Арбуз

                Кролист  Вася     готово 9.7. 19; плюс 1. 8.

В конце июня, накануне ухода т/х «Буковина» в рейс Архангельск – Ме-зень – Архангельск собрался я в СМП по работе на «Буковине». За день до командировки вызывает меня главный наш инженер и сообщает, что мне нужно срочно в Ялту смотаться. А за компанию нужно и ему …
 – Анатоль Палыч! – возопил я, – мне же на «Буковину» завтра. В Ар-хангельский Город  мне. Билет  у меня в кармане, Анатоль Палыч…
 – Я знаю, знаю! – поморщился главный инженер. – Смотаешься сейчас с Манукяном за паспортом, –  Кирилюк возьмёт билеты…
 – Паспорт у меня в портфеле, Анатоль Палыч: я же вчера билет на Ар-хангельск взял и не выложил…
 – Ну, видишь, как славно! – заулыбался Анатоль Палыч. – В десять пятнадцать наш самолёт в Симферополь. У тебя же дела на «комете» ял-тинской… Сегодня же вернёмся: ночным ИЛ 18. Он из Ташкента  идёт. Не-си паспорт!
Я принёс… Выписал командировку на два дня, получил деньги…

…Какая ему «комета» позапрошлогодняя? Каким ночным, из какого ещё Ташкента?.. В Архангельск мне завтра… Сказал бы я, да уж ладно… Ведь  «Буковина» вывезет меня в Белое море, будет подходить к  порто-пунктам на Зимнем Берегу, к острову Моржовцу в Горловине. А ведь в Глухой моржовецкой губе, тов. главный инженер, погиб отец великого помора, Василий Дорофеевич Ломоносов. А кому из одесситов судилось Воронов мыс увидеть?  А тут – Ялта заезженная… Дивья, как архангелосы говорят… Не сорвалась бы моя командировка на Север из-за крымской поездки непонятной…

  Самолёт на Симферополь вылетел по расписанию. В аэропорту ждала нас машина главного инженера Ялтинского порта, с шофёром и с самим главным инженером внутри. Мне досталось место второго пилота: Ана-толь Палыч велел мне указывать водителю, куда и как ехать, и не мешать важной беседе сановных товарищей.
 Двадцать четвёртая «волга» рванула и полетела... Главные инженеры раз-говаривали в полголоса, но, слыша пятое через десятое, я понял, что в сен-тябре Анатоль Палыч планирует с супругой под Кара-Дагом поплескать-ся, а ялтинец конец августа  проведёт в Одессе, на базе отдыха моряков. В одиночестве, в Аркадии, считай. Таким образом, командировка Анатоль Палыча – предотпускная рекогностировка, а я – прикрытие главного ин-женера нашего от любопытства планового отдела и бухгалтерии…

  Через три четверти часа гулял я по Ялте, а главные инженеры отправи-лись на полгоры, посидеть и перекусить. Паспорт, билет и «командиров-ка» оставались у Анатоль Палыча. Явиться мне следовало к двадцати од-ному часу. Я и явился; надышался настоянным на хвое бризом и явился. На набережную, в праздную толпу. «Как он найдёт меня здесь», – огляды-вался я, сиротливо сидючи на скамеечке…
Когда нет – окликает-таки меня Анатоль Палыч. Идём к морвокзалу, там – машина под парами. Без коллеги, но с шофёром. Выпутались мы из Ялты и, как и  днём,  полетели.  Я «указывал дорогу», а Анатоль Палыч дремал, полулёжа на заднем сидении.

Ташкентский ИЛ-18 запаздывал и прилетел уже к полуночи. Мы вышли «на перрон». Самолёт дозаправлялся, к нам, «с документами и ценными вещами».  подошла толпа транзитных пассажиров, Выделялся парень, одетый не по-летнему: в габардиновом макинтоше и в тюбетейке; в сетке – полупудовый арбуз.
 – Как тебе «ценные вещи»?  – кивнул Анатоль Палыч на странноодето-го... –  А тюбетейка к габардину как?

Полупустой Ил-18 прилетел в Одессу уже «завтра». Мы вышли среди немногих, главный инженер устремился к администрации, отметил время прибытия,  – для бухгалтерии, мол. Он живо нашёл халтурщика, догово-рился и рассчитался с ним –   за себя и за меня – и уже к двум часам ночи   я отошёл ко сну.
Без будильника выспался я отлично. В контору явился я только для за-крытия ялтинской командировки. Закрыл и тут же покатил в аэропорт. Архангельский ТУ134 летал тогда с дозаправкой в Гомеле. С «документа-ми и ценными вещами» вывели нас на край лётного поля, велели не ку-рить, обещали  объявить о посадке. И –  Господи, Твоя воля – снова па-рень с арбузом… В Архангельские Талаги ТУ прилетел по расписанию. В одном автобусе с ташкентцем  укатил я в Город...
 
Белый пароход «Буковина» моя стоял у речного-морского вокзала. Я отлично разместился в двухместной пассажирской каюте и – белой ночью – долго гулял по спящему Городу. Прошвырнулся по Павлиновке, побро-дил по полю стадиона «Динамо». На нём четыре зимы «ежедневно, кроме понедельника» я массово катался на коньках. Конечно же погрустил на набережной и зашёл в «свою» мореходку. Дневальный дремал в огромном входном вестибюле с «раздевалкой», и я рассказал ему, как раньше вы-глядела проходная АМУ, дощатая, общей площадью в три квадратных метра… Дневальный вяло спросил, когда это было. Спросил, зевнул и сел к огромному письменному столу за загородкой, как в театральных вешал-ках.

Утром следовало мне зайти в высотное здание СМП на неоглядной площади Профсоюзов. Вспоминая клоповник ЧМП, я в очередной раз по-завидовал северянам и попытался увидеть Пресветлый Гандвик; из конфе-ренц-зала здания пароходства, с надцатого, следовательно, этажа. В кру-говой  панораме развеличился Город на устьях Великой Двины. Низовья многих десятков устьев с судоходными руслами терялись в лёгкой дымке. Как и мощная Река, и само море, и дали тайги бескрайней за Мхами. Вот уж, не зря пелось когда-то об Архангельской Двине, что она-де «широкая, раздольная, в моряну влюблена»…

Я вышел на площадь Профсоюзов. Когда-то колонна нашей мореходки завершала здесь гарнизонные парады… Грустно ведь, правда? Когда глядь, а по площади шурует орёлик ташкентский, всё тот же и всё в том же. И – всё с тем же! Я заулыбался, даже повеселел: мне показалось, что и «ташкентский» меня заметил… Я подумал: «Это же надо» и пошёл к По-морской – бросить окурок в тамошнюю урну, вспомнить, как в «Севере» смотрели мы трофейного «Тарзана»… Время  топать на судно надвину-лось. До скорого, Город!

Обогнув Соломбалу, «Буковина» устремилась в Берёзовое русло. Мимо  десятка-другого лесозаводов с миллионами брёвен в запанях, с обязатель-ными терриконами разных сроков выдержки опилок. А там уже и Мудьюг с чёрной башней маячной… На немагнитной шхуне «Запад» привезли нас сюда летом пятьдесят второго; покормить  мириады комаров, подивиться долговечности английского концлагеря: за треть века колючка не набрала ржавчины, не переела ржа и гвозди, а доски, стояки всякие только чуть по-темнели…
Но что вспоминать, когда в это самое время «Буковина» уже оставила по левому борту предательский Входной бар и – в Белое море, вдоль его Зимнего Берега, с микроскопическими портопунктами  по дороге. Порто-пункт – странное название для чёрных деревенек в три избы. Там стоят се-ти, куда обязана угодить молодая сёмга. Её ловят не икры ради, но для балыков несравненных. Список тоней открывает Куя. А дальше Козлы, Нижняя Золотица… Это вам не Севилья-на-Гвадалквивире…
 После Моржовца судно уже в Заполярье– Воронов мыс, обогнув кото-рый, наша «Буковина» устремляется в неоглядную Мезенскую губу. Полу-суточные приливы гонят воду Ледовитого океана в губу и глубины в ней увеличиваются едва ли не на десяток метров..
Но вот лесистые берега сдвигаются, и губа резко сузилась, «Буковина» спускается в Приполярье и бросает якорь уже в устье реки, в виду Мезени. Здесь нет причала, как и в Куе или Козлах на Зимнем Берегу. Но Мезень-городок старше областного Архангельска и славится именами  ссыльных,  Ворошилова, скажем, со товарищи…
 К нашему борту пришвартовывают плашкоут, приспускают к нему за-бортный трап. По трапу сходят на плашкоут приехавшие в Мезень. Гром-кая связь сообщает о катере, который отвезёт прибывших в город; экипа-жу выход в город утром.
Пасмурный вечер. Ломоносов такую погоду называет мрачной… Ка-терники не скупятся и озаряют наш борт и плашкоут своим мощным про-жектором, высматривают, как половчее подойти к плашкоуту. Я поднима-юсь к ходовой рубке, чтоб хорошенько всё вдеть. В это самое время катер врезается в торец плашкоута, Я слышу треск, шум, крики, и по громкой связи гремит: «Человек за бортом! Спустить … мотобот!..» – О,  Господи!   
  пешу на крыло мостика.. Забортное пространство ярко освещено,  хоро-шо видно, как чёрная вода уносит от судна спасательные круги и человека. Следом катер спешит. В воду ещё летит спасательный круг, следом прыга-ет голый человек. Он рубит воду частым кролем и в пять секунд настигает «человека за бортом»…
 
Я оказался не у дел: катер подошёл к пловцам, затем пришвартовался к плашкоуту. и завёрнутого в одеяло «человека» подняли на судно. Я бегал по коридорам с расспросами. Но один архангелогородец вдруг сказал мне: «Не дождётесь, как в старом одесском анекдоте говорится». Я почув-ствовал себя как-то менее и пошёл в кают-компанию к вечернему чаю. Встревать в разговоры я опасался, но фразу « это как же напиться надо было» улавливал несколько раз… Надеясь на утреннюю мудрость, я по-валился спать…

После завтрака объявили о катере в Мезень. Свободным от вахты дава-ли время на прогулку по городу. Я собрался и спустился на плашкоут. Там уже топтался с десяток народу, один в застиранном х/б комбинезоне  подходит ко мне.
 – Вы мне уже надоели, – говорит он.
 – Это Вы?
 – Я! Тонул тоже я.
 – И тонули!.. О, Господи!..  – запричитал  я. – А где же арбуз,  – уто-нул?
И странный мой попутчик рассказал историю удивительного своего приключения. Вчера экипаж катера отмечал день рождения капитана. Ве-чером же малость не рассчитал и изрядно долбанул плашкоут.  Пассажир из Ташкента в ту минуту отвязывал от трапа авоську с арбузом и рухнул в воду. Загремела грозная команда, катер рванул следом за «человеком». «Вася! Ящик пива с меня!» – заорал капитан «Буковины» и показал на го-лову в воде. Обгоняя прилив, Вася рванул в корму, сбросил туфли и шта-ны и прыгнул в чёрные струи ледяной Мезени. Человека за бортом он вы-ловил, благодаря пузырю воздуха в макинтоше. Пловцов настиг спаса-тельный круг, катер и судовой мотобот…
 
 – Так арбуз  потонул?  – спросил я. 
Ташкентский возразил: утонула-де только тюбетейка: арбуз он не успел отвязать. Так что, арбуз достался Васе вместе с макинтошем, штанами и сорочкой… Утопленника довёл до кондиции судовой врач и ошлифовал Вася, с которым счастливчик распил бутылку под ящик капитанского пи-ва. Под белые простынки его уложили спать на двуспальной кровати люк-са. Теперь вот – окончательное возвращение с двухнедельного вояжа севе-рянина на юга… У сходни ожидала его жена, настроенная, как Одарка из «Запорожца за Дунаем»… И не пришлось мне проститься с моим стран-ным полузнакмым, которого Анатоль Палыч сейчас едва ли и узнал бы… Я же запомнил мезенца в шикарном макинтоше, под пестрой тюбетейкой, с полупудовым арбузом в авоське.

 Бывая в Городе на устьях Архангельской Двины, я иногда  поглядываю  на прохожих: а вдруг, мало ли. Но нет, ребята, странности закончились… Мезень поныне захолустье, как, скажем, Лешуконье-на-Мезени.  Из Ар-хангельска, три уже века в эту Мезень дорогу строят. Но деньги заканчи-ваются быстро, и на первом десятке вёрст стройка замирает до лучших времён. Так что мой знакомец вырвался в Ташкент, побывал проездом в Симферополе, Одессе, Гомеле и… в Архангельске, тоже проездом… Слишком много сближений странных сошлись в те стремительные дни – Предотпускная рекогностировка Анатоль Палыча, наша с ним полусуточ-ная командировка  в Ялту, ночной самолёт из жаркого Хлебного Города. И тут же – совместный мой «вояж с арбузом». По воздуху, через Одессу и Гомель – в Архангельск, и – на пароходе уже – в Мезень-на-Мезени. Едва ли не три тысячи километров вместе со счастливым неудачником, у кото-рого дурацкий макинтош вздулся пузырём и человек с арбузом «остался тако жив»… Это уже из повести о чудеснои полёте Ивана Крякутного, ко-торый ухватился за верёвку, чем звонят…