Мой Вадичка

                Вадичка   Править первых два абзаца, остальное –аккуратно вычитывать… 
               
С Вадимом М. однокурсники мы по Архангельской мореходке или АМУ. Теперь трудно поверить, что в сентябре пятьдесят первого года по-ступили мы в Одесскую мореходку – ОМУ, но уже в декабре того же вдруг оказались в АМУ. Так в Белокаменной решили судьбу сотни недо-рослей …
 Вадим мой из ближнего  Подмосковья. Уроженец города N, рос он у своей московской бабушки-библиотекарши. И – к четырнадцати! – умудрился прочитать у бабушки всего Пушкина. Это услыхал я от самого Вадима! О Пушкине… Крестьянский сын из дальнего одесского пригоро-да, я вообще ничего не читал и был уверен, что в метро ездит только това-рищ Сталин и его верные соратники. Вадим не сделал из меня посмешище, но из первого же зимнего отпуска привёз мне зачитанный до дыр дорево-люционный том Пушкина. Я должен был этот том переплести, выучить наизусть все стихи и вернуть раритет бабушке-библиотекарше. Так меня, пятнадцатилетнего, приобщил Вадим к Пушкину и к самому чтению, как к привилегии человека. А уж в свободном плавании дорос я до всеядного книгочея и неизлечимого любителя изящной словесности… Судьба разве-ла нас, но навсегда остался Вадим со мною, как и печаль моя о его раннем, глубоко русском уходе…
Потому-то воспоминания о жизни в Поморье всегда возвращают меня к Вадиму М, статному правофланговому нашему, беззаботно весёлому, лёг-кому в общении парню… Красный диплом получил он без заметного при-лежания, но окончив «полный курс обучения» АМУ, пренебрёг Вадим правом учиться дальше или – правом первого выбора места назначения. Остался он  в Архангельске мастерить на Лайдоке. Однако, скоро наску-чил он работою на миниатюрном заводе у пышной Лаи-реки и через два года уехал домой и женился в своём областном N на дочери первого сек-ретаря обкома. Там-то и затерялись для меня следы моего Вадички…

По окончании курса мореходки, в марте пятьдесят шестого,  я не уезжал из Архангельска, но панически бежал из зазяблой столицы лесоповала. Увы, скоро на моих югах стало настигать меня очарование Севера. Да и забудешь ли зимние зори,  грандиозные, во всё небо. А сверное в сияние холодном безмолвии ночном. А буйное весеннее возвращение к жизни за-леденелой земли, когда протоки за островом Кего утопают в ароматах че-рёмухи… А белые ночи! Не тусклые, что над державной Невою тлеют, а приполярные, воссиянные. Тогда подолгу скользит над горизонтом сол-нышко, невысокое, едва не по полному кругу скользит. За рекою на час-другой присядет с устатку, но и тогда, уже глухою ночью не   меркнет лу-чезарное небо.
 
В начале семидесятых, в середине августа, случаем занесло меня в Ар-хангельск. Тогда в столице Поморья финишировал мой водный поход по Пинеге. В осиновой долблёнке доплыли мы с Владленом до Нюхчи, авто-бусом   до Карпогор  добрались, а уже оттуда привёз нас  в Архангельск случайный МИ-8.  К середине дня за неимением мест выпросили мы в ста-ринной гостинице «Двина» «люкс» дорогущий… Владлен мой повалился спать «за одиннадцать рублей в сутки», а я отбарабанил домой телеграм-му и зашёл  в кафешку на Павлиновке кофе выкушать. За «стоячим» сто-ликом  располагаюсь  я с кулебякой… Смотрю, а в очереди – Вадим … Я протёр глаза – Вадим, наш Вадим М! В Архангельске! А ведь ему поло-жено в N обретаться… Вадим почувствовал упорный взгляд и на секунду повернул голову. Я жевал, уставившись на однокурсника. Но он лишь глянул на меня и с подносом пошёл мимо.
 – Сюда, молодой человек!  Не побрезгуйте! – пригласил я Вадима, и он узнал меня, наконец.

 – А я беру, – говорит Вадим, – свою пироженку и думаю: « С чего бы это невеже разглядывать меня»?  Проверил даже застёгнуты ли брюки…

 Конечно же, разговор наш  захлестнули  расспросы, и я с удивлением узнал, что однокурсник мой превратился в архангелоса с  пропиской в дальнем Подмосковье.  Плавал в СМП мотористом, заочно окончил судо-механическое отделение нашей же мореходки и теперь  в третьих механи-ках ходит... Расправившись с «пироженкой»,  вспомнил я о своём напар-нике, но Вадим заявил, что уникальную нашу встречу следует отметить.
 – В связи с предрейсовым безденежьем зайдём к Б! – сказал Вадим.

Юра Б –  наш однокурсник с архангельской пропиской. Мы Забежали в гастроном и славно затем посидели в уютной квартире на Обводном Кана-ле. Посиделки затянулись далеко за полночь, и когда Вадиму стало тяжело держать голову, Юра озаботился нашим ночлегом. Я, однако, заявил, что обязан переночевать в «люксе» за баснословные одиннадцать хрустов в сутки. Меня пытались удержать силою, но я вырвался на Обводный Канал.

  Тихий  дождик смутил было меня, но пришлось идти: идти – поймите ме-ня правильно – надо было... Вышел я на пустынный проспект Павлина Виноградова и бодро зашагал по трамвайным рельсам. В годы зрелой нашей молодости я всё ещё был способен взбодриться строевой песней и неожиданно для себя я забарабанил по лужам пинежскими сапогами свои-ми в такт песне о Дорошенко и Сагайдачном.  Скоро обогнал меня мили-цейский мотоцикл трёхколёсный и, подвернув на рельсы, остановился впе-реди. Уже молча, но демонстративно твёрдой походкой, я подошёл. Двое в тяжёлых плащах с капюшонами изучали меня.
 – Куда идёшь-то? Поди и не знаешь-дак…
 – А вот и знаю!
 – Ну?

 – В «Двину»!  –  заявил я в рифму…
 – Искупаться решил, дождя тебе мало?
 – В гостиницу мне. У меня там товарищ из гидравлической лаборато-рии ЧерноморНИИпроекта. Кандидат технических наук!

Тут стал я рассказывать про Пинегу, про Вадима и Юру с женой его Градей. Не забыл и про люкс в «Двине» за одиннадцать рэ в сутки.
 – С двумя прихожими и кабинетом, – тут потряс я указательным паль-цем.
 – А где «Двина» твоя, знаешь ли?
Я обиделся и сообщил, что, хотя и одессист чистокровный, закончил я мореходку на набережной имени товарища Сталина…
 – По рельсам дойду до Поморской и все дела!
 –  Садись тогда, подвезём уж, – кивнул мне рулевой.

Но я поблагодарил милицию и сказал, что мне полезно освежиться, а то и ночевать не пустят.
 – Садись давай, мы уговорим дежурную! – тут «колясочник» протянул мне тряпку. – Протри седло и садись! Из какого ты номера, помнишь?
 – Из люкса я, за одиннадцать рэ в сутки! Потому что с видом на кино-театр «Север», бывший «Эдисон», и на реку Северная Двина!..
 Всё образовалось наилучшим образом. Я проснулся только к десяти. Потирая виски, рассказал я о Вадиме, об Обводном Канале и о замеча-тельных патрульных. Мой напарник по Пинеге сказал, что в Одессе проснулся бы я в вытрезвителе и что время завтракать и «шакалить» за билетами на Соловки…

 Соловки были в наших наивных планах, но нам выпала удача неслы-ханная: прямо у судового  трапа, по  тринадцать рублей,  купили мы две горящие профсоюзные путёвки лесопильного завода номер тринадцать, и в тот же час, на белом пароходе «Татария»  поплыли мы на славный архи-пелаг в Онежской губе Пресветлого Гандвика. Три ночи и два дня нас кормили, водили по Большому острову – до самой Секирной церкви во-дили – и рассказывали- показывали…  А утром, в понедельник, уже в Ко-рабельном русле, мы ещё и позавтракали. И только тогда, по громкой свя-зи пожелала нам «Татария» доброго пути. Всё это за тринадцать рублей, правда – с каждого, …

Уже через пару часов улетели мы в Одессу, и снова потерялся я с Вади-мом. Как о чудном сне из былого я вспоминаю о Пинеге реке, Соловках и о встрече на брегах Двины Архангельской. Как же носило нас по свету, чтоб так вот сойтись неисповедимым путям нашим под Луною…

Много позже, уже на излёте времён, но когда ещё возил меня Аэрофлот, я частным порядком залетел в Мурманск, в  самый большой на Земле го-род Заполярья. Самолёт туда стоил сорок  девять рублей, на каковые деньги, в пересчёте через «доляры» сейчас из Одессы и до Тузлов не доле-теть… «Ближний свет», –  сказали бы на Большом Фонтане о Мурманске. Но  надвигалось моё сорокалетие  и предстоящее застолье грозило обру-шить мой язвенный обет воздержания. И я додумался, как говорят всё там же: созвонился со знакомыми и –  полетел. Обременять моих мурманчан  трёхдневной гостьбой не хотелось, и я пошёл в «Морячок» на Гапсаль-ской. Но увы, ни красноречие записного одессита, ни ссылка о моих  рабо-тах по ихнему «Вацлаву Воровскому» действия не возымели. Я демон-стрировал  удостоверение ММФ СССР, в паспорте я день рождения три-жды показывал, но бился я, как рыба об лёд: местов нет как нет…

Я прошёл в соседние «Полярные зори» и запросто устроился. К юбилею моему взял я в карман соточку коньячка и пошёл отобедать за гостинич-ным «шведским» столом Набрал себе поднос и закусываю, прикладываясь к миниатюрной бутылочке.

 – Молодой человек! – раздаётся у меня за спиной. – У нас с этим стро-го!
За левым плечом – Вадим. Доволен моим смущением, протягивает руку.
 – Среди бела – рабочего! – дня, как-то менее, как ты говаривал, а Бодя?
 –  Нетушки, Вадим Николаевич! – возражаю я сдуру, и сдуру же заяв-ляю, что праздную своё собственное сорокалетие.
      Вадим  воссиял:
 – Я вчера из рейса, и у меня режим «дай штаны аванс пропить». Часа в два двинем в «Арктику»! Наша встреча, Владимир Солнце, – дело  «непо-стижное уму», её обмыть следует со свистопляскою, как в городе Глупове  делали! Ты в «Морячке»?

Я хотел было показать Вадиму, что теперь цитатами меня не удивить, но заговорил о деталях:
 – Я, вообще-то, в «Зорях», но дело не в этом… – И,  понимая, что дело моё  дрянь, я рассказал Вадиму о моих юбилейных язвенных проблемах.
 – Слушай! – возгласил Вадим. –  У нас с тобой второе «странное сбли-жение». Уже одно это – повод! Судьба  обидчива, не пренебрегай её намё-ками! Вчера ты плескался в Понте, а я –  благословил небо, завидя дикое уныние Кольского  устья. И – нате вам – встреча в «Полярных Зорях»! И вот ещё: у нас с тобой двадцатилетие окончания старейшего мореходного Союза ССР! Один у нас путь, Володя, в «Арктику»…
 . Крыть было нечем, мы условились. В два часа Вадим повёл меня на Пять Углов. У входа нашлись ещё двое рыбарей, озабоченных  пропоем аванса, и дружной четвёркой мы решительно поднялись в знаменитый на всю Северную Атлантику ресторан.  У двери раздалось: «Вадичка! Из рейса!» –  вышибала был вне себя и организовал нам уютный столик…
… Водка – напомню вам – отличный анестетик при  гастритах-колитах, так что самочувствие мое было лучше некуда, и скоро я вызвался спеть куплеты Мефистофеля из одноименной оперы Шарля Гуно «Фауст». К со-жалению, оркестр оказался несостоятельным, Я расстроился и стал рвать-ся на Гапсальскую. Меня держали за руки, а я в слезах весь, вспомнил о своей язве. Компания ударилась в тосты во здравие моё, затем – на посо-шок и так далее. Я созрел окончательно и завёл-таки акапелла  пиратскую песню о «Медузе» под косыми парусами и отбросил неуместную спешку. Мы больше не отвлекались и нанесли испепеляющий удар по авансу…
Тяжёлым днём нашёл меня Вадим в «Зорях», но я мужественно перешёл в режим аллохола.  Вадим же вспомнил, что ему на выходные домой ле-теть, и, даже не взяв телефонов, мы снова бездарно потерялись… Да и то:  после окончания мореходки пролетели двадцать лет взрослой жизни. Пять архангельских зим были лишь предисловием  к работе с тяжёлым  желе-зом, с матёрыми людьми, на всех морях СССР. И  бурсацкая спайка наша слабела,  возвращаться к былому случалось лишь в упрощённых встречах, как две наши с Вадимом…

А тут ещё реставрация капитализма вспыхнула, и меня отучили  летать на самолётах. Родная контора дышала на ладан, но дышала, и случилась мне командировка  в крымский Черноморск, что  в устье Каркинитского залива, близ шумного мыса Тарханкут. Там надумали приспособить  не-большой танкер под перевозку из Варны панелей для жилого дома, и моя контора ухватилась за заказ. На танкере работал я с судовыми документа-ми, курировал меня старпом. В Черноморске пьют солоноватую воду из артскважин, но старпому привозили из Евпатории бутыли  нормальной воды  и бутылки с пивом. Так что вместо тошнотворных  подсоленых ком-потов налегали мы на пиво и  скоро стали искать общих родственников. Тут-то и дознался я, что моряк мой из славного города N, и  предположил, что в N у меня со старпомом могут найтись общие знакомые:
 – Например, зять первого секретаря обкома. А?
 – Ты знаешь Вадичку!
 – Ещё как! С Вадимом Николаевичем М я на одной койке спал! Пять лет! Правда, на двухъярусной… – И мы «содвинули» бокалы …

Тут затеял я рассказ о наших с однокурсником странных встречах, в Приполярье, Заполярье и теперь вот – встреча, не встреча – в солнечной Тавриде… Оказалось, что старпом «в параллель со мною» окончил хер-сонскую мореходку. Как-то в зимнем отпуске увидел он на N-ской улице бравого парня в бушлате и бескозырке с «АМУ» по ленточке. Они позна-комились, а позже даже дружили семьями…

И я  узнал, что, вскоре после нашей встречи в Архангельске  Вадима уволили из СМП за «злоупотребления». Тесть устроил его в кадры   како-го-то  N-ского НИИ. Вадим тут же стал тяготиться строгим костюмом с галстуком, но сановный родственник считал, что режимная работа послу-жит укреплению здоровья и нравов непоседливого зятя. Вадим же всё настойчивее рвался в море. Однажды он позвонил в обком и, имитируя голос Леонида Ильича, выразил недовольство притеснением Вадима Ни-колаевича М. Тесть стал лебезить в трубку, но скоро распознал шутника и взбесился. После ближайшего пленума ЦК сообщил Вадиму, что дело улажено.
 – Архангельский секретарь, – выцедил тесть сквозь зубы, –  может устроить Вас, Вадим Николаевич, только на лесоповал, а вот мурманская «рыбка» Вам в самый раз будет…
 Так мой однокурсник попал в Мурманский тралфлот но уже  через три года затормозила  его медкомиссия. Вадим списался на берег и вернулся в N. Через год мой Вадичка умер...
 – Я в то время был на судне и подробностей не знаю, – грустно завер-шил историю моего однокурсника старпом танкера «Даурия». –  Но по виду Вадима по возвращении из Заполярья можно было судить о капи-тальных неладах его со здоровьем. Говорили даже о прободении язвы.

Увы нам, ведь всё это в неполных пятьдесят, когда мне ещё медаль не вручили за усидчивость. За целую пятилетку до рассредоточения Союза… Черноморск – бывшая Ак-Мечеть, но церкви там нетути, и свечку «за упо-кой» моего однокурсника поставил я только в Симферополе…