Прелесть моя. Часть 5

После аэропорта заскочил к себе домой, чтобы принять душ и переодеться. Наскоро перекусив взятыми по пути домой роллами, я отправился к Ирине, разжившись большим букетом белых хризантем в ближайшем цветочном павильоне. Я не знал наверняка, дома ли она, но надеялся, что в этот раз я ее застану.

Мне долго не открывали, и я уже собрался было уходить, оставив букет с запиской у порога. Но дверь медленно приотворилась и в дверном проеме показалась темноволосая девушка лет двадцати, очень похожая на Ирину.

- Вы, наверное, Руслан?
- Да. А Вы кто, простите?
- Меня зовут Наталья. Мама кое-что оставила для Вас. Вы заходите, я сейчас.

Она зашла обратно в квартиру, а я проследовал за ней. Войдя внутрь, я увидел там некоторый беспорядок. Вещи были сложены стопками на большой кровати, кое-где на полу стояли картонные коробки.

- Вы куда-то переезжаете?

Она слегка замялась и не ответила на мой вопрос. Потом зачем-то подошла к письменному столу и достала из верхнего ящика письмо. Оно было заклеено и подписано круглым женским почерком: «Руслану».

- Вот, возьмите. Там все сказано. Мама надеялась, что Вы зайдете после возвращения. Так что держите.

Она протянула мне конверт, а сама тактично вышла в другую комнату.

Я открыл письмо и стал читать. Чем дольше я вникал в написанное, тем сильней сжимало мне горло, словно тисками, а глаза начинали предательски блестеть.

«Привет, мой хороший!
Мне жаль, что этим письмом я причиню тебе боль. Прошу тебя, прости меня за это.

Очень хочется, чтобы тебе не пришлось узнать то, о чем я расскажу сейчас. Но, видимо, жизнь так распорядилась, что иначе никак.

Чуть более полугода назад я попала в больницу, где мне поставили диагноз – карцинома матки. Здесь врачи не давали никаких утешительных прогнозов, и я полетела в Мюнхен в частную клинику на консультацию.

Но и там мне сказали, что болезнь вошла в начало третьей стадии и все что они могут сделать – это облегчить мое состояние. Самое большее, на что я могла рассчитывать – это год жизни. Но при моем состоянии год – это очень много. Ведь я могла бы сделать еще что-то для себя, для дочери, просто чтобы не сожалеть о том, что останется позади меня.

На обратном пути из Мюнхена я встретила тебя. Время, проведенное с тобой, было самым замечательным за эти полгода. Возможно, что свыше мне дали такой подарок – хотя бы ненадолго почувствовать себя желанной и счастливой женщиной. Я не могла не воспользоваться этим шансом.

Не думала, что все так далеко зайдет, и что я все-таки увлекусь тобой. Знаю, ты не из тех мужчин, которые обременяют себя отношениями. Поэтому старалась не привязываться к тебе, а просто получать по максимуму из нашего общения. Но, видит Бог, с каждым разом это давалось мне все сложней.

Три месяца назад начались приступы, и без лекарств мне стало трудно переносить боль. Я не хотела, чтобы ты видел меня такой, поэтому перестала отвечать на звонки, открывать тебе дверь.

Мне трудно писать сейчас об этом, а тогда было безумно сложно так поступить. Меньше всего я хотела причинить тебе боль, мой хороший.

Сейчас я лишь жалею о том, что у нас было так мало времени в запасе. Но даже то, что ты сумел мне подарить тогда – бесценно. Ты исполнил мое желание. Одно из тех ста, что я записала тогда (помнишь, когда в самолете я говорила тебе о книге Драйзера?). И я очень благодарна тебе за это.

Если ты держишь это письмо в руках, значит, ты все-таки зашел ко мне домой или разыскал мою дочь. И теперь ты знаешь о том, о чем я не решалась рассказать тебе все это время.

Прости меня и будь счастлив, береги себя. И если будешь помнить меня, то помни красивой и счастливой. Такой, какой я была с тобой все эти три месяца. Прощай, мой хороший.

Твоя Прелесть (так ты называл меня тогда)».

Я сидел, пытаясь осознать прочитанное. Руки слегка дрожали, глаза застилало словно пеленой, а в горло будто залили горячей смолы. Было трудно глотать и слова застревали в моей глотке. В ушах шумело и казалось, что биение сердца отдается в каждой части моего тела.

Хотелось напиться до чертиков, заснуть и проснуться так, чтобы все было по-прежнему. Но так уже не будет. Никогда. Ни завтраков по утрам с Ириной, ни ее заливистого смеха, ни ямочек на щеках, ни сладко-терпкого запаха ее духов.

Все, что она оставила мне – вот это письмо и память о ней. Три месяца нашей с ней жизни.

Конец.