Химеры Франкенштейна в науке, технике и искусстве

                «Отче! Отпусти им, ибо не ведают, что творят»
                Евангелие от Луки (гл. 23, ст. 34)

                «... Лишённые выбора, мы обезумели,
                питаясь познанием, которое нас же самих и отравит.
                Вот она наша боль: знать, знать и видеть, как
                блестящий росой
                ядовитый цветок раскрывает свой зев
                – шире,
                и шире,
                и шире,
                чтобы пожрать нас»
                Роалд Хоффманн
                «Те, кто ищут, и те, кто находят»

     Эти рассуждения возникли как результат осмысления статьи «Существо и создание» (Creature and creation, 2018), автор которой Роальд Хоффманн представил свой взгляд на роман Мэри Шелли «Франкенштейн, или современный Прометей» по случаю 200-летия со дня его первого издания в январе 1818 года. 
     В статье показаны история написания произведения и тот ошеломляющий резонанс, который был произведен им на долгие годы, и заложил основу для многочисленных театральных и кинематографических постановок, философских и культурологических оценок.
     Анализируя роман Шелли, Хоффманн акцентирует внимание на некоторых аспектах, имеющих важное значение для понимания  процессов, которые происходили и до сих пор происходят в науке, технологии и искусстве.

Суждения Р. Хоффманна и некоторые дополнения к ним:
1. «И кто из нас лично не сталкивался с этим монстром в том или ином воплощении?.. Я видел целую толпу Франкенштейнов (не добропорядочного студента Ингольштадта, созданного Мэри, а создание, которое в наше время носит это имя и является таким популярным) на движущейся платформе  карнавала Рио де Жанейро в 2004. Франкенштейн жив, создатель и создание слились в нашем воображении».

Дополнение:   Призрак Франкенштейна бродил по Европе задолго до воплощения в романе Мэри Шелли. Его контуры были запечатлены на офорте Франсиско Гойи «Сон разума рождает чудовищ» (1797). Автор озаглавил свой знаменитый офорт из цикла «Капричос» мудрой испанской пословицей. Однако первоначальное название было другим: «Всеобщий язык». И это не случайно, ибо в те времена живопись и графика воспринимались как всем доступный универсальный язык (исп. Idioma universal). Впоследствии Гойя счёл это название слишком вызывающим, и переименовал рисунок в «Сон разума…». И это представляется более разумным, учитывая, что «всеобщий язык» всё-таки ассоциируется со здоровым, ясным, бодрствующим разумом, что несомненно диссонировало с сюжетом офорта. Гойя дал следующее пояснение к новому названию рисунка: «La fantasia, aislada de la razon, solo produse monstruos imposibles. Unida a ella, en cambio, es la madre del arte y fuente de sus deseos» («Когда разум спит, фантазия в сонных грёзах порождает чудовищ, но в сочетании с разумом фантазия становится матерью искусства и всех его чудесных творений»). 

2. «Так случилось, что эта история стала доминировать в современном воображении. Она определяет наше понятие о монстре, но также – и это важно для нас – является основной метафорой того пути, когда наука пошла не туда».

Дополнение: Доминирование этой истории в современном воображении обязано в том числе и многочисленным ремейкам оригинального сюжета. Так, например, помимо театральных и кинематографических постановок, уже к конце ХХ века фантасмагорический пафос цикла Гойи «Капричос» захватил воображение Сальвадора Дали, который спустя 159 лет после «Сна разума» в 1977 году выпустил свой вариант офортов Гойи, дав композициям свои названия, добавив в них цвет и своё сюрреалистическое видение. Но и без пересмотра рисунков Франсиско Гойи Сальвадор Дали является одним из ярких приверженцев экзотического жанра в живописи в духе франкенштейнизма. А ещё ранее Иериним Босх. Есть немало примеров других представителей этого жанра в иныхх видах искусства. Михаил Булгаков «Собачье сердце», Александр Беляев «Человек Амфибия», «Голова профессора Доуэля» и т. п.

3. «Тем не менее, это история о любви. О любви? Да. Но, может, о науке? Есть ли химия в создании монстра? Что говорит нам настойчивое повторение истории ужасов от Шелли о том, что мы делаем?»

Дополнение: И о науке, конечно. Но прежде всего о технике и технологиях. Исследования Марии и Пьера Кюри служат познанию. Франкенштейны в форме атомных бомб не их создание. Селекционер Иван Мичурин, создававший новые сорта плодово-ягодных культур фруктовых, не является предтечей бесконтрольной коммерческой экспансии генетически модифицированных продуктов питания (ГМО-Франкенштейнов), без должной добросовестной экспертизы возможных отдаленных последствий. Химия экстремальных состояний создает в угоду материаловедческой конъюнктуре химических Франкенштейнов, загрязняющих естественную хемосферу Земли неприродогенными химическими соединениями, вступающими в резус-конфликт с природными (А. Свитин "НЕ-разрушающее познание: сумма онтологий", 2011). Нередко в ходе социальных революций создаются тоталитарные Франкенштейны, которым нет числа в истории человечества («Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма», К. Маркс и Ф. Энгельс). Согласно изданию The Asihi Shimbun (July 25, 2019 at 17:05 JST), в Японии одобрены опыты с гибридными эмбрионами из мышиных и человеческих клеток. Цель благовидная –  перспективное создание химерных мышей (а затем – крыс и свиней) для выращивания в них человеческих органов для пересадки. Но каковы последствия этих инициатив?   

4. «Несмотря на высокопарность и напыщенность, как это может показаться современному читателю, есть важный аспект в мифе о Прометее, который уловила Мэри Шелли.  Она увидела и заставила нас задуматься об опасности, которая была связана с развитием богоотступнического действия Прометея. В стремлении к тому, что можно (но вероятно не нужно) делать, в попытках выйти за пределы «естественного» и действиях под  влиянием амбиций – в этом и таится опасность. Есть мнение, что имя Прометей, означает «предусмотрительность». В этом Виктор Франкенштейн потерпел неудачу».

Дополнение: Прометею, как одному из титанов древнегреческий мифологии, была характерна не только осмотрительность и прозорливость. Он к тому же был защитником людей от произвола богов. Это меняет акценты в понимании его «богоотступничества». Отступать от заблуждений, догм, манипуляций, под какими бы благовидными мотивами они не скрывались, не есть богоотступничество. Для науки и технологии важно не отступать от природы, не выходить за пределы «естественного», за которыми таятся Франкенштейны. Природоотступничество – вот подлинный грех исследователя, инженера и технолога. 

5. «Где-то в середине между датой написания книги Мэри Шелли и нашими днями, биолог эволюционист и ученый эрудит Дж.Б.С. Холдэйн написал: «Изобретатель в химии или физике – всегда Прометей. Нет ни одного великого изобретения, от огня до полетов, которое бы не рассматривалось как оскорбление того или иного бога. Но если каждое химическое и физическое изобретение является богохульством, каждое биологическое изобретение является извращением. Едва ли есть что-то, что впервые представленное на обозрение, о существовании чего ранее не знали, не казалось бы неприличным или неестественным» («Дедал или Наука и будущее», 1923)».

Дополнение: Развитие науки, техники и технологий не остановить. Известно то значение для творчества, которое Альберт Эйнштейн придавал воображению. Но воображение воображению рознь. Если человек обладает глубокими знаниями, имеет вкус, наделен способностью предвидеть последствия своих действий и нести за них ответственность, то воображение такого человека может быть плодотворным и созидательным. Судя по всему, именно о таком воображении говорил Эйнштейн. Но известна и другая форма воображения – патологическое фантазирование, при котором мнимое представление о реальности принимается за действительное. Это воображение имеет и другие названия: «бред воображения» (E.Dupre, Logre, 1914) или «фантастическая псевдология» (Delbruck, 1891). Бред воображения Дюпре-Логре (имажитивный бред, фабуляторный бред, бред представления) является результатом вымысла и вытекает из склонности личности к фантазированию. Второй тип воображения в меньшей мере характерен для серьёзных исследователей. Но следы его могут проявляться у лиц, склонных к свободному художественному творчеству, для которых вымысел вполне уместен. Например, в форме гротеска – вида художественной образности, причудливого смешения в образе реального и фантастического, прекрасного и безобразного, трагического и комического. Но исследователю, учёному этот вид воображения категорически противопоказан.

6. «Люди, которые прожили дольше благодаря лекарству паклитаксел или те, кто может хорошо видеть благодаря разным полимерным линзам, используемым при лечении катаракты, могут не согласиться.  Но Холдэйн затрагивает естественное чувство душевного дискомфорта, которое мы испытываем или должны испытывать, вмешиваясь в природу. То, что это делается для благих целей – наших собственных или чужих  - я думаю, просто помогает нам усыпить естественное беспокойство».

Дополнение: Илья Пригожин полагал, что «мы живём в эпоху флуктуаций, когда индивидуальное действие остаётся существенным». Говорят, что оптимист – это плохо информированный пессимист. Есть ли у нас предпосылки надеяться на оптимистическую траекторию развития. Пригожин верил, что есть. И вот как он сформулировал основания для своей веры ("Синергетическая парадигма. Нелинейное мышление в науке и искустве", 2002):
     – «… природа созидательна на всех уровнях её организации»;
     – «… ветвь, по который пойдёт развитие после бифуркации, ещё не выбрана»;
     – «я верю в возникновение таких необходимых флуктуаций, посредством которых те опасности, которые мы ощущаем сегодня, мы могли бы успешно преодолеть».

 


Рецензии