Посвящение отцу Ольги Аросевой 41

                ПРОЖИВШАЯ ДВАЖДЫ

                Книга, посвящённая отцу.
                Автор Ольга Аросева.

 Ольга Александровна Аросева(1925-2013), советская и российская актриса
театра и кино. Народная артистка РСФСР.

Продолжение 40
Продолжение 39 http://www.proza.ru/2019/08/10/1399

                «14 февраля
 Люди без устоев. Они не знают, что хорошо и что плохо. Они даже и не доискиваются знать этого. Они отупели от того, что устали быть автоматизированными. Они не анализируют явления, а описывают его. Они не знают природы вещей, а лишь их функции. Они стадны. Индивидуальная жизнь их бедна. Человеческие отношения шаблонны и обеднены. Индивидуальность их только в различной степени и форме одиночества.
Таковы люди. Всю ночь сновидения перемежались с литературным творчеством. Я как-то стихийно творил повесть. Набросал целый план. Вообще во время бессонных ночей голова работает очень творчески.

 Итак, что же творила моя голова? Повесть «Родной край». Глава первая «У голубых истоков» – описание Волги и ее голубого света весной, летом и осенью. Глава вторая – «Свет ночей и блеск очей» – любовь на Волге. Глава третья – «Даль». Это стремление через повесть – на Запад. Время действия – предреволюционное. Повесть эта могла бы быть началом романа «Правда». Но только, чтоб был роман, надо сделать его по типу Сервантеса, или Гоголя, или Диккенса, т. е. избрать центральное лицо и все события развернуть вокруг его или вследствии его.
Вчера перед отъездом в Ленинград дома беседовал с Ливановым (он изображал на лице печаль по случаю отсутствия его жены, оставшейся дома). Долго говорил о том, как надо писать пьесы. Я рассказал ему содержание моей пьесы «Три брата», которую пишу.

                19 февраля
 24 часа. Третьего дня вернулся из Ленинграда, где беседовал с А. Толстым. Он читал мне отрывок своего нового произведения о Ленине. Неважно. Говорил о том, что Володька (Ставский) – дурак. Оно и правда. Говорил, что не хочет быть на заседании пленума правления писателей, потому что там ещё раз каждый выскажет по одной глупости. А. Толстой написал Сталину письмо о нашем бездействии за границей. Я сегодня один. Жена заперлась в своей квартире, сказала, что хочет остаться без меня. А ведь мы стоим перед более важными трагедиями, чем семейные дела. Надо ли из-за них лишаться обоюдной возможности хоть беседовать друг с другом, тогда легче было бы перенести сознание надвигающейся трагической катастрофы.

 Письмо Сталину 21.02.37 г.
 «Дорогой Иосиф Виссарионович, может быть, Вы найдёте это моё письмо странным или неуместным, но я не могу не обратить к Вам эти строки в тот момент, когда все мы навсегда прощаемся с таким исключительным человеком-другом, как Григорий Константинович Орджоникидзе.
И не знаю, какой импульс меня толкает именно Вам, дорогой Иосиф Виссарионович, выразить то глубокое волнение, которое не даёт покоя с 19.02, когда я узнал, что закрылись проникновенные глаза Орла нашей партии Сepгo.

 Может быть, оттого я потрясён был этим и оттого Вам именно хочется сказать это, что только с Серго Орджоникидзе я беседовал два раза в переломные и кризисные моменты и встретил такое глубокое и, главное, тёплое понимание с его стороны, какое присуще было только ему и остаётся присуще в громадной степени Вам, дорогой Иосиф Виссарионович.
Больна и остра утрата. Она во мне и обращает взоры к Вам. Для меня, для всех нас Серго был пример и удивление, а для Вас – боевой друг крепче брата. Примите же, Иосиф Виссарионович, эти строки как звук сердца, как не слова, а спазм дыхания. Baш Александр Аросев»*.

                26 февраля
 Болен. Кашель, насморк, простуда, поэтому сижу дома. Впрочем, утром был на пленуме правления писателей. Сельвинский горячо говорил о том, что надо не ругать литераторов (его обругали в «Известиях» сегодня), а изучать и указывать недостатки. Он восклицал: «Теперь я весь окровавлен». И ещё: «…Посмотрите, что делается с поэтами. Вы не знаете, как они живут. Если вы, товарищи, объясните мне, в чём моя ошибка…» Ему горячо аплодировали.
В кулуарах Пастернак, печальный и сильно мучимый, не знал, выступать ему или нет. Пильняк советовал выступать (с оправданиями). Его обругал Ставский за сочувствие правым (читай: книге А. Жида). Пильняк о себе не хотел выступать, ссылался на то, что всё написано и Ставский говорит, что этого довольно. В комнате у Ставского перед Вишневским стоял какой-то неизвестный мне молодой поэт и говорил: «Что у нас не дают писать лирикам, это я и перед расстрелом скажу». Повторял многократно.
Работал над статьёй о Пушкине.

                8 марта
 24.30. Усталость, заботы об отправке А. Н.Толстого в Лондон. Неприятности на этой почве. Почему я трачу силы на других? Вообще не своим творчеством живу. Словно пиявки сосут меня люди со всех сторон.
Умру и что останется детям, Кое-что скопленное и… больше ничего. А воспитание, открывающее перспективы? Им некогда заниматься.
Приготовить рассказ для «Труда» о февральской революции.

                10 марта
 Боже мой, небо, небо! Какой сегодня занятой и какой бесплодный день.
Встал рано. На работу в ВОКС. Диктовал ответ на кляузное письмо Керженцева. Он действительно заплыл глупостью, как жиром, потому что возомнил себя руководителем всех искусств всех народов СССР. Юпитер о такой власти над человеческими формами творчества не помышлял.
В час дня –  в «Савой». Обед с А. Н.Толстым. После обеда, в 15 часов, – в Союз писателей к Ставскому. Этот опухший неясный человек показал текст предложения, которое А. Толстой должен сделать Конгрессу мира. Текст смехотворен, бессмыслен. Это запись идиота, переживающего припадок тихого непонимания.

 От Ставского – в ВОКС. Оттуда в 17.30 – на вокзал провожать А. Толстого. Едет в Лондон. Я ему провернул это дело быстро и даже устроил разрешение для его жены, несмотря на палки в колёса и даже угрозы, их высказывали мне Анчаров и Брегун из ЦК. Речь Толстой писал сам и давал мне корректировать. Ставский хотел прочесть, но не посмел сказать об этом. Значит, вся поездка Толстого шла помимо Ставского, помимо Союза писателей. «Резолюция», которой снабдил его Ставский, вызвала возмущение Толстого своей бессмыслицей.
С вокзала – на приём журналистов на Спиридоновке. Оттуда домой, где ждал меня страховой агент и доктор для дочери Оли (простудилась).

 Покончив с этим и получив страховку жизни, я отправился к Серафимовичу. Там – испанцы (посол, Альберти*2, Кончаловский*3, Скиталец*4 и др.). Пели, плясали, декламировали. Вернулся домой в 2 ночи.
Единственным положительным считаю то, что я декламировал Маяковского и Чехова. Это меня всегда наполняет смелостью и делает честным в глазах самого себя. Скиталец говорил мне, что я декламирую выразительнее артиста. Особенно «Мыслителя». У меня «Мыслитель» не смешной, а страшный. «Чехов сам не подозревал, что он такого дьявола вывел, – говорил Скиталец. – Это дьявол, который мучает своего „собеседника“».

                11 марта
 Рано встал. Всю ночь стонала Оля. Её стон и крики начинались в тот момент, когда усталые мои глаза слипались. Так промучился всю ночь. Оля страдала от насморка: трудно было дышать.
Утром в ВОКСе, в 11 часов принял директора латв[ийского] телегр[афного] агентства Берзиньша. Пустой разговор. Он ушёл. Мелкие дела, бумаги, канцелярские заботы.
В 13.00 завтрак с тем же Берзиньшем плюс посланником Латвии, плюс чиновниками отдела ТАСС. После завтрака гостям – кино, а я за письменный стол и за статью о Пушкине.
В 16.30 – дома. Лёг отдохнуть. Доктор к Оле. Ничего важного. Мелкие хозяйственные дела. В 17.30 у Таирова. Там испанцы Р. Альберти, Мария Леон*5. Застольные беседы по-французски. Домашние тосты. Все хвалили Таирова. 20.30 – выехал с женой в дом отдыха Астафьево.

                13 марта
 День сегодня, как и вчера, прошёл зря. Утром встал рано. Поехал в ВОКС. Работал до полдня. Вернулся в ВОКС. Слушал доклады зама и нач. отделов до 20 ч. Потом – за Герой и вместе с ней к брату Авиву. 22.30 уехали от брата.
                14 марта
Утром – разговор с Курской о работе её в ВОКСе. Хочет поехать в Париж «проветриться». В 11.30 в Третьяковской галерее Кончаловские и я с женой, у работ Сурикова встретили испанского посла, как уговорились. Пошли в отдел народного творчества, там крестьянин – художник Мазин работал над созданием чудного свежего деревенского, старорусского узора. Мазин в колхозе рыл канавы, и Кончаловский несколько лет тому назад его нашёл, вернул к работе настоящей. У Мазина 12 детей.

 После музея разговор с Кончаловским (на многих картинах Сурикова воспроизведена жена Кончаловского. Суриков нарисовал её, когда ей было, например, всего 6 лет. Есть в картине «Меньшиков в ссылке» мать Кончаловского – это девушка, стоящая на коленях перед Меньшиковым).
Хорошо женат художник Кончаловский – его жена – друг, прямо связана с творениями наших великих художников. Супруги Кончаловские в такт чувствуют культуру жизни. Потом работал в ВОКСе.
От 19 до 20 работал – завершал статью о Пушкине.
В 20.30 – на обеде у китайского посла. Уютно. Нежно. Хитро. Веяние большой культуры. Играли в маджонг. Я смотрел репродукции фарфоровых ваз, принадлежавших разным китайским династиям. Это чудо из чудес. Какие тонкие цвета, какие формы. Не пересказать».

 * «Черновик статьи А. Я. Аросева на смерть Орджоникидзе
           «Орёл нашей партии»
 Утрата неутомимого бойца и творца Серго Орджоникидзе есть утрата редкого кристаллически красивого человека. Забота о человеке у Серго была всегда его внутренним руководящим лозунгом. Его львиное сердце было одновременно и боевым и любящим. Серго был человек-магнит, манящий к себе. Кто раз смотрел в его пламенные глаза, кто хоть раз пожал его смелую руку, для того потеря Серго есть потеря и руководителя, и брата. Его исключительная душевность и чуткость делают его родным всякому, кто имел с ним дело и шёл с ним в ногу в деле гигантского социалистического строительства. Тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч партийных и беспартийных друзей и товарищей сегодня поникнут головой оттого, что никогда больше не согреет их Серго своим прозрачным светом и никогда больше не примет их ладони в свои горячие творческие руки.
Серго – это соединение пламенного борца и друга в делах повседневных.
Серго – это слиянность правила и совести.

 Многие и многие могут засвидетельствовать, как этот орёл нашей партии принимал у себя людей по самым разнообразным нуждам, как он впитывал в себя всё, что ему говорилось, как он умел сразу уловить зерно вопроса, как он никогда никому не сказал пустословных утешений, зато каждому сбившемуся с пути, указывал путь и готов был сам его нести на своих орлиных крыльях. От этой готовности надорвал свое сердце. И не стало ширококрылого орла. Опустились замертво его крылья, и нам, оставшимся, видевшим его, говорившим о нём, стоявшим иногда под его могучими крыльями, стало холодно и ненастно. Но пламень Орджоникидзева сердца прогрел глубоко нашу родную землю. Мы опять зажжем факелы его огнём и пойдём вперёд с его словами, с его делами.

*2 Рафаэль Альберти – испанский поэт и драматург.
*3 П. П. Кончаловский – советский художник.
*4 Скиталец (наст. имя С. Г. Петров) – советский писатель.
*5 Мария-Тереса Леон – испанская писательница.


 Продолжение в следующей публикации.