Один июль

"Он только твердил про себя с отчаянием, как молитву: «Я животное, ты же видишь, я животное. У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать, эти гады не дали мне научиться думать. Но если ты на самом деле такой… всемогущий, всесильный, всепонимающий… разберись! Загляни в мою душу, я знаю, там есть всё, что тебе надо. Должно быть. Душу-то ведь я никогда и никому не продавал! Она моя, человеческая! Вытяни из меня сам, чего же я хочу, — ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого!.. Будь оно всё проклято, ведь я ничего не могу придумать, кроме этих его слов: „СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЁТ ОБИЖЕННЫЙ!“

(С) АБС

1.

В тот далёкий и жаркий июль я был ещё сумашедшим и безработным. Сумашедшим с детства, а безработным пару месяцев. Работа была не пыльная, но дико скучная. Я сдавал офисы в аренду. Рабочий день начинался с пары кружек пива в офисном кафе, а где-то к полудню подтягивались первые клиенты. С ними я обходил три этажа, разбитых на стеклянные секции - офисы. Аквариумы. Туда мне предстояло заманивать моих рыбок. Я объяснял им, как это круто иметь офис почти у садового кольца рядом с Макдональдсом. Когда дело доходило о цене за квадрат, рыбки мои чаще уплывали, выпучив глаза. Меня это волновало мало, я работал на оклад. Тем кому мне удавалось продуть жабры, продерживались не долго.
Это были уверенные в себе харизматичные молодые люди, настолько уверенные в своих startup'ах, что для них ключевым моментом была близость к Макдаку. Хватало их максимум на пол-года. То есть они успевали обклеить свой аквариум защитной плёнкой, затащить офисную мебель, оргтехнику, протянуть lan и tel и посадить секретаршу. А после они понимали, что их startup говно, увольняли секретаршу и отдавали за долги свою мебель и оргтехнику. Приходили рабочие обрывали защитную плёнку и отмывали стёкла. Всё. Водоём ждёт новых обитателей.
В памяти остался один интересный бизнесмен афганец. Торговал он сумками, которые возил из  Турции. Через год он оставил нашему ОЦ море цветастых сумок и рулон ламината, он так и не успел его постелить. Куда их реализовало начальство я не знаю, мне было не интересно, но моя тогдашняя барышня разжилась на халяву сумок на двадцать.
 
Суть моего увольнения была до боли проста. Я конфликтовал с Герой, директором. Ему ужасно не нравилось, что я работаю весело, энергично и всегда с чётким пивным запахом. Чаще это было так. Я обедал в кафе, потягивая пиво. Подсаживался недовольный Гера.
- Ты опять пьёшь на работе.
- У нас заполнены 87 аквариума из ста.
- Ты понимаешь, что люди понимают, что ты поддатый?
- Когда я пришёл сюда было 36 из ста.
- Ты создаёшь гнилой облик нашей компании.
- Вы говорите своей секратарше, что она лицо компании. Она красится, наряжается. Но вы же понимаете, что у компании должна быть и жопа? А жопа должна и пахнуть соответствующе.
- Ты дебил.
- Я это не оспариваю. Сегодня кажется к нам ещё одни заплыли?
- Я тебя когда-нибудь уволю...
Гера вставал, поправлял пиджак на пузе и уходил обедать в макдак.

Все эти - я тебя когда-нибудь уволю - продолжались уже 5 лет. И продолжались бы до самого закрытия ОЦ, если бы не один случай. Я прерасно знал, что Гера курит. Курит раза 3-4 в день, а может и более. Мне какая разница? И в один очередной наш совместный обед я, выпив вместо обычных двух, три кружки пива, сказал ему:
- Слушай Гера, а ты не за*бался обкуренным мне свои морали читать? Тебя, чего? Больше втирает от этого?
На следующий день я написал по собственному. Ко мне подошёл один из учередителей компании, друг Геры с которым они пыхали и сказал:
- Серёжа, я понимаю, что ты хороший парень. И на бухло мне твоё всё равно. Но вчера ты перегнул палку. В силу моего хорошего к тебе отношения, напиши сам. Ок?
Я сказал - Ок, написал, позвонил брату чтобы помог вывезти моё барахло, накопленное за 5 лет и на следующий день мы вывезли на его машине кучу всякой оргтехники и прочего имущества. Мне ведь тоже кой-чего перепадало от неудачливых арендаторов. Всё это я хранил на огромном складе вдали от глаз посторонних. Выехал я без всякого сожаления. Работа, понимаете сами, была откровенное говно, да и пить я там стал в разы больше, чем когда учился в медицинском.
Первым делом я продал накопленный хлам, выручив небольшую копеечку. А вторым делом я продолжил пить, привычка 7-9 кружек в день осталась. Работать я пока не хотел, наступало лето, да и не видел пока в этом надобности. Моя барышня не плохо зарабатывала и отдохнуть месяцок я считал необходимым.

И вот тем самым, удушающим с утра, июльским утром я и пришёл немного в себя. Барышня моя неделю назад свинтила к другому более перспективному рыцарю, прихватив все 20 сумок.
- Ты падаешь на дно, Сергей, - возвышается над моим, лежащим на диване, телом.
- Я на дне, Оля, - протягивая руку к бутылке пива.
- И как там на дне, Серёжа? - пытаясь перехватить бутылку с пивом.
- Полная гарантия, что не разобьюсь, Олечка, - успеваю выпить залпом, оставшееся пиво.
- Я уйду и что будешь делать?  - упирает руки в боки красненького клетчатого халата.
- Пойду работать грузчиком, - натягиваю на голову синенькое клетчатое одеяло и засыпаю.

Деньги закончились, как и пиво - вчера. Предстояло привести в порядок голову т.е. похмелиться и наметить новый вектор движения. При чём куда этот вектор направить мне было абсолютно фиолетово. В ближайщий минимаркет требовался грузчик, а это отличный трамплин для прыжка к высшим целям, ну или в бездну. Что тогда собственно говоря,  для меня было одно и тоже.

Я вышел в, нагревающийся под солнцем, дворик около дома и закурил сигарету. Чирикали воробьи, на лавке спала рыжая кошка, следя за ними полу-открытым глазом, ещё хмельная со вчерашнего голова выстраивала план побега от приближающейся похмельной реальности. Тогда, как кирпичи на голову, посыпятся гнетущие мысли, бессмысленное раскаяние, боль за непропитые 20 сумок. Пить надо было начинать сейчас. Так поступали все мои знакомые алкоголики. В то время я не считал себя алкоголиком, я считал себя сумашедшим. Но это моё внутреннее убеждение вполне допускало пить вместе с ними. Денег у меня не было. Было ещё две сигареты и полная кухня пустых пивных бутылок. Все места, где наливают я знал. Сложно летать в космос, не зная карты звёздного неба. Интуиция подсказывала лететь в созведие Лебедя, а Лебедев жил в соседнем дворике.

Дворик был образован его домом - буквой "П" и стеной фабрики, когда-то предназначенной для производства ремней советской армии, где во времена красных знамён и работала мама Паши Лебедева. Стоит-ли говорить, как звучала мамина угроза - вот я тебя сейчас выпорю! - в детстве Павлика? Но сколько Павлика не пороли, он таки стал алкоголиком. Ушёл он в армию весёлым, вечно шутящим парнем, а вернулся молчаливым с постоянно дёргающимся глазом. Я краем уха слышал, что Пашу в армии били, били почти год. Пока не выбили ему весь верхний ряд зубов вместе с его детской улыбкой и не отправили досрочно на дембель со вставной верхней челюстью. Пить он начал не сразу. Он устроился продавцом в какой-то магазин, а через три недели пробил директору голову бутылкой из под шампанского, не забыв выбить передние зубы. Что уж там произошло никто не знает, а Паша полежал в дурдоме, выписался, получил справку о нетрудоспособности, купил штангу и начал пить. Каждое утро в любое время года он выходил на балкон, упражнялся со штангой, а потом выходил во дворик и начинал пить. За пару лет такого образа жизни Павел превратился телом в местного Шварцнеггера и получил вторую клиху - Штанга. Пить, кстати с ним из-за его грозного образа многие побаивались.
- Паш, смотри, бабы идут.
- Угу.
- Паш, а ты баб любишь?
- Угу.
- Паш, а у тебя с бабой было?
- А блином по голове?

Я Пашу не боялся. Я знал его с дества. Я знал, что тот Павлик до сих пор живёт где-то в этой горе мышц. Жива и та самая улыбка и звонкий смех. Просто он оставил это только для себя. Больше никому. Он больше не желал дарить себя людям.
Павел сидел на лавке в тени тополей и смотрел себе под ноги. Там, его огромный тапочек перелазила божья коровка.
- Привет, мой друг Лебедь! Есть жахнуть? - я присел рядом.
- Угу, - божья коровка слезла с правого тапка и направилась к левому.
- Нальёшь? - Паша отодвигает левый тапок.
- Угу, - божья коровка упорно направляется на штурм вершины.
- И? - Паша приподнимает тапок.
- Возьми за лавкой, - над упорной божьей тварью нависает тень.

За лавкой стоит пол-бутылки водки со стопкой сверху, этакий светильник в мире синего счастья. Я подхватываю, наливаю и выпиваю, Паша протягивает мне здоровое красное надкушенное яблоко. По его волосатой руке ползёт божья коровка. Я беру яблоко и он сдувает свою утреннюю подругу на газон.
- Как сам, Паш?
- Бываю.
- Это хорошо. Хуже не бывать.
- Почему?
- Ну, вот не было бы тебя сейчас, кто бы мне налил?
- Точно.

Я выпиваю ещё одну и протягиваю ему. Но он водружает абажур на место и убирает светильник обратно за лавку. Проследив за его взглядом, вижу входящего во дворик Славку Зелёного. Понятно.

Славку кроме папы с мамой никто, наверное, не любил с детства. Не потому что, что папа работал дипломатом, а мама директором магазина и у него всё было, а потому что одно лето он ходил весь в зелёнке от ветрянки. А ещё стучал нашим родителям, что мы подожгли или разбили и очень любил спрятаться где-нибудь за гаражами или в подъезде и поглащать сладости в одно лицо. Один из вариантов:
- Слав, ты куда? - Слава шагает мимо двора.
- Мамка за молоком отправила , - заворачивает за угол к булочной.
Через 10 минут.
- Слав, где молоко? - Слава шагает мимо двора.
- Не было, - заходит в свой подъезд.
А ещё через 10 минут он вышел во двор с изманным шоколадом уголком рта и был нами побит.

В школьное время он тоже не изменился. Сдавал всех кто списывал или курил за школой. Но стал заметно хитрее. Прижать его было невозможно, но все знали, что это делает он. Ситуацию изменилась только в 10ом классе, когда в день городской контрольной по алгебре он набрал 02 из телефонной будки, и прижав к трубке носовой платок, прошипел:
- В средней школе №ХХХ заложена бомба.
Одному Богу известно зачем он это сделал. На наши вопросы он уклончиво отвечал - так надо. Но отношение к нему пересмотрелось. Не то чтобы мы стали друзьями или зауважали. Мы увидели, что даже такой вот человечишка способен на поступок. Да, и многих он тогда спас. К той контрольной не было готово полкласса.
А дальше куда бы не пристраивали его родители, он вылетал. Из вузов, из училищ, с хороших рабочих мест. Просто он пил. Он пил во всех компаниях. Как к нему относились было понятно, но у него всегда были родительские деньги на которые он покупал "друзей". Но люди шли дальше, а Слава пил. И вскоре бухать ему оставалось только в наших двориках, на карте нашего звёздного  неба. Родители смирились с его образом жизни после того, как Славик лечился в нескольких дорогих клиниках. Бесполезно лечился. Денег ему родители, конечно из любви давали, но суммы были гораздо меньше, чем раньше. Можно было пить вискарь, но есть доширак или выбирать, что попроще, но и питаться нормально. А хитрость Слава не пропил. В общем Слава продолжал покупать то, что не приобрёл в детстве. Общение. И такому спонсору были рады все, кроме Паши. Паша с ним всегда молчал по каким-то его личным причинам.

- Приветище, как дела? Бухаем? - присаживается рядом со мной.
- Похмеляемся, - отвечаю.
- ..., - молчит Павел.
- Ага. У меня добавачка есть, - достаёт из пакета настойку в которой плавают жёлтые перчики.
- Хорошо, - мысленно понимаю, что сегодня не похмеляюсь, а продолжаю.
- ..., - смотрит Паша на небольшое облачко, медленно плывущее по небу.
- Ну, и славно! - достаёт из пакета нарезку сервелата,  пакет яблочного сока и упаковку пластиковых стаканчиков.
- Шикуем? - в голову приходит шальная мысль, а может получится ещё парочку и уйти?
- Всё как в лучших домах Лондона и Парижа, - улыбается, вскрывает нарезку, разливает три стакана.

Паша его протянутый стакан молча отодвинул рукой и выудил свою волшебную лампу. Мы чокнулись и выпили. Я со Славой - сервелатиком, Павел - яблоком. Мне стало совсем, уж уютно и я окунулся в прошлое. Так со мной случалось иногда...

2.

Лето '80е. Евпатория, море. Я и мама идём к морю. Солнце жарит кепку на моей голове, у мамы большая соломенная шляпа. Я думаю о том, как познакомлюсь на пляже с новыми ребятами из разных городов страны. Мама видимо думает, как бы я не получил снова солнечный удар или не был унесён волнами к турецкому берегу. Но кто ж теперь знает?

Далее http://www.proza.ru/2019/08/13/173