Отрочество. Охотничьи истории. Победа

                ОХОТНИЧЬИ ИСТОРИИ
                Охота пуще неволи
                (Русская народная поговорка)
           Появление вокруг нашего посёлка в 1940-м году прекрасных водоёмов, изобилие корма, оставшегося на земле после уборки хлебов, небольшое количество охотников поспособствовало резкому увеличению водоплавающих птиц, облюбовавших наши благодатные края. И не только водоплавающих. Резко стало возрастать количество степных и лесных птиц. При перелёте через посёлок с места кормёжки к воде, или от водоёма к водоёму в тёмное время суток, немалое число уток, летевших на небольшой высоте, разбивалось о телеграфные провода, натянутые между столбами, стоявшими вдоль улицы. Утром можно было добыть достаточно дичи, не расходуя времени и охотничьих припасов на настоящую охоту. Очень скоро с сокращением до минимума количества проводов, прекратились и «утиные трагедии».
           В начале войны по высшему распоряжению у населения изъяли радиоприёмники, если у кого таковые имелись (в нашем посёлке в ту пору, пожалуй, их не было ни у кого); охотничьи ружья и принадлежности к ним. Сдал своё старенькое ружьишко и мой отец, а имевшийся у него небольшой запас свинца, из которого он изготовлял дробь, запрятал в надёжное место.
            В 1944-м году ружья постепенно стали возвращать их бывшим владельцам, и Дядя Григорий, имевший связи по охотничьим интересам с «нужными» людьми, одним из первых вернул себе свои, заодно и нам -  наше. К этому времени подросло новое поколение охотников. За ружья взялись подростки, некоторым из них ещё не исполнилось и тринадцати лет. Вспоминая моих юных друзей – охотников, не могу обойти молчанием известия настоящего времени о несчастных случаях на охоте. Особенно меня однажды поразил слух о совершенно диком происшествии, в котором во время поездки на охоту офицер-охотник прямо в автомобиле при неосторожном обращении с ружьём застрелил своего сослуживца. Если бы случилось подобное с нашими мальчишками, то можно было бы как-то объяснить, сославшись на возраст. Но взрослый мужчина, да к тому же офицер, допустивший такую беспечность (вот не могу найти достойного определения такому поступку) – это нонсенс. На моей памяти только дважды наши сельские юные охотники допускали незначительные «промахи» в обращении с ружьём, не имевшие никаких серьёзных последствий.
        Хотя мне было уже четырнадцать, ружьё мне брать не разрешали. Надо сказать, что ружьишко моё было уже изрядно потрёпано за множество лет его применения. Я уж и не помню сколько лет оно «верой и правдой» прослужило моему отцу, да и у временных «хозяев», как мне кажется, оно не лежало без применения. Патронник закрывался неплотно, отсутствовала накладка – деталь необходимая для удержания ружья левой рукой в необходимом, исходя из ситуации, положении. Куда она могла подеваться? Похоже, какой-то начальствующий охотник решил свои проблемы за счёт бесправного   подростка (да и мой дядя Гриша, не тем будь помянут, запросто мог её «зажилить». С него бы сталось). Несмотря на все препоны, я тайком упорно готовился к неизбежно предстоящему выходу на «большую» охоту. Накладку мне удалось отыскать у друзей, но, к сожалению, от ружья иной модели. К моему ружью она не подходила. Я приложил немало усилий, стараний, и сумел – таки вполне надёжно подогнать и закрепить её на нужном месте. Раздобыв у более «состоятельных» моих друзей немного необходимых припасов и, снарядив несколько патронов (будучи от природы очень наблюдательным, технологию снаряжения патронов я изучил досконально, наблюдая в своё время за тем, как это делал мой отец), я стал потихоньку во время отсутствия родителей выходить на охоту. Благо ходить для этого далеко было не нужно - дичь плавала чуть ли не сразу за порогом, а искушение было непреодолимым. Раскрылся я, разумеется, по достижении положительного результата, после которого уже и получил «официальное» разрешение.
            Охота, как говорится, и спорт, и   отдых, и удовольствие и, так необходимое в то трудное время, дополнение к столу её   успешных результатов. Современному охотнику вряд ли возможно себе даже представить такое обилие разнообразной дичи, что заполняло просторы нашей области в сороковые годы двадцатого столетия. Казарки и гуси огромными стаями пролетали над посёлком иногда на такой высоте, что некоторым охотникам удавалось добыть дичь, не выходя за пределы собственного двора. Меня дважды посетила совершенно неожиданная удача. Однажды в один прекрасный осенний день отправился я на охоту с четырьмя снаряжёнными патронами - больше их у меня почти не бывало - если и «повезёт» иногда, то совсем немного – на один-два не больше. Хорошо побродив по полям и, израсходовав безрезультатно три патрона, я с поникшей головой, унылый, возвращался домой. Когда мне оставалось пройти по проулку несколько метров до поворота к нашему двору, я увидел четырёх гусей, летевших «в колонне по одному», прямо над проулком, в сторону озера. Ни на что не надеясь, просто так, «чтобы хлопнуть дверью», я "выцелил" первого и выстрелил последним, оставшимся у меня, патроном. Гусь, постепенно снижаясь, планируя, дотянул до озера и упал. И довольно далеко. К моему счастью, ветерок был в мою сторону, и постепенно волной гуся прибило к берегу.
            Это была двойная удача: во–первых, гусь оказался очень жирным (для этого было самое подходящее время), и во – вторых я пережил настоящий «принародный» охотничий триумф - это произошло на глазах большинства мужского населения посёлка. Только что окончился обеденный перерыв, и рабочие с той стороны посёлка откуда маршрут их движения к своим рабочим местам пересекался с проулком как раз в том месте, где я «блеснул» своей меткой стрельбой, стали свидетелями моей удачи. Мужчины одобрительными репликами ещё подогрели мой восторг, и я был счастлив -  жизнь на сегодня удалась.
          В другой раз, так же безрезультатно пробродив до вечера, и опять с одним последним патроном в патроннике возвращался я домой. Стемнело уже настолько, что даже с близкого расстояния трудно было разглядеть человеческую фигуру. Вдруг слышу свист крыльев и негромкую «перекличку» казарок, пролетающих «шумною толпою» надо мной так низко, что кажется вот – вот они станут хлопать крыльями по моей голове. И я, по примеру барона Мюнхгаузена, просто поднял ружьё и, не глядя, выстрелил вверх. Убитая птица упала прямо к моим ногам.
           Остальные мои охотничьи «вылазки» проходили с переменным успехом, и как бы в противовес приятным и, несомненно, полезным прогулкам с ружьём по родному краю «старушка дряхлая моя» доставляла мне немало огорчений. По большей части причиной их была, конечно же, неудачная стрельба. Изношенность трущихся деталей мешала быстрому и точному прицеливанию, так как неполное перекрытие патронника не позволяло вовремя совместить мушку с прорезью. Трудно было не забыть в охотничьем запале включить в работу мышцы обеих рук, чтобы удержать патронник плотно закрытым на необходимое время, прицелиться и концом указательного пальца правой руки плавно нажать на спусковой крючок; а от изношенности бойка ещё и осечки случались. Ко всем этим несчастьям надо ещё прибавить и то, что у меня совсем не было целых (не рваных) латунных гильз. Рваные гильзы, в которых щель закрывается при снаряжении клочком бумаги, чтобы не высыпался порох, а то и дробь, после выстрела раздуваются и прочно застревают в патроннике. Для того, чтобы извлечь из патронника застрявшую там гильзу, мы, молодые охотники, пользовались специальной, приготовленной для этой цели, металлической выбивалкой.
           «Как-то рано на рассвете» мы всей семьёй поехали в степь на уборку нашего урожая картофеля. Сразу на выезде из посёлка, на его окраине, мы увидели такое количество дроф, что приняли их вначале за пасущуюся отару овец и распознали их лишь тогда, когда они побежали, махая крыльями, готовясь к взлёту.
           Затем, проезжая мимо просяного поля, я увидел множество гусей, пасущихся вокруг собранных в копна просяных колосьев. Ружьё было со мной и я, захватив его, устроился на почтительном расстоянии и стал анализировать сложившуюся ситуацию. Выводы неутешительные: расстояние до цели в несколько раз превосходит дальность стрельбы моего оружия; открытая местность исключает возможность незаметного передвижения, чтобы сократить это расстояние до необходимого, да для этого и времени нет. В общем, «хоть видит око, да зуб неймёт», и я с досады выстрелил в воздух. И тут случилось невероятное. Вся стая «в полном составе» поднялась на крыло и на предельно низкой высоте направилась в мою сторону. Мне срочно нужно перезарядить моё «орудие», а гильза, раздувшись во время выстрела, намертво прижалась к стенкам патронника. Где мне найти такие слова, которые могли бы передать мое отчаяние; что творилось в моей душе в минуты такого испытания! Надо мною, на высоте не более десяти метров, проплывает настоящая туча основательно откормленных «на вольных хлебах» диких    гусей; я лихорадочно трясу мою «фузею», пытаясь вытряхнуть выбивалкой прочно застрявшую гильзу, и всё тщетно. Гуси благополучно улетели, а я лишился спокойного сна на целую неделю.
           Что и говорить, с наличием охотничьих припасов у меня всегда были проблемы, но мне, хоть и с трудом, решать их удавалось. Вместо традиционного охотничьего пороха мы, например, использовали такие разновидности этого взрывного продукта, которым я сейчас не смогу вспомнить и назвать предназначенного им места применения по их техническим характеристикам. Вопрос дозировки этого взрывоопасного вещества мы путём проб и ошибок решили легко, без проблем и неприятных последствий.
           Со свинцом ситуация тоже была ненамного легче, и, однажды, наступил такой день, когда у меня в моих «кладовых» не осталось ни единой дробинки. Разжиться свинцом у приятелей тоже никак не   удавалось, поскольку на данный момент и у них все запасы этого так драгоценного для нас металла иссякли, как и у меня. (Кстати, следует подчеркнуть, что я не помню случая, чтобы друзья мои меня не выручили, без лишних слов, тем, чем были "богаты". Такая вот была в то время между нами наша верная и совершенно бескорыстная дружба).
          Современный охотник покупает в магазине патроны в готовом виде уже снаряжённые по нормативам, соответствующим избранному виду охоты и готовые к немедленному применению. Мы же свои патроны снаряжали сами «на глазок», перенимая опыт у более опытных своих товарищей; дробь разных размеров, в зависимости от её предназначения, изготовляли самостоятельно, вручную. Технология изготовления дроби из свинца, доставшаяся нам от предшествующего поколения охотников, была очень проста. Имеющийся в наличии кусочек, лучше пластинка свинца нарезается палочками, которые в свою очередь дробятся на кубики. Затем эти кубики засыпаются в такую маленькую самодельную мельницу, очень похожую по своей нехитрой конструкции на "мельничку" для размола пшеницы на муку, и, после нескольких оборотов верхнего «жернова» получают готовую продукцию. В случае отсутствия «техники» в ход идут две обыкновенные чугунные сковородки. Сверху на дно нижней, положенной кверху дном, сковородки насыпаются заготовленные свинцовые кубики и дном другой сковородки сверху путём энергичного кругового вращения раскатывают их в «шарики» и получают вполне качественную дробь.
          Тогда – то я и вспомнил о том небольшом запасе свинца, который отец припрятал в укромное место до лучших времён. Как теперь его найти, и, главное, где искать? Гадание - дело неблагодарное, и надеяться оставалось только на какой-то счастливый случай. Трудно возможно будет кому – то в это поверить, но случай такой представился, и причём в самом удивительном, фантастическом, даже мистическом виде, в некотором смысле. Мне приснилось, что мы с моей младшей сестрёнкой дома, одни в своей избушке, занимаемся своими делами. Вдруг открывается дверь и в комнату входит наш родной отец. Поздоровавшись с нами, стоя у порога, он стал расспрашивать нас о нашем житье–бытье. Я во всех подробностях, обстоятельно, рассказал ему всё о нашей жизни, и отец, сказав примерно следующее:
      - Ну, вот и побывал я дома, увидел вас, убедился, что у вас всё, Слава Богу, неплохо. Теперь мне будет спокойнее.
Повернулся и открыл дверь, чтобы уйти.  Я остановил его:
            - Папа, помнишь, как в начале войны ты куда – то убрал немного свинца. Я уже немного занимаюсь охотой, и у меня закончился свинец.  Подскажи, где мне его искать?
На что отец мне ответил:
       -    Когда – то, чтобы утеплить сарай, я заднюю его стенку заложил «объедками». Вот в эти «объедки» я и зарыл завёрнутый в тряпочку свинец, там и ищите.
 После этого он ещё раз попрощался и ушёл.
           Утром я обо всем рассказал своим домашним. Отчим принёс металлический щуп и в свободное время тщательно исследовал щупом всю стенку, сложенную отцом из сенных отходов, но, несмотря на все старания, ничего в ней не обнаружил.
            Следующая зима оказалась на редкость суровой и затяжной. Все запасы корма для нашей бурёнки подошли к концу, и отчим стал разбирать стенку из объедков и, разбавляя объедки то отрубями, то картофельными   очистками, понемногу скармливал их корове. И вот однажды, в один прекрасный день, добывая очередную порцию корма для коровы, отчим отрыл и свёрток со свинцом.
            Много неизгладимых, чудесных воспоминаний оставили в моей душе выходы на охоту. Однажды весной мы с моим двоюродным братом по матери, Широковым Алексеем, вышли на «промысел». Отойдя на приличное расстояние от посёлка, мы разделились и пошли по разным направлениям. После таяния снегов все имеющиеся низины залило талой водой. Я подошёл к одной такой "низинке", в середине которой оказался берёзово-осиновый лесок (колок), а вокруг него получилось что-то вроде маленького «лимана», и попал буквально на птичий праздник. У меня не хватает фантазии, чтобы достойными красками обрисовать всё то, что здесь происходило. Стоял невообразимый шум и гам. Селезни, разодетые в свои красочные наряды, то с шумом взлетали и, сделав несколько кругов вокруг этого «лимана», камнем шлёпались в воду и, хлопая по воде крыльями, с криками гонялись друг за другом. Бурлящая вода под веселящимися птицами, крики, потрясающее буйство красок – настоящая весенняя праздничная феерия – все это так заворожило меня, что я в это время был, хотя и не художник, но уже и не охотник. Не посмел я поднять руку, то-бишь ружьё, чтобы выстрелом вероломно прервать этот птичий праздник. Я настолько был очарован представшим передо мной зрелищем, что совершенно не заметил, как подобрались сумерки. Домой я пришёл затемно. Дома был переполох. Отчим, отыскав второго охотника, устроил ему допрос «с пристрастием». Было высказано много страшных предположений, но с моим благополучным возвращением все страсти улеглись.
         Как правильно говорит народная мудрость - «охота пуще неволи». Вообще смысл этой поговорки предполагает утверждение, что «желание всегда по силе превосходит принуждение (понуждение или запрет)». Но мне кажется, что оно отлично характеризует и охоту, как таковую (т.е. охоту на птиц или зверей), и поэтому мне хочется вспомнить некоторые неприятные и курьёзные случаи происходившие со мной, связанные именно с такой охотой. Хотя и в лесу водилось немало боровой дичи, я и все наши ребята – «охотники» предпочитали охотиться у водоёмов, которых совсем недалеко от посёлка было целых три: это большое и чистое озеро с одной стороны посёлка, с другой стороны - кочкарь, который мы назвали «маленьким кочкарём» и дальше за ним километрах в двух «кочкарь большой». Тот, что сразу за посёлком, получил свое название за то, что был он, как бы, «нашпигован» кочками. Болотная кочка - это творение природы, которая состоит из упругого сплетения отмерших стеблей – корней. И только посередине выделяется пучок нитей, среди которых угадываются нити живые. Осока сплела свою кочку для того, чтобы подняться над уровнем воды. (За время же многолетнего отсутствия воды в нашем кочкаре кочки настолько просохли, что, наверное, вполне могли бы быть использованы в качестве топлива. Мне кажется, что я даже видел такую болотную кочку в нашем дворе, разделённую дедом на несколько частей). Были ли такие кочки во втором кочкаре я не помню, но название своё, скорее всего по инерции, он получил от своего «меньшого брата». Вода в маленьком «кочкаре» в определённое время года «зацветала» и входить в неё босиком было чревато весьма неприятными последствиями: кожа на ногах, побывавших в такой воде, начинала сильно чесаться, а затем покрывалась язвами, и зуд становился совершенно невыносимым. Но стоило только чуточку подзажить моим болячкам, как какая – то неведомая сила снова влекла меня в это болото.
           А однажды, недалеко от берега озера, около обширного куста камыша, я заметил некое движение. Озеро было уже заметно обмелевшим и к заветному месту можно было пройти без   проблем, однако одежду все равно пришлось бы слегка подмочить, чего мне никак не хотелось. Я стал размышлять. Взрослого населения в это время суток в посёлке ни души – кто в поле, кто на производстве. Я от крайней избушки на приличном расстоянии, да и то я знаю, там может быть только один из моих хороших приятелей, проживающий в этой избушке, один из возможных потомков основателя нашего посёлка (по версии моей матушки) Силантия Анисимова – Анисимов Сергей. Риск – благородное дело. Сняв с себя всю одежду и оставив её на берегу, я «в чём мать родила» отправился за неминуемой удачей. Долго я бродил вокруг камышей, выслеживая свою добычу. Но это был не мой день. После безуспешной вылазки я вышел на берег и обомлел: одежды на том месте, где я её оставил, не было. Меня охватила глубокая грусть: сколько невезения сразу за такое короткое время. Но, где - то в глубине души затеплилась слабая надежда на то, что это, возможно, - проделки моих неугомонных друзей-приятелей.  И тут, точно из-под земли, или, «как чёрт из табакерки», передо мной «нарисовались» мои добрые друзья. «Уж эти мне друзья, друзья! О них недаром вспомнил я!»  Они на разные лады стали меня утешать, успокаивать и, пообещав непременно помочь мне, прикрывая со всех сторон от отсутствующих пока любопытных взоров, повели в избушку. За обещанную помощь я должен был что-нибудь им рассказать, или хотя бы пересказать мои реплики из спектакля про «Петрушку», в котором мне когда-то доверили сыграть главную роль. Выбора у меня не было. Содержание спектакля в моей памяти держалось пока надёжно, и я без промедления исполнил просьбу моих потенциальных «спасителей»: пересказал все реплики и даже, в силу своих «артистических» способностей, изобразил в лицах всех его персонажей. Премного довольные, со смехом, верные мои друзья торжественно вручили мне всё моё «обмундирование». Розыгрыш удался!
                На безрыбье и рак рыба.
                (Русская народная поговорка)
             После продажи нашей гармошки мои занятия музыкой ограничились игрой на тех инструментах, что попадали в мои руки на короткое время. Сначала опять была балалайка, и мимоходом замечу, сколь немало огорчений доставляло мне отсутствие качественных, настоящих балалаечных струн. Старые, изрядно послужившие струны постоянно рвались, а попытки заменить их сколь-нибудь подходящей для этой цели проволокой (!) было лишь детской иллюзией, никак не осуществимой в реальной действительности.
           Затем, с помощью старшего товарища (Коли Поляничко), я стал осваивать игру на гитаре и под её аккомпанемент исполнять несколько выученных романсов для молодых соседок.
          Потом у одного из моих товарищей (Яценко Василия), отец которого работал в нашей сельской лавке продавцом, неожиданно появилась гармонь-хромка. По какой надобности она появилась в этой семье, было совершенно непонятно. Музыкой у них никто всерьёз не интересовался и тем более не увлекался игрой на музыкальных инструментах. Я стал изредка к ним наведываться. Хозяева не возражали, и я получил возможность «эксплуатировать» гармонь в каждое своё посещение столько времени, насколько позволяло мне приличие и наличие у меня этого времени. 
          Играть на хромке было намного проще, чем на гармошках русского или немецкого строя, так как у неё нажатием одной клавиши извлекался как на разжим меха, так и на его сжим звук одной высоты. Гармошки же русского и немецкого строя отличались не только от хромки, но и между собой. У них при нажатии одной и той же клавиши на разжим и сжим меха звучали голоса различной высоты.  Причём, как я помню из своего детства, различие между русским и немецким строем состояло лишь в том, что если нужные звуки на гармошке русского строя извлекались на разжим меха, то на гармошке немецкого строя они же - на сжим. То есть, игра на них отличалась только порядком смены направления движения меха. Различия эти меня ничуть не смущали, и я без особых затруднений, совершенно свободно и уверенно после игры на своей гармошке, мог играть на гармошке русского строя. При воспоминании об этом, размышляя, я с высоты своего возраста и некоторого профессионального опыта слегка горжусь собой: как мне, тогда пятилетнему ребёнку, без посторонней помощи удалось разобраться в особенностях строя моей «немочки» и освоить этот, в общем–то, не очень простой инструмент.
                ПОБЕДА
            Domine, dona nobis pacem! –                Cedant arma togae -
            Господи, даруй нам мир!                Пусть война отступит перед миром.
           Несмотря на трудности наличествующей связи нашего сельского уголка с центрами повышенной цивилизации, об окончании войны мы узнали, как и все, наверное, жители нашего огромного в то время государства в тот же великий день - утром 9-го Мая.  Мои уроки, по всей видимости, были во вторую смену и я был в гостях у моего двоюродного брата Широкова Алексея, хатка которого располагалась, как раз, недалеко от школы с противоположной стороны дороги и, чуть–чуть, в сторонке. Мы с братом занимались во дворе решением «серьёзных» хозяйственных вопросов. Наш «трудовой порыв» внезапно прервали весёлые, ликующие крики высыпавших из классов на улицу учеников: Победа!!!  Победа!!! Победа!!!
          Некоторое время спустя, неизвестно по каким каналам дошла до нас весть о «Поездах Победы», прибывавших в город Кустанай. Позже мы узнали, что с одним из таких поездов должен был вернуться с фронта муж тёти Марии, и я в начале школьных каникул отправился в город, чтобы, если повезёт, с одним из прибывших составов встретить дядю Сашу -  больше мне встречать было некого: о гибели отца свидетельствовала похоронка и рассказ его однополчанина, а брату, по его возрасту, предстояло ещё немного послужить. Трудно описать какая масса народу ежедневно собиралась на перроне с надеждой встретить оставшегося в живых родного человека. У кого-то была уверенность на встречу, а кто-то приходил просто так, порадоваться чужому счастью и, всё-таки, с тайной надеждой: «а вдруг». «Всегда надежда лучше, чем сомненье, и мы должны надеяться всегда». (Из И. Гёте) Мало ли какие чудеса приключаются на белом свете. Вот, к примеру, отец моего друга, Коваленко Николая, пропал без вести где-то в самом начале войны, и никаких вестей от него не было до самого её окончания. И вот, представьте себе, нечаянно-негаданно, проведя всю войну в немецком плену, явился он домой живым и совершенно невредимым.          
           Поезд к перрону подходит, загремел оркестр; заволновалась, зашумела, задвигалась толпа встречающих. Как происходили встречи описывать мне сложно, поскольку вагоны были товарные, что доставили на родину наших победителей, и, соответственно, места встреч никому не были известны.   
           И вообще, заворожённый игрой военных музыкантов, я, не видя и не слыша ничего вокруг, не смог понаблюдать и запомнить ни одной встречи, которая бы в моей памяти оставила памятный след.  Я долго потом жалел, что не осмелился подойти к дирижёру, хотя мне очень хотелось это сделать, чтобы спросить, где можно научиться играть на таких инструментах.
        Дядю Сашу я так и не встретил -  он приехал значительно позже, когда у меня уже начались занятия в школе.