Время пионерских костров

БЛАГОСЛОВЕННОЕ ВРЕМЯ 
новелла
В День пионерии школьники не учились. Мама 
утречком собирала для меня «тормозок» из варёных 
яиц, прятала в чистую тряпицу шмат сала, заворачивала в кефирную фольгу жаренные ещё вечером 
домашние котлеты, хлеб в газетку, пёрышки зелёного лука к хлебу; полагалась в такой день и бутылка 
сладкого домашнего кваса. Сегодня все школы города выйдут на природу. Родители мои держали для 
меня корову, вырос я на молоке; кроме кабанчиков 
и кроликов, в нашем хозяйстве водились два десятка кур-несушек. Наливала мама и бутылку молока: 
день долгий, и молоко не пропадёт… 
Школа наша шестая в Канске — трёхэтажная, 
из красного кирпича. Далеко видится она над шиферными крышами низкорослых изб из брёвен, 
бараков из бруса, среди улиц и проулков в частном 
секторе — это в районе Первого военного городка. 
Красавица наша школа! Школу мы любили. Казармы Первого военного городка — за высоким забором из бетонных плит, ещё царского юнкерского 
училища постройки. В советское время была школа прапорщиков, готовили стрелков-радистов. 
Мрачные, тёмные, из красного кирпича, казармы 
и складские помещения. Большой военный городок. Жилые дома для офицерских семей, как и казармы из красного кирпича, тоже от царя-батюшки 
стоят, мрачные, с узкими высокими окнами. Рассмотреть из школьных окон военный городок весь 
не удаётся за рослыми тополями. Но в нашей школе 
учатся офицерские дети, в городок не проникнуть 
без пропуска, поэтому и сам городок, и наши одноклассники «оттуда» — для нас как бы военная тайна. За военным городком — вольная пойма до реки 
Кана. В этой пойме, вдоль речной протоки, на луговых сочных травах — ох как хорошо валяться на 
горячем майском солнышке, кувыркаться и играть 
в лапту, бегать с мячом и громко визжать, что мы и 
делали. Школьники ждали День пионерии не меньше, чем день Седьмого ноября, когда всей школой 
ходили на демонстрацию в центр города. В нашем 
детстве праздников мало было у наших родителей. 
Днём и город-то выглядел полупустым, народ работал на многочисленных предприятиях с утра до 
ночи. И это напряжение трудового ритма чувствовалось в воздухе. Поэтому праздники для родителей 
детей вдвойне радовали. Праздновали День Великой 
Октябрьской социалистической революции, День 
Советской Армии и Военно-Морского Флота. Любимыми были в школе и Международный женский 
день восьмое марта, Первое мая. Учиться мы любили, я восьмилетку прошёл «ударником». Любили мы 
учителей, наших «вторых мам». Удивительное советское время — это начало шестидесятых и до конца восьмидесятых годов. Четверть двадцатого века… 
А на праздниках в День пионерии мы простодушно 
радовались полой майской воде в речных протоках; 
ольхе и черёмухе, шиповнику по берегам протоки, 
которые уже бурели в уремах и согре вишнёвым 
прутом, а зелёные — смолистые, липкие, зеленеющие пёрышки из почек — хмельно будоражили детскую кровь. Тайна жизни. Её новизна. Испуганно, 
по-птичьи, колотилось сердечко детское от тайн и 
новизны познания жизни. От весенних — властных 
и терпких — запахов влажной земли. Ах, как бьётся 
детское сердечко от первой детской любви к однокласснице Тане… 
Наша шестая школа каждую весну отмечала 
День пионерии в луговой пойме — вдоль берега 
протоки. Соревнования проходили между классами: в волейбол, в лапту; намявшись на вольном 
воздухе, размещались мы, девчонки-мальчишки, 
локоть к локтю вокруг общего пионерского костра 
и пели голосисто душевные детские песни: «Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы — пионеры, дети 
рабочих!» Бывая с родителями на праздничных 
«маёвках», подражая матерям, расстилали наши 
девочки-одноклассницы в День пионерии — хозяйками — к обеду на травке скатёрку, в складчину укладывали мы на скатёрку мамкины припасы 
и по-взрослому, не торопясь, лупили от скорлупы 
варёные яйца, ели степенно котлетки и сало, запивая молоком и квасом, а то и просто колодезной 
водой, принесённой из дома. Беззаботные дети социализма. Все мы, советские школьники из рабочих семей, дети офицеров, и не ведали тогда, что 
взрослый мир жесток и несправедлив. Все мы были 
счастливые маленькие люди в своём неведении. 
Благословенное время!

МАМИНЫ ШАНЬГИ 
новелла
Люблю октябрьские праздники! Осенние каникулы в школе! Шестое ноября люблю. Раннее утро 
накануне седьмого ноября люблю: мама печёт в русской печи на железных листах шаньги, пироги с ливером, с яйцом и рисом; встаёт в два ночи и с четырёх 
часов управляется на кухне у печи. Утром выскочишь 
из-под одеяла, как не спал, и бежишь к рукомойнику 
за цветастой шторкой, кулачками глазёнки потрёшь, 
ополоснёшь с ладошки личико водичкой и спешишь с 
полотенчиком в руке за кухонный стол! Шаньги, солнцеликие, лоснящиеся маслом по золотистой корочке, 
так и манят взор, рука тянется к фарфоровой чашке 
за шаньгой. Мама обязательно довольно улыбнётся, 
обязательно аккуратно поправит косынку, едва заметным движением руки легонько подобьёт пальчиками прядь волос со лба под плат. В доме тепло и тихо; 
отец ушёл на работу ещё в темноте; окна кухни — на 
восток и север: там кромка тёмного синего неба плавится в яркий солнечный багряный горизонт; солнце! 
солнце! А в белом от снега огороде редким розовым 
паром дышит морозец. Седьмого ноября на центральной площади Канска будет демонстрация, соберётся 
на площади весь город; от красных флагов душа заходится в радости; Ленин выступает на броневике — актёр в гриме. Отец купил мне фотоаппарат «Смена-8», 
я буду шнырять между взрослыми, фотографируя Ленина на броневике. 
Прошло полвека. Сегодня по-народному «тяпница» — пятница. Шестое ноября. Ночью от морозов 
остановился Кан, ледостав в сроки, пока снег не присыпал шугу, лёд рябью — похож на нечёсаную серую 
овчину. Морозец и солнце багряное на востоке, как 
и в детстве. Сегодня время поменять обтрёпанное 
красное знамя, трепетавшее полгода с моего балкона. 
К празднику — новое красное знамя. В тёплом зелёном халате выхожу на балкон, отвязываю крепёжные 
верёвки, высвобождаю крашенное красным лаком 
древко. На кухне глажу утюгом новое, пахнущее мануфактурой, шёлковое красное знамя с надписью 
жёлтыми буквами по красному полю: «Справедливая 
Россия. Родина. Пенсионеры. Жизнь». Знамя это было 
таким — при учреждении партии «Справедливая Россия». Но «кадеты» скоро поменяли красное знамя на 
«жёлтый предательский билет»! Я же храню запас 
знамён и каждые полгода меняю на новое, снимаю потрёпанное ветрами и дождями, пургой и посечённое 
колючим снегом полотнище. В тёплой комнате прибиваю новое красное полотнище к древку гвоздиками с 
золотистыми шляпками. Родители мои давно прибрались, храню о них светлую память; живу хутором и 
бирюком уже два десятка лет и зим; шаньги перестал 
покупать: увы, они так не похожи вкусом на мамины 
шаньги в детстве. 

МОЯ ШКОЛА 
новелла
Вспоминаю свою шестую школу в Канске в начале шестидесятых: вечером на втором этаже устанавливали школьный кинопроектор, и мы, ребятишки, на полу сидя и лёжа, смотрели любимый 
художественный фильм «Александр Невский». 
В буфете давали вкусные кисель и компоты, пирожки и «языки» — бесплатно, на завтрак; школьная теплица кормила нас зеленью и огурчиками; на 
уроках труда нас учили столярному делу, каждый из 
нас сам собрал и унёс домой табурет, собственными 
руками сработанный. Строем мы не ходили нигде и 
никогда, разве что на День пионерии шли организованной колонной за город, в луга прибрежные, где 
и костёр, и игры. Не знаю, где это так гнобили братьев Чубайсов, что они так ненавидят СССР и Фёдора Достоевского, но и пионерлагерь был светлым 
и интересным отдыхом. Жили у Христа за пазухой. 
Жили и не особо тужили, жизнь шла ладком да рядком, шла жизнь, похожая на человеческую, а теперь 
из далёкого далека видно, что она и была человеческой — та жизнь при народной советской власти. 
И крепнет убеждение, что советская власть обязательно вернётся. 
Только в тридцать лет узнал о партии коммунистов, что существует КПСС и райкомы, когда шёл 
сплавом по Индигирке на байдарке — и потребовался пропуск в пограничную зону: в пароходстве в 
Белой Горе меня послали в райком. А до этого, как 
и миллионы обычных граждан, я легко и свободно 
жил, учился, работал, улетел юношей в Магадан. 
И не трогали меня бюсты Ленина, они были частью 
той ойкумены, в которой витала моя душа романтика и идеалиста. В отличие от сверстников, я ходил 
по ночному Канску с ружейным обрезом, провожая 
девчонку на Мелькомбинат, в бандах и драках не замечен, но знаю, что такое «и тюрьма, и сума». Тем 
не менее, была осознанная необходимость жить по 
совести и соблюдать закон! Вот и получалось, что 
и пропаганда, агитация доходила до тех, кто в ней 
нуждался. Я с детства знал от мамы: не укради, не 
ври, живи честно. Так я и прожил жизнь.