Из жизни уже мыслящих, но еще не разумеющих

(не показывать детям, умственно неполноценным и умалишенным, но показывать тем, кто умудрился после восемнадцати лет)

                Пролог
       Я хотел обойтись без предисловий. Но был вынужден воспользоваться вводным словом ввиду того, что эти записи могут попасть в чужие руки и неискушенный читатель начнет ломать голову не над настоящими размышлениями героев повествования, а над глупостью автора, не потрудившегося ввести его в курс дела. С самого начала необходима ясность обозрения, чтобы разобраться в запутанном ходе бесед героев текста. Лишь тогда можно распутать клубок идей, когда окажутся проясненными характеры и позиции виновников их появления на свет.
       Круг разговоров был ограничен тремя лицами, водившими дружбу друг с другом не столько для самой дружбы, сколько для того, чтобы сдружиться с миром, «небом» идей, которое трудно штурмовать в одиночку. Тому, что они скоро сдружились, способствовало одно обстоятельство: они носили одно и то же имя, допустим, N. Замечу: я придаю значение имени человека, которое на него накладывает характерный отпечаток, но вряд ли предопределяет его судьбу, как полагал небезызвестный о. Павел. Думаю, имя является таким маркером, которым «Бог шельму метит». Так зачем же сразу всех ставить на место, - имя в свое время само выплывет наружу из-под анонимного знака.  К счастью, наши друзья родились в разное время, но все же принадлежали одному поколению. Поэтому возьмем и разделим их по возрасту, чтобы не перепутать. Старый или старший друг (Old N или просто ON) когда-то специально обучался философии. Средний (Middle N или MN) сам, без посторонней помощи, интересовался философией. А младший (Small N или SN) не считал важным специально заниматься философией, потому что полагал себя мистиком, что намного сложнее, по его мнению, чем «плести и расплетать кружева мыслей».
       Жили они в провинциальном городке, но я не буду упоминать его названия, иначе его жители могут обидеться на меня. Дело в том, что в нашем «дремучем», точнее, «пустынном» уголке больше не было ни одного человека, с кем можно было бы им и только им, а не всем другим, многоуважаемым обитателям, поговорить так, чтобы душевная беседа естественно превратилась бы в духовную спевку в интеллектуальной тональности. В таких случаях чаще встречается наивная имитация или изворотливое притворство, а порой и откровенная пародия, нежели действительное превращение или еще реже преображение.
       Несмотря на то, что наши друзья спелись, они редко пели вместе в унисон, но каждый тянул свою ноту, которая на контрасте, контрапунктом, не мешая другим, сочеталась с ними диалектическим образом. Гармония временами не случайно заглядывала к ним в гости, однако она требовала слишком много сил для того, чтобы приблизиться к  ней. Понятное дело, гармония чересчур пугливая дама, да к тому же с претензиями. Часто ее слух раздражал и даже оскорблял нестройный гул возражений наших друзей. К сожалению, они не всегда работали вместе трио. Со временем, когда младший друг уехал из города в более продвинутые города, чтобы жить, а не доживать свой век с ними, их осталось только двое без третьего, который никогда не был лишним в их ансамбле, наоборот, он замыкал на себе противоборствующие стороны и давал им выход в иное измерение беседы.
       Следует сказать, на двоих трудно «соображать», - нужен третий. Прошло время - дуэт распался: одного из них Бог забрал к себе, чтобы думать с ним о том, как быть с людьми. Интересно думать с умным существом, тем более, если ему как человеку, в отличие от Бога, свойственно ошибаться и временами, несмотря на наличие ума, настаивать на ошибке, то есть, быть не всегда, но иногда, дураком. Это, скажу я вам, «чертовски» трудное занятие. Имею в виду не думу наедине с Богом, - признаюсь вам, любезный читатель, только так и можно думать, - а бытие с людьми. Один ушел, другой пропал, остался последний, вероятно, для того, чтобы додумать то, что надумали его товарищи по уму.
       Как только ты прочтешь сей труд, умный читатель, так поймешь, не только почему не рекомендуется читать его детям, умственно неполноценным и умалишенным, но и кто именно выведен в нем под псевдонимом. Ты, собственной персоной. Но это будет так, если ты дочитаешь до конца и поймешь себя. Какая разница кто ты, если у тебя есть Я.

                Первое знакомство
       С MN я познакомился раньше других. Скажу сразу: я знаю его лучше других. На моих глазах прошло его детство. Это был ребенок среднего роста, нет, извините, ниже среднего роста, но средних способностей, без определенных наклонностей. Правда, у него был отличный музыкальный слух, как отмечал педагог, но он не проявил должного старания в музыке и поэтому ни сам не пел, ни играл на музыкальных инструментах, но зато с увлечением слушал, как другие поют и играют. Уже в этом сказался его созерцательный, несовременный характер отношения с современностью. Вероятно, поэтому он и не достиг того, на что были способны другие его современники. Но не в этом была его странность. Это, как говорят знающие люди, недостаток силы характера, а не странность. Когда было нужно в жизни, он проявлял характер, несмотря на заметную телесную слабость. Со слабостью он боролся всем известным образом, - занимался спортом. Заниматься занимался, но чемпионом не стал, и понятно почему. Тем, кто не понимает, советую заняться спортом, чтобы понять, что нужно заниматься не спортом, а физкультурой. Чемпионом может стать только тот, кому Бог или Природа дали свое тело, а не чужое, которое нужно самому исправлять без подсказок. Тренер подсказывает тем, кто и так без него может обойтись, но пользуется его советами, чтобы тратить свои силы не на упражнения, а на победу. Это выгодно как спортсмену, так и его тренеру, да еще почет.   
       Странность заключалась в том, что уже в школе он продолжал задавать «детские вопросы», ставя в тупик учителей, которые откровенно пугались своей некомпетентности. Поэтому учителя закрывали глаза на очевидность того, что ученик понимает смысл вопросов, но не понимает того, почему они не отвечают, отделываясь тем, что ему пора быть взрослым и не задавать детских вопросов, или просто отшучивались. Про себя они думали, что это ребенок с задержкой развития, - так легче справиться с такими ненормальными.
       Не видя в учителях поддержки его неуместной и ненормативной пытливости, ученик стал обращаться с такими «философскими» вопросами к своей маме. Папа постоянно был в командировках и, естественно не имел физической возможности беседовать с сыном. К тому же он был инженер, и ему было легче найти общий язык с техникой, чем с человеком, тем более, с которым нужно было возиться, не зная наперед, как он себя поведет. Папа же дружил с техникой безопасности и без нужды не лез в столь опасное по последствиям дело, как воспитание детей. Мама MN, сдав недавно кандидатский минимум по философии, нашла ему умную книжку в магазине и посоветовала ее прочесть, чтобы самому найти в ней правильные ответы на ученые вопросы, например такой: «Мама, а что такое антиномия… это антимония»? Мама помнила, что она учила, что такое антиномия Канта, готовясь сдать минимум по философии, но так и не поняла, что это такое. В этом она была не одинока среди других соискателей ученой степени. Но так просто было невозможно отделаться от такого упрямого ребенка. Он продолжал задавать вопросы уже по умной книжке про актуальную бесконечность, про то, почему Аристотель отказывал последней в существовании в нашем мире. Тогда мама договорилась в институтской библиотеке, чтобы на ее личную библиотечную карточку брал книги сын. Вскоре библиотекарши пожалели, что разрешили ему брать книги, - «пустили козла в огород». Чуть не все свое свободное от обучения время школьник проводил в институтской библиотеке, самостоятельно изучая, прямо как студент, разнообразные науки (впрочем, студенты изучали их под присмотром преподавателей) и неуклонно подбираясь к философии. Тут же он находил развлечение в чтении взрослых книг, которые под номиналом «классики» почему-то читают дети в школе, ничего в них не понимая. Для их понимания требуется упростить текст. Но в этом случае это будет уже другой текст. В окружении умных книг и взрослые книги становились понятны нашему среднему другу. Вскоре он мог спорить уже на равных с учителями в школе. Но это не прибавляло ему оценок, а лишь убеждало учителей, что они имеют дело с ненормальным учеником. На одном классном собрании учительница литературы назвала его прямо «сумасшедшим». Ну, вот скажите на милость, что делать с ребенком, который на уроке истории читает книжку про Вольтера и задает никому не нужные вопросы о противоречиях эпохи Просвещения? 
       Средний друг взялся за ум только тогда, когда не поступил в университет в чужом городе. Поэтому ему пришлось переучиваться, то есть, учиться так, как учились другие, поступая уже в институт не на общих основаниях, а на тех, которые сложились для рабочей молодежи. Ведь родители у него всю жизнь работали и, естественно, не могли допустить, чтобы их сын не работал, а только готовился поступать в институт. Кое-как он поступил в институт, да и то лишь потому, что в последний день приема документов для поступления в институт его буквально затащил туда школьный друг. Попав в институт, он стал учиться на одни «пятерки». Однако из-за своей впечатлительности попал в плохую компанию товарищей, предпочитавших не хорошо учиться, а приятно проводить время в кругу любителей Бахуса и Венеры.
       Правда, годы ученичества у «мертвых» учителей, когда MN был автодидактом, работая на материальном производстве, не прошли даром, - он закончил все же институт с «красным дипломом». Однако время было упущено. Ему пришлось нагонять то, что он пропустил, чтобы научиться понимать элементарные философские тексты. Только после аспирантуры он смог кое-как писать такие тексты, подражая настоящим философам. Труднее было думать самому. Он пытался этим заниматься, общаясь с людьми глупее себя. Своих друзей он больше слушал, чем говорил, ибо мало что мог добавить к сказанному (друг)ими. Когда MN остался один, ему не осталось ничего другого, как заняться выделкой собственной мысли, работать с ней как с удобным для работы материалом.
 
                Второе знакомство
       Со вторым другом, уже старшим, я познакомился на излете перестройки, когда она стала расстраиваться. На кафедре философии, куда я пришел со школы, где отработал год с отстающим классом и понял, что школа не место для работы таких отвлеченных, лишних людей, как я, наконец, заговорили на философском языке. Инициатором философствования на кафедре стал ON, приехавший из совсем другого города. Он стал пропагандировать в затхлой атмосфере идеологической кафедры провинциального вуза идеи Эвальда Ильенкова, этого советского «внутреннего диссидента». Я с интересом стал следить за демонстрацией мышления, которую ON устроил на своем рабочем месте. Мы пришли в некоторое интеллектуальное соприкосновение, и я признал в нем не только умного собеседника, который читает классику, включая философскую, но и своего талантливого современника, живо интересующегося как отечественной музыкой, так и зарубежной, склонного к живописанию и рассуждению на какие угодно темы в шутливой манере. В некотором роде он был снобом, англоманом и франкофилом. Правда, на фоне его постоянного безденежья это пижонство выглядело довольно забавно, напоминая паясничанье местечкового конферансье. Он сам потом объяснял мне свою бендеровскую артистичность соперничеством с одним субчиком, с которым соревновался в остроумии, когда был студентом факультета иностранных языков. Там он отучился только один год, - его замучила постоянная зубрежка.
       Отдохновение от «тупого» запоминания иностранных слов и «умного» перевода на свой язык он нашел на философском факультете, где можно было свободно болтать о безобидных философских материях, а не идеях, - ведь было еще советское время, которое во всем видело идеологию. Но его мало интересовала идеология как приложение власти к народу. Он увлекался самими идеями. Причем был увлечен не только идеей материи, как все идеологически настроенные материалисты, но и идеей самого идеального, что свойственно наиболее умным из них.
       Только потом, уже после аспирантуры, я ближе познакомился с ним. У него была живописная внешность художника. Он любил играть роль эстета и для этого носил бархатный берет, сопровождая свою жену на пленер. Старший друг пробовал рисовать, пока это не вошло у него в привычку разрисовывать свои смысловые схемы для наглядности.
       Его называли просто философом и он, на удивление, не обижался, хотя любой, начиная с того, кто так его «обзывал», знал, что это насмешка. Кого обыкновенно люди называют философом? Того, кто ведет заумные разговоры в их присутствии. Однако ON, когда держал философскую речь, не обращал никакого внимания на окружающих (например, пассажиров маршрутки), которые от философской тарабарщины вдруг застывали в мертвом оцепенении, боясь пошевелиться и привлечь к себе внимание «безумца».   
       Он был слаб здоровьем, анемичен и имел каменную грудь, которая костями как доспехом вздымалась вперед. Часто сморкался из-за того, что нос неправильно сросся после удара в драке, и чистил уши канцелярской скрепкой, прокаливая ее на спичке, а когда раскуривал чужие «бычки», то предварительно обрабатывал их фильтр так же, как скрепку. Эта была показательная примета его чистоплотности и боязни заразиться. Нечто подобное числилось и за Гегелем. Другими словами, и в малом, в интимном быту, он вел философский образ жизни. Еще он любил укладывать на живот кота, но это не спасло его от рака кишечника. Старший друг был без обычных комплексов, свойственных интеллигентам, и как человек из народа не боялся ходить в валенках с заплатками на занятия к студентам, да еще в вельветовых штанах, затертых до дыры на заднем месте. Он был беден, как церковная мышь. Средний друг хотел подарить ему свои целые штаны, но, к сожалению, они не подошли старшему другу по размеру. Несчастный читатель, спросит, зачем я пишу о таких вещах, о которых не принято говорить в приличном обществе? Фу, как вам не стыдно! Я вас понимаю, приличный читатель. Но если я промолчу об этом, вы никогда не узнаете, что значит быть философом. 

                Третье знакомство
       Однажды, когда друзья созрели для духовных бесед, ON сказал своему другу, что у него в группе психологов учится один умный парень, которому он уступает место учителя, когда речь заходит о Востоке. Он так и говорил, что ученик вовсе не ученик, а что ни на есть сам учитель в восточных делах, знающий то, что можно знать, и то, что знать нельзя. Старшего друга поражала способность ученика обессмысливать уже с порога все его смысловые хитросплетения.
       ON познакомил MN с SN, когда последний устраивался на работу на кафедру философии в качестве ассистента. Местом встреч троицы была квартира старшего друга. Его жена, в принципе, была не против философских бесед. Правда, потом стало ясно, что она ревновала своего мужа к его друзьям. Младшего друга она попыталась свести со своей старшей дочерью, - падчерицей старшего друга. SN делал вид, что ничего не понимает, и вежливо общался с женой ON и ее дочерью.
       Но среднего друга никак нельзя было использовать и поэтому жена ON не нашла ничего лучше, как заподозрить друзей в интимной связи. Подозрения усилились после отъезда младшего друга. Она никак не могла понять, что могут делать двое мужчин, когда остаются наедине друг с другом. Друзья занимались философскими разговорами.
       Это обычное дело, когда мужчины занимаются философией без женщин. Естественно, что мужчины занимаются женщинами и с женщинами другим делом. Если же занимаются не философией, а женщиной то торопятся с ней закончить, чтобы перейти к тому, чему торопливость, мягко говоря, помеха. Ведь женщины не любят, когда в такого рода занятиях, проявляется торопливость, потому что они любят полностью отдаваться тому, кто этому отдается сполна. По этой причине мужчины предпочитают заниматься философией с мужчинами, а не с женщинами, ибо философия тоже женского рода и требует всего философа без остатка и, как правило, не одного, а много мужчин: она так любвеобильна, - недаром же она называется «любовью».  Вероятно, поэтому жена старшего друга бессознательно ревновала его не столько к друзьям, сколько к их общей музе, адептами которой они были. Философия была ее успешной соперницей. Она хотела, чтобы муж был членом ее кружка, а не членом многочлена в круге.
       Итак, философия есть любовь. Любовь к чему? К мудрости. Но так сказать будет не совсем правильно, ибо эта любовь есть любовь не к чему, а к кому, ведь под мудростью подразумевается София. София же есть идеальное существо. Она не просто идея как духовное существо. Она есть сам воплощенный разум Духа. Но не все философы полагают, что они влюблены в Софию. Иные из них, уже не как идеалисты, но как материалисты испытывают нескрываемое, прямо патологическое влечение к Материи.      
       Однако приязнь к женскому виду, как в материальном, так и идеальном выражении, не предполагает такой же приязни к мужскому виду. Чем это можно объяснить? Отнюдь не культурной привычкой табуирования запретного, но действием физического закона разделения в пространстве материальных тел индивидуумов. В принципе, они могут приходить в соприкосновение, и тогда действие закона ограничивается, но только при условии взаимодействия тел противоположных полов для возникновения нового тела, которое на единицу-индивидуум увеличивает действие закона разделения тел в пространстве. От соприкосновения тел одного пола закон разделения материальных объектов в пространстве, согласно которому каждое тело занимает свое, а не чужое место, перестает работать. К сожалению, люди являются не только материальными, но еще и психическими существами. У некоторых из них психика или душа (в данном случае мы опускаем существующее между ними смысловое и экзистенциальное различие) развиваются до такой степени, что в ее материале проявляется нечто иное, что условно можно назвать духом в превращенном виде. Дух является в душе в виде интеллекта. Интеллект здесь употребляется не в значении рассудка, но разума, правда, не в собственном роде, но лишь привходящим образом. Так вот, почему перестает работать вышеуказанный закон? Потому что люди, независимо от пола, могут контактировать друг с другом, но уже не телесно, а психически. Психика не просто это допускает, но предполагает по своему понятию. И все потому, что она едина, в отличие от тел, которые индивидуальны. То, что психика, если она душа, индивидуальна, это заблуждение. Именно потому, что психика, которая в данном случае отождествляется с душой, уже не материальна, но идеальна, она и всеобща. Душевно можно общаться поверх пространства и времени. Это общение мистики называют телепатией.
       И все же здесь есть проблема. Она связана с тем, что встречаются случаи телесного общения лиц одного и того же пола, в ходе которого они получают не просто обычное сексуальное удовольствие, но впадают в оргазм, который стремятся без конца повторить. В последнее время эти случаи участились. Феномен сексуального контакта между лицами одного и того же пола связан с тем, что в действительности нет полного отождествления души с психикой. В научном и даже в обыденном употреблении термин или слово «психика» обладает большим объемом понятия, чем душа, ибо захватывает область тела. Психикой можно назвать не только то, что является внешним телу, но и то, что соединяется с телом, его касается, является границей, концом тела и даже входит в само тело, пересекается с ним. Поэтому существует опасность перепутать физические контакты с психическими контактами. Однако в жизни такая путаница не производительна и в массовом масштабе может привести к падению жизненного уровня вида и последующему вымиранию. У тех человеческих особей, у которых развита психика, а не душа, имеется латентная склонность испытывать удовольствие не только душевного, но и телесного характера от телесного контакта. В случае с телесным контактом между существами противоположного пола такое удовольствие является узаконенным самой природой. Оно избирательно и называется любовью, как выделением из всего массива тел именно этого тела, от которого любящий и любящая испытывают удовольствие, ведь это удовольствие приводит к рождению нового человека.
       Почему же существует сексуальный полиморфизм? Потому что всеобщая душа в пограничной зоне психики контактирует с индивидуальным телом. В том человеке, в котором развита душа до разумного уровня без психических эксцессов в детстве, когда психика только формируется вместе с телом, нет места для сексуального полиморфизма. Именно этого не знала жена ON.  Она часто путала телесные импульсы с душевными движениями потому что, являлась художником, значит, имела психически развитую натуру, и просто была женщина, однако специально не развивала в себе разум. Она принимала интеллектуальные споры своего мужа с его друзьями за ширму, внешнюю форму выражения телесного влечения их друг к другу. К тому же ревность ее подкреплялась телесной холодностью мужа. Она думала, что он не спит с ней, потому что спит на стороне. Кого чаще всего она видела у себя под носом? Не другую женщину, а друзей мужа. Вот она и ревновала к ним своего мужа. Это элементарно. Или, может быть, все это она понимала, но по причине «женской дури», сопротивлялась такому пониманию. Кто в этом виноват? Конечно, ON. Необходимо уделять мужское внимание своей жене, чтобы не было конфликтов на этой почве. Другое дело, был ли ON изначально внимателен к ней. Но это их дело. Ну, да ладно. Может быть, это все только удобный язык описания. Но он работает.
       Полное осознание телесной холодности приходит к человеку при встречи с трупом. Это понял MN, когда вез тело ON из морга на место выноса тела перед «скорбящей публикой» у дома покойника. Труп покойного ON не вызывал у него никаких эмоций. Дело в том, что MN не чувствовал души своего друга рядом с его телом. Ее совсем не было. Он никак не мог представить, что труп когда-то был его живым другом.
       Другое дело женское тело. Оно даже в мертвом виде, нет, не эротично (это так для некрофила), но эстетически привлекательно, если не достигло состояния «второй свежести». Для того, чтобы оно было не порнографически, а эротически навязчивым, требуется, как минимум, живая женская душа. Обнаженное женское тело вызывает у нормального (естественного) мужчины сексуальное желание. Почему же он не желает его, когда оно тело покойницы? Это загадка. Какая разница: живое оно или мертвое, если он желает только тело. Так говорит порнография. В этом ее тайна. Ответ прост: влечение к мертвому телу неестественно, потому что от близости с ним не родится новая жизнь. И потом обнимать зловонную, распухшую плоть, из которой сочится грязь не только не эстетично, но и не безопасно для здоровья. Что до желания самой мертвой плоти, то она лишилась уже желаний и спрашивать у нее разрешение на совокупление, как минимум, бессмысленно. Это просто вещь, причем уже ничья. Однако, по умолчанию, традиционно считается, что она «принадлежит» родным покойницы (или покойника), но и ими должна держаться в неприкосновенности, ибо уже не является ничьей собственностью: она лишилась своего законного владельца (в современном свободном обществе единственного). Такое тело вышло из обычного (нормального) обращения живых тел. Вести себя с ним как с живым телом, по меньшей мере, ненормально, странно, если не преступно. Так, во всяком случае, полагают обыватели и их патрон: закон. Но здесь действует не только человеческий закон. Есть неписанный закон жизни: не следует принимать мертвое за живое. Ты живой – живи с живыми и оставь в покое мертвых, не тревожь их: в противном случае тебе же будет хуже, - ты к ним присоединишься. Но не так думают некрофилы.
       Однако вернемся к младшему другу. Если старший друг был «тертым калачом», то младший друг был «крепким орешком», «не по зубам» тертому калачу. Крепкий орешек прекрасно знал и тонко чувствовал, что переспорить тертого калача нельзя. Да и зачем спорить? Ради спора? Глупо. Но он умел доводить не тертого калача, а его рассуждения до абсурда. Этим полемическим и одновременно спекулятивным приемом негативной диалектики пользовался сам Будда, например, в беседе с брахманами о природе их божества – Брахмы. Если Брахму отождествить с именем субъекта пустого класса, то все что ни скажет о Нем рассуждающий в силу Его всеобщей природы и согласно правилу формальной импликации будет логически необходимым. Выходило, что из признания Брахмы Богом следовало все, что угодно. Другими словами, так он сводил теологические рассуждения к бессмыслице. Ведь Будда говорил, что не нужно об этом говорить, потому что осмысленно об этом нельзя сказать, но можно осмысленно молчать.
       Для чего SN делал это? Тертый калач в беседе с MN, которого функционально можно назвать в подражание двум другим друзьям «переводчиком стрелок» (кстати, он когда-то работал часовым мастером), просто это констатировал. MN задумался и попробовал ответить на этот вопрос. Вопрос, в самом деле, был серьезным. Переводчик стрелок имел собственный интерес в ответе. Дело в том, что крепкий орешек однажды высказался, что у переводчика стрелок неумеренно развито ментальное тело. Между тем в человеке все должно быть гармонично развито мистически, сообразно весу каждого тела на своем месте. Это значило, что ментальное тело (орган рассуждения или дискурсивный организм) не следует развивать больше буддхического тела (органа интуиции как света знания) и тем более атмического тела (органа телепатии).
        К тому же, по мнению SN, ментал MN был развит в ущерб его астральному телу (органу тонких вибраций или душевных движений). Переводчик стрелок в душе согласился с мнением крепкого орешка, но заметил, что ментал есть истина астрала и основание пробуждения сознания заключается в форме самосознания как интеллектуальной интуиции – этой расширенной или синтетической формы чувственной интуиции-астрала. Буддхическое тело – это идея как идеальное тело. Но есть еще и разум. Это атмическое тело как сам принцип Я или инвариант индивидуальных вариаций. Но разум не может быть без рассудка. Во всяком случае, для человека. И как раз рассудок, а не разум характеризует человека, ибо, когда человек говорит «разум», он имеет в виду рассудок. Выходило, что цель, которую ставил перед собой твердый орешек, когда доводил до абсурда дискурс тертого калача, была указанием (или денотацией) на нечто потустороннее.   
       Уже в беседах с младшим другом средний друг не раз поднимал эту тему. Тогда и всплывал в сознании не указанный заключительный телесный элемент в виде дхармического тела. Контакт с ним затруднителен, ибо оно не является телом опосредствования. С ним возможен только прямой, непосредственный, экзистенциальный контакт без сообщения. Это своеобразное общение крепкий орешек назвал «общением с ИНЫМ». Экзистенциальная Атма общается с трансцендентной Брахмой. Хорошо, пускай так, есть такое общение. Но что оно означает? Мало сказать, что есть Иное. Как можно установить с Ним контакт? Иное - иное всему, включая того, кто задается этим вопросом? Оно иное Самому Себе?
       Можно согласиться с тем, что уровень идей, пусть даже они не просто формы мыслей, но еще и существа, ангелы, не последний уровень. Есть еще уровень чистого духа или Духа вообще. Дух – это Иное. Да, если Дух есть не просто Творец, который является Сущим или в сравнении с другими сущими Сверхсущим, ибо никем не произведен как сущие, произведенные им, но Сущность, то есть, Дух в чистом виде без отношения к иному (миру) Себе. Что есть иное Духу? Он сам. Тогда Он не Един. Почему? Он Един по сути как Сущность, но Он есть не в единственном числе. То, что Он есть не в единственным числе, означает, что есть Иное. Таким Иным для Него является хотя бы то, что Он не только является Единым, но то что Он есть. Есть есть Его Бытие. Он есть Бытие, Единое и Сущность в отношении Самого Себя. Как Единое Он есть Гармония или Любовь, Дух собственно. Как Бытие он есть Сущий. Как Сущность он есть то, Что есть. Так Что есть Дух? Он есть и есть Сущий или Бытие (в Нем бытие и бытийствующее, существующее едино). Он Един как Любовь или Дух вездесущий и вечный. И Он есть Сущность или Иное всему, в том числе Всему Себе как Сущему и Духу. Иное Сущему как Ничто. Иное Духу как Меон или Первоматерия, в общем, как Хаос Космосу, точнее, Логосу. В этом смысле Иное есть то, что индусы называют Брахмой, а тайцы – Тао (Дао).
       Кстати, SN вращался не только в кругу своих философских друзей, но и в более интимном кругу посвященных в тайны учения (йоги) Огня. Но там, по-видимому, он контактировал, не поднимаясь выше астрала, ибо в том кругу на месте (в нашем городке) не было лиц, достигших уровня интеллектуальной и мистической интуиции, если не считать телепатией обычную человеческую любовь, которая свойственна и посвященным. И все же он отдыхал там душой, тешил свой астрал, тогда как с философскими друзьями обострял свой ментал.               


                Обыкновенный день в контексте логического схематизма
       Скажу сразу: в беседах наших друзей были задействованы все уровни телесно-душевно-духовной организации: от самого нижнего (вещественного) до самого верхнего (дхармического). К сожалению, они не все их осознавали. Зато их наблюдал свидетель. Правда, порой друзья улавливали «токи» этих уровней, но путались в них в связи с недостаточной уровневой развитостью и их различенностью. Разумеется, самым употребимым был уровень ментала (и отчасти идеала), на котором они надолго зависали.
       Однажды MN зашел к ON с тем, чтобы разобрать ситуацию с текстом, который недопонял. Потом подтянулся SN. Нужно было, как минимум, прочитать текст, чтобы его понять. Но текст они так и не дочитали. Почему? Вряд ли, потому что не обладали выдержкой. Выдержка у них была. Не дочитали, вероятно, потому что текст был рыхлый, вяло написан, сам не мог собрать на себе внимание читателя. Требовалось усилие читателя. Как усилить внимание? Его нужно организовать? Как? Логикой, несомненно. За это взялся ON.
       Он стал разъяснять в общих чертах свою логическую методу, показывая на схеме как работает его машина ума. Ее работа структурируется периодом или циклом развития сущего в форме стадиальной триады спекулятивных понятий: тезис (=) – антитезис (;) – синтез (;). На стадии антитезиса появляется триада уже эпицикла (круга в круге со смещением) диалектических категорий многого: различие (^) - противоположность (v) – противоречие (;). Так вот, и на последней стадии антитезиса – позиции противоречия - развертывается свернутая пентада (пятерка) понятий как расширенная редакция циклической триады: тождество тезиса (=) – различие антитезиса (^) – противоположность антитезиса (v) – противоречие антитезиса (;) – синтез (; или <;>). Первая тройка показывает единство развития и его источник в качестве соперничества противоположно направленных сил. Вторая тройка демонстрирует механизм развития в действительности. Для чего нужна последняя, третья тройка в виде пятерки? Для того, чтобы показать, как происходит пере-х(в)од через операцию двойного отрицания на новый уровень развития. Условно в схеме ON наглядно раскрывается действие трех законов материалистической диалектики.
       В схеме используются графические знаки (графемы), которые получат в концептуальной схеме диалектического движения/возрастания категорий уже MN свое объяснение. Поэтому имеет смысл обратиться к этой схеме для сравнения с первой схемой ON.
       Единой для них выступает элементарная структура триадической последовательности диалектического восхождения в процессе развития сущего в истории от простого к сложному, от низшего к высшему и от абстрактного к конкретному при условии единства логического и исторического: тезис-антитезис-синтез. Различие между ними появляется еще до установления подобия, - перед тезой вводится гипо-теза, ибо необходимо показать, каким образом формируется/становится тождество. Гипотеза (x) есть состояние в развитии, которое является по своему характеру амбивалентным (двойственным, двусмысленным): в нем сложено все то, что разложится в ходе развития. Это состояние ;; ;; (меон) одновременно характеризуется сдвоенностью двух логических операций конъюнкции (^) или соединения-перебора/перечисления (и) и дизъюнкции (v) или разъединения/выбора (или) в обратном порядке: вместе друг с другом в графическом виде они составляют “x” как неопределенное состояние.
       В трехтактовой схеме развития такт тезы определяет позицию тождества единого или положенного утверждения, такт антитезы – позицию отрицания утверждения, такт синтезы – позицию подтверждения утверждения через отрицание противного/отрицания.
       Вторая тройка категорий (различие-противоположность-противоречие), которая фигурирует в схеме ON, не работает в схеме MN отдельно от третей тройки, в которую она встроена, превращая тройку (триаду) в пятерку (пентаду). Зачем умножений сущностей без необходимости? Это бессмысленно.
       Пентада категорий в схеме MN пошагово осмысливается в логическом и графемном виде. Из хаотического состояния гипотезы образуется космический порядок с логическим единством того же самого. Сам порядок и есть одно и то же или тождество. Но как это выходит? Просто, элементарно: неопределенность определяется как неопределенность. То есть, в недрах хаоса зреет космос. Он появляется из хаоса как явление хаоса. Само явление уже есть некоторая определенность, а уже не чистая неопределенность. Это та неопределенность, которая беременна космосом. В ней уже есть некоторая последовательность, конкретнее, порядок неопределенности. Это не абстрактная неопределенность, а вполне определенная, без наложения противоположно направленных сил соединения и разъединения, разрывающих изнутри хаос. Реакцией на разрыв и является амбивалентность как уже раздвоение, но в рамках неопределенности. Раздвоенность, колебание между двух позиций не дает возможности определиться, воспроизвестись в собственном, уже определенном виде.
       В чистом хаосе как меоне сосуществуют одновременно множество порядков, которые не дают возможности друг другу определиться, воспроизвести себя на следующем шаге. Поэтому, возникая, они тут же «гасят» друг друга, ибо на их сочетаемость или соединение сразу накладывается их избирательность из разделения и исключения всего иного. В определившемся же хаосе амбивалентности точка пересечения конъюнкции и дизъюнкции дублируется и появляется логическая складка в виде пунктирной линии шва соединения и разъединения. Эта пунктирная линия превращается в сплошную линию при переходе со ступени гипотезы на ступень уже тождества: неравенство или двойственность (амбивалентность) превращается или трансформируется в равенство (валентность).
       Как это происходит? Кривые графемы соединения и разъединения распрямляются и образуются две параллельные черты-линии тождества тезы: последовательность или конъюнкция приращения точки своими подобиями символизируется прямой линией, а разделение или дизъюнкция символизируется удвоением (уже не раздвоением) прямоты в виде параллели равенства. Но в тезе важно не сочетание (конъюнкция) пересчета и не отнимание или отчисление (дизъюнкция) расчета, а само то, что сочетается в позитиве и отнимает/очищает в негативе. Это единое, одно и то же и вместе с тем, что есть. Что есть? То, что одно и то же. Тождество чревато множеством. Единое и есть (бытие) уже не единица, а двойка.
       Таким образом, возможен переход к следующему такту диалектического движения по кругу (циклу) от утверждения через отрицание к повторному или новому утверждению, которое устанавливается двойным отрицанием или отрицанием самого отрицания без отрицания отрицаемого утверждения. Этот такт есть такт уже антитезы. Так как антитеза символизирует само опосредствование в отличие от непосредственности определенности или тезы, то она сама по очереди или последовательности делится на триаду свойственных ей понятий: различия, противоположности и противоречия. В различие уже нет одинаковости того же самого, но есть перечисление различного в соединении. Это уже не теза, но и не антитеза, а а-теза как то, что не есть то же самое, но не прямо ему противоположное, а нечто другое, еще с ним связанное как многое с одним как связью много. Такая позиция ведет к апории, преодоление которой как затруднения в ходе наводит на новые витки движения, не заводящие в тупик.
       Различение в пределе оборачивается противопоставлением крайностей в виде противоположно направленных сил, например, начала и конца. Естественно, начало и конец как противоположности полярно расположены друг против друга. Между ними разложен весь диапазон позиций различия. Сжатие этих позиций между краями нагнетает напряжение, которому они сопротивляются в своем реактивном стремлении занять свое место. В результате образуется противоречие между противоположно направленными силами. Если использовать силу противоречия, можно сдвинуться с мертвой точки напряжения. Важно, чтобы это использование было позитивным, иначе можно заработать негатив в виде антагонизма, грозящего аннигиляцией всей структуры диалектической триады.
       Сила противоречия появляется на пике дизъюнкции противоположности как исключения одной из альтернатив и выбора стороны предпочтения. Что последует из выбора/дилеммы альтернатив? Противоречие того, что не следует (отрицательная импликация). В связи с тем, что не следует, само отрицание отрицается, то есть вводится процедура двойного отрицания как рефлексии над парадоксом позиции пара-тезиса как бесконечного кружения между крайностями (крайними мнениями/тезами) или антиномии.
       Так стрела пара-тезы в направлении повернутой дизъюнкции в сторону конъюнкции, то есть, перехода от выбора к последствиям выбора, их пересчета посредством двойного отрицания или «снятия» отрицания с отрицаемого, поднимает ситуацию на новый уровень развития сущего – заключительный такт диалектического движения или синтез как новое равенство или тождество с отрицанием, графически представленное знаком или логическим функтивом эквиваленции или строгого/сугубого равенства в виде трех параллельных черт-прямых или одной черты стрелы с двумя противоположно направленными знаками конъюнкции, символизирующими круг в развитии. Синтез – это не простое формальное равенство начала процесса, но сложное содержательное равенство конца как результата вместе с процессом отрицания начала.
       Так была разработана схема диалектического развития MN. Она была содержательнее и понятнее схемы ON, которая отличалась формальной сложностью построения: удвоения триады и усложнения ее в отдельно взятой пентаде. К тому же в пентаде в связи с тем, что триада развертывается в ней на стадии отрицания, все значения понятий следует принимать в негативном (отрицательном) смысле, то есть, со знаком “-”, что в содержании оборачивалось путаницей в понимании смысла умопостигаемого.
       Однако вернемся к содержанию беседы о трудно понятном тексте. Это был текст, в котором речь шла о первородном грехе. Как всегда, в беседах наших трех друзей этот текст, как все прочие, служил поводом для их собственных размышлений вслух. Постараюсь пересказать беседу. Заранее прошу, надеюсь, у снисходительного читателя, извинения за вольность передачи, - всему виной время, которое многое стирает из памяти, так что приходится порой затыкать дыры в памяти теперешними соображениями.
       - Интересно, что означает первородный грех Адама и Евы? – спросил ON.
       - Нет ничего проще, - это грех непослушания, - снисходительно ответил MN.
       - Какое еще непослушание… Непослушание чего? – продолжал спрашивать ON.
       - Как будто сам не знаешь, что принято считать в случае с мужчиной и женщиной. Они узнали себя, узнали то, кем являются. – мужчиной и женщиной. Они увидели себя, что наги и устыдились. Они были, стали готовы к соитию. То, что Ева сорвала плод с древа познания и вкусила его, соблазнив на такое же деяние Адама, открыло им тайну их предназначения. Предупреждение Бога о том, чтобы Адам, а значит и Ева, не рвали плодов с древа познания, но питались только с древа жизни, ограничивало их существование одним раем, держало их в черте рая. Вкушение плода познания добра и зла нарушило принцип единства жизни и познания, противопоставило жизни познание, так как такое познание касается уже не сущего, а должного.
       Таким образом, люди в лице Адама и Евы узнали, что есть различие между тем, что есть, и тем, что должно быть. Не все, что есть, должно быть. Должно быть только то, что хорошо. Но есть не только то, что хорошо, но и то, что плохо. Тем самым они узнали плохое. Это плохое является Еве в виде змея как противника, соблазняющего ее сделать противное Богу, - нарушить заповедь Бога не рвать плоды с древа познания добра и зла и узнать, что не все хорошо. Ева предложила плод познания добра и зла Адаму, как дьявол предложил то же самое ей. Это зло. Зло ведет к большему злу, ибо, когда Бог узнал о нарушении заповеди, Адам и Ева, стали винить в нарушении заповеди не себя, а другого, - Адам Еву, а Ева змея. Змей в этом случае есть символ не только дьявола, но и самого знания, отвлеченного от жизни, в которой сущее и должное даны в нераздельном виде.  В знании добра и зла сущее не есть должное, а должное не есть сущее.
       - Не послушались Адам и Ева как дети, не ведающие, что ждет их за ослушание. Карма у них такая, - констатировал SN.
       - Бог знал и поэтому предупредил Адама, но не сказал, что если он нарушит заповедь, то станет смертным. Почему? Ведь Адам не знал, не жил умом, а просто жил. Он не мог заранее догадаться о последствиях своего греха, - задался вопросом MN.
       - Значит, Бог не сберег человека. Он даже подтолкнул его совершить грех, указав на то, что именно нельзя делать. Скажи человеку, что не надо делать, и он будет думать только об этом, пока не сделает и не пожалеет об этом. Такого не могло быть, пока Адам был един с Богом. Но как только появилась Ева, между ней и Адамом установились отношения, которые разделили Адама с богом в телесном виде. Различие привело, в конце концов, к противопоставлению человека и Бога. Это ладно. Но меня беспокоит не первородный грех, а творение Адама. Из чего он был сотворен? Я читал Библию, - в ней говорится, что Бог сотворил человека из праха. Прах – это ничто или что-то еще? И еще один вопрос: Что ждет людей, начиная с Адама после смерти?
       - Тот, кто верит в то, что есть жизнь после смерти, будет жить, кто не верит, не будет жить, - просто ответил SN.
       - Ты хочешь сказать, что с ними будет то, во что они верят? – усомнился MN.
       - Лучше верить в то, что светлые люди станут светом, а темные люди тьмой. Так? Нас ждет тьма, если мы думаем, что навсегда умрем, или свет, если мы верим в то, что не умрем.
       - Это, конечно, хорошо. Но разговор шел не об этом. К этому мы еще вернемся, но позже. Давайте сначала разберем не смерть, а жизнь, ее возникновение, рождение человека, Адама. Что означает, что он рожден из праха? Это ничто? Бог сотворил человека из ничто?
       - Бог сотворил человека из праха. Прах в обычном понимании является самым ничтожным материалом, то есть, таким материалом, меньше или хуже которого в смысле наличного существования ничто не может быть. Для праха характерно бесконечное стремление к ничтожному состоянию. Зачем Бог сотворил человека из праха? По смыслу религиозного вероучения Он сделал это для того, чтобы показать свое всемогущество, которое проявляется в том, чтобы из ничто сделать самое лучшее из всего налично существующего. Однако философский смысл такого творения заключается в другом, - нельзя сделать лучше то, что отличается по природе от Бога, а человек отличается от Бога, нежели из самого ничтожного материала, чтобы в нем было меньше всего остального, например, материального, и больше всего Божественного. Но Божественное присутствует в человеке не в виде материи, а в виде идеи, цели, к которой следует стремиться, чтобы стать совершеннее. Эта цель – Сам Бог. - Вот так ответил MN.
       - А, ты что думаешь по этой проблеме? – спросил ON SM.
       - По-моему, Бог сотворил человека из первоматерии. В первоматерии все виды материального находятся в равновесном состоянии и упакованы друг в друге, как матрешки. Поэтому возникает такое мнение, что Адам создан из ничто как ни из чего того, что есть в распакованном виде грубой материи вещества или эфирной энергии жизни, или астральной материи желаний, или ментальной материи мыслей, или лучистой материи знания, или бесформенной материи атмы, или, наконец, нирванической материи дхармы. Последние виды материи принципиально не могут быть представлены в своем виде в наличной, вещественной реальности.
       - Интересно, но я думаю иначе. Миф о творении человека из ничто предполагает то, что Бог есть все как одно в отвлечении от всего. Поэтому кажется, что Бог сотворил его из ничто. Чтобы сотворить человека отдельным актом, следует сделать это в чистом виде в идее. Что может быть дальше всего от материи, чем идея?! Вместе с тем Бог творил человека уже после того, как все сотворил, кроме человека, и там, где уже было материальное. Это «там» мы и называем этим миром. Разумеется, все это не могло не примешаться к человеку как грязь, прах, примесь к чистому элементу разума. Но у меня в связи с таким толкованием сотворения человека не может не возникнуть новый вопрос – вопрос о природе ангелов. Они из чего состоят, из какой материи?
       - В общем, у нас много общего в понимании природы человека и причинах его появления на свет, - заметил MN, - что до второго вопроса, то ответ на него очевиден, - ангелы состоят из ноуменальной материи как идеальные существа. Они как силы Бога являются его замыслами, существующими до творения, значит уже во времени, но во времени чистом, свободном от воплощения в другом, чем Бог, субстрате, в материи иной, чем материя Бога. Согласно церковной традиции ангелы состоят из чистого света. Это светоносные существа. Если говорить конкретнее, то, например, херувимы сияют светом любви, а серафимы пламенеют светом знания.
       - Итак, - подвел ON к заключению тему обсуждения, - вначале бог сотворил время как то, в чем можно «варить» все. В его «котелке» заварились идеи творения в виде ангелов. Это тезис. Затем из идей выросли вещи. Это антитезис. А уже из идей и вещей образовался человек. Это синтез. Как именно он образовался? Адам сформировался из идеи в материи. В своей природе он разделен на тело и душу. Но целиком их удерживает в своем лице. Эти составные части его целого существа противоположны. Их связь друг с другом противоречива. Вместе с тем, он един с самим собой и с подобными себе существами, составляя с ними один человеческий род. Но все люди, являясь индивидуумами, отличаются друг от друга.
       Между ними идет даже борьба, если они относятся к противоположным социальным классам. Эта борьба есть борьба за то, кто из них окажется победителем в классовой борьбе, станет более прогрессивным классом, выступая могильщиком прежнего классового устройства, в котором господствовал его классовый враг. Так, отрицая самих себя как господ, прогрессивные люди устанавливают уже не диктатуру, нужную для победы и удержания власти общества, но ассоциацию свободных деятелей, занятых не борьбой друг с другом за средства существования, но творческим или всеобщим духовным трудом во благо всем членам общества. Примерно так обстоит дело с диалектикой развития человека.
       Казалось бы, все было сказано, но логическая схема старшего друга не дала желаемого эффекта. Было свежее впечатление от настоящего открытия, важного в «избитой теме» сотворения человека и его первородного греха, но оно оказалось смазанным «машинным маслом» укладки в прокрустово ложе навязчивой логики. Для ON эта логика исчисления членов (предикатов) рассуждения, имевшая вид суммы: 3+3+5, была необходима как приводной ремень «динамо-машины» его мысли. Правда, она «динамила» самого ON, а для MN и SN была камнем преткновения. У MN была своя логика, а SN она мешала пониманию, ибо он руководствовался не логикой, а «телепатией». Однако телепатия понималась не в обычном смысле понимания без рассуждений в виде интуиции и тем более автомат-письма, а в смысле открытой системы обмена мнений без заданной директивы мысли.
 

                Беседа о народах
       Что послужило причиной выбора для демонстрации состояния умов наших друзей вот этой беседы, поставленной в заголовок? «Повернутость» или зацикленность старшего друга на теме национальных отношений. Остальные члены философского круга были в теме, но она не имела для них основополагающего значения.
       ON полагал, что Эдем располагался на Ближнем Востоке. Там появились Адам и Ева. Первые люди были неопределенного, амбивалентного типа серого цвета. С течением времени в результате предпочтения про-женщинами светлых про-мужчин с правильными чертами лица из серой массы архаических антропоидов стала выделяться раса белых людей. И, наоборот, на другом полюсе стали скапливаться отверженные антропоиды темного цвета. И те (белые), и другие (черные) представляли генетическую угрозу серой массе, ибо светлые были более культурные, а черные более естественные, ближе к природе, чем среднестатистические серые особи. В идее и те, и другие могли дать более плодовитое потомство, что является приоритетным мотивом антропоидных самок. Установилась традиция истреблять молодняк черно-белого цвета в ходе расовой борьбы. Поэтому белые вынуждены были эмигрировать в среду наиболее благоприятную для их жизни в Европе, а черные – в Африку. Так образовались основные расы белых и черных и между ними на основе серых в результате смешения целая палитра цветных рас. В ходе расогенеза и на его основе деления рас на народы появилась этническая мифология, в которой на языке воображения была обыграна привязка каждой расы к мифическому народу. Так белые, которых потом идентифицировали как арийцев, вели свою родословную от мифического народа Севера – гиперборейцев, черные – от мифического народа Юга – лемурийцев, цветные – от мифического народа Востока – атлантов. Арийцы – это те белые, которые остановились в своем бегстве с Ближнего Востока на бескрайних равнинах Евразии в качестве прото-славян (на западе за Волгой) и прото-тюрков (на Востоке за Уралом). Затем они расселились по всей Европе и дали начало многим народам Запада, прежде всего, германцам, которые в качестве наиболее пассионарных (энергичных) ариев пошли в походы на Запад за землей. 
       В конце доисторической эпохи белые, спустившиеся с Севера на Юг, смешались с цветными Ближнего Востока. Так появились смешанные народы семиты (евреи) и хамиты (арабы). Плодом смешения же западных и восточных ариев явились татары. С ними граничили русские как этнос смешения славян и германцев. Еще западнее жили германцы, а за ними кельты.
       Представленные расология и этнология ON носили спекулятивный характер, весьма далекий от научного реализма. Выходило, что суждения этих учений были выведены из спекулятивного ума, а не собраны со страниц исторических хроник и летописей или впитаны с молоком матери из рассказов легендарных дедов и сказочных прадедов.
       Спекулятивные истории ON о легендарных народах вызывали у MN понятные возражения, ибо он придерживался иной логики выведения суждений, и подталкивали SN предложить каноническую историю человеческого рода, ибо тот придерживался историографии Великой Традиции.
       На чем основывались возражения MN? На том, что прародина человечества находится не на Ближнем Востоке, а в Восточной Африке. Хотя расогенез протекал на Ближнем Востоке. Расогенез не есть антропогенез, он включен в последний, а потому меньше его по объему. При этом необходимо выводить суждения не из догматической посылки, как это делает ON, а опираясь на данные науки, но ни в коем случае не на традиционные мифы о легендарных народах, как полагает SN.
       Почему именно ON «прикипел душой» к национальной тематике, а не MN или SN? Вероятно, потому, что он был не в ладах с национальной идентичностью. По звучанию его фамилии можно было причислить его как к полякам, так и к евреям. Возможность такой причастности, как к тем, так и к другим мучила его, ибо он предпочитал выбор себя поляком, но всячески хотел обойти свою возможную принадлежность к евреям. О чем это говорит? О том, что он, будучи социальным изгоем, не желал демонстрации изгойства.  Это изгойство началось еще в раннем детстве в его семье, а затем продолжилось в обществе. Наверное, он был нежеланным дитем, ибо являлся средним ребенком, - не первенцем, который становится хозяином после смерти родителей, но и не младшим любимцем, остающимся с родителями и автоматически после их смерти переходящим во владение нового хозяина в качестве «любимой игрушки». Поэтому, ON жил вдали от семьи и держал с ними связь по номиналу. Он не мог быть хозяином. Но и участь покорного слуги его то же тяготила. Он желал быть в стороне от человеческих отношений.
       Если он действительно еврей, то не гой. Но в глазах не евреев он тогда изгой. Кто же изгой? С точки зрения евреев не еврей. С точки зрения не евреев еврей. Кстати, евреи потому такие, что они так себя ведут, противопоставляя себя в качестве настоящих избранных всем как не настоящим, не избранным. И действительно их выбрали все как не настоящих, не избранных. Так что было в начале? То, что их выбрали или то, что они сами себя выбрали? Какая разница? Важно то, что из этого получилось, к каким последствиям это привело. Не скажи. Скорее всего, их выбрали. Но этот выбор оказался не в пользу евреев. Поэтому они подменили выборщиков, равных себе, неравным, превосходящим их Богом, чтобы не было так обидно, можно сослаться на судьбу: все суета. В любом случае это беспокоило ON. Беспокойство выражалось в расовой сортировке людей, в которой он не мог не упражняться. Из-за этого близкие иногда обзывали его расистом и даже фашистом. Конечно, никаким фашистом он не был. И все же почему-то любил смотреть фильмы про фашистов и их зверства над своими жертвами. В этом смысле у него был комплекс жертвы и ее палача. Нередко жертва сама становится палачом. Часто, когда ON видел физических уродов, он говорил, что они ненавидят не своих мучителей, а сочувствующих им как уродам.       

                Философские кунштюки
       Наш старший друг имел склонность к философским кунштюкам. В среде буддистов кунштюк зовется «упаей», то есть, уловкой или ловким приемом захвата сознания. Эта философская ловкость проявлялась у ON в умении завязывать противоположные понятия в тугой узел на шее своего собеседника и душить его, точнее, его сознание диалектическими перевертышами. Кунштюком было сочетание несочетаемого, сведение не-сведенного, свод разведенного, развод сведенного. Кунштюк – это инструмент метафоризации. Благодаря ему не-понятное становится понятным, не-знаемое – знаемым.
       Вот таким кунштюком была, например, пара понятий: трансцендентное и имманентное, когда она вязалась таким образом, - трансцендентная имманентность и имманентная трансцендентность. В чем смысл такой завязки или складки? Трансцендентная имманентность – это потусторонняя посюсторонность, то есть, то, что делает здесь тем, что является там. Это вывернутая наружу внутренность. Это alter ego или Я не в себе, а вне себя. Наоборот, имманентная трансцендентность – это посюсторонняя потусторонность, свернутая вовнутрь внешность или шиворот навыворот. Это то, что является не явлением сути, но сутью самого явления. То есть, не явление сущности, но сущность явления. Причем сущность явления в явлении явления, а не в явлении сущности. Это не-Я в себе. И то, и другое не есть для себя, но есть вне себя или в себе, но не сам/само. Здесь «сам» - сущий, «само» – сущность, «в себе» – простое бытие, «вне себя» (в ином) – сложное бытие не-бытия, «для себя» – бытие как экзистенция (в себе вне себя), «в себе и для себя» - всеобщее. 

                Философские связи на стороне
       Наши друзья и на стороне имели философских друзей. Такой стороной по большей части стала столичная интеллектуальная тройка в составе Ученого, Гуру и Поэта. Первым из наших друзей вошел в контакт с этой столичной троицей ON. Он стал учеником Ученого, вернее, его консультантом стал Ученый. С Гуру он вел себя как учитель, а с Поэтом как поэт. В свою очередь MN относился к Ученому как друг, к Гуру как товарищ по несчастью, к Поэту как собрат по перу, но хотел бы относиться как товарищ по уму. А SM воспринимал Ученого как мыслителя, Гуру как не своего учителя, а Поэта как своего по уму, но не по сердцу. Для сердца у него уже были друзья по «духу огненному», - последователи четы и подотчетных Рерихов. Таких «сердечников» в любом месте можно найти или вырастить в своем сердце.
       ON вслух удивлялся, почему Ученый занят наукой, то есть, изучает чужую философию, например, Карла Маркса или его интерпретатора Генриха Батищева, а не занимается своей философией. Когда Учитель пробовал объяснить ON как своему ученику, что его ученое занятие и есть философия, он не верил ему, ибо иначе понимал философию. Нашему старшему другу было невдомек не то, что Ученый еще как учен, - это он воочию наблюдал, - а то, что тот не строит систему из понятий, но лишь пользуется чужой системой, точнее, системой своего учителя. Вот, например, Батищев был не только интерпретатором учения Маркса, но еще и таким философом, который строил свою систему и еще был учителем своей школы философии. То есть, у него было свое учение, свои понятия. Никак не мог, или не хотел ON понять, что у Ученого свой путь в философии и это не путь ON. Ученый не строит систему, он систематически использует понятия, причем не важно, свои или чужие, не для поиска истины, а для установления оной. Если это способствует такой установке, то он вырабатывает понятия. Он не работает с понятиями для понятий.
       MN пытался объяснить ON, что понятия необходимы для понимания смысла, а не для поиска понятия понятий и даже не для установления истины, так как смысл более важная цель, чем понятие или истина, ибо смысл имеет и ложь и непонятное, которое можно все же понять. SN полагал, что непонятное можно понять непонятным, то есть, не понятием, но сердцем. Что значит, понимать сердцем? MN возражал: непонятное тогда становится понятным, когда является понятием. Если уж говорить о том, чем мы понимаем, а не при помощи чего мы понимаем, то лучше иметь в виду не сердце, а ум. SN был не согласен. По его мнению, пусть даже он не правильно выразился, – следовало говорить тогда не о сердце, а об интуиции как сердечном умении понимать непонятное, - понимается только живое, а понятие не есть живое, оно только средство познания как описания, определения и объяснения не живого или живого как не живого. Живое понимается интуицией сердца, а не понятием ума. Тем более, если это живое есть животворящий дух, «дух огненный». MN спорил с SN: сердцем мы чувствуем, а не понимаем. Интуиция есть средство не понимания, но переживания. Понимаем мы умом. Объясняем мы не умом, то есть, разумом, а рассудком. Средством объяснения является не понятие, но термин науки. Средством же выражения чувства и интуитивного переживания является образ, художественное слово.
       В общем, наши друзья расходились относительно не столько понятного, сколько непонятного. Старший друг рекомендовал своим друзьям, как в провинции, так и в столице, строить систему понятий, благодаря которой даже непонятное станет понятным. MN уточнял: станет понятным не благодаря системе, а самому понятию.
       - Зачем ты это говоришь? Это и так подразумевается. Само понятие тогда понятие, когда является системой понятий. Ясно? Это очевидно.
       - Система не терминов, но понятий. Здесь понятие подлежащее, существительное, а не система. Система существенна, но не существительна.
       - Все это никому ненужный схоластический спор ученика философа, но еще не самого философа, - отрезал ON. Он как рожденный под знаком скорпиона любил жалить спорящих с ним.
       Старший друг не мог отказать себе в удовольствии в отречении от его любимой философии, которую полностью отождествлял со своей персоной, и выгонял из нее с позором, с клеймом «ты не философ» тех, кто не был им самим или, по крайней мере, не был с ним… согласен. Почему? Видимо потому, что философия в его собственном толковании была последним прибежищем, той святостью, которая непогрешима и поэтому спасительна. С этой сверхценной идеей (Id;e fixe) философии была связана мечта ON об органе спасения, о котором пойдет речь в следующей главе.

                Менталоид философа
       Признаюсь, есть не только профессиональные успехи, но и профессиональные заболевания. Так вот профессиональным заболеванием философа является болезнь ума как его рабочего органа. Эта болезнь заключается в том, что он использует не ум для жизни тела, а тело, мозг для жизни ума. Не то, чтобы философ сумасшедший, - я бы так не сказал, но подумал, глядя на нашего старшего товарища. Во всяком случае, он был сам себе на уме. И со стороны, например, обывателя не мог не показаться непонятным. Между тем все непонятное нас пугает и оценивается как опасное, непредсказуемое, вредное, странное, ненормальное, одним словом, дурное. Понятное дело, философ не псих, не идиот, хотя, как сказать. Если это слово, идиот, употреблять в исходном греческом, то есть, философском, а не в медицинском смысле, то, да, философ идиот, как такой человек, о физическом существовании которого следует заботиться людям, так как он сам не позаботится, ибо думает только о душе, вернее, его душа занята только разговором с самой собой. Философ находится на иждивении города, общины или семьи, потому что является «ходячим умом», занятым не поиском хлеба насущного, но поиском единой токмо истины или смысла жизни. Согласитесь, проницательный читатель, как точно называл вас Николай Гаврилович, это, мягко говоря, ненормальное занятие.   
       Болезнь ума нашего старшего друга проявлялась в его стремлении сконструировать менталоид, вроде гиперболоида инженера Гарина. Этот фантастический роман Алексея Толстого еще в детстве врезался так плотно в голову (можно сказать, как жало в «серую плоть») нашему умному другу, что преследовал его до самой смерти. Наш ученый друг полагал, что можно изобрести в виртуальном пространстве ума такой аппарат, который будет облучать сознание «управляющих» добрыми мыслями и внедряться в их сознание так, что они сами, того не замечая, будут творить добро.
       Как человек умный он прекрасно понимал, что люди в «коридорах управления», если думают, в чем он сильно сомневался, то думают, что думают правильно и на основании этого принимают правильные решения. На самом деле, управлять людьми никто из людей не умеет и просто не может, но сделать вид такого управления могут те, кому делать больше нечего, точнее, они и этого не могут сделать, - только прикидываются и представляют фигуру управления. Управлять другими может только тот, кто научился управлять собой. Где вы таких видели? Например, я, нигде. Поэтому управиться с теми, кто «управляет», прямо просто невозможно (как можно управиться с теми, кто не управляем?), но исподволь, хитростью, которая им знакома, в отличие от ума, можно, ибо управиться может тот, кто управляет, но не всякий, кто может управиться, управляет. Только делать это надо строго в их полном неведении так, чтобы хитрость ума (сложенная, сложная хитрость) мыслителя стала сущностью простой или непосредственной (первопорядковой, ординарной) хитрости (в народе она называется грубым словом, которому не место в словаре умного человека) тех, кто всегда начинает, но никогда не заканчивает, и потому не несет ответственности. Только в этом случае такая хитрость «управленцев» станет превращенной формой хитрости ума мыслителя. В противном случае это будет такая, с позволения, «работа», которая осуществляется через одно место, известное всем пользователям туалета.
       Преобразователем или трансформатором энергии простой хитрости (как умения делать, точнее, представлять и выдавать свой частный корыстный интерес за всеобщий) в энергию благого ума, по мнению ON, должен стать его менталоид. Что это такое? Это органон очеловечивания, орудие мысли человечества как система понятий, приводящая человеческий ум в состояние сборки и настраивающая его на добродетель. Разумеется, обыкновенной, здравой частью своего ума, ON понимал всю утопичность своего проекта, но мирился с ним, так как он помогал ему самому упорядочивать свои живые состояния в порядок, от чего эти состояния приобретали человеческий вид.
       Таким образом, становится понятной подземная часть философского айсберга как истина надводной части под именем «философская система», которая имеет свое alter ego в живописном виде философской мифологии или утопического места менталоида.
       Чтобы адекватно понимать своего старшего друга, младший друг переводил менталоид на «телепатический язык» (или язык сердца), на котором этот «странный аттрактор» ума становился менталом, то есть, таким эгрегором, который заряжен «умной энергией». Однако, как и MN, он понимал, что менталоид играет чисто инструментальную роль интеллектуального массажера самого мыслителя, и не более. Ни о каком воздействии на управление без «царя в голове» или обывателей, ничего не видящих дальше своего носа, над коим висит «морковка» управления, видом которой как народовластием она кормит их, и речи быть не могло, а если и могло, то только в негативной для самого мыслителя фигуре преследования и наказания.
       Стать лучше может разумное существо, но никак не человек, который пробует разум не в качестве того, чем можно питаться, а значит жить, но в качестве того, посредством чего можно накормить свое животное нутро. Поэтому затея менталоида изначально обречена на неудачу, даже если она, в принципе, может быть реализована, что неочевидно для человека.

                Из бесед на ходу
       Однажды в свободное время окна в занятиях со студентами старший и средний друг отправились на природу, чтобы никто не мешал их беседе на рабочем месте. Стояла «золотая осень» и дул холодный ветер, что типично для наших мест. Поэтому друзья укрылись от непогоды в подъезде, где ON стал читать MN свой курс лекций по философии, записанный на обрывках студенческих рефератов с обратной (тыльной и потому чистой) стороны. На слуху было трудно «въезжать» в смысловой строй текста, но средний друг старался из всех сил вникнуть, нет, не в отдельно взятый смысл каждой философской фразы старшего друга, но хотя бы в общий смысл записанного рассуждения незадачливого автора.
       К сожалению, ON был рожден оратором, а не писателем. Сыпал анекдотами, как из рога изобилия, но конкретно к месту, а не бессистемно абстрактно, и любил приводить в нужное время и в нужном месте слова из песен Высоцкого, так что, даже не зная песен когда-то модного барда, можно было выучить их наизусть.  Слава ненадолго пережила ославленного. Уже в XXI веке его помнят только пенсионеры и лица пред-пенсионного возраста. Единственное, что у нашего старшего друга получалось на письме, - это философские стихи, концептуальные схемы, да рисунки, сикось-накось иллюстрирующие запутанные схемы и трудные места в написании. В манере письма ON явно чувствовалось влияние гегелевского способа изложения идей. Но в русском исполнении, к тому же сдобренном изрядным числом англицизмов , гегелевский язык звучал, мягко говоря, странно, главное, непонятно не только для студента, непосвященного в тайны философского мастерства, но и для человека, не на шутку с ним знакомого. Коротко говоря, это был язык чисто внутреннего, утробного употребления. 
       Повторюсь: основная трудность в понимании написанного им заключалась в том, что он не умел складно писать по-русски. У него обязательно выходило так, как если бы это записал немец, только что выучивший русский язык. Мало того, такой немец, который перед тем, как выучить русский язык, прочитал всего Гегеля. То, что ON относительно хорошо знал Гегеля, во всяком случае, читал его на русском языке, никак не сказывалось на ясности того, что он написал. Создавалось обратное впечатление того, что ON читал Гегеля на немецком языке для того, чтобы научиться философствовать. Да, действительно, он к месту употреблял специфические категории Гегеля. Но это было больше чем просто употребление слов. Он думал в этих понятиях, но говорил на русском языке, к тому же перекроенному англицизмами. Чтобы понять, что собственно написал ON, читателю нужно было знать не только русский и английский языки, но еще и быть гегельянцем, чтобы внятно судить обо всем в понятиях Гегеля. Слава Богу, я читал и перечитывал Гегеля, поэтому мог, коверкая свой язык, найти в самом себе созвучие всему написанному ON. 
        Когда ветер стих, мы вышли наружу, и на свежем воздухе разбор текста пошел быстрее. И вот когда ON прочитал первый параграф своего философского опуса, он признался в том, что читает этот курс своим студентам вместо учебника по философии. Мне стало плохо за студентов ON. Как они могли хоть что-то понять в герметическом тексте ON? Я спросил его, понимают ли студенты этот текст?
       - Но ты же понимаешь, хотя у тебя нет специального философского образования, - огрызнулся автор, заподозрив меня в том, что я сомневаюсь в философских достоинствах его труда.
       Действительно, это был еще тот труд, - не зря мне трудно было слушать его. Читать его было просто невозможно. ON не умел печатать и не старался научиться, как, впрочем, и работать на компьютере. Он писал от руки так, что мало кто, вообще, мог разобраться в его каракулях. И все же, несмотря на известные недостатки, которые имели отношение не столько к самой философии, сколько к ее преподнесению, текст был хорош своими идеями. Только нужно было увидеть их. Для этого необходимы не только глаза и уши, но еще и то, что находится в голове.
       - Я тебя понимаю, но аспирантура по философии нечто значит, - ответил MN, умолчав из вежливости о своем самообразовании.
       - Да ты что? Разве можно научиться думать самому, имея такие способности! Одолеть философию с такими способностями можно только под руководством настоящего философа. Где найти такого, если не на философском факультете?! Уже потом, когда тебе привили навык думать, можно развивать его в умение философствовать для того, чтобы строить философскую систему. Вот когда построишь систему понятий, тогда и узнаешь, что такое философия и знание, как думать со смыслом.
       - Вот ты со мной говоришь и полагаешь, что я не умею думать со смыслом? Зачем тогда говоришь или ты говоришь с самим собой в моем присутствии? – не буду писать, что именно стало подниматься в душе среднего друга от таких слов.
       - Ты что, обиделся? Но ты же историк. Ты много знаешь, но знаешь, философия – это особый предмет, которым занимаются особые, настоящие люди. Помнишь, что сказал Гераклит?
       - Ну?
       - Многознание уму не научает, - говорили многознающие мужи. Так что от знания умнее не станешь.
       - Но тогда зачем учиться?
       - Чтобы стать многознающим, как ты, а не таким умным, как я, - серьезно, без ложной скромности ответил ON.
       - Значит, такие, как ты, уже рождаются очень умными? – спросил MN с иронической интонацией в голосе.
       - Да, это судьба быть мыслителем. Либо он уже рождается таким, либо его делает таким жизнь. Он сам обречен думать. От него зависит принять свою судьбу или отказаться от нее – от самого себя и сделать вид, что он такой, как все.
       - Ты заговорил прямо как завзятый экзистенциалист. Но если ты прав, то получается, что человек свободен в том, что не свободен.
       - Ты все перепутал. Экзистенциалист полагает, что человек не свободен в том, что он свободен. Я же утверждаю, что человек свободен в том, что он свободен. Свобода в свободе, а не в не-свободе. Долой дурной парадокс свободы. Она не предикат, а субстанция, точнее, самосущее. Поэтому ты сам виноват в том, что такой мыслящий. Ты сам не думаешь, ибо уже понадеялся на чужое знание, вычитанное из книг. К такому печальному исходу может привести самообразование. Слишком много времени нужно потратить самоучке, чтобы научиться учиться у себя, а не по книгам. Силой жизненных обстоятельств я вынужден был думать сам. Мне повезло, потому что книги пришли потом, когда я был уже готов читать их по своей душе, а не построчно.
       А, со студентами все просто, - я дал им шанс воспользоваться моим курсом, чтобы поумнеть. Это уже дело их учиться и научиться. Не всякий человек может научиться.
       - Прислушайся к тому, что говоришь. Ты противоречишь самому себе. То у тебя выходит, что ты обречен на свободу, - как иначе понимать твои слова о том, что быть тебе мыслителем, - это твоя судьба, то ты признаешь, что человек свободен в свободе, а не в не-свободе. Есть ли свобода от судьбы, если свобода судьба? У тебя получается, что свобода от судьбы свободы есть не свобода. Между тем ты прав в том, что человек свободен в свободе. Но тогда свобода не судьба, ибо в свободе должна быть свобода от нее самой. В каком виде? В виде не свободы или в виде новой свободы как свободы уже самой свободы. Но это и есть свобода как необходимость, необходимость самой свободы. Если так понимать судьбу свободы, то сохраняется ее смысл. Что сказать: диалектика!
       - Вот так, сам того не желая, ты подтвердил мои слова. Упражняйся в диалектике, она сделает из тебя человека, мыслителя, - ON излучал великодушие и MN не мог больше обижаться на него.
       Было бы не хорошо, даже подло думать, что старший друг похвалил его только за то, что тот признал, что прав не он, а его друг. Есть подлость в том, чтобы думать о человеке хуже, чем он есть на самом деле.
       Это я услышал со слов MN. Все ли из записи этой беседы правда или MN домыслил то, что ON не говорил, но мог сказать, если бы был чуть-чуть, но в самый раз умнее в жизни, а не в своих понятиях о ней, история умалчивает.
       Умному человеку этого было бы достаточно, но не MN. Он продолжал гнуть свое, как дурак, настаивающий на своей ошибке.
       - Но как же так, ты ведь тоже самоучка!
       - Я самоучка в творчестве, в свободе, а не в образовании, необходимом для человека. Понимать надо. Учитель нужен ребенку, а не взрослому. Бывает, что ребенок становится преждевременно взрослым. Есть взрослые дети. Но есть еще детские взрослые. Вот я такой.
       - Постой, но и я такой. У меня только не было философского образования в том смысле, что я не учился на философском факультете.
       - Хорошо, если такой. Только я не вижу, чтобы твое самообразование сделало тебя хотя бы таким философом в кавычках, каким является всякий выпускник философского факультета.
       Последняя фраза «добила» MN, потому что еще со школы он считал себя философом по призванию, а тут ему говорят, что он не философ даже по образованию. Другими словами, его признали дилетантом. Он не достоин звания даже «философа». Ведь такое звание философа в кавычках дает диплом. Выходит, всю жизнь он занимался не своим делом. Это при том, что к другим, только отучившимся пять лет на философском факультете, не было никаких претензий и сомнений в их философской профпригодности. И MN дал себе волю обидеться на своего друга. Потом он, конечно, понял, что на такого человека, как его друг, нормальные люди не обижаются или не должны обижаться. Грех было обижаться на него. Пустое, это просто бессмысленно, так как такие, как он, сами в себе и из себя смотрят на все иное, чем они.
       В другой раз темой для беседы у них стала, что бы вы думали, - самая что ни на есть беседа. Что такое беседа как диалог? И является ли философия диалогом или она монолог? Еще с порога ON предложил себя в качестве беседы. Он напророчил, что MN никогда не встретит такого общительного и понятливого друга, каким является ON. Вот, например, Ученый. Да, он настоящий ученый, но не настоящий собеседник, ибо занят только собой. Причем занят собой, когда занят делом. Как он делает свое дело? Он его описывает. Поэтому Ученый является писателем, то есть, человеком пишущим. А, вот ON есть человек говорящий. Причем он может быть, как самим предметом разговора, обоюдостороннего, разделенного разговора, то есть тем, о чем говорят, так и тем, что и как говорят.  Именно такой разговор и есть диалог или беседа. В беседе главное не столько то, о чем говорят и что говорят об этом, сколько то, как говорят. Вот это «как» и делает беседу диалогом или откровением друг для друга. То есть, ON практиковал, сам того не зная, манеру Киркегора вести беседу со своим читателем (так называемая «двойная рефлексия в сообщении» от псевдонима), правда, не в письме, а устно на словах со своим собеседником. Именно это делает беседу живой, как будто сама беседа как третий собеседник участвует в разговоре. Такая беседа становится духовным откровением, явлением духа в словесной плоти собеседников.         
       После смерти ON MN понял, как был прав ON в том, что больше такого собеседника, как ON ему не найти.
       Как-то у наших друзей зашла речь о личном Я как персональном идентификаторе. Она застопорилась на том, что будет с ним после смерти тела. ON считал, что со смертью тела приходит смерть и собственного Я.
       - Это очевидно, так как что такое собственное как не собственность, то есть, имение. Раз мы связываем Я с собственным, собственностью личности человека, с тем, что она имеет, то это Я, которое человек тоже имеет, так же смертно, как и тело. Следовательно, сам человек, как тот, кто есть, будучи составлен из смертных тела и души, если она есть его собственное Я, смертен. Логично?
       - Да, в этом суждении есть своя логика. Но если душа есть нечто большее, чем Я каждого из нас? Или даже больше: душа как Я превосходит нас. Мы есть тело, включая психику. Что, если душа есть посторонний в каждом? Однако такой посторонний, который ближе каждому его самого. Что из этого следует? Что мы есть нечто вариативное производное от инварианта Я, которое как душа есть воплощение в каждом, сообразно его индивидуальности, всеобщего Духа как инстанции Я. Причем особое воплощение, снятое по мерке каждого из нас. Особенность каждого есть мера выражения всеобщего в отдельно взятом, единичном человеке. Эта мера есть человечность относительно меня, тебя.
       - Но тогда мы только вторая производная духовной функции или функции Бога, если говорить на языке, общезначимом для непосвященных. Где же наша собственная свобода, независимость от Абсолюта?
       - Нет никакой независимости от свободы, если свобода абсолютна и не ведает отношения даже к самой себе. Тогда эта абсолютность абстрактна, еще не развита. Другое дело, если она относительна. Относительность свободы как раз и проявляется в ее абсолютности. Когда она абсолютна, то она перестает быть свободной и становится необходимой. Это я и вижу в своем взгляде на Я в человеке, вернее будет сказать о человеке в Я. Человек в Боге растворяется в том смысле, что преодолевает дистанцию между ними и становится не различимым с Богом. Но это не полная, совершенная, то есть, абсолютная неразличимость, но только относительная неразличимость. Она вполне абсолютна только для Бога. В своем состоянии он не отличает Себя от тебя, ибо все ему имманентно. Но такая неразличимость не абсолютна для меня, тебя, для любого смертного, конечного существа, ограниченного временем своего рождения, а значит смерти. И все потому, что Бог нам трансцендентен. Мы в Боге смертны для себя. Но для Бога мы бессмертны. Вот в чем разница. Когда человек верит в Бога как в того, кто дарует бессмертие в Себе, то его можно понять только так: он вечен, ибо вечность есть бессмертие, для Бога, а не для себя.
       В христианстве об этом бессмертии говорится иносказательно, а не прямо, ибо если прямо говорить, то получится абстракция, равно непонятная как невежественным попам (не все попы невежественны, есть среди них знающие, - это богословы), так и бестолковым в таких «высоких материях» мирянам. Иносказание должно пониматься в переносном смысле, а не натурально, буквально, как говорится на словах, в виде вечного, то есть, без начала и конца славословия в адрес Бога. В религии не обойтись без сюжетной натурализации религиозного символа, потому что верующим как детям нужно все «объяснить на пальцах», чтобы они поверили, что будет хорошо, как в сказке. Для тех, кто поверит и окажется верным в вере и вере – это будет добрая сказка, для тех же, кто не проявит должного усердия в вере, эта сказка превратится в детский кошмар.
       Я в Боге вечно, «я» в человеке временно, дано ему на время как Божий дар.
       - Ну, что сказать, ну, что сказать, - пропел ON и спросил, - так понимаемый человек лучше ангела?
       - Что значит «лучше»?
       - То и значит, что лучше или нет. Неужели не знаешь, что это значит: свободнее или нет.
       - Человек свободнее ангела в свободе от свободы, но в такой свободе, в которой уже нет выбора между свободой и не свободой, ибо свобода выбора предполагает выбор не свободы, не свободнее, ибо ангелы в Боге, несмотря на то, что некоторые из них вне Бога, как «падшие», а человек только в Иисусе Христе в Боге.
       - Можно ли Бога назвать историей?
       - То есть, ты не можешь верить в Бога, полагая веру предрассудком, но не готов отказаться от идеи Бога как путеводной звезды прогресса, который видишь в истории, так что ли?
       - Если так понимаешь, то так.
       - Это звучит странно. Ведь Бог трансцендентен нам, а история имманентна. Для тех, кто верит в историю, она становится вечной. Но нет вечной истории, ибо всякое имманентное конечно, временно. В истории есть вечность, но это не сама вечность целиком, а только ее форма как периодичность истории, ее повторяемость. Однако содержание истории конечно. Она имеет начало и конец, как мир. Она есть такое старое, которое я нахожу в будущем как новое. Как новое история есть начало. Но она тогда начинается, когда заканчивается как старое. В этом смысле исторично познание. Я вот вспоминаю прошлое и что-то из него узнаю в качестве нового, которое встречаю в настоящем, и мимо чего раньше проходил и не узнавал, не признавал за настоящее. Это говорит о том, что не все в прошлом прошло и пришло в настоящем, а только идет еще из будущего. Сама эта структура следования во времени как история придает ему устойчивость, поэтому время будет, пока есть история, мотором которой является явление вечности во времени уже не как мгновения, а как периода, цикла. Это не момент вечности во времени, а момент времени в вечности. Лучше так сказать.          
   
                Разговор по душам
Мысли приходят и уходят, а записанное остается навсегда
       Как-то раз у друзей случился разговор как на духу. Было это так. Разговор не клеился, пока собеседники не добрались до Сократа и перешли на личности.
      - Вот я умру и стану гуру в твоих воспоминаниях, - изрек, усмехаясь, ON.
       MN взглянул на него, но в глазах его не было веселья. Взгляд был серьезен.
       - Кем же я стану в твоем пророчестве, - челу? – не без иронии спросил MN.
       - Ты же умный человек и понимаешь, что в бытовом смысле ты не ученик, а я не учитель. Зачем мне это? Ты грамотный философ, как назвал тебя Ученый. Я согласен. Дело не в этом. Я человек, а человек слаб и мне тоже хочется быть лучше других. Но сейчас я хочу сказать не о том, что я хочу думать, а то, что есть объективно. Теперь я представляю учителя, играю его роль, независимо от того, что я этого не хочу. Не для меня и не для себя ты ученик, а объективно, по существу. Ты адепт чужой, не своей философии. Вход в настоящую философию личный. Поэтому я часто говорю о своей философии. Философия сама по себе ничья, но чтобы быть причастным философии, необходимо лично ей посвятить себя, - только тогда она станет твоей. Вспомни свое рассуждение про Бога и мир и примени его к философии. Когда меня не будет, ты станешь учителем, не в роли мастера наставления, духовным наставником, указателем, но гуру. Гуру – это проводник в иной мир. Вот покинувший нас SN говорит об Ином. Он не там ищет. Надо искать во мне, - я и есть это Иное в вас. Я есть явление Иного в Не-Ином, особый путь к тому, кого называют Богом.
       - Ты что вроде Иисуса? – изумленно спросил MN, не ожидавший услышать такое.
       - Да, нет же. Я не пророк, хотя пророчу. Сам я понимаю свое самозванство. Но ты должен смотреть поверх человеческого, слишком человеческого. Это невозможно отмыслить, отжить, отжать. Между тем то, что во мне просится наружу, и тем, через что оно говорит, а говорит оно через меня такого, каким я выгляжу, лежит пропасть, ничто, которое ничтожно лишь условно. Это ничто есть разница природ внутренней и наружной.
       Возьми Сократа и Платона. Сократ был учителем Платона. Так кажется, только кажется. Это нечто, что скрывалось в Сократе, было тем, что открывалось в Платоне. В этом и только в этом смысле Сократ был учителем Платона, а тот был учеником Сократа.
       Ты, наверное, после моей смерти, а я скоро умру, - я буду бороться до последнего назло своим врагам, но это случится, - не сразу, потом, когда ты забудешь меня, больше не будешь со мной говорить про себя, так вот я появлюсь в твоих рассказах. Конечно, это будет так.
       - Плохо ты обо мне думаешь!
       - Я думаю то, что будет. Это ты плохо думаешь обо мне. Я говорю не о том, что ты будешь выдавать мои идеи и мысли за свои, - это примитивно, - нет, ты, наоборот, будешь выдавать свои идеи и мысли за мои. Это и случилось с Платоном. Платон и Сократ в моем рассуждении взяты не сами по себе, а только как условные фигуры: X и Y. Так же как Сократ, я стану твоим домыслом, как это было у Платона. Сократ не был учителем Платона, он был его сомыслителем, чтобы стать после смерти вымыслом, мифом и обрести в нем новую жизнь, уже не физическую, а метафизическую. В этом я думаю философское бессмертие.
       - Не путаешь ли ты мышление с мистификацией?
       - Что говорит история о ложных учителях нашего общего друга? Что они мистификаторы. Мистика – это мистификация. Как иначе? Как мистика, то, что не от мира сего, будет работать в нашем мире? Только так: мистификацией. Только гуру Огня - ложный учитель, потому что он соблазнился, а я нет, и знаю, где я, а где Тот, от Кого я. До него еще Иисус соблазнился, приняв себя за Сына Бога. Он Иной, чем мы. Не надо путать самого себя. Надо знать: где мистификация, а где мистика. Мистификация – это явление мистики в нашем мире. Мистика есть сущность мистификации. Мистика – сущее, то, что есть и есть кто – мистик, а мистификация – это сущность сущего, его что в явлении. Без явления оно непознаваемое. Следует в мистификации увидеть мистику, в мистификаторе – мистика понятия. Понятно? У тебя ведь есть я как ключ к понятию, как понимание. Но ты, не я, истолкователь. Другим не понять. Но ты поймешь потом, после моей смерти.
       - Как же быть с нашими столичными друзьями и алтайским другом, я уж не говорю о SN.
       - Для SN я ментальный, а не духовный учитель. Я не его гуру. Надеюсь, он не относится ко мне как к предмету своей науки. Мне вполне достаточно того, чтобы он не считал меня хоть и талантливым, порой гениальным (тут ON саркастически хмыкнул), но психом, сумасшедшим. Нам важно не то, что он молчит, пускай молчит, а то, что он есть. То, чем он теперь занят, не сможет сбить его с пути, который он неверно называет и толкует. Придет время - он разберется с этим.
       Ученый - мой ученый учитель, который всегда может подсказать, что нужно знать, чтобы самому подумать. Он тоже своего рода гуру, но другой, не показной, скрытый плащом учения. Его друзья – наши друзья. Только им палец в рот не клади. Все они с большим мнением о себе. Впрочем, я тоже этим заражен. Один из них учит, но слишком открыто, это раздражает. Другой творит. Мне это близко.
       Наш алтайский друг лучше нас всех. Он хороший человек. Он - наша помощь. Но от него не следует ждать откровений.
       - Почему?  У него есть задатки.
       - Не в этом дело. У него другой путь. Не надо ему навязывать свое, чужое для него. Если ему надо, он сам свое возьмет.
       - Выходит, это твое завещание?
       - Можно, так сказать. Ты сам поймешь, наверное, в свое время. Да, еще вот что: гуру проводник, условно, свет, но не источник света. Он есть откровение, но не себя, а иного, чем он сам. Поэтому, бывает так, что проводник заводит не туда, когда очаровывается светом и начинает колдовать. Такими в философии были Ницше и Хайдеггер. И я порой увлекаюсь своим даром. Но он пробуждает во мне меня самого. И я встаю на дорогу света, стою поперек его пути, отвлекая на себя не только себя, но и других, которых вызвался провести к источнику откровения. В таком случае меня можно назвать Сусаниным шиворот-навыворот. Если тот завел врагов в тупик, то я, увлеченный собой, сияющим отраженным светом Духа, завожу уже друзей в тупик себялюбия и гордыни ума. На этом погорело уже много хороших людей, соблазнившихся своей положительностью. Это грешники праведности. Такой грех имеет множество вариантов. Мой вариант – интеллектуальная гордыня, похоть ума.
       Моя роль быть только посредником, проводником в иной мир, его воротами, но не самим миром, его постоянным обитателем, а тем более управляющим. О Хозяине иного мира как источнике откровения я вообще не говорю.          

                «Моя судьба – Россия»
       Часто предметом таких русских, в которых много прочих этнических ингредиентов, становится Россия. О ней много говорил и наш старший друг, в котором была сильна польская партия, - он считал себя поляком по происхождению. Так же, как один из самых лирических поэтов, который ему очень нравился, а не Александр Сергеевич, ON любил Россию, но странною любовью. Он, например, полагал, что человек разумный появился в Казахстане, - не случайно человек по-казахски зовется «Адамом». Но будущее человека скрывается в России. Он любил Россию в будущем, а не в настоящем. Правда, отдавал дань уважения России настоящей, ибо считал, что российский народный субстрат не испорчен так, как европейский, и не задавлен, как азиатский. Хотя Россия до сих пор принадлежит Востоку, но устремлена она на Запад. 
       - Недавно слышал упоминание одной «говорящей головы», да ты его знаешь, - некто ВВП (Вл. Вл. Познер), - стиха поэта Ивана Тютчева о России в связи с ее положением в мире. Ты помнишь их:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.
       Если ты не против, попробую разобрать стих по косточкам. В первой строке заявлена претензия, суть которой в том, что Россию, как ты любишь выражаться, «то бишь», русских не понять. Чем не понять? Конечно, умом. Каким? Ответ на этот вопрос мы находим во второй строке стиха: «Аршином общим не измерить». Ты заметил, что поэт выбрал не европейское, греческое слово «метр», «кило-метр» (кило метра), а туземное, русское «аршин»? Какое отношение предлагается сразу к объекту приложения своих сил? Отношение расчета, математическое отношение. Чего? Счета. Чем? Рассудком. С порога ум сводится к рассудку. Но ум есть не только рассудок. Рассудок целиком не объемлет ум. Это, наоборот, ум объемлет рассудок как целое часть как связь частей. Такое отношение к уму, а его к миру, в ходу в Европе. Оно типично для нее. Чем можно измерять единичное? Конечно, общим, абстрактно общим. Но это какое единичное можно так измерять? Не живое, механическое, агрегат, но не живой организм и тем более не гармоничное духовное в социальном. Таков подход европейцев.
       Разве можно рассудком понимать людей? Им можно измерять только вещи!
       Познер удивляется тому, что в России особенная стать. Другие страны и их жители не менее статные, как например, им горячо любимая Франция, Англия и прочие страны и народы. Он не понимает, что сам себе противоречит и говорит парадоксами. «Если все страны, а не только Россию, аршином, точнее, метром общим не измерить», ибо не аршин, который применим только к России, а метр как эталон измерения (аршин не может быть общим в условном смысле) используется в цивилизованное время всеми в измерении (наряду со своей системой мер в Англии), то к ним не применимо эта формула, как правило Познера. Нельзя никого мерить абстрактно общим, иначе не поймешь. Понимание – прерогатива не рассудка, а ума. Значит, прав поэт. Ведь в данном случае он пишет о России. Рассудком – аршином вычисления Россию вправду не понять. Что остается? «В Россию можно только верить». Понятно, что Тютчев, как скрытый славянофил и голословный западник, понимал, что если не работает рассудок, то начинает работать вера. С верой они, славянофилы, связывали понимание, ибо верой можно освоить то, что нельзя измерить рассудком, - бесконечное и вечное, то есть, Бога. Здесь мы находим близкое Федору Достоевскому понимание России как объекта веры. Это своего рода прославление России как Сиона, как царства Бога на Земле. С такой верой связана надежда на будущее России стать не просто Третьим Римом, но райским Царством на Земле. Такая вера (и надежда) возможна, только если ты любишь Россию, что невозможно для Познера, но возможно для Тютчева, ведь он русский, а не еврей или француз. Но это соблазн, ибо есть заповедь: «Не сотвори себе кумира». Россия, на которую нужно молиться, - это кумир. Как ты полагаешь?
       -  Ты хорошо сказал и правильный задал вопрос. Я согласен с тобой в том, что вера в Россию, если она религиозная, это суеверие и даже просто ересь, соблазн и смущение кумиром.
       - Тогда каким должно быть правильное отношение к России? Познеровским?
       - Разумеется, нет. Оно должно быть не либеральным, идеологическим, как у Познера, и не религиозным, как у Тютчева, но философским.
       - Правильно. Но как быть с мистическим отношением? Может быть, у Тютчева оно мистическое?
       - Оно и понятно. Отношение идеологическое, то есть, навязанное просветителями, властителями дум на содержании у власти, да и религиозное отношение, внушенное народу хитрыми служителями Бога, авторитетом которого они оправдывают власть богачей (Бог то самый богатый), оно для всех. Мистическое же отношение – для немногих, посвященных. В философском отношении есть и то, и другое: и навязанное с внушенным, и понимающее. В таком, философском отношении, понимающее как активно субъектное акцентированно, ибо оно производительно самостно, тогда как навязанное как навязчивое и внушенное пассивно объектно, поэтому отдыхает, не ударяет, но стоит под ударом, ибо оно производственно зависимо. И в нем, в зависимом элементе отношения, возможен творческий момент, как у Тютчева, но только в качестве состояния медиума, принимающего волны внушенной благодати.
       - Да, это так. В России как Востоке на Западе сильна вера в слабость. Слаб человек, полагающийся только на помощь Бога. Но неверно и противоположное отношение. В этом Россия как Запад на Востоке, сильный своим рассудком как навязчивым состоянием самодовольства, проигрывает в настоящем, ибо не есть сам Запад, а только его слабый сателлит (спутник жизни). Это извечная тема стенаний русской интеллигенции о том, что Россия заневестилась. Вспомни Вась Вась Розанова с его «вечно бабьим в русском характере»! Вот придет мужчина с Запада и возьмет ее замуж, овладеет ей как французский кавалер или тевтонский варвар. Это все наличное, вещественно настоящее. Но в нем нет будущего. Надо увидеть в России то, что душа ее раскрыта нараспашку духу будущего.
       - Видно, еще не вмерла мифическая дума о российском кентавре Вл. Соловьева.


                Детский Бог
      Было бы интересно узнать, что думают о Боге Сыне наши друзья мысли.
       - Бог то Бог, да сам не будь плох. Как понять эту поговорку? - предложил ON в качестве ментальной затравки своим друзьям.
       - Как всегда начинаем с простого? Хорошо. Бог хорош, но сам не будь плохим. Нет ничего проще. Это народная поговорка, и, как все народные поговорки, она понятна и ребенку. И что? – переспросил MN.
       - Не скажи. В ней речь идет о желательности само-активности человека, - ответил SN.
       - Хорошо. Для чего я завел речь о Боге и человеке? Для того, чтобы предложить вам для обсуждения тему взросления человека. Бог для человека Отец. Это общеизвестно. Свое отношение к Богу человек называет религией. Религия культивирует детское начало в человеке. Человек чувствует себя по отношению к Богу, Духу, как ребенок к родителю. Зачем христианину нужен Иисус Христос? Затем, чтобы отождествить себя с ним как символом совершеннолетия.
       По преданию Иисус называл себя Сыном Бога. В каком он был возрасте, когда так говорил? В тридцать три года. Иисус понимал Бога как тридцатилетний. Человек в тридцать лет уже является совершеннолетним. Взрослым? Нет, совершеннолетним ребенком. Поэтому Иисус считал себя Сыном Бога. Он еще не дорос не то, что до Бога, а до взрослого понимания Его. Такое понимание могло появиться в сорокалетнем возрасте и более того в пятьдесят лет, ибо как говорят: «Человек живет до пятидесяти, а после пятидесяти доживает». К сожалению, он умер раньше, еще не вкусив сполна жизни, и не извлек из нее урок.
       Поведение Иисуса в Евангелиях демонстрирует реакции молодого человека, который наслушался мудрости, но сам ее не практикует, «слышит звон, да не знает, где он». Для этого недостаточно опыта.
       - Для чего недостаточно опыта? – прервал его MN.
       - Для того, чтобы узнать где находится звон, то есть, понять то, что в нем говорит. Он слышит, но не понимает то, что люди вульгарно называют «внутренним голосом». Почему не понимает? Потому что, как тридцатилетний молодой человек, сразу реагирует, сначала делает, а потом задумывается над тем, что наделал, размышляет над опасными последствиями своих неоднозначных поступков. Между тем взрослый человек (сорока лет), и тем более родитель (пятидесяти лет), сначала подумал бы, и только потом сделал то, что задумал и надумал. Так что не пришлось бы собственной головой расплачиваться за чужие глупости. Ум заключается не в том, чтобы пожертвовать собой, умножив человеческую глупость, в результате чего победит зло, а в том, чтобы самому не подставиться, сохраниться на зло своим врагам: фарисеям и саддукеям, и других не подставить, выработав у них комплекс жертвы. Сам Иисус не понимал еще того, что натворил. Это за него придумали после его смерти великовозрастные последователи, так называемые «старцы», то есть, люди намного старше пятидесяти лет, которые дожили и пережили не только Иисуса, но и своих сверстников.
       - Постой, ты не прав: Иисус не всегда реагирует прямо, он сначала подумает, лишь потом сделает. Это проявляется в его заповедях в Нагорной проповеди: «если кто ударит тебя по щеке, обрати к нему и другую щеку». Вроде так, - заметил MN.
       - Все так. Но это поздняя вставка уже хитро-мудрых старцев. Такие высказывания как крючки, на которых подвешивают наивных простачков, а проще говоря, «баранов на убой». Потом, когда «продинамило», снимают с них, но те, уже как «жало в плоть», остались в них и только и ждут, чтобы сработать как приказ о пожертвовании. Проект зомби в чистом виде. В том, как обрабатывать своих клиентов, христианские патроны бесподобны, - те как мотыльки глупости сами летят на свет веры, чтобы в нем сгореть.   
       - Выходит, Иисус только дал повод для образования христианского вероучения. В формировании учения Иисуса участвовали люди, на своем собственном опыте узнавшие к каким последствиям привели его поступки, так что ли? – MN не верилось, что можно так интерпретировать христианство.
       - Да, так. Он был готов лишь к гаданию. Что будет в действительности, он не знал.
       - Не знал чего? Того, как с ним поступят?
       - Нет, для этого не надо много ума. Не знал того, что будет после смерти. 
       - По-твоему, Иисус и после смерти остался ребенком? – спросил SN. В его вопросе сквозило ничем не прикрытое сомнение.    
       - Нет, после смерти мы имеем дело не с реальным историческим лицом, а с его мифологической тенью.
       - Ты слишком безапелляционен.
       - Что сделаешь, - в этом заключается правда жизни.
       - А Бог?
       - Что Бог? Он Отец только для таких молодых, как Иисус.
       - Значит, отношения между Иисусом Христом и Творцом полностью описываются в терминах Отца и Сына?
       - Конечно, нет. Даже у него хватило ума в своих отношениях с Богом ограничиться только фигурой Отца. Поэтому он стал Сыном, точнее, воспринимал, представлял и ощущал себя таковым. В результате те, кто стал его последователем, несмотря на все ухищрения старцев, имеют все наследственные недостатки своего отца-основателя – Иисуса Христа. Самый главный его недостаток – это признание себя Сыном Отца, сужение горизонта Откровения границами детства. Поэтому до сих пор мы как наследники христианской культуры смотрим на Бога глазами закомплексованного ребенка. 
       - Тогда как смотреть на эту ситуацию с Богом?
       - Как на такую ситуацию, в которой может оказаться каждый, независимо от возраста. Ведь встреча с Богом происходит вне времени, включая и внутреннее время тоже. На этом думаю все, что я мог сказать сейчас. Кстати, пока мы обсуждали Бога как предел взросления человека, мне пришла в голову мысль о детях и их родителях, которой я хотел бы с вами поделиться. Хотите послушать?
       - Валяй.
       - Дети – это родители, только увеличенные до таких размеров, которые нарушают пропорции их родителей. Поэтому когда родитель смотрит на детей, он видит кривое изображение самого себя. Итак, мы взрослые, будучи родителями, не видим себя со стороны и поэтому думаем о себе чаще лучше, а не хуже, чем мы есть на самом деле. Тем более, если мы замечаем себя в детях в гиперболическом, искаженном виде, то, разумеется, не признаем в них себя.
       Мало того, здесь действует такое правило жизни: «Природа на детях отдыхает». Это естественное правило означает, что на детях природа, исчерпав себя в родителях (по своей природе она, эта природа, скупа в том виде, в котором уже поработала), отдыхает, ограничиваясь теми остатками, которые родители не растратили еще. Следовательно, если дети хотят добиться своего в жизни, они должны сами приложить усилия без помощи природы в лице талантливых родителей, которые растратили себя не только на детях, но и на других своих творениях.
       Поэтому дети так похожи на своих родителей не в хорошем, а в плохом. Причем в самом плохом, еще и потому, что легче ничего не делать, «ожидая с моря погоды» (например, помощи родителей в том, что следует сделать самим), чем делать, что требует известного напряжения сил. Легче плыть по течению, что приводит к деградации, к плохому, ибо так человек никогда не научится бороться с трудностями, сопротивляться, не научится тому, чтобы плыть против течения, которое естественно ведет к болоту, к понижению качества и уровня жизни, или поперек течения переплывать на новый уровень, что способствует градации. Легче обвинить другого (родителя), чем объяснить себе то, почему он (уже как природа) обидел тебя.          
 
                «Светлое будущее»
       Немалое количество времени у друзей занимало обсуждение вопросов, связанных с будущим всех людей, а не только своим собственным, что вполне свойственно обывателям. Как на это будущее смотрели ON, MN, SN?
       Средний друг был полон надежд, хотя, когда разум иногда посещал его сознание, сомневался в них. Это были надежды не на свое благополучное будущее как успешного человека, добившегося того, что хотел и к чему стремился, но надежды утописта, размышляющего над тем, как сделать так, чтобы все люди были счастливы. Согласитесь, догадливые читатели, что пионерский маразм в сознании нашего среднего друга крепчал. Но, как известно из диалектики: «противоположности тождественны», когда на пределе антитезы могут обратиться друг в друга. Кстати, как тут не вспомнить пошлый детский стишок: «Мечты, мечты, где ваша сладость? Прошли мечты, осталась гадость». «Последнее лето детства» кончилось, повзрослевший «пионер» стал циником. Слава Богу, что не хулиганом. Пришлось у-тописту переквалифицироваться в дис-тописта.
       Старший друг, побитый жизнью, перестал мечтать о будущем еще в детстве. Поэтому он думал в настоящем только о том, как обидеть больнее всех тех, кто его обидел. Прошлое он использовал для того, чтобы удержаться в настоящем. Никакого будущего для себя он не видел. У него не было будущего. Один умный человек ему однажды сказал горькую правду: «В этом мире тебе нет места. У тебя никогда ничего не будет в первую очередь, как у других».  Поэтому как остроумный англофил он говорил себе: «Смеется тот, кто смеется последним». И, разумеется, втайне от самого себя мечтал о том, что всех поставит на то место, которое они заслужили. В этом, он думал, ему поможет менталоид. Однажды MN спросил у него, так что же такое в действительности его менталоид.
       - Как ты не понимаешь?! Менталоид – это алгоритм Я, который работает сам по себе. К сожалению, в человеке без известного напряжения собственных сил ничего не работает само по себе, кроме его животной программы, заложенной в него природой. Поэтому и нужен аппарат, прибор, который накачивал бы его сознанием себя, усиливал бы в нем его Я. Такой прибор, конечно, нельзя изготовить из физического материала, ведь он метафизического качества. Поэтому его можно соорудить только из сознания многих и многих людей, в пределе из сознания всего человечества.
       Менталоид является своего рода переключателем, реле из режима еще обычных состояний сознания в режим уже необычных состояний сознания самого сознания. Именно в этом предельном режиме сознание работает само по себе. Иначе говоря, источником энергии менталоида является сознательная жизнь всех людей. Однако навести фокус луча сознания на всю нашу несчастную жизнь, чтобы выжечь сорняки в головах людей, следует тому, кто подчинил этому алгоритму в три плюс три плюс пять шагов в мысли, в помыслах всю свою жизнь. Только у него получится показать всем остальным пример действия такого алгоритма, работы менталоида.
       Иной специалист по «сдвинутым мозгам» покивает головой, квалифицировав это высказывание как параноидальный бред шизофреника, иной мыслитель призадумается о причудах интеллекта, друзья же искали в «безумных словах» своего старшего друга рациональные зерна откровения.
       Наконец, младший друг посчитал, что все хорошо, что кончается. Это хорошо, что так кончается. Что если бы плохо кончалось? Тогда бы все это безобразие никогда не закончилось бы. Но пока не плохо, следует хорошо жить. Это был предельный оптимизм, который угрожал превратиться в предельный пессимизм. Другое название для него «фатализм». Но он всячески отнекивался от такого определения. Вот его слова.   
       - Этому миру не быть. Железный век не долог. Скоро случится космическая катастрофа по закону кармической эволюции. Ничего сделать нельзя. Можно только приспособиться к настоящему, пока эта катастрофа не случилась. Положение обязывает. Нужно соответствовать тому, что все идет своим путем, но быть готовым к тому, чтобы сделать необходимое, переродиться, когда придет время. Разве есть смысл в том, чтобы бороться с ветряными мельницами?
       - Не скажи. Разумеется, есть. Возьми Дон Кихота из Ламанчи. Разве он дурак? – удивился ON.
       - Что, нет? Конечно, этот провинциальный и бедный идальго стал дураком, точнее, говоря, безумцем, когда от запойного чтения рыцарских романов перепутал план чтения с планом жизни и вознамерился переделать весь мир в роман о рыцарях, чудовищах и прекрасных дамах.
       - Как вы не можете понять, что человек – слабое в разумном плане существо. Слабость ума оборачивается силой чувства и главное силой действия. В нашем мире то, что мы делаем, определяет то, что мы переживаем и выражаем, а тем более понимаем. Разве вы не знаете, что человек понимает только тогда, когда уже сделает. Он понимает, например, смысл того, что чувствует, когда найдет ему выражение, то есть воплотит в чем-нибудь, в некотором материале. Истина того, что мы думаем и что переживаем, скрывается в истине того, что мы делаем при этом. То есть истиной того, что мы думаем и чувствуем, является то, что мы делаем. Вот мы сделали и только после этого можем увидеть по последствиям, к чему привело то, что мы наделали.
       Поэтому человек есть существо не разумное, но практическое, деятельное. Когда человек делает, то он этим живет, переживает и выражает. Только потом до него доходит, по факту, что он наделал. Умный человек, то есть, такой, который после работы разбирает, что он заработал, извлекает урок из опыта своей, реже чужой, жизни. Глупый не извлекает урок, поэтому жизнь его испытывает вновь и вновь, предоставляю ему возможность извлечь урок, пока, в конце концов, не угробит. Когда ты это узнаешь, ты уже наломаешь кучу дров и окажешься во всем и везде виноватым. Но глупо предаваться огорчениям, переживать опять, признаваться в своей вине. Как в народе говорят: «После драки кулаками не машут». Извлечение урока из опыта несчастий происходит так: ты не должен думать о плохом, но и не должен обнадеживать себя хорошим. Все опять повторится, ты сделаешь то же самое, как только потеряешь голову и позволишь чувствам, не важно каким, - злым, по больше части, или добрым, -  разыграть тебя. Самое лучшее, - отключиться или подумать о другом, если можно не отключаться, попробовать не вовлекаться в ситуацию, не быть ангажированным ей. Нужно избегать плохое, уклоняться от него, но это не значит, что обязательно делать хорошее. То, что ты не вовлекся, не увлекся, оказался безучастным, равнодушным уже хорошо. Когда требуют от человека добрых дел, - слишком много хотят от человека.
       Вот Дон Кихот из добрых побуждений, внушенных авторами старых рыцарских романов, вознамерился делать добро, - наказывать злых волшебников и сокрушать чудовищ, спасая от них прекрасных дам, - и «наломал столько дров», что всех насмешил. Это хорошо, что насмешил, а то его последователи уже не насмешили, а сильно огорчили своих современников своими «подвигами». Дон Кихот – это художественный портрет человека вообще.
       К сожалению, человек не добудет себе счастья в будущем. Но мы продолжаем жить надеждой. Время нас ничему не учит. Объяснение: как говорил классик, «широк человек, надо бы сузить его», добавлю, чтобы он был человеком. В воспитании это выражается в том, чтобы никого не наказывать, ибо тот, кто наказывает, наказывает не других, а самого себя. Но это он узнает только тогда, когда накажет и чем сильнее накажет, тем вернее узнает. Но и хвалить тоже лишнее, ибо, зачем обнадеживать, врать? Бесполезно. Скажут: «И кошке ласковое слово приятно». Ну, и что? Приятное не доброе, а доброе не истинное. Не надо путать. Смотри, не перепутай. Оставайся в стороне, так легче выпутаться из ситуации с минимальными потерями для душевного спокойствия. Не создавай себе проблем и тем более не умножай их, - тебе же будет хуже всех. Так зачем участвовал? Своей головы нет? Выходит, нет. Как все же справиться с неразумными существами, если разум не срабатывает? Только через раскаяние неразумного. Но оно работает короткое время. Потом человек успокаивается и благополучно забывает о зле содеянного им. Как с этим бороться? Хитро-мудрые старцы придумали упражнения в форме молитв, повторяя которые человек автоматически впадает в так называемые «человеческие состояния» и на время молитвы, если она будит совесть, то есть, чувство вины, оказывается не способным сделать зло. Поэтому нужно как можно чаще молиться, лучше молиться постоянно, всегда, что вряд ли возможно.      
       «Светлое будущее» может быть только для низших существ, вроде человека. И то, если только оно приготовлено высшими существами для них так, чтобы низшие существа думали, что они сами добыли его.  Для самих высших существ светлого будущего нет, это не их будущее. Светлое будущее появится у них, если найдутся более высшие существа, чем они. Если вокруг существа, равные тебе по природе, то никакого светлого будущего не жди. Все закончиться темным будущим, похожим на мрачное прошлое, если не самим адом. Из равных вскоре, долго ждать не надо, появятся господа и слуги. Для счастья необходимо духовное неравенство, а не социальное равенство или природное неравенство. В духе нет равенства, кроме равенства духа всему. Но все не равно духу и в духе не равно друг другу. Это дух во всех равен. Но кому? Никому. Тогда чему? Духу.

                Гуру мыслит вслух
       Что говорил гуру? То, что думал. Что он думал? Вот:
       - Что говорят про физкультурников: «Сила есть - ума не надо». Это культ(ур)исты или поклонники света. Что говорят про ученых: «Факты есть  - ума не надо». Это счетоводы. Что говорят про философов: «Язык есть – ума не надо». Это болтуны вообще. Тогда как другие болтуны только в частности.
       - Ученые люди пытаются построить «искусственный интеллект». Зачем пытаться, когда уже есть? Где? Везде, где есть ученые. Поиски искусственного интеллекта – это ученая шутка, так шутят ученые. Есть питомники искусственного интеллекта. Это университеты. Там проживают строго носители искусственного интеллекта. Это преподаватели и студенты. Только студенты еще не интеллекты, а только учатся быть им. Кто же тогда носит естественный, нормальный интеллект? Как кто? Начальство и народ: два сапога – пара. Для чего тогда ученые строят, преподаватели учат, а студенты учат искусственный интеллект? А, что им еще делать? Естественное – это когда само собой строится, учит и учится. Начальством показывается, а народом делается. Другое дело искусственное – это когда без человека не строится, не учит и не учится.
       - Что мне мир, когда мой кот со мной! Не вы, мои друзья, а кот Феликс свидетель чуда таковости. Let it be. Он меня проверяет, вернее, я проверяю им все, что надумаю, напишу и наговорю на истинность. Когда у меня появляется идея, я расписываю правильную схему и говорю правду, Феликс мяукает, тестируя их на реальность. В противном случае он всегда молчит.
       - Когда обо мне станут говорить, это уже будет миф.
       - Я самый умный. Умнее не скажешь.
       -  Вчера разговаривал с котом. Феликс удивился, почему я не понял такой простой вещи, как имманентная трансцендентальность. Он только хвостом махнул, и я сразу понял, что это его хвост. Куда его хвост, туда и он. Это имманентная. Трансцендентальность же это его хвостатость. Она граница, которой он обнимает, окружает себя, отделяя от всего остального, ему трансцендентного. Хвостом он заметает свои следы под себя. Коты они такие скрытные.
       - Так же как мужчина встречает женщин по внешности, выбирая из них ту, которая не сможет его испугать своим видом, любой народ привечает того, кто на него похож, иначе люди не смогут естественно или само собой идентифицировать себя со знаком «+». Привычнее и идеологичнее, когда другой подтверждает/верифицирует, а не опровергает/фальсифицирует своих.
       - Взять меня. Кто я? Центр. Моим эпицентром является когитальный алгоритм: «Я мыслью – я есть». Может возникнуть недопонимание меня. Не я (тело) центр, а Я (фокус сознание) центр меня. Это Я есть ось сознания, вокруг которой все для меня вращается. Мой эпицентр – cogito – есть alter ego (другое Я). Это производная функции Я, которой следует стать аргументом или производящей структурой Я, чтобы я или Я в себе (тело) служил Я для себя (сознание). «Мое» Я и есть сущий. Поэтому не оно мое, а я его. С помощью когитального Я или самосознания я как смертное существо в себе стану бессмертным Я в себе и для себя. Тогда я стану моим Я, а мое Я станет мной. Я буду иметь самого себя и поэтому буду Я. Мое станет мной. Во мне сущность станет существованием. В чем будет заключаться моя сущность? В существовании меня. Я есть Я. Я есть или существую сущностью не человека только, но самого себя. Я есть уже не только в себе, но и в другом человеке и даже в мире, ибо мир мой. Он стал мной. Не я стал миром, а он мной (абстракция). Мой стал мной. У каждого человека есть свой мир. Моим или своим миром стал мир всех и вся. Но только абстрактно, в мысли. Но как сделать его своим целиком конкретно? Для этого надо стать миром и быть им (конкретность).
       Надо стать многоликим. Но у меня одно лицо. И даже если я буду играть многих, я не смогу сыграть всех. Но игра не жизнь и тем более не существование, как сущее. В этом вся загвоздка, проблема. Стать таким нельзя, ибо это категория не становления, но бытия в прошлом, настоящем и будущем, то есть, всегда и везде. Я ведь не всеобщее. Когда я стану Я… Но как? Я относительная величина, а не абсолютная. Все не может быть Я. И Я, а не только я, не может быть всем.
       Но как же Бог? Он ведь Абсолют, Абсолютное Я. Благодаря чему? Благодаря тому, что это имя всего в своей полноте и самодостаточности как Абсолют и имя всех в своей полноте и самодостаточности как Абсолютное Я. Абсолютное Я одно или Его три? Оно одно в исламе и Его три в христианстве. В исламе Абсолютное Я есть Аллах. В христианстве Оно есть Троица. В Троице Оно как Дух и Он как Отец (Родитель) и как Сын. Оно выделено в отдельную Ипостась в православии, где Дух есть не Отношение Любви между Ипостасями или Лицами - Отцом и Сыном, а Само Лицо, неслиянное и нераздельное с двумя другими Лицами Отца (Творца в положении Родителя) и Сына (Спасителя или Иисуса Христа).
        В традиционных авраамических религиях нет женского лица. Кстати, в исламе Бог безличен. Зачем Ему, Аллаху, лицо, если Он Один и Единственный. Но его Личность/Ипостасность или Лицо/Ипостась присутствует скрытно в самом имени, ведь к Нему обращаются лично. Лицом к Лицу, которое для всех скрыто.
        В христианстве Лица три. Причем Одно Лицо среднего рода, а два других Лица мужского рода. Где же женский род? Пикантная ситуация, если Дух среднего рода есть Любовь. Может быть, Дух не среднего рода, а женского? Так может рассуждать феминистка. Тогда где Она, Божественная Любовь? Она на месте Девы (Девушки) Марии, которая в католицизме признается за культовую фигуру, не менее значимую, чем Божественные Ипостаси. Как определить это место? Это место Божественной игры, религиозной мистерии. Дева Мария играет роль Божественной Любви Отца к Сыну и Сына к Отцу. Поэтому католицизм скрытно эротичен. Православие нет. В нем нет культа Девы Марии. Дева Мария чествуется как Богородица, а не Любовь. Она Родитель Бога Сына. Православие опьяненно не любовью. В этом оно трезво. Оно опьяненно верой. Если православие верно как правое или правильное служение или правильная вера, то католицизм любо как вселенское; в нем любой любящий свой. Какое же христианство делает ставку на надежде как третьей богословской добродетели? Протестантизм. Он надеется и в этом он человечнее двух других христианских вероисповеданий.
       Выходит, мое мировоззрение не христианское, а мусульманское, ибо у меня одно лицо, а не три (Отца, Сына и Духа) вместе с четвертым (Девы) уже в миру. Причем именно Дева, а не женщина, чтобы скрыть не род, а пол. Вот, где зарыта собака. В Боге нет пола, но есть род. К сожалению, я не Бог. Почему? Потому что не я сам себя родил. Меня родили, а не я. Если бы я родил себя, я не умер бы, ибо мог бы заново родить себя. Я не могу родить себя. Меня как тело родили, как сознание воспитали. Появился я как сознание в теле. Это сознание людьми зовется душой. Но душа ли это?
        Что такое душа? Родители вложили в меня душу? То, что они вкладывали в меня, - это душа. Чья? Их или моя? Если их душа, как и тело, то мои душа и тело есть их души и тела? И что? Ничего, я все перепутал. Правильнее сказать так: при условии, что душа (anima, soul) – это психика, точнее, психея (;;;;  или psyche), человеческий род явился посредством родителей в моем лице как связь материального и идеального или телесного и душевного, тела и сознания. Где здесь Бог? Он стоит за всем этим генетическим рядом рождений тел и творения одной души Адама или души каждого из нас в момент зачатия. Так толкует это церковь. Как на самом деле? По моему скромному мнению (привычный оборот в русском языке), душа – это не часть меня, это часть Бога, но я не часть Бога, следовательно, я не душа. Она ни часть меня и ни сам я целиком. Да, я состою из тела и души. Она мне дана Богом на время в аренду. За меня ее сняли родители. Они мне дали от себя тело и психику/сознание. Бессознательное в сознание и есть то, что они мне дали, точнее в их лице мне подарили люди, похожие на них.
       Душа – это агент Бога во мне. Он свидетельствует о том, что я думаю, чувствую и делаю пред Богом. В этом смысле Бог есть Дух (;;;;;; или spirit), воплотившийся в меня. Само его воплощение есть создание меня через родителей как ближайших ко мне посредников. Дух соприсутствует со мной как душа. Он во всем присутствует, ибо Он вездесущ. То, что я называю его душой (правильнее писать с заглавной буквы «Душа»), означает, что Он во мне. То, что я называю Его Духом, означает, что я в Нем, как и все другие. В каком качестве Он во мне? В качестве Души или Меры, которой мерит меня пределом измерения, мне доступным. Лучше так писать: психика – это душа, когда я в теле, а тело в сознании, то есть, я сознаю себя в теле. В этом смысле я вменяемый, у меня есть сознание как чувство реальности. Если бы я не сознавал себя в теле, я был бы невменяемым, - это клиника, или игра воображения, - это иллюзия. Душа с заглавной буквы – это Бог во мне. Моя душа – копия Души или Бога во мне как оригинала, образца. Выходит, я копия Бога, Его образ?  Да, но не прямой клон Первообраза. Невозможно прямое отношение с Богом, с Самое Самим, ибо оно «снимает» меня. Он во мне, но не Весь.
       В таком случае Душа вечна? Вечен Бог, а не Его явление во мне. Я даже не есть явление Бога. Его явление – Душа. Я явление Явления, не презентация Бога, а репрезентация. Можно сказать так: душа смертна и умирает с телом. Душа остается живой как Память Бога обо мне. Эта память может сработать в любой момент времени, пока оно есть в вечности и тогда снова появлюсь я во времени. После моей смерти я буду вне тела и души как Душа – Память Бога обо мне. Вполне возможно, что она реализуется в новом теле и новой душе. Но зачем, когда есть другие живые? Мое время ушло. Оно может снова вернуться? Одно? Зачем? Если вернется, то со всем миром, каким он был при мне. Значит, возможно Вечное возвращение, то есть, возможно возвращение в Вечности того, что было во времени в некоторый момент. Но на такое возвращение должны быть свои причины, основания. Если без причины, из каприза, то мы получаем Бога как Ребенка. Этот вариант Ницше – легкомысленный вариант что угодности, на всякий случай по остаточному принципу. Какой бред. У Ницше есть понятие, точнее, концепт Вечного возвращения, но его интерпретация этого возвращения неверная.
       Итак, я не могу родить себя. Душа – это не я, а свидетель моего существования. Так что такое я? Кто я такой? Что я могу создать? Я могу создать из себя себя, если это «себя» есть не сознание, тело и душа. А, что тогда? Я – это то, что я могу сделать с собой. Как результат этого Я становлюсь условием возможности существования именно меня, а не другого. В этом смысле меня невозможно заменить никем другим. И вот тут «всплывает со дна моей души» когитальный алгоритм, машина ума, когито. Это средство умного труда по изготовлению самого себя из материала, предоставленного мне Богом и Природой в лице родителей. Кто-то должен начать этот процесс уже сознательно в перспективе распространения опыта личного испытания когито на всех. В этом выражается участие (синергия) человека в Творении как Дела Творца. На уровне когито мы соработники Бога.
       - (продолжение) Могу я быть Абсолютом? Реально, нет. Реально Он может быть мной. Ментально, да и то только себе на уме я могу быть Им.
       Каковы основания моего возвращения в вечности во время? Я вернусь, если во мне будут нуждаться. В чем именно? В моей неповторимости, но не в самой по себе, а в отношении ко всему как особенному складу всего в отдельно взятом виде. Но только тогда, когда придет время для таких персон. Конечно, это можно было бы назвать парадом эксклюзива, если бы не звучало так пошло. Это будет всеобщий карнавал. Эстетическое время. Век красоты. Пока что время военных парадов или парадов геев.
       - Когда будешь сочинять про меня, на вопрос: «А, это правда»? Отвечай: «Уже не знаю».
       - Должен быть кто-то рядом, иначе зачем лес городить?!
       - Настоящими философами были первые философы – пифагорейцы. Они думали все, как Пифагор. И Пифагор думал, как все они. В Духе все едино. В нем не важно, кто автор, ибо Он Автор, а все, начиная с Пифагора, со-авторы. Гераклит был одинокий философ. Поэтому оказался непонятным и непонятым. Для этого нужны ученики. Платон в лице Сократа подвел итог развития первоначальной или настоящей философии. Но, к сожалению, его ученики уже думали иначе, чем Платон, как, например, Аристотель, или только делали вид, что думают, как академики. Философия после есть возвращение к Платону, как ученику Сократа и Пифагора, повторение философии Платона в лучшем случае, в худшем – академической философии.
       - Умных достаточно, недостаточно понимающих. Для понимания ума мало, требуется разум. Ум частный, разум целый, все-общий. 
       -  Иисус был молодым. Как учитель веры он готовил перемены: «Не человек для субботы, а суббота для человека», «Любите ненавидящих вас» и т.п. Но в своей иудейской среде он был объявлен ложным пророком, смущающим народ, то есть, признан еретиком. Его последователи, когда Иисуса не стало, что на религиозном языке называется «воскресением» для «вознесения», укоротили склонность основателя к переменам тем, что дописали за него: «Не нарушить закон я пришел, но исполнить», и сделали само «воскресение Иисуса» как чудо вечной жизни «субботой», то есть, культом, с чем боролся Иисус. Они договорились устами самозванного ученика Иисуса - так называемого «Павла» до того, что признали всякую власть от Бога. Куда дальше? Иисус, конечно, не революционер, но и реакционером он никогда не был.
       - Говорят, что есть внутренний мир, который не увидишь. Ну, если не видно, то послушай, может быть услышишь, не услышишь, так пощупай, не ощутишь, так вкуси, не вкусил, так вздохни, может унюхаешь. Но если и это не сработает, вот тогда подумай. Но в мысли можно сообщаться с внутренним миром только опосредствованно, через всеобщее. Внутренний мир – это не от мира сего. Знать надо. Не почувствуешь. Но большинство не знает, ибо доверяет чувствам, живет ими. Внутренний мир – это врата Бога, Вавилон. Открытие внутреннего мира чревато блудом, превращением его в вавилонскую блудницу. Он должен быть закрыт от взгляда непосвященного, ибо тот, увидев его, погибнет на месте, а мир окажется оскверненным. Потому он скрывается, что непосвященный может оказаться в опасной, аномальной зоне. Каждый должен быть допущен только до своего уровня. Прямого сообщения между уровнями действительности и ее познания обычно не бывает. Поэтому приходиться искать подуровень более высокого уровня с над-уровня более низкого уровня, чтобы добраться до него, рассчитывая сообщение по формуле (n+1).  Только когда обычное сообщение не срабатывает, может включиться чудом, то есть, необычным образом, сообщение прямо наверх. То, что является истиной на нижнем уровне, может стать ложью на уровень выше, или, наоборот, то, что было ложью ниже, стало истиной выше, так, например, на нижнем ветхозаветном уровне учение Иисуса о двух природах в одном лице было ересью, на высшем новозаветном уровне оно было узаконено, стало правилом, догматом веры.
       - Обычно люди поздно взрослеют и поздно умирают. Не так в моем случае: я рано повзрослел, - еще в детстве, - и рано умру, так и не побывав пенсионером. У меня не было детства, поэтому не будет старости. Логично.
       - Нормальные люди не сразу умирают, а постепенно, чтобы легко было умирать на пенсии. Пенсия дается для тихой смерти, чтобы человек к ней приготовился. Лишать старого человека заслуженной пенсии последнее дело. Это как лишать человека в смерти надежды на вечную жизнь.
       -   Как понять непонятное? Как постичь непостижимое? Невозможно постичь, но возможно постигать. Чем? Непостижимостью. Как понять Кузанца? Можно ли так понимать? Не понимаем ли мы понятностью? Путь к пониманию Николауса Кребса лежит через уточнение того, что такое, по его мнению, постижение, постижимость и непостижимость. Постижение есть путь к достижению. Постижимость есть средство достижимости или путеводность результативности. Непостижимость – это не путеводность, а блуждаемость или даже заблуждаемость. Именно она не приводит к достижимости, значит, ведет к недостижимости. Соответственно непостижимость следует понимать непостижимостью как не путеводностью, то есть, не путевостью. Все путем, все там будем. Нет, не все там будем, не все путем. Пути перепутаны и стали путами, мешающими идти к результату. Почему мы заблуждаемся? Да, потому, что беремся за непутевое, за то, за что не взяться, - оно ускользает и не берется, не схватишь. Это так, если рассудить. Но у Кузанца в приложении к известно Кому – Богу – не работает рассудок. Здесь требуется более мощное средство – разум, который не просто известное делает известным, но непонятное помогает понять.
       Правда, можно ли понять не непонятное, а не понимаемое в силу ограниченности ума? Вот в таком случае на помощь человеку приходит вера вкупе с мистикой, ибо одного знания мало в этой таинственной области. Путеводителем на карте не знания становится не знание, а вера. Она прибегает к иным средствам, если не срабатывает ощущение и рассудок. Они запутались. Тогда включается разум. Для чего? Для уверенности. Но и он сдается. Человек сомневается; он не уверен. Что делать? Ведь уже не думается. Мечтать? Воображать? Но вообразить можно что угодно. Как в этой «что угодности» отыскать нужное, искомое, не просто реальное, а наиреальнейшее? Нужно чутье, но более острое, чем простое ощущение. Чутье на что? На возможное, иное, чем является. Нужно увидеть невидимое и провидеть не случившееся. Увидеть невидимое еще не случившееся, еще не явившееся.
       Мы сами себе подать не можем такое чутье. Есть Тот, Кто может подать нам это благо. Что нужно сделать для того, чтобы Он дал нам это в подарок? Дар дающего – вера. Нужно поверить. Поверить можно, если она есть у тебя. Как поверить? Она есть у тебя? Есть. Податель всяческих благ разве может обойти тебя и не одарить ею? Нет. Вера есть, но ты еще не вкусил ее. Вкушай, пробуй, осваивай, привыкай. Упражняйся в вере: молись, постись, будь милостив. Когда ты узнаешь, поймешь, что у тебя есть вера, что ты верующий, верный, тогда появится чутье на Того, в Кого веруешь. Ты будешь искать Его и найдешь. Запомнишь, как нашел. Это и будет постижение непостижимого непостижимостью. Это и есть духовный опыт общения с Богом. Постижение Бога Богом же, а не собой или Природой. Но к такому постижению Бога Богом же ведет постижение себя собой.       
       - (возвращаясь к Вечному или Великому Возвращению) Ты еще помнишь Великое Возвращение Фридриха? Вот Делез упоминает альтернативное толкование Великого Возвращения: это не циклическое повторение того же самого, а превращение «было» в «так я хочу», равное избавлению от времени. Разве одно другому мешает? Не повторяется ли не то что одно и то же, а таким же образом разное. Это и есть время: нечто настоящее становится бывшим. Именно этого не хочет Ницше. Грядущее для него не такое же. Но, как всегда, оно становится тем же самым. Поэтому избывается, исчезает. Если бы оно не было тем же самым, то не возвращалось бы. Может быть, Ницше хочет не возвращения, чтобы вернулось не возвращение, а невозвращение?
       - Вот ты возмущаешься человеческими безобразиями. Думаешь, я любезничаю с ними по душевной доброте? Уволь. Я вынужден быть лакеем: «Чего изволите, мадам», «Дам или не дам», «Ну-тес», «Да-с». Это моя форма существования с ними. Будь самым человечным среди них, чтобы они не отвлекали тебя всякими глупостями: поднятием хвоста, распусканием перьев, руками в боках, выпячиванием груди колесом, выдвижением челюсти, игрой глазами, надуванием щек, задиранием носа, поджатием губ, тряской причиндалами (более крепкое выражение не в строку), показом зада. На все это клюют, сам знаешь, кто. Если бы ты знал, как я не переношу этот класс существ. «Было бы корыто, а свиньи всегда найдутся».
       - Отношение мужчин и женщин. Как это важно!? Только об этом и говорят. Я не ученый, чтобы вычислять эти отношения. Есть палка, сучок и доска, дупло - вот тебе и весь инь-ян. Другое дело человек. Надо быть человеком, а не этим, прости Господи, двузначным набором хромосом.
         Я веду речь о женщинах и мужчинах, а не о человеке. Мужчины и женщины часто встречаются. Они есть существа желания и страха. Человек встречается крайне редко, да и то, тот, кто встречается, походит на человека, но им не является. Все же, если мы случайно встречаем человека, то ценим его не за женские или мужские достоинства, в которых есть все, кроме человека, а за собственно человеческие: сострадание и жалость. Иногда в таком редком явлении, как человек, обитает разум в виде осознания. Кем тогда осознает себя человек? Сыном Бога. Таким был Ешу. Он согласился с Симоном, когда тот назвал его «Сыном Бога». Симон пожалел Ешу, и у него появилось сознание представления Ешу Сыном Бога. Ешу никакой не Бог. Он Сын Бога. Что это означает? То, что человек чувствует, но не знает, себя воплощением Бога. Это еще встречалось в древности, но перевелось в наше бесчувственное время.         
       - Ты знаешь, мысль складывается в слово, образуется архив. Склад в слове мысли есть его смысл. Но складываются не только мысли, но и чувства. Они упаковываются в корзины слов. Если автор хорошо уложил чувства в слова, то сквозь слова сияют читателю художественные или поэтические образы. Так и мысли укладываются мыслителями в понятия, которые проявляются в слове.
       Эти слова можно повторять осмысленно, не вникая в то, какие мысли стоят за словами. Подобраться к мысли трудно, если нет ее формы в виде или идеи понятия. Поэтому часто люди говорят, но не знают, что за мысли нашли себя в сказанном. Понятия, остаются за кадром, ибо у нас нет на них видов – идей, - определяя или задавая общее направление движения разговора по смыслу его темы или предмета.
       На поверхности обитает слово, которое указывает на предмет (его денотат). Произнося слово, человек им и с ним выражает себя, свои чувства, свое эмоциональное состояние, которое не всегда отслеживает. За это слежение отвечает самосознание. Человек говорит с какой-то целью. Эта цель играет роль значения слова (его десигната). Иногда в научной литературе под значением подразумевается та терминологическая матрица, которую занимает слово, чтобы адекватно фигурировать в операциях научного дискурса в строгом соответствии с правилами формальной логики. Другими словами, научное значение слова – это та категория, под которую подводится частный случай имения ввиду описываемого словом предмета, процесса, лица. Если имеется в виду уже не предмет, а положение дел или положение вещей используется не слово, а предложение как целое, состоящее из слов в качестве их связи друг с другом. Тогда значение есть представление/репрезентация в такой связи значений слов описываемого или определяемого положения вещей. Такое значение слова или предложения бывает двухзначным: истинным, то есть, адекватным положению вещи или вещей, или ложным, неадекватным оному.
       Что касается смысла, то он скрывается за всеми этими семантическими (между словом и предметом), синтаксическими (между словами) и прагматическими (между говорящим и слушающим) отношениями говорящего к тому, о чем он говорит и что он говорит. Смысл и есть мысль в слове. Смыслом понятия мысль становится тогда, когда находит себя в идее как всеобщем в виде особенной формы, выраженной данным словом. Смысл слова как мысль в слове играет или живет в зависимости от эмоциональных состояний сознания думающего и говорящего, от контекста и подтекста употребления данного слова в окружении окрестных слов, следовательно, от смысла контекста и подтекста, от тех целей, которые перед собой ставит думающий, произнося слово или высказывая суждение в словесной форме предложения. Слово имеет смысл в любом случае: и случае истинного значения, и ложного. Смысл имеет даже бессмыслица; в ее случае смыслом является отсутствие смысла.
       - Истина и смысл. Истина и свобода. Истина – это соответствие или есть, то есть, соответствие тому, что есть, или само есть? И то, и другое: как соответствие тому, что есть, – это гносеологический аспект истины, как то, что есть, - это онтологический аспект истины. Аспекты истины и есть ее смыслы как смысл представленного и смысл представления истины.
       Свободны ли мы в истине? Да, если истинны, соответствуем тому, что есть, то есть, находимся в гармонии со всем вообще или в одном, - в том, что есть, - в бытии, но никак не в свободе от истины. Мы не в себе свободны, а в истине. Если же мы в истине, то свободны не в себе, а для себя. Свобода в истине не есть свобода в себе, ибо мы не истина в том смысле, что мы уже есть истина. Мы устанавливаемся в истине, а не устанавливаем истину. Тогда лучше сказать, мы открываем истину для себя, в данном случае свое истинное положение.               
       - Славяне. Есть западные, южные и восточные славяне. В чем они едины? В своем инфантилизме. Детскость выражается в их сказочности, в том, что они во всем до сих пор не повзрослели, хотя живут не одну тысячу лет. Жизнь для них как сказка для детей, что проявляется во всем массиве культуры. Это заметно видно при сравнении с романскими и немецкими народами, которые намного взрослее славян в быту, в обычаях и своем современном поведении. Просто бьет в глаза политический инфантилизм славянских народов, их склонность с одной стороны, к анархии (польский, украинский вариант), с другой стороны, к тирании (русский, сербский вариант). И тот, и другой вариант говорят о политической незрелости славян, об их буквальной иррациональности. В этой нерациональности жизни особенно преуспели русские, которые поклоняются иррациональности, сделали из нее культ. Славяне – хороший материал для выработки людей не для себя, а для какого-нибудь полезного дела (трудно согласиться славянину с таким рассуждением, если он не гегельянец, поэтому я опустил обвинения старшего друга, которые он предъявляет русским, обличая их в любви, мягко говоря, к крепостной зависимости, - что делать, приходиться считаться с тем, что живешь в век политкорректности).
       - Что нужно человеку для развития? Ничего, кроме других людей. Они обязательно заставят его развиваться, иначе он станет таким же «полоумным», как и они. Развитие среди людей происходит из сопротивления окружающим, которые пытаются любого, кто не похож на них, уровнять, «закатать в асфальт» обычая. Любой человек не совсем дурак, но лишь наполовину. Он не дурак, потому что окружен людьми, которые с рождения помогают ему заботиться о себе. Но они же мешают ему стать полноценным в умственном отношении существом. В результате он и не умственно отсталый и не дурак, но и не вполне умный человек. Среди людей развитие происходит не от избытка ума, а от его недостатка. Чего в человеке достаточно, так это жизненных сил, которые нужно определенным образом организовать. Люди на это сами по себе не способны. Они организуются только на элементарном уровне, когда подчиняются трутням из своей среды, которые в силу своей ленивой натуры заставляют их работать как рабочих пчел на себя, у них «сидят на шее». У трудящихся вырабатывается ум для того, чтобы управлять природой, а у трутней вырабатывается хитрость, как можно проще управиться с трудящимися. Лишь некоторые из людей доходят в своем развитии до полноты ума. Но от этой полноты они его теряют, ибо начинают отдаляться от людей и терять свои жизненные силы, ибо человек тогда человек, когда он с людьми. К сожалению, ум нуждается в подпитке жизнью. Дело в том, если бы таких умных людей было бы больше или в самый раз, то они не были бы одиночками, но составили бы из себя целый класс и научили бы других знать свое место. Но люди не хотят знать свое место и поэтому всякого, кто выделяется из них, поднимается над ними как над «серой массой» уравнивают с собой. В результате над ними поднимаются, но только уже не лучшие существа, а самые худшие из них и помыкают ими как «овцами» в своих корыстных интересах. Теперь они, эти, хозяева жизни, прикрываются фиговым листком демократии, выдавая свой частный интерес за всеобщий интерес всех, тем самым «водят за нос» трудящихся.
       - Для многих, чем выше, особенно для тех, кто там находится, тем больше пустоты в голове, - там воздух реже, чем на ровном месте. К тому же перепад давления давит на голову атмосферой. Приходится думать обо всем. А, человеческий мозг не предназначен для этого, ибо рассчитан на то, что у него под носом. Человек ведь не титан. Поэтому те, кто «лезет по головам» ближних вверх, как правило, отличаются известной тупостью ума, но заметной хитростью натуры.    
       - Пьющий для того, чтобы стать выпивохой, алкашом, должен не просто пить, но жить выпитым, переходя с натурального вина на крепленое вино, тем самым закрепляя алкоголизм. Так же и обучающийся, чтобы стать ученым, должен не просто учиться, но жить учением, переходя с учебников на специальную научную литературу, подтверждая прочитанное самостоятельно исследуемым и выпуская соответствующую литературу, тем самым закрепляя сциентизм. Так же и оглашенный, чтобы стать верующим в церкви, должен не просто верить, но жить верой, упражняя оную чтением специальной религиозной литературы в виде житий святых и пр. (так называемым «спасительным чтивом»), тем самым закрепляя фанатизм.
       - Есть дневное время бессознательного, есть ночное время бессознательного. Обыкновенно думают, что сны что-то хотят нам сказать. Одни из них говорят нам о прошлом, другие – о будущем. Это так называемые «вещие сны». Может быть все проще: сны есть автоматы сознания. Во время сна отрабатывается то, что было заряжено в дневном сознании. То есть, сон – это разрядка сознания. Днем сознание заряжается. Ночью оно разряжается. Сон – это сознание разрядки. Причем разрядки личного Я. Я спит и видит сны. То есть, оно находится не в фокусе. Я становится не автором, а героем сюжета. Оно не активно, а пассивно, точнее, активно в своей пассивности, если видит сон, и пассивно в своей активности без сна. Разрядка Я во время сна, особенно ночью, есть его раз-воплощение. Раз-воплощение сродни смерти. Утром происходит новое воплощение Я. Недаром мы чувствуем себя рожденными, когда пробудились.
       Сон – это обратная сторона жизни Я, о которой Я догадывается, но не знает наверняка. Лучше так сказать: есть Я и есть другое Я. Другое Я появляется на сцене сознания, когда Я уходит со сцены во время разрядки. Другое Я есть вывернутое наизнанку Я. В нем все наоборот: время течет вспять, внутреннее есть внешнее, внешнее есть внутреннее, субъект есть объект, объект есть субъект, смысл является бессмыслицей, бессмыслица является смыслом, истина является ложью, ложь является истиной и пр.
       - Правильное и неправильное. Есть правило или канон, закон, догма(т). Есть исключение из правила, случайность, ересь. Многие люди затвердили правила и косо смотрят на их нарушение. Они грозятся наказать за нарушение правил. За некоторые нарушения правил люди правил, в законе убивают людей. Наказание за нарушение правила становится законом исключения, в данном случае, из жизни.
       За счет чего люди меняют правила, то есть, изменяют им? Кстати, не заслуживают ли они еще больше наказания за то, что нарушают то, что сами устанавливают? Оправдание их заключается в том, что они меняют правила, им изменяют не самовольно, по своему желанию, а по необходимости изменения условий для действия правил. Дело в том, что жизнь вносит свои коррективы в правила людей. Так вот, правила изменяются под действием обстоятельств, когда случайность становится закономерностью. То есть, что было случаем исключения из правила, само стало правилом, имеющим свои исключения. Так новое вводится как случай.
       Правило есть то, что на всякий случай, а не на один, отдельно взятый. Исключение из правила как всякого случая есть отдельно взятый случай. То есть, случай из всех случаев. Но не за все случаи как закономерность, класс случаев, а против. Нельзя ли составить из таких случаев против целый класс против? Можно. Это репрессированный класс. На него положено «табу». Табуирование касается всех сфер жизни людей.
       Возьмем две сферы этой жизни: логику и язык. Они работают на строгих правилах, из которых, конечно, есть исключения. Если не соблюдать правил логики и языка, то люди не смогут понять друг друга: того, что они думают, и того, что они говорят. Эти правила, как и исключения из них, являются законами мышления и языка. Они носят объективный характер. Принято считать, что, то, что соответствует этим правилам, является истинным, а то, что нет, является не истинным, ложным. Иногда не истинное становится еще бессмысленным. Но чаще всего бессмысленное находится вне разделения на истинное и не истинное как третий случай, третье значение, неуместное в рамках двухзначной/формальной логики. 
       Ладно, но что будет, если взять религию как сферу/область человеческой жизни, то какие там есть правила? Правила религии – это правила чего? Вот в логике – это правила мышления, короче говоря, мысли. Правила языка – это правила речи, слова. А, правила религии? Это правила веры. Исключение из правил веры есть неверное или то, во что нельзя верить. Нельзя верить или поверить? То есть, это «наложенное вето», приказ об исключении, или объективная невозможность верить? То, во что нельзя поверить в том смысле, что в одно люди верят, а вот в другое никогда не поверят. Почему? Ну, потому что в это не верят, но знают, или и так видно. Но есть то, что не видно и что нельзя узнать точно. Вот в него верят так, чтобы с этим хоть как-то ужиться, приспособиться к его существованию. Правила веры есть то, как жить с тем, во что верят, чтобы в вере был порядок и согласие между верными, и исключение из круга верных всех неверных, их сегрегация и стигматизация. Этими правилами задается то, как представляется объект веры, в кого верят верные, кому они верны.
       Согласно этим правилам веры правоверные или правильные верные (есть еще и неправильные верные – это исключение не во вне, а внутри себя) живут таким образом, а не другим. Правила веры есть знаки избранности правоверных, стигматы их исключительности и метки идентификации своих, себе подобных.
       Важный вопрос: «Носят ли правила веры объективный характер или они условны как интерсубъективная конвенция или соглашение всех верующих»? Объективный характер задается в таком случае фактом наличия существования того, что есть предмет веры. В случае с логикой и языком таким предметом является мир, существующий вне логики и языка. Его наличное существование можно проверить иным способом, чем логикой и языком.
       В случае же с религией, предмет веры нельзя проверить на наличное существование иначе, чем верой и ее языком – текстом писания/описания предмета/объекта веры и правильного обращения с ним. Вот в чем проблема. Естественно возникает сомнение в вере и в истинность ее правил. Свидетельством обоснованности сомнения является наличие множества вер, которые не согласны друг с другом. Защитники веры могут заметить, что существует множество не только вер, но и языков. К тому же есть разные логики. Да, это так. Но сомнительно не существование веры, а предмета веры. Его существование никак нельзя проверить видимым, то есть, человекоподобным или человекоразмерным образом. Что касается логики, то существуют как доказательства существования предмета веры, то есть, бога, так и опровержения этих доказательств. То есть, аргументы логики не аргумент. Что делать? Профессиональные верующие делают то, что делают в таких случаях все апологеты, - они объявляют предмет веры трансцендентным всем средствам проверки, за исключением одного – самой веры. Выходит, обоснованием веры является сама вера. Почему ты веришь? Потому что верю. Интересно получается. Оправданием такого обоснования становится вся жизнь верующих. Поэтому вопрос о проверки истинности суждений веры является логически бессмысленным. Суждения веры носят тавтологический характер. Они суть тавтологии. В веру можно только верить, а в правила веры можно верить на основании их многократного повторения. Другими словами, основание веры – тавтология: верю потому, что верю. А, во что веришь? В то, что многократно повторяю. Выходит, вера в привычку, привычка как вера и вера как привычка, - пример само-референтного и рекурсивного суждения. Привычка – вторая натура человека. Такова природа верующего. Она религиозная. Его нельзя переубедить. Это так же, как переубедить природу. Такой же толк. Бессмысленно и бесполезно. Короче, с ним, верующим, все ясно. Другое дело, что ничего не ясно с самим предметом веры, если подходить к нему с точки зрения науки. Ведь его нельзя проверить, диагностировать его наличие, а тем более, дать его описание, что он представляет, кроме того, что он представляет не себя, а верующих, их желания и представления. Здесь налицо логическая ошибка подмены тезиса, в данном случае предмета или подлежащего веры самим верующим. Это чистый софизм, то есть, по-простому, вранье, а по-научному, ложь. Это относится только к тому, что говорят верующие о предмете своей веры. Тем самым сам объект веры никак не отрицается, но и не утверждается.
       Объект религиозной веры не описывается и не измеряется. О нем можно только вести философские беседы и обращаться с молитвой, а также служить ему. В размышлениях об объекте веры мы имеем дело не с самим объектом, а с его идеей, например, идеей Бога. Тогда как молитва, как принято полагать, обращена к самому Богу и верующие служат именно Ему.
       - Что такое вдохновение? Это когда вздохнул, а выдохнуть не можешь. Не можешь перевести дыхание, - задохнулся, проглотил дух. В этом смысле дух связан с ритмом или пульсом жизни. Жизнь существует на вдох и выдох. Родился и умер – это естественно. Родился и не умер – это не естественно. Сверхъестественно – это не родился и не умер. Но это не жизнь. Что это? Нирвана? Вечно держать это состояние – вдоха без дыхания невозможно для естественного существа. Есть мера существования такого существа. Это мера вдоха и выдоха. На одном дыхании (в духе) существует только духовное существо. Оно едино со всем разным. Мы не духовные существа – мы двойственны, состоим из вдоха и выдоха, из души и тела. Вдохновение окрыляет, но оно мучительно. Требуется выдох, разрядка после зарядки. Это возможно не в вечности, но во времени. Во времени что-то появляется и что-то исчезает, и мы исчезаем вместе с ним со временем. Так устроен мир как место, в котором мы есть. Мы появляемся в нем со вздохом и мы исчезаем из него с выдохом. Что остается? Мир со следами нашего существования на вдохе и выдохе. Если бы можно было задержать зарядку и не разряжаться. Но это невозможно – невозможно стянуть всю энергию на себя, чтобы она крутилась в колесе Я. Требуется отдача. Нужно поделиться с миром тем, что взял. На «взял» появился ты, которого следует отдать обратно. Мы временные хранители или носители духа. Короче: не напрягайся так, чтобы не вовремя перегореть. Не вдыхай много, а то задохнешься. Во всем нужна мера, твоя мера как дух в тебе на время. Пока он в тебе, ты живешь. Но ты живешь лишь момент времени. И все. Нельзя вечно крутиться по кругу. Обязательно будет остановка на том, из чего он состоит.
       -  Не надо пить, но можно курить. Вот я курю. Зачем? Чтобы прочистить дыхание и голову, заострить внимание мысли на проблеме. Водка отвлекает и рассеивает внимание. От нее мутит и все становится мутным и не ясным. Есть и отрицательная сторона курения: от него перехватывает дыхание. Так что можно задохнуться дымом. Дымок – это соблазн пассивности созерцания, отвлекающий от активности медитации. Курение опасно для мыслителя, ибо навевает иллюзии. Курят не философы, а а(ртисты). 
       - Гигиена бытия. Необходимо ничто как продукт процедуры уничтожения или очистки существования от мусора. Является ли Я мусором? Нет. Я не мусор, но санитар бытия, чьей задачей является очищение бытия от мусора. В огне Я сгорает мусор, и бытие очищается в нем. Огонь Я – это работа разумного существа над собой, над своими ошибками при испытаниях жизни. Важно не только писать, но и стирать написанное, если оно не держит само себя, - освобождать место от мусора, от плевел для зерна мысли, растущего в слове.
       - Я не могу написать то, что было бы в формате. Я не заказное существо, а вольная птица. Я большой оригинал и поэтому меня мало кто понимает. Я сам с трудом понимаю себя. Многое во мне для самого себя мне непонятно. Поэтому я думаю, чтобы понять себя. Во мне мышление, мысли производны от того, что варится во мне. Заваривается в моем нутре и продолжает вариться в голове. По натуре я художник, поэт и музыкант, короче, артист, а, вот по сознанию -  мыслитель. Другими словами, я эстет, а не моралист. Как артист я в себе, как мыслитель – я для себя. Таким образом, как складка нутра в сознание я в себе и для себя.
       - Иисус прав в том, что нужно спасаться духом. Но он не прав, что спасение нашел в жертве. Он ошибался. Жертва – это самообман, это ошибка как расплата за то, что он мыслил криво. Его сознание было затуманено религиозным туманом, что заставляло его плутать в мыслях. «Туман, туман. Похож на обман», - как поет один поющий композитор. Для Иисуса дух был туманом. Но дух есть огонь, от которого идет света разума. Разумеется, от огня бывает дым. Из него он появляется. Это мусор познания. Дым – это туман в голове. Он появляется от курения, горения духа. Познание обостряется на контрасте с дымом незнания. Это я знаю, как художник – мастер контраста и светотени: света знания и тени незнания. Жертва Иисуса – это тление на костре, пепел костра души. Не нужно жертвовать. Она не нужна там, где есть работа ума. Жертва – это ловушка в тумане веры. Важно не попасть в ловушку, не пропасть. Как это сделать? Нужно работать головой. Успех не в жертве, а в уклонении от жертвы. Никто не должен пропасть. Это нужно было показать Иисусу, а не служить примером самопожертвования на радость своим врагам и горе своим друзьям, его предавшим. В уклонении от жертвы, чтобы никто не пострадал, призвание человека. Культ страдания – это путь в никуда. Это не жизнь, в смерть. Культ страдания – культ смерти. 
       -  Я особенный учитель. Тот гуру, который терпит рядом с собой другого гуру. При мне можно быть собой, а не похожим на меня.
       - Я заметил, что парное отношение «Сократ-Платон» есть общее место философии. Это ее топос. Это философское место. Там, где оно есть, есть место для философии. Платон является наследием Сократа. Сократ подвел Платона к берегу и сказал: «Плыви»! Платон не поплыл (как пот), как другие ученики Сократа, а переплыл (как плот) на тот берег. Это был берег философии, которая начинается с Платона. Там, где начинается философия, там заканчивается софистика. 
       - Странно, но это так: те, кто определяет сейчас стиль жизни, с кого берут пример, живут прошлым, а не настоящим. Они находятся в настоящем, но живут прошлым. Никто не живет будущим, которого еще нет. Но ведь и прошлого уже нет. Есть настоящее. Оно принадлежит молодым. Но они ничего не смыслят и не понимают в нем. Что-то можно понять, когда оно уже прошло.
       - Философия – ложка дегтя мысли в бочке меда слов поэзии. Она должна быть в меру (мере мерное, умное), с ложку, а не с бочку, - иначе не проглотишь. Философии или правды, должно быть минимум, а поэзии, то есть, вранья, максимум. На другое люди не согласны. Они часто врут и редко говорят правду. Это им понятно. Кашу (ложь) маслом (правдой) не испортишь. Наоборот неверно: кашу (правду) маслом (умаслить ложью) не испортишь. Еще как испортишь. Поэтому философия должна быть, но мало требуется ее для человека. Тогда как поэзией увлекаются люди. Оно и понятно: увлекаются, соблазняются люди прелестью. В царстве идей, по Платону, нет места поэтам. Поэзия, сказка - ложь, да в ней намек, добрым молодцам и красным девицам урок… вранья, тонкого (или истинного, умного) намека на «толстые (хитрые) обстоятельства».
       Короче: «врут поэты», - сказал прозаик. Современная философия – это философия подозрения искушенных, а не доверия наивных.
       Я себя как вруна-поэта «вывожу на чистую воду» правды/истины как философ. Есть люди намного опаснее поэтов. Это софисты, идеологи и прочие, которые не просто привирают, но врут напропалую.
       - Я на пороге. Пороговое существо, между двух миров распятое. Поэтому мне не досуг распинаться. Я уже распят. Я настоящий Иисус, а не тот. Тот мой предтеча. Скажут: самозванец. Они правы, - нет пророка в своем отечестве.   
       - Я не моралист (ходячий положительный пример), но и не циник, киник, который учит публику отрицательным примером. Так киник пробует отсеять дураков, подражающих ему, чтобы остались умные ребята. Это спорно. Лучше так сказать: я в основном реалист, но местами киник.
       - «Не глаголом жечь сердца людей», но мыслями «выжигать мозги».
       - Мои слова есть пена для публики. Для учеников я приберег сокровенные мысли, «живую воду» учения.
       - Комплекс гуру. Ничего я не знаю. Я уже преодолел гуру – этого всезнайку, умудренного в неведении.
       - Даль утопична или дистопична. То, что мы не видим, но откладываем на потом, вдаль, представляется в целом лучше, чем оно есть, или хуже. Но когда мы присматриваемся, а присматриваемся мы к деталям, к частностям под своим носом, мы находим погрешности, видим недостатки, и это понятно: человеку свойственно ошибаться в том, что находится у него под самым носом, - трудно на этом сосредоточить внимание: слишком близко.
       Но не менее проблематичен верх с низом, ибо человек находится между ними. Трудно ходить по земле, задрав голову вверх. Не менее трудно опускаться вниз, ведь приходится отказываться от своих достижений. Это своего рода смирение души под надзором духа.
       В дали верх соединяется с низом у горизонта событий. Чем ближе к нему подходишь, тем он оказывается дальше от тебя. Он как тень: погонишься за ней, она станет убегать от тебя. Верх сходится с низом на широте, расходясь по диагонали таким образом: чем ближе, тем дальше. При этом, чем меньше числом, тем больше по величине. Так трансцендентное, далекое оказывается ближе своего, имманентного. Кто ближе всего ко мне? Не я сам, но Сам Бог. В Нем минимум сходится с максимумом на пределе, соразмерно подальше от оптимума, на котором как на перекрестке минимума и максимума располагается человек.
       - Власть правителя. Чем занят правитель? Завоеванием и удержанием власти. Он хочет убедить себя и всех окружающих, прежде всего, других правителей, в том, что находится на своем месте. Если это так, зачем его менять на другого правителя? Есть известное политическое выражение: «Правителя делает его свита». Оно правильное, то есть, соответствующее реальному положению вещей. Правильное здесь соответствующее тому, что есть. Это правило самой реальности, закон природы вещей, в данном случае, общественных. Есть люди, - они составляют группу, - благодаря которым правитель пришел к власти. Они заинтересованы тем, что он правит. Почему? Потому что при его правлении они участвуют с ним в управлении. Любой человек на месте правителя не может не понимать, что он зависит от этих людей. Они составляют его двор. Это камарилья правителя, его свита, фавориты или любимчики. Разумеется, эти люди понимают, что опасно напоминать правителю прямо о его зависимости от них. Но он не должен забывать, кому обязан своей властью. Он прекрасно это помнит, и тяготиться своей зависимостью. Если правитель не лишен ума, то понимает, что его камарилья представляет интересы тех слоев людей, которые заинтересованы в тех правилах политического управления, которых придерживается правитель. Как правило, они самые богатые. В их руках богатства страны, которой он правит. Правит не только гласно от своего лица, но и негласно от их лица, являясь верховным представителем их интересов. Под этим властным или политическим классом страны находится народ, несущий подати в казну правителя. То, что поступает в казну, перераспределяется в пользу политического класса, прежде всего в пользу правителя. Народу достается только то, что остается в казне, после того, как в нее запустили руку правитель со своей свитой. Остается там немного, ровно столько, чтобы не потерять власть над народом и не поделиться ей с себе подобными.
       В интересах удержания власти правителю следует приближать одних ставленников и удалять других, отрывая их от кормушки власти. Для этого он должен их ссорить друг с другом, чтобы управиться с ними. Во-первых, он должен расправиться лично и по отдельности с теми, кто привел его к власти. Это возможно сделать только при опоре на новых представителей политического класса. Это дворяне. Те, кто был с ним рядом при завоевании власти, стали вельможами, герцогами, графами, удельными князьями и боярами. Как это делается. Выбирается наиболее преданный из влиятельных сановников и противопоставляется другим. Он в фаворе. Его руками как министра правителя подчищается площадка власти. Затем он обвиняется в злоупотреблении властью не самим правителем, а новыми сторонниками власти правителя из низов властного класса, которые всем обязаны своему правителя, тогда как он им ничем не обязан. Их руками правитель расправляется со своим верным помощником из бывших соратников по завоеванию власти, которых тот уже оттеснил от трона власти. Пришло время самому отправиться вслед за ними. Теперь он «козел отпущения», на которого правитель вешает все огрехи своего правления. Поэтому необходимо его устранение от власти, чтобы в государстве воцарилось равновесие, при котором каждый знает свое место и помнит, что если он его забудет, то его потеряет вместе со своей головой. Но это плохой сценарий. Благотворнее для власти более тонкая интрига. Например, можно организовать малую войну против вредного, но слабого соседа, на которую отправить фаворита, и там подослать к нему убийц из дворян. С ними при случае следует потом тоже разобраться, «спрятав концы в воду».
       Вот когда правитель оказался окруженным людьми, которые ему всем обязаны, а он им обязан меньше, ему следует позаботься о своем наследнике и самой традиции престолонаследия. Разумеется, он не должен забывать стравливать своих приближенных друг с другом, давая понять, что всем тем, чем они владеют, они обязаны не себе, а ему.
       Таким образом, власть есть сила управления людьми с помощью самих людей при посредстве их интересов. Для власти необходима общность цели правителя с целями его приближенных. Она заключается в том, чтобы так организовать народ на работу на власть, как если бы ему показалось, что это в его собственных интересах. В таком свете власть народа – это не народная власть (не надо путать родительный падеж с именительным падежом), а власть представителей народа во власти. Эти представители народа во власти ничем не отличаются от представителей власти, за исключением пропаганды за народ. Демократия во власти это демократия в правящем классе, а не в самом народе. Народ и власть – это не одно и то же. На такую демократию идет правитель, когда он теряет власть.
       - Автор и герой. Автор текста находится в нем в качестве его творца. Текст является его воплощением, представлением, идеологией автора. Текст автора есть его искусственное тело, которое он пытается сделать искусным. Для чего оно нужно? Для представления. Кому? Прежде всего, самому автору. Представление себя самому себе посредством письма. Текст – знак автора, точнее, знак знаков, система знаков, отсылающих к автору, его жизни. В тексте автор не просто представляет, как он живет и чем живет, но и показывает читателю, как следует и как не следует жить.
       Действующим представителем автора в тексте является герой. Он делает текст художественным. Однако в таком тексте иногда показывается еще и автор как автор. Это не он сам, автор, но его образ в сознании читателя. Герой – это alter ego автора. Он нужен в тексте, чтобы автор увидел самого себя со стороны, в частности со стороны как можно большего числа других героев, относящихся так или иначе к главному герою. Мир героев – это мир тел или ракурсов/проекций многостороннего авторского сознания.
       Если герой – тело автора, то автор – сознание героя, но в превращенной форме другого. Это как если бы сознание представляло себя в теле. Автору нужен герой, чтобы, не стесняясь, высказывать его устами те истины, которые могут показаться глупыми.
       - Женщина. Что это такое? Змей ее знает, - он ведь соблазнил. Знаешь, сегодня во сне я понял, кто есть она. Но, обидно, забыл. Так всегда со мной бывает: придет мысль, а потом уйдет по-английски, не прощаясь. Не успеешь записать. К тому же, как во сне записать? Надо было точно увидеть сон про то, как я записываю ее на память. Ничего не остается, как подумать, чтобы понять. Женщина есть ангел и одновременно демон. Поэтому мужчина, как правило, полигамен. С одной он беседует. Она создана для беседы. С другой он спит. Она создана для постели. С третьей он гуляет. Она создана для показа. С четвертой он кушает. Она создана для приготовления пищи. Пятую он кушает. Она создана для того, чтобы показать, что он мужчина и может сделать с ней, что пожелает, то есть, она за ним ухаживает, является его служанкой. Таков мужчина. Не нравится? Тогда живи с человеком. Женщина – ангел, если она человек. Женщина - демон, если она женщина. Мужчине сложнее, чем женщине. Ему приходится жить сразу с несколькими демонами страсти, ума, глаз, желудка, руки, ноги и прочая в своем сознании. В действительности, не в сознании, женщина одна. Просто мужчина туп и не может увидеть ее сразу, а все ищет и не находит во многих представительницах противоположного пола. Пока наберется опыта и найдет ту, которую уже потерял, перебирая их.
       Кстати, так обстоит дело и с женщиной. И у мужчины, и у женщины уже есть своя женщина и свой мужчина. Они в сознании, которое по недомыслию принимают за сердце. И вот они являются им в виде жены, мужа, любовницы, любовника, обретают в них зримые черты. Их реальных может быть сколько угодно, но своя/свой только одна/один. К сожалению, она/он изначально не имеет черт. Они вырастают вместе с теми, кто их любит. Для чего они нужны? Для того, чтобы жизнь человека была полноценной, ведь люди счастливы с собой только наполовину. Для полноты требуется другой: для мужчины – женщина, для женщины – мужчина. Таким образом, получаются дорогие женщины и дорогие мужчины, когда мы вкладываем в них самих себя в виде «своего другого» (alter ego). Этот «свой другой» есть не я сам целиком, но только часть меня, без которой я не могу существовать. Это естественно. Правда, в последнее время появилось много искусственных, превращенных видов. Это потому что мы живем в царстве превращенных форм. Так «своим другим» для некоторых становится лицо уже не противоположного пола в действительности, а своего пола. Выходит аберрация взгляда: люди превращений принимают «свое» (хозяйство) за «чужое». Почему? Потому что сознание отделяется от пола, функция удовольствия расходится с функцией пользы, продолжения рода. Но люди, с которыми это происходит (пока происходит с немногими, - это исключение из правила, но исключений становится много: они сами пытаются стать тоже правилом), не знают о разделе, пробуя по старинке получить приятное от физики, хотя физика такая же (гомоподобная), что неестественно. Это сложно понять. Но если есть понятие и ум, разберешься.
       Вот подумал, и мысль за мыслью, наконец, вспомнил.   
       - Времена. Мы живем в настоящем, но живем не настоящим, а прошлым. Мы знаем прошлое, свою историю, а не настоящее, в котором находимся и живем. Будущее неизвестно. Поэтому и говорят: кто не помнит прошлого, у того нет будущего. Это важно знать тому, кто хочет стать ментором, то есть, учителем, педагогом. Что нужно знать? Как люди до сих пор думали, чувствовали, знали, говорили и делали. Кто это знает, тот может быть учителем, педагогом.
       Я учу философии как умению думать, не правильно думать, а просто думать, потому что если ты думаешь, то думаешь правильно и узнаешь новое из старого. Тогда у тебя есть будущее. Есть в данном случае твои ученики. Сложнее узнавать старое из нового.
       Вот Фройд, как его называет на немецкий манер Ученый, делил людей на оральных и анальных (личностей). Так и я делю учеников на говорящих и пишущих. Правда, я «стираю»/»снимаю» сексуальную огласовку. По-моему, те, кто любит говорить с учителем, ему сопротивляются, с ним спорят. Это «садисты». Они из породы «зверей». Говоруны умеют постоять за себя. Они своего не упустят, добьются признания, выбьются в люди.
       Те же, кто отмалчивается, не хочет говорить с учителем, - это «мазохисты». С ними сложнее, зато интереснее. Они из породы «скотов». Молчуны умеют стоять за собой. Они не хитрят. Это хитрит за них их природа.
       Если говоруны или болтуны говорят и слышат только себя, то молчуны слушают и стараются понять другого, иначе зачем слушать. Затем привыкают к другому и находят его в самих себе. Они начинают с ними разговаривать (так называемый «разговор про себя»), задумываются и пытаются уже размышлять.
       - Кто ясно думает, ясно, понятно излагает. Почему? Потому что ясность она и в Африке ясность. Мысль и слово связаны друг с другом. Эта связь имеет генетический характер. Одни (аналитики) говорят, что структура языка задает структуру логики. Другие (логицисты) говорят наоборот: структура логики задает структуру языка. Логика и язык структурны. Мышление и речь процессуальны, деятельны. Поэтому мышление является истиной логики. Если логика ясная, структурно пропорционально сложена, то и мышление будет ясным, то есть, понятным, осмысленным, иметь смысл (ясность в мышлении – это понятность).
       Так и в речи, которая есть истина того, что есть язык. Мы тогда ясно говорим, когда соблюдаем правила языка. Придерживаясь этих правил языка, мы пытаемся сделать понятными на словах или ясными в изложении свои мысли, то есть, то, что мы думаем о чем-то.
       Разумеется, я как философ, а не филолог (если понимать филологию в обычном смысле, а не моем собственном), полагаю, что мысли задают порядок слов, если они следуют по правилам логики. Это логика или последовательность не только мыслей, но и самих слов, логика языка. Логика мысли есть логика/грамматика языка, но никак не наоборот, логика языка есть логика мыслей. Логика, переходя с порядка мыслей на порядок слов, становится их грамматикой.
       - Филология и философия. Настоящая философия и есть филология, если филология есть не просто любовь к любым словам, но есть любовь к умным словам. Умными они становятся тогда, когда указывают не только на то, что есть в словах, и на то, что они называют, но еще и указывают на те состояния сознания, которые работают при высказывании. «Философия» менее удачное словосочетание, ибо в нем речь идет о любви к мудрости. Между тем до сих пор нет ни одного мудреца, если не считать таковым Сократа, которого древние стоики считали мудрецом. Да, и тот, полагал, что знает, но только знает, что ничего не знает. Вот и вся мудрость. Так что получается, что философия – это любовь неизвестно к чему.
       - Свобода и разум. Еще Декарт думал, что человек больше свободен, чем умен. Поэтому он несчастен. Ведь человек не знает, что он хочет и что ему делать. И это при том, что он своеволен. Другой француз твердил, что «все люди жалуются на свою память, но еще никто не пожаловался на свой ум». Почему? Известно почему. Потому что никому не хватает ума. Тогда как они свободы больше, чем надо. Поэтому понятно, почему потом стали говорить вслед за Марксом, что люди проверяют делом то, что они замыслили и почувствовали. Свобода без ума проявляется больше в том, что человек наделал, нежели надумал. Именно благодаря мысли человек понимает, что он представляет, выражает и переживает, когда делает, если он умный, или когда сделал, если он глупый («какой я дурак, что это и так сделал»). Если в свободе человек сравнялся или держит равнение на Бога, то в уме он плетется в хвосте у Бога.
       - Образование и воспитание. Образование – это умение входить в образ, быть артистом, иметь стиль, знание самого себя, знание того, что можно ждать от самого себя. Воспитание – это навык впитывать в себя все хорошее и выжимать из себя все плохое. 
       - Знание, умение и навык. Компетенция. Знание – это знакомое, но не мое. Или это что использовать. Умение – это то, что у меня не отнять. Или это чем пользоваться. Навык – это я сам, моя привычка как приобретенная природа. Или это как пользоваться. Навык – это истина знания в качестве способа его проверки на истинность при помощи умения как метра (меры). Все вместе применительно к цели - это компетенция. Она есть выжимка из знания, умения и навыка. Человек компетентен в некоторой области, если знает, что это такое и что с ним делать тем, что есть под рукой, так, чтобы оно было полезно ему.
       - Человек и вещь. Человек – это кто. Вещь – это что. Бытие – это как. Человек как кто или сущий есть или существует, бывает вещью или что, если его кто-то другой имеет в виду. В таком случае его сущностью становится вещность как имение другого. Вещность есть его сущность, которая является имением или пассивным залогом в существовании/бытии. Если он сам себя имеет, то одновременно является и субъектом в активном залоге (сам) и объектом в пассивном залоге (самость), соответственно становлением, производящим, творящим и наличным бытием, произведенным, продуктом, творением.
       - Мэтр, мастер, специалист, профессионал, любитель. Мэтр – это образец/прототип/оригинал/прообраз для подражания. Мастер или академик – это класс, законченный вариант специалиста или тип, первый образ. Специалист или подражатель – это подкласс, копия класса в минимальном виде, вид отличия одного от всего другого относительно того, что он умеет или может делать. Профессионал или подражатель подражателя – это копия копии мастера. Любитель – это такой человек, который знает, что хочет, но не знает, как удовлетворить желание. Удовлетворенным он будет, когда станет профессионалом. Хороший профессионал уже специалист. Отличный специалист мастер. Тот мастер, который не имеет цены, есть мэтр как ценность. Тот мастер, который знает себе цену и, естественно, может оценить работу всех тех, кто ниже его по достоинству, есть эксперт.
       P.S. Есть еще творец, который задает образец. В области мысли – это мыслитель как таковой. 
       - Мужчина и женщина. Мужчина – это пассивная активность (ян). Женщина – это активная пассивность (инь). Без женщины мужчина не проявляет свою активность. Мужчину вдохновляет на дело женщина. Она муза. Но для этого ей самой следует быть пассивной. Однако не сидеть, сложа руки, а работать, помогая мужчине как мужу в качестве его жены. Мужчина берет (взял) чужое, а женщина дает свое. Он - человек, она – природа. Мужчина – культура, женщина – натура. У мужчины натура женская, а у женщины культура мужская.
       Натура женщины заключается в рождении. Мужчина не может естественно родить, поэтому он компенсирует свою естественную неполноценность культурным/искусным творчеством, то есть, или искусством, или техникой. Мужчина – хозяин, господин над женой. Женщина – хозяйка, госпожа над животными/скотами. Она госпожа над мужем, если он ведет себя как скот. Жена ставит мужа на место, и он становится человеком. Ева превратила Адама в человека. Бог создал человека как живое существо, а Ева сделала его деятельным. Дело привило человеку разум. Разум у человека деятельный. Когда мужчины пробуют взять одну и ту же женщину, они становятся дикими, зверями. То есть, женщина играет для мужчины двойную роль: роль воспитателя и испытателя на человечность. Она испытывает его, соблазняет его. Она воспитывает из него человека, но соблазняет как зверя. Без женщины мужчина превращается в скота. В этом смысле женщина для мужчины одновременно и ангел, его спаситель, и демон, его рок, судьба. Женщина в свою очередь, очеловечивая мужчину, сама очеловечивается. Она нужна как необходимое условие превращения мужчины в человека.
       Философы ходят парами: в древней – Платон с Аристотелем, в новой философии – Кант с Гегелем. Что они олицетворяют? Платон представляет философию в чистом виде. Аристотель находит в ней науку. Кант полагает философию не наукой, но введением в науку. Введение в науку – критика всякой философии, претендующей на статус науки. Для Гегеля философия не просто наука, она наука наук, то есть, наука на порядок выше всех остальных наук как абсолютная наука. Все остальные науки, по Гегелю, науки относительно философии как логики. У Аристотеля логика была введением в философию. У Гегеля логика, став философией, стала введением наук в науку. В этом он наследник Фихте как автора наукоучения. Если у Канта логика носила критический характер, то у Гегеля она носит апологетический, спекулятивный/положительный характер. Диалектический момент в движении понятий в философии Гегеля является отрицанием, которое «снимается» в спекулятивной системе.
       - Добро и зло. Без добра нет зла, как и, наоборот, без зла нет добра. В каком смысле? В относительном смысле или смысле отношения. В этом смысле надо понимать, что добро положительно, а зло отрицательно. Есть, конечно, предел в положительном, как и в отрицательном. На пределе положительное, доброе, поколебавшись, может превратиться в отрицательное, а отрицательное, злое, поколебавшись, может обратиться в положительное.
       Есть ли в добре зло и добро во зле? В добре нет зла в том смысле, что из зла не следует добро, - добро следует только из добра. Но во зле есть добро не в смысле следствия, а в смысле существования самого зла. То, что оно есть, и есть добро. Добро заключается во зле только в существовании, а не в сущности. Лишь в добре сущность совпадает с существованием.
       - Понимание, переживание и представление. Понимают те, кто владеет понятиями. Владеет понятиями только мыслящий. Таковых единицы среди людей. Но этого мало. То, что понимается в понятиях как выводах идей из зачаточного состояния парадигм или гипотез (имеется в виду толкование гипотезы в философском, а не научном смысле: в науке гипотеза считается предположением, в философии гипотеза полагается основанием), необходимо пережить в чувствах и выразить в словах или представить на всеобщее обозрение. Слова можно найти у поэтов, чтобы сделать доходчивым для публики, которая не умеет думать. Так вот приходится думать за народ, переводя строгий язык понятий философии на точный язык науки для специалистов или приблизительный язык поэзии для любителей из народа. Понятное дело, что перевод непоправимо снижает уровень понимания, так что может быть при переводе станет ложью то, что было истиной при мышлении или, наоборот, то, что было ложью в понятии, станет истиной лжи при переводе.
       Очень трудно мыслить в понятиях, иначе мыслить невозможно. Хорошо подумал в понятиях и понял по идее. Дальше что? Следует это пережить, экзистенциально, «на собственной шкуре» испытать. И, наконец, найти такие слова в народном языке, которые, в принципе, смогли бы передать публике само переживание того, что осмысленно в понятии. Для того, чтобы обыватель/любитель понял, необходимо влезть в его сознание, чтобы подумать за него, ибо он не умеет и просто не может думать. Он только мнит, имеет мнение и болезненно это переживает, когда с его мнением не считаются другие, имеющие свое мнение, то есть, заблуждающиеся на свой манер. Заблуждение видно со стороны, но свое заблуждение скрыто от мнящего.
       - Человек и Бог. Почему человек считает, что Бог спасет человека? Верующему подсказывают идеологи церкви или так называемые «профессиональные верующие» (ПВ), они же «ловцы душ», как их окрестил сам Иисус, которого ПВ зовут Спасом и Сыном Бога, что причина спасения скрывается в истории/мифе Адама и Евы. Их изгнали из Эдема (рая) из-за того, что они ослушались Бога и сорвали плод с древ познания. Мало того: они вкусили и узнали, что такое хорошо и что такое плохо, конечно, не абстрактно, ума для этого у них было слишком мало, а «чисто конкретно» в смысле вкуса и наглядной демонстрации, то есть, чувственно материально, что плохо быть голым и хорошо скрыть свою срамоту.
       Проще говоря, им стало стыдно. Так они узнали себя, узнали то, чем они отличаются друг от друга. Узнали себя и признали друг друга. Тем самым они отделили себя от Бога. В каком смысле? В том, что все их отношения, включая и отношение к Богу, теперь связаны с их отношением друг к другу. Тем самым непосредственные отношения с Богом как со своим Создателем стали опосредствованными отношениями с Ним. Чистота отношений с Богом как Чистотой самой по себе была испачкана чувством стыда как следствием их знания в качестве уже следствия ослушания Божьей заповеди «не вкушать с древа познания, а кушать с древа жизни». Все это и есть грех.
       Прежде, до греха, Адам и Ева просто, только жили, то есть, были животными. Теперь они узнали себя, признали друг друга и стали социальными существами, людьми. Что это означает? Только то, что они могли жить сами, самостоятельно, друг для друга, без Бога. Поэтому, естественно, Бог изгнал их из рая как места Бога. Что это означает? Только то, что они сами подписали себе приговор, лишили себя рая, где не занимаются познанием, а просто живут. Простое в отличие от сложного не знает смерти. Место Бога – вечность, которая безначальна и бесконечна. Место человека – время, которое конечно. И стали Адам и Ева страдать от греха, - Адам в поте лица трудиться, а Ева в муках рожать. То, чего они были лишены в ходе познания, им хотелось вернуть себе, - вернуть себя в вечность. Но это невозможно без Бога. Почему? Почему человек сам не может спасти себя от греха, ведь это он нарушил заповедь. Так пускай сам и спасается. Дело в том, что он пытается, но у него не получается, ибо вне рая – вне Бога, нет вечности, а есть только время. Стыд – это состояние греха, свидетельство в нем, доставляет человеку страдание. В страдании человек сознает себя конечным, смертным существом. В священном писании есть такие слова: «жало греха – смерть».
       С религиозной точки зрения познание греховно, ибо знание себя есть при-знание себя смертным. Другими словами, в раю, в животном состоянии человек не знал, что он смертен. Но разве незнание способно сделать человека бессмертным? Нет, так нельзя говорить. Верующие полагают, что не само незнание делает человека бессмертным, но пребывание человека в раю как месте Бога. Бог бессмертен, вечен. И там, где он непосредственно, там вечность и бессмертие. Бог остается непосредственным для всего. Но не человек. Познание сделало его опосредствованным с Богом, что есть грех. Поэтому Бог заранее, до греха, дал человеку заповедь не быть любопытным. Человек нарушил заповедь и тем самым разорвал завет с Ним, то есть, нарушил договор. Чтобы восстановить договор с Богом, нужно стать непосредственно близким Богу. Как это сделать? Одного человека для этого мало. Требуется еще и Бог для того, чтобы принять покаяние человека в грехе. Само покаяние от первородного греха не спасает. Должны покаяться сами грешники: Адам и Ева. Но они уже умерли. Их потомки не могут покаяться за родителей. Первый Адам мог не грешить. Но согрешил. Почему? Потому что Ева соблазнилась и стала соблазном для Адама: дурной пример заразителен, - так проще. Чем она соблазнилась? Не чем, а кем: дьяволом в образе змея. Чем он ее соблазнил? Тем, что все можно в раю, но почему-то нельзя рвать с древа познания плоды и вкушать их. Для чего же тогда они растут? Для того, чтобы их срывать и вкушать. Вон Сам то Бог ничего не запрещает себе. А ты, Ева, чем хуже его? Ты тоже сорви и вкуси. Но куда Ева без Адама. С Адамом легче заниматься познанием: один ум хорошо, но два лучше. И соблазнила Ева Адама.
       Следовательно, чтобы спасти людей – потомков Адама и Евы – от первородного греха, необходимо послать Нового Адама, который уже не может грешить. Им стал Иисус Христос как Сын Бога, который Сам Бог и поэтому безгрешен уже по своей природе, а не по благодати Бога, как Адам. Но Иисус спасает человека от первородного греха, а не от личного греха. Спасение от личного греха возможно на путях церковной жизни, когда верующие собором, всем миром верующих, помогая друг другу, спасают себя в этой жизни с помощью Бога. Для спасения вне этой жизни, в смерти, требуется прямая помощь самого Бога. Примерно так все это объясняется в церкви. Но как это понять? Трудно. Конечно, трудно.
       Какой в этом смысл? Смысл здесь в том, что познание следует сделать уже не греховным состоянием, а состоянием самого спасения. Но верующие полагают, что это спасение возможно только через веру, через познание верой, путем знания себя верным Богу. Неверность Богу губительна для человека. Но почему только верой? Потому что она от Бога. Почему не через разум возможно спасение, ведь разум тоже от Бога? Потому что только вера делает человека непосредственным Богу. Разум по своей природе есть само опосредствование. Познание верой не трудно, как познание разумом, ибо непосредственно, то есть, не столько ты познаешь Бога, сколько Бог познает тебя, узнает тебя как верующего, признает в тебе верность Себе. Так через веру человек возвращается в Бога, ибо вера не стоит на пути к Богу, как разум, не заслоняет Его собой.
       Тут есть одна проблема. Она связана с Иисусом. Как Бог может сделать грех «снятым» с человека? Он все может. Это формальный ответ. Содержательный ответ заключается в том, что Иисусу, чтобы «снять» грех с человека, при условии сохранения свободы человека в преодолении его личного греха, следует пожертвовать собой и умереть. Но как Бог может умереть? Как человек; причем без вины, ведь он Бог, а значит невиновен. Ему не остается ничего другого, как сделать себя жертвой греха человека. Через подобную жертву, через смертельное страдание должен пройти каждый человек, чтобы преодолеть свой личный грех. Избавление от личного греха возможно для человека только через распятие на своем грехе, ведущее его к смерти. Через смерть возможно воскресение для лучшей/вечной жизни в Боге.
       Зачем Богу спасать человека? Каков Его мотив? Виновность. Бог виновен, что не остановил человека, когда тот совершал грех. В чем суть виновности Бога? В сознании виновности без самой вины. Бога знал, что сделает человек. Поэтому он предупредил человека. Но тот его не послушался, ибо не знал последствий. Узнать последствия греха, можно только совершив грех. Бог знал об этом, но не знал этого, ибо он не грешник. Это может знать только грешник. Бог не рвал яблок с древа познания. Для чего же тогда оно нужно? Для испытания веры, верности. Другого нет объяснения. В результате Адам согрешил, ибо не знал последствий своего деяния. О них он узнал, когда совершил грех. Бог знает добро, но не знает зло. Он знает только о зле, но не ведает его. Его изведал дьявол как падший ангел и поделился своим знанием с человеком.
       Вообще христианство, из догматов вероучения которого выведены вышеизложенные рассуждения, очень сложно для понимания. Почему? Потому что оно представляет вторую стадию развития человеческой религиозности, - так называемую «авраамическую» традицию после буддизма, если не считать таковыми местные этнические культы.
       С буддизмом авраамическая религия расходится не в сложности вероучения или культовой практики, - и та, и другая религии в этом схожи, - а в самом религиозном содержании. Если буддизм акцентирует внимание на космосе и сознании, то авраамическая религия на человеке, на человеческих отношениях. Причем христианство самое сложное из всех авраамических религий и в триадической структуре развития этой религиозной традиции занимает второе/срединное место после простого иудаизма и перед упрощенным исламом. Это место антитезы между тезой и синтезой. Только синтеза не получилась, а вышло только упрощение христианства как разновидности иудаизма, развившегося в направлении очеловечивания самого Бога. Сложность христианства заключается в том, что оно больше, чем религия. Оно есть еще культ-ура человечности. В христианстве Бог приобретает человеческие черты в образе Иисуса Христа, что в свою очередь предъявляет претензию человеку заняться обожением. В силу неподъемности для человека уподобления Богу в самопожертвовании христианство видоизменилось в ислам, который снисходителен к человеку и требует от него посильного исполнения канонов веры. Ислам уже только религия, но тотальная, с одной стороны, доводящая своих адептов до фанатизма, с другой стороны, в силу своей догматической ритуализации ставшая законоверием. В отличии от христианства, в котором религиозное становится больше, чем религиозным, ислам во многом находит именно свое, религиозное, тем самым его упрощает, делая доступным всем. Поэтому ислам актуальнее всех прочих религий, отвечая духу современности все превращать в однородную массу неразличимого.
       - Почисти, отмой мужчину и под тонким слоем культурной грязи найдешь женщину. О чем это говорит? О том, что все люди естественные существа, дети природы, а не Бога. Бога нужно искать в человеке не в его генетике, погружаясь в детское, бессознательное состояние прошлого, а в его проекте, вдохновляясь зрелым, сверхсознательным состоянием будущего. Между тем религия заражает человека инфантильным упованием во всем на Бога. Однако человек не ребенок, не слуга, а Бог не родитель и не господин. Он друг тем, кто нашел Его в себе. Не бывает старшего друга, но бывает старший брат или учитель, но тогда ты ученик, а не друг. Причем Он просто друг в тебе. Когда ты в Боге, он больше, чем друг.  Обыкновенно философы, не учителя философии, полагают, что есть кто-то или что-то в человеке, что больше его самого. Если это так, то это случай одержания кем-то, например, демоном (бесом или целым легионом бесов, когда слышат голоса), что в психиатрии считается клиническим случаем расстройства психики, или чем-то, какой сверхценной идеей (idee fixe), что тоже является случаем или признаком душевной болезни, в зависимости от диагноза и обстоятельств, характера заболевания. Это не Бог присутствует в человеке, но только его искаженный образ. Реальное присутствие Самого Бога в человеке незримо в том смысле, что его нельзя обнаружить до тех пор, пока он не появиться в качестве помощника, исполняющего только благотворные просьбы, которые действительно необходимы человеку. Предельным случаем помощника является фигура друга, который ничего не ждет взамен на просьбы и не превозноситься над просителем. Но и в этом случае Бог не настоящий твой друг. Таковым Он становится лишь тогда, когда ты не просишь Его больше ни о чем. Он твой друг, если за этой дружбой ничего нет. 
       Другое дело - твое присутствие в Боге. В такой ситуации ты один из многих в Одном и Том же. Уже только то, что ты в Нем, делает тебя избранником. Но ты находишься в равных отношениях с другими относительно тебя и других, но никак не Бога. Само собой, ты не равен Богу. Но ты не равен и другим в отношении к Богу. Все в Боге для Бога одинаково важны. Однако они не одинаковы, особенны в своем отношении к Нему. Не одно и тоже они ждут от него. Они по-разному представляют Его.
       Наедине с тобой, Бог не превосходит тебя. Он незримо присутствует, чтобы для тебя было место в бытии. Бог не заслоняет собой бытие. Он дает тебе место в нем. Это твое место на время уединения.
       Вместе со всеми в Боге твое место выделено твоим отношением к Нему, а не, наоборот, Его отношением к тебе. Он относиться ко всем равным образом, ибо все имманентны ему. Но в них и для них является особенным образом, оставаясь трансцендентным. Трансцендентное в имманентном является в виде того, что все равным перед ним. Имманентное в трансцендентном является в виде того, что все представлены в нем особенным образом.
       - Чего хочет глупая женщина? Самца. Чего хочет умная женщина? Умного мужчину из самцов. Почему? Потому что рыбак рыбака видит издалека. Она не хочет человека. Человека не надо хотеть и иметь, надо быть человеком с человеком. Если ты человек, даже если ты женщина, то ты увидишь людей. Их не хотят и не имеют. С ними живут. Они никому не принадлежат и не являются предметом влечения. Между людьми нет никаких тайн. Они сами есть тайна откровения. Тайны, интриги есть между мужчинами и женщинами. Они эротичны. Когда тайна становится откровением в отношениях между мужчиной и женщиной, она является порнографией. Между людьми же это не порнография, а истина их отношения друг к другу. Интим напоказ – это порнография. Интим с намеком – это эротика. Интим без интима – это любовь как желание пожалеть, дать радость, а не жалкое желание получить удовольствие в обладании.      
       - Какова структура мира? Каково устройство универсума? Есть Дух, есть всеобщее. Что такое всеобщее? Это когда все общее, то есть, одно целое, единое целиком или целым образом. Одно целое – это связь всего со всем, если все по отдельности является в виде частей. Благодаря всеобщей связи всякая часть имеет свое место в составе целого.
       Если представить всеобщее в виде континуума или непрерывного ряда мест пространства и моментов времени, отложив его на числовой оси в виде единиц разного веса в пропорции (n+1), то это будет не одно целиком, но частично в виде его геометрической (внешней) формы. Всеобщее является самим собой, если есть единство геометрической формы и материального содержания. Каждому месту пространства и моменту времени может быть приписано соответствующее сущее (как монада или единица всего как одного), обладающее определенным материальным качеством, имеющим числовое значение.
       Но даже в этом единении двух аспектов своего существования всеобщее еще не есть оно само. Для полноты своего состава Ему требуется еще одно, дополнительное измерение. Это измерение уже не материальное. Условно его можно назвать измерением идей или сознанием.
       Измерение идей или мир сознания, то есть, тот же самый мир, который был, есть и будет, но уже не геометрически, материальным образом, а в измерении идей, в идейном аспекте есть идеальная или внутренняя форма. Она наполняется идеальным содержанием при воплощении в виде своего носителя. Носителем сознания может быть духовное или душевное существо. Так вот связь идей всего во всем сущем, отдельно распределенным по локальным местам на единицу времени и является Духом как идеальным аспектом всеобщего, понимаемым сразу везде или всегда одним и тем же. Дух непосредственно воплощается в разуме в виде духовного существа. Для такого существа разум является телом. Такое существо люди называют Богом. Бог может быть представлен отдельно (иначе быть не может в сознании сущих) в виде ангелов, демонов и гениев как духовных сил. Опосредствовано Дух воплощается в душевных существах. В них он присутствует уже не как дух собственно, но как душа, воплощенная уже не в разумное, соразмерное Духу, то есть, правильное, пропорциональное, идеальное тело, но материальное.
      Вот у Гурджиева в мире действует музыкальная логика октавы. То есть, мировая динамика разложена у него по нотам – по высоте звука. Это схема нотного стана: до-ре-ми-фа-соль-ля-си. Мир вибрирует. Есть закон вибрации. Как целое вибрация раскладывается на семь вокальных периодов или логических долей/частей. Гурджиев – это раскрученный Пифагор с его музыкой небесных сфер и их подзаконных циклических актов: до - одного (Абсолютного), си – трех    (всех миров), ля - 6 (всех звезд), соль –12 (Солнце), фа – 24 (все планеты), ми - 48 (Луна), ре – 96 (Земля). В основание вибрации положен алгоритм деления/анализа пифагорейцами прямой на две равные доли пополам: 1 – 3 (точки: начало – середина – конец, положительное – нейтральное -отрицательное) – 6 – 12 – 24 – 48 – 96. По нотам: до – си (ре) – ля (ми) – соль (фа) – фа (соль) - ми (ля) – ре (си).
       Почему этот ряд/стан нот разбит не по высоте роста звука, а, наоборот, в обратном порядке после начала как первой позиции/периода, - в порядке понижения тона/тонуса дыхания или духа? Не приходит ничего на ум, кроме указания на обусловленность инверсии высоты звука содержимым вибрируемого. Это инволюционный порядок понижения тона или опадения тонуса духа Абсолюта, отхода от него как от источника света в тьму материи, разложения света на цветовую гамму теплых и холодных цветов/тонов.
       Разложение света посредством трехгранной призмы на три первичных основных цвета: красный – желтый – синий (первая производная функции светового аргумента) и три вторичных основных цвета: оранжевый – фиолетовый – зеленый (вторая производная функции светового аргумента) без комплексного голубого цвета. Вторичные цвета получаются путем смешения первичных: оранжевый из красного с желтым, фиолетовый из красного с синим и зеленый из желтого с синим. Соответственно смешение синего с белым дает голубой тон. Итак: белый (до) раскладывается на: красный (си) – оранжевый (ля) – желтый (соль) - зеленый (фа) – голубой (ми) – синий (ре) – фиолетовый (до). Цвета спектра различаются по длине волны, диапазону частоты и диапазону энергии частицы света (фотона).   
       Например, до (уровень мира миров по модели матрешки) – тяжесть, беременность ношения плода зачатия Абсолюта/Одного в пустоте белизны. Си – (уровень мира) легкость разрешения от бремени рождения мирами в красноте огня. Ля (уровень галактики) – рассеивание света по пространству и концентрация его в локальном центре галактики как скопления звезд в оранжевом цвете. Соль (уровень звезды) – теплота излучения солнца, которое светит и греет в своей желтизне. Фа (уровень планеты) – планеты светят отраженным солнечным светом в зеленом тоне. Ми (уровень спутника) – еще более рассеянный свет отражения Луны в синем тоне. Ре (уровень человека) – Земля освещена в фиолетовом цвете, ибо больше поглощает его, чем отражает, как Луна. Благодаря усвоению света –фотосинтезу - на ней есть жизнь. А где носитель голубого тона? Его уже нет. Он распался как Фаэтон или есть невидимая планета Нибуру как двойник Земли, чье место заняла Луна, которую видно.
       Так у мистика Георгий Гурджиева, который сделал ставку на душу с ее вибрациями тонкого мира как окольный путь к духу по кругу. Я же сделал ставку на разум как самый короткий – прямой - путь к духу. У меня действует логика понятия, а не числа, которое раскладывается на звуковые и цветовые тона луча света. Понятия строятся по уровням: первый (1) уровень Первоединого или Абсолюта в одно понятие (начало). Второй (2) уровень многого в три такта или понятия: тезис – антитезис – синтез (середина). Третий (3) уровень разложения многого в три понятия (середина середины): различие – противоположность – противоречие. Четвертый (4) уровень сложения многого в одно в обратном порядке, когда не в одном многое, а во многом одно в пяти понятиях: равенство или тождество/тезис – [различие – противоположность – противоречие]/антитезис или анализ – тождество тождества и не-тождества или синтез (конец).
       Другой мистик Петр Успенский предлагал третий (мистический) путь после первого (формально-логического или силлогистического, дедуктивного) пути Аристотеля и второго (эмпирического, индуктивного) пути Френсиса Бэкона к Абсолюту. Я же предлагаю четвертый (триалектический) путь к Абсолюту как исправленный диалектический путь, на котором происходит снятие отрицаемого. На моем же пути происходит снятие самого снятия с отрицанием отрицания без отрицания отрицаемого. Это путь менталоида.
       Я и есть менталоид, фокус мира на Земле. Мой мистицизм рационального толка. Я концентратор энергии мира, ВЛАСТЕЛИН мира. Жюль Верн отдыхает со своим «Властилином мира» и капитаном Немо. Если взять его слова, то Я есть Наутилус (подвижный в подвижной среде ума) Разума. Я являюсь Лучом Света Разума, Философским Менталоидом. Я менталоид самого себя. Эпицентр своего центра (Я). Я стал не просто Я, но эпи-Я, когитальным субъектом. Во мне Ego Cogito есть тот, кого я сделал сам. Я стал из я Я. Точнее будет так сказать: Оно, Когитальное Я, сделало меня мной. Нет, не так, а вот так: я стал благодаря Ego Cogito тем, кем являюсь не в глазах других, а в собственных глазах. Я есть путь к Абсолюту.  Через меня как триалектику в человеческом лице идите к Нему. От микро-абсолюта шагайте к Макро-Абсолюту. Растите в самих себе из себя Кристалл Разума для всех.
       - Вот Он Я, - ваш Гуру. Учитесь у меня, и от меня идите во все концы Земли с вестью о спасении МЕНТАЛОИДОМ всех жаждущих спасения на пути Разума. Я скоро умру. Я не хочу умирать. Не ждите, что я принесу себя в жертву. Я до последнего вздоха буду хотеть жить, чтобы излучать Свет Разума, который будет слепить моих врагов – врагов Ума – и освещать путникам Мысли путь ко Мне за порогом смерти в Вечности. Я Магнит Мира, который притягивает всех светлых и отталкивает всех темных умом. Понять меня - это равносильно тому, как не утонуть в океане МОИХ МЫСЛЕЙ. МОЙ МЕНТАЛОИД будет помогать держаться вам на плаву в ваших мыслях. Меня вы не поймете, но хотя бы поймите себя при помощи МЕНЯ, МОЕГО МЕНТАЛОИДА. Меня может понять только Я САМ. МЕНЯ НЕ БУДЕТ, но БУДЕТ МОЙ МЕНТАЛОИД ВЕЧНО. ОН ваш после МОЕЙ СМЕРТИ. НЕ БУДЕТ – это НИЧТО как ЧИСТОТА Я. БУДЕТ – это ВСЕ в фокусе Я, в МЕНТАЛОИДЕ. Я ухожу в НИЧТО. Смерть есть окно в НИЧТО, где нет ничего, кроме НИЧЕГО из грязи ВСЕГО. В НИЧТО ЕСТЬ Я. Кроме Я ТАМ никого нет. НИЧЕГО из НИЧТО – это МЕНТАЛОИД для ВСЕГО. Зачем мне вы? Живите. Я не могу больше жить с вами, с этим миром, которому Я ПОСТОРОННИЙ. Я ухожу к СЕБЕ в НИЧТО. Но ухожу, цепляясь за этот мир, за вас, чтобы настроить вас на НИЧТО как ЧИСТОТУ Я. Мой младший друг называет МОЕ НИЧТО СВОИМ ИНЫМ. Конечно, ему страшно принять НИЧТО целиком. Это для него безумие. Для него разумно ИНОЕ понимать как ИНОЕ, а не НИЧТО, например, как иное ничто.
       - Ты думал, мы другие? Мы все особые - такие, мягко говоря, «гении». А вы всё: «святые, святые», «пророки да чудотворцы», «ясновидящие». Никоим образом. Со стороны мы кажемся «святыми безумцами». Внутри же самих себя, когитально, мы светочи ума. Мы сияем естественным светом разума.  Вот Я, например, сконцентрирован на идее концентрации внимания в философском смысле, - на интенции как направленности сознания на само сознание. Так самосознанием генерируется луч ума – ментальный гиперболоид. Менталоид собирается строго логически, дедуктивно, следуя по прямой от точки к точке сборки триалектики согласно алгоритму (3+3+5).
       - Точка. Я есть точка. Мир возникает из точки. Точка безразмерна. Она бесконечна внутри себя. Она в самой себе состоит из бесконечного множества точек. Для себя она есть одна во множестве себя. Что есть множество точек по отношению к точке их единения? Они копии оригинала. Как из точки образуется все? Точки мешают друг другу выделиться. Они возникают друг из друга как не те же самые, но другие. Однако они то же самое, - точки как точка во множественном числе. Как появляется мир из точки? Путем дублирования одной точки. Достаточно продублировать себя, воспроизвести точку такой же, как появится гео-метрический порядок. В геометрической прогрессии все окрестные точки начнут превращаться в двойники оригинальной точки. Так появляется прямая в одну меру. Где она появляется? На плоскости уже из двух измерений. Складка плоскости, ее сворачивание в некоторый объем вносит дополнительное, третье измерение пространства. Появляется наряду с длиной или широтой и высотой и глубина.
       Новое появляется из точки путем сворачивания объема старого в безразмерное существование неопределенности, что снаружи явлено как ничто из того, что было определенным. Рождение нового меняет порядок существующего. В глубине внутреннего зреет, накапливается масса, растет плотность точечных моментов силы, которые от трения друг с другом, взрываются, и прорываются наружу, рассеиваясь энергией вокруг себя. Сжатие оборачивается разжатием. Масса явленного распространяется повсюду и поднимается вверх, как только в самой себе находит опору, сущий центр, самость, Я. Сущее становится самим собой – сущностью. Это становление и есть развитие сущего до предела – до своей собственной самости (Я), условием существования которой является среда подобного ей. Со временем напряжение жизненного тонуса сущего спадает при нарушении меры. Старое сущее сворачивается в точку, показываясь на развороте в виде импульса уже иным, новым сущим. Биение, пульсация жизни продолжается.
       В этой жизни сохраняется то, что является сценарием, логикой свертывания и развертывания, напряжения и расслабления, возбуждения и торможения, уплотнения и рассеивания, воплощения и раз-воплощения, бодрости/пробуждения, активности и сна, покоя, Я и не-Я как alter Ego.
       Я есть точка. В этой точке есть другая точка. В каком смысле? В смысле отношения как активного и пассивного аспекта того же самого. В качестве производства Я есть напряжение себя. Для чего? Для себя. В качестве того, что произведено в акте, Я есть упокоение в себе как в продукте – не-Я или alter Ego. Я после спада активности уничтожается, уходит в ничто как неопределенное, безразмерное состояние беременности собой. Это не полное ничто. Это ничто в явленности, но, в сущности, есть зачатие нового, еще небывалого в явлении. Рождение нового есть пробуждение Я к раскрутке во вне и одновременно накрутке на себя всего того, что наработалось во вне.
       Дорогой читатель, вот так человек становится рас-сказом, сказкой, мифом о самом себе. Уже нет человека, но остался человек-миф, он как мифологический герой своей жизненной истории. Казалось бы. Но нет, он стал автором самого себя и превратил не только самого себя в миф, но и всех своих собеседников и читателей. И вот теперь он живет там, где живут такие, как и он, существа - в мифах. Его миф есть миф о самом себе как Спасителе в Уме или Менталоиде. Это мифический мир снов слов, мыслей, переживаний и представлений, из них он соткан.

                Сверхидея младшего друга
       У младшего друга была сверхценная (не психическая, а духовная) идея ИНОГО. Когда она появилась у него неизвестно. Возможно, она родилась вместе с ним. Характеристика этого ИНОГО как сверхценной идеи следует понимать не в психотерапевтическом, а в философском смысле. Сверхценная идея – это такая идея, которая не имеет цены. Ее нельзя измерить и ей нельзя мерить ничто из того, что есть. Это необычная идея, которая не имеет своего подобия. Она бесподобна. Идеей чего она может быть? Разумеется, иного. Естественно, эта идея не обладает такой разрушительной силой, как сверхценная идея старшего друга о странном автомате - «ментальном гиперболоиде» или, кратко, «менталоиде». Идея иного является более нейтральным (оксюморон: нейтральное нейтрально по отношению к «более» и «менее») случаем посвящения. ИНОЕ, как его называет младший друг, нельзя построить, сотворить. Оно просто есть, и есть фундаментальнее самого есть, ибо есть потому есть, что есть иное по отношению к тому, чего нет. «Есть» фундаментально, основательно в качестве предиката. В качестве субъекта иное основательнее есть/бытия. ИНОЕ есть как не то, что есть в качестве предиката, но то, что есть в качестве формы Сущего или Субъекта, Лица, Личности.
       Но Лик ИНОГО бесподобен. Нельзя на него походить, быть похожим. В каком смысле? В том, что ИНОЕ не похоже ни на одно лицо, ни на все лица вместе. Похоже ли Оно, ИНОЕ, на Самое Себя? Нет. Оно не похоже на Себя. Почему? Потому что Оно есть место для всего, не похожего на Него. Чтобы быть Всем, необходимо не быть Собой как определенным Лицом. Чтобы были лица, личности, необходимо иметь место без лица. ИНОЕ БЕЗЛИЧНО. Так ИНОЕ есть Сущее, точнее, Сверхсущее или нет? Оно есть место для сущего, позиция сущего, а не само сущее. Его место занимает не Оно, но другое, другой, другая.
       ИНОЕ не есть ни Бытие как предел у греков, ни не-бытие как беспредел у тех же греков. Это ни то, ни это. Нечто неопределенное. Иное (так привычнее писать) можно назвать беспределом, если дан предел. Но в отношении беспредела, беспредельного Иное, чтобы быть Иным, то есть, Самим Собой, должно определиться. Но только Оно определилось как Самое Себя, то тут же обратилось в Иное Иному и стало не Самим Собой, а Другим, Чужим. Иное имманентно трансцендентному и трансцендентно имманентному.
       ИНОЕ – это среда или измерение телепатии как чтения мыслей на расстояние. В пространстве или измерении ИНОГО возможен моментальный контакт, ибо ИНОЕ иное САМОМУ ИНОМУ. Оно скрепляет все в одно. Именно благодаря ИНОМУ все есть НЕ-ИНОЕ. Без ИНОГО невозможен БОГ как НЕ-ИНОЕ. С помощью ИНОГО всякое из всего сообщается с НЕ-ИНЫМ, которое вездесуще и вечно. 
 

                Идеи среднего друга
       Нельзя сказать, что у среднего друга есть сверхценная идея, ибо у него много идей. Но все они равноценны. Идеи имеют ценность, как только они появляются у него в сознании и на них накручиваются мысли. Вернее, не они появляются, а он сам в них является мыслью.
       Основополагающей идей MN была идея реальности. Но не менее важной идеей для него была идея иллюзии. С точки зрения среднего друга человеку, чтобы быть полноценным человеком, следует различать реальность и иллюзию. Он, в отличие от старшего друга, призывавшего не путать план онтологии с планом гносеологии, понимал, что чувство сознания реальности не есть еще объективный факт реальности содержания сознания как реальности реального вне сознания. Что означает это чувство? Это чувство означает факт реальности сознания, но не реальности содержания сознания, если исходить из того, что содержание сознания представляет то, что находится вне сознания. Но как представляет: истинно или иллюзорно, адекватно или не адекватно соответствует тому, что есть само по себе, то есть, помимо сознания?
       Здесь проблемным или затруднительным для понимания и объяснения/истолкования являются соотношение чувства сознания реальности с реальностью, взаимное отношение сознания реальности с реальностью сознания, природа представленности в сознании того, что есть вне сознания, и, наконец, есть ли в сознании то, чего нет в реальности вне сознания.
       Средний друг начинал анализ идей реальности и иллюзии с чувства сознания реальности, то есть, с непосредственной данности сознанию самого сознания. Это само-восприятие сознания можно понять, образовав понятие самосознания. Дано ли сознание самому себе? Разумеется, но есть ли свидетель этой данности? Да, есть, если субъект сознания развил в себе способность сознания отдавать себе отчет в том, что оно есть как предмет осознанности или осознавания. При каком условии это возможно? При допущении реальности сознания как факта реальности вне сознания. То есть, есть план онтологии сознания как реально сущего в виде сознания телесно сущего или существа с сознанием сознания как пред-разумного существа. Разумное существо имеет своим телом разум. Человек нет, не имеет. В нем сознание является не субъектом, а предикатом. Человек предицируется сознанием, обладает сознанием, но не является таковым. Поэтому он не всегда бывает сознательным. То есть, местом реальности сознания в материальной реальности является человек как социальное существо с развитыми лобными долями головного мозга.
       Но есть реальность сознания в сознании как объективное содержание реальности вне реальности, но в ином, уже не в материальном виде, если реальность полагать материальной. Этот не материальный или имматериальный вид можно условно назвать идеальным, точнее, идиллическим, или еще точнее, идеологическим видом реальности. Это реальность сознания не в реальности вне сознания, но в реальности сознания в себе. Самосознание есть сознание для себя. Сознание в себе объективно существует, но в субъективной форме. Когда мы думаем о сознании, дума о нем обладает объективным содержанием, если мы понимаем сознание не как реальность вне сознания, а отличаем от нее. Критерием различения является не материальность сознания, а его идеальность. Идеальность - это рабочее состояние сознания.
       Есть ли в сознании то, чего нет в реальности вне сознания? Есть, это сознание реальности. Но не только это. Это целый мир реальности, которое не просто механически или органически отражает реальность, данную в сознании, но существующую вне сознания. Оно продуцирует ту реальность, которой не было в материальной реальности. Сознание производительно, потому что его индивидуальный носитель совместно деятелен, активен с подобными себе сознательными существами. Этот мир сознания существует не только в динамике субъективных чувствах, мыслях, но и объективно в идеале идей и в статике материала вещей, изготовленных человеком, начиная со слов и заканчивая техникой. 
       Является ли мир сознания реальным, или он иллюзорен? Мир сознания (или место сознания/времени) реален не в смысле того, что всему, что есть в сознании, он находит соответствие, денотат в мире вне сознания, а в смысле того, что сознание есть та часть реальности, которая представляет, предъявляет сознание реальности и реальность сознанию, а не просто является представленным, идеологическим моментом той части реальности, которая не является сознанием.
       Сознание иллюзорно тогда, когда подменяет собой саму реальность, представляет, выдает свое субъективное состояние за объективную структуру самой реальности.  Так адепт мистики выдает себя за гуру, подменяя реальную структуру реальности псевдо-структурой своего сознания, например, абсолютизацией своего Я, то есть, находит в себе, в своем индивидуальном, точнее, выпестованном собой или личном Я божественное (вечное) Я (как можно в себе найти то, в чем он сам находится?), индуцируя состояние сознания уже не сознания, а «сверх-сознания». И в сознании своей «сверхсознательности» начинает поучать учеников как сознавать реальность. Налицо хитрость ума учителя, паразитирующего на сознании учеников. Сверхсознание недоступно человеку, ибо он не является разумом. Но он не унимается и ищет лазейки в царство Духа в виде веры, ворожбы, интуиции, ясновидения, телепатии, медиумичности и прочего набора шарлатана духа. Какая жалость, что человек ищет лживые пути проникновения в высшую реальность. Для человека этот путь возможен только при совмещении интеллекта всего рода человеческого, а не каких-то особых, избранных самозванцев.
       И все же средний друг не принижал значение духовного, больше душевного, труда идейных самозванцев. Никто из высших существ не уполномочивал их на преображение в сверхчеловека и спасение человечества от самого себя. Их могли использовать в своих, неведомых адептам целях низшие из высших существ.
       Самозванцы духа или так называемые «гуру», «махатмы» и прочая хитрая на все места публика испытывали себя, производя отсев того, что не является истиной в высшей, духовной инстанции. Они заблуждались, демонстрируя те пути, которые ведут в никуда. В этом они до сих пор «нам», реалистам, «играют на руку», подсказывая и наводя на правильную дорогу, ведь когда все ложные пути исчерпаны, остается единственно истинная дорога к вечной жизни в Духе. Пока мы не прошли по ней до конца, она останется нашим духовным путеводителем. Так как мы не прошли ее до конца, у нас есть надежда на то, что она приведет нас прямо к истине. Когда вся шелуха, ложь спадет, то появится рациональное зерно истины. Это последняя… иллюзия истины может оказаться самой большой ложью. Казалось бы, это и есть истина – истина лжи. Но это не так, ибо помимо частичной истины лжи есть еще целая истина истины и лжи. Есть не только истина лжи, но и ложь истины в истине лжи. Однако никуда не деть истину самой истины помимо истины лжи с ложью истины в придачу. Истина истины подтверждается отрицанием отрицания истины или утверждения лжи без отрицания отрицаемого как истины лжи.

                Кем были наши друзья и кого любили
       Философия приучила меня к правде. Поэтому не могу сдержаться и не поведать тебе, мой любопытный читатель, философскую тайну, как некогда поведал ее Эмпедокл, выставив напоказ то, что скрывали от своей публики его учителя-пифагорейцы. Начну с наших героев. Относительно них работает известный принцип: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Скажу сразу: они не любили друг друга, выбирая разный предмет влечения, поэтому были обычными натуралами. Не всегда те, кто занимается философией, занимается любовью. И все же есть такие философы, которые занимаются любовью. У них это называется «единомыслием», а себя они называют «единомышленниками». Достаточно вспомнить в качестве таких единомышленников или «властителей дум» пифагорейцев, Демокрита с Левкиппом-учителем и потом с Протагором-учеником, Эмпедокла с Горгием, Парменида с Зеноном, Анаксагора с Сократом и Сократа с Платоном, Платона с Аристотелем и Аристотеля с Теофрастом, и пр. Такое сожительство можно назвать «философской или идейной (эпигенетической) преемственностью». Она была особенно популярна в древности в виде академической философии на «симпозионе», то есть, «философствования» лежа или сидя на пиру, или прогуливающейся (перипатетической) философии, то есть, «философствования» стоя. У философов наблюдается явная склонность к парному «тому же самому». В этом виновата сама философия: она предпочитает тех, кто думает в парных, лучше (натуральнее), противоположных понятиях.
       Но в философии водятся и «либертены» (кратко «эрасты», сейчас завистники называют их «либерастами»), которые предпочитают «крутить/кадрить философскую любовь», лишь бы это было «то же самое», вроде Аристиппа, Эпикура, де Сада или Фуко. Это «философский бестиарий» или «философский цирк». В цивилизованном обществе все это называется одним словом: «философская дружба». В философии обитают и импотенты, вроде Гераклита, Плотина, Оригена, Тертуллиана, Августина, Спинозы или Киркегора. Встречаются и «рефлексирующие самонаслажденцы», представляющие «философский театр одного актера», вроде Диогена, Канта или Фихте. Есть и «откровенные алкаши», как например, Делез, который «подружился» с психиатром Гваттари, чтобы тот освободил его от пагубной привычки выпить «последнюю рюмку».  Еще есть и натуральные сумасшедшие, вроде Ницше.
       Вот когда засмотришься (не дай Бог!) на философов, то невольно закрадывается сомнение, вернее, подозрение, а не является ли мужская дружба «тем самым»? Но не надо заниматься философскими обобщениями в таких случаях и бросать тень на мужчин. Наш случай был теперь не исключением, а обычным случаем. И все потому, что ныне в философии много натуральных, а не искусственных, как в елизаветинском/шекспировском театре, женщин. Но, в общем, не могу не сказать: философ, если он не импотент и не алкаш, то, может быть, не натурал. Скажут: как так, ведь Сократ был женатым мужчиной. Конечно, но это не мешало ему иметь учеников, среди которых были не только скрытые геи, как Платон, но и открытые геи, вроде Алкивиада, влюбленного в своего учителя. Бедный, бедный Алкивиад, перепутал философию с философом.
        «В принципе, не важно, натурал ты или  не натурал. Главное, чтобы ты был человеком», - скажет натурал. Но почему-то не перестанет быть натуралом. Ему хорошо, - у него есть дети. У не натурала нет детей. У него есть судьба: быть не натуралом. Что сказать?! Уже сказали: анатомия – это твоя судьба. Судьбу не выбирают, - это она выбирает тебя. Кто хозяин анатомии? Бессознательное. Если хочешь стать хозяином своей судьбы, стань Я. Но имей в виду, Я – это дух.   
       Странно, что многие философы не имеют жен, а те, что имеют, – часто имеют мегер, вроде Ксантиппы. И это понятно: какая из женщин сможет стерпеть невнимание своего мужа к своей особе?! Другое дело, что философией могут заниматься и не-философы. Вот они и разбавляют перебродившее философское вино, «выводят его на чистую воду», как делали античные греки. Эти не-философы в философии есть фиговый листок, которым философы прикрывают свою мужскую/философскую красоту, чтобы лишний раз не соблазняться собой и себе подобными. Таким образом, они пытаются не привлекать к себе внимание посторонних, не посвященных в их философские таинства.
       И правильно, общество в лице властных идеологов бережет публику от прямого контакта с философами, иначе та от такого опасного контакта еще поумнеет и будет критически относиться к власти, и позволяет образовывать оную, эту самую публику или так называемый «грамотный народ», только не-философам и того паче женщинам. Известно, что философия преподается в вузах в основном женщинами, которые на работе думают о домашних делах, а вовсе не о философии, точнее о том, как научить студентов думать.
       Женщины в философии в качестве философа, а не учителя, – счастливое исключение. Если женщина – философ, то пусть она хоть на мизинец женщина, но это женщина. В философии женщина – женщина, а мужчина – философ. В этом смысле в философии есть не только мужская порнография, но и женская эротика. К сожалению, эта эротика в философии, в основном, привлекает не-философов. Тогда как большинство философов клюют на мужскую порнографию, на фаллоцентризм. Одиноко женщине в философии, мало на нее обращают внимания. Поэтому женщина – редкий гость не в философской школе, а в самой философии. Хозяйкой в философии является философия как «мадам дома мужского терпения». Ошибаются те девушки, которые учатся на философском факультете, - им трудно там выйти замуж. Хотя, казалось бы, там так много мужчин. И все же они меньше ошибаются, чем те девушки, которые идут на филологический факультет, ибо там, за редким исключением, учатся одни девушки, что способствует развитию  женской любви, как в женском пансионе. Не могу сказать, что в философии женщины увлечены собой. Это не так. Но, как правило, они несчастны в браке. В свете сказанного, само собой, понятно, как можно жить с философом, если сама философ: приходиться становиться мужчиной, - иначе как найти общий язык с этой «скотиной», то есть, «философским животным».  А, какой женщине приятно быть мужчиной? С другой стороны, если «философ в юбке» выходит замуж за не-философа, то ей приходиться довольствоваться обществом глупца, ведь она такая умная.
       Так старший друг, будучи женатым, плохо исполнял супружеские обязанности. Кто в этом был виноват? Никак не его жена. И что было делать? Не понимаете, что ли, мой понятливый читатель? Сердиться на своего неблагодарного муженька и его друзей, с которыми он проводит время, между тем, как обязан проводить его со своей женой и семьей. Нельзя сказать, что ON был импотентом, но в этом отношении был очень холодным человеком. Единственно, что его увлекало, так это занятие философией. Разумеется, он, как и любой мужчина, изменял ей, нет, не жене, но философии, с другими: с Эвтерпой, с Талией, с Терпсихорой, с Мельпоменой, с Уранией и, разумеется, с Клио. Дружба с музами облагородила его философский эрос – любовь, но не к мужчинам (как можно!), а к идеальной женщине – Софии. Из земных женщин он выбирал, предпочитал, любил равно желал пышных дам, тогда как к субтильным, худющим дамам испытывал жалость. Как можно их любить, - жалко, еще сломаются, да и «ломаться» любят. Не было у него времени на ухаживания. Старший друг был не прочь изменить. И к чужим изменам он относился с пониманием, - что уж сделаешь, - не попрешь против самой природы. Важно в жизни не увлекаться мелочами и не отвлекаться от серьезного дела, то есть, философии.
       Средний друг любил жену, но смотрел на других женщин, - на то ему и глаза. Трудно, господа, жить на белом свете однолюбам. Почему? Как это – почему? Потому что тяжело быть «привязанным к одной юбке». К ней привыкаешь, но засматриваешься на чужую. Так думают жены за мужей-однолюбов. И поэтому они часто сами меняют юбки, опережая в этом своих мужей. О чем это говорит? О том, что еще тяжелее женам однолюбов, - часто приходится нравиться своим мужьям, чтобы они ненароком не сбежали к свободным дамам. Иногда они вынуждены прикидываться «летучими мышами». Посудите сами: мужчина-однолюб – это патология при мужской полигамии. И потом, при женской ветрености такой муж назойлив, даже деспотичен, - он сущий тиран: устраивает сцены из-за женского кокетства. Хотя так можно привязать мужа к себе, подогревая ревностью в нем мужскую кровь. Главное здесь: не переборщить, - однолюб не простит измену.
       Младший друг, будучи Девой по гороскопу, в таких делах был нем, как рыба. Он был так увлечен тонким миром Огня, что когда его друзья говорили о скабрезных вещах, то зажигал ведические свечи, отгоняя «нечистых духов». Друзья ничего не знали об его интимной жизни, кроме того, что младший друг демонстрировал перед ними свою возвышенную любовь к махатмам и сердечную любовь к своим братьям и сестрам в Рерихах. Увлекался он и мадам Блаватской, но это уже только для себя, «посвященного» в ее интимную связь с тибетскими старцами. Почему интимную связь? Потому что женщина в любви не различает телесное начало с душевным началом, ибо в ней, в отличие от мужчины, перемешаны эти начала. Я здесь сказал не все, но, вы, умный читатель, и о том, о чем здесь не сказано, догадаетесь сами или ищите дальше.
       Будучи психологом, SM изучал детей. Это очень опасно и не столько для самого ребенка, сколько для психики взрослого. Есть опасность принять себя за ребенка. Последствия для ребенка и взрослого могут оказаться плачевными. Не зря альфонс Жан-Жак Руссо, с отрочества живший на иждивении знатных и богатых матрон и забавлявший их в постели, как Шахерезада Харуна аль Рашида, сентиментальными сказками/романами о несчастной любви бедного юноши к богатой невесте, умолял взрослых: «Дайте детству созреть в детях». Наверное, он имел в виду самого себя. Как понять эксгибициониста и «сумасшедшего» Руссо? Как инфантила. Детство в нем так долго созревало, что он до конца своих дней так и остался ребенком, «дитем природы». Альфонсизм или инфантилизм - это обратная сторона геронтофилии как любви к пожилым дамам и кавалерам.
        Опасно и прямо противоположное: торопить детей становиться взрослыми. Такая педагогика ведет к педофилии. Предпочтительна «золотая середина» в воспитании чувств: чувственность нужно развивать из чувствительности, - сначала сердце, жалость, а потом пол, желание, а не наоборот. Между тем естественным, «диким», а не культурным, точнее, цивилизованным, образом, формируется сначала пол, а потом сердце. Недаром у «дикарей» женами или мужьями становятся еще дети. Мы - люди цивилизованные и поэтому у нас пол должен становиться важным моментом в жизни только во взрослом состоянии. Только так люди смогут любить по-взрослому своих взрослых сверстников. Тогда не будет инфантилов и педофилов.
       Так кем же были наши друзья в качестве друзей друг друга? Друзьями? Нет, мои строгие читатели. Они были человеками. Подчеркиваю, человеками, а не людьми. Людьми являются все, кто есть среди нас. А, вот человеками бывают далеко не все. Люди – это мужчины и женщины или те, кто выдает себя за тех или других. Человек – больше, чем мужчина или женщина, вернее сказать, это нечто другое, чем мужчина или женщина. Но оно может быть, как в мужчине, так и в женщине. Важно только, чтобы биологические признаки не подменяли собственно человеческое. В людях есть не только животная природа социального характера, но еще и человеческая сущность. Человеческую сущность не следует сводить к социальности. Социальность - это представленное в животном или родовом человеческое. Человеческое – это душевное. Душевное есть духовное в телесном. Если мы скажем, что социальное есть духовное в теле, то это упрощение. Социальное есть духовное в животном не в первом порядке, а в четвертом. Первый порядок – это сам дух. Но он представлен в теле не прямо непосредственно, но в виде ума. Эта представленность и есть душа.  То есть, воплощением духа в материи является разум. Но как он – дух в виде разума - представлен в материи? Для материи дух есть идея. В этом смысле дух идеален. Он представлен не как идея, а как нечто внутреннее, как Я. Это душа. Внешним для души является тело. Тело, включая мозг, индивидуирует душу. Душа пребывает в теле людей в социальном состоянии как состоянии общения их друг с другом при помощи слов, средств и предметов жизни как активности или деятельности. Душа – это псевдо-структура духа. Реальная структура духа разумна. Состоянием псевдо-структуры духа или души является социальное состояние или состояние общения индивидуумов, в которых душа представлена и предоставлена себе как инвариант во множестве вариаций сообразно телесному материалу воплощения.
       Итак, дух представлен в разуме. Разум представлен в душе. Душа представлена в обществе. Общество представлено в виде тел индивидуумов, связанных друг с другом не только субъективно представлениями (мыслями, впечатлениями, чувствами/переживаниями, решениями), но и объективно их представителями/выражениями (словами, средствами, вещами) и предметами представленности в материальном мире. Разумеется, такая представленность духа в материальном носит превращенный характер.
       В человеке дух является лично ему как Я. Хотя дух не является человеком. Даже нельзя сказать, что дух это Я в человеке. Дух не есть Я в человеке. Он есть принцип Я в человеке. Дух есть в нем как представленность в виде Я, а не представление. Как это Я лично предъявлялось нашими друзьями окружающим людям? Это важно понять и не перепутать с тем, как окружающие лично воспринимали наших друзей.
       Так старший друг предъявлял себя эстетом. Он говорил, что красота есть истина добра, которое не врет (истинно) и есть в том смысле, что оно деятельно, то есть, является действительностью. То, что действительно есть, показывает себя в красоте. В красоте - правда, сила жизни. Красота есть факт истины. Она свидетель того, что действительно, воистину есть. В красоте свершается реальность. Поэтому нельзя не быть в итоге эстетом. Эстетичность в идеальном – это идейность, пропорциональность или умеренность/разумность, эстетичность в материальном/телесном – это гигиеничность, уместность.
       Средний друг заявлял, что он концептуалист, потому что для него главное смысл. Его цель – понять, что есть и в чем заключается смысл того, что есть. Есть ли смысл в том, чего нет? Смысл того, что есть, заключается в истинности, то есть, соответствии практического теоретическому. Смысл того, чего нет, заключается в ложности того, что оно есть, то есть, в не соответствии или не адекватности теоретического практическому.
       Младший друг утверждал, что он мистик, оккультист, посвященный энного уровня посвящения. Посвящения во что? В ИНОЕ как то, что непостижимо. ИНОЕ постигается своей непостижимостью, своей ИНАКОВОСТЬЮ как БЕСПРЕДЕЛЬНОСТЬЮ. Для ИНОГО предельностью является БЕСПРЕДЕЛЬНОСТЬ.

                Как думали друзья
       Немаловажно знать, чтобы понять собеседника, как он думает. Так как же думали наши герои? Старший друг говорил, что он не может не задумываться над тем, как он задумывается, думает или рассуждает и умозаключает. Без этого невозможно складно думать. Во всяком случае, ему. Во-первых, он обращает внимание на мысли, когда они начинают стираться из его памяти. Он задается вопросом: «Почему»? Потому что мысли «парят» в его сознании и если их не схватить и не сфокусировать, чтобы они налились смыслом и сконденсировались, отлившись в определенные понятия, то они улетучатся.
       Во-вторых, он, естественно, задается вторым вопросом: «Откуда появляются мысли»? У него есть уверенность в том, что мысли являются испарениями его мозга, когда он перегревается от обилия противоположных впечатлений, которые требуют адекватной интеллектуальной разрядки.
       В-третьих, удовольствие от мышления тем сильнее, чем оно успешнее, результативнее в своем выводе, разрешающем мысль от бремени разнообразных впечатлений.
       В-четвертых, критерием истинности мысли является очевидность ее гармоничности как адекватного соответствия тому предмету внимания, о чем она как то, что он есть.
       В-пятых, в каком виде появляется мысль, застывая впоследствии в форме понятия? Логично предположить, что она является как догадка. Именно так я ощущаю ее своим умом уже в разгадке, в которой она полностью раскрыта. Эта догадка и есть идея.
       Когда средний друг услышал от него такое объяснение генетики мышления, он невольно спросил: «Так что такое идея? Это мысль»?
       - Нет, не сама мысль, но то, что ее держит в ореоле своего сияния, освещающем предмет мысли. Ты опередил меня. Ты понял?
       - Надеюсь. Значит, ты понимаешь идею не как то, что имеется в виду, а как то, что наводит на искомый ответ, на то, что имеется в виду, что позволяет иметь на это виды, короче, что является формой мысли, то, посредством чего она является. Так?
       - Ты хорошо сказал. Продолжим? В-шестых, разгадка при помощи догадки загадки впечатлений или чувств невозможна без логического следования или доказательства. Ты ведь знаешь, как я доказываю?
       - Знаю, с помощью упражнения в диалектике из триад и пентады. Это общее место диалектиков. Я вот о чем хотел еще спросить…
       - Извини, что перебиваю, но я не согласен с тобой. У меня оригинальная форма доказательства. Я такого ни у кого не встречал.
       - Такое именно, как у тебя, я не встречал тоже. Но… похожие есть у других, например, у Кожева, у…
       - Кто это?
       - Гегельянец, из бывших, парижский эмигрант из России, советник де Голля.
       - Да? Сомневаюсь, чтобы у кого-нибудь была похожая схема мышления. Допускаю, что у ученика Гегеля может быть нечто подобное Гегелю. Но чтобы у него было такое, как у меня, - не может быть. Моя схема лучше схемы Гегеля, тем более какого-то… как ты сказал? Кожева?
       - Да. Схема мышления есть и у меня. И, в принципе, она тоже состоит из триад и пентады, составляя в целом гексаду.
       - Гексада – это шестигранник?
       - Да, правильно.
       - Шестигранник в мышлении? Что за фантазия! Ты сочиняешь.
        - Нисколько.
       - Тогда это неправильно.
       - Но постой…
       - Мне это неинтересно. Ты, конечно, можешь взять мою схему и поработать с ней, чтобы понять, как следует думать. Но только философы могут это разобрать сами. Ты ведь историк! Наверное, ты меня не понял.
       - Где мне тебя понять.
       - Вот видишь, ты потерялся в моей схеме, - не знаешь даже, где в ней завязки и развязки понятий. Тебе еще рано, если, вообще, будет доступно в будущем понять, как работает мысль мыслителя. Ну, будешь меня слушать?
       - Почему бы и не послушать. Только ты не отвлекайся на себя, а то распускаешь свой хвост, как павлин.
       - Ах, ты обиделся…
       - Нет, я не обиделся. Замечу только: если ты умный, то не отказывай другим в уме, иначе, в чем твой ум, - в том, что ты умный или в том, что нет умнее тебя?
       - Ты сам-то понял, что сказал. Я понимаю, что человек хочет справедливости, но зачем тебе быть философом? Для этого надо иметь способности. Ты вот историк. Я ценю, что ты много знаешь… Помнишь, что говорили древние? «Многознание уму не научает». Знаешь, что означает этот афоризм Гераклита?
       - Что?
       - Что-что? Что означает. Вот видишь, для тебя уже трудно так думать, как думает философ. Между тем я только еще начал размышлять.
       - Ты по делу говори.
       - Так вот, Учитель, ну, ты его знаешь, привел мне этот афоризм в полном объеме, а именно: «Многознающие мужи говорили: многознание уму не научает». А, ты?! Я его понимаю. Знаешь, что он ни скажет, я понимаю, что он неспроста сказал, а для меня, чтобы я додумался, - додумал за него. Ему все некогда. Хотя все, что он ни скажет, иметь большой или скрытый смысл. Впрочем, может быть, он и не знает, что действительно сказал. Это и неважно. Важно то, что он сказал мне. Сколько я говорил ему: «СС, займитесь собственной философией! У вас получится». Так он отшучивался: «Послушал я твои упражнения в сочетании понятий бытия и не-бытия. Ты думаешь, что от того, что будешь переставлять местами понятия, появится больший смысл? Если бы это было так, то «мин цзя», - так называется «школа имен» китайских софистов – была бы последней школой в философии. Между тем они еще не полные философы. Если ты это называешь собственной философией, то занимайся сам, а мне скучно этим заниматься». Учитель, конечно, умный и знающий философ, но он связан чужой мыслью.
       - Ты хочешь сказать, что он культурный философ?
       - Да, если ты правильно понимаешь, что такое «культурный». Ты тоже культурный. Вы родились культурными, точнее, отождествили себя с культурой и поэтому с трудом понимаете, если вообще понимаете то, чем пользуетесь. Я вырабатываю культуру сам, а вы пользуетесь ею. Вот в чем принципиальная разница. Я понимаю только то, что сам сделаю. Только так можно стать мыслителем, а не культурным, ученым. Ладно. Мы потом когда-нибудь об этом поговорим еще, если ты будешь готов к разговору. Вернемся к афоризму. Что он означает? От того, что ты узнаешь, ты не станешь умнее, чем был до узнавания. Это узнали те, кто много занимался познанием. Понял? – с превеликим сомнением спросил старший друг друга помладше, не догадываясь о том, что высказал тривиальное истолкование «темного» афоризма Гераклита. К сожалению, старший друг думал, что все, что он ни надумал, является гениальной выдумкой.
       Средний друг пропустил мимо ушей вопрос ON. Он только заметил: «Почему не станешь умнее? Не потому ли, что само узнавание и есть демонстрация ума? Если ты знаешь, то в этом знании уже есть ум. Именно в знании ум «находится в своей тарелке». Важно здесь не количество знания, а само знание как качество ума. Возможно, на это Гераклит хотел обратить внимание своего читателя или слушателя.      
       - Ты, как всегда, ничего не понял. Вот видишь, сколько тебе не намекай, ты обязательно скажешь какую-нибудь глупость.
       - Ну, конечно. Как я – так глупость, как ты - так мудрость.
       - Правильно. А, ты как хотел? Кто-то должен остаться в дураках. Естественно, в дураках остается дурак, а не умный.
       - Смотри, не рой другому могилу, а то сам в нее попадешь.
       - Это не я, а ты сам вырыл себе могилу. Не зарывайся в то, чего сам не понимаешь. Слушай тех, кто лучше тебя разбирается в умных вещах.
       - Какой толк с тобой спорить?! Ты продолжай. Только говори о предмете беседы, а не переходи на личности.
       - Так ты сам отвлекаешь на них меня самого.
       - Сам, самого. Умнее не придумал? Если ты отвлекаешься, то сам отвлекаешься или я отвлекаю тебя? Если я отвлекаю, то где твоя хваленая самостоятельность в мысли? Если ты отвлекаешься, то не способен держаться в мысли. Между тем важно не только замыслить, но и удержаться в мысли, чтобы додумать ее, согласно твоему же логическому объяснению, как ты думаешь.
       - Моим же оружием меня побиваешь? Ты хочешь поговорить о своем, о самости, о сам как сущем, о том, что такое собственно, собственность? Кстати, интересная тема. Еще Гегель обратил на нее внимание.
       - Кстати, «кстати» не к местоимениям, которые, конечно, заслуживают нашего вдумчивого внимания, а к моему сообщению, что я тоже складываю и раскладываю схемы для того, чтобы двигаться в мысли в нужном направлении от идей к понятиям.
       - Пускай. Разве я мешаю тебе строить схемы? Строй. Только причем тут я? У меня есть своя схема и она работает. А, вот твоя, - не знаю. То, что я не знаю и не хочу знать, - говорит о многом: о том, что она вряд ли работает. Иначе она давно была бы у меня. Но у меня моя схема. Я знаю, что умею думать. Рекомендую: учись. Можешь у меня учиться, - я не против. Только не отвлекай меня своими вопросами невпопад. Может быть, когда-нибудь научишься думать сам, без своих книжных червей. Хотя я сомневаюсь.
       - То, что ты думаешь по схеме, не означает, что ей следует быть той же самой, что у тебя. Научишься думать -  это правильно думать?
       - Я уже устал повторять: «вот видишь»! Если ты думаешь неправильно, следовательно, ты просто не думаешь. Логик много и тем более логических схем. Но истина одна. Когда она достигается, то истинным становится только тот путь, который к ней приводит. Вот и все. Ты не знаешь даже этого. Ну, как ты можешь понять меня, то, о чем я думаю, если не разбираешься в элементарном.
       - Есть еще что ты думаешь и как думаешь.
       - Так они есть в том, о чем думаешь. Ты этого не знал?
       - Чего не знал? Они ведь разные.
       - О чем я думаю?
       - О чем угодно ты не думаешь, ты обязательно это сводишь к себе.
       - Правильно.
       - Ты намекаешь на то, что в тебе как предмете мысли или «о чем» мысли уже содержится что можно подумать о тебе, при условии, что думать следует так, как думаешь ты?
       - Примерно так, но ты многословен.
       - Но как об этом еще короче сказать?
       - Думай, а не говори об этом. Вот тогда слова сами сложатся в порядок мысли. Грамматика – образ логики.
       - Кстати, ты как пишешь? Когда пишешь – тогда думаешь о том, о чем пишешь?
       - Ты опять торопишься, и в результате мысли у тебя следуют за словами, а не наоборот, как положено думать философу, чтобы понять, о чем он думает. Сначала я думаю, а думаю я, следуя по схеме. Это означает, что мои мысли текут по логическим канавкам, чтобы разлиться в том месте, где они соединяются в едином выводе мысли. Когда есть единомыслие, его можно уже изложить в знакомых словах, - порционно разложить по граммам смысла в заготовленных лунках/структурных ячейках языка.
       - И что в-шестых?
       - В-шестых, есть то, что я уже сказал тебе. Но мысли следует излагать не только в словах, но и в делах, поступках, чтобы они бумерангом отражались на твоей собственной шкуре, тем самым подвергаясь коррекции на безопасность. 
       Примерно так думали, переговариваясь друг с другом, наши два друга, когда был жив еще один из них. Впоследствии средний друг развил в себе способность думать, как до беседы и письма, так и во время оных, до такой степени, что это выходило само собой, без излишнего напряжение его ума.   
       Третий, младший, друг думал так, как ему подсказывало его большое, «огненное» сердце. Оно «выжигало» мысли в его голове. Как правило, эти мысли ложились в уже готовые формы услужливого языка первопорядковой логики предикатов. Поэтому по мере того, как он говорил, чтобы быть понятным, а этому его научили учителя психологии, то, что он говорил, становилось непонятным, ибо его речь плавала относительно того, о чем он говорил. Предметность мысли младшего друга была ненаучной, во всяком случае, она остается ненаучной до сих пор. Несмотря на то, что научные термины, которым можно приписать строгое значение только в том случае, если они будут применяться к научным предметам (то есть, к предметам, которые подлежат описанию, сравнению и измерению), прикладывались младшим другом, как и многими психологами, к ненаучным предметам, они от этого не становились научными, а термины однозначно понятными.
       В результате он думал и говорил по логике, не сообразной предмету беседы, и поэтому сам зачастую запутывался в мыслях и словах, то есть говорил не то, что интуитивно чувствовал. Итоговое противоречие, в котором нельзя было не запутаться, было результатом не логической ошибки, но иллюзии самого человеческого разума. Механизм иллюзии ума был описан еще Кантом, которого навел на него опыт духовидения Сведеборга. Поясняя грезы духовидца грезами метафизика, Кант установил, что заблуждение и того, и другого кроется в недопустимой амфиболии рефлексивных понятий, которые применяются к предметам недоступным обыкновенным, то есть, подтверждаемым чувствами людей. Предмет его стремлений подлежал не научному/рассудочному исследованию и даже не философскому/разумному пониманию, но мистическому/телепатическому вчувствованию и переживанию сердцем. Таким образом умножения сущностей (расщепления тело на семь тел и т.п.) младший друг пробовал понять то, что, в принципе, непонятно, но доступно так называемым «тонким чувствам» (вибрациям).
       Но где гарантия достоверности таких чувств? Гарантия только в вере, которую оккультисты, «зацикленные» на тайном посвящении избранных, в отличие от попов, ориентированных на невежественную массу, признавали в качестве не веры, но знания. Что это за знание такое?  Тайное. Обыкновенно знание явное, а у этих оккультистов оно тайное. У нормальных, обычных людей не знание тайное, а незнание. Оно тайное, непонятное. У оккультистов все наоборот, - знание тайное, а незнание, то есть, знание обычных, а значит, не сведующих людей, не тайное, известное сведущим, просвещенным и посвященным. Выходит, тем более тайным является знание, а значит, тем более истинным, чем менее оно понятно.
       Интересно получается. Как так? Ведь признаком истинности знания является его очевидность. Но очевидность у оккультистов не простая, а хитрая: знание является только тем, у кого чувствительность обострилась до такой степени, что превратилась сама в бесконечно исчезающую величину. Поэтому чем больше тайн, то есть, неясности, тем больше ясности у оккультиста. Возникает подозрение, что ясность или неясность как другое название «тумана в голове» не умещается в одной голове оккультиста. По это причине оккультист остается при ясности того, как следует замутить сознание простофиль, чтобы они ему поверили. То есть, то, что ему не ясно, он проецирует на своих учеников или простых слушателей. Так легче будет заниматься толкованиями, которыми он питается, чтобы жить не хуже, но лучше других (непосвященных) людей.         
       Этот не высказываемый словами и не понимаемый в понятиях предмет своих влечений младший друг называл не научным термином, а философской категорией «иное». Но приписывал ей не философский смысл понятия, а оккультный смысл символа, записывая его сплошь заглавными буквами: «ИНОЕ». Но и здесь его ожидало фиаско: как можно чувствовать и переживать сердцем то, что противоречит природе средства – сердца, ведь иное не соединяет, а разделяет?         
 
                Как преподавали друзья
       Наши друзья были преподавателями. Они работали со студентами. Интересно, как они с ними работали? Что касается прочих преподавателей, то хотя они работали с ними, те не были им интересны, ибо никто из других преподавателей не занимался серьезно философией как духовной работой. Развивать же сознание других преподавателей, - напрасный труд, потому что они уже сложились как взрослые. Взрослые подлежат либо ломке, как больные раком - химотерапии, но здесь есть большая опасность, что они станут «умственными калеками», если вообще не окажутся «моральными уродами», либо утилизации в качестве технологов или техников института образования.   
       Старший друг «снимал» между собой и студентами дистанцию. Он прекрасно понимал щекотливое положение студентов, которым учитель предлагает быть товарищами, переживая нечто подобное в своем отношении к Ученому, который был его научным руководителем. Ученый вскоре после их знакомства предложил ему перейти на «ты». Старший друг дал понять Ученому, что он благодарен тому за снисхождение, но из уважения перед его авторитетом будет продолжать держаться с ним на «вы». Какую цель преследовал при этом ON в своих отношениях с учениками? Никакую другую, кроме цели познания предмета. Дело в том, что, по мнению ON, философия окажется доступной студентам только при одном условии, - когда ничто из человеческих отношений не будет им мешать вести беседу на равных.
       Для достижения поставленной цели требовалось поддерживать интерес не только к предмету обучения, но и к личности каждого студента, так как, только открывшись каждому студенту, можно было надеяться на обратное открытие с его стороны. Не всегда, конечно, ученики шли навстречу, а тем более ученицы, которым мешала раскрыться, показать свои способности неверная установка на заучивание философии. Таким образом философию не освоишь и не усвоишь. Она становится понятной при должном напряжении ума, которое работает на умение держать себя в руках. Только тот сможет раскрыться, кто умеет скрываться в самом себе, ибо тому раскроется истина мира, кто сможет погрузиться в себя. Откройся и тебе откроется. Но можно открыть только то, что есть внутри. Однако есть ли это у студентов? Обыкновенно то, что есть у них внутри – это свернутое или сложенное внешнее, то есть, впитанное из их окружения, данное им родителями или сверстниками. Прежде всего, это предрассудки и предубеждения, установки и стереотипы зрения и поведения.
       Для того, чтобы внутри тебя было что-то твое, требуется медитация как упражнение в самопознании самого себя. Сам и себя. Только так, а не зубрежкой материала учебника, постигается философия как универсальное средство познания всеобщего, включая его в самом себе. Это практиковал со своими учениками старший друг. Поэтому он работал только с теми учениками, кто хотел работать с ним. Таких было не много, но они были.
       Средний друг работал не со студентами, а с их сознанием, ибо сами по себе они его как философа не интересовали. Ему было интересно сознание, а не человек. Это было странно, так как он был научным специалистом по антропологии. Но присмотревшись к тому, как он ведет занятие, можно было догадаться, почему он выбрал такую методу обучения философии. Дело в том, что студенты его интересовали, но как предмет антропологического исследования. Философия же есть не наука о человеке, а размышление о конкретно-всеобщем. Что является таким всеобщим в человеке? Сознание. Вот поэтому среднего друга занимало сознание студентов, а не частные особенности их натуры, выражающиеся в характерных мнениях, которые лишь по недоразумению зовутся «личными», а на самом деле являются абстрактно общими. Ими он интересовался как ученый для себя, а не для самих студентов. Средний друг полагал, что больше пользы он может принести студентам, развивая их сознание, а не изучая их, как «подопытных кроликов».
       Однако позже, когда младший друг уехал, а старший друг умер, средний друг, оставшись без друзей, стал интересоваться студентами как людьми, а не «подопытными кроликами», используя для этого сознание, чтобы довести их до понимания друг друга в качестве проводника такого понимания.   
       Младший друг акцентировал в работе со студентами свое внимание на их экзистенциальных переживаниях того, как они себя видят и ведут в обществе, и через эти переживания как аффекты сознания пытался корректировать их поведение, чтобы оно было социально приемлемым. Он вел себя с учениками как такой учитель, который скрывается за их спинами, а не находится в центре круга внимания. Можно сказать, что младший друг пытался не притягивать учеников к себе как магнит, но окружать их своей заботой как спасательный круг. Для этого следовало подбирать ключи к тому, чем они были озабочены. Но в этой озабоченности была немалая доля опасности, ведь ученики могли спроецировать на нем свою озабоченность (наш младший друг не был адептом школы Фройда). Вот для чего нужно было уклоняться от ученического проецирования и скрываться за их спинами. В том, чтобы ученики не сделали его заложником своих комплексов и не навредили самим себе, требовалось проявлять педагогическую хитрость и терапевтическую осторожность. 
 
                Этапы жизненного пути друзей
       Старший друг начинал свой путь с путевки в жизнь в качестве учителя истории сельской школы сразу после десятилетки. Он еще не знал тогда философии.
       К философии он перешел от английского языка на иностранном факультете. Язык забросил из-за зубрежки и съехал с Алтая на Урал. Но там, проучившись курса два на философском факультете, перешел на заочное отделение. Учась на заочном отделении, работал почтальоном у себя, на Алтае. Разнося почту, подбирал под ногу мысли, и вот так, часами отмеряя шаг, учился думать. Ноги сами носили его по адресам, когда он думал, думал, думал, вырабатывая из себя философа.
       Философия не мешала ему, а, наоборот, помогала заниматься творческими делами: писать стихи известной екатеринбургской рок-группе, рисовать, сочинять шутки и пр. ON был редким случаем не текстовика, но говоруна в философии. В разговорах он проявлял себя как мыслитель. Настоящим шедевром мысли были не его тексты, а он сам собственной персоной. В этом смысле он действительно был модернистом.
       Ему говорили и друзья по учебе в университете и его младший друг по работе, что в нем парадоксально сочетаются логик и художник. Мысль он творил как вольный художник, но излагал ее как строгий логик.
       Он пробовал найти логику в свободе. Она там есть, если это свобода логики. Но ее нет в той свободе, которая есть свобода от логики. Здесь он заблуждался, потому что был логическим фаталистом или абсолютным рационалистом. Не все логично. Да, есть исключения из логики. Они как раз подтверждают существование логики, ее правил. Но от этого они, исключения, не являются логическими. Здесь есть одна ошибка, больше того, иллюзия. То, что есть исключения из правил, которые подтверждают истинность правил в области действия правил, это так. Исключения ограничивают нечто, тем самым это нечто определяя. Это нечто есть область правил, согласно которым происходит нечто. Исключения из правил являются условиями возможности необходимости нечто, что существует или действует по этим правилам. В этом смысле исключения из правил логичны не для себя, а для этих правил.
       Логично, что есть исключения из правил логики. Это похоже на то (или подобно тому), что есть не только материальное, но и идеальное; но от того, что идеальное реально, оно не становится материальным. Поэтому можно сказать так (для того, чтобы понять): логично, что есть исключения из правил логики, но там, где есть исключения из них, они не работают, и то, что они там не работают, это логично и потому имеет смысл. Если есть место для не логичного, а то, что не логично, с точки зрения логики абсурдно, то это не рационально, но все равно имеет смысл. Абсурд – это отсутствие смысла: таков смысл абсурда, если имеет смысл назвать его бессмыслицей. Причем абсурдным может быть для одной логики то, что не абсурдно в логическом смысле, то есть, логично для другой логики. Например, абсурдно искать в двузначной формальной логике противоречие, потому что недопущение противоречия является условием действия как уже правило самой этой логики. Но противоречие является условием работы другой уже содержательной (генетической/порождающей) или диалектической логики. Это абсурд в логике вообще и в частности в диалектической логике. Но есть абсурд как исключение логики вообще. Это не логический абсурд, но реальный абсурд.
       Может ли реальный абсурд быть моментом логики уже не мышления, но самого бытия? Или может ли реальный абсурд быть моментом бытия субъекта логики, а не логического субъекта? Реальный абсурд может быть моментом бытия, если есть нечто общее для абсурда и не-абсурда, не логичного и логичного. Что этим общим будет для того и другого? Оно же, само бытие. В случае с реальным абсурдом это то, что он реален, бытиен, но не как само бытие, а только момент его становления, ибо бытие разумно, логично, ведь речь идет о логике бытия.
       То, что реальный абсурд может быть моментом бытия субъекта логики, понятно, ибо имеет смысл. Что это за смысл? Смысл того, что человек как субъект логики может руководствоваться эмоциями, не отдавая себе отчет в том, к чему они могут привести. Но вот когда они приведут его к этому, то он будет вынужден задуматься над этим. Размышление над последствиями абсурдного, не рационального или иррационального поведения (под влиянием эмоций, например, гнева) может надоумить его извлечь из них логический урок: именно это следует из нарушения законов или правил логики, что логично. То есть, логично не само нарушение правил логики, а следование из такого нарушения. Если человек сделает правильный вывод (урок) из последствий нарушения правил логики, то, в принципе, он может отдать себе отчет в том, к чему это может его привести уже не формально, но вполне содержательно в подобной ситуации. Во всяком случае, у него будет шанс не поддаться эмоциям, если он не забыл урока логики. В этом смысле можно говорить о возможности логики не не-логики, и не в не-логике, но при не-логике. Это что касается реального абсурда или не логичного. Что же касается абсурда в самом смысле, то в нем нет абсурда, если абсурд есть бессмыслица/нонсенс. Причем бессмыслицы, не как не-логики, а как результата действия не-логики, нет в смысле, и смысл не есть бессмыслица, но смысл есть в бессмыслице в том смысле, что смысла нет в ней. То есть, смысл бессмыслицы заключается в том, что в ней нет смысла.
       Выходит, что смысл есть не в том, в чем нет смысла, а в том, что это так. В этом состоит смысловое (концептуальное), а не логическое, различие между тем, в чем нет смысла, и тем, что он есть. Что он есть? То, что есть, когда нет абсурда. Когда он есть? Тогда, когда происходит отрицание его отрицания как следствие отрицания смысла. В этом отрицании отрицания смысла уже есть логика (как пара-непротиворечивая логика в качестве многозначной формальной логики, так и диалектическая логика), условием для действия которой является смысл логики как то, что она имеет смысл «снятия» бессмыслицы в смысле. Следовательно, смысл есть не в самой бессмыслице, а в ее отрицании как отрицании смысла. В отрицании смысла смысл не просто обнулился, ушел в себя, но он стал против самого себя, ушел в бессмыслицу, стал себе противен. При снятии противного смыслу смысл появился за бессмыслицей.
       В чем тут путаница? В том, что кажется, что смысл сосуществует с бессмыслицей, что логика следует из не логики. Смысл есть в смысле. Но смысл в смысле закрыт. Он открывается в том, что не является смыслом. Когда нет смысла, нам его не хватает, и мы задумываемся. Как в народе говорят: «что имеем, то не ценим. Потерявши, плачем». Когда логика отсутствует, мы в ней нуждаемся и восполняем ее отсутствие не из самого отсутствия, а из присутствия отсутствия.
       То, что логики нет, нас пугает, и мы в ужасе отталкиваемся не от того, что ее нет, а от того, в чем ее нет. Она есть, но в другом. Важно найти это другое в самой логике. Это другое в самой логике есть присутствие в ней и ее отсутствия как факта того, что ее недостаточно. Но когда ее будет достаточно? Когда она станет полноценной, целой логикой, то есть, логикой не только в себе, но и для себя. Как можно стать такой? Только освоив то, чем она не является, что не является логикой и даже ей противно, она станет сама собой. Это логика логики и не логики. Так же и со смыслом: целый смысл есть смысл смысла и бессмыслицы. То же самое и истина есть истина истины и лжи. Критерием логики, смысла и истины является сама логика, сам смысл и сама истина. Этот критерий логичен, осмыслен и истинен.  Логика не в том, что все логично, а в том, что логично не тогда, когда из не логики следует логика, а когда из логики следует логика, преодолевшая не логику.
       Сущность логики заключается в том, что логично, когда из менее логичной логики следует более логичная логика, то есть, логика более высокого порядка, охватывающая собой и то, что менее логичная логика не могла охватить противное ей, как часть самой себя. Только в этом смысле можно говорить о том, что все логично. В этом есть смысл. Смысл не в бессмыслице, противной смыслу, а в смысле, «снявшем» бессмыслицу в самом себе, возвысившемся над ней и освободившем место для еще большего и уместного смысла, чем он есть.  Не зря здесь формулируется не логика не логики, а логика логики и не логики, не смысл бессмыслицы, а смысл смысла и бессмыслицы, не истина не-истины, а истина истины и не-истины. Заблуждаются те, кто говорит о логике нелогичного или рационализации иррационального. Это редукция, упрощение того, что не логично, не рационально, а, следовательно, упрощение и самой логики, рациональности. Не логичное, иррациональное, как и бессмысленное и не-истинное, ложное, есть. Но есть для чего? Для того, чтобы было больше логичного, рационального, осмысленного и истинного на их основе в преодолении того, что им противоположно.
       Итак, старший друг нашел как гегельянец истину искусства в философии, но понял это слишком натурально, буквально. Для него логике следовало стать красивой, а красоте логичной. Это бывает, когда происходит абсолютизация одного за счет другого. Но следствием этого становится то, что все меняется своими местами и выворачивается наизнанку: то, что было превращено в одно, обернуло одно собой. Все логично. Но если все логично, то логика становится чем угодно. Однако то, что из логики следует все что угодно, уже не логично и ложно. Да, логика есть во всем, но все не есть логика. Не все логично, но логика есть во всем, и не как все, а только как она сама - логика. Во всем есть логика сообразно той мере, в какой оно подлежит измерению. Но не все можно измерить, к тому же точно.
       Поэтому можно только условно разделить жизненный путь ON на три стадии или ступени: 1) восхождения; 2) нисхождения; 3) уравнения. Геометрическим образом жизненного пути ON являлся треугольник с линией восхождения и линией нисхождения при неизменном основании их уравнения. Этап или линия восхождения – это творческая градация жизни как здоровья. Этап или линия нисхождения – это деградации жизни как болезни. Этап или линия уравнения – это логика их сложения или наложения друг на друга в виде двух вариантов: нисхождения в восхождении и восхождения в нисхождении. Чем выше он поднимался, тем ниже падал. Чем ниже падал, тем скорее вставал с колен. Поднимаясь на цыпочки, он терял равновесие и хватался за первое попавшееся, чтобы не упасть.
       «Подниматься на цыпочки» для него имело значение становления сверхчеловеком, то есть, Ego сogito. Здоровый творческий порыв не мог не вскружить ему голову, и он терял точку опоры, ибо когитальное Я есть не центр тяжести, но эпицентр как то, что ловится вокруг, но не схватывается, так как оно само есть то, что хватает, захватывает тебя. Будучи не в состоянии его уловить, до него дотянуться, ибо Ego сogito было выше его, ON хватался за самого себя и находил в себе центр тяжести, который тянул его вниз, к земле. Когитальное Я было самой творческой атмосферой его трудов над самим собой. Поэтому он витал в ней головой (умом), ловил ее логикой, но хватался, цеплялся только за самого себя, что выражалось в его обостренном одиночеством болезненном эгоцентризме. Отталкивание от самого себя поднимало его с колен на крыльях вдохновения после каждой неудачной попытки «схватить за хвост» сверхценную идею Абсолюта и овладеть ей силой своей мысли в понятии. Его Я искало себя во всем, но находило только в себе. То, что оно искало себя, было здоровым стремлением, но то, что оно находило, было болезненным удостоверением своего жалкого существования.
       Чем старше он становился, тем ниже пригибался в болезни к земле, пока не сравнялся с ней как с самим собой в своей телесной оболочке при смерти. Грезы о когитальном Я улетучились, и он остался наедине со своим Я в умирающем теле. Вскоре его Я упокоилось в прахе в земле.
       Два других друга еще не добрались до финала своего жизненного пути. Гадать о нем не будем. Лучше поговорим о том, чего они добились, какие этапы уже прошли. Возьмем среднего друга. Первый этап его жизненного пути можно назвать историческим. Он наработал много документального, научного и художественного материала, и все свои силы тратил на то, чтобы сохранить его в себе. Это был этап эрудита. Средний друг был переполнен информацией. Но сама она была неспособна превратиться в знания и поэтому мертвым грузом лежала на дне его души и поднималась ядовитыми испарениями зазнайства до самого потолка его сознания.
       Привести в движение массив информации можно было не многократным заучиванием того же самого, но сливом лишнего, второстепенного в нем. В нем не могло не быть повторов. Но как очистить сознание от информационного мусора и для чего? Для того, чтобы найти чистое место уже для знания. Как чистить – это найти методу, в каком порядке стирать информацию так, чтобы прилагать усилий как можно меньше и получать как можно больше свободного места. Конечно, можно было пойти по пути наименьшего сопротивления и избавиться в первую очередь от наиболее мощных блоков информации. Каким образом? Просто не повторять ее на сто рядов для глубокого и крепкого запоминания. Со временем такая информация, предоставленная самой себе, выветрится из поверхностной и неустойчивой (оперативной) памяти. Но тогда в сознании останется куча остатков информационного мусора. Располагаясь без всякой системной связи, они будут только тормозить работу познания, забивая канал связи с миром своим бессмысленным шумом от кружения по закоулкам сознания.
       Что делать? Положиться на метод проб и ошибок? Но такой метод как метод перебора и исключения может принести пользу, если будет применяться не к информации, а к самому сознанию. Нужно было его испытать на прочность. Но чем? Ничем иным, как чувством. Каким образом? Воспитанием. Это было воспитание чувств. Именно оно готовит человека к совершеннолетию. Если твои чувства в порядке, то уже есть не только возвышенные чувства, но и тот, кто, таким образом, возвысился над своим наличным животным состоянием. Человек испытывает самого себя не только в опыте личной жизни, но и в чтении, восполняющем его недостаток чужим опытом. Причем в таком испытании действует закон обратной связи накопления своего и чужого опыта: если свой опыт накопляется в арифметической прогрессии, то чужой опыт накопляется в геометрической прогрессии, ибо лично мы выбираем, а вместе с другими - собираем. По книгам, особенно классическим произведениям, можно собрать из всего описанного главное, следуя за главным героем по сюжету. Можно поставить себя на место героя и научиться главному, - как и что выбирать из информационного сбора, чтобы это «что» стало знанием. Это знание имеет еще интуитивный характер, ведь речь идет о воспитании чувств. Но с этого начинается сборка сознания. Следующим этапом работы над сознанием как структурой, а не над информацией как материалом сознания, является уже образование ума.
       Средний друг перешел, естественно, от воспитания чувств к образованию ума, имея, будучи эрудитом, уже предварительно накопленный материал не только представлений, но и мыслей, с которыми прежде был знаком не изнутри смысла, но со стороны числового или словесного значения, подлежащего считыванию и счету в качестве единиц информации. Только после воспитания чувств как переживаний представлений в форме выражений мысленный материал философских и научных книг явился в новом свете – не в отраженном/рассеянном/лунном свете мертвой буквы текста, но в прямом/лучистом/солнечном свете живого духа ума. На белый свет ума вышли из плевел букв и чисел зерна смысла. Кто вывел их в свет идей, кто разбудил его сознание? Проводник. Что это был за проводник? Сам логос, логика, за неимением учителей мысли из плоти и крови. Долго ждал эрудит и воспитанник чувств своего преображения в естественном свете разума. Но, наконец, дождался. В его голове/уме заработала логика только тогда, когда чувственная интуиция обратилась интеллектуальной интуицией. В свете того, что он уже не мог не знать, не мог не определиться, заработала машина ума по переработке описательной информации в знание объяснения. Так он стал умело/научно знающим, а не просто хорошо информированным, работником образования. Он был меньше информирован, чем раньше, когда был эрудитом, но зато понимал то, что знает, как знает, почему знает и зачем знает. В познании работает принцип обратной пропорциональности объема и содержания познания: чем больше мы информированы, тем меньше мы знаем, что скрывается за этой информацией, так как чаще выбираем, а значит, больше ошибаемся и сомневаемся, на что, естественно, реагируем привычным образом, сворачиваясь, отступая назад в тень предрассудка, и утешаем себя иллюзией.   
       Ему было далеко еще до мыслителя, но он сделал первый самостоятельный шаг на нелегком пути к «геркулесовым столпам мышления». Так ученик и эрудит стал интеллектуальным работником и учителем не только чужой, но и своей мысли.               
       Младший же друг примерно шел тем же путем, только шел не от науки, как средний друг, перепутав ее с философией, а от мистики. Он учился мистике. Но так как мистика есть предел обычных чувств, то невольно она способствовала воспитанию обычных/человеческих чувств младшего друга. В обостренном виде эти чувства играли им в горизонте мистической интуиции. Она помогала ему найти верный путь в неверном свете рассудка, ослепляющем испытателя, если рассудок применяется к тем предметам, которые превосходят его измерительные возможности. Он шел от наития к опыту чувств и от него к рассудку, но оставлял его на полпути к тому, что называл ИНЫМ. В результате ИНОЕ представало его интуиции в невидимом виде БЕСПРЕДЕЛЬНОГО, то есть, выходило из пределов рассудка. В этом смысле он постигал непостижимое для рассудочного понятия в образе символа, переживаемого сердцем в своей непонятности и непонятого умом в своей переживаемости. Ему было невдомек, что есть еще разум как ясное и знающее тело духа.      

                Высказывания друзей
       ON: Люди отличаются друг от друга еще своим отношением к реальности. Это отношение задается не только со стороны субъекта отношения – человека – или со стороны объекта отношения – реальности, - который, может являться то же субъектом, но и со стороны самой стороны как органа канала связи между субъектом и объектом. У каждого человека как ограниченного, конечного существа по преимуществу развит, как минимум, один орган: ума, зрения, слуха, языка и вкуса, обоняния, осязания, мочеиспускания и размножения, а также выделения кала.
       К сведению, философы различаются по тому, какой орган из следующих за умом, преломляет интеллектуальную связь философа как субъекта отношения с миром как объектом или субъектом отношения. Мир как субъект отношения может выступать в двух позициях: мета-субъекта или прото-субъекта и суб-субъекта или пост–субъекта. К тому же у некоторых философов сам орган связи может являться для них не только средством отношения, но и посредником отношения, а значит субъектом отношения, когда это отношение становится отношением отношения в качестве мета-отношения, если это отношение субординации, или в качестве производного отношения, если это отношение координации.
       Возьмем человека с органом зрения по преимуществу. Он смотрит на мир глазами. Кто он? «Смотрящий». Наблюдатель.  Предельный случай смотрящего – вуайер или подглядывающий. Для того, чтобы наблюдать за реальностью, представленной, например, в виде другого человека, необходимо быть внимательным, уметь представлять объект как предмет своего внимания/интенции. Предмет внимания становится объектом влечения как наблюдения. Наблюдатель замотивирован, увлечен наблюдением. Для него важен не столько объект наблюдения, сколько само наблюдение. Он испытывает от наблюдения наслаждение. Это наслаждение носит чисто эстетический характер любования, если зрение как функция глаз не опосредствовано функцией другого органа. Но если зрение опосредствовано, например, функцией размножения как функцией пениса или вагины, то на эстетическое наслаждение накладывается сексуальное наслаждение. Это наглядно видно, если мы имеем дело с предельным случаем наблюдения как подглядывания. Вуайер приходит в состояние напряжения не только глаз, но и пениса или вагины, когда следит за объектом своего влечения, тем более, если он прикасается к органу размножения как органу осязания для усиления напряжения. Соответственно могут подключаться к подглядыванию и прочие органы контакта с реальностью, что проявляется не только в расширении или сужении зрачков, движении рук (рукоблудии) и ног, но и в потливости, обострении слуха, причмокивании губами с выделением обильной слюны или, напротив, с ощущением сухости во рту, тяжелом дыхании и принюхивании, пускании ветров.
       Важно при этом соблюдать осторожность и не привлекать к себе внимание объекта влечения излишним шумом. Целью подглядывания является освоение и присвоение объекта увлечения путем получения от него разрядки через орган зрения и все сопутствующие органы связи. Расплатой за удовольствие является запах пота, семенной или вагинальной жидкости, пука. Вуайер чувствует себя запачканным. Ему становится стыдно, тревожно за свою постыдную страсть, если он невротик, или, наоборот, он успокаивается, если он психотик, но успокаивается только до следующего возбуждения.
         Но как переживает состояние подглядывания и наслаждения от него философ, склонный к наблюдению?  Вот, что мне интересно. Философ зрения – идеальный наблюдатель. Он созерцатель. Он получает от созерцания чисто эстетическое удовольствие. Причем предметом созерцания являются идеи как объекты умозрения, ибо он зрит умом. Философ-созерцатель видит идеи. Его любование идеями свободно от сексуального наслаждения: возбуждения, напряжения и расслабления. Если оно и бывает, то только тогда, когда философ-созерцатель превращается в вуайера, испытывающего сексуальное удовольствие от одного вида идей как идеальных существ. Это вуайер в философии. Что же такое философия в вуайере? Вуайер способен получить оргазм от чистого созерцания, то есть, от одного подглядывания, но не за идеями, а за обычными предметами зрения. Он, конечно, не философ, но находится на пути к философии, когда получает сексуальное наслаждение от своего мировоззрения.
       Не правы те, кто называет философа созерцания рефлексирующим мастурбантом, то есть, онанистом, онанирующим свой мозг мыслями. Настоящий философ не получает сексуального удовлетворения, ибо он довольствуется тем, что имеет, - мир идей. Вернее сказать, не он имеет, а его имеет мир идей или идеальных существ (например, ангелов) в качестве исполнения их в его созерцании как понимании. Почему оскорбляют философа таким обидным прозвищем? Потому что полагают, что мысли даны человеку для того, чтобы удовлетворять его потребности. Какие потребности? Биологические, то есть, потребности животного и происхождения, и назначения. Между тем мысли сами по себе не животного, а культурного происхождения и назначения. Но если следовать их логике и понимать мышление чисто инструментально, то выходит, что человек является человеком, то есть, использует себя как человека, то есть, мыслящее существо, чтобы быть животным. Другими словами, он использует высшее ради низшего. Что не может не унизить человека. Между тем человечнее, чтобы низшее служило высшему, чтобы биологические потребности удовлетворялись только в той мере, в какой это освобождает человека от них для служения людям и более высшим целям сверх человеческого происхождения и назначения, например, идеям.
       Таким же образом можно взять людей с преимущественно развитым органом слуха, языка, вкуса, обоняния, осязания и прочих органов, уже связанных с функциями либо не индивидуального, а уже коллективного/родового воспроизводства, либо индивидуального выделения лишних и вредных веществ из организма. Нас интересует философская разновидность людей, разделенных по типам преимущественного развития этих органов. Так философы слуха не просто умеют слушать, они умеют понимать. Это философы понимания? Чего? Не столько слов, сколько их смысла. Философы слуха есть философы понимания. Они понимают, что слышат? Чем понимают? Конечно, не ушами, а понятиями. Не-философы слушают ушами, а понимают словами. Философы слушают ушами, но понимают понятиями в словах их смыслы.
       Философы языка есть болтуны. Они любят побеседовать, поучаствовать в диалоге. Для них главное в философии, - это выяснение смысла слов, прояснения, в общем, их значения. Важно: о чем они говорят, что говорят, почему говорят и для чего говорят. Это философы беседки.
       Философы вкуса имеют эстетический вкус как предельный случай развития художественного вкуса. Это вкус не столько красоты, сколько возвышенного. Возвышенное - это и есть то, что они называют «ценностью». Поэтому философы вкуса – это аксиологи, или философии ценностей.
       Философы обоняния – это интуитивисты как философы непосредственного схватывания того, что нельзя познать никаким другим способом, то есть, опосредствованным (дискурсивным) образом, путем рассуждения в словах.
       Философы осязания – это экзистенциалисты. Они сосредоточены в мыслях на познании смысла собственных переживаний.
       Философы размножения – это философы, которые стремятся к размножению своих мыслей. Они занимаются популяризацией тех идей, на которые ориентированы. Это философы рода, традиционалисты. Понятно, что их много. Я надеюсь, что ты, догадливый читатель, уже догадался, чем они занимаются в жизни, чтобы заработать на хлеб с маслом.
       К числу философов размножения, у которых голова выполняет функции известных органов, названия которых я из чувства философской солидарности умолчу, относятся и те из философов, которые находят себя в писании своих трудов. Это «писатели». Они часто описываются, то есть, хотят описать все свои мысли, метят, записывают территорию смысла или царство идей своими мыслями. Часто их называют «графоманами».
       Остались философы per anus – это те философы, которые тоже любят метить территорию, но не для того, чтобы не забыть свои мысли, как «писатели», а для того, чтобы думать за публику, забивать публичную голову известно чем. Эти философы не могут удержать свои мысли в одном месте, и являются теми, кем являются. Конкретно кем, читатель, догадайся сам.
       Если выражаться культурно, то последние категории философов являются мнимыми философами, ибо акцентированы не на производстве мыслей в форме понятий под сенью/эгидой идей, а на использовании мыслей для запоминания или распространения по головам не-мыслящих.
       MN: Что такое смысл? Знаешь, он куда интереснее ж… Смысл тогда становится предметом размышлений, когда задаются вопросом: «В смысле»? Что это за вопрос? Это вопрос о понимании в ситуации непонимания. Непонятно, когда не определен предмет внимания. Что значит определить предмет? Значит, поставить его под вопрос или поставить на ребро, довести до предела, чтобы он сам проговорился, подсказал тебе, что он такое. Смысл – это сущность предмета, та цель, к которой стремится истолкование, чтобы стать и быть пониманием.
       Смысл – это то, что понимается умом в понятии, выражается словом в языке, представляется сознанием, в нем отражается уже в качестве значения, то есть, в виде отношения к представленному, переживается в чувстве сердцем. Как переживается? Как пережевывается, чтобы проглотить, так же проживается в повторе, чтобы стать пережитым, изжитым. 
       SN: Что такое телепатия?  Это душевный разговор без слов. Вот ты смотришь на человека и видишь его мысли, как они мелькают в твоей голове. Вот ты слышишь человека и слышишь его мысли, как они шуршат, хлопают своими фантазиями, грезами, представлениями в твоей голове. Вот ты проговариваешь, повторяешь его мысли в своей голове (внутри себя) своими словами. Вот ты пробуешь человека на вкус и вкушаешь, ешь его мысли, следя за тем, как они пережевываются, перевариваются в твоей голове. Вот ты обоняешь человека, нюхаешь, чем он пахнет, и его запахи в качестве аромата мыслей вдыхаются, отдыхают и выдыхаются из твоей головы. Вот ты осязаешь, чувствуешь в себе, как его мысли лежат, сидят, стоят, ходят, бегают, рождаются, живут и умирают в твоей голове. Другими словами, телепатия – это те же самые обычные чувства, которые испытывает человек по отношению к вам, только все это он переживает осознанно в форме мыслей, - читает вас, считывает ваши мысли по глазам, ушам, губам, зубам, носу, рукам, ногам, всему вашему телу. 
       MN: Опять о телепатии. Как определить, что такое телепатия, имея дело только со словом «телепатия»? Необходимо сначала определить его значение, заняться его морфологией, семантикой и прагматикой. Это слово является словосочетанием двух слов «теле» и «патия». В переводе с латыни на «русиш» «теле» означает «передача». Слово «патия» греческого происхождения и буквально значит «страсть». Соединим русские эквиваленты этих слов: получится буквально «передача-страсти». Теперь «проще пареной репы» истолковать употребление этого иностранного слова в обычном/среднем значении (узусе). Это будет передача на расстояние душевного/страстного состояния от одного субъекта к другому. Эту передачу можно представить просто в метрическом/арифметическом виде, формуле, где в знаменателе будет общее, одно и то же, или то же самое, константа или постоянная, а именно абстрактная мысль, а в числителе переменная конкретных чувств. Мысль в такой передаче символизирует осознанность переживания чужого, иного, другого субъекта как «своего».
       Все эти чувства располагаются не только в сознание другого, но и в твоем собственном сознании. Что касается самих мыслей другого, то, конечно, никакой чисто ментальной передачи уже не грубых чувств, биоэнергии, астральных желаний не существует, помимо обычной дискурсивной формы передачи мыслей в словах. Почему? Потому, что это адекватная для точного и полного понимания форма передачи мыслей в словах через их смысл, адекватный не только содержанию мыслей в понятиях, но и форме этого содержания в идеях. Что касается самих идей, их фокуса в Я и среды/поля/сферы Я, то они являются над-ментальными уровнями связи уже не прямой, непосредственной, чувственной, как в случае с под-ментальными образованиями, и не косвенной, опосредствованной, интеллектуальной, абстрактной, как в случае с менталом, но всеобщей, сверхчувственной и конкретной, то есть, конкретно-всеобщей, причем не только в сознании, но и в теле, что возможно только если это тело уже не душевное, а духовное, или разумное.
       ON: Непознаваемое. Что это такое и каким может быть отношение к нему, чтобы быть оптимальным? Является ли непознаваемое предметом философии? Что такое философия? Это работа над смыслом. Имеет ли смысл «любить мудрость», как часто по номиналу, по самому названию, понимают философию? Не знаю. Может ли любить мудрость тот, кто не мудр? Как можно любить то, что не знаешь, не понимаешь? Это глупо, то есть, мягко говоря, не мудро. Так зачем заниматься мудростью? Еще глупее хвататься за первые попавшие ответы, вроде такого: любить мудрость – это любить мудреца. В чем такая любовь будет проявляться? В подражании мудрецу. В результате выйдет не философия, а ее имитация.
       Может быть, философия является упражнением не в мудрости, а в познании, если искомый предмет познания непознаваем? Если так, то целью философии становится не умение быть самим собой, - это только средство, - а стремление быть лучше себя. Если ты пытаешься стать лучше себя, то, конечно, лучше не станешь, - лучше, чем дано тебе твоей природой человека, - но, как минимум, ты разберешься с самим собой, поймешь, кто и что ты есть, узнаешь, что значит быть человеком в собственном лице. Если ты не будешь пробовать стать лучше себя, то есть, не займешься самосовершенствованием, а предпочтешь быть просто человеком, обязательно станешь плохим человеком, если не вообще плохим животным. Если ты не совершенствуешься, то не развиваешься, ведь все меняется, а ты тогда не меняешься, и становишься хуже того хорошего, кем был прежде. Развитие делает человека хорошим, если является не целью человека, а только средством его жизни для достижения высшей цели, - стать совершенным, то есть, сверхчеловеком. Чтобы быть хорошим, нужно знать себя. Но как знать себя, когда принцип Я есть свобода. Свобода от чего? От незнания. Свобода для чего? Для знания. Как сделать не-знание знанием, чтобы оно освободило тебя? Ведь зная себя, можно уметь управлять собой. Как сделать непознаваемое, если не познанным, то хотя бы познаваемым? Познаваемым может стать не само непознаваемое, а знание о нем как о непознаваемым. В этом случае познавательный акцент перейдет с чтойности предмета познания на образ его существования. В каком качестве он существует для меня, в каком виде я его знаю? Разумеется, я знаю непознаваемое в качестве того, что я не узнаю. Я узнаю его только в качестве непознаваемого. Если я узнаю его в качестве познаваемого, то я заблуждаюсь на его счет, принимая за познаваемое или даже, вообще, уже познанное.
       Тогда как можно работать с непознанным? Как ложно познанным. В таком случае у познающего появляется исключение непознанного как познанного. Негативное знание то же знание. Значит, непознанное нам доступно не как познанное, но как непознанное относительно конкретно познанного. Непознанное является неопределенным контекстом познания конкретно познанного. Так работая с непознанным, мы последовательно/логично узнаем конкретно то, что таким образом можно узнать. То есть, мы узнаем свои возможности в познании в отношении к предельно непознаваемому. Эти возможности меняются от знания к знанию как соотношения переменных определенностей на фоне постоянной неопределенности. Это знание не того, что я знаю, а того, что я не знаю. Что таковым может быть? Например, Бог как предмет размышления. В каком виде мы о нем размышляем? В виде идеи как формы или прототипа мысли. Таким образом нельзя к нему относиться в вере, ибо в ней Бог фигурирует в качестве не идеи/образа мысли, а образа действия/служения. Бесполезно для веры, а значит, для самого верующего обращаться к Богу, чтобы думать, но полезно, чтобы верить, то есть, служить Ему так, чтобы это послужило на пользу верующему. Вот он молится Богу. Это нужно Богу? Конечно, нет, но необходимо самому верующему, чтобы собраться и равняться на Него. Так можно «подтянуться» и не распуститься. Это пригодится в жизни, ибо ты будешь всегда, когда молишься, управляемым, предсказуемым, привычно ожидаемым, приспособляемым.
       Что является предметом философии? Конкретно-всеобщее. Что это такое? Это связь всего со всем? Она какая? Такая же самая или есть то же самое во всем не таком же самом, но разном, ибо эта связь во всяком не вместе, но по отдельности является особым образом в меру всякого, по его уму. Поэтому она по отдельности познаваема только абстрактно. Для конкретного знания необходимо располагать вечностью, ибо всякого бесконечно много. Поэтому конкретное знание всякого недостижимо и оно непознаваемо во всех своих связях со всем. Оно конкретно познаваемо только в близкой связи с познающим. Таким познаваемым не является Бог для познающего, ибо он Сам есть Познающий, но Познающий прямо, а не косвенно, опосредствовано, каким бывает человек. Поэтому человек может знать Бога только на условиях Самого Бога, когда Тот знает человека прямо в самом человеке, который есть в Боге в качестве криво познающего через знаемое. То есть, человек может знать Бога только через себя как меру самого себя. В этом смысле Бог ближе человеку самого человека. Только тогда человек узнает себя, когда признает Бога в себе в качестве меры, разума. Это будет, конечно, не Сам Бог, но только Его Идея в человеке, вернее, для человека. Сам Бог непознаваем, но познаваема в качестве предела познания Идея Бога как Совершенства. Это Совершенство в аспекте Идеи является Истиной, Тем Самым, Таким, каким есть.