Купе до Москвы

Анна Тимофеевна купила билет в купейный вагон не потому, что создавала себе удобство на ночь, просто плацкартных мест не было, а ехать надо было именно ночью, чтобы успеть на самолёт. Поезд с сидячими местами приходил на полчаса позже, чем она могла успеть. Жаль. Правду сказать, жаль было денег, этих собираемых крох от скудной пенсии. Она приехала на вокзал за час до посадки в поезд, на маршрутном такси, опять-таки, экономя копейки, просидела до объявления о прибытии поезда в зале ожидания и теперь, первая в купе, ждала попутчиков. Она любила новые, ни к чему не обязывающие знакомства, всегда с интересом вглядывалась в лица, вслушивалась в речи.
Дверь отъехала в сторону, и вошла молодая, ухоженная, как с картинки журнала, платиновая блондинка с короткой стрижкой, но с длинной косой чёлкой. «Креативненько!» – подумала Анна. «Добрый вечер», – не глядя попутчице в глаза, ледяным тоном произнесла пассажирка. Анна ответила и, пользуясь её невниманием к себе, оглядела её с ног до головы.  Прямые «солдатские» сапоги на длинных, стройных ногах, рыхлое светло-серое, короткое пальто, сумка на колёсиках… «Красивая дама! Свежий маникюр, матовые губы…» Анна Тимофеевна вздохнула, она старалась не быть убогой, но на совершенствование внешности не доставало времени, денег и энергии. Было не до того. «А в мои шестьдесят нельзя сдавать позиции, сразу станешь жалкой…»
Дверь снова коротко прошипела и впустила  молодого мужчину, лет тридцати. Он поздоровался и тепло посмотрел на блондинку. «Ага, заприметил! Но она на десяток лет старше тебя, хотя и выглядит замечательно!» – продолжала свои наблюдения Анна Тимофеевна.
Её попутчики оказались арендаторами верхних полок, а нижняя, напротив, была пока не занятой. До отправления оставалось меньше пяти минут. Анна даже рассердилась: «Мест у них нет! Последнее нижнее мне нашла такая добрая кассирша! А вот, пожалуйста…» Но тут дверь, коротко взвизгнув, резко шмыгнула и ударила по косяку. А в купе вошёл… Нет, сначала проём заслонила громоздкая, квадратная фигура, затем вполз омерзительный, махровый  запах алкогольного перегара с чесноком, а уж потом ввалился, нетвёрдым шагом здоровенный мужчина лет пятидесяти с красно-синим одутловатым лицом, с всклокоченными волосами. Он плюхнулся на свою полку, чуть не задев молодого человека, пристроившегося с краю, и скрипуче подышав зловонием почти в лицо Анне, закашлялся хрипло и тяжко. «Ну, мне повезло! – в отчаянии подумала Анна, – впрочем, всем нам повезло. Смрад на всё купе!» Она отвернулась к окошку, но успела скользнуть взглядом по лицам других пассажиров: выражения этих лиц были совершенно одинаковыми – еле сдерживаемое отвращение, брезгливость в поджатых губах.
Поезд тронулся. В купе вошла сухонькая, юркая проводница. Тут же и на её лице нарисовалось отражение чувств, схожее со всеми присутствующими.  Она, сморщив нос и неодобрительно поглядывая на источник ароматов, быстро собрала билеты и предложила напитки и ассортимент дополнений к ним. Никто не выразил желания воспользоваться её предложением, и она, сочувственно взглянув на каждого, ушла. Молодые побыстрее взобрались на свои полки, вспомнив, однако, давние знания по физике, мол, испарения стремятся вверх, и Анна, сняв под простынёй юбку, легла и отвернулась к стене. Никто не позаботился опустить дерматиновую шторку: всё-таки из окна немного дуло, что оставляло надежду на возможность дышать.
Не прошло и нескольких минут, как в плотной атмосфере купе разлились широкого диапазона звуки, сравнимые с громкостью оркестра, исполняющего произведение в жанре тяжёлого рока. «Мама дорогая! Пропала ночь!» – негромко простонала Анна. Сверху, вплетаясь в суровую музыку храпа, жалкими нотками влились осторожные стоны слушателей. Ночь наливалась грозой.
Если бы какой-то сверхмощный телепат смог прочесть мысли каждого бессонного пассажира купе, его поразила бы невероятная схожесть текстов, пронзающих мозги жертв, и он снова пришёл бы к выводу, что общее несчастье делает общество совершенно разных людей единым. Думали все так: «Заснуть не придётся. Проклятый алкоголик! Пивная, вонючая бочка! Как тебя заткнуть? Чтоб ты…» Тут мысль не додумывалась, видимо потому, что народ в купе собрался не злой, воспитанный и, может быть, чтущий христианские ценности.
Анна Тимофеевна, отлежав правый бок, вынуждена была повернуться на левый. Она нащупала на столике мобильник и взглянула на экран: час тридцать ночи. До прибытия на место ещё четыре с половиной часа мучений. Сверху спустился мужчина, тихонько влез в ботинки и вышел из купе. Где-то через четверть часа за ним последовала верхняя дама. Анна ещё держалась. Она пользовалась возможностью просто полежать, ведь предстояло двенадцать часов лёту, а это – сидя на узеньком креслице эконом класса. Спина затекла, бока словно обжарились от поочерёдной их эксплуатации. Пришлось и ей встать, пойти в туалет. Удивительно! Какой там был свежий, приправленный запахом железной дороги, прохладный воздух!
При выходе из купе она видела пару своих соседей. Они стояли у окна и тихо переговаривались, видно, познакомились. Идти в купе не хотелось. Анна остановилась у окна здесь, в конце вагона. В темноте проплывали тёмные леса, иногда мелькал огонёк вдали, и ей казалось, что поезд несёт её в иное пространство, в неизведанную, таинственную даль, которую никак не могла она назвать «Москва». Какая Москва? Иная планета, иное время, загадочное будущее… Но и тут, в стороне от своего купе, реальность настигала её: храп, словно далёкие перекаты грома, касался обострённого бессонницей слуха.
Анна пошла в купе. Атмосфера там была непродыхаемая, казалось, стены дрожат от посылаемых в неё горловых раскатов. Вслед за Анной вошли и двое из коридора.
— Ну, всё, пропала ночь! – Высказал вслух молодой человек не раз продуманное Анной. – Хоть бы на часок вздремнуть! У меня такое важное совещание, надо с докладом выступать!
Он говорил это громко, перекрывая храп и, видимо надеясь, что его речь оборвёт самозабвенное рокотание. Но напрасно. В храпе только промелькнули более утончённые рулады, словно вливающиеся в общую беседу.
— О, нам отвечают пением! – воскликнула блондинка.
— Соловьи, соловьи, не будите солдат! Пусть солдаты немного поспят! – красивым баритоном негромко пропел молодой человек. А, словно в ответ, храп завибрировал, расширил диапазон до верхних, почти фальцетных нот. Все трое слушателей начали неудержимо хохотать, сливаясь в нервное, истерическое трио. Но и откровенный, громкий смех не прекратил извержения звукового вулкана, а наоборот усилил, словно подвиг на соревнование в силе звучания.
Смеясь до слёз, всё-таки разошлись по своим местам, чтобы хоть как-то отдохнуть телом. А через несколько минут храп взвился до всхлипа и вдруг затих. Две-три минуты напряжённой тишины, и вымученные бессонницей пассажиры, под ритмичный стук колёс уснули крепким, долгожданным сном.
Анна проснулась от того, что её усиленно тормошили за плечо. Едва разлепив глаза, словно в тумане, она увидела проводницу, склонившуюся к ней, услышала её сочувственный призыв:
— Пора, вставайте, приехали. – А потом громкое на всё купе, Москва, пассажиры! Приехали!
Пассажиры задвигались, поезд замедлял ход, на столике лежали их билеты, а проводница с удивлённым лицом склонилась к тихому теперь храпуну.
— Эй, гражданин! Сколько я вас расталкивать буду? Вставайте! – и его попутчикам, – я его уже будила, а он…
Тут она наклонилась ближе, отодвинула край простыни у лица спящего и отшатнулась, побледнев и расширив глаза.
— Господи, Боже мой! Он… нет, посмотрите! Он, кажется… умер.
Все замерли на полу-движении, на полу-вздохе. Повернули головы к нижней полке. Анна была к лежащему ближе других, увидела одутловатое, с синими пятнами, но очень спокойное лицо.  Это спокойствие вошло в сознание той необъяснимой тайной, когда о человеке говорят «покойный».
— Он, когда в поезд садился, был запыхавшийся, красный. Я ещё рукой перед своим носом замахала – такой перегар от него шёл! А он извинился и сказал, что брата-близнеца ездил хоронить… Да, вот вам и близнецы… – тяжко вздохнула она.
Все напряжённо молчали.  Проводница попросила быстро собраться, но не уходить, она вызвала полицию, пригласила какое-то своё начальство. Скоро в купе вошли двое мужчин в железнодорожной форме, а пассажиры купе стояли в коридоре шеренгой, мимо которой шли на выход вагонные попутчики.
Поезд остановился, сразу же с двух сторон появились полицейские. Они подошли к нужному купе, попросили свидетелей собраться в соседнем. Анна заволновалась, подошла к двоим из прибывших и начала объяснять, что спешит на самолёт. У неё проверили документы, посмотрели билет на самолёт, записали данные и быстро опросили её, как свидетеля. Она рассказала всё, что было, и её отпустили.
Анна ехала в экспрессе после короткой поездки в метро и пробежки до билетных касс. Сорок минут, когда можно расслабиться и привести чувства  и мысли в порядок. Но мысль была одна, горькая и навязчивая: «Он умирал, а мы хохотали!» Её жёг стыд, она мучилась раскаянием и в мыслях молилась. А ещё пришло осознание, что вот, при ней умер человек, ушла его бессмертная душа в иной, неотвратимо ждущий каждого, мир, а она даже имени его не знает, чтобы помолиться о нём. Но потом она подумала, что она не знает, а Бог знает, и молиться можно. Она прошептала слова о вечной памяти, вечном покое и Царстве Божьем, почувствовала, что на душе стало спокойнее, и, привалившись плечом к оконной раме, легко и чутко задремала.