II

Марио Гесс неспеша потягивая вино, читал газету. Вино было красное, сухое, газета была неинтересная. Со сцены голосила певица, которая немного фальшивила на высоких нотах, зато театрально простирала изящную ручку в толпу. Правда, певичку это не спасало. Бриллианты, сверкающие на руке, ее не спасали также – отсутствие таланта не заменишь ничем. Впрочем, саму певицу сей факт, похоже, ничуть не смущал.
— Разрешите, господин.
Марио лениво поднял голову, вследствие чего имел счастье лицезреть круглую и чрезвычайно довольную физиономию своего порученца.
— Садись, – сказал он. – Есть новости?
Порученец улыбнулся, поправил галстук-бабочку на шее и уселся напротив, так, что теперь Гесс наблюдал его через стол. Рука его метнулась за пазуху, извлекая оттуда какие-то бумаги. В следующую секунду они шлепнулись на стол перед Гессом, между пепельницей и бокалом.
— Есть, – кивнул, наконец, порученец, принимая деловитый вид. – Вы знаете, что репутация ваша изрядно пошатнулась после той истории с аварией...
— Знаю, – поморщился Гесс, – можно покороче?
— Можно, – снова кивнул порученец. – Если вы хотите спасти положение, то я бы рекомендовал вам профинансировать что-нибудь... скажем, военный госпиталь на Дубравах. Только не символически, а основательно, так сказать, хорошенько. Люди увидят, что вы помогаете солдатам, и...
— Ничего себе! – не вытерпел тут Гесс, возмущенно отодвигая бумаги от себя. – Да я почти разорен, а ты говоришь – госпиталь! Да этот госпиталь...
— Почитайте эти письма, – невозмутимо прервал порученец, упрямо придвигая бумаги обратно хозяину. – Рабочие уже начинают жаловаться властям, а это недопустимо. Вы ведь не хотите, чтобы этот сброд обнародовал наши маленькие тайны, не так ли?
Марио поджал губы и брезгливо взял письма. Конверты оставляли едва замет-ный след на белой скатерти, и Гесс мог только предполагать, как и на чем они создавались. Мог, но не рисковал. Он пробежал по диагонали два-три письма. Содержание остальных можно было не проверять. Жалобы на низкую зарплату и тяжелые условия труда. Несколько заболевших. Несколько смертей. Отказы восстанавливать поврежденный сектор.
Одним словом, ничего нового. Гесс отшвырнул грязные бумаги и снова взялся за бокал. Порученец закурил. Певица взвизгнула как-то особенно фальшиво. Из-за соседнего стола доносился звонкий девичий смех. И чего этим рабочим не хватает?.. Если так пойдет и дальше, он действительно разорится. Не родовое же поместье продавать, в самом деле. Да и кто сейчас купит – в войну... Надо что-то делать.
— Они готовят бунт, – сказал порученец, созерцая обтянутый зеленым шелком платья зад певицы.
— Без тебя знаю, – огрызнулся Гесс. Пальцы его нервно барабанили по столу. Вряд ли война коснется города. Со всей этой чертовщиной, что здесь творится последний месяц, с моря не подойти. А на суше – кордоны. А может, и армия скоро взбунтуется – ее тоже надо кормить...
За соседним столиком громко звякнули бокалы, и Гесс нервно обернулся. Его раздражало все, парочка же по соседству довершала процесс, вызывая нестерпимое желание позвать охрану. Можно же потише, в самом деле! Он тут думает, как быть, а эта нахалка ржет, что жеребая кобылица!
...Черная форменная куртка, длинный хвост прямых темно-медных волос, полосы шрамов на смуглой коже – патрульный Дэннер. С этим лучше не связываться, себе дороже. Давно пора убрать этого ревнителя справедливости, да все руки не доходят. Офицер неожиданно обернулся – будто почувствовал, что за ним наблюдают – и Гесс перехватил его взгляд – цепкий, холодный, пронзительный. Взгляд полицейской ищейки. Чертов офицер что-то знает, а если и не знает, то подозревает, так уж точно. Но молчит – нет доказательств. Пока – молчит. А чтобы не заговорил, лучше бы ему было бы замолчать навечно. Дежурство, море, несчастный случай... Никто ничего не заподозрит, а угроза будет устранена. Мертвые не кусаются.
Спутница его – что еще за оборванка, интересно?.. Из рабочих, можно поспорить. Кое-как одетая, кое-как причесанная, чуть полновата, чуть простовата, не накрашена, не осаниста. Держится как последняя деревенщина. Мог бы выбрать и получше – уж на этого-то женщины пачками вешаются, несмотря на шрамы и демонстративную отчужденность. Дамы таких любят – красивых, суровых, молчаливых, да еще и в форме. Будь Дэннер с ними милым и приветливым, моментально разбежались бы. А так...
— Ой, а сколько времени? – Девица обеспокоенно вскочила из-за стола, сунула руку за ворот простого шерстяного платья и...
Дэннер вздрогнул и вскочил следом. Гесс тоже. Полицейский молниеносно протянул руку, резко впихнул обратно за пазуху девушки какой-то предмет на потемневшей бронзовой цепочке, та вскрикнула, растерянно уставившись на него, Гесс взял себя в руки и сел обратно на стул.
— Вы видели?.. – возбужденно прошептал порученец.
— У меня есть часы, – донесся спокойный голос Дэннера.
— Узнай, кто она, – только и вымолвил Марио. Вот оно. Его спасение.

Они так быстро вылетели из ресторана, что Аретейни успела только схватить свое пальто и непроизвольно ухватиться за ворот платья – там, где висели на цепочке старинные часы, так напугавшие  отчего-то ее нового знакомого.
Пробежав метров сто вперед по темной улице, Дэннер, наконец, остановился и развернулся к ней. Зеленые глаза его смотрели внимательно и настороженно.
Он обернулся и несколько секунд вглядывался в шелестящую пелену дождя, но никто не шел за ними. Тогда патрульный заметно расслабился и отпустил ее руку. Аретейни послышался едва уловимый вздох. Воспользовавшись оказией, она быстро натянула пальто и принялась застегивать пуговицы. Если что-то произошло нехорошего – незачем паниковать.
— Что случилось? – осведомилась она. Поведение патрульного начинало пугать ее. Дэннер обернулся. Взгляд его снова потеплел.
— Откуда у тебя часы? – буднично поинтересовался он, потянув ее за руку под козырек ближайшего подъезда. Аретейни подчинилась.
— От родителей достались, наверно. – Девушка пожала плечами. – Они всегда у меня были. – А что в них такого страшного? Мы поэтому вылетели, словно кипятком ошпаренные, да?
— Да. – Дэннер облокотился о стену, и вдруг развернулся, взял ее за плечи и раздельно произнес, глядя в глаза: – Так, ты должна мне кое-что обещать.
— Что?.. – распахнула глаза Аретейни.
— Не показывай их. Никому. Поняла? С собой не носи. Спросят – нет у тебя никаких часов. И ты не знаешь, о чем речь. Нет, и никогда не было. Все ясно?
Аретейни попыталась сдуть прядь волос с носа. Прядь была мокрая, и сдуваться не пожелала.
— Дэннер. В чем. Дело. Ты можешь объяснить толково, или так и будешь приказы раздавать?
— Приказы не обсуждаются. – Патрульный улыбнулся собственной шутке. – Это опасно. Просто опасно – и все. Не рискуй почем зря. Видела, как тот блондин в тройке вскочил при виде твоих часов? Это не достаточное объяснение моим приказам?
— Мы не расплатились. – Аретейни поежилась. Новый город становился все интересней и интересней.
— Ничего, завтра заплачу. Меня там знают, и не будут тревожиться. Холодно? Идем, провожу тебя.
Девушке вдруг, правда, сделалось холодно и неуютно. С момента ее приезда, или, точнее, встречи с Дэннером, ей открывалась та ипостась города, которая, как правило, не видна с первого взгляда. Его изнанка. Так всегда бывает – приезжаешь в новое место и  невольно веришь в новую – и, конечно же, счастливую – жизнь, хотя знаешь заранее, что никто тебя здесь не ждет, и новый для тебя город – всего лишь город, не рай, и не край чудес. Это просто город. Еще один населенный пункт. Со своими проблемами, страхами, конфликтами – всем тем, что в родном городе повседневно и привычно, с чем ты привык справляться. И следующий город на твоем пути – он точно такой же, и отличается лишь одним-единственным обстоятельством: ты чужой в нем.
Все-таки, с Дэннером ей, похоже, повезло. Если бы не он, она бы так и не узнала, от чего здесь нужно беречься.  Было страшно снова остаться наедине с чужим огромным городом. Вроде, до этого Дэннер исполнял роль проводника, он словно подсказывал, куда нужно идти, когда остановиться, а куда ступать не следует. Если он уйдет… тогда она снова останется одна. Никого больше из местных она не знает, Клелия ей не подруга. Кто поможет, кто подскажет?.. А к зеленоглазому патрульному она с первых минут как-то подсознательно ощутила некое глубинное, нерушимое доверие.
Аретейни вдруг с долей ужаса отметила, что руки ее сами собой вцепились в насквозь промокшую от дождя форменную рубаху, а ноги перепрыгнули не-большое расстояние в два разделявших их с Дэннером шага.
— Нет-нет, – засамовольничал следом речевой аппарат, – ты не уходи!.. Мне страшно, я же ничего здесь не знаю. И про море я не знала, – если бы не ты, меня бы съели, наверное, – и про часы эти… – На этой торжественной ноте Аретейни опомнилась и, смущенно опустив голову, отступила назад. – Ой… прости… я пойду, наверное. Рада была познакомиться. И благодарю тебя за вечер…
Дэннер вздохнул и перебросил через плечо куртку, которую так и не надел.
— Идем вместе, – повторил он, отчего Аретейни засмущалась окончательно.
— Да тут близко…
— Да, всего-то кварталов шесть. Пара шагов. Так что, переживать тебе не о чем. Не беспокойся обо мне, великий подвиг в шесть кварталов под силу только избранным, а меня в учебке гоняли. Так что, с твоей верой в собственные силы я, пожалуй, одолею сей героический путь.
Девушка вспыхнула и уже вскинула голову вместе с кулаками, готовая дать достойный отпор, как вдруг – встретилась взглядом с насмешливой дружеской улыбкой в ярко-зеленых глазах. Открытый, теплый взгляд. Ни тени издевки. Патрульный слегка улыбнулся. Девушка потерянно проводила взглядом свои вдруг сами собой разжавшиеся пальцы, проворно нырнувшие в карманы пальто. А она-то считала, еще более стыдно быть не может. Вот – может, да еще как! Черт бы побрал эти рефлексы…
— Спрячь иголки, ёжик, – мягко проговорил Дэннер. – Если обидел – прости. Я частенько бываю не очень-то вежливым. Должно быть, жизнь приучила. Прости меня, – повторил он.
Аретейни, которая во время его реплики гадала, почему законы физики столь несправедливы, что не позволяют ей провалиться под землю, и, чувствуя, как, несмотря на холод, горят щеки, хрипло выдавила:
— Это ты меня извини… я…
Дэннер потянул ее за руку под дождь.
— Люди не всегда добром на добро отвечают, – усмехнувшись, тихо проговорил он. Девушка вскинула голову. – Особенно, если они совсем одни, и некому их защитить.
— Я…
— Ты молодец, что не сломалась. Редкий случай.
— Дэннер…
— А знаешь, что? – Патрульный неожиданно остановился и взял ее за обе руки. Зеленые глаза встретили взгляд серых – широко распахнутых и выражавших полнейшее недоумение. – Запомни кое-что хорошенько.
Аретейни продолжала молча смотреть на него, ожидая, что он скажет. Дэннер же тряхнул головой, отбрасывая волосы, и раздельно проговорил:
— С этого момента ты не одна. Помни об этом.
— Дэннер… – Голос предательски дрогнул.
— Да знаю я, – скривился патрульный. – Я сам всегда был один. И никому не желаю подобной участи. – Пальцы его сжали ладошки Аретейни чуть сильнее, чем требовалось. – Ты больше не будешь одна. Никогда.
Аретейни вдруг решительно вскинула голову.
— Ты тоже.
— Я… – растерялся Дэннер, но вдруг снова встряхнул тёмно-рыжей гривой и рассмеялся. – Благодарю тебя…

Клелия сидела на разобранной кровати и расчесывала волосы.
— Явилась, гуляка, – желчно проговорила она вместо приветствия. Аретейни птичкой впорхнула в комнату, грациозно-танцующими движениями скинула и повесила на вешалку пальто и принялась прыгать на одной ноге, расшнуровы-вая ботинок. Клелия с оттенком изумленного раздражения наблюдала за ней.
— Что это с тобой? – наконец, проговорила она и потянула носом. – Пьяная, что ли?
— Я немного выпила. – Аретейни с ботинком, наконец, справилась и занялась вторым. На лице у нее сияла улыбка, способная затмить лампочку. Это было что-то родное, что-то такое светлое и тёплое, до сих пор ей незнакомое.
Это была частичка душевного тепла – бескорыстный искренний дар человека человеку. Впервые в жизни она получила такой бесценный подарок, и ответила на него тем же. Впервые кто-то открыл ей свое сердце. Случайный знакомый в чужом городе легко и изящно сломал застарелую броню замкнутости и недоверия, коросту, защищавшую не раз раненую душу. И Аретейни хотелось ухватиться за грудь обеими руками, в страхе, что это волшебное тепло вдруг исчезнет. Ей казалось, будто там, внутри, бьется тёплая живая птица. И она улыбалась, потому, что мир вдруг взял, да и засиял яркими красками, словно кто-то протер влажной тряпкой пыльное стекло, показав ей сочную зелень, небо и радугу в нём…
— Будь любезна, прекрати шуметь, – холодно произнесла Клелия. – Я спать ложусь.
— Я тоже. – Аретейни улыбнулась еще шире и принялась умываться.
— Ты вся мокрая.
— Так дождь на улице.
— Здесь что, всегда этот отвратительный дождь?
— Он тёплый! – горячо возразила Аретейни, порывисто обернувшись. – Прекрасный, тёплый дождик! Дождик – это ведь так здорово…
Клелия натянула одеяло.
— Ты всегда была ненормальной. А теперь сбрендила окончательно. Чего ты скалишься как гиена? А?
Аретейни подошла к окну и принялась вглядываться в стылую темноту улицы. Снаружи мокла городская площадь, и девушка не знала, в какую сторону ушёл её новый друг. И почему-то никак не шли из головы сильные тёплые руки, дружеская улыбка и насмешливые ярко-зелёные глаза…
И вдруг её словно ледяной водой окатило. Сердце забилось быстро-быстро. Дэннер ведь не сказал, когда они увидятся! А если она его теперь не найдёт?! Да нет же, он же знает ее адрес…
— Всё, – решительно произнесла Клелия, усаживаясь в кровати. – Говори, что произошло.
— Я… ничего не произошло… – пробормотала Аретейни, обернувшись и прижимая стиснутые руки к груди. – Я в порядке…
— Вижу. Ты прыгаешь как коза, бессмысленно улыбаешься, подбегаешь к окнам, чтобы впиться глазами в обычный дождь, краснеешь, бледнеешь, двигаешься рывками, замираешь на месте и… чёрт, посмотри на свои руки!
Аретейни посмотрела, ойкнула, расцепила пальцы и порывисто уселась на стул, принявшись отчаянно теребить косу.
— Я беспокоюсь за него! – выпалила она. – Ночь, всё-таки…
— Та-ак… Влюбилась, – тоном опытного инквизитора заключила Клелия. – Вот где ты шлялась всю ночь, распутница!
— Что?! – праведно возмутилась Аретейни, вскакивая и с грохотом опрокиды-вая стул. – Да что ты, вообще, понимаешь?! Во-первых, ни в кого я не влюбля-лась! А во-вторых – у нас ничего не было!
— У нас, – ядовито подчеркнула Клелия, скрестив руки на груди. – У нас. Так, говоришь, не влюбилась? Тогда у кого это – у нас? А?
Аретейни шумно выдохнула, подняла стул и плюхнулась обратно.
— Не твоё дело, – отрезала она. – Я в твою жизнь не лезу, вот и ты в мою не лезь. Ясно?
— Ясно, – кивнула Клелия. – Я и не лезу, уймись. Я разумно опасаюсь за твою девичью честь. Я не хочу, чтобы этот твой герой лишил тебя ее где-нибудь в сарае, а ты бы потом ревела. К тому же, тебя никто не возьмет замуж.
Аретейни вспыхнула так, что казалось, будто капилляры сейчас полопаются, серые глаза засверкали ртутью, девица возмущенно хватанула ртом воздух, захлебнулась слюной, откашлялась, и только после этого яростно выдохнула:
— Ты… Да как ты смеешь?!.. Как ты смеешь так говорить?!..
— А как я должна говорить? – пожала плечами Клелия.
— Как?!.. Как?!.. – голос у Аретейни переполнился слезами. Оскорбительные слова в адрес нового друга виделись ей невообразимым святотатством. – По-человечески не пробовала?!
Клелия зевнула.
— Я и говорю: запудрили тебе мозги, бестолочь. Теперь жди, когда он тебе подол за…
— Дэннер – не проходимец! – отрезала Аретейни, сжав руки в кулаки.
— Ага. Вот, значит, как его зовут. Теперь буду знать, кому объяснять, что от глупых девиц надо держаться подальше.
Аретейни ощутила, как сердце ухнуло куда-то в пятки и колошматит уже оттуда. Кровь отхлынула от лица, на сей раз в мгновение приобретшего меловую бледность.
— Не вздумай, слышишь!.. – по-змеиному зашипела она, стискивая кулаки так, что ногти впились в ладони. – Не вздумай… – На этой торжественной ноте девушка пошатнулась, ухватилась за стену, плюхнулась на неразобранную кровать и разревелась – громко и отчаянно, словно ребенок. Она и чувствовала себя ребенком, беспризорным, никому не нужным ребенком, которому вдруг пообещали любовь и заботу – да и отняли, подразнив, как голодного птенца куском хлеба. Да собственно, она и была беспризорным ребенком, впервые узнавшим, что такое человеческое тепло.
— Э… – Клелия поворочалась немного, вздохнула, поднялась и пересела к ней. Погладила по голове. – Да перестань уже. Я старше, я-то знаю, как это бывает. А ты девка ещё. Вот, ты когда-нибудь влюблялась?
Аретейни ревела.
— Вот и не знаешь…
Аретейни заревела вдвое громче.
— Соседей перебудишь…
Девица замолкла, словно ее выключили. Аргумент подействовал.
— Ты спи, – порекомендовала Клелия, возвращаясь в свою кровать и гася лампочку. Аретейни, всхлипывая, заползла под одеяло и уставилась в потолок.


Дождь припустил с новой силой, да так, что сделалось нечем дышать. Двое нырнули под козырек над дверью, украшенной вывеской «Лазурная бухта». Один, худой и высокий, закашлялся.
— Это не дежурство, – страдальчески проговорил он. – Это издевательство какое-то… Ты видишь хоть что-нибудь?
Его товарищ зябко поёжился.
— Вообще ничего кроме дождя не вижу, – отозвался он. – В такую погоду дежурство-то смысла не имеет…
Первый встряхнулся и закурил.
— Оно вообще смысла не имеет, – зло констатировал он. – Сколько бы мы ни старались, как бы ни усиливали кордоны, один чёрт – парочка-другая идиотов да проберётся, и их торжественно слопают. Мы не можем лезть за этими тваря-ми в море, преградить им путь не можем тоже! Надо искать другие методы. Мне интересно, о чём думает Шоцхе… – Патрульный замолк на полуслове, когда пальцы его товарища впились ему в плечо.
— Что?!..
— Тихо. Видишь?
— Нет. Что я должен видеть?
Пальцы разжались, рука скользнула вниз. Патрульный тяжело дышал, привалившись к двери трактира и все еще глядя расширившимися глазами в одну точку, будто искал что-то в беспокойных бурунах волн. Погода разошлась не на шутку, и разглядеть, что делается в двадцати метрах, там, где заканчивались мокрые доски причала и начиналась вода, не представлялось возможным.
— Уймись, Ленни, – сочувственно произнес высокий. – Дохлый номер все это, и дежурство наше – только мёрзнуть попусту.

Дэннер во второй раз за ночь распахнул широкую витражную дверь и окунулся в душное тепло ресторана. Знакомая официантка стояла, облокотившись о стойку, курила и делала вид, будто слушает порядком подуставшую певицу. Та уже не ходила вокруг столов, но все еще старалась петь артистично. Завидев полицейского, официантка помахала ему рукой.
— Пришел вернуть долг, – улыбнулся Дэннер, извлекая кошелёк и отсчитывая несколько купюр. – Сдачу оставь себе, Летиция.
— Ты чудо. – Официантка, проворно спрятав деньги в вырез платья, приподнялась на носочки и смачно чмокнула его в губы. – Чего это ты не дежуришь сегодня, Дэннер? Трудовой энтузиазм закончился?
Дэннер закурил.
— Не моя смена, – пояснил он. – Да и устал я, должен признаться.
— Уж не та ли крошка, что была с тобой сегодня, тому виной? – лукаво улыбнулась Летиция, и Дэннеру отчего-то вдруг сделалось неприятно, будто вполне обыденные слова официантки задели его. Внезапная, глупая, неуместная обида – и откуда она только взялась? – вгрызлась в сердце, и не отпускала, притягивая в голову ненужные мысли. Конечно же, приятельница его неплохо знает, и судит вполне справедливо – но не всё же ему по девкам бегать. Может, к нему сестра приехала. Может к нему приехать сестра, или не может?!
Не может, отметил полицейский и неприязненно скривился. Зеленые глаза сверкнули.
— Нет, – коротко ответил он, так и не разобравшись в себе. – Работа.
— Так ты же не на работе сейчас.
— Я не на работе – а люди гибнут, – отрезал Дэннер, глубоко затягиваясь и откидывая голову назад. Летиция покачала головой.
— Ты себя загоняешь, Дэннер. Так нельзя.
— Еще один Шоцхе, – невольно фыркнул патрульный. – С чего бы это тебе обо мне тревожиться?
— Ты прав, – поразмыслив, согласилась официантка. – Не с чего. Но я буду скучать по тебе, если ты умрешь.
— Буду рад, если ты за меня выпьешь в день моей смерти, – улыбнулся Дэннер.
— Сумасшествие какое-то… – К ним подошла певица. Вблизи было хорошо заметно и заторможенные движения, и потускневший взгляд, и старательно замазанные пудрой тёмные круги под глазами. Дэннер подумал, что не он один тут себя загоняет. Певица тоже облокотилась о стойку и, обернувшись, потребовала джину.
— Что, Дэннер, вечер прошел не зря? – улыбнулась она, пригубляя напиток. Официантка хихикнула, прикрыв рот ладошкой.
— Да что вы все, сговорились, что ли? – неожиданно разозлился патрульный. – Это не то, что вы подумали, и вообще…
Тут Летиция хлопнула его по плечу, и Дэннер замолчал, сообразив, что женщины все равно останутся при своем мнении. Он глубоко вздохнул и повернулся к бармену. Попросил:
— Дай стакан виски, а.
 Женщины тут же оказались рядом, сверля его любопытными взглядами с обеих сторон.
— Хоть два. – Бармен поставил на стойку стакан и бутылку. – Проблемы?
Дэннер чуть было не ответил по привычке, что нет у него никаких проблем, но тут обнаружил, что устал врать и притворяться. Казалось, встреча с Аретейни неведомым образом изменила его. Почему – Дэннер понять не мог. Может, девица ненароком затронула те глубоко спрятанные струны души, что могли бы гармонично вписаться в оркестр общества – если бы оркестр этот давно не играл целиком фальшиво. Патрульный усмехнулся бармену и как-то вдруг поновому оглядел шумный светлый зал ресторана. Люди ели, пили, шутили, смеялись, разговаривали… но отчетливое ощущение нереальности происходящего росло и росло.  Дэннер непроизвольно встряхнул головой. Ему хотелось сбросить усиливающиеся чувство отвращения к, казалось бы, привычным лицам, но оно никуда не делось. Напротив, детали начали прямо-таки впиваться в сознание.
…Кто-то неестественно держит вилку, кто-то наигранно смеется – разве это смех?.. не смех, а писк какой-то – кто-то принял откровенно неудобную позу, у кого-то фальшиво блестели глаза…
Это, наверное, от того, что я не сплю неделю, подумал Дэннер, отворачиваясь и наполняя стакан до краёв. Галлюцинации начинаются.
— Проблемы, – неожиданно для всех признался он, даже не подумав никому улыбнуться. – Эта чёртова тварь жрёт людей как орешки, а мы ни черта не можем с ней поделать. Я как проклятый торчу на пристани под проливным дождем пятые сутки подряд – а результата нет. И война эта отняла у города почти всех мужчин, остались лишь служители порядка. Поэтому мы работаем намного больше, чем раньше. И сил не хватает. – Дэннер под прицелом трех пар широко распахнутых глаз в два глотка осушил стакан и налил еще. – Не могу больше. Все, баста. Финита ля комедия. Не могу, и никто не может! А надо. Ясно?
Воцарилась пауза.
Первой обрела дар речи официантка Летиция.
— Дэннер, Дэннер, идём-ка, – забормотала она, подхватив его под руку, и потянула в сторону лестницы. – Пойдём, ты устал, отдохнёшь немного…
— Да к чёрту! – патрульный резко высвободил руку, и девушка вскрикнула. – Некогда мне отдыхать!
— Но ты ведёшь себя очень неприлично, – уведомила певица. – Говоришь много, жалуешься, бранишься, и…
— Я всего лишь ответил на вопрос, – усмехнулся Дэннер, возвращаясь к стакану. – Это плохо?
— Нет, – сказал бармен и сник под гневным взглядом карих глаз Летиции.
— Нет, – повторил воодушевленный поддержкой Дэннер. – Знаете, меня давно раздражала вся эта фальшь. Она ведь душит нашу природу. Мы спрашиваем, как дела, совершенно не интересуясь делами, мы отвечаем людям «всё хорошо» когда всё плохо, мы улыбаемся тому, кого мечтаем убить, мы молчим, хотя недовольны произволом властей и войной, мы продолжаем делать вид, что всё хорошо, когда совсем рядом умирают люди! Честность не в почёте, говорить что-то искренне считается неприличным, мы стыдимся самых естественных вещей, хотя, на мой взгляд, следует стыдиться совсем другого – всей этой фальши. Мы ведём разговоры – пустые, тщательно вычищенные от эмоций и мыслей, бессмысленные. Слушать противно, когда семья собирается за одним столом и чинно-культурно обсуждает погоду. Браки, опять же, заключённые по расчёту… дети не имеют права в присутствии посторонних обнять родителей – как можно, это же неприлично!.. Разве нас возможно считать людьми после такого?..
Все молчали. Дэннер обвёл взглядом собеседников, усмехнулся, швырнул деньги на стойку, развернулся и ушёл. Дверь захлопнулась за спиной, отрезая его от тепла и света, и патрульный остановился, глядя на упругие шумные струны дождя. Он не знал, отчего сорвался. Всегда такая надёжная и прочная, выдержка неожиданно отказала ему. Конечно же, усталость всему виной. Усталость и нервотрёпка. Дэннер снова усмехнулся, представив, какие смачные пересуды теперь пойдут среди людей. Наверняка Шоцхе завтра мягко намекнет, что ему требуется хороший врач. Как бы с работы не полететь.
— А, к чёрту! – весело сообщил он дождю, чиркнув подошвой сапога глубокую лужу – взметнулся каскад брызг. – Кто-то должен был это сказать.
Он шагнул под дождь – и вдруг щёлкнул затвор. Совсем близко, у виска. Тяжёлый ствол револьвера холодом обжёг кожу.
Дэннер остановился. Видимо, человек прятался за полуколонной, ожидая его. Сейчас незнакомец стоял за правым плечом. Дэннер слышал тяжёлое дыхание.
— Не двигайся.
— Стараюсь. – Интересно, что ему нужно?.. – Чем обязан?
— Девица, что была с тобой сегодня. Где она?
Часы!.. И как он не догадался…
— Так я тебе и рассказал. Ищи себе другое информбюро. – Дэннер шагнул вперёд, но из пелены дождя словно бы соткался ещё один стрелок. Этот держал оружие в вытянутой руке, стоя вполоборота, и целил ему в голову. Дэннер обернулся.
— Двое на одного? Ай-ай-ай. Да ещё и с оружием… Много чести, ничего не скажешь.
— Заткнись, – хрипло оборвал тот, что стоял спереди. – Где девка?
— Так мне заткнуться, или отвечать? – нахально улыбнулся Дэннер. Мысль работала чётко и ясно. Им нужна информация, и убивать его не будут, во всяком случае, до поры. А вот подстрелить, чтобы говорил охотнее, могут. Если кто-нибудь выйдет из ресторана… нет, слишком поздно. Почти утро. Остались только гуляки. И ведь не вырваться никак.
— Советую тебе перестать паясничать, – сказали от двери. – Говори, если жизнь дорога.
Дэннер рассмеялся, демонстративно раскинув руки.
— А если нет – тогда что? Убьете меня?
— Скажу более, нам за это ничего не будет, – любезно уведомил второй, хотя рука у него и дрогнула – психологическая атака возымела действие. Дэннер спо-койно шагнул вперёд, не глядя на направленное на него оружие. Зелёные глаза сузились, будто приковав к себе взгляд нападающего.
— Убивай.
Тот отступил назад, нервно облизнув губы. Револьвер заплясал в руке. Всё же, когда жертва вдруг оборачивается охотником и спокойно идёт навстречу – это, как минимум, неожиданно. Видимо, оба ночных стрелка ни разу в подобные ситуации не попадали.
— Стреляй, – спокойно повторил Дэннер. – Что же ты медлишь?
…В какой момент стальные пальцы впились ему в запястье – обладатель револьвера сам бы не смог сказать. Грохнул выстрел, – пуля унеслась вверх, брызнув оконным стеклом, – оружие выпало из разжавшейся руки, хрустнули кости, а Дэннер вдруг неуловимым движением подался вниз и влево, нырнув под вывернутую руку и прикрываясь противником, будто живым щитом. Следующая пуля его товарища вошла в лоб. Всё еще прикрываясь убитым, Дэннер подхватил оружие и выстрелил, практически не целясь. Раздался крик, кровь смешалась с дождевой водой, оставшийся враг рухнул на ступени крыльца, обеими руками ухватившись за колено. Дэннер отпустил труп и быстрым шагом подошел к нему, вздёрнул за шиворот, заставляя смотреть в глаза и приставив револьвер ко лбу.
— Ну что, контрольный? Кто вас подослал?
Раненый захрипел, отчаянно мотая головой. Дэннер встряхнул его.
— Говори. Или я убью тебя. – Патрульный не удержался от усмешки. – И мне за это ничего не будет. Если только звёздочка за очистку города от подонка.
Но тут подонок закатил глаза и потерял сознание. Дэннер вздохнул, склонился над ним, обыскал карманы. Ничего не нашёл. Тогда патрульный вернулся в ресторан.
Летиция при виде него взвизгнула и зажала рот обеими руками, певица отшатнулась, а бармен распахнул глаза.
— Дэннер! Ты весь в крови! Что произошло?
Патрульный тряхнул головой, взметнув кровавые брызги с волос.
— Спокойно, ребята, это не кровь, а мозги. Там у вас под дверью полтора трупа валяются. Мне нужен телефон.
В полной тишине Дэннер прошел к телефону и быстро набрал номер.


Громкий звон будильника сообщил Аретейни, что она все-таки уснула где-то между недовольным ворчанием Клелии и рассветом. Пока девушка силилась разлепить веки, вышеозначенная Клелия успела, дотянувшись, прихлопнуть будильник рукой, и тот послушно замолк. Аретейни поняла, что нельзя медлить ни секунды – иначе она снова уснет и опоздает на работу, а опаздывать в первый же день, вообще, нехорошо. Поэтому будущий врач героическим усилием воли поднялась и, на манер лунатика, почти не открывая глаз, поплелась в направ-лении умывальника, как она поначалу предполагала. Только врезавшись лбом в угол шкафа, Аретейни пробудилась окончательно.
Одним словом, утро сулило быть не таким уж и добрым. Однако едва проснувшись, мозг Аретейни с готовностью вывалил ей все события прошлой ночи, вследствие чего сердце радостно подхватилось, кровообращение улучшилось, и наша героиня имела возможность с ювелирной точностью диагностировать заболевание: ВБ в начальной стадии. Влюбленность Безнадежная, то есть. Плеская себе в лицо холодной водой и силясь вытеснить из головы бархатный голос, сильные руки и ярко-зелёные глаза, Аретейни вспомнила параллельно, что зла на Клелию, и решила не здороваться. На самом деле она прекрасно понимала, что однокашница о ней беспокоится, и потому не злилась, но держать марку стоило – в воспитательных целях.
Она выбежала в серое туманное утро, пронизанное шумом просыпающегося города, под моросящий дождь, когда уже прогудел далекий утренний поезд. Улица встретила ее бодрящим холодком, мокрым соленым ветром и колючей шрапнелью капель. Сходу угодив в лужу, Аретейни выругалась, перепрыгнула следующую. До больницы она успевала и пешком – денег на извозчика у нее не было, а потому
пришлось встать пораньше, но утренняя прогулка ей нравилась. Она будто окунулась в шум большого города, доселе ей неведомый. Сиротский приют стоял на отшибе, в стороне от дороги, и окружали его фруктовые сады – одним словом, тишина и покой, которые лично Аретейни напоминали не то склеп, не то болото. И даже утренний туман казался ей здесь совсем другим – он был бодрым и жизнерадостным, а не тяжелым застоявшимся одеялом, что наваливается и душит. Девушка бежала по утренним улицам и с любопытством разглядывала все вокруг. Ей отчего-то казалось, что жизнь, наконец, повернула в правильное русло. Что произошло нечто значительное, будто перелистнули исписанную страницу, отрезая ее от прошлого – непростого и безрадостного. Как будто из то-го самого болота она неожиданно очутилась в свежей и быстрой горной реке, и эта река теперь несет ее вперед, в будущее, а она только успевает перебирать ногами по мостовой чтобы не упасть. И даже напоенный городской тяжестью воздух казался слаще, и радостно колотилось сердце, и не покидало стойкое предчувствие чего-то глобального и светлого.
— Я здесь! – Аретейни, задыхаясь, влетела в небольшой уютный кабинет. – Вы просили зайти к вам в первый день перед работой.
Сидящий за столом человек кивнул и, встряхнув рукой, чтобы сдвинуть рукав, поглядел на часы, на секунду прерывая и тут же возобновив свое занятие – он что-то писал в толстой тетради. Авторучка в его руке плясала с такой скоростью, что у Аретейни едва не закружилась голова, и девушка несколько оробела.
— Садитесь, – пригласил мужчина глубоким чистым голосом. – Вы не опоздали.
— Ага, – выдала Аретейни, послушно присаживаясь на жесткий стул. Мужчина потянул носом.
— От вас пахнет уличной грязью. Вы что, шли пешком?
Аретейни напряглась, испугавшись еще больше. Сейчас он ее отругает… а то и вовсе уволит… Девушка решительно выпрямилась и заявила:
— Конечно. Утренняя пробежка полезна для сердца.
Хозяин кабинета даже перестал писать и наконец-то поднял голову. У него бы-ли – сейчас очень удивленные – серые глаза в бледных ресницах.
— Неплохо, – справившись с изумлением, похвалил он. – Молодец.
Аретейни поняла, что экзамен на доверие пройден, и позволила себе расслабиться, мысленно поздравив себя с победой. Но в следующую секунду ее словно бы вшибли обратно в стул жестким заявлением:
— Однако утренние пробежки вы будете совершать до выхода на работу. Впредь, начиная с этого момента и до вашей первой зарплаты, расходы на транспорт больница берет на себя – разумеется, в счет вашего оклада. Нам не нужны вымотанные и грязные работники. Вам все ясно?
— Ага, – пискнула Аретейни, стискивая руки и покраснев как вишня.
— Тогда усвойте это. – Тут мужчина неожиданно отложил ручку в сторонку и улыбнулся. – Добро пожаловать. Сейчас вы переоденетесь, и вам проведут небольшой инструктаж. В рекомендательном письме… – он открыл ящик, извлекая нужную бумагу, – указано, что у вас почти не было практики.
— Да, – кивнула Аретейни. – Я ездила на учебу к нашему доктору, и вся практика заключалась в помощи ему с пациентами. Сами понимаете, таковые встречались редко – он уже практически не работает, в силу возраста, только учит, в основном. Но моя тетя очень хотела, чтобы я получила образование, и заплатила не только ему, но и, впоследствии, университету. То, что сумел передать наш доктор, позволило мне успешно сдать вступительные экзамены, а окончив учебу, я вернулась в приют – уже как работник санчасти. А потом меня отправили сюда.
Хозяин кабинета заинтересованно откинулся в кресле, сцепив пальцы на уровне подбородка. Письмо лежало перед ним на столе, поверх тетради, но в такой позе было неудобно смотреть через очки, поэтому он прищурился, скосив взгляд вниз.
— Скажите, Аретейни, почему ни тетя, ни доктор не согласились взять вас на попечение? Ведь первая является вашей родственницей, о втором же вы отзываетесь с такой теплотой, что я чувствую в вашем голосе искреннюю любовь. Почему?
Девушка закусила губу, не опустив, однако, при этом взгляда. Вопрос был крайне болезненным. Действительно, почему?.. И вновь назойливым комариком зазвенел где-то в груди противный холодок, навязчивый вопрос, с самого раннего детства не дававший покоя: «почему, почему?.. почему от меня все отказываются?.. чем я провинилась, чем я такая плохая, чем?.. почему я никогда никому не нужна?..»
— Это же ясно. – Аретейни легко улыбнулась и пожала плечами. Голосок загудел громче, пальцы похолодели. Девушка непринужденно смотрела в глаза собеседнику. – Доктор пожилой человек, ему не нужны лишние хлопоты. Разумеется, он всю жизнь провел, помогая людям, и теперь имеет право на заслуженный отдых. А тетя – она всегда была одиночкой. Когда погибли мои родители, она и подавно, пережила тяжелое потрясение, ее можно понять. Я бы только напоминала ей о трагедии. – Ложь. Аретейни приняла расслабленную позу. Тетка отозвалась о смерти родного брата коротко и ёмко. «Доигрался, идиот» – сказала она.
— Ну, хорошо, а что насчет приюта?
— А там сказали, что у меня великое будущее, и нечего торчать в таком захолустье на нищенскую зарплату. – Аретейни улыбнулась еще светлее. Никогда ее в приюте не любили. Чаще пользовались, либо и вовсе не замечали. И все время сплетничали, сплетничали, сплетничали. Чего только не насочиняли.
— Но вы могли бы работать в вашем родном городе.
— Я там никогда не была.
— Вы родились в нем.
— Ага, и с тех пор не была. А здесь ближе к фронту. Полагаю, здесь я принесу больше пользы.
— Это верно. Если верить письму. Доктор пишет, что вы блестящий травматолог и неплохой акушер.
Аретейни заливисто рассмеялась.
— Да, с детьми я всегда ладила – в особенности, с только рождающимися. – Еще бы, они не лгут, не стремятся использовать, не плетут интриги и не поливают грязью за спиной.
— Я так и понял. – Доктор улыбнулся. – Что если отправить вас в детское отделение?
— В… в де-етское?!.. – Аретейни широко распахнула засиявшие глаза. Руки стиснули подол платья. – А можно?.. Правда?.. Можно к детишкам?!..
Мужчина улыбнулся и шутливо выставил вперед ладони.
— Нет-нет-нет, не поймите меня превратно!.. У вас хорошая рекомендация, и я могу назначить вас в детскую травматологию – вы должны справиться с такой ответственной работой. Но будьте готовы к тому, что вас в любой момент могут отозвать и в другие отделения – из-за войны госпиталю везде не хватает рабочих рук…
— Поняла! – Аретейни вскочила и быстро поклонилась, взмахнув тяжелой косой. – Я не подведу!
— Вот и славно. Вижу, вам не терпится приступить к работе. Ступайте. Вам необходимо переодеться, принять душ и убрать волосы.

— Идиоты. – Марио, презрительно скривившись, поднес ко рту фарфоровую чашечку с кофе, но пить не стал. – Надеюсь, они не выдали себя?
Порученец скромно потупился. По справедливости, ответственность за нанятых головорезов целиком и полностью лежала на его совести, а тут любой почув-ствует себя неуверенно. Но Гесс вопросительно изогнул тонкие брови, и пришлось волей-неволей отвечать.
— Себя – выдали с поличным, причем, сразу. – Порученец вздохнул. – Вас – нет, не выдали.
— И на том спасибо. – Марио все-таки глотнул кофе, делая вид, что столешница ему интереснее порученца. Помимо них в просторной богато убранной комнате находились еще и две женщины – служанка, убиравшая со стола грязную посуду с ловкостью, наработанной за годы труда, и молоденькая девушка, приятной легкой красоты. Она стояла у камина, прислонившись плечом к изразцовой полочке и обнимая ладонями большую кружку с чаем, и напряженно слушала разговор.
Порученец мялся. Горничная ушла. Девушка зябко потянула на плечах пушистую шерстяную шаль, а Гесс откинулся на спинку дивана и широко зевнул.
— Пошлите кого-нибудь поумнее, Эрнест. Надо найти эту девку, – тут он подался вперед, повысив голос, – и срочно!
— Пап… – подала голос девушка у камина.
— Молчи, Алиса. Надеюсь, вы хорошо меня поняли, Эрнест?
— Понял, – сник порученец.
— Достанете девицу с часами вместе – и можете заняться полицейским. Ступайте.
— Пап…
— Не встревай в разговор!
Девушка умолкла и вернулась к чашке. Затем вдруг поставила ее на каминную полку, решительно поглядев на отца. Поскольку тот сидел к ней спиной, всю решительность взгляда героически принял на себя отцовский затылок, но Алиса продолжала сверлить его глазами, зная, что он чувствует ее взгляд. Так и вышло.
— Алиса, я велел тебе замолчать, – предостерегли по другую сторону дивана.
— Но я молчу, – напомнила девушка, задумчиво двинувшись вдоль стены и проводя пальцем по литому канделябру. Шаль чуть съехала, и Алиса поспешно вскинула руку, возвращая ее на плечо.
— Прекрасно.
Алиса прошла еще несколько шагов, не глядя на отца, проследовала к пианино и, усевшись на табурет, заиграла что-то лиричное.
— Ты Эрнеста загоняешь, – укоризненно сообщила она спустя пару нехитрых этюдов. Марио лениво обернулся в ее сторону – но теперь она находилась спиной к отцу.
— А ты слишком много болтаешь.
Алиса полуобернулась.
— Лишь по существу, папа. Один человек не может везде и всюду успеть.
Гесс на минутку задумался, вертя в руках чашку.
— Пожалуй, ты права, – наконец, согласился он. – Надо еще кого-нибудь нанять.
— Или повысить жалование Эрнесту, – улыбнулась Алиса.
— Опять ты за свое!
— Я пойду. – Девушка резко поднялась. – Мне пора.
Марио обернулся.
— Куда это?
Алиса звонко рассмеялась и крутанулась на месте, взмахнув юбкой.
— Пап, ну, какой ты смешной!.. Я же говорила тебе, что сегодня Милана собирает девичник!
— Мне некогда помнить обо всех твоих подружках, – проворчал отец. – У меня работы много…
— Знаю. – Алиса, подлетев, быстро чмокнула его в щеку. – Я тебя и не виню пап. До вечера!
— До ве… – начал, было, Марио, но дверь уже захлопнулась.