По окончании себя вернись в начало!

Только что закончил огромную работу. Сижу, выдыхаю вялые воспоминания о ежедневных хронических напряжениях. Как всё было романтично вначале, как увлекательно в разгар исполнения! Так почему же сейчас, в миг заслуженного торжества во мне царствуют внутренняя пустота и безразличие к тому, что предельно волновало сердце всё последнее время? 
Размышлять о неудовлетворённости творца, о сверхзадаче, которую выполнить до конца никогда невозможно - бессмысленное занятие. Более того, результат моих усилий действительно хорош. Путь пройден с честью. Так почему сердце гложет досада, почему глаза дрожат, как холодец, готовый вот-вот оттаять?

Не бузи! Ты просто опустошён. Ты шёл к этому дню долгие полгода. Всякий раз ты вынужден был оставлять под залог будущего движения частицу того, что поддерживает в человеке поступательные намерения. "Пустопорожний" ты всё равно продолжал идти – по инерции, сверх воли, отключив чувственное общение с телом, обратив триединое «я» в конкретное направление мысли. Следуя этому направлению.

И вот ты дошёл до конца. Но как только случилось это долгожданное событие, ты рухнул на первом же метре свободной от обязательств земли. В твои колени, поражённые путевым  артрозом, вспухшие от долгого напряжения ходьбы, вонзился остроконечный дорожный гравий. Но ты не почувствовал боли. Не по тому, что каменные острия не проникали в коленные суставы, нет, они проникали очень существенно. Нет, дело в другом! Боль глушили огромные репродукторы счастья. Они, как трубные гласы архангелов, вдыхали жизнь в центральную нервную систему и не позволяли ощутить внутреннюю пустоту и физическую боль настоящей минуты.
 
Но вот стихли призывные гласы неба. Туман счастья поредел и стал образовывать первые неприметные проталины эмоциональной глухоты. Эта порча внутреннего сопереживания самому себе стремительно разрасталась, глотая озерца остывшего счастья, и наконец полностью завладела твоим умом, слухом и зрением.
И тогда весь объём тела с мыслями, голодным желудком и помутившимся сознанием провалился в гулкое одиночество. «Боже мой, как они умеют обижаться! - подумал ты, глядя из окна на улицу поверх плотной толпы прохожих. – У меня нет больше сил говорить с ними. Я…"

Он повернулся к столу и, присев, наскоро что-то написал на сложенном вдвое листке бумаги.
«Вот так», - сказал он и решительно встал из-за стола. Включив радиолу "Ригонда", он бросил взгляд на нетронутую стопку бумаг, затем прошёл на кухню и плотно прикрыл за собою дверь…

                * * *

Минут через пять из кухни послышалось весёлое чварканье поспевающей яичницы. "Ну слава богу! - выдохнул сочинитель, размашисто набивая заключительные строки сочинения. - Жизнь продолжается!"