В дождь

В погоду         ЛИ

       Смолоду любит Илья Николаевич охоту по перу. Со временем он изрядно пристрастился к утиной охоте на степных лиманах Бессарабии, – так упорно называет  Илья Николаевич южное Заднестровье,  где «цыгане…кочуют». Эти цыгане  часто на уме у тех, кто относит себя к ценителям Пушкина, к знатокам ве-ликого поэта. Впрочем, всё это – между нами. Украинцы, болгары, сербы, молда-ване,  – даже гагаузы – за Днестром обычны, а вот цыгане Илье Николаевичу не встречались. Но и не в цыганах  всё-таки дело: на лиманах места отличные. А имена чего стоят: Хаджидер, Алибей, Шаганы, Бурнас… Тут следует отметить, что охота для Ильи Николаевича не в стрельбе куда ни попадя, не в трофеях для него охота, нет. Главное тут – степной  воздух с запахом солончаков, ночёвки с чаем у костра, тишина и близкие голоса дикой жизни у круто  посоленной  воды. А беспросветная тьма под холодным дозором звёздного космоса или полумрак с огромной луною над горизонтом... Впечатления уносятся в глубины памяти, надолго остаются там, – навсегда остаются. А потом восстают тёплыми воспоми-наниями, служат темой рассказов, охотничьих баек… И всё это наместо очередей, транспортной суеты, шума и лязга порта, скрежета и грохота  родного судоре-монта… Конечно же, случается по-всякому, но тяжкий рюкзак, сырость, ветер, холод и прочая бяка, – дело добровольное, не хочешь  – не езди! Но в этот раз…

       В этот раз  охота  не задалась, как Бодя выражается. Да ещё и капитально не задалась… Приблизительно так подбивал предварительные итоги поездки на Хаджидер Илья Николаевич. В начале ноября подбивал, поздним воскресным утром, выглядывая из норы в соломенной скирде. Подёргивал всё тот же ветерок, швырял в разные стороны  осенний мелкий дождичек, норовил заляпать очки под длинным козырьком деголевки… Как и вчера, ранним субботним утром, когда с рюкзаком за плечами раздумывал Илья Николаевич не вернуться ли домой, и притормозивший таксист прокричал весело:
– Ну что, шеф, или – домой, под сухую простынку, или – поехали?
– Аэродром «Застава» !  – уныло  вспоминает Илья Николаевич свой бодрый ответ на ехидный вопрос таксиста. Да что тут и вспоминать-то. Сейчас вот, под писк мышей…

Всю субботу работал свежий ветерок, пускался дождь, моросило до сумерек. А охотничек в сырых, тяжёлых одеждах, в болотных сапогах сидел в раскисшей ямке, прикрывался от уток и дождя куском плёнки. Несколько раз проносились  стороной чирята, но всё не в меру, всё в доли секунды да ещё и на противозенит-ном манёвре… Без выстрела, в густых уже сумерках побрёл Илья Николаевич к скирде.  При свете фонарика обследовал заветренную сторону. Разулся и полу-разделся в соломенной норе, сработанной предыдущим постояльцем. После об-жигающего чая с бутербродами, Илья Николаевич не то что угрелся – распарил-ся, как на печи. Тут бы и впасть в сон-ураган, как на флоте говорят. Но под писки полёвок легко ли заснуть… И ещё  – дурацкая  «сухая простынка» болтливого таксиста вертелась в голове… Всю долгую ночь продремал Илья Николаевич и только под утро заснул вдруг, и тут же, как показалось, и проснулся… Но – у скирды стоял уже день. Илья Николаевич глянул на часы: «тут  же» – это не менее трёх часов спокойного сна с устатку. Всмотрелся Илья Николаевич в цифербла-тик и чуть было не расстроился: проспал, конечно же проспал утреннюю зорь-ку… Но «на улице» и не думало распогодиться, смешно было бы возвратиться в полузатопленную ямку, ещё и «в свынячый голос», – снова вспомнил Илья Нико-лаевич говорливого приятеля своего Бодю.

 С часик поленился Илья Николаевич, нашёл в рюкзаке «мыло-пасту»,  воду в немецкой фляге  – с удовольствием умылся. Надёргал охапку сухой соломы, ото-шёл чуть от скирды, запалил огонь, пристроил  банку скумбрии в «собственном соку». И через две минуты – завтрак на свежем воздухе. Рыба, пара бутербродов,  ещё горячий чай из китайского термоса. Пожевал Илья Николаевич яблочко «голден» – глянул  на хронометр: протереть ружьё,  вчерне смазать  и – топать к дневному самолёту. Рюкзак малость усох, но ведь двенадцать километров топать. С километр – по распадку нераспаханному, а там, километров с десять – до Туз-лов. Терапевтическая прогулка, как в городе бег трусцой…

Впереди, на шоссе, замаячила телега. Илья Николаевич прибавил шагу, но тут же сообразил, что явно не успевает, а кричать как-то неудобно... Телега прошла уже траверс и вдруг остановилась. Илья Николаевич буквально поскакал, скоро сбился на частый шаг на полусогнутых и с удивлением поглядывал на телегу: двое на сидении даже не смотрели в его сторону, сидели себе, беседовали.
– Мне к самолёту, в Тузлы! – прокричал  Илья Николаевич, преодолевая по-следние метры.
– Подвыньтэ  ягня  й  сидайтэ, – повернулся левый дядька, с кнутиком и при вожжах. «Первый пилот», –  улыбнулся про себя Илья Николаевич.
Аккуратный фургончик, запряженный парой, изрядно загружен мешками, по-верх – клеёнка. Сзади – молодая овечка, связанная по рукам и ногам. Ружьё, рюк-зак, овцу чуть потеснить – быстро устроился Илья Николаевич, и раз десять «вот уж спасибо, ребята, так спасибо» сказать успел. Поехали.

На ладном сидении – дядька при вожжах, это тот, что с кнутиком, справа – скучный спутник его. Сидят уютно – сидение со спинкой и, с подлокотниками по краям; зимние шапки, фуфайки, сапоги, на морось никакого внимания, – Илья Николаевич даже передумал плёнку вытаскивать. Подъехали к степной автобус-ной остановке.

– Завернём в Босогляновку, коней токо напоить, – чуть  повернул голову воз-ница…

Фургон съехал с гравийного шоссе на асфальт подъездной дороги. Скоро в низине открылось большое село об одной улице. Тоже асфальт, а по обе стороны – крашенный белилами, аккуратный штакетник. Илья Николаевич подивился, и асфальтам, и штакетнику, и добротным домам под шифером.

– Шевченко! – объяснили с сидения. – Асхвальт? А детсад, а артизанка – вода в каждой  хате!? А кахве – в жнива, или в оранку: с рессорника в полях людей го-рячим кормят! И днём и ночью! Всё  Шевченко! – нахваливали с «облучка» прэдцэдатиля. Называли его справным дядькой, подчеркивали, что «з любым выпье».

Фургон стал у двора. Дядьки спешились, зашли в дом и скоро вышли, с вед-ром воды и с  графином красного вина –  стакан на длинном горлышке. Правый  стал поить лошадей, а левый – Илью Николаевича… Выпил сам, поднёс коллеге, снова Илье Николаевичу, подал яблоко из кармана фуфайки. На третьем стакане Илья Николаевич стал отнекиваться, но дядька только заудивлялся:

– Это у вас так охотники пьют? Мы ж в хате выпили, – пристыдил он  город-ского и выложил последний довод: вино, мол, – кровь,  как Пилипенко говорит.

Вино было славное, графин опустел, а у Ильи Николаевича даже полегчало на сердце…
– А то! Так и Николай Терентьевич говорит!..

– Что  это у вас  за винные авторитеты? – поинтересовался Илья  Николаевич. – Шевченко, Пилипенко, а теперь ещё и Николай Терентьевич?
 
– Пилипенко Николай Терентьевич – директор нашей  школы, – разъяснил дядька с кнутиком. – Коло выпивки – главный у нас.
– Что, тоже  с любым выпьет?
– С любым и обязательно! Без любого – тоже! – рубил рукою первый пилот. – Это ж вся его работа. А Шевченко тут вкалуе за тройих дурных!..
– А Пилипенко наш – ни за холодну воду! – пускается  в уточнения молчали-вый. – Ни вдома, ни в  школи… Перва работа у него – поснедать. Графин вина на столе и – мясо. Закуска у Пилипенки – однэ мясо, чтоб в животе всегда место для  вина  было. Пару  стаканов выпил – жинка меняет графин на полный. Ещё стакан или сколько там и в школу. В обед – опять вино, только норма побольше и – борщ-мясо, мясо-борщ. Ужин у Пилипенки уже без нормы, и сразу – отбой, от-дых перед новым рабочим днём…

Молчаливый выговорился, но тему подхватывает возчик:
–  Нет, в субботу и воскресение – о то ему та ещё работа!
Оказалось, у директора в выходные объезд родителей нерадивых школьников. В  хату зашёл, два слова и – «к  столу,  Николай Терентьевич, на полчасика». И –   дальше по селу: целый же список шкодников, кто не там курил, свистел, где нель-зя.
 – Заморился – домой на пару часов, отдохнул – дальше по дворам со спис-ком, кто свистел. Трудное расписание, полведра в день вина одного. А то и боль-ше; больше!.. Долго не протянет, но лет так с десять уже как тянет. День у день...
 – А в списке замусоленном он птички ставит, где был! – возвращается в беседу молчаливый. – Что б два раза не заехать в один двор. Я сам видал!…

Тару относят на скамейку у калитки, кричат Ване, чтоб забрал и что мы по-ехали. Поехали. Едут молча, только короткие комментарии раздаются. Вон, мол, артизанка, башню на двадцатиметровую поменял, вон кафе, а то, рядом, что стол с навесом, – летний зал, просто на дворе, официантки в белых хусточках бегают.

– Что не стреляли, бывает? – интересуется левый, и Илья Николаевич вспоми-нает вчерашнего таксиста.
– Я, знаете, этой осенью всего во второй раз здесь и оба неудачно, – заоправ-дывался Илья Николаевич. – Две  недели назад в ветер попал и клялся не ехать больше. А тут – прогнозы, полнолуние, всю неделю тепло, тишина. А вчера утром вышел и вернуться хотел, но вот видите, понесла нелёгкая. Вот уж действи-тельно – за дурною головою… Что-то и не упомню такого, над лиманом гнилью пахнет, – плакался Илья Николаевич.
– Да,  дождя через край, – охотно согласился возчик. – Виноград кругом по-выгнивал. Две недели лило, как вот это было резать.
– Но  у Ивана мы пили вино этого года? – заулыбался Илья Николаевич.
– У Ивана! У Шевченки скажить! Это у соседей – дождь-туман,  психия, гово-рят. А  Шевченко снял всё до гронки, свёз на виноделку, сдавил-сбродил и по центнеру вина по хатам развозит. У Шевченки нэмае туману! – дядьки  нахвали-вали председателя без устали.
Но замаячили Тузлы, на отшибе – аэродромный дом…
– А думаете в таку-о погоду сядет? – бодро спросил  возчик про самолёт.
У Ильи Николаевича засосало под ложечкой, но он сослался на «вчера».
– Вчера! – возразил молчаливый. – А сутки ж сыпэ.
– Ну-так, на перекладных  до Шабо как-нибудь, – бодрился Илья Николаевич. – Или ночным татарбунарским.
– Автобузом?  Не придёт! – обрадовался вожчик. – Дорогу за Лиманчиком развезло, мы фургоном еле проехали. ПАЗик тот там точно загрузнет!
За  такими весёлыми разговорами Илья Николаевич сошёл с фургона. Впрягся в рюкзак, похлопал по тёплому боку овечку и зашагал к аэродрому. «Спасибо за вино, – повернулся Илья Николаевич к фургону. – Цэ ж кров!» – добавил он с улыбкой.
Возница махнул кнутиком, и Илья Николаевич пошёл уже ходом к дому на краю аэродрома, что у дороги  на Жёлтый Яр. Три стороны ещё зелёного лётного поля обрамлены кормовыми буряками, – как противотанковые надолбы из земли  торчат, по два фута, на выпуклый морской глаз. Добротный дом аэродромный несёт на трубе штырьевую антенну. На длинном шесте с оттяжками – конус поло-сатый; отяжелел, по всему, – слабо реагирует на дурацкий ветер.
Над входной дверью – козырёк, под козырьком, на крылечке – Коля Дружков-ский в форменной фуражке, и у Ильи Николаевича заблестели глаза:
– Рождённый ползать приветствует представителя аэрофлота! – радостно кри-чит Илья  Николаевич. – Что, уже ждёшь?
– Да нет, утренний не садился. На Татарбунары хоть прошёл на бреющем, а в Одессу стороной пролетел. Сторожу вон с самого утра, – кивает  Коля на мото-цикл с коляской у угла дома.
– А я на радостях и не заметил…Что, премировали за верную службу крыла-тому транспорту? – пытается скрыть тревогу Илья Николаевич.
– Дождёшься у них… Ночью один артист отдохнуть приехал.  Под кожаным пальто уютно проспал до восьми. Колёса грязью забиты – за трактором пошёл четыре часа назад… И не покинешь: раскурочат, – не рассчитаешься… А вы чего ночным не уехали?

– Да разоспался  в скирде под Дивизией, не смог заставить себя среди ночи в  дождь выползти, идти в темноте, без дороги. А что это за мотоцикл?
– Та,  «урал» Пилипенки. Прихожу в восемь часов, а он спит в коляске под шляпой и пальто кожаным.
– Я, Коля, сегодня уже слыхал эту фамилию, на фургоне из Лиманчика…
– С Базарянки он, директор школы. Перебрал вчера на свадьбах и поехал в поля отдохнуть. Это ж как  надо было набраться, чтоб с Базарянки, через дамбу на аэродром занесло… – У Коли «нет слов для выражения», он помогает себе ру-ками. – И как же вообще это, колёса ж не крутятся, забило землёй и заклинило ко-лёса! Понимаете? – Коля простирает руки к мотоциклу. – Идёмте посмотрим…
Посмотрели, и Илья Николаевич сказал только «да-с».
– Коля, так что, второго не будет железно?
– Та,  Николаевич, гляньте на лужи! – простёр Коля руки. – И ещё ж сыпит, как заведенный.
– А автобус  был ночью, не  знаешь? – ныл Илья Николаевич.
– Будет вам  автобус! – заверил Коля и тут же добавил, что под Лиманчиком раскисло, но ПАЗик прорвётся, людям, мол, на Привоз, а кому на работу, и Илья Николаевич снова подумал «да-с».

Расспросил Илья Николаевич о порядках в гостинице, узнал, что полуночлег обойдётся ему не больше рубля и что прямо с гостиничного двора видно будет садится ли вечерний самолёт на Татарбунары… В гостинице, однако ж, Илье Ни-колаевичу объяснили, что поселений уже второй день нету, что, наоборот, из гос-тиницы всех выселяют, что осталось два человека до утра и что всё дело в слёте учителей района. Тут Илья Николаевич стал объяснять, что ему сегодня, в час но-чи на автобус в Базарянку идти.
– У меня же завтра, в понедельник, в восемь утра, рабочий день на судоре-монтном заводе начинается, – объяснял Илья Николаевич и даже нервничал ма-лость. –   Завтра, в восемь ноль-ноль! Понимаете?
Но дежурная понимала своё. Ещё раз рассказала о слёте, что начнётся слёт этот во вторник, но для делегатов слёта уже завтра с утра начнётся поселение. Одним словом, Илья Николаевич должен понять, что люди, в конце концов, со всего района съезжаются! Илья Николаевич стал уставать и попросил аудиенции у директора гостиницы! Оказалось, что никакой гостиницы тут нету, что перед ним – дежурная дома приезжих и что одновременно она здесь уборщица, сестра-хозяйка, бухгалтер и директор! Но дело вовсе и не в директоре: ей не велено пу-щать самим Пилипенкой…
– Это который на мотоцикле? – вырвалось у Ильи Николаевича.
– Николай Терентьевич  не только на мотоцикле, но ещё и член райкома! – строго возразила женщина, и Илья Николаевич с грустью посмотрел в окно.
Деревья вяло размахивали мокрыми ветками, дождь не унимался, а до автобу-са было не менее трети суток. И ему ещё у Лиманчика предстоит прорваться… Выполз Илья Николаевич из дома приезжих, глянул на часы: точно, сто часов под открытым небом, под неусыпной моросью. Конечно же, дождь надолго, самолёт не прилетит, но на аэродром идти надо… Там, смотришь, шестнадцать часов стукнет, тут уже и сумерки… А то, может, и сядет?..

Дверь в «техническое здание аэродрома» с подветренной стороны, и на кры-лечке под козырьком  почти не ляпает. Илья Николаевич стал устраиваться на единственном сухом квадратном метре в мокром мире. И скоро заметил, что дрё-ма валит его на рюкзак…

– Самолёт  проспите! – Услыхал Илья Николаевич Колин голос, и тут же за-жужжал двигатель АН-2. Самолёт обнаружился мухой  под облаками, но быстро разросся до настоящих размеров и вошёл в разворот  со снижением. Зашёл про-тив ветра и стал решительно сбрасывать высоту, направляясь прямо на крылечко, – Илья  Николаевич даже привстал… В пятидесяти метрах поганый кукурузник  выровнялся, качнул крыльями, с рёвом прошёл над самой антенной и резко зава-лился в боевой разворот в сторону Татарбунар. Вот уж действительно ничего, кроме «да-с» не скажешь…
– Хорошо,  что это не ИЛ-2 с двадцатимиллиметровыми пушками! – прокри-чал Илья Николаевич. – Ничего себе шуточки.
 
– Я  говорил с  Заставой, просил, чтоб осмотрели лётное поле, – объяснил  Ко-ля штурмовку и пошел в дом. Скоро Илья Николаевич услышал «тюльпан, я нарцисс», и Коля закрыл дверь радио-рубки. Через минуту он вышел на крыльцо.
– Пустой номер, Илья Николаевич, идите спать в гостиницу!
– Я  там уже выспался,  Коля, – грустно ответил Илья  Николаевич  и стал пе-ресказывать в лицах разговор в «готеле». – Ты не мог бы поговорить с командир-кой гостиничной или просто с Пилипенко? Мотоцикл же будет забирать, а Нико-лай?
Но Коля сказал, что в гостинице говорить не с кем, что к директору школы он давно не вхож, а из-за мотоцикла только что разругался с ним до матюков.
– Трактор он нашёл, но пока   в кафе перекусывает, – злился Коля. – Я ему не сторож тут, – кивнул Коля на мотоцикл. – Идёмте ко мне, хоть портянки  просу-шите. У нас мама, а в большой комнате мы с Ирой и малым.  Но в летней кухне пока теплее, чем в скирде, и не капает, – пойдёмте! У нас же на остановке сломали сидения и навес, в Базарянке придётся дожидаться, а это сколько идти…
– Нет, спасибо, Коля. Прогуляюсь… А то ведь тебе придётся ночью вставать, чтоб меня мимо бульдога  провести. Нет, Коля, спасибо, – принял решение Илья Николаевич. – Посижу у вас в кафешке до десяти, а пока дотопаю, уже и к полу-ночи будет. Нет, спасибо. Привет твоим.
Коля не стал приставать с уговорами, зашел в дом и скоро вышел с вяленым лещиком в руке:
– У нас чешское пиво уже с неделю, держите! – и Коля протянул закуску.
– Ну что, Николай, по моему настроению мы прощаемся до следующей осени, – грустно сказал Илья Николаевич и стал рюкзак расшнуровывать. – На вот, ва-шему столу от нашего, – и Илья Николаевич  поставил на крыльцо половинку «российской». Увязал рюкзак, впрягся в лямки как следует, не забыл и ружьё и пошёл искать тузлинскую харчевню…

Вполне приличный зал заполнен  на две трети. Посетители, одни мужики, по всему, давненько сидят, заметно «продвинулись», как Бодя говорит… Илья Нико-лаевич пристроил вещи на стул у незанятого столика при входе, расстегнулся. Подошёл к стойке, – на  ней действительно красовалась дюралевая бочка с чеш-ским пивом, известным в Одессе уже не один год.
– Это что у  вас «пльзень»? – озадачил Илья Николаевич бармена.
– Пыво та й пыво, – был ответ. – Будете или ещё что? А то сидайте? – Галя всё принесёт...

Незамысловатый супчик картофельный, настоящий плов с бараниной, салатик из свежей капусты, – тут действительно можно было отлично «просушить портян-ки».  Илья Николаевич достал леща, подозвал Галю, попросил ещё пива. Скоро у Ильи Николаевича вежливо спросили разрешения подсесть. Это был тракторист, которому только пива выпить и – забрать заказчика: мотоцикл надо из болота вытаскать… Тут в зале обнаружился ещё и Коля. Он кивнул Илье Николаевичу и прошёл к столику у окна. Тракторист сказал «о», встал, в три глотка проглотил пиво и поспешил за Колей. В четыре руки они вытащили из-за стола плотного дядьку с пунцовой головой, напялили на него пунцовое кожаное пальто до пят, нахлобучили шляпу с детский зонтик. Со словами «идёмте, идёмте, тёмно уже» – повели его на улицу. За «выводом тела» Илья Николаевич наблюдал вниматель-но, так как сообразил, что наконец-то воочию увидел Николая Терентьевича Пи-липенко.
Гянул в окно, с удовольствием убедился, что действительно «тёмно уже», и по-просил у Гали ещё кружечку и брынзы малость; леща же своего попросил пере-дать бармену. Заказ Галя принесла с вяленой рыбкой и объяснила, что кефаль от Эдика. Илья Николаевич посмотрел на бармена и обменялся с ним приветствен-ным взмахом руки. Спешить было некуда, Илья Николаевич поменял очки, выта-щил из кармана рюкзака «Охотничьи просторы» в хлорвиниловом кульке и «углубился»… За чтением время полетело. И вот уже зал заметно опустел, – шин-карь  стал поторапливать вялых клиентов, напоминая, что скоро понедельник.

Слова о понедельнике, будь он неладен, погрузили Илью Николаевича в ме-ланхолию. Он с тихим ужасом думал: «Боже, ведь действительно». Действительно в автобусе предстояло ехать стоя. Стоя все сто двадцать километров… Илья Ни-колаевич упаковал «Просторы», снова поменял очки, стал впрягаться в отягчён-ный болотными сапогами рюкзак. Подошёл Эдик и помог Илье Николаевичу разобраться с лямками, напомнил, чтоб ружьё прихватил. На приглашение Эдика заходить ещё Илья Николаевич сказал «спасибо», а подумал «нетушки» и толк-нул дверь…

Когда Илья Николаевич добрёл до остановки с широким шиферным навесом, по прикидкам было часов одиннадцать; «Или больше» – бодрился Илья Николае-вич, но на часы не смотрел. Попытался определить, где ж на длинной скамье по-суше, но везде было одинаково сыро. Илья Николаевич бросил рюкзак на скамей-ку, сел. Спинки не было, пришлось полулечь на рюкзак. Теперь предстояло настраиваться на долготерпение вола в ярме, когда вол этот ждёт у шинка хозяи-на… Поднял Илья Николаевич воротник куртки, закрыл глаза и погрузился в ту-пое ожидание; когда – шаги, а ветер нанёс запах вина. Подошёл и сел рядом па-рень, закурил. Вдруг заметил в полуметре Илью Николаевича, с удивлением стал его рассматривать, вертел головой по сторонам и снова всматривался в непонят-ного соседа, как бы соображая, откуда бы это ему было взяться. Илья Николаевич стал оправдываться, объяснил, что автобуса ожидает.
 
– Какой тут вам  автобус! – радостно закричал  парень. – Мне тоже на Серге-евку, но автобусы ж ночами не ходят!

– Почему, в три часа на Одессу будет! – возразил  Илья Николаевич.

– Та что мне  ваша Одесса! Сергеевка вон где! – показал парень. – Я со сваль-бы. Добрэ шо втик, а то побылы б… Вон, поют, – кивнул парень. – Это мои как раз. Дурак,.
 – А как это петь в дождь? – спросил Илья Николаевич.
     – Так навесы ж в дворах, свадьбы всегда в дождь, а петь надо…
Послышался мотоцикл, и мимо проехал уже старый знакомый Ильи Николае-вича.
– О! – показал на Пилипенко парень. – Объезжает,  пьяныця. Это за него мне чуть не влетело. Директор ещё… Все молчат, а я, дурак, открыл-таки рот, как он заявился… Автобус только в восемь, сиди тут теперь. Дурак…

На магистральной полутёмной улице Базарянки  пустынно, но постоянно доле-тают нестройные песни нескольких застолий. Погода веселью способствовала ма-ло, но село явно бодрствовало. Сосед резко встал, вышел из-под навеса на свет фонаря, глянул на часы и быстро пошёл прочь, как человек, решившийся на по-ступок. «Вот тебе и «втик», – подумал  Илья Николаевич, сообразив, что ночной посетитель пошёл в ту сторону, откуда еле убежал. Провожая взглядом парня, Илья Николаевич вздрогнул и повернулся на звук шагов за спиною. В стандарт-ных одеждах – ушанка, фуфайка и сапоги – подошёл и поздоровался местный.
– Вы, звыняюсь, на автобуз тут? – спросил он вежливо. – А больше никого по-ка не было?
Илья Николаевич стал добросовестно рассказывать про парня, но как только упомянул Сергеевку, фуфаечник замахал руками:
– Так вы тут  на восьмичасовый  сидите? – местный  посмотрел на часы. – По-чти семь часов! Здоровля хватит?
Илья Николаевич сказал, что это парню на восьмичасовый, в Сергеевку, а ему – в Одессу.
– В  Одессу уже скоро, – местный  снова посмотрел на часы. – Пора за  клума-ками, – сказал он.
Тут уж Илья Николаевич не выдержал и стал сдвигать рукав с часов. Рассмот-реть стрелки не получилось, предстояло решить, что проще: встать и выйти на свет или поменять очки. Илья Николаевич принял третий вариант, надвинул ко-зырёк, поправил воротничишко и навалился на рюкзак… Заснул – не заснул, но мотоцикл расслышал и поднял голову. Николай Терентьевич не проехал, но – продефилировал мимо! Медленно, на первой передаче, но  главное – стоя во весь рост, вертикально. Горделивая посадка головы под шляпой, мощные прямые ру-ки легко, надежно лежат на рукоятях… Как на параде;  как Жуков на параде с по-водами в руках… Скоро шум двигателя стих, но заснуть не получалось, Илья Ни-колаевич смотрел  во след мотоциклу и думал, что среди его охотничьих баек по-явится рассказ, после которого легко угодить в Мюнхаузены. Скоро сутки как по-явился ещё один довод в пользу мнения, что жизнь невероятнее художественного вымысла. Ну на кой ляд ехать на мотоцикле стоя!.. Ну, скажите, на кой?
– Живые? – уже знакомый местный снова подошёл неуслышанным, а Илья Ни-колаевич снова вздрогнул.
– Послушайте! – набросился он на попутчика. – Только что тут Пилипенко проехал, вы знаете его?
– А то!
– Он ехал… Мне со сна, показалось, что он ехал – стоя!
– Ничего не показалось! – решительно возразил местный. – То уже Николай Терентьевич перепил. Свадьбы объезжает, слышите – поют!
– Вы сказали перепил… Так что – вставать? – Илье Николаевичу требовались уточнения.
– А не помещается, – охотно объяснял местный. – Кендюх  на  баке лежит, и вино ему – горлянкой назад идёт. Полный живот уже, и назад хлюпает!
– Ну вы ребята даёте, так уже прямо и хлюпает!... – засомневался Илья Нико-лаевич, хотя и вспомнил винный запах от «урала», утром ещё.
– А то не, весь бак утром красный! – упорствовал местный.
– Так сколько ж это нужно выпить!
– С ведро, как не больше, – с готовностью ответил местный. – Но вот это, как встал, – всё, считайте. В коляску теперь боком упадёт, прямо на ходу, и спит. Мо-тоциклом упрётся в забор или в столба какого и – до утра, если сын не найдёт.
– Да, – согласился  Илья Николаевич. – Он сегодня, вчера, то-есть, на аэро-дроме ночевал.
– Во-во! Где заглох, там и кровать! Той ночью сын его моего Игоря попросил нашим мотоциклом поискать. Они всё село объехали, переехали до Тузлов, – ни-где! Кто б это додумался, что он посеред аэродрома ночует…
– А чего ему тут  вообще ночью шастать?
– Свальбы объезжае, – сказал местный. – У нас, как работы в полях кончаем, – свадьбы по селу. Сейчас погода не первый день уже, а вон слышите, поют? А этот подъедет и кричит хозяина. Кто выйдет – он ему за дисциплину, за отметки. Тут сразу – та какие там отметки, Николай Терентьевич! И – за стол, и пошло дело. Посидит с полчаса, вина с графин выпьет, зверху кило мяса и – дальше, за дисци-плину ругаться…
– Ничего  себе, – Илья Николаевич  не знал, что и сказать. – Он что, действи-тельно в школе вашей работает?
– Работает, а что…
– Но вы же знаете его, как же он в школе работает…– мялся Илья Николаевич.
– Как? Нормально! И в райкоме нормально! А дурный…головою коня вбыв!
– Что-то  я смотрю Пилипенко этот, всем тут – сала за шкуру залил, – Илья Николаевич даже головою покачал. – Коня кувалдой не убить! Ну, разве какую-нибудь клячу послевоенную.
– Люди сами видели! Бригадир полевой бригады,  Липниченко, Юра, – это все ж тут знают! Ехал он бричкой, а мотоцикл стоял посеред дороги. Бричка вдарила как-то по подножке, и руля скрутило ему. Ну, бригадир извиняться, а тот в крик, а бригадир, что ж вы на дороге поставили, а этот, не твоё мол дело…Как я теперь не поеду, так и ты, говорит, не поедешь! И токо гах – у висок, говорят, и коняка на колена упала в хомуте, и всё…
– Как  это «гах», как это всё, не кувалдой же! – Илье Николаевичу требовалась ясность, для уточнения и разоблачения.
– Что это у вас – кувалда та кувалда, – обиделся местный. – Головою, все го-ворят! Лобом!
– Ладно,  ладно, пусть будет лобом. – Илья Николаевич как-то даже стушевал-ся, обвиняя незнакомого человека в дикой лжи, и переменил тему. – В автобус поместимся?
– Влезем!  И сами, и клумаки, и с козою, у кого бывает...       
Наконец, пошли люди. Скамейка стала заполняться, и Илья Николаевич пове-селел. Взял рюкзак на колени, ружьё сверху, с обеих сторон подсели – стало уют-но. Илья Николаевич склонился на рюкзак и стал подрёмывать под тихий говор. Иногда пробуждался от восклицания: «О, и ты в Одессу…» – и снова засыпал.

Шум автобуса вырвал Илью Николаевича уже из настоящего сна. ПАЗик при-шёл изрядно загруженным, показалось, что народу слишком уж много. Но мину-ту посуетились и втиснулись. Илья Николаевич бегал пару раз от двери к двери, пока здоровый парень не сказал ему сквозь зубы: «Та заходьте ж вы вже… Охот-ничек». Он  сдёрнул с плеча Ильи Николаевича рюкзак «этот ещё дурацкий»; вдвинул охотничка в дверь, следом рюкзак и ещё кого-то вдвинул, крикнул води-телю «давай». Дверь  со скрипом закрылась. Поехали.
Дворники ПАЗика суетились постоянно, как и у таксиста в субботу, но в несу-светной тесноте автобуса было тепло, сухо, ветер не дул, значит – комфортно, и, сдавленный со всех сторон, Илья Николаевич дремал стоя, как когда-то дневаль-ным по роте, в мореходке. Уж если кидает в сон, а соседи удерживают в верти-кальном положении, то и вздремнуть можно. Правда, засыпая глубоко, Илья Ни-колаевич рушился вниз, и соседка со стороны спины говорила «та дэржыться вы, дядько»… Ещё перед Шабо под Ильёй Николаевичем заёрзал сидящий и скоро встал и полез к двери. Илья Николаевич оглянулся на соседку сзади, но молодая женщина сказала раздраженно «та сидайтэ вы вжэ», и уже через минуту Илья Ни-колаевич погрузился в сон младенца. А когда в Роксолянах вышел сосед от окна, спать стало комфортно, как под сухой простынкой…
Вдруг рядом прозвучало певучее «не, я до Прывоза», Илья Николаевич встрепенулся и с удивлением увидел рядом с собою бывшую соседку за спиною. «Не проедете?» – спросила она с улыбкой.
– Нет, я до конца.
– О то добрэ , а то з вашым клумаком… – обрадовалась соседка, кивая на рюкзак, а Илья Николаевич попросил её напомнить, чтоб он ружьё не забыл.
– Вы что с охоты?
– Да! – весело ответил Илья Николаевич. – Мышей  под Дивизией стрелял.
– О то! Ногам горэ!
– Да  уж, – миролюбиво согласился Илья Николаевич. – За  дурною  головою, добавил он, чтоб соседка не думала, что он по-украински не  кумекает. – Я уже слышал эту поговорку, от попутчиков. Очень хвалили председателя, с Босогля-новки.
– Наш дядька! Я у него звеньевою. Хозяин! Вино вот только полюбляе, загу-бит себя…
– Ну, он  же по делу, не то что Пилипенко из Базарянки.
– То лэдащо. А  дурной – коня головою убил! – снова услыхал Илья Николае-вич.
– О,  Господи! И в Босогляновке эта байка!
– Так тут все знают. Я и в Татарбунарах чула. Скандал на весь район был: же-ребную кобылу убил, дурень.
– Знаете, – грустно сказал  Илья Николаевич, – я по судоремонту часто с мо-ряками общаюсь,  но и они меня с этой историей в брехуны запишут.
– Хто брехуны? – Обиделась  соседка. – Хай в  в Базарянку приедут. Там каж-дый скажет: головою!..

Вполне рассвело, куртка – вполне высохла. Дворники замерли, ПАЗик шёл уже без света. На улицах ни зонтов, ни луж. Илья Николаевич выспался, не чув-ствовал особой усталости и вдруг подумал, что поездка всё-таки удалась; глянул на часы – и на работу успеется! Вот только история директора школы вертелась в голове и по- всякому выглядела фантастической: пусть какой дурак, но головою коня убить? Прошу покорно, дорогие товарищи… Хотя, ведро вина с килограм-мом мяса тоже не всякому по плечу. Переход мысли от желудка к плечу предста-вился Илье Николаевичу каламбуром, и он подумал, что скептикам придётся при-задуматься: ведь стоячего мотоциклиста он не выдумал… Посмотрел Илья Нико-лаевич на звеньевую из Босогляновки, улыбнулся и сказал, качая головой: «Ну и ну»…

Это самый большой рассказ мой, а сокращать не хочется…