Варька5

               О том, что люди умирают, Варька впервые узнала от бабушки как раз в начале лета, когда та умерла сама. К ним неожиданно приехала мама. Варька очень испугалась, что она пришла за ней, забралась на чердак,и оттуда, сквозь щель в чердачной двери, смотрела, как мама с бабушкой ругаются у калитки. Мама была пьяной. Шатаясь, она пыталась войти во двор, но бабушка вытолкала её назад за калитку. Они громко кричали друг на друга, но от страха у Варьки так стучало в ушах, что она не могла разобрать ни слова. Мама ещё несколько раз пыталась протиснуться в калитку, но потом махнула рукой, засмеялась и, шатаясь, пошла в сторону леса. Сверху было видно, как она перешла небольшой луг и скрылась за деревьями. Варя посидела ещё немного на чердаке и спустилась вниз. Весь день она со страхом следила за калиткой, боясь маминого возвращения, но мама не появлялась, и она успокоилась. Вечером бабушка позвала её ужинать. Они только сели за стол, как вдруг услышали громкий стук калитки и взволнованные голоса. Бабушка вышла на улицу, а Варьку опять парализовал страх. Она сидела на табуретке, не в силах шевельнуться, и ждала чего-то неотвратимо-страшного. Но стало тихо, только ещё раз хлопнула калитка. Наконец, Варька сползла с табурета и вышла. Во дворе никого не было. Она потопталась у калитки и пошла по тропинке к лесу. Прошла лужок и зашагала между деревьев. Страх пропал, было одно какое-то странное чувство, которое влекло её всё дальше и дальше. Она знала куда идёт - к старому черному озеру.

                Это озеро в посёлке называли Монашьим. Местные его страшились и обходили стороной. Бабушка озера не боялась. С ранней весны они с Варей ходили к нему за травами. Прежде чем начать собирать траву, бабушка кланялась и говорила: «Земля матушка, помоги рвать травки ради всякого угодья, ради всякого здоровья. От земли травка – корешок, к чему годна, тому и польза. Аминь». А Варьке  рассказывала о каждой травинке и её целебной силе. Слушать бабушку было очень интересно, и Варька быстро запоминала, всё, что слышала. Ещё бабушка спускалась к самой воде и набирала чёрную грязь, ею она потом лечила колени и спину. Но Варке строго-настрого наказала даже не приближаться к воде и объяснила, почему люди боятся озера и обходят его десятой тропой.
- Когда-то, на другой стороне озера был скит, в котором жили монашки. – Рассказала Бабушки. - Никто никогда не видел, чтобы они появлялись в близлежащих деревнях, и к ним никто не ходил. Да и пройти туда было очень сложно: со всех сторон его окружало болото. То ли специально его посреди трясины поставили, то ли со временем  болота скит окружили,  никто не знал. Когда наша деревня строилась, колокольный звон уже доносился из-за озера. Вот только по нему люди и поняли, что там монастырь стоит. Потом охотники стали рассказывать, что, вроде, видели деревянную колокольню издали, когда туман над болотом поднялся,  но близко подойти не получилось - топко, а тропинок по болоту никто не знает, да и боязно.  Потом ещё несколько раз видели лодку на озере, а  в ней монашек, которые рыбу ловили. Со временем много разного навыдумывали, что правда, что нет, теперь никто не знает. Бабушка моя, Агафья - вот та точно знала. Она однажды к монашкам ходила по болоту. Ведунья была.
- Как ты? – Варька слушала, во все глаза глядя на бабушку.
- Да куда мне до неё! Она настоящий дар имела. То ведала, что обычным людям не дано видеть. Дар свой дочери передала перед смертью, матери моей. Матушка меня помаленьку кое-чему учила, в основном, врачеванию травами, да многого не успела передать, пошла как-то в лес и сгинула. Может зверь задрал, а, может, хотела в монастырь сходить, да в болоте утопла, или там осталась, кто его знает. Искали её всей деревней, да так ничего не нашли. В общем, пропала и дар бабкин с собой унесла. Я ещё маленькая была, вот такая, как ты теперь, меня тётка в семью взяла. А чуть подросла,  в своём доме жить стала. Тётке его уже досматривать тяжело было. Дом ведь ухода требует, и протопить зимой надо, и грязью зарасти не дать, вот я  в 13 лет и ушла домой.
- И тебе не страшно было одной жить?
- А чего страшного? Кого мне в своей деревне бояться? А чужие к нам редко захаживали. Хорошо мне одной жить было. Кошка со мной, собака. Хозяйство небольшое завела. Правда, корову, поросёнка не держала, ни к чему мне одной-то было. А немного кур да уток разводила. Ну, а сад и огород, ты сама видела какой у нас. Нет, хорошо я жила. Однажды икону протирала, и нашла за ней тетрадь. Тетрадь очень давняя, видно, ещё кто-то до моей бабушки её старорусским алфавитом писал с ятями и ерами. Записи в ней мне сначала совсем непонятными показались, потом немного разбирать стала. Оказалось, в ней всё о травах записано:  какая трава, какую силу имеет,  как собирать, как приготовить, как принимать, слова заговорные.  Вот по ней я потом и доучивалась. Тетрадь эту тебе оставлю, больше некому.
Ну, так вот, про монашек-то: Агафья к ним ходила, три дня пропадала, на четвёртый пришла, перед иконой на колени встала и простояла так почти сутки, молилась. Про то, где была, никому ничего не рассказывала. Но после того случая стала часто ночами уходить. По всему видать, к озеру. Говорят, монашки к ней на лодке подплывали к нашему берегу. Что там промеж них было не знаю, вот что от людей слышала, то и говорю. А когда померла бабка, и хоронили её, колокол из-за озера целый день звонил. Раньше-то его только по утрам и вечерам слышали. Так под колокольный звон и закопали. Видно в монастыре о душе её молились. Душа у неё праведная была. Это любой скажет. Хоть и считается ведовство грехом, а её только добром люди вспоминают. Скольким она помогла и советом, и делом, скольких спасла! Врачей-то тут тогда не было, каждый со своей хворью как мог, так справлялся. Место гнилое, туманы, сырость, люди болели, да и сейчас болеют. Теперь-то фельдшер у нас свой. И травок люди не чураются, я и сама помогу, если попросят, и многих научила лечиться травами. Фельдшерица не против, говорит, что  сейчас это фитотерапией называется. А! Как ни назови, а испокон веку травы людям помогают. Так вот, через какое-то время, появились в деревне три мужика. Чужие, никто их не знает, обличьем, ну  чисто, разбойники. Предлагали людям купить кресты и иконы. Семь больших медных крестов и иконы старинные. Стали их спрашивать, где они эти вещи взяли, похохатывают: «Где взяли, там больше нет. А хозяевам они на дне озера без надобности».  Поняли наши, что они в монастырь как-то добрались и, по всему видно, монашек убили и утопили. Да и звон колокола с той поры прекратился. Никто у них ничего покупать не стал, а когда они уходили, наши мужики за ними потихоньку пошли. Говорят, убили они чужаков и в озеро скинули. Кресты с иконами забрали, вместе связали и тоже в озеро опустили. Монашкам вернули то,  что у них украли. Монашенок жалели, молитвы читали об упокоении их душ. Да только души их не упокоились. Грехом греха не исправить. Стало с того времени на озере неспокойно. Стал по ночам какой-то странный звон раздаваться. Раньше-то ночью колокол не звонил, а тут только ночью и глухо так, как из-под воды. А на самом озере люди стали видеть монашек. Будто встают они из воды в одеждах своих чёрных и поют псалмы. Да я и сама видела. Семь их, лиц не видно, одни силуэты над водой парят и голоса слышно. Слов не разобрать, но, что могут монашки петь, псалмы, конечно. Вот с тех пор стали люди озеро Монашьим называть и стороной обходить. И ещё говорят, что много здесь в озере людей утопло. Только вот странность такая: плохого, грешного человека озеро принимает, а хороший обязательно спасён будет. То ли кто мимо идёт и не даст грех совершить. То очнётся человек, а он на берегу лежит, то просто утонуть не сможет, сам выплывет. Но таких случаев мало, больше тех, кто в этом озере смерть принял.
Варька так была  напугана рассказом бабушки, что с того времени мысли о смерти часто возникали в её голове.

                А сейчас страха не было. Она точно знала, куда ушла мама и куда за ней пошла бабушка. Дойдя до озера,  Варька её увидела. Она сидела на берегу, прижав к груди синюю юбку, рядом валялись мамины босоножки,  и выла, раскачиваясь из стороны в сторону. Варька всё поняла: мама утопилась, приняло её озеро. Это понимание не всколыхнула в её душе ничего похожего на жалость или сострадание. Она испытала облегчение. Теперь ей не надо было бояться возвращения к маме. Жалость возникла к сидящей на земле бабушке. Варька никогда не видела, чтобы она плакала, и сейчас, глядя на бормочущую что-то несвязное, плачущую и как-то по-звериному громко подвывающую бабушку, Варька испытывала настоящий ужас. Она тоже заплакала в голос. Бабушка замолчала, повернулась, посмотрела на неё, но ни-чего не сказала. Молча поднялась с земли и пошла по тропинке к посёлку, всё так же прижимая к груди синюю юбку. Варька было пошла за ней, но почему-то вернулась, подняла мамины босоножки,  прижала их к груди и побежала догонять бабушку, мелькавшую впереди между деревьев высоким чёрным силуэтом.
                Войдя во двор, бабушка подождала Варю, забрала  у неё босоножки и ушла в сад, а ей  велела идти в дом. Через окно Варька наблюдала, как она закопала мамины вещи под старой, грушей, встала на колени и  поклонилась маленькому холмику. Варьку бил озноб, стучали зубы, и испытанное было облегчение, вдруг превратилось в ужас осознания неотвратимости смерти.


                И до этого неразговорчивая, бабушка теперь совсем замолчала. Она тенью двигалась по дому, выполняя необходимые дела, работала в огороде, подолгу стояла на коленях перед холмиком под грушей, куда-то уходила и возвращалась с пустыми, обведёнными чёрными кругами глазами. Варьку почти не замечала, но та и сама старалась не попадаться ей на глаза. Забивалась в угол на старый сундук, молча сидела, обхватив коленки руками, или уходила в сад. Её тоже постоянно тянуло к старой груше, и когда бабушка была занята, она потихоньку пробиралась к ней между кустами смородины, чтобы бабушка её не заметила, и сидела, глядя на маленький крест. Крест Варька сделала из сухих веточек, связав их нитками, и воткнула в холмик. Такой же крест они с бабушкой делали, когда умерла их старая кошка, которую бабушка закопала в конце сада, у ограды. Она сидела под грушей и думала. Мысли были пугающие, вызывающие холодную пустоту в груди и липкий пот на теле, но не думать Варька не могла. Эти думы навязчиво возникали в её голове, мучили её, обрастали вопросами, на которые она не находила ответа, от этого было ещё страшней. Она не понимала, почему люди должны умирать? Зачем же тогда вообще жить? Зачем расти и становиться взрослой, а потом старой, если ты после этого умрёшь? Нет, Варька не хочет больше расти, лучше навсегда остаться маленькой, может быть, тогда не придётся умирать. Однажды, задумавшись, она не заметила, как подошла бабушка, вздрогнула, когда та встала на колени, притянула поближе Варьку и поставила её тоже на колени.
- Молись, Варвара! Молись о душе моей грешной! Мне-то этот грех никогда не отмолить…
Бабушка никогда раньше не заставляла её молиться и молитвам специально не учила, но Варька их запомнила, когда слушала, как молится по утрам и вечерам бабушка. Она не знала, какую молитву надо читать и стала просто повторять все, которые помнила, в конце каждой повторяя: « прости, Господи бабушкину душу грешную…» В чём грешна душа бабушки она не осознавала, но в её памяти во время молитвы возникали картинки бабушкиного проклятья и плевка на мамин порог, выталкивания её за калитку и страшного нечеловеческого воя на озере. С того дня Варька каждый день приходила к холмику с крестом и молилась. После молитвы она стала испытывать облегчение, и мысли о смерти постепенно перестали пугать.