Розовое облако

              Екатерина Михайловна плохо помнила, кто же вызвал «скорую»? Наверное, соседка. Юра не мог. После перенесенной автомобильной аварии сын из здорового, преуспевающего в бизнесе мужчины, полного сил и планов на будущее, превратился в безпомощного человека, которого оставила жена и обманули партнеры по бизнесу. Екатерина Михайловна ухаживала за сыном, тащила этот воз, хотя сама была больной и далеко немолодой женщиной.

– Катерин Михална, Катерин Михална, вы за Юру-то не волнуйтесь. Присмотрю, как смогу. Поправляйтесь там, – тараторила соседка, провожая ее до «скорой».

               Декабрьский холод пробрался под полы плохо накинутого пальто. Инъекция препарата и предложенная врачом реаномобиля кислородная маска только слегка облегчили удушье. Астматические приступы случались и раньше, но такой силы, пожалуй, впервые.

               Больница встретила знакомой неспешной суетой, гулом коридоров и привычно-безразличными взглядами медперсонала. Только молоденькая девочка медсестра все удивлялась маленькому росту и невеликому весу Екатерины:

– Вы будто ребенок! Метр с кепкой… Ой! Простите…

              Потекли дни. Назначенное лечение видимых результатов не приносило. В первые же выходные лечащий врач, уходя домой, перевел Екатерину этажом ниже, в реанимацию, под присмотр дежурного врача.

                Реаниматолог Лев Давидович равнодушно скользнул взглядом по вновь прибывшей пациентке и склонился над молодой красивой женщиной на соседней кушетке. Женщина была без сознания. Аппарат искусственного дыхания вздымал и опускал ее грудь. Вокруг, как тени, неслышно и быстро двигались медсестры. Лев Давидович едва слышно бубнил себе под нос:

– Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хо-ро-шо.

                Ночью соседка Кати по палате умерла. Медсестры шептались между собой, что она была какой-то родственницей Льву Давидовичу и умерла, скорее всего, от неправильно подключенного дыхательного аппарата, который сам Лев Давидович и подключал. Судачили про врача, что не умеет он вводить больным аппарат вентиляции легких – пусть бы лучше и не брался…

                Катя трое суток, не поднимаясь, лежала под капельницей. Вставать ей не разрешали. Пить и есть тоже.  От принятого количества гормонов голова плохо соображала. Тело, накаченное жидкостью, неестественно отекло и покрылось синяками, как от ушибов. Пальцы на руках напоминали маленькие бочонки и не собирались в кулак. Она лежала, понимая, что тоже может не подняться вот с этой кушетки. Мысли путались и уплывали. Лишь память о нательном крестике, что она упросила оставить под простынкой в изголовье, не давала уйти в темную черноту. Катя тайком доставала крест и целовала его, молясь самой краткой молитвой: «Господи! Спаси!»

                Через три дня утром в палату вошел Лев Давидович. Катя и раньше не чувствовала от этого человека даже тени сострадания к себе, но сегодня Лев был особенно раздражен. Вчера были похороны его умершей в реанимации родственницы. И молоденькие медсестры с самого утра боялись попадаться Льву Давидовичу на глаза.
   Едва осмотрев Екатерину, он обратился к медсестре:

– Вот почему так? Молодые, красивые, полные жизни умирают? А вот тут, – он кивнул в Катину сторону, – в чем душа держится? И откуда у нее силы берутся?

Екатерина Михайловна едва шевелила непослушными губами:

– У меня сил нет…  Это мне Господь дает.

Лев Давидович резко повернулся в сторону Кати и просто взвизгнул:

– Бога нет! Есть только человеческая воля! Что Я хочу, то Я и сделаю!

                Опять были назначены огромные дозы гормонов, но Екатерине Михайловне становилось все хуже и хуже. Наконец, наступил критический момент, когда Екатерина, как она поняла позже, умерла. Катя вдруг очутилась под потолком палаты. Удушье прошло, дышалось легко, свободно. Состояние полета было не привычным и в то же время захватывающим. С высоты потолка она смотрела на Льва Давидовича и девочек медсестер, склонившихся над кем-то, лежащим на кушетке. Стало интересно, кого это они так лупят по щекам? Она заглянула через плечо врача и увидела себя. «Это я?! Умерла?! А Юра?!» Удивление, страх, восторг от ощущения свободы - вся гамма чувств мгновенно пронеслась в сознании Екатерины Михайловны. Но над всеми этими чувствами и переживаниями более всего преобладало безпокойство о сыне, который останется здесь, на земле, совсем один, никому не нужный, всеми презираемый. Боль за сына не позволила матери уйти туда, где было легко и свободно дышать, где не приходилось бы ей бороться за каждый глоток воздуха. И как только Катя, Екатерина Михайловна, это ощутила всем своим исстрадавшимся существом, в ту же долю секунды ей вновь стало не хватать воздуха, почувствовалась свинцовая тяжесть тела. Она вернулась.

– Слава Богу, очнулась, – сказал кто-то из медсестер.

– При чем тут "Слава Богу"? – раздражённо спросил Лев Давидович.

   Катю снова опутали капельницами. Декабрьский короткий день быстро сменялся ранними сумерками. По закрытым жалюзям перебегали разноцветные огоньки - отблески нарядных гирлянд, которыми в большом количестве был украшен город в ожидании праздников. Катя смотрела на эти бегающие огоньки и думала о том, что, может быть, ей не придется больше вот так полюбоваться их праздничным переливом. Вспоминала, как любили они с мужем гулять декабрьскими вечерами по улицам родного города. Как любовались вечерней иллюминацией, слушали скрип снега под ногами, наблюдали за молодёжью, вспоминая свою теперь уже такую далекую молодость...
    В палату решительно вошел Лев Давидович со своей свитой.

– Будем подключать вас к аппарату искусственной вентиляции легких, – сказал он и забубнил знакомое, – все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хо-ро-шо!

Катя настолько была слаба, что не смогла даже ответить. Но всем сердцем она поняла, что ей конец! Если ЭТОТ врач будет подключать аппарат – то ей уже не выжить! Наблюдая за всем происходящим, Катя слушала бешеный стук своего сердца и не просто молилась, а взывала к Богу: «Господи! Не допусти этого!» И произошло необъяснимое. Трижды врач пытался ввести трубку аппарата в грудь несчастной Кати, и трижды трубка, доходя до определенного момента, будто натыкалась на невидимое препятствие и не продвигалась дальше. Лев Давидович озадаченно постоял возле Катиной кушетки, потом развернулся и резко вышел, хлопнув дверью. И снова бедную Катю подключили к капельнице.

               Ночью  ей приснился сон. Властный и добрый голос трижды  сказал:
– Вставай и иди! Вставай и иди! ВСТАВАЙ И ИДИ!!!

  Как ей удалось подняться, отключить капельницу и выйти в коридор? Этого она и сама не понимала. Она шла босиком в ночной рубашке по пустому больничному коридору мимо пустующего поста медсестер, с трудом передвигая распухшие ноги. В тусклом освещении прочла на одной из дверей табличку «Ординаторская». Толкнула дверь, – в кабинете никого не было. На столе поблескивал корпус телефона. Пальцы не входили в отверстия телефонного диска. Взяла из стакана карандаш и с трудом набрала номер старинного друга семьи:

– Миша! Забери меня отсюда…

Миша приехал очень быстро. Как-то сумел прорваться сквозь кордон дежурной медсестры на вахте первого этажа. Екатерина, словно приведение, двигалась навстречу своему спасителю, когда в коридоре показалась фигура Льва Давидовича.

– Это что еще такое? – Загремел на все отделение его голос – кто разрешил вам вставать?

– Не скажу. Вы все равно не поверите, – Екатерина Михайловна не узнавала свой голос.

– Немедленно возвращайтесь в палату! А вы что здесь делаете? – обратился он к Михаилу, – кто вас пропустил?

– Не важно, кто я, – голос Миши был спокоен и тверд, – я забираю Катю домой. Посмотрите, что вы с ней сделали!

– Как это вы забираете? – Густые брови Льва Давидовича поползли вверх.

Но Михаил уже не обращал на него никакого внимания. Он распахнул свою куртку, которую до сих пор держал в руках, закутал в нее Екатерину и, как ребенка подняв на руки, понес к выходу.

– Она все равно сдохнет! – Громовой голос разъяренного Льва Давидовича еще долго бился о стены больничного коридора.

               Михаил привез Екатерину к себе. Возвращаться домой было небезопасно. Кто знает, как поведет себя уязвленный Лев Давидович? Потом Миша привез свою добрую  знакомую – Лидию Николаевну. Лидия Николаевна всю жизнь проработала врачом и была доброй знакомой не только Михаила, но и Екатерины Михайловны. Увидав Екатерину, Лидия Николаевна расплакалась:

– Господи! Что они с тобой сделали! Это же безчеловечно!

Лидия Николаевна попросила Михаила съездить в дежурную аптеку. Купленный препарат должен был смягчить резкую отмену больших гормональных доз, назначенных в больнице. Врач Лидочка, как называла ее Катя, расписала схему приема лекарства, посидела у постели Екатерины и, уходя, оглянулась:

– Если ты продержишься, проживешь эту ночь – будешь жить. Продержись, пожалуйста!

Всю ночь Катя молилась. О себе, но еще больше о сыне. Кому Юра будет нужен, если ее не станет? Что ждет его? Дом инвалидов? Но он нужен ей, матери! «Господи! Не за себя молюсь! Ради Юрочки моего, дай мне еще пожить…»

Утром перед работой прибежала Лидия Николаевна:

– Ну, как ты? Держись до вечера. После работы заскочу.

                Состояние Кати не улучшилось и на следующий день. Тогда было принято совместное решение возвращаться в больницу, но уже к другому лечащему врачу. Лидия Николаевна договорилась об отдельной палате и о том, чтобы рядом круглосуточно дежурила медсестра. Так Екатерина постепенно, на протяжении нескольких месяцев стала возвращаться к жизни. Медсестра присматривала за ней неотлучно, даже ночью находилась на соседней койке. Спасибо Лидочке – Лидии Николаевне.

               Только однажды, за все время повторного пребывания Екатерины в больнице, дверь приоткрылась, и она увидела лицо Льва Давидовича. Их глаза встретились. Что было в его взгляде помимо обычной холодности? Пожалуй, некоторое удивление: «Надо же, все-таки выжила!»

                После выписки отправилась Катя с сыном к своим родителям в деревню. Уже распустилась молодая зелень, и ее изумрудные россыпи были повсюду, окутывая деревья, землю. К вечеру в благоухающих зарослях сирени, окружившей дом, раздались знакомые соловьиные трели.  Краски неба, первых цветов были так ярки, что распирало душу от ощущения радости, что вот он – Рай на земле! Уединившись ото всех на завалинке, примыкающей к дому со стороны сада, Екатерина наблюдала за закатом. Огромное розовое облако на западном небосклоне переливалось сотнями оттенков. Екатерина смотрела на это облако и ей казалось, что это разлита в небе и воздухе Божья любовь к людям.

– Господи! Неужели я снова живу? Спасибо Тебе…




(Картинка из интернета)