Я все еще люблю тебя! Глава Четырнадцатая

Глава Четырнадцатая. Мать и дочь.


До определенного момента жизнь Елизаветы Сапрановой складывалась вполне себе определенным образом, не предполагавшим каких-либо судьбоносных зигзагов. Все в этой жизни было предсказуемо, предопределено, запланировано. Любимая дочь своего отца, Лиза с лихвой оправдывала все надежды, возложенные на неё Германом. В ранние годы, покинув отчий дом, дочка могущественного олигарха получила блестящее образование заграницей, что послужило поводом для беспредельной гордости  Германа.
— Все мои надежды с тобой связаны, – не раз говорил он старшей дочери. -  Вот не станет меня, и на кого я тогда все свое хозяйство оставлю? Мне ж, кроме как на тебя, надеяться не на кого. Эллке в принципе ничего серьезного нельзя поручить.  Про её жениха я вообще молчу… сплошное недоразумение, а не человек. В общем, одна ты у меня остаешься.
Для подобных утверждений у Германа Федоровича были все основания. Достигнув всего, чего только можно достичь, Сапранов все больше не понимал конечной цели своего существования. Богатство, слава, всевозможные связи в высших кругах, положение в обществе – все это было у Германа, но любой жизненный круг имеет свойство замыкаться, и вот тогда наступает полная, беспросветная пустота.
— Я считаюсь одним из самых  богатых людей в стране, но, видит Бог, это богатство мне отнюдь не в радость… - часто жаловался Герман Лизе. -  Все силы я положил на создание нашей экономической империи, и что в результате!?! Плодами моих трудов пользуются всякие проходимцы. Вон, одна твоя двоюродная сестра чего стоит! Только в Москву приехала, и уже свою лапу наложила на все, что только можно.
Благодаря отцу, отношения Елизаветы с Людмилой, по определению, не могли сложиться гладко. Для Лизы двоюродная сестра была даже не просто чужим человеком, а чужеродным элементом, нагло проникшим в их, годами отлаженный, семейный организм, и принявшийся устанавливать свои порядки.
—  Да, ты пойми, твоя бабушка почти всю жизнь положила, чтоб найти эту девочку, – пыталась урезонить Елизавету Анна. – Твой отец ведь все сделал, чтобы и у неё, и её родителей жизнь под откос пошла. Вот Варвара Захаровна места себе и не находила…
— Я только одного не пойму: эту внебрачную дочку дяди Вани обязательно надо было в наш дом привести? – не успокаивалась Лиза. – Бабушка, конечно, сирых да убогих любит, но мой отец-то тут причем? Он уже итак со всеми этими переживаниями здоровье потерял.   
— Ох, Лизка, ничего-то ты не поняла! – развела руками Анна. – Да, твой отец и  Лариске, и своему брату – твоему дяде всю жизнь на корню испоганил. Если бы не он, сейчас и дядя Ваня был бы жив, и Людочке по детским домам мыкаться бы не пришлось.
Подобные аргументы не могли возыметь на Елизавету должного действия. В том, что Людмила – абсолютно чужеродный элемент в их семье, она не сомневалась, а вину за все несчастья, свалившиеся на девушку, целиком возлагала на её родителей.
—  Тетя Ань, но ведь дядя Ваня знал, что девушка, в которую он влюбился, совершенно не его круга, и что ни отец, ни дед никогда её не примут. Ну, и зачем тогда понадобилось всю эту кашу заваривать? Жили бы сейчас спокойно, и горя бы не знали.
В ответ Анна сокрушенно покачала головой. Зная Лизу сызмальства, она не могла не замечать, как была непохожа Елизавета на свою «покойную» мать. Со стопроцентной уверенностью можно было называть Елизавету папиной дочкой, унаследовавшей от Полины лишь её внешние черты. Расчетливость, ханжество, максимальная надменность в общении с людьми стали отличительными чертами характера девушки, что заставляло немало печалиться знавшую её Анну.
— Вот сколько смотрю на тебя, столько и понимаю, насколько вы со своей матерью все-таки не похожи… - часто сокрушалась Анна.
— Тетя Ань, а мама… какой она была? – не удерживалась от вопроса Лиза.   
Тысячи воспоминаний нахлынули в этот момент на Анну. Кроме родной дочери, не было в её  жизни никого дороже и ближе Полины.
—Твоя мама была мученицей, – сказала Анна Елизавете. – Настоящей мученицей.
— Мученицей? ¬¬¬¬¬- удивилась Лиза. – Почему мученицей?
Ответить на этот вопрос Анне было непросто. Слишком много неприглядного, очерняющего Германа таила в себе история жизни Полины в доме Сапрановых.
— Да, жизнь у твоей мамы была здесь, прямо скажем, не сахар, – ответила Анна. – Твой отец ведь никогда образцово-показательным  мужем не был, а ей сносить все его закидоны тяжело было.
В этих словах от  правды была лишь маленькая толика. Жизнь Полины была превращена в ад прямо в тот момент, когда она переступила порог дома семьи Сапрановых. Причиной этому было само отношение Германа к своей  молодой супруге. 
Человек, лишенный проявления какой-либо сентиментальности, а тем более, чувств любви, Герман и Полину рассматривал чисто с прагматической точки зрения. Для него брак с Полиной был всего лишь выгодной сделкой, заключенной между её родителями и Федором Кузьмичом. О проявлении каких-то нежных чувств со стороны Германа речь не шла в принципе, зато ревности и самомнения с его стороны было в избытке.
— Тетя Ань, неужели мои родители никогда не любили друг друга? – задала Лиза неожиданный вопрос.   
В ответ Анна потупила взор. Говорить о взаимоотношениях Полины и Германа ей было тяжело, поскольку иногда приходилось становиться свидетельницей таких сцен, приводить подробности которых молоденькой девушке она считала неприличным.
— Знаешь, Лизонька, если и были между твоими родителями какие-то чувства, то твой отец сам их все свел на нет, – собравшись силами, ответила Анна.  – Главное, любви-то никакой у Полиночки к твоему отцу никогда и не было, а он своим поведением все только усугублял. 
— Тогда как же я на свет появилась?
— Вот это – настоящее чудо! Ты знаешь, мне кажется, Господь специально таким образом дал еще один шанс твоим родителям.
— Только они им почему-то не воспользовались, – вздохнув, произнесла Лиза.
Воспользоваться предоставленными судьбой возможностями в положении Полины было действительно весьма затруднительно. Каждодневный тотальный контроль супруга сочетался  с постоянными  унижениями, переносить которые несчастной женщине становилось все труднее.
— Никак не могу понять, что тебе от меня нужно? – спрашивала Полина Германа. – Все, что ты хотел получить от моих родителей, у тебя уже есть.
— Все да не все! – ухмыльнувшись, сказал Герман. – Мне нужно, чтобы ты была верной, образцово-показательной женой, а пока я этого от тебя не вижу.
— Погоди, но когда мы с тобой женились, ни о какой любви между нами речи не шло. Тогда, я не пойму, на что ты сейчас претендуешь?
На этот вопрос Герман сам вряд ли мог дать сколь-нибудь вразумительного ответа. Зачем ему нужна была Полина, он сам не знал. Может быть, брак с ней тешил его не в меру разросшиеся самолюбие? Может, где-то в глубине души Сапранова вспыхнули чувства, никогда раньше ему не свойственные? Ответ на каждый из этих вопросов вряд ли может быть положительным. Скорее, это было совершенно не помещавшееся в понятие обычной логики чувство собственности, всегда Герману свойственное.
Именно поэтому жизнь Полины в доме Сапрановых безоблачной не могла быть по определению. Скандалы и выяснения отношений с мужем стали постоянным явлением, и что-то противопоставить этому не представлялось абсолютно никакой  возможности. Все, что оставалось делать Полине – это смириться с создавшемся положением, но сил для этого также не было.
Появление на свет Лизы стало тем событием, которое могло бы привнести хоть какое-то умиротворение в отношениях супругов. Однако и на этот раз слишком разные взгляды на жизнь Полины и Германа оставались прежними.
— Ты – моя жена, а я ни в чем не вижу этого, – ее раз говорил Сапранов своей супруге. – Полина, все свои неудовольствия тебе лучше оставить где-нибудь за стенами этого дома.   
Быть супругой Германа Полине с каждым днем становилось все труднее. Слишком много претензий и упреков следовало с его стороны, и ответить на них не представлялось никакой возможности. Тесть был, скорее, союзником своего сына, и искать поддержки в его лице было делом абсолютно бессмысленным.
—  Ты – неважная супруга, Полина, – неоднократно говорил Федор Кузьмич. – Попав в нашу уважаемую во всех смыслах семью, ты должна соответствовать этому статусу. А от тебя ничего, кроме разборок и выяснений отношений с моим сыном, я пока не вижу. 
— Знаете, Федор Кузьмич, в вашу семью я никогда не рвалась! – резко ответила Полина. – Если вашего сына я чем-то не устраиваю, то, пожалуйста… его свободы я стеснять ничем не смею.
Естественно, подобный ответ ни в коей мере не мог устроить Федора Кузьмича. Строптивая сноха ему уже надоела, а плату за материальное благополучие своего семейства он считал слишком высокой.    
— Знаешь, сын, твоя Полина до добра тебя не доведет, – сказал Федор Кузьмич Герману. -  Если все будет продолжаться в этом же духе, она из тебя все соки выжмет.               
Не тем человеком был Герман, из которого можно было выжать все соки.  Свое предназначение как мужа он понял слишком буквально, и Полине в скором времени не в меру властный характер своего супруга пришлось ощутить на себе.          
Каким-то умиротворением в отношениях супругов могло бы послужить рождение Лизы, но и оно лишь на время снизило градус напряженности между Полиной и Германом.
— Тебя, я так понимаю, наша родная дочь совершенно не интересует? – как-то спросил Герман супругу. – Иначе ты была бы более к ней внимательна, а не проводила бы все дни в бессмысленных страданиях по своему любовнику.   
— Герман, Лиза – самое дорогое, что у меня есть, и не тебе упрекать меня в отсутствии материнской любви, – отвечала Полина. – Сам-то ты лишил меня радости материнства, когда родился мой сыночек.
Это были те слова, которые железными когтями дикой кошки скребли по душе Германа. От своего нежеланного пасынка он избавился быстро, виртуозно, с соблюдением всех правил конспирации. Одного не смог предусмотреть Сапранов: в его версию безвременной смерти малыша Полина никогда не поверит.
— Поля, твой ребенок умер из-за остановки сердца, – железным тоном промолвил Герман.
Убеждать Полину в том, что её сын мертв, было делом абсолютно бессмысленным, что не могло не приводить её мужа в состояние крайнего раздражения.   
— Сколько можно жить прошлым!?! – недоумевал Сапранов. – Полина, у нас родилась дочь, но у меня складывается такое впечатление, что она тебя совершенно не интересует.
Со стороны могло показаться, что Лиза действительно мало заботит родную мать. Убитая своим горем, Полина действительно находилась где-то по ту сторону существовавшей реальности.
Единственными людьми, в ком Полина нашла сочувствие и понимание, оказались Варвара Захаровна и Анна.
Со стороны могло показаться, что Лиза действительно мало заботит родную мать. Убитая своим горем, Полина действительно находилась где-то по ту сторону существовавшей реальности.
Единственными людьми, в ком Полина нашла сочувствие и понимание, оказались Варвара Захаровна и Анна.

Варвара Захаровна уже давно прекрасно понимала, что из себя представляет её сын, а поэтому относиться к снохе без нежности и сострадания не могла. Анне Полина напоминала безвременно ушедшую подругу, вся любовь к которой автоматически перенеслась на жену Германа.
— Хоть убейте, не могу понять, зачем вашему сыну Полина понадобилась, – говорила Анна Варваре Захаровне. – Любить он её не любит. Тогда дал бы ей возможность пожить нормально.
— Ой, Анюта, на этот твой вопрос тебе, пожалуй, никто не сможет ничего ответить, – вздохнула Варвара Захаровна. – Лично я своего сына уже давно перестала понимать.   
Зато Герман очень хорошо понимал все, что он делал. Всегда жаждавший быть в центре внимания, он и своей жене отводил роль некоего атрибута, подчеркивавшего его высокий статус. На любое выражение своего мнения, вообще на проявление какой-либо самостоятельности Полина не имела права в принципе, что всякий раз не уставал подчеркивать Герман.
— Ты – моя жена, а этот статус ко многому обязывает, – не раз говорил он супруге. – Если сподобилась за меня замуж выйти, то изволь соответствовать!
 — Герман, а я, кажется, тебе в жены не навязывалась, – отвечала Полина. – Если тебя что-то не устраивает, я ведь ни на чем не настаиваю.
Подобные высказывания не могли не выводить из себя Германа Федоровича. Свою супругу он уже давно определял как собственность, безраздельно ему принадлежащую, а все претензии, недовольства, которые она высказывала, не могли были быть приемлемы в принципе.
— Полина, ты хоть понимаешь, что здесь, в этом доме, тебе надеяться не на что? – спросил Герман. – Тут ты полностью находишься в моей власти, и от меня будет зависеть все твое дальнейшее существование. 
Разве что в лице Варвары Захаровны и Анны несчастная  женщина смогла найти хоть какое-то к себе сочувствие.
— Тяжелая доля тебе, Поленька, досталась, – часто говорила Варвара Захаровна своей снохе. – Жить вдвоем с моим сыном – задача не из легких. Тут терпение проявить нужно.
Что касалось терпения, то его у Полины хватало с избытком. Понятия, заложенные в домострое, Герман воспринимал слишком буквально, что в полной мере отражалось на его супруге. Не было такой сферы, куда Полина могла бы зайти без дозволения со стороны мужа.
— Этот вечный контроль меня скоро окончательно доконает, – часто жаловалась Полина Анне. – Мне скоро шага нельзя будет сделать без дозволения Германа.
— Бежать тебе надо отсюда, Поля, – сделала заключение Анна. – Причем, чем скорее, тем лучше. Герман все равно тебе жизни не даст, а, например, в родительском доме тебе будет и спокойнее, и обижать тебя там никто не будет.
План Анны был легко реализуем лишь на словах. Какой-либо самостоятельности Полина была лишена в принципе. Любой её шаг в доме Сапрановых находился под неусыпным контролем мужа и свекра, которые считали её жизнь всецело принадлежащей им.
— Ты повнимательнее за своей женушкой приглядывай! – инструктировал сына Федор Кузьмич. – Мне разборки с её отцом совершенно не нужны, а они будут, если ты не будешь её должным образом контролировать.
Слова отца дамокловым мечом висели над Германом. Единственная дочь своих родителей, Полина знала, где и в чьих стенах она всегда сможет найти поддержку и понимание. Любимая дочь оставалась любимой дочерью для своих родителей, и не было таких жертв, которые ради неё не могли были быть принесены.   
Представить, что может последовать после того, как Полина вернется в родительский дом, было трудно и Герману, и Федору Кузьмичу. Гневу Аркадия Михайловича не было бы предела, а о недовольстве Регины Робертовны и говорить нечего…
— Ты хоть сам-то понимаешь, что развод с Полиной тебе категорически противопоказан? – как-то спросил  Германа Федор Кузьмич. – Сын, мы не можем пустить по ветру те бабки, которые в нас вложил Полин отец. А это непременно произойдет, если Аркадий почует что-то неладное в ваших отношениях.
Потеря денег никак не входила в паны ни отца, ни сына. Тем более, деньги, по сути, принадлежали не лично им, а организации, которую Федору Кузьмичу довелось возглавлять.

Висевший на волоске брак Германа был спасен тонко, виртуозно, с присущей Сапрановым выдумкой.      
Весть о преждевременной «смерти» Полины застала её близких во время их очередной вылазки на один из курортов. Убитые горем родители даже не посчитали нужным вдаваться в подробности произошедшей трагедии, принявшись самозабвенно оплакивать безвременно ушедшую дочь.
— Это – все твоя строгость! – упрекал жену Аркадий Михайлович. – Ей же шага нельзя было сделать без твоего контроля.
Регина Робертовна, целиком растворившись в свалившемся на неё горе, превратилась в тень самой себя, не вполне адекватно воспринимая окружающую реальность. Принять «смерть» единственной дочери ей было тяжело, но и признать, что часть вины за этот трагический исход лежит на ней, она не могла.            
  С тех пор Лиза была предоставлена сама себе. Аркадий Михайлович и Регина Робертовна, погруженные в свое горе, вообще не в состоянии были адекватно воспринимать окружающую реальность; Варвара Захаровна по каким-то совершенно неведомым ей причинам была максимально отстранена от общения с внучкой; Федор Кузьмич общение с детьми вообще считал ниже своего достоинства.               
До того, как для неё прозвенел последний звонок, Лиза росла, предоставленная сама себе. Герман не считал нужным вмешиваться в воспитание дочери, а все стенания и недовольства его матери по этому поводу оставались не услышанными.      
— Ты посмотри, что с Лизкой творится, – часто говорила Варвара Захаровна. – Сам посмотри: у неё ж на уме одни танцы да тряпки. Ни о чем серьезном вообще не думает.
— Мам, по-моему, ты все несколько преувеличиваешь, – возражал Герман. – Лиза себя еще покажет. В конце концов, недаром же я на неё столько сил трачу.
 Трата сил выражалась, прежде всего, в безудержном вкладывании денежных средств в саму Лизу. Вообще в её жизни наступил момент, когда она со стороны отца никогда и ни в чем не знала отказа.  Сложившиеся положение её вполне устраивало, и что-то менять в своей жизни она не собиралась.   
Тучи над головой Елизаветы стали сгущаться тогда, когда в доме появилась мачеха. Причины, которые заставили Германа Федоровича связать себя узами брака с Ириной Львовной Френкель, были ведомы только ему одному, но в своем намерении повторно жениться он был непреклонен, и, казалось, никто и ничто не могло заставить его поменять это свое решение.
Новые правила игры в доме Сапрановых Ириной Львовной были установлены сразу, и Елизавета в них никак не вписывалась. Мачеха вообще не взлюбила падчерицу с момента своего первого появления в доме, и эта нелюбовь оказалась обоюдной. Обеих друг в друге раздражало все: взгляды, манера разговаривать, взаимная невежливость, даже прически.
— Никак не могу понять, чем я заслужила такое к себе отношение? – часто недоумевала Френкель. – Я все делаю для того, чтобы найти с дочкой  Германа общий язык, но в ответ получаю только насмешки да кучу презрения.   
— Ир, да, пойми, наконец, для Лизы ты – чужой человек, – заметила Анна. – Ты для неё – никто, и отношение к тебе всегда с её  стороны будет соответствующее.
Появление на свет младшей дочери Германа Эллы ни в коем разе не принесло хоть сколько-нибудь умиротворения в отношениях  Лизы и Ирины. Обе продолжали воспринимать друг друга только как существенное препятствие в их отношениях с мужем и отцом. Обе продолжали тихо ненавидеть друг друга, хотя и старались не демонстрировать этого на людях.
— Иногда у меня складывается впечатление, что я для тебя имею лишь какое-то материальное значение, – как-то пожаловалась мужу Ирина. – Герман, согласись, как жену ты меня уже давно не воспринимаешь. Вообще не понятно, зачем тебе я понадобилась…
Ответ Германа был настолько циничен и настолько правдив в этом своем цинизме, что у Френкель даже перехватило дыхание, когда она услышала слова мужа.               
— Ириш, ты не представляешь, насколько  сейчас близка к истине, – не скрывая ухмылки, произнес Сапранов. – Собственно, что мне от тебя было нужно, я получил, а поэтому не вижу больше смысла задерживать тебя в своем доме. 
Этим своим высказыванием Герман поставил жирный крест на любых своих отношениях с Ириной.
Расставание было не из легких, но Сапранов выжал из него максимум для себя выгоды. Дом своего мужа Ирине пришлось покинуть не только обобранной до нитки, но даже свидания с родной дочерью были сведены к минимуму.
Отношение Германа к младшей дочери было не намного лучше, чем отношение к её матери. Отцовская миссия считалась вполне выполненной, когда Элла получила образование в одном престижном заграничном колледже и была снабжена кредитной карточкой с лежащей на ней изрядной суммой денег.    
— Слушай, хорошо бы уже как-то начать окупать вложенные в тебя  средства, – заявил как-то Герман Элле. – Если ты думаешь, что мною на тебя потраченные деньги – это благотворительность, то ты глубоко ошибаешься. Доченька, бесплатно только птички поют, а от тебя я жду максимальной отдачи всего того, что в тебя вложил.         
Надо ли говорить, насколько обидны были эти слова для Эллы? К своему статусу дочери всесильного олигарха, перед которым открываются любые двери, она давно привыкла, и менять что-то в своей жизни в угоду кому то ни было не собиралась.
Старшая сестра, всегда спешившая выполнить любую просьбу отца по первому его требованию, примером для Эллы быть не могла в силу абсолютно разных взглядов девушек на жизнь.
В силу полного послушания отцу и абсолютного ему подчинения, Лизу можно было смело назвать папиной дочкой. Наверно, именно поэтому её отношения с младшей сестрой по определению не могли быть близкими. Иногда Лизе казалось, что Элла в их семье вообще человек случайный.
— Никак не могу понять, что у Эллке может быть общего с моим отцом? – часто задавалась вопросом Елизавета. – У отца энергии – на нас всех хватит, а Эллка – размазня размазнёй…
Разность в характерах двух сестер была видна невооруженным глазом. Лиза – сгусток энергии, всегда максимально сосредоточенная, была главной опорой отца.
Элла же всегда была полной противоположностью старшей сестры. Не обремененная никакими обязательствами, она даже не задумывалась, что свалившиеся на неё, словно с неба, блага рано или поздно должны быть хоть чем-то оплачены.
— Мама, разве я похожа на того, кто должен вкалывать по прихоти отца? – часто спрашивала Элла Ирину. 
Супруге Германа в этой ситуации было трудно что-либо ответить. Её положение в доме Сапрановых было весьма зыбким, и оказаться на улице со всеми своими пожитками она могла в любой момент. 
— Элл, тебе к отцу пора бы привыкнуть, – сказала Ирина Львовна. – Ты на меня посмотри. Ведь хуже, чем к половой тряпке,  ко мне Герман относится, а я терплю, потому что деваться некуда.
Смирение Ирины Львовны перед мужем было продиктовано, прежде всего, полнейшей от него материальной зависимостью.
Загодя позаботившись о том, чтобы вторая супруга в случае неблагоприятного развития событий, покинула его дом в том, в чем в нем появилась, Герман  Федорович даже не считал нужным скрывать от Ирины Львовны, какая незавидная участь её ожидает.
— Ты здесь – никто, и зовут тебя – никак, – не стесняясь, говорил супруге Герман. – Скажи спасибо, что вообще я тебя не вышвырнул на улицу раздетой. 
В принципе, брак Германа и Ирины Львовны не мог долго просуществовать. Слишком разными людьми они были, слишком разные у них были взгляды на жизнь, да и о каких-то высоких чувствах Сапранова к своей жене говорить не приходилось.
Как человек в высшей степени практичный, Герман постарался извлечь из этого брака максимальную для себя выгоду. Надо ли говорить, что после развода Ирина осталась без ничего? Заливая свои неудачи изрядным количеством алкоголя, она вынуждена была прозябать остаток жизни  в небольшой квартире, затерявшейся где-то на одном из центральных проспектов столицы.
Нельзя сказать, что развод отца не радовал Лизу. Хотя оставшееся где-то далеко позади детство позволило свести общение с нелюбимой мачехой к минимуму, все же само её присутствие в доме вносило определенный дискомфорт. Друг в друге и мачеху, и падчерицу раздражало все: манера говорить, манера одеваться… даже черты Лизы… и те пришлись не по вкусу Ирине Львовне.
— Если мать Елизаветы была такой же, как и её дочь, то я начинаю понимать Германа, – как-то сказала Френкель Анне. – Жить вдвоем с такой особой – задача не из легких, а мой муж тоже не железный.               
— Ир, Поля была святой! – ответила Анна. – Знаешь, если и обвинять кого-то в её преждевременном уходе, то, в первую очередь, твоего мужа. Уж он-то приложил максимум усилий, чтобы Поля раньше времени оказалась в могиле.   
Произнося эти слова, Анна даже не представляла, насколько в этот момент была далека от истины.
Хотя существование Полины и было сведено к минимальным показателям, она все же была жива! Пусть условия, в которых она прибывала, вряд ли можно было назвать жизнью. 
Встреча с Леной – этим белокурым ангелом вывела её пребывание в клинике на новый этап.
— Герман должен ответить за все, что он сделал, – без устали повторяла Полина. – То, что он сделал, не должно оставаться безнаказанным.  После того, как я верну своих детей, он ответит за все, им совершенное.
Всю опасность, которую представляла для него вновь воскресшая первая жена, Герман хорошо понимал, а поэтому для розыска Полины было решено приложить максимум усилий.
— Главное, не дать ей встретиться с Лизой. – Говорил Герман Виктору Васильевичу. – Твоя задача – сделать так, чтобы моя первая жена замолчала навсегда. Иначе, сам понимаешь, нам всем очень несладко придется.
Только на словах поручение Германа Федоровича было легко выполнимо. Найти человека, затерявшегося в огромном городе, вообще представлялось, вряд ли возможным, а что касалось Полины, то для того, чтоб её спрятать, прикладывались все усилия, и её розыск, для кого бы то ни было, был весьма затруднителен.
— Отыскать твою первую жену – задача, конечно, не из легких, – как-то  сказал Владимир Борисович. – После того, что ты ей устроил, прикинь, на какое дно она постарается залечь?
— Вот поэтому и нужно сделать все для того, чтобы поскорее её разыскать, – ответил Герман. – Можешь себе представить, что она устроит, если встретит ЛИЗУ?
Подобное развитие событий было лучше себе даже не представлять. В том, что Полина сделает все для того, чтобы сделать жизнь бывшего мужа невыносимой, можно было не сомневаться, и вопрос заключался только в том, какая роль во всем этом отводилась Лизе.
Желание Полины увидеть родную дочь было настолько сильно, что она готова была действовать, презрев все опасности.
— Скажи, Поля, а зачем тебе надо увидеть Лизу? – как-то спросил Вадим Викторович.  – Дело ведь не только в том, что она – твоя дочь.  Ты что, хочешь и её втянуть в свою войну?
— Ну, Вадим! Уж чего-чего, а такую глупость услышать от тебя я не ожидала! – возмутилась Полина. – То, что больше половины из того, чем владеет Герман, принадлежит мне – это всем известный факт. С тем, что Лиза имеет права знать, что её родная мать жива, тоже не поспоришь. Так что, сам видишь, правда целиком на моей стороне.
— Поля, ты, кажется, своего мужа недооцениваешь – вторила супругу Анна. – Он же все сделает для того, чтобы тебя к Лизе ближе, чем на пушечный выстрел, не подпустить. — Анют, только не забывай, какими фактами я располагаю! Одна Лена чего стоит! Уж это точно заставит Германа нервно вздрагивать.
— Слушай, у Лены  брат с сестрой есть и любящий муж, – произнес Вадим Викторович. – Уж они точно не дадут втягивать Лену в подобного рода разборки. 
—  Вадим, а то, что Лена находилась в этом аду, это уже что, не имеет никакого значения? Из девчонки там чуть овощ не сделали. Ты что, и это предлагаешь оставить без ответа?   
— Да, никто ничего не предлагает, Поля! – ответила за мужа Анна. – Просто действовать с умом надо. Твоего мужа тоже, между прочим, не на помойки нашли. Он на тебя уже наверняка охоту начал. Поэтому я бы на твоем месте, в первую очередь, думала о собственной безопасности.      
Даже трудно было себе представить, насколько Анна была права в каждом своем слове. Не было в жизни Германа ничего более важного, чем поиск первой жены и сбежавшей невесты. Чтобы разыскать строптивых беглянок, Герман Федорович задействовал максимум средств, имевшихся в его распоряжении.
—  Думаешь, у тебя получится их опередить? – как-то спросил Владимир Борисович. – Герман, Полина ведь тоже далеко не дура, и необходимые меры предосторожности, наверняка, уже приняла.
Для беспокойства у Ромодановского были все основания. Весь его бизнес процентов на восемьдесят – девяносто зависел от того, насколько удачно складываются дела у Сапранова, и любые потрясения в его империи запросто могли похоронить под своими обломками и «Терминал-банк».
— Володя, не меньше, чем ты, я заинтересован в том, чтобы Полина никогда не появлялась на нашем горизонте, – произнес Герман.  – Однако мы ничего не сможем сделать, пока не будем знать, где она находится.
— Ну, тогда чего ты сидишь!?! – воскликнул банкир. – Слушай, не мне тебе объяснять: хозяйкой почти всего, что принадлежит тебе, является Полина. Зуб у неё на тебя конкретный. Поэтому при самом неудачном стечении обстоятельств  ты рискуешь остаться вообще на бобах… ну, и я вместе с тобой.
— Слушай, дело ведь не только в Полине, – заметил Герман. – Моя сбежавшая невеста тоже представляет достаточно серьезную опасность. Только представь, носителем какой информации она является…
— Твоя бывшая невеста – это что-то вообще за пределами моего понимания, – перебил Сапранова Владимир Борисович.
— Погоди, а что тебе непонятно? – удивился Герман Федорович. – Сколько раз тебе можно объяснять: Ленка – это огромный мешок с деньгами, который должен принадлежать непременно мне!               
Не представлял себе Герман Федорович, откуда исходит для него главная опасность. Того компромата, которым располагала на своего супруга Полина, с лихвой бы хватило, чтобы отправить всесильного олигарха в не столь отдаленные места до конца его дней.
— Не о том ты сейчас думаешь, Полина, – сказала Анна.  – У тебя родная дочь считает тебя мертвой. Тебе, в первую очередь, надо с Лизой встретиться, все ей объяснить, а уже потом можно будет и Германа к ногтю прижать.
— Анют, ты что, думаешь, я таких вариантов в своей голове не прокручивала? Ты пойми, я не смогу никого из своих детей вернуть, пока с Германом не справлюсь. Он ведь должен мне по гроб жизни, и этот долг я намерена с него получить.
Насколько решительна в своих намереньях была Полина Аркадьевна, её бывший супруг представить себе, конечно, не мог, но подспудно понимал, какой дамоклов меч над ним занесен, и прикладывал все усилия, чтобы предотвратить худший для себя сценарий.
— Уж не знаю, за кого мне браться в первую очередь, – сказал как-то Герман Федорович своему брату. – Полина, конечно, много бед натворить может, но и Ленка, располагая той информацией, какой она располагает, много крови нам с тобой попортит.
— С Ленкой, я так понимаю, все гораздо сложнее, – промолвил  Виктор Васильевич. – У неё ведь брат с сестрой есть, да и муж – не из робкого десятка… 
— Вот с мужем надо разобраться в первую очередь, – произнес Герман Федорович. – Если Ленка думает, что все её выкрутасы могут пройти для неё просто так, то она очень сильно ошибается!
— Ты хочешь начать с этого недомерка? – спросил Шабанов.
— Да. Именно с него, – ни секунды не сомневаясь, ответил Герман Федорович. – Если Ленка думает, что может просто так от меня избавиться, то она глубоко ошибается. Психушка, в которой она прибывала, покажется ей раем по сравнению с тем, что её ждет.
— Слушай, Герман, ты не слишком бравируешь? – прозвучал вопрос от Виктора Васильевича. -  Чтобы достать твою сбежавшую  невесту, надо хотя бы знать, где она находится…
— Вот поэтому и надо поскорее разыскать Полину. Найдем её – выйдем и на Ленку.
В своих намереньях Герман Федорович был  более чем решителен. Чем ему грозила  встреча с бывшей женой, он хорошо понимал, а поэтому готов был на все, чтобы предотвратить неблагоприятный для себя исход.
Полина тоже жаждала встречи с бывшим супругом, и никакие, связанные с этим, опасности не страшили её. 
— Ты хоть понимаешь, что тебя уберут тут же, как только ты предстанешь пред очи его ясные? – пытался урезонить Полину Вадим Викторович. – У него же земля под ногами горит, пока с тобой все в порядке.          
Всю опасность, исходящую от Полины, Герман Федорович хорошо понимал, и поэтому предпринимаемые им меры предосторожности были в приоритете.
— Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Полина встретилась с Лизой! – говорил Герман своему брату. – Сам понимаешь, что за этим может последовать. 
На словах оставаясь крутым и непобедимым, Герман пребывал в полной растерянности. О местонахождении своей первой жены и бывшей невесты он абсолютно ничего не знал, а поэтому хоть как-то изменить ситуацию вообще не представлялось возможным.
— Слушай, а тебе не приходило в голову Лизу куда-нибудь  за кордон отправить? – вдруг спросил Виктор Васильевич. – У тебя же предприятий по всему миру – тысячи. Вот и отправь свою старшую дочь повышать квалификацию, а мы за это время с её мамашкой разберемся.
Для Германа слова его брата звучали, как руководство к дальнейшим  действиям. Картинка действительно вырисовывалась достаточно привлекательной: отсутствие Лизы в столице полностью дезориентировало Полину и тем самым развязывало руки Герману.
— Уж тогда мы сможем покуражиться! – сделал он для себя утешительное заключение. – Если Полина думает, что на неё управы нет, то она глубоко ошибается. Когда я выйду на неё, она расскажет мне всё: и как они с Ленкой мимо Владимирова прошли, и где сейчас Ленка находится…
В своих намереньях Герман Федорович был более чем решителен, но даже он не мог предположить, что все его планы могут обернуться против него самого.
В доме Вадима Викторовича и Анны Лиза была нечастой гостьей, но даже она не могла предположить, чем может обернуться для неё этот визит.   
О причинах, которые привели её в дом Гусевых, Елизавета уже не помнила. Вспоминались только невероятно погожий, даже по меркам поздней весны, день, да яркое солнце, воцарившиеся на небосклоне. Причина, которая в то утро привела Елизавету в дом Анны, тоже была похоронена в воспоминаниях. Память лишь  сохранила лучезарную улыбку на лице незнакомой женщины,  невероятно ласковым взглядом смотревшей на Лизу.
— Анна Трофимовна дома? – застенчиво спросила Елизавета.
— Её сейчас нет, – ответила женщина. – Если хотите, можете подождать её здесь.       
Невероятное тепло, исходившее от женщины, её полные ласки глаза подспудно пробуждали в Лизе невероятную нежность, которая просто-таки выплескивалась из неё. 
 — Вы – знакомая тети Ани? – спросила Лиза.
— С Анной Трофимовной мы – давние друзья, – ни на секунду не задумываясь, ответила Полина. – Мы знакомы уже  давно...
Начавшийся рассказ был прерван хлопаньем двери и появлением на пороге квартиры самой Анны. 
Удивленный взгляд Анны, обращенный к Лизе, говорил о том, что произошло что-то экстраординарное, выходящее за рамки повседневности.
— Поля, ты что, все ей рассказала!?! – взволнованно спросила Анна.
— Что мне должны рассказать? – поинтересовалась Лиза. – О чем идет речь?
Наверное, впервые в жизни Анна не знала ответов на поставленные перед ней вопросы. Все, чтобы она сейчас не сказала, могло сослужить очень плохую службу как ей самой, так и близким ей людям, к которым она относила Полину и  Елизавету. 
— Лиза, это – твоя мама, – наконец, решилась произнести Анна, глядя на Лизу.
На несколько секунд у Елизаветы пропал дар речи. К любому повороту событий она была готова, но только не к настолько драматическому. С раннего детства росшая с глубоким убеждением в том, что её родной матери уже давно нет в живых, Лиза даже предположить не могла, в насколько жестоком обмане она жила. Глядя на Полину глубоко растерянными глазами, Лиза никак не могла поверить, что свалившаяся на неё информация может быть правдой.             
— Тетя Аня, о чем вы говорите!?! – вскрикнула Лиза. – Вы же сами говорили мне, что моя мама умерла много лет назад. 
Ответ на это высказывание Елизаветы для Анны был несколько затруднителен. Сама будучи абсолютно уверенной в том, что Полины уже давно нет в живых, она теперь просто не представляла, насколько этот факт может не соответствовать правде.
— Доченька, если честно, я сама уже давно считала себя мертвой, – нашла нужные слова Полина. – То место, где я находилась, почти ничем не отличается от могилы.
Дальше Полина могла ничего не говорить. Чтобы она сейчас не сказала, все слышалось бы, как нечто неправдоподобное, выходящее за рамки реальности. Обман был настолько жестоким, что поверить в его правдоподобность вряд ли представлялось возможным.
— Твой отец приложил максимум усилий для того, чтобы Полину все считали мертвой, – произнесла Анна. – Надо сказать, это у него просто мастерски получилось.
Слушать уничижительные определения в адрес собственного отца Лизе было, конечно, неприятно, но это была та жестокая реальность, которой невозможно было что-либо противопоставить.   
— Получается, мой папа меня все это время жестоко обманывал, но зачем? – задалась вопросом Лиза.
—Ой, дочка, я сама мучаюсь в догадках, – произнесла Полина. – Герман всегда отличался повышенной импульсивностью. Может быть, этот необузданный темперамент сыграл с ним злую шутку.               
 — Да, причем тут темперамент, Поля!?! – вскрикнула Анна. – Просто твое состояние ему покоя не давало. Он ведь без тебя да твоего отца – никто, ноль без палочки.
Правда была в каждом слове, произнесенном Анной. Не был бы Герман тем, кем он являлся, если бы не его, в принципе, удачный брак с дочерью всесильного торгового туза. То, что Полина не испытывает к нему ни грамма любви, Германа ни на одну минуту не смущало. Главное, свадьба с нею открывала доступ к неисчислимым богатствам, которыми владел её отец.         
— Получается, отец просто использовал мою маму, – сделала неутешительное заключение Елизавета.
— Использовать людей в своих целях – это вообще второе имя твоего отца, – подтвердила Анна слова девушки. – Герман уже давно привык жить на всем готовеньком, и твоя мама здесь исключением не является.
Гнев переполнял Лизу, когда она выслушивала рассказы Анны о своем отце. Представить, что Герман может оказаться способен на подобную подлость, она никак не могла, а поэтому все, что говорила Анна, казалось ей  чем-то неправдоподобным.   
— Бабушка знала, что ты жива? - спросила Лиза Полину. 
— Да, откуда ей было знать-то? – ответила за подругу Анна. – Ведь Герман обставил все так, что никому и в голову не могло прийти, что твоя мама жива.   
Подробности произошедшего Елизавету, в принципе, не интересовали. В мгновении ока родной отец стал для неё злейшим врагом, не заслуживающим никакого прощения. Любое развитие событий могла предположить Лиза, но только не то, что Герман посмеет объявить мертвецом живого человека.   
— Все-таки я никак не могу понять, зачем отцу все это понадобилось? – задалась вопросом Елизавета. – Ну, если не заладились у него с мамой отношения, развестись же можно…
— … и потерять все, на что положил глаз, – сказала Анна. – Лиза, ведь у твоего отца ничего своего нет. Он же всегда на всем готовеньком сидел. Сначала твою маму до нитки обобрал. Потом дядя Ваня на него пол жизни, как проклятый, вкалывал.
Пришедший с работы Вадим Викторович продолжил череду неприятных для Лизы открытий, касаемых её отца.               
— Знаешь, то, что произошло с твоей мамой, меня нисколько не удивляет, – сказал Гусев Лизе. – Герман всегда отличался повышенной импульсивностью, свои действия редко держал под контролем, а поэтому все эти злоключения Полины лично меня мало удивляют.
— Я только одного понять не могу: за что он с мамой так поступил? – недоумевала Елизавета. – Ну, и как мне ему теперь в глаза смотреть?
— Дочка, я тебя только об одном умоляю: ни под каким предлогом Герман не должен узнать, что тебе о чем-то известно, – попросила Лизу Полина. – Иначе, сама понимаешь, какая на нас с Леной охота начнется.
— Погоди! Ты что, про неё тоже знаешь!?! – удивилась Елизавета. – Откуда?       
День открытий продолжился, во время которого перед Лизой открывались все новые и новые факты из жизни её отца.
— Я только не могу понять: Лена-то ему зачем? На человека, подверженного сантиментам, он не похож. Никого любить не умеет в принципе. Тогда зачем всю эту комедию ломать?
На самом деле отношение Германа к Лене лежало в сугубо практической плоскости. Никто даже представить не мог, какую колоссальную выгоду сулили Герману земли, некогда принадлежавшие Алексею Ларину.
— Все никак не могу понять: почему ты так держишься за этот клочок земли? – часто спрашивал своего партнера Владимир Борисович. – Ему цена – три копейки в базарный день, но ты такой спектакль из-за этого разыгрываешь, что невольно начинаешь задаваться вопросом: в своем ли ты уме?
— Володя, если бы ты только знал, сколько денег принесет нам вскоре этот клочок земли! Речь идет ни об одном миллиарде… долларов, естественно.
Несомненно, Герман знал, о чем он говорил, и подробности задуманного им были известны не только ему. В этом его плане Лизе отводилась, пожалуй, главная роль, и подробности задуманного отцом ей были хорошо известны, что, в свое время, не могло не послужить решающим фактором против самого Сапранова.         
— Ты уверен, что твоей дочери можно доверять в подобных вопросах? – спросил как-то Германа зашедший к нему Артамонов. – Ведь на кону стоят миллиарды, и если что-то пойдет не так, можешь представить, как это не понравится в «Цитадели»?
— Слушай, в Лизе я уверен на все сто процентов. Знаешь, какие мы с ней дела проворачивали, и она меня еще ни разу не подводила.
Былая уверенность на этот раз сыграла с Германом злую шутку. Узнанные подробности из его прошлой жизни автоматически превращали родную дочь в злейшего врага, хотя сама Елизавета пока не считала нужным хоть каким-то образом это демонстрировать.
— Он ответит по полной программе за все, что натворил, – заявила Лиза, покидая дом Гусевых. – Того, что мне о нем известно, с лихвой хватит на очень долгие годы тюремного заключения.
— Вадим, а она сейчас про что говорит? – забеспокоилась Полина. – Герман что, втянул её в какие-то свои дела?         
— Полин, ну, ты же знаешь своего мужа, – ответил Гусев.  – Всякого рода авантюры, интриги – это вообще его вторая натура. Видать, какие-то из них коснулись и Лизы.
Даже страшно было представить, какую роль отводил Герман старшей дочери в осуществлении своих планов. Все в них было продумано, выверено, просчитано, и ни одна деталь в этой идеально отлаженной схеме не должна была дать сбой.   
— Ты уверен, что твоя дочь никогда ни о чем не догадается? – как-то спросил Германа Владимир Борисович.
— Слушай, в Лизе я уверен больше чем на все сто процентов, – ответил Сапранов. – Она ведь тоже лицо материально в этом деле заинтересованное, а поэтому все будет делать так, чтоб ни один комар носа не подточил.
Уверенности  Герману предавало его доскональное знание своей старшей дочери. Детство девочки прошло в атмосфере абсолютной доступности всего того, что она пожелает. Любое её хотение выполнялось тут же, по первому требованию, причем, за ценой в любом из таких случаев Герман ни разу не стоял. Одновременно Елизавете очень четко давалось понять, что все на свете имеет свою цену, прежде всего, в денежном выражении, и что вокруг нет ничего, чего нельзя было бы принести в жертву денежным знакам.      
— Лиза, я могу сделать тебя самым богатым человеком в стране и одним из самых богатых людей в мире! – как-то сказал Герман своей старшей дочери. – Все, что от тебя потребуется – это неукоснительное выполнение всех моих распоряжений. От этого, дочка, напрямую будет зависеть то, насколько успешно ты сможешь состояться. 
Слова отца Елизавета приняла близко к сердцу настолько, что вскоре не было ничего, чтобы она не взялась выполнить по первому его требованию. Зачастую просьбы Германа вступали в прямое противоречие с законом, но это обстоятельство ни в коей мере не могло остановить Лизу, ибо она знала: все, что делает отец, нацелено на благо семьи, а значит, на её личное благо.
— Отец сделал из тебя машину по выбиванию денег из всего, что только можно, – как-то сказала внучке Варвара Захаровна.  – Лиза, если честно, я перестаю тебя узнавать.  Из нормального человека ты превращаешься в монстра какого-то.  Скоро ни о чем, кроме денег, думать не сможешь.
— Бабуль, а можно я сама буду решать, что в данный момент мне нужно? – спросила Елизавета. – Может, мне нравятся деньги. Я люблю, когда их у меня много.               
Все слова Варвары Захаровны о том, что деньги не могут являться жизненным приоритетом, не  могли возыметь на Лизу какого-либо действия, и обречены были остаться гласом вопиющего в пустыне.
Для Елизаветы все изменилось в тот момент, когда она узнала, что её мать, долгие годы считавшаяся умершей, на самом деле жива, а виновником всех злоключений Полины является Герман. Одномоментно родной отец превратился в злейшего врага, воплощение всего плохого, что может быть на земле, и никаких оправданий для него Лиза в своем сознании не находила.   
Неожиданно для самой себя Елизавета нашла себе союзника в лице бабушки. Варваре Захаровне самой уже давно надоело смотреть, как её сын из нормального человека превращается в бездушного монстра, которому все человеческое было, как раз, чуждо.
— Бабушка, почему он такой? – недоумевая, спрашивала Лиза Варвару Захаровну. – Как можно сказать на абсолютно живого человека, что он – мертвый?
— Ой, Лизонька, боюсь, твои вопросы так и останутся без ответов, – промолвила Варвара Захаровна. – Что до меня, то я уже своего сына другим-то не помню. Кажется, всю жизнь вот это самолюбие из него так и лезло. Твоя мама его ведь никогда не любила. Это его, конечно, бесило, выводило из себя. Вот он и решил на Полиночке таким жестоким образом отыграться.
— Бабуль, а вот эта девочка, Лена, тут причем? – не успокаивалась Елизавета. – От неё-то что отцу понадобилось?
— Как что? Ты совсем ничего не знаешь? – удивилась Варвара Захаровна. – Твой отец захотел её себе в жены взять, а она ему отворот поворот дала. Да, еще влюбилась в этого мальчика… ну, помнишь, который ко мне вместе с Богомоловым приходил. Видать, об этой их любви твоему отцу стало известно. Вот он и решил таким образом пресечь их отношения.
Встреча с Антоном отпечаталась в памяти Лизы настолько четко, что выкинуть из памяти этого юнца, чем-то напоминавшего попавшего под дождь котенка, она не могла по определению. Что заставляло её постоянно думать об этом, казалось бы, ничем не привлекательном парне, она сама не знала, но где-то на уровне подсознания Лиза очень хорошо понимала: Антон – очень близкий ей человек.   
Ни сном, ни духом не догадывался Герман Федорович, откуда для него может исходить опасность. В каждом из своих домочадцев он был уверен на все сто процентов, и эта уверенность никем и ничем не могла была быть   поставлена под сомнение. Тем удивительнее было для Сапранова было то, что нож в спину оказались способны вонзить люди, в преданности которых сомневаться не приходилось.               
Эльза Фридриховна Гауптман – главная горничная была первой из тех, кто хранил за пазухой для своего любовника очень большой камень. Причин для этого у главной горничной было предостаточно, главная из которых заключалась в том, что Эльзу Фридриховну решительно не устраивал статус, который она занимала в доме Сапрановых. Роль прислуги её уже давно не устраивала в силу особого рода отношений с хозяином дома.
Когда эти отношения вышли за рамки просто рабочих, ни Герман, ни Гауптман уже сами не помнили. Охватившая их страсть не могла остаться без последствий, и они не замедлили проявиться в виде появившегося на свет сына Эльзы Фридриховны Филиппа.
Свое отцовство Герман Федорович, конечно, признавал, но это признание было сопряжено со многими оговорками, главная из которых заключалась в том, что Филипп никогда, ни под каким предлогом не мог претендовать на роль наследника семейного состояния.
— Не понимаю, почему ты так дискредитируешь родного сына? – спрашивала Германа Гауптман. – Чем он хуже любой из твоих дочерей?
— Видишь ли, в чем дело, Эльза? – задумчиво промолвил Герман. – Моим наследником может быть любой из моих детей, рожденных в законном браке, а Филипп, как ты сама понимаешь, к этой категории не относится. Поэтому в этом доме рассчитывать ему особо не на что.  Скажу тебе больше: мой наследник еще не родился! Вот когда я вновь свяжу себя брачными узами, тогда о наследнике можно будет подумать.
Надо ли говорить, насколько обидно звучали эти слова для Эльзы Фридриховны. Отдав Герману лучшие годы своей жизни, она, не без основания, рассчитывала на более высокий статус, чем положение простой домработницы. Главным аргументом в пользу изменения статуса Гауптман в доме Сапрановых был её сын Филипп.
Вряд ли для Сапранова его родной сын был желанным ребенком. Известие о беременности своей горничной он воспринял холодно, отстраненно, даже с некоторым пренебрежением.
— Неужели мне надо тебя учить, как решаются подобные проблемы? – спросил Герман Гауптман. – Эльза, мы уже давно в двадцатом веке живем, и сейчас подобные проблемы решаются достаточно легко.
Постановка вопроса об аборте для Эльзы Фридриховны была в принципе неприемлема, и её шефу, хотел он того или нет, пришлось смириться с рождением нежеланного сына.
Легенда о погибшем где-то в горах отце для ребенка была придумана тут же, как только он появился на свет. Долгие годы эта легенда срабатывала безотказно, пока Филипп не подрос и не стал задавать кучу неудобных вопросов.
— Мам, а почему у нас в доме нет ни одной фотографии отца? – часто спрашивал он Эльзу Фридриховну. – Я ведь ни разу его не видел.
Объяснения у Гауптман, конечно, находились, но все они были мало убедительны.
— Понимаешь, твой отец никогда не любил никакой публичности, – говорила она. – Его служба предполагала некоторую секретность, и он ей следовал неукоснительно.
Выполняя роль образцово-показательного сына, Филипп продолжал демонстрировать самые нежные чувства к своей матери, попутно мучаясь в догадках относительно своего происхождения.      
Со временем постоянные расспросы матери стали перерастать в эмоциональные ссоры, во время которых на Эльзу Фридриховну лились целые потоки из претензий и упреков её сына.
— Слушай, иногда у меня складывается впечатление, что об отце ты мне не все рассказываешь, – как-то сказал Филипп. – Он что, был настолько засекреченной личностью, что любая информация о нем представляет государственную тайну?
Об ответах на эти вопросы молодой человек даже не догадывался. Все они, эти ответы, были максимально засекречены, представляя собой самую большую из всех семейных тайн. Эта таинственность не давала Филиппу покоя, с каждым днем только усиливая желание найти ответы на интересующие его вопросы.