяемой, и вы как полицейский не можете не понимать, что это значит. Моему клиенту нанесен значительный ущерб. Его физическое и психическое здоровье, моральные страдания, материальные затраты…
      — Можно ближе к делу, — прервал Фран адвокатское словоблудие. — У меня не так много времени.
      — Шестьсот тысяч евро. В эту сумму входят все виды компенсаций ущерба моему клиенту, а взамен он даст показания, смягчающие вину вашей жены.
      Естественно, у Франа не было таких денег. Даже если продать дом и добавить вырученную сумму к деньгам, которые он скопил на обучение детей. На крайний вариант, можно попросить у родителей жены, но Фран не был уверен, что результат оправдает усилия. Когда имеешь дело с такими как Кортихо и Иглесиас, нельзя забывать: тебя кинут, так или иначе, при первой возможности.
      — Мне не интересно ваше предложение. И столько вы не отсудите ни в одном суде.
      Говорить с адвокатом дальше Фран не видел смысла. Другое дело — с самим Альфи. Поэтому из бара Марины Фран поехал в больницу.

      Полицейская охрана Кортихо не полагалась, так что у дверей палаты никого не было. Лежа, с запавшими глазами Альфи был похож на труп, но дыхание, гримаса боли, сопровождавшая попытку шевельнуться и сама эта попытка при виде Франа, свидетельствовали, что Кортихо жив и в сознании.
      — Как ты? — спросил Фран.
      — Че, не видно? Хреново.
      — Я сожалею, о том, что все так случилось, — это было чистейшей правдой. Фран предпочел бы, чтобы Ракель и Альфи никогда не встретились. Как и Альфи с Альберто.
      — Если б я знал, в какое дерьмо впутываюсь, послал бы всех на хер, и пропади они пропадом, эти бабки, — скривился Альфи. Каждый вдох, каждый выдох, каждое произнесенное слово приносило боль, но просто лежать как бревно, парень, видимо, был уже не в состоянии.
      — Но ты же нанял адвоката… — Фран на автопилоте среагировал на упоминание о деньгах в свете недавней беседы с Иглесиасом, но тут же многолетний навык выхватывать мелкие детали и нестыковки на допросах заставил его уточнить: — Какие бабки? О чем ты?
      — Мелкая сразу догадалась, а ты тупишь не по-детски.
      — Что вы здесь делаете? Убирайтесь! — сорвавшийся на визгливые ноты голос принадлежал такому же высокому и худому как Альфи, с жирными, слипшимися седыми прядями до плеч Кортихо-старшему, появившемуся в дверях с бумажным стаканом кофе. — Вы и так уже столько горя причинили нашей семье!
      Быдлогопота, насмотревшаяся дешевых сериалов и сыплющая замыленными, услышанными в них фразами. Есть ли среди этих фраз подходящая чтобы описать, что чувствуешь, когда видишь своего сына мертвым, с тремя пулями в груди? Мертвым, не раненым. Когда приходишь просить убийцу сына смягчить показания, чтобы у тебя не отобрали дочь, а он говорит о «бабках»?
      — Убирайтесь, мы будем с вами разговаривать только через адвоката! Вы не можете расследовать дело против собственной жены, так что нечего вам тут ошиваться! Не пытайтесь оказывать на нас давление! Убирайтесь. Вон отсюда! Сестра, вызовите охрану!

      Вернувшись в участок, Фран открыл дело Альфредо Кортихо и углубился в чтение. Мальчишка, совершивший первую кражу в супермаркете в возрасте пяти лет, когда прямо у прилавка сожрал сладости, которые был не в состоянии оплатить, регулярно попадался на мелких кражах и дальше, но ни разу не был замечен в попытках воровать по-крупному или кого-то ограбить. Зачем такому покупать пистолет? Мелкая гопота обычно довольствуется самодельными ножами. Нож, кстати, и нашли у парня, когда недавно арестовали за драку в супермаркете. Да и где бы он взял деньги на покупку пистолета? Вся семья жила на пособие по безработице, впроголодь, мать числилась на учете у нарколога. Фран помнил, на суде адвокат в качестве смягчающего обстоятельства просил учесть тяжелое социальное и материальное положение семьи обвиняемого. А сегодня, в больнице отец Альфи, несмотря на сальные, неопрятные волосы, не производил впечатление остро нуждающегося.
      Фран пробил по базе данных Мигеля Кортихо и обнаружил, что тот является владельцем белого мерседеса 2009 года выпуска и лицензии таксиста, которую получил через три месяца после вынесения сыну обвинительного приговора, в сентябре 2010 года. В совокупности, машина и лицензия стоили больше двухсот тысяч евро. То, что Кортихо купили, было настолько очевидно, что Фран горько рассмеялся, поражаясь собственной слепоте. Ведь все вот оно, на поверхности. Как Фран с его опытом и интуицией, позволил себя одурачить?!

      Вечером, после работы, вместо того, чтобы поехать сразу домой или к Марине, Фран заехал к Килесу. Рут сказала, что встретилась с Альфи, чтобы убедить его уехать из города, а сам парень упомянул, что она в курсе того, что он не убивал Альберто. Его девочка явно знала больше, чем говорила.
      — Расскажи мне все, как есть, — Фран увел Рут в сад, чтобы никто им не помешал.
      Дочь вздохнула.
      — Пап, я не могу. Я обещала.
      — Кому?
      Рут снова вздохнула, перед тем как поднять глаза.
      — Альфи.
      — Альфи не убивал Альберто. Он сам мне сказал. Откуда ты узнала?
      — Понимаешь, он дурак, но безобидный. Я не знаю, как объяснить… просто, когда с ним общаешься… это видно.
      «А ведь и правда», — подумал Фран. Что-то в парне заставило его тогда отпустить Альфи. Но Фран не стал копаться в себе, думать о причинах, да и некогда было. А Рут…
      — И еще у него в фейсбуке висит фанатское видео с футбольного матча. Оно снято в Гибралтаре на следующий день после убийства Альберто. Он сам снял его, а значит, скорее всего, в Сеуте тогда Альфи просто не было.
      «Это как сказать. Надо проверить расписание матчей и паромов», — сделал Фран мысленную заметку.
      — Он сам есть на этом видео?
      — Нет, — покачала головой Рут. — Качество ужасное и, кто снимал, не видно. Но Альфи тогда не знал, что я сестра Альберто, так что смысл ему было врать… Он туда ездил с друзьями. Они, наверное, смогут подтвердить.

      Дома, в давящей тишине опустевших комнат, Фран пил кофе, чашку за чашкой, просматривая и сопоставляя расписание и маршруты. Из-за жары матч двух местечковых юношеских команд — Сеуты и Гибралтара — назначили на раннее утро. Видео Альфи на фейсбуке заявленному на сайте футбольной лиги времени соответствовало, как по таймеру в углу экрана, так и по расположению теней на стадионе. Идентифицировать голос снимавшего как голос Альфи было сложно с учетом того, что у подростков он ломается, но манера речи соответствовала.
      Расписание движения транспорта говорило о том, что попасть в Альхесирас на пароме, а оттуда в Гибралтар на автобусе ко времени начала матча Альфи с дружками могли, если бы они сели на самый поздний ночной паром в два часа ночи или на первый утренний в пять. Время смерти Альберто из акта судмедэкспертизы Фран помнил и так, перепроверять не было нужды — час тридцать девять. Чисто теоретически, шанс, что Альфи застрелил Альберто, выбросил пистолет с отпечатками в мусорный бак в паре кварталов от места убийства, вызвал такси и успел сесть на паром за двадцать одну минуту, существовал, но Фран понимал, что в реальности этого быть не могло. Куда вероятнее, что он бы воспользовался утренним паромом.
      К тому же, в глаза бросалась другая деталь: Альфи взял телефон как трофей, но не тронул кошелек. Довольно странно для вора-подростка, который едет развлечься, щегольнуть перед остальной гопотой. За билет на паром надо заплатить, там «зайцем» не проскочишь, да и чтобы набраться пивом после матча деньги не помешают. Излишняя щепетильность в эту картину не вписывалась как и… качество видеозаписи, сделанной телефоном. Если Альфи взял телефон Альберто, то снимать и щеголять он должен был именно им, а не дешевой китайской поделкой с разрешением камеры 1 мегапиксель. Собственно, это были мелкие детали-подтверждения, которые мозг Франа продолжал фиксировать автоматически. Ответ на главный вопрос он уже знал. Его сына убил не Альфи.
      Зачем? Кому и зачем понадобилось покупать Кортихо, чтобы отвести подозрения? Какой-нибудь гоп-стопщик, напавший на Альберто из-за телефона, так заморачиваться бы не стал. Да и денег бы не хватило. Значит, причина смерти сына не в телефоне, и не в подростковой драке. В какие неприятности мог влипнуть Альберто? Связался с криминалом? Фран изо всех сил старался вырастить сына хорошим человеком и мужчиной, и верил, что тот имел четкие цели в жизни, в которые не входили взаимодействие со шпаной и наркотики. Неужели и здесь Фран оказался слеп и проглядел самое важное? Или на Альберто вышли в надежде надавить на отца, но что-то пошло не так?
      Он должен знать. Должен выяснить. С какой ниточки начать распутывать этот кровавый клубок, Фран определился к середине бессонной, полной раздумий, воспоминаний, боли в боку и кофе ночи. Выйти на того, кто заплатил, удобнее всего через того, кому заплатили. Нужно поговорить с Альфи. Парень не может не знать или как минимум не догадываться за кого отмотал срок.
      Но в больнице, на койке, где еще вчера лежал Кортихо, под пиканье кардиографа спал обмотанный трубками и датчиками мужчина средних лет.
      — Куда перевели Альфредо Кортихо? — поинтересовался Фран у администратора на стойке.
      — Врачи были против, но отец тут устроил целый скандал. Подписал отказ от предъявления претензий в случае ухудшения состояния сына и увез, как я поняла, домой, — по укоризненному взгляду старшей медсестры, Фран понял, что она считает его виновником этого решения семейки Кортихо. — Сказал, что тут проходной двор и на его сына пытаются оказывать давление.
      — Спасибо за информацию, — поблагодарил Фран.
      Значит, папаша почувствовал, что пахнет жареным. В таком случае, с него и стоит начать.

      На стоянке такси водители коротали время, поругивая «этот гребанный Убер» и правительство, ничего не предпринимающее для борьбы с ним. Фран решил, что подходить к Кортихо на людях не стоит, поэтому набрал службу вызова такси и попросил через пятнадцать минут прислать машину с определенным номером, указав уединенное местечко в районе порта и в паре кварталов отсюда.
      Когда Фран вышел из-за портика, и Мигель Кортихо увидел, кто его ждет, было поздно — Фран открыл дверцу и оказался в машине быстрее, чем тот успел среагировать.
      — Я не буду разговаривать без адвоката. И показания просто так, забесплатно…
      — Будешь.
      Фран вырвал у Кортихо из рук рацию, по которой тот собирался позвать на помощь и растегнул кобуру, демонстрируя, что готов и на более радикальные меры.
      — Кто вам заплатил?
      — Никто, адвокат сказал, ты отказался от сделки…
      — Не делай вид, что не понимаешь, о чем я. На какие деньги ты купил машину и лицензию?
      — Я… это… мне наследство оставили, — судя по тому, как голос дал петуха, Кортихо и сам понял, насколько глупа его отмазка, и как легко ее опровергнуть.
      — Двоюродная бабушка, которая не числится в Гражданском реестре, — усмехнулся Фран и жестко озвучил вопрос: — За кого сидел Альфи?
      — Ни за кого.
      — У меня есть доказательства. Вас с сыном оштрафуют за лжесвидетельство и обман правосудия тысяч на пятьдесят евро. Как тебе такая перспектива?
      — За себя он сидел. Мало ли че в бреду ляпнул. У него вообще язык дурной, без костей, так еще в больнице наркотой накачали…
      — Доказательства, Кортихо, это не болтовня твоего сына. Хотя и она в дело пойдет. Его не было в Сеуте в тот день, и ты даже представления не имеешь, где он шлялся, — Фран бил наугад, но попал: таксист дернулся и притих.
      — За кого Альфи сел? — повторил Фран вопрос.
      — Не знаю, — отворачиваясь, угрюмо буркнул старший Кортихо. — Предложили хорошие бабки, я и согласился без лишних вопросов. Семью нечем было кормить.
      — Заплатили тебе, а ты, мудак, сидеть отправил сына, — никакими словами было не передать всю меру презрения, которое Фран испытывал к этому уроду.
      — Альфи был несовершеннолетний, ему меньше дали, да и больше шансов выйти досрочно, — оправдывался таксист. — И я тут все это время вкалывал, а он на всем готовом…
      — Кто тебе заплатил, мразь? — Фран наслушался достаточно. — Кто? — прикрикнул он, поторапливая с ответом. Рука сама тянулась к пистолету.
      — Легавый.
      — Кто?!
      — Полицейский, с которым ты работаешь, Килес.
      — Врешь, — Фран не верил, просто не мог поверить.
      — А какой смысл мне врать?
      — Чтобы прикрыть кого-то, кто может причинить серьёзные неприятности? — холодно ответил Фран, доставая пистолет.
      — Эй, эй, потише, у меня есть доказательства, есть!
      — Валяй, показывай.
      Кортихо старший вытащил из кармана телефон и, поставив на громкую связь, набрал до боли знакомый Франу номер.
      — Что? — послышался недовольный голос Килеса.
      — Твой напарник приходил сюда. Спрашивал, откуда у меня бабло на лицензию и тачку.
      — Вот же… Сучий потрох, — с чувством выругался Килес. — Тише. Мне надо отойти, — сказал он, видимо, обращаясь к кому-то в участке. — И что ты ему ответил?
      — Вот я тебя и спрашиваю, че говорить-то? Он в курсе, что мне заплатили, чтобы Альфи взял вину на себя.
      — Скажи… Господи… — из телефонного динамика послышался тяжелый вздох, — что это наркоторговцы… Этот, как его… Гомес. Его давно шлепнули, никто не проверит и не докажет.
      — Лады, ага, — таксист нажал отбой и посмотрел на Франа