Часть первая. Откровения.
1 глава - Третий Портрет.
Как всегда мы вынуждены что то делать. Не хотя этого и сопротивляясь свободе своих мыслей на насущные планы. Серые тени всё быстрее пролетают безмолвно вокруг, оставляя холодный след затвердевшего бетоном прошлого, которое медленно приходит в упадок вместе с погасшими звёздами идеалов и грёз. Внутренняя тоска и безысходность сменяются ледяным зеркалом отражения реального отступления от разума, и остатками чёрствых крошек некогда лживой природы души. Анимированная голограмма повседневности уже не столько раздражает, сколько надоедливо иногда подглядывает из за кулис жизненного безумия. Одичав постепенно от искажённых ориентиров и фальшивых марионеток вокруг маятник скорби и злобы так же беспощадно, как метроном набирает обороты, скидывая их и так далее... Скука сменяется детским, поистине наивным капризом оседлать облако, спрятавшись в нём, и завернувшись в клубы сна двигать ножками в воображаемом океане самобытности, комфорта и покоя. Чего и не хватает в условиях подавления проявления нервных импульсов и падения с имитацией вхождения на псевдо пьедестал совестливых фантазий и чаяний с опущенными веками и запавшим от удушья языком. Линии прямые гнутся, дабы подвинуть непонятные фигуры, которые отряхиваясь от заплесневевшей пыли возникают из ниоткуда, возвещая о своём присутствии. Пропасть разинув рот ждёт ошибки, погрешности. Заражённые до предела всем этим мы что то начинаем, продолжаем, заканчиваем, реставрации нет места, так как кривая кладка истлевшей паутины не будет компасом и навигатором. Страхи и комплексы визжат и воют, дико совокупляясь между собой, роняя гнилостное семя сорняка, который будет управлять потенциальным метаморфическим куском мяса с опарышами. Мы со скоростью ныне неведанной стремимся поскорее приоткрыть крышку собственного гроба, только вот для чего? Ржавый гвоздь сломался в мосту, который вёл к отступлению, поэтому нужно срочно учиться плавать или летать, главное на миллиметр приблизиться за час к уходящим километрам мудрости за секунду. Мы не приносим жертвы богам, ибо ими стали сами боги, окаменев от изумлённого сумасшедшего происходящего в кипящем мозгу твоей ограниченной преисподней, где стараешься найти свет в конце тоннеля лабиринтов с неизбежным тупиком. Вопросы становятся в ряд риторическими напоминанием непонимания и надругательства над светлыми некогда отблесками славных поистине попыток и считанных гордящихся самими собой немногочисленных побед, где как оказалось белый флаг просто надо было взять, ничего не делая. Зато утешая себя пафосными размышлениями о грядущей войне с принципами и заусенцами морали мы лениво делаем первый шаг, чтобы далеко уже не второй раз попытаться написать, отыскать, или как кому будет угодно собрать покончивший с собой третий портрет.
Глава 2 - Параллельные Кривые
Параллельные кривые...
Я вновь стараюсь приоткрыть истлевшую завесу так до боли надоевших мне театральных кулис, где вот уже столько времени оставил я бесполезно позади, бессмысленно и беспощадно, находясь в гримёрной, и входя каждый раз в образ отвратительного хамелеона с мерзкой и отвратной душой и изнанкой, которая держится на костях потенциального покойника. Понимая всё более, стараюсь всё менее, зная что любой разгон без тормозов и здравого смысла кончится плачевным финишем, где вместо пьедестала вверх яма вниз, а количество цветов можно считать парно. Обращая всё более внимание на знаки вокруг, белая чистая роба проповедника сменяется на глазах лохмотьями сумасшедшего юродивого, который просто несёт крест, и даже не смеет думать о другом. Вновь дают о себе знать извечные риторические философские бредни, и слепленная из пустых мыслей не в тему блевотная грязная и параноидальная теория жизненного смысла, а точнее бессмыслицы. В отупевшем и злом сознании проблёскивают уходящие вверх искры затухающего костра памяти, о любви и доброте, о близких любящих людях, живых и покойных, которых потерял навсегда, совершая ошибки одну за другой, и в последний шанс смывший попытки восстановления такого некогда чуткого и нужного сакрального общения в невежественный сортир своих чёрных интересов и действий. Больно, очень больно, и страшно, а при упоминании этого хочется забыться, залить себя воском отречения от реальности, и глядя на это безумие осознать - неужели это всё я сотворил?! . Всё чаще вижу отражения на лицах других последствия хронического и патологического вранья своей изменчивой личностной субстанции, всё больше и сильнее бьёт бумерангом карма своих злодеяний, о которых уже и не помнишь, или когда то просто не воспринимал содеянное тобой всерьёз. Всё потому что распавшийся на метаморфические куски, собой не взаимозаменяемые, мозг дал волю полнейшей анархии и чуждому своей природе саморазрушению, идущему по минному полю с тупой улыбкой на лице дефективного субъекта, под названием гнус. Эйфория фантазий и планов смывается цунами насущных не доведённых до конца дел и просроченных долгов, липкой паутиной манящих губительных соблазнов. Острая паранойя и страхи заживо замуровывают испуганных обездвиженных, и сутулых, сгорбленных мотиваторов, умоляющих меняться. Лампочки и так тускло горящие в тёмных коридорах психопатической депрессивной обители перегорают и лопаются беспорядочно одна за другой, раня и обжигая накаленным стеклянным песком моментов попыток рассудка пробиться с боем через окружённый плебейской чернью тернистый забор на пути вперёд. Панические атаки становятся в ряд с каждодневными поисками ножовки по металлу, чтобы распилить капкан, и кусачек, чтобы скинуть с бренного тела и уставшей больной головы колючую проволоку того зла, которое мёртвой хваткой уменьшает резерв здоровья и здравомыслия, поскуливая и ухмыляясь словно гиена, почуяв слабого, беспомощного, умирающего волка отшельника, с бешенством в крови. Недостаток чувства востребованности и тяги к рациональному неизведанному сводит с ума, рисуя во снах и наяву дикие людоедские картины, написанные рукой, дрожащей от тремора, стыдливым тинэйджером, который в своём внутреннем мирке с помесью комплексов, онанизма и лени забавляется мыслями о том, что коварно, гадко и мерзко. И это всё, въедаясь словно червь паразит, подливает яда в инфицированный живой труп. А как бы хотелось, чтобы события, люди и образ мысли и жизни шли не кривыми, а прямыми параллельными, дополняя друг друга, и этот путь имел бы цену и смысл, воистину…
Глава 3 - Новое Амплуа
Вновь и вновь меня терзают смутные и до боли знакомые сомнения, правильно ли я живу, правильно ли поступаю, насколько ценным и полезным оказался мой столь тернистый, и настолько прекрасно опасный жизненный путь, свернуть с которого было равнозначимо потере самого себя, а в итоге в конце которого и произошло помешательство, которым можно гордиться... Не отступая и двигаясь только вперёд, я оказавшись в новом коконе понял, что в разных полярностях где-то опередил события и судьбу, а где-то закопав самого себя прирос отвратными корнями и не познал в этом смысле жизненного авангарда. Лень и хамство постепенно растворяются в мензурке с кислотой здравого смысла и отчуждённости от злодейских затей и унылых депрессий. Спичка терпения сгорев обуглилась, и распалась в пепел уходящей жизни, которая с одним моментом разделилась на до, и после. Сорванные маскарадные лица вместе со скальпом, полным перхоти прихоти и притворства, уже не одеть обратно в своём наивном желании ходить в розовых очках, и ослепнув на один глаз видеть наигранное добродушие, и желание помочь мне. Однако заметив, что одним глазом лучше целиться, я нацелюсь на вражеские и чуждые мне опасные, ненужные и пустые цели, которые с удовольствием и радостью смеха младенца нужно срочно и безотлагательно уничтожать, добивать, и размазывать беспощадно, и быстро, дабы не дать злому Фениксу поворотов в обратную сторону заклевать тебя окончательно. Стремясь "Per Aspera Ad Astra" нужно помнить, что тонированные пока стёкла твоей совести и жажды перемен затемнены пятнами и кляксами прошлых лет, некоторые из которых не смыть и не отстирать уже увы никогда, которые будут служить напоминанием и предостережением от лукавого. Устав от полёта на хрупкой оборванной лиане своих возможностей с древа на древо обстоятельств и совпадений, в гнёзда результатов и полученных привилегий, я седлаю анаконду, чтобы уйдя под воду жизненных облачных интересов выжидать момент, и питаться только нужным и правильным рационом знаний, умений и навыков, чтобы не подавиться и не поперхнуться тем, что невозможно переварить. Представляя себе различные ситуации, разговаривая с самим собой, я понимаю, что вижу везде и всюду в мелочах знаки, на которые ранее не обращал внимание, или просто игнорировал, обманывая самого себя и теша своё разросшееся эго, которое словно гомункул искусственно выведено поддельным разумом. Запрограммировав себя на успех, взрываясь изнутри пазлы моей неотвратимой судьбы складываются в клетчатый как шахматы портрет, на котором фигуры предупреждений и предзнаменований сурово смотрят свысока, и в полной громкой тишине словно гроза молнией мне приходит свет. Негатив ушедших лет яростно ищет фотоаппарат возможностей, чтобы заново передать на плёнку судьбы некоторые моменты, потому что теперь невооружённым глазом видно, что есть выбор, который присутствовал всегда, правда был закамуфлирован в более сложные и абстрактные материи. Страх лишь делает гниющим попытки сдвинуть с места камни противоречивой изломанной сути дефебрюлированного сознания, превращая это в Сизифов труд, не имеющий конца и смысла, и от этого заманивающий сильнее, как плотоядное растение. Солидный камзол классических норм воспитания нужно одевать без не в тему нарядного галстука напыщенности и гордыни, который неприятно массирует шею с поднятой головой, изысканно превращаясь в скользкую от мыла грехов петлю. Разорванные на куски противоречий люди, словно порванная на клочки бумажка, ходят дико озираясь вокруг, стеклянным взглядом, отождествлённым с буйством сумасшествия, опустив головы вниз и подняв руки вверх, мозолят восприятие и глаз, портят воздух и без того загрязнённой атмосферы людских пороков. Имея при себе запас из разноцветных и толерантных приятелей, а также стального пятизвёздочного друга в кармане, который не раз обагрён кровью и потом, начинаешь задумываться, столь ли они нужны, когда есть ещё нетронутое серое вещество, которое не съели зомби псевдо-дружеских советов и нареканий, и не затмило мглой неприятное неудовольствие прозябания в конуре на цепи, где не можешь дотянуться до тарелки с духовной пищей для себя. Мокрые то ли от воды, то ли от пота, то ли от ещё чего простыни на ложе от усталости отрезвляют и намекают, что вот оно, время резко встало, чтобы мог походить и под микроскопом всепоглощающего желания рассмотрев убить вирус, который сам боязненно, и от того ненавистно сопротивляется тебе до конца, делая вид, что он сильнее. Кривда. Всё преодолённое и впереди предстоящее ляжет ровно и без перекосов в обойму страстного желания делиться с теми кто поймёт, дабы не повторяли и не заходили в хмурую беспросветную чащу странного и пугающего леса, где слушают, но не слышат, где одинаковы все деревья, а хищники голодны и не дремлют, зазывая искажённой нотой тритона словно сирены. А в конце газовой атаки, сняв противогаз личной свободы и интересов, целей и хромающих ранее попыток, глотнув напоследок это, знаешь - мы не можем повторить, права не имеем. И вот теперь, словно в утробе, ты вылетая наружу из защитной шкуры дикобраза, принимаешь роды самого себя, радуясь всем своим добрым личностям, и появлению без первородного греха новому амплуа, которое станет не только бронежилетом, а спасательным кругом в мутной зацвётшей воде жизненных трепетаний и стойкости характера, личности, и примером духа.
4 глава - Перепутье на волнах и в поле.
Флегматично смотря на мир и происходящее, не упускаешь возможности поглумиться над примитивными выходками манекенов, которых во что не одень, всё равно будут стоять на месте в одной позе, а в заклинившую клешню им можно вставить всё что угодно. Умение разговаривать языком зверей вовсе не означает, что ты Маугли от рождения, но если ты не стал им, то явно болотная живность не станет тебе родственными расшатанными чумными душами. Семя концентрированного зла, уроненное в эмоциональном припадке, обязательно даст ростки, рано или поздно, а затем перейдя границы сердечной обители вклинивается и в тебя самого, словно вьюны оточив со всех сторон, плюя в лицо внутреннего обитателя твоего подсознания, и вопрошая трапезы из помесей твоей боли и раскаяния. Многоголосый хор из потустороннего мира возвращается к тебе отголоском в кошмарных снах, дьявольская музыка громко играет в ночной тишине твоего царства Морфея, цепь знакомых тебе мертвецов водит хоровод, показывая монотонно свои результаты, коих не достигли живыми, нерождённых детей, и оскал смиренного довольствия, от которого самые жуткие фантазии поддаются управлению в бренном состоянии коматоза. Прививая себя заранее предосторожностью, не упускаешь из вида, как на карусели и возле качелей вместо игр творится незапланированное ханжество, интересы сметающие здравый рассудок покачивают колыбель будущих отроков, делая из них послушное бездуховное общество, где цинизм превратился в обелиск, а на вершине каркает идол раздора и соблазна. Перебравшись на остров неприятия не стоит думать, что в безопасности, лихие тайфуны из знакомых тебе сожжёнными красками мест подбираются с водоворотом очередной глупости, банальной, но очень искусительной. Мерцание лампадки придаёт багровый оттенок встреч с тем, что есть, на виду, но копнув ближе рыхлую почву непонятой тобой тайны, ты в состоянии предугадать, что будет далее, и от этого пессимистический оптимизм напрягается, словно сова во тьме сканирует местность, и подаёт сигнал колокольным набатом тревоги. Непристойное до максимума существо, как надоедливый комар кровопийца жужжит в ухо, мешая вниманию и сосредотачивая на виртуальных лазейках в яму с помоями, где грязь есть целый мир. Дирижируя самому себе находишь скупую подпитку к правде, и стремглав отвернувшись строишь себе иную крепость, на обрыве с полётом в никуда. Мягкие душистые прелести любовных утех и замороженного в себе неандертальца уступают место маленьким намёкам, что в прошлом всё, что уже прошло. Резюмировав круглый стол коллектива делаешь заметки в блокноте с корявым почерком и списком неотомщённых. В напраслину раскрытое зеркало чужим субстанциям, с грустным звоном упало разбившись, не в силах выдержать увиденное с другой стороны, и напоминая о себе лишь занозами и не заживляющимися ранами одиночества и факта. Глухие и немые, подающие дельные подсказки, остаются позади, траурно махая на прощание, уходя из эпицентра преданой тобой дружественной кольцевой поруки. С пыльной полки памяти приходят сюжеты о яром беспамятстве, когда заигравшись не заметил идущих по пятам с собаками и метлой опричников демократического феодализма, чтобы ломать через колено. Всевидящее око космического бытия никогда не против пакостно подослать испытания красивым телом с невидимым ножом за спиной, или вырезанными под трафарет тестами на прочность и смекалку. Опостыло делать штукатурку выходя из дома, и попав в аквариум с акулами или террариум с рептилиями линять, каждый раз вопрошая себя, насколько долгим будет рассвет до заката, помогут ли звёздные тела, или он, Всевышний, в котором сомневаясь всё одно зовёшь на помощь когда тебе нужно, не слушаясь однако никогда. Малобюджетное времяпровождение без цели порождает близнеца бессмыслицы и насмешки над самими собой, подошвы в вязкой глине чванства пачкают стерильный ковёр того священного, где нужно ходить босыми ногами по росе круговорота перемен, во время весны психической активности и совершенства. Азарт и кандалы окололюдской псевдоморали закрывают солнце, поэтому полная луна серебристым холодным светом согревает мутировавшего участника извечной рулетки, где совесть и человечность не в приоритете. Отсюда должно поведать, что на каких бы изменчивых волнах ты не плавал на протекающем плоту, в каком бы поле не находился, оглядываясь и не ведая ничего, перепутье дорог смоет накрапывающий дождь прохлады и свежести, и смыв всю грязь останется лишь одна верная тропа.
Часть вторая. Правда или вымысел...
Глава 5 - Свинцовое Небо, или И Они Отправились В Путь...
(Посвящается бедствиям войны и всем их жертвам, чтобы НИКОГДА НЕ ПОВТОРЯТЬ)
Комната наполняется негодованием, картинка на мониторе и экране "Зомбо-ТВ" нагоняет предчувствие участия в грядущей войне, как кажется справедливого нео крестового похода за священный Грааль идей и абсолютизма в правде своей колокольни. Что-то произошло, на нас напали, первые гробы с "грузом двести" идут обратно в убитые горем семьи. Больницы и госпитали наполняются нашпигованными инородными предметами людьми, хирурги не обращая внимание на эмоции стараются делать то, чему научены, спасая, или ампутируя конечности с гангреной. Добровольцы и срочники колоннами выходят из учебных центров и военных частей, волонтёры ищут лекарства, продукты и нужную одежду для вчерашних мальчиков и девочек, которые опасаясь неизвестного стараются не подать вида страха и отчаянного желания остаться в живых. И вот на этом высоком, и в то же время пахнущим смертью моменте вступаешь в игру, на свою войну. Будучи идейным последователем яро правого мировоззрения и идей национализма знаешь, что никого не пожалеешь в чужих окопах, однако и тебе не стоит ждать плена и тем более пощады с другой стороны. Они другие, они не такие как мы, они "копчёнее", темнее, у них другие принципы и родовой порядок, они воспитаны нам непонятным образом, и для нас они звери во плоти, поэтому отправляясь на межчеловеческое сафари сомнений не остаётся - придётся снова и снова жать на курок и выдёргивать чеку. После долгой и кропотливой подготовки уезжаешь, ни с кем не прощаясь - слишком это больно, поэтому не оглядываясь с наушниками в ушах едешь под марши и гимны туда, где над ярким заревом пожаров окутали хлебные поля чёрные ядовитые туманы войны, спрятавшие в себе демонических слуг Ареса и Марса. Наконец видишь первые следы недавней пляски смерти и хаоса, горящие коробочки на колёсах и гусеницах с гладиусами во лбу, с начинкой из горелого мяса и расплавленных костей. Злость начинает постепенно овладевать рассудком и давит в себе недавно ещё относительно мирного человека, замок судьбы которого намертво закрыл дорогу назад, к миру. Будучи ещё дома, в своём родном, хоть и не совсем благополучном городе, не хотел соответствовать модным гламурным образам, навеянным наркоманами и педерастами, иногда разбивал руки в кровь, иногда самому доставалось. Смотрел замыленным взглядом на документальное кино и фильмы про войну, смиренно и со вкусом попивая пиво и поглощая фаст фуд, не предполагая, что в один не прекрасный момент это может стать явью в твоей жизни, коснутся твоего, что не готов отдать просто так, и за которое возможно придётся умереть. Памятуя о слёзах и рыданиях твоей Любви, которая на коленях умоляла не делать этого, гиря грусти уныло пульсирует в нервах, ком подступает к горлу, и начинаешь думать - может она была права?.. Но отбиваешь от себя эти мысли, так как смирился со всей Сатаной, что перманентно в жизни своими когтями не даёт жить спокойно, размеренно, ровно, любя... Первые санитарные палатки брезентом стелются на фоне беспорядочной суеты людей в белых халатах и прибывших из капкана искалеченных братьев по оружию. Передёргивает от вида самоваров, у которых из природой данных конечностей осталось лишь их достоинство, а ноги с руками или глаза заменили блестящие бесполезные медали и значки, и новые пентаграммы на погонах. Оступаешься запнувшись, и оказываешься лицом к лежащим повсюду бинтам с гноем и кровью. Чувствуешь смрад, видишь вакханалию криков и неразберихи, и понимаешь - это не в игру на компе гамать, это не кино, это то, чему противишься, но нужно идти дальше. А неподалёку очередь из мёртвых молодых героев, не познавших всех радостей жизни, лежащих друг на друге штабелями, которых одного за другим заколачивают молча в деревянные макинтоши люди постарше, роняя солёные капли из глаз на лица с застывшим взглядом в никуда. Напрягаешься. Ночь сменяет уходящий день, принося не тишину, а эхо канонады в окрестности. Звёзд в небе не видно, вместо этого красные сигнальные ракеты кометами поднимаются и падают над головой, трассирующие приятели свистят и разрывают своими следами темноту неизвестного и мрачного Царства Аида повсюду. Парадоксально находишь сравнение с весёлым празднованием Нового Года в детстве, и залпами хлопушек и фейерверков, с блеском домашней утвари на праздничном столе, ярким током бенгальских огней, родителями, держащими тебя на коленях и дарящими тебе вкусные подарки. И ностальгируешь, крепко сжав автомат и уперев плечо в приклад, а глаз в коллиматорный прицел. Контрасты из прекрасных воспоминаний и ужасного настоящего бередят разум. Наутро с первыми лучами приходят дурные вести - предстоит идти в атаку не зная количества скотских голов вражеского стада, с которым в ближнем бою придётся бодаться насмерть. Приходит пополнение из тебе подобных - патриотов и фанатиков, добровольцев и земляков, добрых и злых, но радует мысль, что возможно противоречия будут стёрты единым делом боевого искусства и умения выживать в самой заднице замкнутого круга и морских узлов злых обстоятельств. Построившись в шеренги читаем молитву, кидаем от сердца к солнцу и выступаем в дорогу, пересев на бронированных мастодонтов. Едем подняв голову и опустив мысли о гибели - кому то не повезёт сегодня, но хуже культями царапать асфальт в обмоченных мочой грязных подземных переходах, собирая с картонной табличкой с надписью "Воевал за страну, подайте люди добрые" копейки в шапку. А вот и населённый пункт, напрягающий уже издалека своей наигранной тишиной и отсутствием кого либо. Внезапно тишину прерывает шипение рации, впереди идущие словили контакт, началось, вот оно. Ведём огневой бой, спрыгивая на землю - вдалеке кусты и посадки, откуда посыпался шквал металлических приятелей и огненного шторма. Первые упали, придётся плюхнутся в лужу, замочить на себе кожу саламандры, но затаившись отвечать из своего друга на тридцать патронов. Понеслось. Подавив ублюдков двигаемся дальше, уверенно ломая напичканную изобилием оборону врага, не скупимся на контрольную пару выстрелов, так, для уверенности... Врываемся в первые дома, нужно смотреть под ноги и перепрыгивать натянутые лески, с кольцами на конце. Внезапно шум за спиной из пыльной и белой из за дыма комнате - поворот - двое. Жму на газ своего друга, одному врагу край, у второго патроны кончились но и меня подводит друг - заклинило. На автомате лихорадочно быстро достаю нож, удар, за ним второй. Но буйвол больше меня, и не сдаётся. Повторяя хирургическую процедуру валю его под себя, наскоком продолжаю. Он выхватывает свой зазубренный тесак, с кровью моих братьев. В этот момент бешенные глаза врага ловким движением моих пальцев, лопаясь, проваливаются в череп, зубы вырывают кадык и перегрызают артерию, струя алой горячей крови фонтаном бьёт в моё чумазое безумное лицо, ослепляя собой и яростью - моя первая кровь, теперь и я превратился в зверя... Шок, и страх, неприятие. Хрип и конвульсии досматривать нет желания, и взяв себя в руки продолжаешь махать своей косой восьмого дома преисподней. Разорви на куски, сожги дотла... В наступившей тишине слышишь крики - победные, и от вопля уже ставших инвалидами. Постепенно приходя в себя находишь костяк своей группы, взяли пленных. Но приказано убивать, всех. После короткого допроса видишь другое лицо своих сил - тебя окружают миролюбивые маньяки и добродушные палачи, которые с удовольствием и в изощрённой манере добивают прикладами и ногами, взяв в руки пруты арматуры разносят головы так, что мозги брызгают яркой краской - что же это?.. Остаётся один с другой стороны, не твоей национальности и веры, гордо подняв голову и не отводя глаз смотрит и ждёт участи, не боясь и не отворачиваясь, не стеная и не моля о пощаде. Это воин, которого можно уважать за смелость, отвагу, за то что он такой же человек как ты, просто немного другой. Которого заставили кукловоды, а он возможно и не хотел. Может у него семья, дети. Или старушка мать многодетная с сестрой, а кормить их с отрочества было его кредом, так как рано умер отец, и пришлось напрягаться, таская тяжести, разгружая вагоны, чтобы купить крупы на стол и игрушку маленькой сестрёнке... Не позавидуешь такому сравнивая это со своим сытым светлым детством в кровати с пуховой подушкой. И думая об этом слышишь призыв убить, но не можешь, не можешь... И тут слыша лязг затвора и треск, видишь - сделали за тебя, похлопав затем по плечу и выматерив убиенного, плюнув застоявшимся харчком на безоружного, мёртвого бойца. Неоднозначные чувства. Вечер проходит почти молча, сидя у костра. Как в детстве ковыряюсь палкой в земле, рисуя непонятые линии, чувствуя на себе взгляд, пронзающий память взгляд того, кто умирал и улыбался, и которого не смог выпилить. На улочках немногочисленные жители, вылезающие из подвалов, оглядываясь на свои разрушенные дома, и словно привидения тихо плывущие, держа сумку со скромными пожитками в одной руке, а второй ведущие маленьких заплаканных сопливых детишек, у которых проклятая война забрала их про праву достойное весёлых игр и ярких красок детство, начинаешь задумываться, чтобы не навредить им и помочь, закончив это сумасшествие скорее, одолев незваную орду, пришедшую с кривым кинжалом, насиловать и убивать в родной край, без приглашения на ужин. Кто то спит вокруг, кто то распаковывает одинаковую и безвкусную стряпню в картонных коробочках с надписью "Армия", а кто то сидит положив голову на руки и закрыв лицо, вспоминая часами молчания погибшего весёлого друга, с которым вчерашнее фото в сети всемирной паутины до могильной плиты будет напоминать о сегодняшнем апокалиптическом дне, и сотен возможно ещё предстоящих. Замечаешь вдалеке рыскающих по карманам, своих навсегда тут оставшихся героев, крыс из своего племени, которые снимая обручальные кольца с пальцев и нательные кресты с шеи показывают абсолютную изнанку всей правды и гнили, которые начинают напрягать сильнее и сильнее, ровняя жирными кровавыми мазками картину твоего восприятия. Стоящая рядом бабушка сангвиник разряжает время от времени обстановку, опёршись морщинистыми руками с мозолями на треснутую клюку, улыбаясь беззубым ртом и ровняя седые волосы, выступающие из под узорчатого платочка. Забыв про свой альцгеймер вновь и вновь просит молодых ребят найти её кормилицу, корову, которая в шуме разрывов несколько дней как пропала. Она убежала на пшеничное поле за городом, где теперь, на небольшой глубине, в своих берлогах дремлют металлические круги и лепестки, готовые вырваться наружу столпами Инферно, разметав и испарив тебя на атомы и молекулы, или сделав похожим на аиста, стоящего на одной ноге. Проходишь вперёд по улицам, хочешь заплакать, но не можешь, видя толпу маленьких школьного возраста сироток в грязных лохмотьях, протянувших к тебе тонкие грязные ручки, умоляющие грустными глазками о кусочке хлеба или сахарка, и получив их с одичавшим взглядом яростно кушающих, слизывая все крошки у рта. Постоянно повторяемая трагедия человечества, которое никак не может признать своих ошибок, идущих с отсутствием разума и желания просто жить, созидая, а не разрушая. Чтобы избавить себя от косяков мысли в ход пускаю косяк, чтобы на полчаса уйти в свои запутанные мысли, и воспоминания о тёплом очаге дома, мирном небе, и Любви, которую променял на автомат. Но уже поздно, запачкался, а такие кровавые кляксы не отмоются, никогда. Решив зайти во временный командный пункт слышу крики внутри, и злые насмешливые комментарии братьев. Вижу зайдя стул, под которым в свете лампы сверкает лужа мочи, на на нём со связанными за спиной верёвкой руками, дёргаясь в агонии, с хрустящим целофаном пакетом на голове и удавкой на шее, отходит в мир иной пойманный переодетый из камуфла в гражданку враг. Как я понял, он не дал нужной информации, а это дело такое, для здоровья вредное. Не повезло. Ночь была тихой, но шипение рации с утра даёт понять, что в соседней деревне кое где в домах остаются наши оппоненты, и нам придётся их оттуда выкурить любой ценой. Перезарядка звонко бьёт по ушам, я готов. Пока едем к цели, вижу вдоль дороги прибитых в столбам гвоздями и скобами, распятых наших, которым не повезло оказаться в плену. Бросается на вид, то, что с ними сотворили - выкололи глаза, отрезали уши, и заставляли есть друг у друга, лишили языка. На той стороне инквизиторов тоже хватает, которые не упустят момента посмеяться над трупом и плюнуть в могилу, как мы это делаем. И от этого не легче на душе. Стараемся незаметно войти в нужный сектор. Одиночный треск длинноствольной крупнокалиберной суки разорвал тишину, унеся туда, откуда не возвращаются, одного из нас. Он счастлив, он в Вальхалле, будет пировать с Одином. Он получил покой. А мы пока живы в своей шизе, ломающей нашу человечность. Ошибаемся и бежим группой вдоль улицы. Раздаётся быстрый рёв циркулярной боевой пилы из тёмной глазницы окна дома напротив, взметая фонтаны земли вверх, металлические злые осы роем насквозь проходят через наших, отрывая руки и дробя лица, на мне опять кровь, на это раз своего рядом бежавшего. Опять в глаза, опять в мысли. Доползая пригнувшись ближе делаю грязь. Гофрированный лимон траекторией радуги как во сне красиво залетает в окно, со вспышкой и грохотом распадаясь на мелкие кусочки, не дающие шанса выжить там никому. С ужасом понимаю, что радуюсь, своей победе. Пока другие зачищают площадь в округе, жду пока рассеялся дым, и запрыгнув в окно каменею в ступоре и от того, что случайно параллельно сотворил. Подонок, положивший не одного из нас, и прикрывавшейся мирными жителями, лежит, хрипя и пыхтя, в последней попытке начать дышать. А рядом, свернувшись клубочком, словно появившийся на свет котёнок, лежит маленькая девочка, раскрыв большие светлые глаза, с печатью застывшего в них непонимания, ада, и боли происходящего. Она мертва... За что?!. Я, кто по профессии учил детей языкам в школе, убил ребёнка - стараюсь уйти на мгновение, ущипнуть себя и проснуться - это дурной, страшный и бредовый кошмарный сон, но нет - это дичайшая явь, которая наполняет откровенным раскаянием в этом случайно произошедшем, что вовсе не совпадение, и увы не случайно. Это знак, крест, дающий уже без сомнений понять, что вот кто я теперь, ублюдок, окончательно превратившийся в зверя, и нет мне прощения и пощады. Умри, сдохни, отражение в зеркале отражает Дьявола, демона, детоубийцу. Тварь и мразь. А узнает про это моя Любовь?.. Не осталось теперь Любви и совести, ничего, пусто, грустно, и говорить и думать больше не о чем. Дно болот впереди сменяется внезапно увиденным пустым дном бутылки с горючей беленькой, едкой извечной подругой. Я где то в комнате, на кровати, с улицы шум празднования победы. Ну заплачь ты, сволочь, излей эмоции, но вместо этого полумрак комнаты сотрясает шизофренический раскат идиотского, тёмного, больного психопатического смеха, который не получается остановить, до тех пор, пока брат с красным крестом на рукаве не ставит стекляшку морфия, и я ухожу в полудрёму, не имея желание проснуться и жить, никогда. Вот и хмурое ноябрьское утро приходит памятью о вчерашнем злодеянии, выпал первый снег - ну что друзья, окропим его, красненьким?.. Находят прикопанными двух подростков, недалеко от нашего штаба. Пожилой пенсионер рыдая говорит, что когда их изнасиловали и убили варвары, некоторые не получившие любви моральные уроды не побрезговали остывающими тельцами, и делая это грязно у всех на виду насмехались, показывая шакалье нутро. Впереди полуразрушенный цементный завод, нам туда. Плохое предчувствие, видно не повезёт сегодня. А оно и к лучшему, зачем так жить, никому теперь не нужен, убогий. Значит будем свистеть до конца, каким был он не был. Выдвигаемся, все устали, все что-то хотят, но по сути уже ничего, слишком далеко от дома, от близких, от самих себя. Это уже не мы. А кем мы стали?.. Уже далеко не риторический вопрос. Режет тебя лезвием, не давая ни микрона покоя и тишины. Мокрый снег превращает дорогу в грязное непролазное месиво, схожее с дебрями моей приговорённой души, движемся медленно, не спеша. Сверхзвуковые соколы охотники время от времени проносятся над головой шумно, патрулируя и накрывая цели, выпуская свои разящие крылатые перья куда то вдаль. А далее, в утренней дымке видим потерянный железобетонный ад холодной остывшей промзоны, чёрными окнами как бы предупреждающей насупившись - тебе сегодня не выжить, милый, добро пожаловать. Но мне уже всё равно. Потому что даже Бог меня забанил в чёрный список, во веки веков. Как по сценарию начинается привычное времяпровождение, и опять приходиться ускоряться, то ли чтобы спасти свою никчёмную жизнь, то ли убежать от неё. Асфальтовая дорога с воронками впереди, разделились, сзади бежит какой то Бро, лупя по окнам и что то громко крича. Внезапно удар в грудь - может показалось?.. Тут второй - тупая боль - нет, не кажется. Видно долетели познакомиться те жёсткие тяжёлые приятели, которые специально сделаны, и любят дефлорировать кевларовые жилеты, прогуливаясь после внутри по твоим органам непредсказуемым маршрутом. Они самые, они родные... Не повезло. Упав головой вбок вижу подбегающего ко мне в попытке помочь Бро, но его относит в сторону прилетевшей с небес, словно божественная кара, свистящей болванкой. Не слышу, но пока ещё могу видеть. Что с ним?.. Где его грёбаная нога?.. Ах, вон она, через дорогу, извивается словно змея, не может без него перейти на другую сторону. Начинает приходить жизненной фотосессией подборка моментов прежнего существования, моментов, встреч, переживаний, неисполненных желаний. Бро ещё жив, шевелится, но молчит, да я и не слышу. Но цепь фотографий в умирающем мозгу тормозят три так до боли знакомого, и ставшего для меня важными под конец взгляда - заплаканные глаза в попытке образумить моей Любви, гордого, но не испуганного безоружного пленника, и хрустальный испуганный взгляд убитого мной ребёнка, той маленькой девочки. Понимая насколько всё бессмысленно, решаюсь, и скупая мужская слеза из глаз, смешиваясь с кровью из носа стекает прямо в рот. А пока свинцовое небо своим покоем и равнодушием накрывает двух умирающих, но не сломленных братьев, у одного из них вместе с пулями застрял вопрос к себе и таким же как он - "Бро, а оно того стоило?.." - и они отправились в путь...
6 Глава - Болотный Свист.
(Посвящается переборовшим себя, вылезая из трясины, и вернувшим себя людям,
а также тем, кто не опуская руки плакал, верил, и помогал. Честь и хвала)
Что за ересь, где я?.. Проснулся как всегда невовремя, в другом упоротом измерении. Что вчера было то? Как хреново, башка раскалывается, лучше б я умер. Озноб пробирает, сменяясь жаром. Поспать бы, да дёргаюсь, кто нибудь, дайте воды, быстрее, сейчас блевану. Фу, ну и выхлоп, это от меня так несёт?.. Смесь перегара, пота, и прокуренной хаты. Надо оценить обстановку, блин, как я тут оказался, и с кем, видно автопилот не довёл до дома, да я возможно и не хотел, как всегда хотел тусить, когда это кончится, ведь не маленький уже как бы. Когда мне так башню повернуло, что до сих пор не могу окститься, остановиться. Вроде сила есть, воля есть, а силы воли нет. Радиатор закипел, надо слить. Зеркало... Грязное треснутое зеркало - да и я не лучше. Вид не презентабельный, проехался видно каток какой то в виде ударов по фэйсу. Щетина словно доисторический лес на мне, а динозавр я сам, парк юрского периода меня не отпускает. Сейчас вот бабу бы, хотя нет, девушку. Сколько прошло световых лет, с тех пор как меня бросила последняя, самая лучшая и добрая, которая хотела мне помочь?.. А сколько таких было. Притворно всё гавкал, что ради тебя, любимая, брошу. Всё брошу, только ты не бросай, не оставляй. А мне говорили - не пей, пожалуйста, люблю тебя, ты ведь в животное превращаешься, а твоё обиталище в хлев, хрюкать скоро начнёшь, как тебе помочь, скажи... Дурак, не ценил ведь всё, как будто передо мной поломанная кукла, а не Богиня, изъяны всё искал, в своём тупом угаре недостатки придумывал. Дурак, что скажешь... Опустился. Ну ничего, с завтрашнего дня всё изменится, и будет потом у меня всё - путёвки на заморский курорт, денюшка, высокоморальные адекватные будут обручем вокруг меня вращаться, а может ещё тёлки мне подарят тысячу и одну ночь, буду в малине, в шоколаде. А сегодня в этот день, летний или осенний... А сегодня вообще что за цифры по дате? Чёрт меня дери, сучье вымя, нет с собой трубы, посеял, молодец. Три месяца копил, чтоб с проколотых чьих то рук взять, мать твою! И потерял. Ладно, надо срочно достать на мерзавчик, а то дела плохи. Ещё бы дунуть неплохо, стать самим собой. Как в древние времена я обходился без допинга? Не заливал в себя литры прозрачного вонючего зла из дешёвых грязных помещений, где за двумя стоящими ободранными столами толпятся в протёртых и поеденных молью шмотках особи, от мала до велика, разные годами, да на лицо возрастом неопределённые. Где ведутся беседы ни о чём, каждый день одинаковые, наливается водка из большой бутылки, и режется карамелька частей эдак на семь, чтоб всем желудок наполнить хватило. Смеялся раньше, угорал над такими, мол зачем так жить. Типа работать надо там, семья, дивчина, всё пучком, никакого трэша и походов ночных за заветной поллитровочкой. Возвращается теперь, ох, что делать, как жить дальше. Так, в чужих хоромах с ободранными и покрытыми непонятными надписями обоях нахожусь, надо слезть с белого друга задних проходов, достать бумагу, если найдётся, да на выход пора. Ой как хорошо, замка то нет, можно выйти, брошу назад взгляд на диван с торчащими пружинами и зассиканым поролоном - в путь дорогу. Выходя понял, что несмотря на сегодняшнее тошнотворное бытие, нужно бы цигаркой разжиться, пошарил по дырявым карманам - лишь не первой свежести ломтик хлеба, настолько твёрдый, как кирпич, недавно ласкавший мой затылок в непонятной алкашеской пляске за мелочь из карманов. Эй, пацанчик, угости как сигареткой - спортсмены все пошли, чемпионы вшивые - я тоже когда то и так и сяк мог, понимаешь, блины на перекладину накидывал, вывозил в качалке. Хоть другой невежда угостил, отвернувшись и хмыкнув. Надо в заветную лавку идти, может работает девка, что в долг даст, выносить с хаты своей уже нечего, не продаётся хлам что остался. Занять бы, да никакие сволочи не займут, а я отдавать и не парился, пусть поймут, вкалывать перестал, когда перестал чухать, что такое трезвость. А трезвость это мерзость, чего уж там греха таить. Помыться что ли сходить в подобие ванны, где последний кафель отвалился из за плесени на стенке. Да зачем, всего неделя то прошла, женщины любят феромоны, а мужику нужно быть вонючим и грязным, чтоб самок привлекать. Только вот одни жабы попадаются, берущие под руку и в другое место другой предмет за пару часов вечеринки на лавке возле подъезда, в стиле а-ля портвейн. Или гадюку пригреешь, а она падла всё из холодильника сожрёт, ещё и не даст - проснулся и нету - да ты, ты!.. О, моя краля в магазине, ну запиши на меня, и хорош тут мне указывать, что хватит, я в твоё время знаешь кем был!?. Ужасно, я ведь кем то был, блин, а ну его. Руки дрожат, пробка тупая, и зубами не могу - мой друг кариес давненько их урезал. Открылась, ура!.. С кем бы выпить, хотя нет, моё, не отдам. Ну, за что пить, повода давно не ищу, и тосты новые не знаю, всё по стандарту. Вот сосед был зашибись, такие тосты толкал. Просто как то засвистел, решил вечерком под звуки цикад на балконе с зеркалом бухнуть, меня не дождался. Толкнул тостик за здоровье, чокнулся с отражением, и делая глубокое закидывание головой свалился с перекладины. Щеглы дворовые потом всё про мозги шептались. Эх, молодёжь. Полегчало, даже запить водицей не приходится. Правда на сегодня второй шкалик уже за бабки брать надо бы, по честному, по пацански. Пошёл к чуваку с соседнего двора, он толк знает, как от боли душевной отойти. Сидит на чём попало, зато угощает, по братски. Здорово, друзило! Есть что? Зашибись, у него шалман. Какие то проститутки валяются, кругом баяны, видно в Вену по путёвке уже катается. Сколько денег на проезд надо каждый день, это же как доставать. Ну как то крутятся мутятся по свойски, дело то житейское, насущное. Давай, показывай, чем богат?.. Прошли на кухню, а там тип орёт в динамик, дозу какую то там не дают в долг. Чувак, а ты уверен, что у него СПИДа нету? Что то не катит он на живчика, никак не катит. Слыхал, они всем районом пользовались одним пластиковым инструментом, будь на чеку, хотя ложил я на вас с прибором. Ты меня подлечи скорей. И вот, торжественно готовлюсь прыгнуть с парашютом, специи внутри моего колпака. Ну, полетели! Держу, держу, держу... Скольжу разбитым лицом по батарее, плавно вниз. Вставило... Плохо мне, плохо, куда ползти? Смешно вам, уроды, а у меня стропы порвались, и купол отлетел, посадка жёсткая, видать погода нелётная. Да я же сейчас сдохну! Вибрирует в мозгу, заложило звоном уши, ползу к сортиру, не могу подтянуться за ободок, и терпение кончилось. Падаю на спину, и изрыгаю фонтан эмоций с выпитой сегодня пляшкой и вчерашним просроченным салатом ввысь. А он по Ньютону притягивается обратно, захлёбываюсь. Но у всех свои проблемы, поэтому мыча перевернулся на бок, неплохо, уже лучше. Забыл как дышать, глаза скоро с орбит повылетают, ритмы злой музыки в подсознании не дают покоя, заткнитесь, выключитесь. Головокружение сменил взгляд в коридор, где смеётся вставшая тупая дура, куря сигарету, и снимая на телефон. Я тебе что, Голливуд тут развёл?.. Сейчас отойду, получишь, выдра. Нарожала, и мамке на шею, а та на пособие живёт маленькое. Двоих уже забрали в дом для несчастных, последнего тоже хочешь потерять? Мне бы сейчас встать, да не умею, как в саду без ходунков. Давит могз, скоро видно возле Райских ворот с Петром и Павлом трещать буду... Падаю вниз... Открываю один глаз, еле встаю, сколько я тут пролежал, веки и патлы слиплись, надо встать. Резко, вертолёты пошли. Воротит. Кто то новый сидит, давит язвы на себе - надо поздороваться. Тебя как? А меня так то звать. Как дела? У прокурора дела, а у нас делишки. Пролежал я сорок минут, обалдеть. Умываюсь. Ты дружище по какой теме? Не мушкетёр? А, пират, кладоискатель, ну как там поиски? Выясняется, не нашёл сегодня сокровища, карту новую ждёт. Чешется, ёрзает, ногти грызёт. Почему фонари под глазами? А, так ты ещё и спортсмен, бегун марафонец, неделю бегает уже, находясь в основном в сутулой позе на кресле, и меняя зажигалки и стеклянные маленькие сигары. Агрессивный ты какой то, однако... Ну жди, жди координаты, только не ори. Тем временем друг десантник дал возможность прыгнуть курве, что меня снимала, красавец. Теперь не смешно, а?.. Дайте сигарету, будьте ж вы людьми. Премного благодарствую. А пока телефонист съёживаясь уходит за заветным маковым цветком, на кухне остаются трое. Карты не особо люблю, на деньги не играю, предлагают на ту, что в комнате. Да не, я без резинки, а это опасно. Ну, ради смеха поддерживаю. За три партии победный, и возможно с трипером или гонореей в ближайший час венец одевает новый, дёрганный гость. Из холодильника появляется спирт, с Дмитриевичем. Пока двое пьют за "любовь", украдкой иду в комнату. Там где то, на кровати, в залипшем теле телефон, с моим синема в туалете, надо удалить, а то не комильфо. Я же солидный, престижный таракан. Так, вот чек для путешествий, но я не любитель Австрии. Деньги!!! А вот и он, поцарапанный и с засохшей рвотой, связной. Беру в руки, и приходит светлая мысль - а что если себе забрать? Приватизировать, экспроприировать. Следуя заветам дедушки Ленина кладу в карман с кожурками от позавчерашних семечек. Можно и спирта накатить. А в коридоре проводы в поход, но новый гость всё таки решается опробовать жертву, и закрыв дверь за собой, входит в историю. Отказываюсь сегодня уже десантироваться. Улыбка до ушей от неразбавленного медицинского, ну благо хоть не одеколон. Слушаем скрипы, шум, и маты, из очага наслаждения, но не успев открыть консерву и налить рассол, на третьем тосте "За Любовь по гусарски", всё затихает, обрываясь на громком вопле удовлетворившего себя самца койота. Переглядываясь, хихикаем ехидно, скорострел. Выходит субъект в расстёгнутой выправленной рубашке, с ширинкой открытой, и следами скверны на затёртых прожженных штанишках. Слюни падают на залитый не первый раз клеем и морилкой линолиум. И тут в свете хорошего настроя я получаю предложение совместно найти тайну. Собираясь, одевая в такую жару зимние голодные кроссовки на дырявые потняки на копытах, и выходя оттуда вижу, как десант собирается принять эстафету, пока не подошёл её вынужденный муж, любитель булочек с маком. Значит будет ей сосиска в тесте. Идём пешком, по улицам, где давно не горят фонари, частный сектор сменяет погост. Сразу мысли, сколько осталось, а кукушка не даёт молчанием ни шанса. Задор, пыл, уже становится в голове пункт - надо найти, как крот прорыть, но найти! Раз иду с таким опытным солистом, уверен, что будет кайф. Переходя мост видно гаражи, и лесополосу за ними. И тут воображение рисует мне образ, как когда то давно, я ходил за руку с милой и любимой, мы ели сладкую вату, гуляли в парке, целовались. Я дарил ей белые розы, в знак верности и преданности, и её живые глаза давали мне надежду на светлое замечательное будущее, которое я бессовестно просто выкинул, оскорбив её тело и душу, унизив и поправ все старания, адресованные мне. Вытер ноги об мечту, и выставляя её за дверь некогда не бедной квартиры грязным ртом разносил проклятья и гоготал, как идиот. Мы катались с ней на колесе обозрения, на каруселях... А теперь и то и другое подпитано другим, не столь хорошим смыслом. Был бы я умный, не будь таким придурком. И вот я вижу, как стоя на коленях новый знакомый превращает руки то ли в ковши, то ли в когти росомахи - да ему на стройке экскаватором работать! После нервно скуренной сигареты понимаю, что будет бессонная ночь, но зато кто то будет торчать, а кого то плющить. Да, дела. Выжимая из отёкших ног все скорости, приходим к нему. Сразу можно прочувствовать маяк, который сигнализирует о прошлых ночах, когда покой сна меняет лампа. Нервно роясь, ища тонкую бумажку для запекания, он вытягивает все полки из шкафа, устраивая и в без того в хлам не прибранной жилплощади полный кавардак. Найдя, "глазом алмазом" оценивает технические возможности, и когда всё наготове, предлагает присоединиться. А я всё больше вспоминаю улыбку и объятия давно ушедшей спутницы, с которой в это позднее время я уже видел, слившись после экстаза, добрые сны. Но надо срочно перебить, чтобы не коробило, чтобы не сделать шаг с балкона, как это случайно сделал отчаявшись своей больной душе сосед. Быстрыми движениями плавится дурнопахнущая субстанция, и я понимаю, что задержусь в этом напряжённом атмосферой квадрате, словно четыре стены сомкнулись, и не дают кирпичной кладкой низменного желания сказать "Нет!". Первый вдох этой ведьмы ничего не приносит, поэтому мне делают "Double Hard". На минуту забываюсь, мысли пищат словно мыши, бегая и шумя по кругу. И тут начинаются бессмысленные беседы. Я делаю вид, что вникаю в подробности чужой жизни, где смысл в том, чтобы не останавливаться. Это было бы хорошо, да не в том контексте, что привязывает на поводок, который крепко держат неизвестные, бороздя просторы на телеге, и отправляя в мутную ссылку на кладбище характера и воли к свободе. Продолжаем. Тут приходит зачуханный коллега с голодными ноздрями и ртом. Но получив замаравшись, не может уйти. Слышу в его адрес, что он наседка. Стуча зубами и обливаясь холодным потом, тот не хотя этого уходит. Прошло уже несколько часов, и количество яркой дряни стремительно поредело - всё изменилось - смотрим волками, с подозрением друг на друга. А мне хочется ещё и ещё... Словил "жадность", перегорел. Ты что, меня не уважаешь? Дай ещё, дай, дай, дай! Хотя бы пару раз. Вместо того чтобы уйти, мой отключившийся пропитый и прокуренный ум наполняет агрессия, и как памятник на засыпанных осенней листвой тихих дорогах кладбища, я не двинусь с места, и не поменяю дикой позы, от которой судорожно сводит тело, и направляет мысль лишь на получения своего удовлетворения в этом тянущемся беге в ворота неадекватности и злости. Нахожу в кармане пластиковый пузырь со спиртом, делаю жадно глоток за глотком - не спасёт хозяина уход в другую комнату. Мне нужно ещё! Хватаю ножницы на шкафу, пошатываясь иду в другую комнату. Вроде темно. Но увидев в слабом свете ночного окна согнутый дугой силуэт на корточках, и тлеющий огонёк в костлявых пальцах, перемыкает - начинаю свистеть... И вот снова утро с больной головой и трясущимся телом, опять выхлоп и майские ароматы потного до ужаса тела перебивают свежий воздух, из выломанной форточки. Вроде у себя, не как вчера, дошёл. Зачёт. А что было?.. Судорожно вспоминаю, что был в гостях. Лучше бы не ходил, надо было прислушаться к последней извилине серого вещества. Руки в крови, а сползая на эру немытый ковёр вроде со смехом, но больше с брезгливым отвращением понимаю, что и штаны все в дерьме. Оно бултыхаясь в портках как бы намекает - убей себя, чмо. Память лихорадочно требует девушки, которой был бы нужен, как раньше, которая бы держала в узде и подала руку, спасая из этой трясины. Животное сексуальное желание просит дёрнуть друга между ног, но друг уже давно как спит на половину шестого, потому что даже он не хочет тебя знать. Стук в дверь, доползая на корточках и разнося вонь, дотягиваюсь до ручки, открываю, смотря в пол. Пара штанов с лампасами напротив, и заходят с разных сторон. Слышу своё самим собой подзабытое имя, дату рождения, адрес. Неужели, что я совершил - не могу придти в себя после белочки и понять. В ход идут стандартные фразы из криминальных сериалов - "Пройдёмте, всё подпишете, на суде расскажете, прокурор добавит" - пришло моё время. В красивом зале с гербом и флагом, с какими то людьми напротив с молоточком и в мантиях понимаю, что браслеты на руках, а я в клетке, как экспонат в зверинце. Поломка затмевает разум, всё очень плохо. Без стимула, без женского тепла, и теперь без свободы, навечно... В дурной голове мысли о брошенном в пустырь с ловушками счастье, а в ушах, указавший путь в серые стены, такой же громкий болотный свист.
7 глава - Созвездия Камня И Сердца.
(Посвящаю великим чувствам, и беспощадной судьбе... Это в память о ней.)
Когда в моменты, когда чувствуешь себя обессиленным от обстоятельств, произошедшего, когда на душе немного грустно, и смотришь на всё почти равнодушно, когда мир вокруг тебя меняется не в ту сторону, и когда абсолютно ни к чему не лежит душа - на ум приходит это... Чудо бренного мира, сама изюминка сексуальности во плоти, твоё продолжение, ваши интересы и безудержная страсть, от которой твой мир когда то вокруг круто изменившись на короткий срок, дал тебе простое счастье. В глазах двух частичек космической выдумки, нашедших друг друга в кипящем и бурлящем, глубоком и тёмном океане проносящихся лет и совпадений. Горячее пылом воображение всегда оживляет то, что тебя согреет, и придаст сил и воздуха, чтобы вспоминая это, к этому и стремиться. Поездив по странам, побывав и на международных фестивалях, и в скромной кришнаитской ятре, более не найти человека, с которым пару месяцев стали знаковым событием, отделившим прежнее сознание, как аппендикс, и придав тебе астральный третий глаз, с помощью которого всё стало иначе. Стремившись отойти от продолжительных каникул сроком в несколько месяцев, от далёких земель, и разных людей, от моря и гор, от степи и от сырости старого города, я вернулся ещё более уставшим, чем покидал уже называемый второй Родиной свой край суровых морозов, и жёстких правил игры и жизни. Не был я доволен сим почти "медовым месяцем", точнее ими, так как даже не предполагал, что обернётся это увядшей жёлтой розой разлуки, и прорастёт прекрасной сакурой, цветущей раз в жизни, и благоухающей тихим пониманием, настолько чуткими, словно слабые звуки красивой медленной музыки вдохновенными порывами, и подарит отражение себя в обличии иного пола. Арктический лёд в серых холодных глазах соединяется с бушующим пеклом испепеляющих карих. Худощавое со шрамами и скачками в голове тело находит такое же худощавое с возбуждающим привкусом притяжения, и желания. Два человека с первых секунд вожделеют жарко, и находится звено, благодаря которому они вцепившись друг в друга удаляются в свой мир, похоти и верности, совместного продолжения рода, и обогащения взаимными планетами в горьком, но настолько важном опыте наших извечно живых и нетленных дней. Редкие фотографии, найденные в задворках памяти и закромах виртуального пространства требуют их пересматривать, хотя даёшь себе отчёт в том, что всё это пыль, межгалактическое видение, в которое порой так хочется совершить квантовый скачёк, в попытке настичь, изменить, и сохраняя продолжать не уставая и не теряя сил, так как это важно и требуемо, это тихо шепчет тебе во снах. Придя однажды в место, где ещё можно было встретить людей по теме в канун празднования Дня Всех Святых и начало дождливой и холодной власти месяца Скорпиона, я не ища понял знак - мне нужно было сюда придти, и я не поступлюсь ничем, и не перед чем не остановлюсь, чтобы свершить высший справедливый суд вопреки суждениям и зависти обществу, и соединю вместе двух жаждущих и страждущих, найду для кремния молодости горючее опыта. Стараясь ради нас ни в чём не сомневался, не брезговал ни капли, стараясь действовать всеми методами, чтобы вкусить то запретное яблоко из Рая, продав душу змию на дереве из адских недр. Так как мы жили не на земле, а на небе и в кратерах с холодными ветрами перед пещерами эфритов из глубин гиены огненной. Поставив себе метку в мозг и заклеймив свой рабочий мотор в груди, я с самого начала устремился к дорогому мне человеку, и поняв что трудностей и преград намного больше, раскрыл свой потенциал и высокообразованного повелителя людских судеб. В вечер концерта было очень людно и шумно, но мы вербально общаясь, слышали и видели лишь друг друга, а наши полёты представлений и намёков вышли из берегов, словно могучая река, и сломали хребет плотине, разделявшей нас, мы доплыли скоростью невообразимой к водопаду с ощущениями падения в котёл непрощённой попытки сотворить свой единственный шанс. Далее, на площади с веселящимися парами и стесняющимися одиночками, вызывали ревность, и негодование по отношению друг к другу, но понимали, что ещё рано, и бдили грядущий ураган сладостного отмщения и реванша в позах древнеиндийского трактата. Рука об руку, поймав момент, но не успев применить, осознали всю мощь магнита и стрел Амура. В последующем ненавязчивом общении спутниковыми рукописями, ненавязчиво, тонко и по элегантному интригующими вопросами и вуалью мыслительной Terra Incognita сверяли часы приближающихся отзвуками широт сказочными магиями ложа. А знаки продолжали истолковывать таро мягкого, но неизведанного доселе ожидания. И вот всё пришло. Постепенно избавляясь от цепей жалостливой привязанности она шла, изысканно и амбициозно ко мне, а я кувалдой своего помешательства крошил и откидывал фрагменты этих цепей. Наши встречи проходили сперва очень по детски, не позволяя уйти дальше петтинга и улавливания запаха сильной наркотической эйфории, исходящей от тел в моменты стеснения феромонов. Но идеального не может быть в таком поступке, чтобы завистью сходили помешать Боги, и сама судьба поворачивалась наперекор, так как затронули мы ту чёрную дыру, где мы, смертные, не имеем права присутствовать. Нектар и амброзия всё чаще лились на нас, делая всё во имя двух счастливых, но таких несчастных людей, половинок, инь и янь грусти и боли земного шара. Мы рисковали у всех на виду, но проявляли внимание, а когда последнего стало чересчур много во бдительности стражей ханжеской фригидной позиции под каблуком, не делали остановку, а скорее разгон, лань и гепард, которых никто не дагонет. Но пока было всё плавно, и никто не думал, что всем поставлен мат, но они пока этого не знают. Король и королева похоти и табу, в соитии теряющих сознание тел. Я видел обиду и отсутствие внимания раз из раза право не замечая, что не полностью живу ей, а она была всегда рядом, на связи, во сне и наяву. Аналогично и она не понимала, отчего она так следит за моим сердечным покоем. Постепенно накаляясь, мы перетекали всё ближе и ближе. И вот когда я не пунктуально чуть не утратив её опоздал и прибежал в последний момент, наша телепатия всё усмирила, и повела в сад неизвестных загадок и ребусов, которые разгадав, не стесняясь тонов и слов, жестов и дыхания, мы снимая одежду на себе скромно не веровали сему великому пробуждению Эроса. И вот замочная скважина получила ключ, а тот открыл врата Земли Обетованной. Вдали мелькали высокие сосны, декабрьская снежная ночь провожала пару времён. Я услышал, что есть у неё жнец, который собирает и забирает многих в вечный сон. Я настойчиво предлагал помощь, ведь не мог уже противостоять ни себе, ни ей, ни мрачной печати несовершенства отношений подпитывающих жизнью, и надеждой, верой в любовь и силой бороться с бедой. Когда нас заметили, предали огласке и заклеймили шуты не доросшие, и ограниченные, нам уготована было время ва-банк. Новый Год соединил тёплую дружественную компанию, где мы не могли сотворить уже ясное как шорох нужды - зачать дитя наше, ибо в этом познали мы истину предначертаний всего. А после, не спав несколько суток в ожидании, мы вновь разметали вокруг метафизическую энергию и химическую реакцию секса. Побивая рекорды сами того не зная, искали сантиметры непознанного на теле и в разумах, лилась всяко душевная близость. Шёл час обрывов и камнепадов. Мы начали терять так же быстро, как получили, негодование и оправдание дискутировали, устраивая дебаты о правоте и что самое страшное стоимости и необходимости. Узнав что причинами было многое, я не смел, и не сумел признать простой зловещий факт - что дитя наше не родится, и нет более того, к чему так шли, но получившись почти выползло медленно кровью и плачем, шоком и помрачением, вылилось в изменение столь родных и привычных орбит, где планеты разделила пустота и вечность... Перебирая всевозможные вредные привычки, я входил в анабиоз, но даже в таком состоянии отчаянно надеялся, что не случится того, что уже никогда не повернёт русло реки в высохшие каналы окостеневших взаимоотношений и последнего шанса. Рыдая, мы знали, хотели, но злой рок всё поставил недвижимо к своим местам. Нас не стало. В пришедшие вереницей лета других мыслей, забот, и чувств, иногда вспоминал и следил, не решаясь написать, просто, по людски. Некогда лютую смелость заменило мне робкое чувство вины, лени, и нерешительности. А кульминацией всего стала ночь, когда со своего второго замаскированного лица в социальной сети я стал своё изливать, что накопилось, чем хотел поделиться. Но это был дурной тон, тем более в маске зайца, а не лицом волка. Спустя пару дней, я уныло шёл где то зимой, а три года прошли, и не мыслил что ночью той, забрал к себе её жнец, который врагом стал для многих. Гранд финал развязки угадал я, когда спросив у меня кто ушёл ближе к звёздам, назвал лишь одно имя, которое было одно. Теперь вспоминая, пишу эти строки, чтоб если пришла - улыбнулась, и в чёрной вуали сказала "Привет...". На кладбище так и не смог я добраться, ведь крест на холме не заменит когда то живую любовь. И надо бы дальше жить, так то и надо, но на рукаве не даёт мне покоя совместный узор, один у меня, другой, что два метра под нами. И маленький жил бы, но помешал жнец. А как смотря в чёрную бездну, ты выберешь, светом ведущие Камень, иль Сердце?...
8 - Моя Смерть - Моя Бесконечность.
(Ода терпению, и стремлению к жизни на вязких берегах. Sic Luceat Lux!)
Листая различные религиозные книги и философские свитки, замечаю, что для классиков прежнего времени, и современных творцов пером по бумаге, важен вопрос о смысле нашей жизни. Алхимики пытались разгадать эликсир молодости и вечного
обитания на нашем круглом, но настолько плоском Глобусе. Оглянитесь - сколько смыслов вокруг и посылов, в этих нитях легко затеряться, ведь ловкие верховные портные своими швами препятствуют индивидуализму во всех сферах. Особенно в
становлении ценностей и идеалов, стоя за спиной у политиков, религиозных лидеров, и не есть хорошо, что и некоторые творческие люди, рожденные свободомыслием, им потакают. Спустя годы моих наблюдений, я внезапно озарился - мне хорошо в любой компании, где есть добрые люди. Разделяя и властвуя иногда, а скорее никогда не добиться уважения, так как если опасаются, не значит что достиг взглядов, с интересом и пожеланиями всячески тебя поддерживающих. Мультикультурное развитие подразумевает собой яркое, в хорошем смысле, любопытство. Познавая антропологию, кругозор позволяет видеть за горизонтом, то что ранее окутывали облачные циклоны предрассудков и принципов. Закопанные в землю забытья живьём, и дышащие капельки прирождённого неиспорченного "Я" никогда не будут разлагаться, ведь это то, что дало тебе Провидение. Природный и естественный реактор вырабатывает энергию на всю планету, на весь мир. А многие не привыкли считать себя гражданами мира. Братоубийственные войны на фоне горящих церквей с упавшими куполами, расстрелы межрелигиозных соревнований, гибридный фашизм с распространением вирусов и ядов, радиации - всё это последствия чьих то "интересов", кои можно охарактеризовать, как грязные денежные. Однажды сидя в дождливом лесу, я смотрел по сторонам, наслаждаясь флорой и фауной вокруг, ловил звуки насекомых, гладил ладонью поросшую мхом смолянистую кору - и мне не требовалось стимуляторов любого рода, чтобы быть умиротворённым и спокойным. Естественно что время многое меняет, однако не стоит в расслабленном аморфном состоянии наблюдать на этим. Течение всегда небезопасно, особенно в тех вопрошаниях, где не умеешь хорошо грести. Взбираясь на гору постепенно растущей мудрости падают камни преткновения, уворачиваешься и лезешь дальше. Лавины выдуманных или созданных порой самими собой проблем, несясь могут погрести под собой, и остатков кислорода не хватит, чтобы прорыть спасительную нору к блестящей красоте сияющего от солнца снега там, наверху... Верилось, что стоит брать от жизни всё - не стоит, так как схваченная порой в тени за хвост милая зверушка превращается в раздутую кобру, но уже поздно искать противоядие. Верую в то, что слово сильнее оружия, искусство, именно оно, а не дешёвый фарс приукрашенной лапши, сильнее противоречий, так как в первую очередь нужно думать о детях. О всех детях... От голодающих в Африке, до беженцев сирот, которые регулярно появляются на всех меридианах. От развитых и одарённых, до нищих и инвалидов - право жить, отнятое право, всегда приходит потом из подворотни времени, наглаживая топор. Чем мы помогаем строить полезные и приятные нам достопримечательности, собранных в стог знаний и качеств? Если захотеть, то можно добиться всего, всегда, кубик рубика возможно собрать в первоначальный вид, даже если коварные щупальцы перепутали весь расклад. Не обращал ранее внимания, сколько талантливых людей вокруг - а их же много. Много цельных, нераскрытых маленьких принцев и принцесс, дам и мужей, которые маленькими шажками, прыгая с кувшинки на кувшинку, стараются в топи безкультурщины дарить нам свои буквы, предложения, рассказы и стихотворения, ноты и мазки на картинах, видео. Так почему же более популярно то, за что я бы не дал ни гроша, ничего не дал бы. Иногда считаю себя старым и консервативным, но видя в словах и действиях что то правильное, и действительно прекрасное - наполняюсь грустью. Почему?.. Потому что мало кто вдумается, прочтёт, что нибудь возьмёт себе в походную котомку жизненного мироздания. Для вредительства мы все сильны - другим людям, противоположным взглядам и несоответствующим своему иногда эгоистичному предпочтению. Верите ли вы в ванильные чудеса и кисельные сказки? Я не верю. Верю в твёрдость, решительность, безоткатную позицию, верую в действия. Разные даты хрупкого календарика подносили мне на блюде трансформирования друзей и близких, да такие, что от происходящего ангелы взвоют. Молодые, развитые, образованные дети земли спиралью уходили со своих путей вниз, мусоропровод затягивал их, людей воспитанного поведения и когда то отличного стиля, в контейнер с жижой из желчи. Сам не святоша, вообще никак, скорее тот, кто просто устал, от всего. Но видя гримасничающие второстепенные лики оборотней, просто не могу смотреть дальше. И не хочу. Помогая человеку, или в чём то другом, спроси себя - а оценят ли это, а нужно ли им это?.. Никто никогда не в силах помочь себе лучше, и более равносторонне заполнить пеной обильного познания себя, чем ты сам. Говорят, небо забирает достойных, но вечный спор с теократией давно у меня в приоритете. Отводя от себя всяческие догмы про смыслы жизни, я сделал простой вывод - нужно просто ЖИТЬ. Не мешая, не усугубляя, не смеясь над чужой бедой, не быть равнодушным к тем, кто ждёт, ждёт тебя, смотря из своего окна мира в голове на перепаханные танками бедствий и катастроф дороги планеты, и с мокрыми глазами понимает, что ты не придёшь, ты забыл, или не захотел... Ни на то, ни на другое, нет оправдания. Лишних же раз не бывает, если сконцентрирован на чём то действительно важном, наполняющим тебя переживаниями и чувствами. Позвонить, написать, подать знак, уделить внимание, хотя бы просто не забывать - мелочи жизни, а из них цементом круговорота вещей в природе строится мощная кладка крепости взаимоотношений. Подай калеке на улице, подай нищему кусок хлеба. Как спасти природу, замусоренную, отравленную, толком никому не нужную?.. Ну да, пожрём, пожуём, отложим и сдохнем - а что, напрягаться то не стоит, да? На кой ляд думать о будущем, если через, скажем, эдак лет триста, мы не будем тут туристами? А животные - неужели столько равнодушных, и позволяющих себе по гадкому издеваться над ними зверей?.. Будь то любая животинка, а у неё есть душа, есть желания, есть боль... Иногда бы не против лицезреть в параллельном мире, что было бы с особями Homo Sapiens, которые не ведают, что творят. Много бесполезной чуши вокруг, накипело, мутно становится. Никому никто полностью не понравится, и ничему ничто - это дань мирских измерений. Но если желаешь запомнится, внести посильный вклад в ячейку с названием "мой след" - действуй, раздави лень, сделай передозировку своим наркотикам, алкогольную интоксикацию пузырю в морозильной камере, равнодушие своей бесполезной злости, делающей виски седыми, а мысли чёрными - и в добрый путь. И не стоит ждать ничего - делая верные вещи, всё само собой и придёт, заслуженно, выверенно, глобально. Если найдётся хоть один спутник, последователь, готовый разделить с тобой и продолжить авторскую идею, сделать её краше, сочнее, передавая другим - значит ты жив. Отрицай от себя ненужные каноны религиозных культов и политическую диарею, рукоблудие искусственного искусства и плен тлена - будь вне рамок, свободен, чист. Катарсис приходит не сразу, но стой за своё, и всё получится. Провидение помогает тем, кто не стоя на коленях, и не держа перста крестом за спиной, делает дело, а не стоит пугалом в огороде плебейской черни, послушного стада, охраняемого псами во главе с дудкой пастуха. Делай добро. Лейб мотив теперь таков - "Когда бы я ни канул в вечность, моя смерть - моя бесконечность".
9 Глава - Атмосфера И Зависть.
(Из серии "Сами смысл найдёте", или бесполезные наживки для проблем)
Скажи мне кто твой друг, и я скажу, кто ты - с первого раза не совсем понимаешь смысл данной пословицы, особенно если молод, и не сталкивался с ситуацией предательства или откровенной, неприкрытой дырявыми листами сгнившего растения, или иглами назойливого кактуса, подставой. С тех пор, когда праздные дни очень раннего детства в с погремушкой в руке, и неуклюжими шагами в манеже, кончаются, наши предки обычно начинают прививать нам понятие "социум". Что есть мальчики и девочки, которых пока находят в капусте, или приносит аист, есть совместные игры, что не стоит быть жадным, нужно уметь делиться конфетами и жвачкой. Что есть какие то ещё тебе непонятные нормы поведения в обществе, этикет. Стареньким бабушкам с авоськой, и дедушкам на костылях уступай место, пропусти вперёд девочку, не груби, не сквернословь, не истерить, ежели не купят новую игрушку, не топай ножкой и не распускай нюни в детском мире. Детсад с первыми попытками влиться в общество обычно не нравится, бросаешь тревожный, словно прощальный на эшафоте взгляд, в сторону провожающего тебя родителя, который улыбаясь машет, и говорит, что вернется вечером. К тебе подходят воспитатели, и ведут сопротивляющегося ребёнка в группу - первое разделение людского порядка. В зависимости от темперамента, ты либо стоишь молча, либо идёшь к на косо смотрящим на тебя детям, которые уже находят своих первых друзей и подруг, и думают, что в жизни они надолго. Сад сменяет школьный, как тебе кажется, концлагерь, где руки строго лежат на парте, а в тусклой тетради в косую линейку надо писать так, чтобы шариковая ручка была упёрта точно в плечо. Возможно именно со школьной скамьи начинается уже более менее важная и значимая, словно рыцарский орден дружба, где твоё окружение оценивает тебя, и ты отчётливо чувствуешь себя в клубе по интересам, замечая вдруг, что никто не одинаков. Есть заводилы и тихони, провокаторы и те, кто не может за себя постоять, начинает проявляться потихоньку запретными мыслями и неповторимыми фантазиями первый интерес, к противоположному полу - кто они, почему отдельно играют, и вроде бы обратившие на тебя робкое, но статическим электричеством пульсирующее внимание, сменяют звонким смехом, и краснея, проносятся мимо, оставляя неокрепшей детской психике тяжёлые думы под одеялом дома. Но вот ты уже, закурив сигарету, идёшь словно бурлак с каторги с надоевшей тебе работы, встречая аналогичные кислые мины людей на своём пути, нервно думая о том, что стоит дожить до пятницы, которую сменят унылые выходные, одинаково скучные и однообразные, словно попсовый сериал по телевидению. В новостях одна чернуха - танкер захватили, одна голова что то заумно перетирает с другой, ползя по ковровой дорожке в свете вспышек камер, напыщенные дикторы вбивают методички, противоположные, из месяца в месяц, и наоборот. Всё хотят, чтобы ты уже заказал гроб, взял ипотеку под срамный процент, и думал о пенсии, до которой вряд ли доживёшь. Имея за спиной ворох квитанций об оплате, и несколько сдувшихся гражданских браков, направляешься в свою каморку, в кирпичном или плиточном общежитии муравейнике, где можно скрыться лишь накрепко закрыв дверь, и завесив тёмными шторами окна - я дома. Но ругань из за стены, или выкрики быдла во дворе на лавках, рядом с божими одуванчиками всё равно не дают покоя. Смотря электронную записную книжку в своём девайсе, или шарясь в аккаунтах, подсознательно ищешь тех, кто своим столь привычным, но всё равно интересным присутствием скрасил бы омут, который не катит на ранние годы, ведь из года в год, ты теряешься, если пошёл по пути "Всё как у всех". Есть много вариантов, но скрасить житие твое смогут лишь двое - кто на сутках, уткнувшись в мелькающий монитор, кто пьян, кто то давно тебя не видел, и занят, у кого то семейная сцена, сопровождающаяся достойной пальмовой Каннской ветви бытовухой, которую забившись в углу детской, угрюмо наблюдают маленькие дети, прижав плюшевого мишку к груди. Видя ещё один редкий шанс изменить замкнутый круг, и очень редкую теперь возможность выйти из этого колеса самсары, всё равно сперва идёшь не тем путём, который лишь усугубит твоё и без того шаткое положение и метания по комнате в стиле душевнобольного в смирительной рубашке, в поисках выхода. Тем временем тебя уже ждёт надменный взгляд, и во истину актёрская ехидная улыбка, ты пришёл в гости. На столе всё что угодно, но нет ничего, чтобы помогло тебе понять нужные тебе цели, или сфокусироваться на будущем - останешься здесь, не выёживайся. Как по накатанной идут в ход дерзящие своим тоном и смыслом слова, о бессмысленности всего вокруг и твоих действий, с моноклем притворного эксперта называют не гранённый алмаз склонности и таланта, таящейся в каждом из нас, замызганным бредом. Что вы, ты же ничего не достигнешь, не пытайся, не пробуй, не повезёт, это сам себе придумал, в жизни то всё иначе. Зачем начинать что то, всё равно забросишь, проще жить как все, правильнее, комфортнее, чтобы лоск "принятия и понятия" ты ощутил в колонии с сектантскими устоями, чтобы "уважение друзей" тебя не покинуло. Лучше вот давай ещё пару дней зависнем, люди говорят о тебе с сомнением. Не строй из себя белую ворону в стае стервятников, не поймут же. Торопиться то некуда, ты же не студент аспирант по обмену опытом. Было бы хорошо, да только там, где нас нет, в других местах же все дебилы, зато на нашей свалке истории в прокуренной комнате и стандартными фразами лучше. Не нужен тебе никто, ни ребёнок, ни семья, ни деньги, лямку подзавяжи - всё это проходящее, а смысл вот он - брать пример с ненадёжных прокладок и портящих завистью порывов гнева - неужели ты посмел?!. У нас тут так не принято. Так что пасть закрыл, и повторяй аэробику деградации. Вот наконец громкий бой часов - не нужно мне такого друга, нелицеприятного и скверного, замкнувшегося и бессильного, завистью полного и по жизни подлого. Раз варится в кипятке скудоумия, и негой удовольствия полон - так тому и быть, горбатого могила исправит, ведь такие не меняются, никогда, лишь прогрессируют своими выпавшими молочными зубами недостигнутого и заброшенного, пустословного и одинакового, так зачем такой груз на удочке, тянущий вниз? Зачем хвост с лишаем, на котором роем плодятся клещи вылупливающихся проблем? И я ухожу, прикрыв дверь, и слушая из туалета мечты последние наставления в триллеромаразматических тонах. Стоя на триколоре светофора, и видя на табло, уходящие десять секунд, собираюсь, и бегу - ведь за десять секунд можно не просто перейти дорогу, а сделать ребёнка, поменять жизнь, развеяв и просеяв сквозь сито фактического видения решить - мне в другую сторону. И пройдя через аллею с запахом живых цветов, я уже в другом месте, где комфорт и лучина проявления озабоченностью о твоей судьбе, где подсказка продумывается, а не склеивается из вырезок позапрошлогодних пожухших газет. Я словно дома, и слышу не резкую критику, а животрепещущие вопросы, и оцениваю планы на будущее. Такое далёкое, как кажется, но с каждым движением секундной стрелки приближающееся. И мне хорошо. Одиночество странная штука, как пиявка тихо сосущая из тебя энергию жизни, но лучше уж так, чем в уши налитый поваром с тифом компот. Передо мной вроде и не потерявшийся в гиблых заботах родственник, но по духу сияния чакр родной человек, не предавший, словно многоликий лазутчик, мотивирующий, словно подобранная библиотека, прикрывающий, когда надо, как бункер для атомной войны. Который не ожидая "ответки", словно архитектор, поможет восстановить разрушенные стремления, и которому я благодарен. Вынесет с поля житейского боя, привьёт против бактерий умов слабоумных, и который всегда будет знать, что я сделаю так же, как было не раз. Так просто всё вроде, но будь ты б умней, искал атмосферу, не зависть.
10 глава - В Предвкушении Золотых Ковров.
(Навеяло)
Озон доминирует в воздухе - пришла пора на переход к третьему сезону года, сериала под названием "Осень". Осеней не бывает одинаковых, они все по своему чем то особенны. Но есть всё же традиции, связанные с сентиментальной капризной погодой этого природного этапа времён. Дворники Геростраты поджигают при помощи книжных или газетных страниц кучи из сухих листьев, дым от которых разносится по прохладному свежестью ветру, и навевает мысль - дым ли это от костра, или улетучивающейся вверх мудрости печатных символов. В староготические времена, прогуливаясь по месту упокоения душ, мыслили о своём предназначении, о высоких целях и морали, созерцая покой и слыша тишину, в этом общественном безлюдном месте. В серых небесах, полных очищенных дождевых слёз, тучи сражаются с Солнцем за власть над тенями. Природа дарит Ренеcсанс вдохновения, особых ноток настроения, и звучит он отдалёнными грустными отзвуками трио клавесина, скорбящей виолончели, и проникновенной трубой. Листья словно сброшенная чешуя устилают мягкостью путь и шуршанием расслабляют нервную психику, умиротворяющая гроза идёт в такт с по первобытному замечательными отблесками костра в вечернем лесу, гармоничный хруст веток как никогда может пробудить того, кто на период времени забыл свои корни, уходящие к природе. Серая мгла окна пестрит светлячками огней на улицах, на подоконнике как будто сидит и барабанит домовой карлик, подмигивая, и раскинув седую бороду до колен. Радуется, что, благодаря фантазии и вере в мистическое, вновь ожил. Под свет свечей играет открытая музыкальная шкатулка. Скрип половиц и лестниц создаёт ощущение присутствия ещё каких то эктоплазматических эманаций. Возможно, если подумать хорошо, материализуется, и меня посетит мой давний друг и вдохновитель, Мсье Наспьё, и пожурит меня за орфографические ошибки и не до конца переданные смыслы. Постучав указкой по столу, с упоением начнёт зачитывать мне новые вдохновляющие памфлеты, жестикулируя, и бросая живой взгляд человека, жившего в эпоху кодекса чести кавалеров и великих морских открытий, переспросит, насколько я хорошо прослушал. У горящего задором костра в камине творческих мук разгораются пламенем цвета листвы задумки и вариации, переходя из выдуманного в реальность, и наоборот, оставляя самое лучшее, и редактируя сюжет будущей судьбы. Закинув ногу на ногу в тяжёлых туфлях с пряжкой, поправляя старый камзол и седой парик с завитушками на голове, щурясь на один глаз и морщиня лоб, Мсье долго пристально смотрит в потолок, пуская дым из своей трубки, а потом не торопясь, с расстановкой диктует мне свои рассказы, истории, которые отлично подходят в промозглый осенний вечер, с запотевшими стёклами в уютной комнате, и бокалом горячего Глинтвейна с корицей. Ведь жизненный цикл не только завершается, но и начинается новым, как раз в момент увядания, и с этим необыкновенного просветления в свете драгоценных камней созерцания окружающего нас. В такие моменты как раз актуально думать о жизни, и стараться вопреки шкодливым выходкам погоды и судьбы, дальше стелить дорогу из листков, и на них. Вместо гусиных перьев и чернил тихо постукивают, словно шифровальная машинка клавиши ноутбука, которых в своё время, на огорчение нам, так не хватало великим... Сколько ещё тайн и смыслов мы могли бы сейчас изучить от философов античности, от монахов писцов из сумрака романских средневековых монастырей, от Катаров из Лангедока, этих таинственных "добрых людей", символом которых есть руины Шато Де Монсегюр. Любое образование теряет свой смысл с профессорской шапочкой с кистью, ежели не переходит потом в самообразование, которое всегда даёт повод вновь с головой уйти в чтение, перебирая мягкий переплёт святой своим присутствием, полезной книги в руках. "Ora Et Labora" - одно всегда поможет другому, когда уставшим от письма и чтения глазам и перегруженной темами голове потребуются новые сюжеты для того, чтобы читающие и вдумчивые, слышали твой глас, и чувствовали написанные строки, словно это живые эпизоды, которые можно пережить, и найти то, что ищешь. Голос ветра, стонущий сквозняком, тени ветвей деревьев, размахивающих на потолке - всё это шёпот тихого отречения от суеты, от былых идеалов и догм, и радостный плач родившейся Музы из вещих снов. Вместе с приходом гроз и раскатами грома начинаешь видеть во тьме и слышать в тишине. Самокритичность и настрой натянуты тонкою струной, настроенной на ноту обязательного порядка в самом себе, для того, чтобы не проглядеть символ успеха, в предвкушении золотых ковров...
11 Глава - Вчерашнее Послезавтра.
(НЕТ шизофрении, НЕТ суициду)
Удаляю контакты, сжигаю записные книжки, стираю память, убираю из жизни ненужных людей, выношу скопившийся мусор прошлого, и хороню ненужное, вместе с воспоминаниями, переживаниями, унылой тоской, при этом не ходя на похороны. Не ищу общения, встреч, моментов и времяпровождения - я утонул сознательно в своём озере, и став рептилоидной амфибией, не собираюсь выходить на поверхность, которая, как оказалось, абсолютно выгоревшая и бесплодная, с мёртвой почвой, потрескавшимися восковыми фигурами, и смрадом тухлого существования, то же самое дно, только в поднебесье. Под взмахи топора летят в разные стороны отсыревшие щепки, не годные ни для костра, ни для удобрения. Хочется жить. Но вот как именно?.. Алло, шизофрения, маниакальный депрессивный психоз? Салют, я на проводе! Однажды не согласившись с мнением коллеги по поводу несовершенства мира, и способа, как это исправить, понимаю, что в чём то он был прав. Нужна ядрёная ядерная зима. А я старался быть добрым. Что такое доброта? Доброта, это тогда, когда... И этим можно закончить извечный поиск несуществующего смысла. С детства, под милой улыбкой добродушной, и конечно же "непорочной" матери гусыни монахини, вбивают в несозревший не изгаженный ум сказочный бред религиозных писаний, где в каждом из них натыкаешься на руководство к действию - кроши неверных ради "Рая", разбей младенцев о камень, проказа как испытание на верность к Богу, и неприкрытое лицо больной "любви" себе противоречащего мифа, при помощи которого погибали империи, умирали такие же отмороженные, больные своим примитивным нутром фанатики, а как не было "Великого Царствия Любви", так и нет. И никогда не будет. Что то типа "Убивай всех подряд, Господь рассортирует" - а что, это же официально, это же добро, так же стоит воспитывать?.. Ой ой ой, простите извините, я же "высокие чувства" задеваю, оскорбляю, я не хотел, что вы. Плохо жить в иллюзиях, особенно когда знаешь, что так живешь, но всё равно занимаешься самозакапыванием. Много было учителей в жизни, во многих смыслах. Но я бы воздвиг памятник нерукотворный лишь одному из них, воистину достойному этого. Причём памятник этот выглядел бы так, как на проводе под люстрой, в майке, семейных трусах, и носках в засаленных тапочках, с короткой запиской на груди, и перевёрнутой табуреткой под ногами, застыл в последней позе невесомости, с большой буквы человек. Не беря в расчёт колледжскую несостоятельную необразованность в стандартных темах в предметах, он на своём примере показал мне главное - никогда не сдаваться, как сдался он, не видя смысла вокруг. Воспользовался последней подсказкой, в игре "Ох, не счастливчик" - закончил игру сам. И вспоминая уроки анатомии, я корректирую текст этого предмета. Если к тебе равнодушны - значит проси помощь петли и мыла, ты никто. Но нужно жить назло своим врагам, выдуманному страху, вопреки соблазнам и навязанной кем угодно похоти - этого много, и есть стимул это уничтожать, так как пока живо дряблое старое, не родиться новому, смелому и сильному. Тут не в калошах, а рыбацких сапогах по этому дерьму ходить нужно, не в маске, а в респираторе, не с перочинным ножиком, а с секирой палача. Что может быть лучше, чем плохая репутация? Конечно же - ничего. И вишенка на тортике в том, что те, кто не побоятся проверить это, поймут, насколько ошибочно мнение блеющих низкосортных ошибок природы, или жертв недоделанного в кустарных условиях аборта. А зачем стесняться слов в выражении своих мыслей? Что кто подумает? А не наложить ли на мнение недовольных твоей правдой изысканную кручёную какашку, с расстановкой, с удовольствием?.. Зачем стоять в очереди в ожидании своего мавзолея, лучше уж ходить, переступая, по изжившим себя трупам, и не быть приличным некрофилом, трахая себе мозг стандартными выделениями усопших промежностных призывов к "правильности", и держа во рту сосок кормящих чушью вампиров онанистов, которые питаясь энергией, эякулируют от восторга. Не хочется уже устраиваться на работу в департамент, по контролю за департаментами в департаменте, быть серой мышкой ради крох, и превратиться в беспринципную своим каннибализмом крысу в отстойнике, с такими же вокруг. Не хочется даже начинать что то, видя вместо человечности, тупую безмозглую шлюху, с такой же генетической бедой. Не хочется видеть и слышать идеальных в своём замусоренном хлеву отупевших свиней, которые всегда найдут свою грязь, которая универсальна тем, что в ней можно валяться, и жрать её. Не хочется. А хочется вроде бы и немного, простого, не притворного, которое и хорошо тем, что его всегда достаточно - проявите смекалку, люди, и поймите. Если вы ещё люди... Плюю на "вынужденную" цензуру, мочусь в лицо критикам, ведь они мне не судьи. И сколько же у меня обличий?... Ровно столько, чтобы каждый сомневался, что видел настоящее. Буду ядовитым как змея, буду жалить как скорпион, ведь добро должно быть не только с кулаками, а с целым арсеналом, чтобы победить "добро". Не уважаю мнения того, кто против, дорожу теми, кто за. Дело в качестве, а не количестве. Буду фанатиком своего дела, чтобы смести фанатиков своего хандрического мировоззренческого фанатизма. Буду употреблять свои наркотические позывы донести творчество, чтобы ввести в ступор наркоманов. Буду изворачиваться и врать лжецам, чтобы на электрическом стуле они признали правду. Буду приходить первым, чтобы не ждать, бесполезно теряя драгоценное время. Буду убивать ненужное, во имя жизни. Буду тёмным, во имя света. Буду мазохистом, чтобы улыбаться боли. Сделаю вид, подставляя вторую щёку, чтобы количеством рук Богини Кали в это время выпустить потроха. Так как пока жив - надо быть, а не смиряться. С органикой в трубке, на вечеринке в стиле "БДСМ, Фут Фетиш" под нейрофанк, буду с улыбкой, и возможно наконец расслабившись, наблюдать, как остатки Солнца будут падать на Землю, сжигая всё на своём пути. А всё потому, что просыпаясь, я уже вижу сам, и всегда помогу указать, и увидеть именно людям, дорогу в будущее, а не вчерашнее послезавтра.
Глава 12 - Я Их Рана.
(Анархия)
Стоя на трибуне под сотней камер, держа руку на конституции политической проституции, и священном писании от больных фантазёров, наполняет лукавая гордость - я теперь здесь главный! Звуки гимна мне не слышно, никого не вижу перед собой из тысяч унылых, хлопающих для протокола постных жирных рыл, со сдавливающими шею одинаковыми галстуками. И это моя партия, это команда, это слуги народа?.. Хах, да хрен с ними, дай им подачку и крышу для бизнеса, мамку родную продадут, не то что Родину уродину. Сойдёт, такие мне нужны. Продумываю, что бы пообещать, да не просто так, а чтобы поверили. Всё сделаю для народа, надеюсь, возможно... Но о себе тоже забывать нельзя. О своих глупых отпрысках, о своих счетах, о своей власти. Буду Цезарем, Наполеоном, Сталиным, и построят мне при жизни мавзолей. Буду образом беспримерного героизма и самоотдачи. Сяду в танк на радость верному пушечному мясу, посажу деревья под аплодисменты от восторга глупых дураков, соберу картошку в колхозе с несладко пахнущими деревенщинами, и конечно буду гладить по головушке маленьких простонародных имбецилов, которые, как говорится, наше будущее. Ну, теперь мне дают толкнуть торжественную речь - замечательно. Обещаю свести до минимума безработицу, обещаю лучшую жизнь, обещаю повысить благосостояние, обещаю соблюдать законы и конституцию, обещаю и торжественно клянусь гордо нести нашу державу в авангарде процветания и высоких мировых рейтингов. Обещаю амнистию и смягчение законов, крохи бедным, мир враждующим, зрелища скучающим, их ждущим, и бла бла бла, главное всё и сразу, чтобы не смутило, и наполнило голодный желудок ожидающих девственной глупости людишкам. А как всё начиналось? Мои предки были не очень богаты, однако им хватило хапнуть в спокойные годы, чтобы дав образование, подготовить моё пресвятое величество перед разделом суровых лет. Начиная жуликом в общаге, под половиной перегоревших ламп, я раскладывал пустоту вместо подшипника в напёрстки, и моя стипендия критично не совпадала с тем объёмом финансов, который получал раз за вечер, пряча тузы в рукаве, или продав в тридорого то, что того не стоило вовсе. Барыши стали моим идолом тогда, и денежная температура в градуснике моего Эго зашкалила всё остальное. Из трёх добродетелей выбрал всё, подкорректировав. Слава абсолютная, власть безмерная, а богатство... - да я и считать не буду, ведь всё моё, Кащей я правда не бессмертный. Но вкупе это всё дало мне корону. Бизнес заладился, как только рухнул прежний строй, дряхлеющий своими "золотыми" Тельцами в телогрейках, со стажем в седых головах, но беспринципными принципами в душе Гулага. Открылись горизонты. И прозревшие массы некогда трудящихся, пьющих временами, видя на картинках и приезжих выставках жизнь, людей, устремились в свою неумелую порой коммерцию. У кого что на душе, но в отстойные годы всем нужны бумажные достояния разной нумизматики, желательно иностранные, конечно, из-за занавеса некогда государств запретных, и достоинством повыше. Встретив крушение былой валюты со всегда живыми заокеанскими идолами экономной экономики в несгораемом шкафу, по классику, я не сомневался, что добьюсь своего. Поэтому даже верность можно купить за деньги с венецианской маской на лице. Это своя монархия. Но тогда я не был синонимом изживших себя императоров скудоумия и анти-капитализма. Потянулись вереницей в торговые челночные походы в ближнее и дальнее зарубежье караваны купцов нео индустриальной эпохи, а также следивших за ними наёмных ронинов, и охраняющих теперь уже за не за свободу, а за деньги, гладиаторов, из открывшихся по лицензии амфитеатров. В своё время, будучи юннатом одной из молодёжных организаций фальшивой бумажной зелени, имел проблему с незатухающими вокруг меня мигалками, уже тогда жадных до денег скупердяев, за банальную выдумку в виде статейки в деле за "спекулятивные действия в адрес товарищей по сборке урожая, и махинации с государственной собственностью" - я уже тогда зажёг пламя факела свободных финансов, как говорил однажды дедушка вождь, от искры. И вот как-то я понял, что можно не скрывая, и в наглую забрать то, что нужно. Но для этого нужны были абстрактные перчатки неучастия, ведь для отпечатков фаланг пальцев всегда найдутся другие, которыми просто верховодишь, меняя сладкую наживку на удочке власти приманками с копеечкой или бахвальством, в просторном, но таком грязном аквариуме жития. Свои первые вещи и консерванты, я, доставив из-за бугра границ и бюрократических таможенных проволочек, как всегда продал на "Ура!", и повторил действо не раз. Задумывался о бомжах на улицах, без пропитания, о модных растущих детишках, с амбициями новых лет, и одинаковой одеждой на себе. Поняв что все стали развлекаться - открыл клуб, назло простейшим как беспозвоночные микроорганизмы, изъевшим себя дискачам, и салонам с некачественным порно синематографом. Позвонками моего скелета были различные неофициальные структуры, которых со временем начал всё больше прижимать и "принимать" закон. Я словно чувствуя себя уже древней, не вымершей шестижаберной акулой, из глубин смуты в стране, дал в аквариуме немного власти быстрым барракудам, тихим муренам, и агрессивным пираньям, кои пожирая куски и гложа косточки от моих окороков в прибыли, всё жирели и жирели, но продолжали питаться и своей падалью. Шло время, аппетиты росли у всех, и надо было мне приготовить острога и гарпуны для всех претендентов в конкуренты. Я нанял всякого рода рыбаков и глубоководных тральщиков, которые отлавливали и охотились на вышедших из под контроля некогда мальков. И естественно, тут дело было не только в моём алиби, или сохранении "доброго" имени, а потому, что я решил заплыть в запутанные политические гроты, пока ещё их не обвалили, закрыв все проходы к подземному озеру изнанки непонимания и неприятия "законной" власти. Но как всегда нашёлся один персонаж, принципиальный, цепкий, честный. Бороться за каплю справедливости, в бочке с протухшей водицей из ржавой трубы, стоит обдуманно. Он до поры до времени так и делал, хотя я видел все рычаги, чтобы надавить на них, от его уже обездвиженного движка, без капли бензина и окиси азоты, чтобы форсажем скрыться от меня по ровной дороге будущего, не в той стране, в то время. Сколько пафоса у журналюг, насколько они порой фанатичны к своему ремеслу, особенно если дело касается правды, многим закрытой, а многим неугодной, и раскапывая этот курган, а не бульварщину из куч грязных стрингов с прокладками, и не туда посланной спермы с последствиями, они роют могилу, дабы правда стала погребённой, и укрылась землёй не пухом, а бетоном, вместе с ними. Люблю идейных людей, которые всё делают "Во Имя" а не "Для Того, Чтобы?.." Раздражая моих предполагаемых избирателей, он своими обличающими первыми полосами газет где-то находил такое, что иной раз заставляло меня свернуться яростным гигантским угрём, в форме вопросительного знака. Неужели кто-то из моих Петрушек на ниточках тоже идейный, но не громогласный петушок, со снайперским зрением крот, носящий толстые линзы не потому что не видит, а потому что не может открыто достать бинокль, повернувшись в сторону моих скелетов в озере, с бетонной губкой на ногах. Мой менеджер по деловым вопросам предложил его купить, но из всех "добродетелей" ему ничего не нужно... И я нажал на главный рычаг - на его семью, на его большой и гордый прайд, с родственниками и коллегами. Начал с последних, которые сначала исчезали в кислоте, в подвальном помещении моих гаражей, беря больничный до Страшного Суда, или находились в лесопосадках и замороженных стройках в окрестностях, то без головы, то без ещё чего - фантазии за деньги у потенциальных прирученных мною садистов хватало, но результата не было. Он всё кричал в свой нержавеющий рупор гласности и для народа, уже с каналов телевидения. А я в это время жертвовал котлеты купюр на благотворительность, со слезами на глазах, от горя того, что просветы всё же приходили, что творю, и смеха, при знамёнах раскрывающейся аудитории ко мне. При простых людях, держа на руках ребятишек из детских домов, давал им кашу и фрукты, игрушки. Однажды мой костюм обмочил младенец, и выплюнув ляпку детского питания, дал повод бабкам сканерам во дворах пускать слухи и сплетни, что то ли Бог меня пометил, то ли я Антихрист, для них ведь многие, даже эмигрирующие в подъезд жители - наркоманы и проститутки. В итоге нагревшийся утюг настиг моего обличителя, а его жену - вечный курорт с кучей разноцветных членов в далёких странах, где сам край - дело тонкое. Автора, который писал обо мне настолько яро и неискажённо точно, не будет, учебники истории и ручные СМИ с диванными экспертами, и лизунами моей задницы с застрявшими языками, так не напишут. Воздвигли ему памятник... на кладбище, цветов было, как в песне - миллионы алых роз, вперемешку с искусственными чётностью цветов венками, с посмертными изъезженными фразами, на лентах чёрных с золотыми письменами. Да, при скудной зарплате и жизни без отсутствия вредной привычки, такой как принцип, закопали его бравые ребята в мундирах, с салютом в небо, от руководства уже моих законников в моём городе, которые всё знали, но бабули на столе приказали им не видеть, не слышать, и молчать, жуя грязные бумажонки, способные отмыть любую кровь и зло. И просто сценарий разный, ведь кому их много прибавится, мы не знаем, как и кто будет писать свою Анти Библию, в реалиях. В озарении от успеха, и конечно же покрывшись веснушками корыстных будущих целей, а может словно время от времени хватая проявляющийся герпес совести, из жалости, взял на воспитание в своём построенном доме сирот его маленькую дочь, которая долго не говорила, не ела, рисовала карандашами папу с мамой, сгоревший дом, и для неё потухшее солнышко, которое с течением времени превратится в навязчивый моргенштерн, старинную головоломку ярости и беспощадности. Я словно завёл себе зарождающегося янычара, который пока не знал вкуса крови, и не зрел в темноте, словно летучая мышь. Стали наступать иные времена, пришлось повседневно ходить в галстуке, распиливая бюджет города, потом области, потом страны. Спонсируя университеты, и вкладывая в нано-технологическое безумие, дабы не скрыться нигде и никому, поощрял своих секретных мужей ограничивать свободу больше и больше, садить неугодных "на подвал", устранять длинные языки, отрезая их. Иногда зевал при бантике, на скучных светских раутах, с бокалом шипящей выдержанной урины в руке, в окружении греховной и развращённой богемы, с платиновыми, дающими за драгоценные камешки влагалищами, и атмосферой "чистого воздуха", где питомцы на шёлковых, расшитых золотом поводках поглощают, и откладывают изобилие еды, под улюлюканье этого ненужного слоя. Но надо было их доить, и теперь уже без угроз, а с соблазнами, ведь они были с разных "за границ", да с инвестициями! Пришлось создать для них гарем, из женского пола, мужского, и третьего, который в свете радиации, пластических операций, и злоупотребления ГМО и наркоты во всех смыслах, сейчас можно встретить всё чаще, вместо когда-то промелькнувших детей индиго, заменяемых роботами. Увидев последний пол, чуть не поехал мой головной потолок, от удивления, но будучи дитём совковой лопаты и кирки на фоне кровавого пролетарского знамени, с эмблемой в стиле "Коси И Забивай", преодолел соблазн поиметь контакт, и более привычное и быстрое желание избавиться поскорее от "чуда". Уж ментальность такая, на фоне длившейся век эпохи, пошедшей с вывернутой наизнанку со вшами и гнидами тужурки прежней, великой империи. И вот я выиграл, меня выбрала вся страна, да я могу! Теперь будет всё, что я пожелаю, ведь три добродетели, перевернувшись на фоне перевёрнутого креста или чёрного полумесяца с саблей, сложившись в неправильное собой нечто, превращают славу в смердящую репутацию, деньги в инфляционный мусор, а власть в череду анархических анахронизмов, сопровождающихся безвластием с войнами, насилием, и потерей частей страны и её границ. Я ростил младенца, противоречащего мне когда-то глашатая правдоруба, укладываясь с ней с отрочества в её будуар, и не предполагал, что посадив её на пост первой леди, и главы на подвале с решётками, где все тонут в обвинениях и пытках, она сделает свой "Ход Конём", и шашка прыгнет в дамки. Плодятся мои потомки - глупые, всё для них игра, никакой власти "стальной руки" - не то продолжение, что я хотел. Вот и очередной срок "вечного" правления подходит к концу, в парламенте лишь с моей партией зреют заговоры и разногласия, народ позволяет себе всё чаще выходить, когда я это подавляю, отдавая указы бить их дубинками, резиновыми пулями и травить газом, чтобы они били мне чалом. Но это запускает череду ненависти, которая как ничто стимулирует их к сопротивлению, доходит до ультимативных высказываний, и призывов идти на мой мраморный столичный саркофаг, где реет флаг некогда "гордой" державы. Охлократия, не иначе. Пущу танки, пусть давят баррикады и всех подряд размажут - вы суки смеете мне претить?.. Один сожгли сразу, а другие, изменив присяге, идут вопреки моей воле! И так повсеместно... А моя "благоверная половина", отправив отпрысков наших далеко - идёт против меня, зажимая тиски всё крепче - неблагодарная тварь - я тебя вырастил! Надо было бросить тебя в буржуйку, как и твою семейку - а ведь это моя приёмная дочь, что превратилась в жену. Вся страна вышла из под контроля - на армейскую тушёнку нет надежды, и рыцари плаща и кинжала тоже мне не подвластны. Истерично звоню главам соседних и дальних стран - примите, дайте убежище, у меня есть деньги, активы, я ещё пригожусь - но слышу смешки и слова, что в мировом порядке такие не нужны - как?! Продажные ублюдки, столько необъятных горизонтов земли им продал, столько свободы дал в своих капиталистических излияниях. Всё напрасно. Скрываясь в загородном поместье, с кучкой идейных телохранителей, слежу за эфиром ТВ, и интернетом - сбивают мои памятники, таблички с названием улиц, мочатся на портреты в резиденции, называют диктатором. Доедая дешёвую лапшу слышу голос сзади - мой "телохоронитель" просит меня невежливо встать. Придя в сознание, вижу мой бывший народ, с балкона, где толкал пафосные речи, и долгоиграющие обещания - рядом ревут в петлях мои звёзды прежнего ТВ, генералы, и улыбается жена - переворот, а у власти такие же. Я думал будет получше. Нас повесят. Вновь камеры, для фиксации в объектив линчевания. Ну, так тому и быть. Плавно лечу вниз, ломается шея. Вот значит кто я - я их рана, а вокруг - анархия.
13 - Три Четверти Болиголова.
(Самой Близкой И Достойной Читательнице Мы Посвящаем)
Я негодую в очередной раз, лёжа в одиночестве в смурной квартире, на обшарпанном полу, продуваемом тонкими струйками сквозняка с древнего окна, вместо того, чтобы лежать с противоположным полом на кровати с мокрой от пота похоти простынёй, при оранжевом свете вкусной влажной изюминки сексуального аппетита. Где-то вдалеке, разрезая разряженный морозный воздух дикой и неприветливой урбанистической степи, доносятся звуки скулящих поездов, которые порой во тьме ночи неожиданно и громогласно возникают на путях пустой ржавеющей железной дороги. Треск замёрзших стёкол расчёсывает нервы. Как я мог застрять в этой прострации отчуждения от рассудка морально и физически?.. Но я понимаю, что Нас трое, как Отец, Сын, и Святой Дух, а вместе Мы почти и есть Старший Аркан, который не являясь четвёртым элементом моей психобольной материи, дёргает за ниточки, и как умелый проводник и поводырь для ослепших в непонимании самого себя, даёт неравный шанс и время проявляться, чередуясь, всем нам. Он зависит он нас, а мы от него, во всех смыслах. И это пугает и настораживает, вгоняя в трубы то подземного ядопровода, то безумия красного кирпича гигантских труб с сажей, завода с истёртыми шестерёнками, и не в такт работающих станков, которые включаются в полумраке цеха, оживая, и переворачивая на вертеле во сне пьяного сторожа, который не переставая креститься, молит о секундах тишины, укутавшись в одеяло на фоне отпавшей штукатурки. Когда к до наивности открытому Сангвинику прилетают посланники Рая, принося вести о чём-либо по-настоящему добром и действенном, неслучайные действия неугомонного Холерика с навязчивыми развратными и злыми мыслями, ощипывают вопиющих от боли разочарования и предательства ангелов, взметая перья из сломанных крыльев повсюду, а безобразный и сгорбленный, безвольный Меланхолик рыдает,описавшись, словно дитя, забившись в угол, и закрыв коленками прыщавое лицо с синяками под глазами. Желчи Флегмы не видно, он наш Старший Аркан. И мы смиренно его ждём, предвкушая холод потусторонний мыслей разоблачения и деления, на куски и крохи, для каждого разные, и от этого такие, транквилизаторами вгоняющие в ступор, когда путы держат, а мозг ковыряют, чтобы отнять, положить, и перемешать блендером психосоматики. Момент прихода Мессии неизвестен, ведь не можем мы рунами написанные катрены прочесть. Кривопись его худой лапы, словно кропило пакостит пергамент из нашей вывернутой кожи, и вылезшие наружу кости, торчащие неправильно сваренным каркасом от кузнеца, бросающего в истопку доменной печи крематория младенцев мыслей без разбора. В предвкушении появления мы лихорадочно до пунктика следим за секундными стрелками неверно идущих часов, зажатых в судорожно сведённой руке словно вросшее плотоядное древо. Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так... И будет так... И нервный тик... Портрет реинкарнации моего давнего предка из рода леопардов на плечах, и цветка на гербе, осуждающе сурово, живым взглядом с масляного холста без рамки, пронзая насквозь смотрит на меня, в каком бы положении я не находился, и как будто водит глазами, выслеживая мои грехи, и требует покаяния в гробнице его бренного праха в далёких зелёных землях, с лесами, полями, морем, и замками. В такой же сухой мороз, он на рассвете скакал вдоль ровных шеренг усачей, крылатых гусар. Блеск доспехов и звон копыт настраивал его и его дружину на рывок к победе, порой Пирровой, но блистательной, и беспощадно кровавой. Вражеские ряды, из другого рода одного из нас, заключили союз с третьим нашим родом, и теперь, закипая в теле и мозгах четырёхзначная кровь реконструирует восставшую из тьмы веков живую историю баталий с некогда несвязанными врагами, а теперь с самим собой. Аркан тоже борется, однако зная четвёртую силу генетического сплетения и ветвей родословной, не понятно, за кого, и кто он сейчас, в отличии от давно минувших дней бесконечного истребления друг друга. Дан клич начать движение рысцой, и двусторонние флаги на пиках словно олицетворяют белый снег под копытами породистых гунтеров и дестриэ, и красную кровь, которая во всех пока цела, и скоро прольётся. Предок Стефан ускоряется, и несмотря на престарелый возраст, выхватив кончар или карабелу влетает в стан врага, махая саблей по разные стороны поцарапанных шпорами боков коня, а кираса шляхтича защищает его от шквала ударов, и неразборчивых круглых дур из пищалей и мушкетов. Всё это, пришедшее породой ко мне в дремучую душу, своими заплывами в клетке мыслей и поступков, не даёт мне покоя, и напоминает найти ответ на вопрос - кто я, зачем так, и почему?.. Одно из измышлений о том, кто возможно поможет мне раскрыть занавес из горелых текучих, словно сопли дракона, штор, сопровождает меня и по сей день, как размытые краски на палитре художника, который пишет, держа кисть, крепко стиснув ломающиеся зубы, с заразными близкими провокациями перестать травить хаос в голове, с поеденными молью вредителей из шкафа самокопания, и беретом набекрень. Будучи членом школьного общества, и наминая подрастающий орган через штанишки под партой, на уроке, или засунув глаз в щель двери раздевалки противоположного пола, фантазии давали мне желания извратиться, над несущими феромонами девочками так, что нос сводило изгибом в поперечности, и механизм затвора крайней плоти поднимался на запретную цель, и выстреливал в никуда, убивая миллиарды своих потомков зря, в пару набранной школьником драчуном ванны. И ведь когда третий раз мне стукнуло десять, ниточки на вязанных ковриках нимф рукодельниц мне до сих пор непонятны, несмотря на то, что я сам давно умею вышивать крестиком обрывая нитки, и играя в классики перепрыгнул много достойных, и нет. Но не остаётся мела на асфальте от игры попыток шершавой памяти, дождь из моих едких слёз, словно кислота стирает и так безжизненное покрытие, где некогда не взросли в плодородной живородящей почве семена моих трепетных, и добрых чаяний. Ища функционирующий спутник на орбите, в непознанных галактиках, глубокого темнотой и космическим мусором мира, стыковался с различными сателлитами, но чем дальше мы отклонялись от свободной безбрежной невесомости, тем слабее работали солнечные батареи, ловя угасающий свет перегорающего Солнца, а созвездия, дав нам ложные координаты, разводили и уничтожали наше познание млечного пути просветления, и волн релаксации, сменяясь инфрозвуком, который неслышно растил тревогу. Резерв топлива кончался, а назад его не хватало, поэтому просто приходилось в свободном движении блуждать, парить, и дрейфовать в океане чёрной дыры, и пригоршни пришельцев, с которыми не можешь наладить контакт, ведь мозговой центр отключил компьютеры смысла, желания, и стремления. Аппаратура выведена из строя сбоем системы, где вместо синего экрана цвет настроения, фиолетовый, неадекватный, и лишённый предугадывания, и логики измученного, усталого рассудка. Руководствуясь интуицией работающего на пределе мышечных возможностей мотора в груди, я сознательно неосознанно кинул кости на магический стол, и в проекции призмы, преломлённого луча хрустальной сферы шара, моя спиритическая доска с буквами навела меня моей рукой на след того, кого я не знаю, и до интересного боюсь познать. Будучи самонадеянным и неумелым порой археологом, который портит артефакты и разоряет гробницы ради ценностей ему не принадлежащих, я промасливаю бинты, кладу органы в сосуды, и готовлю крючок для ноздрей, под стрекотание скарабеев. Помечая всё никому не поддающимися расшифровке иероглифами, скрупулёзно заношу и фиксирую всё на папирусе, мумифицируя себя, дабы Старший Аркан не мог мне помешать поместить всех нас в герметичный сосуд, и накрыть капсулой времени, которое кажется теперь эрой в моментах. Только что я начертил символы, и можно вспомнить, что это уже прошлое, половину от шестидесяти секунд назад. Играю в игру, запоминая моменты, а спустя несколько суток их вспоминаю, дабы возрадоваться. Перекладываю слова, читая наоборот - это своеобразная тренировка в сумраке тени ночной, чтобы не сойти с ума. И ведь не сходишь, сползаешь, скользишь. Аркан нам всем глаголет противоречивые инструкции, и мы словно звери в волчьей яме, израненные, и без пропитания, голодным взором ищем слабее друг друга, чтобы он если кто из нас не умер сам, то загрызть и полакомиться, а потом продолжить человеческий межодноличностный каннибализм, где голод станет циничным и диким. А переродившись по воле фюрера, конунга, вождя, мы как птенцы в гнезде ждём его, нашу маму и отца, пища раскрытыми клювами на тонкой гадкой шейке, ждём корма крупиц от несправедливого к себе и всем нам Аркана, который может забыть, забить, не покормить нас прилетев, чтобы мы, бессмертные в нём, мучались от голода, вновь одичав, озверев, разочаровавшись в самих себе и нём, чья мания величия не даёт управлять размеренно, где центр тяжести против законов физики, а мысли, поступки, обличия - против смысла логического, ведь даже Аркану его не понять пока. Когда я вспомнил про поиск лекарства, не захотел идти в аптеку, к заговорщикам провизорам, и недоучкам фармацевтам, а пошёл вгору, взбираясь то по вязкой глине, под углом сорок пять, то по отвесной скале, под углом девяносто. Постоянно падая, вновь и вновь, но поднимаясь. Мне нужно это целебное растение, этот бутон созревший, и свежий воздух наверху, на вершине Мира, где Боги, бродя вокруг да около, попивая нектар и амброзию, будут подглядывать за всем, и жалеть, что они не смертны, ведь им нельзя. А мне надо успеть, с корнем, аккуратно, взять цвет Болиголова с собой, пока не видать лавины и бурь от разгневанных духов хранителей, осознавших беспомощность перед фактом, а ей успеть дозреть, и дать мне этот горький, тёмный, и душистый целебный яд. Но я не могу спешить в суе, ведь раз начал принимать её каплями по возрастающей, следует не усердствовать, чтобы большая доза не помутила мне разум, и не закрыла рябой пеленой мои глаза. Я не читал инструкцию к ней, не имел опыта приёма, и видел редко этот цветок, налитый соком в своём радушном, и редком для всех времён года цветении. Но я научился разговаривать с этим цветком, держа однажды за тёплый листок, и улавливая запах лепестка, ловя каждое мановение стебля, чувствуя наши тычинку и пестик. Но оно - растение капризное, редкое, непредсказуемое, хотя описать характеристику под силу многим недалёким "умам". Когда-то оно потеряло много влаги, и почти высохло, когда-то злые порывы беспощадного ветра, сдув, забрали с собой прочь её близкие лепестки и листики, а махрово чёрный ворон своим клювом уничтожил на её глазах её Семянышко, единственное, согретое, родное... Но оно выстояло, и поправив перебитый стебелёк растёт вверх, назло злым сорнякам, и на радость добрым травинкам с ветреными дутыми одуванчиками, её окружающими. Только вверх, к полной серебряной луне, и греющим звёздам, расти только вверх... Не нужны ей удобрения, химически напыщенные, и садовники, чьи секаторы не согласны с полезными отростками. Как же мне быть, как лечится, ведь эссенцию её я уже принял и ощутил, глотнув через тонкую трубочку, что представилась мне сквозь проходящие через Высшее взаимные письма, слабым шелестом полезного понимания, и простоты ДНК. А простота - основа безупречности - это нам постоянно завещает Аркан. У нас троих, даже у Аркана, были свои разные, но по-своему привязанные дурным тоном бытия стороны - у Холерика спирт в аптечке, У Сангвиника специи в блюдах, у Меланхолика соль на ране, лишь у Аркана трава была природная у дома, да только наличие берлоги не означает, что там можно пустить корни, чтобы крепко держать фундамент в уверенности, что оно этого достойно. Как с особым лекарством, мы с ней соприкасаемся то по восходящей, то цикл приёма позитива и понимания медленно идёт вниз, иногда прерываясь, и я её теряю, судорожно думая про себя, как такое получилось. Но находя огрехи и сбои в приёме её общения, и наших творческих изысков, понимаю - я ведь болен, и помня аромат близкого мне снадобья знаю, что без неё никак. Можно парировать со многими смыслами, вафельными, и из стойкого вольфрама, но лишь этот цветок, общение, соприкосновение, и сладкий яд, способны разрушить, притормозить раковую опухоль бесполезного глядения в потолок, в хосписе для бессмысленно безнадёжных, и никому не нужных, забытых и проклятых, в семи поколениях. Болезненные смертоносные клетки с огромной скоростью мочат иммунитет тела, применяя метастазы для расшатанных раскалённых нервов, кровь становится плохой, воюем и мы втроём, а редко теперь приходящий Аркан задумчив и молчалив, словно туча хмур, и собирая ледышки очередной ночи с градом, что-то говорит сам себе, не делясь с нами - может он нас покинет, и не будет лечиться?.. Но ведь он тоже заболел, стремясь собрать воедино когда-то дружную, и не выдающую себя семью характера, и одного человека, который вместо стикеров с проблемными выдумкой памятками на холодильнике, посвящает труды свои нелепые Ей и Нам, дабы история нас не забыла, а вечность ответила на злободневные вопросы эхом согласия, и успокоения. Но пока мы не умиротворённые, договорились играть в прятки, чтобы не попадаться друг другу на глаза, не попасть в наши капканы, не угодить в ловушки, и не сжечь памятку о каждодневных когда-то приёмах того цветка, что находясь рядом в любых смыслах, посылах, и ситуациях, исцеляет, и которому я благодарен от всех Нас. Милый, чуткий Болиголов, моя Опора в войнах разума и непостоянстве жизни - с твоей помощью Три Четверти находят, и вразумляют Аркана, прости, за эти личности, и перерыв приёма, я буду рядом, если буду жив, хоть и далеко, ты лишь подай сигнал взаимного тепла, и крикни "Хватит!.."...
Глава 14 - Семетричная Обитель.
(Философия Жизни)
Когда становится грустно, и позднюю туманную осень почти сменила череда порхающих в небе блестящих снежинок, мои ноги послушно ведут меня в путь. В путь туда, где узкие земляные тропинки устелены гниющей листвой, куда долетает гулко шум промзоны. В то место назначения, где все мы будем одинаковые, обязательно, в разное время, и где необычайно тепло в эту периодичность сезонов года. Я словно становлюсь отшельником, проходя по короткому маршруту, по которому идёшь не как обычно, а вдумчиво, и по-философски не торопя шаг. Я думаю о месте, где место заставляет думать. В котором своя особая флора и фауна, атмосфера и медитация, громкое спокойствие сведения искусственно созданного в строгости, и украшенное дикими природными метаморфозами, и потусторонним абстракционизмом - мы ласково называем это место кладбищем... Но ведь это и есть кладбище - скажет читатель. Вот именно - отвечу я. И вот, меся и разрывая гадами на ногах, извечную грязь затерянных путей, через один из множества монолитов, вторгаюсь в тихое королевство, будучи нежеланным, бесполезным гостем, не от мира того. Гуляя, приходят на ум автобиографические истории, многолетние наблюдения и очерки, изменения и перевоплощения места сего в годах и сезонах. Его покойные знакомые обитатели, и заплутавшие тут живые посетители. В момент квинтэссенции разума, чувствую наложенное невидимой рукой на плечо спокойствие, магии этого места, где двигаешься дверью измерений, и знаешь всю карту этого участка наизусть. Каждое дерево, каждую травинку и ямку, каждого жильца. Где стрелка компаса крутится с немыслимой скоростью, и поле выделяемой энергии затапливает периметр, поглощающий всех, словно Харибда. На староготический лад мы назвали его словом "Cemetery", и получилось не симметричное слово "Семетрия", означающее ""Семетри", и "Я"". Как всё-таки была прекрасна весна, одного из годов, проведённых там, вопреки учебному расписанию, дабы умножить свои представления о прекрасном. Я чувствую себя непрошенным викингом или вандалом, но прежде всего - готом. Не из роду и племени германских племён, а из сублимированной субкультуры мрачных обличий, клыков, и чёрного педикюра на ножках наших Жриц. Горелая земля и трава, пеплом своим затмили пейзаж голых могил на закате, весенняя рапсодия звуков стрекотаний неугомонных сверчков, и духов вечерней станицы погребённых, овладевает прострацией разума. Скитаясь вокруг да около, замечаешь следы присутствия здесь слияния, земного и подземного. Сезоны здесь сменяются очень изысканно, живо и ясно, не в пример окружающей вокруг территории урбанизма сумасбродства разума, и похороненных идеалов уже приговорённых к забытью людей, которые уже мертвы, и просто не осознают этого, всё больше вдыхая в себя и других злости, очерняющей разум. Они всё более подвергаются веянию ароматов бабочки шелкопряда из места, что тихо смиренно ждёт, позволяя время от времени помечать себя участками разрытых могил и мрачных процессий, с болью и слёзами будущих переселенцев, иногда не совсем осознающих данную последовательность бесчувственной спиральной закономерности. Поблеклые фотокарточки мертвецов дают предостережения и напутствия, беззвучно смотря взглядом на интересующихся смертью, вместо жизни, любопытных молодых людей, чей механизм старения и разрушения плоти и ума был запущен с момента вылазки на свет. Летние будни взращивают растительность на кладбище, которая всё более занимает места в ущерб металлическим ржавеющим памятникам, и гниющим от времени скамьям и столикам для поминок, подле строго отведённой лунки, где добрососедское молчание без храпа даёт возможность кануть в вечность, дабы не поминали лихом. На полянках с еле просматриваемыми от времени холмиками, резвятся бездомные бородатые лепреконы, с неумытыми век феями, чьё нежелание, или невозможность пойти наперекор судьбе, сделали своё дело. Можно повстречать неполноценных отсутствием разума и манер, одинаково одетых в тренде, ребятишек, которым просто нечем заняться, как ходить бодрым патрулём, чтобы отобрать у других чужое, а у себя выкинуть остатки совести и уйти в минус. А можно, в любой сезон, наткнуться на извечного смотрителя данного места, с часами за спиной. Он, делая тайники и перформансы, оказывается везде и всегда в нужное время. Может присоединится, присев рядом, и глотая свежий воздух. Или пожурит всякого рода малолетних кладбищенских балерин, которые в заляпанных морилкой пачках, пачками витают вокруг с пакетами. Какие-то не особо одарённые фантазией мужланы трудятся, вспотев наизнанку, ради копеечного, но такого низкого заработка, как плавление в печи памятных, но никому не нужных крестов. Можно наткнуться в ночи и под кронами старого участка, напоминающего саркофаги, на сломанную лопату со свежей землицей, означающую собой следы очередного "la crime de la amour", где-то поблизости. Вспоминаю осеннюю плеяду листьев и шума ворон - на аллеях, в тумане, бреду сквозь сомнения и мысли. Свидание с мёртвой королевой всегда проходит нежданно, под лучи угасающего небесного светила, и подступающий холод наступающей ночи, где не увидишь полной луны на перекрёстке дорог, и не выйдешь обратно, руководствуясь звёздами. Мёртвая королева всегда чтит моё присутствие кивком в мою сторону, и взяв её на колени, я бережно беру её холодную руку, смотря ей в глубокий провал её зрачков. А после недолгосрочной встречи, она растворяется в тумане и шёпоте дождя, заставляя меня выждать на лавке несколько минут, и идти оттуда другой дорогой, чтобы не разрушить шлейф частичек тепла, от свидания оставшихся. Вот и зимние каникулы вокруг, морозные ночи заставляют убраться всех в свои прямоугольники, и квадратики. Но кладбон работает круглосуточно, пугая проходящих мимо отблесками далёкого костра, в глубине мрачного тёмного леса деревьев и надгробий. Одно лишь правило незабвенно - не нарушать покой и порядок станции под названием "Смерть". Своими животными прелюбодеяниями, мусором, раскопками, и смехом, здесь дико неуместным. Ведь тогда пробудятся хранители его, запрыгнув к живым в запазуху своей местью. Во снах начнут приходить дивы, и петь заунывными плачами, маня, и не давая заснуть. Или же дверь измерений перенесёт тебя к месту, "На Майоре", на радость своре воющих диких собак, которые с пастью в слюне, изрыгая пар в чёрной ночи, несутся к тебе, голодные, рыча. Не гневи кукушку на стволе старого дерева, ведь может не отбить она желанное количество годов, тебе причитающихся. И не тянись туда понапрасну, без повода, изучай жизнь и её прекрасные моменты, уделяя всецело своим стремлениям и чистоте в мыслях, место и время. Потому как не будешь ты держаться на рушащейся переправе - унесут ветры и течения в бездну гадких происшествий, и отголосков их. А живя жизнью, помни о смерти, но не сближайся с её костлявой рукой, пока ещё что-то можешь. Не глумись над смертью, уважай смерть, и безмолвие усопших, не раздражай смерть - она везде и всегда тебя настигнет за это неожиданно, и разным способом. И отвергай от себя, несведущих, торгующих смертью, ведь им положены могильными плитами места в первый ряд. Ведь примером данной философии может служить одна из многих, вокруг и везде, старая добрая, Семетричная Обитель.
15 глава - Отель "Ротонда".
(Найти Клона)
Оказавшись в этом промозглом, и сером городе призраке, он тотчас стал давить на меня непонятными и траурными настроениями. Сплошь и рядом здесь есть тайные места, которые скрыты от глаз тех, кому нет дела до потусторонних знаний, и эзотерических практик. Я приехал сюда из других мест, которые далеки от схожести с вековыми камнями домов, мостов и каналов. Сердце постепенно каменеет, и становится тяжёлым, словно брусчатка с мостовых. Это удел всех, кто ищет истину творческих изысков, застряв в могильнике, на месте осушенных болот. Неоднократно гуляя по закоулкам, и дворам-колодцам, с проходами и лабиринтами, я не мог найти то, что меня заинтересовало здесь. Видя смысл только в творчестве, после предательства близких, что были когда-то рядом, и затерянной в клубах дыма крематориев обстоятельств, надежды, я всецело вступил на путь, где любознательность переходит в нездоровый фанатизм, заставляя стать слепым, немым, и глухим, чтобы улавливать на передатчик в своей черепной коробке, надиктованные кем-то, или чем-то сигналы, которые периодически приходят оттуда, откуда не знаешь сам. Так как вычислить это не получается возможным, приходится руководствоваться обонянием на оккультные ароматы, амбру тайны, и розу интереса, давно увядшую в чьих-то скрещенных руках, в паре метров под землёй. Некоторые ассоциируют пропажи людей, тайною подцепленных, с давней легендой о непонятного назначения месте, где-то в катакомбах. Говорят, что те, кому доводилось бывать в этих тоннелях, теряют рассудок, и поседевшими, не моргая и не разговаривая, словно после лоботомии, доживают остаток дней своих в вечном страхе туда попасть вновь. Давно угасла романтика приключенческих представлений, мне нужно самому отыскать это место, нужно самому пройти по этим норам, и надо бы трезво оценивать потенциал возможностей - но оно уже лишило меня сна и покоя - не ем, не пью, хожу под стенами комнаты, по квадрату, иногда сменяя направление взад и вперёд. Мучительно долго проходят ночи в раздумиях и предположениях. В редкие моменты, когда дрёма аннексирует мой организм, азбукой Морзе приходят мне сигналы, посланные горбатым радистом, с одним пальцем. Я стараюсь расшифровать карту, которая доведёт меня до грани, своих возможностей, и тёмного непонятного желания, устремиться в поиск манящего неизведанного. Погода лишь усиливает настрой, обливая ушатами воды, и оглушая залпами грома. Ломанные стрелы молний превращаются в указатели, которые направляют меня вспышками, периодически пробивающими грозовые облака. Я не отступая, иду быстрым темпом, пока злобный вечер благоволит мне в соискании. На улицах никого, метро закрыто, а я чувствую, что кто-то за мной пристально наблюдает, чувствую слежку, и интуиция не даёт солгать. Но кто-же это?.. В подворотне отчётливо слышу за собой лязг, и вижу тень, что приближается. Высунув голову из-за угла, в ужасе от непонимания, как такое возможно, смотрю назад. Несколько минут до этого, проходил по аллее с бронзовыми монументами, позеленевшими от времени. И теперь вижу перед собой, как идёт по пятам за мной памятник, чеканя шаг в ботфортах, и выстукивая одинаковые, злые сигналы своей тростью. Открытые нахмурившиеся глаза исподлобья смотрят прямо на меня, издалека. Треуголка, своим конусом заостряет и без того остроту момента. Он всё приближается, а я не могу совладать с собой. И тут я начинаю бежать, перелезая через решётчатые заборы, и калитки, перепрыгивая препятствия, и не понимаю, что уже далеко от преследователя. И вижу какую-то небольшую надстройку, где возле, на заросшем погосте, стоят несколько молодых парней и девушек с фонариками, и завидев меня, пятятся назад. Но я с ходу задаю им вопрос, не ищут ли они это место, что ищу и я. Они кивают мне, и убедившись, что я не из структур, не менее интересующихся тут происходящим, рассказывают мне, что здесь начинается путь к этой большой таинственной локации. Зайдя во внутрь, сломав остатки заколоченных досками оконных рам, видим витиеватую спиралевидную лестницу, закрученную вверх. Поднимаю голову, и вижу небо, откуда капает по-прежнему вода. Пока остальные, ползая на коленях по полу, сметают руками пыль и мусор, из глиняных кирпичей и соломы, подняв голову ещё раз, замечаю наверху какой-то плывущий, прозрачно белый силуэт. Не раздумывая, бегу вверх, по редким, оставшимся ступеням, проваливаясь иногда ногой в невидимые дыры, и держась за погнутые останки узорчатых, в своей устрашающей паутине теней, перил. Но добежав вверх, никого нет, лишь ветер свищет в окна, направляя ко мне дрожь. Снизу мне кричат, что здесь всякого можно насмотреться, всякое может привидится, но это всё запутывает клубок нитей, к тайне ведущих. Я спустившись, вижу на мокром и грязном полу маленькую дверь, с кольцом в центре. Стальные проржавевшие петли испещрены непонятными символами, и надписями, что невозможно прочесть. Нетерпеливая публика отворяет тяжёлую, скрипучую дверь в никуда. Включив фонарики, и отринув существенный аспект страха, медленно ступая по кручёным ступеням, и задевая головой низкие своды потолка, двигаемся в реально отражённую наоборот глубину. Здесь вокруг, пахнет Смертью. Запахи затхлого времени перемешались с вонью дохлых крыс, и их чумного помёта. Фонари лишь дают маленький луч в прострации тьмы. Внезапно кто-то из них замечает вдали смеющуюся деву, что махнув длинными роскошными волосами, убегает прочь в темноту. Они устремляются за ней, и звук их шагов пропадает в катакомбах. Я понимаю, что это западня, но поздно - удар сзади... И я очнулся в штабе серых людей, которые исподтишка смотрят за порядком, стремятся к мировому господству. Значит, они вели меня, значит, следили. Но зачем я им нужен? Я ведь простой и белый. Меня садят на стул в комнату для допросов, с непрозрачными стёклами по стенам. Затем, через динамик, меня допрашивает их маршал. Лично. И я понимаю, что они сделают мне сейчас предложение, от которого невозможно будет отказаться в силу двух причин - они не принимают кредитки отказов, да и я не в силах - ведь они создадут моего клона, через которого я смогу пройти туда, куда нужно теперь многим - в убежище тех, кто стал жертвой надменного остракизма, погнавшись за крупицами знаний, и семенами порока. На примере одного из сотрудников, мне показывают то, что уже несколько лет походило лишь на слухи и выдумки. Это не фермеры, что скрещивают свиней и гусят, и очень нездорово смотрится, когда эти мутанты, маша маленькими тщедушными крылышками, бегут вниз с холма, хрюкая клювами, и пытаясь поднять розоватую тушку вверх. Это у нас уже давно легально, и никто не видит препятствий и возражений. И вот, лысоватый тучный усатый агент выходит, нагой, глядя глаза в глаза такому же абсолютно ему самому, нервно дёргая усами. Это большая честь, если тебе позволяют сделать клона. Но это недоступная процедура для простой белой касты, но которой я был удостоен. Потом этого человека убьют на работе, но в его память из его клона сделают клона, так как погибать на задании большая честь, да и чтобы первый клон не испытывал угрызений совести без компании самого себя. Первородного пращура заменяет уже при жизни клон, а клона очередной, чтобы напарники действовали эффективнее и без разногласий, думая одинаково разнообразно, будучи двуглавыми беркутами. Мне делают наркоз, и вот - я очнувшись, голый иду из одной комнаты в другую, где на меня странно смотрит мой научный близнец. А что, если мы с ним не сойдёмся, не сработаемся - ведь я себя знаю, и на что способен он мне тоже известно, как и ему. Забыли экспериментаторы про характер и скрытые черты личности - упустили, спешили создать продукт, на радость маршалу, под дулом смотрителей хозяев научной шараги. Наша миссия - найти то, что нужно уже давно - пристанище, тайный клуб чёрных людей. Первым идёт клон. Я контролирую, и запоминаю. И вот клон на том месте, где закончил свои несостоявшиеся открытия я. Ну, вперёд, клон. Он идёт как я - потому что частично это так и есть. Вот, в свете фонаря он замечает, что стены вовсе не камнем выложены, а черепами, и другими костями человеческими. Сколько надо было веков, лет, чтобы такое сотворить?.. Клон шёл долго, но я терял надежду на вознаграждение моих усилий, точнее - наших. И вот, клон подходит к бархатному сиреневому занавесу, где сквозь щель посередине, слышаться речи, идёт дымок, и играет умиротворяющая своим злобным мотивом, музыка. Клон входит в коридоры. Стены освещены пламенем факелов. Возле стен с разных сторон ступеньки у стен. На них сидят толпы молодых людей, и монотонно, однотипно, разговаривают в пол голоса, переглядываясь друг на друга. В основном молодёжь, разного вида. А рядом, молча, стоят другие группы молодых людей, и ждут, когда освободятся места. И за углом такой-же коридор, а за следующим - такой-же, как бесконечная лестница. Клон пошёл назад в поисках альтернативных углов или выхода, но не находил. В итоге, на одной из скамеек, клон увидел одну из девушек, что была с нами, вчера, и которые пропали. Клон подобно мне запомнил деталь - браслеты на ножках. Подойдя к ней, клон спросил, где он, и что это за место. "Отель Ротонда" было ответом ему. А после, она тихо поднялась, и как во сне пошла за угол. Клон решил пойти за ней. Вместо одной из стен он увидел проход вглубь - витрина, внутри ухоженный чистый обеденный зал. Приборы и посуда на нём, подсвечники. Суетливая пожилая женщина в фартуке моет блестящий деревянный паркет. А тем временем девушка скрывается в закрывающейся двери на кухню, в поварскую. Клон поворачивает обратно, идёт, а связь с ним постепенно теряется, пока не пропадает вовсе. Я разозлён - в очередной раз не получилось отыскать правду. Но, тем не менее, удалось собрать информацию. Наутро удивляет совсем необычное солнечное утро. Я на лавке жду группу, и приезжает тёмный фургон, с затемнёнными стёклами. Уселся на сидение, и доложил, что пропал мой клон. Маршал не один, но раз он сам на задании, значит подключены все силы. Здесь вооружённый тучный усатый агент, со своим клоном, и другой, держащий, придушив, какого-то человека - это невольный свидетель наших действий на операции. Пойдёт с нами, искупит вину. Ночью первыми разведать место, пускаем двух усачей. Ждём у входа, настраиваемся. Сигнала долго нет, несколько часов. Потом усач подаёт радиопередачу, что его клон пропал, а ему нужна помощь. Маршал, второй серый агент, с задержанным, и я, выступаем. Подбираем усача, и входим в отель. Опять углы не так выстроены, и мы попадаем на рецепшен. Там никого нет, а рядом стоит ночной портье, словно гном сифилитик, в одежде швейцара. По сторонам - гостиничные комнатки за витринами, разделённые перегородками. Бордовые обои в белую полоску, маленькие светильники, аккуратно выглаженное бельё на аккуратно заправленных кроватях. Никого не видно в них, кроме напряжения в воздухе. Швейцар предлагает пройти в просторный многокомнатный кабинет руководства. В свете причудливых красных ламп, сидят за столами чёрные люди в смокингах, и играют красиво выполненными картами на девственниц. Молодые клубничные плоды стоят в одних прозрачных ночных платьях с рюшечками, румяные, с распущенными волосами, и тяжело дышат, улыбаясь дурманом, переминаясь босыми ножками по вышитому мягкому ковру. Выигранных непорочных берут под руку чёрные люди, и ведут в соседний зал с диванами. В этом зале чёрные люди раздевают юных девочек, а те завязывают им повязкой шёлковой глаза. И начинается вакханалия прелюдии оргий, когда владельцы пробуют найти выигрыш, пробуя на вкус и отгадывая, кого бегая, успели схватить и изощрённо насиловать. Швейцар говорит, что проведёт нас к руководству, владельцам отеля. У них как раз ужин, и они предлагают без конфликта обсудить всё за ним. Маршал согласен, и нас ведут в зал, накрытый всяческими явствами. К нам подходит суетливая пожилая женщина, и говорит, что сейчас скоро войдут чёрные люди из руководства, а пока повара отеля предлагают нам отведать фирменное блюдо шеф-повара, горячий суп с пряностями, и каким-то особым соусом. Аромат супа раздразнил аппетит, всё больше и больше хочется попробовать расхваленное блюдо, этой старушкой. В бокалах отличное вино, а старушка служанка выносит нам большую серебряную супницу. Слюни текут, когда приоткрыв крышку, она щедрым половником набирает в глубокую фарфоровую тарелку каждому вкуснейший суп. Мы отринув приличие этикета, отбросив передники, начинаем дико жрать, сёрбая, захлёбываясь, улыбаясь, и смеясь, смотря то в тарелку, то друг на друга, чавкая, и проливая взмахами ложек тонкой ручной работы, капли супа. Я не могу накушаться, и замечаю подглядывающего за нами сутулого швейцара, в приподнятом настроении, у витрины. Я, опустив голову в тарелку, делаю несколько движений ложкой, и вылавливаю маринованный кусок мяса. Поднося ближе ко рту, с него опадают душистые листья, стекает жижа. И я замечаю, что на варёной коже сверху знакомые усы. Поднимаю голову на усатого агента. Тот, смотря на меня, с ухмылкой жадно доедает, и выпивает остатки капель из тарелки, напоследок облизав её. А маршал, второй агент, и служанка, улыбаясь, начинают весело смеяться, ковыряясь в зубах, стучать руками с ложкой по столу, и крича "Ангела к трапезе!". Только случайно задержанный молча глотает слёзы, так как в шуме радости в зале, с обеих сторон его руки пригвоздили к столу, и белую накрахмаленную скатерть украсил узор кровавых ладошек. Я начинаю всё постепенно понимать, и прохожу на кухню. Тихо, лишь огонь в камине, а рядом, спиной ко мне, в колпаке, стоит один из поваров, помешивая похлёбку в котелке. Голова повернулась, и я посмотрел в обратное зеркало - мой клон уже подходил ко мне. Я сразу вспомнил девушку, за которой он шёл, и у него за спиной, в котелке в камине, что-то всплыло. Это варились её ноги, я узнал браслеты. Для меня окончательно всё стало ясно - нет ни маршала, ни агентов, ни чёрных людей - это всё клоны, которые уничтожают, и заменяют также белых, и серых. А подойдя клон сказал - "Мы же оба знаем, что я справлюсь, я нормально тебя приготовлю"... Справочная, подскажите, где Отель "Ротонда", я не могу найти клона.
Глава 16 - Опухоли Грани.
(Доктор Смерть)
Я доктор, я врач, я лекарь, я хирург. Я делаю добро, я вырезаю и удаляю лишнее, мутировавшее, отравляющее. Моя маска чумного доктора увенчана шляпой сверху, мой плащ, и моя трещотка заранее предупреждают идущих навстречу - не стоит со мной соприкасаться, не стоит меня тревожить, не стоит идти мне наперекор - я сам решаю что кому делать. И я очень недоволен, когда вокруг противоположного мнения. Я делю людей, я ставлю эксперименты, живые тем, что естественно и безукоризненно подлинные, и безграничные. Я влезаю в разум и душу, я смешиваюсь с кровью в артериях и венах, я становлюсь свободной тенью, имеющую возможность материализовавшись, начать душить, доводя людей до полной асфиксии, когда во время искусственной каталепсии, я пускаю плесень, которая живо начинает размножаться, превращаясь в паразиты и сапрофиты. Я всё равно буду править миром, который подле меня. Кто ты такой, человек?! Ты смеешь приказывать Богу?! Ты ошибся, я здесь главный, я - правитель людей. Я ими правлю, и правлю их - эти несовершенные мешки с дерьмом, бездушные и примитивные, без целей и мозгов, которые не достойны жить. И я с удовольствием готовлюсь к операции - чем сложнее, тем лучше - я покажу в операционной высший класс, и полное отчуждение от эмоций. Я проткнул отравленной спицей с кураре ненависти вырванное живьём сердце, я закупорил тромбами равнодушия сосуды совести и доброты. Я вызвал отёчность в легких, и впрыснул нейропаралитический яд в мышцы, и сухожилия, дабы он обездвижил, и разьел линяющий кокон некогда глупой и неуклюжей гусеницы, которая превратится в ночного овода, не дающего покоя скоту. Университет жизненных перипетий дал мне науку выживания и приспосабливания везде и всегда. Я не привык расслабляться - расслабишься, и умрёшь. И будешь одним из них - ещё одним мёртвым солдатом призыва безнравственной жизни, бок о бок с напыщенными отбросами, и блевотиной поведения всеобщего синдрома стандартов и мерзости. Я одеваю перчатки, но руки не мою - пусть заражение крови будет вечным спутником моих оперативных вмешательств, и моего подхода к этому научному делу. Я никогда не экспериментирую над животными, зверушками. Моя маниакальная сентиментальность заставляет касаться своим острым и ржавым скальпелем лишь венец эволюции, налагая потом на разрезы гнилые нити, и неправильные швы. Когда я давал клятву Гиппократа, не навредить, я держал пальцы скрещенными за спиной, что избавило меня от угрызений когда-то терзающей совести. И это хорошо. Нельзя быть добрым, нельзя ничего и никого прощать, нельзя привыкать, и иметь слабости, нельзя позволять мимолётным порывам аскетизма и альтруизма гадить на нервную систему, и занимать место в резервах мысли. Я ввёл себе прививку против бешенства - я холоден, и спокоен, однако в моей пыточной внутреннего мира строится гильотина. Я буду плавить олово, и свинец, и заливать его в глотки, зловонные своими высказываниями и смрадным дыханием. Вырву ногти по очереди тем, кто своими ручонками залезть хотел в мой мир, созданный потом стараний и кровью потерь. Выжгу дурные глаза завистливым созерцателям, что хотят проклянуть и сглазить. Пришью вместе в единое целое тех, кто старался разбросать мои стремления, и потопить мой ледокол в холодном полюсе вреда моему состоянию. Вы будете корчиться в судорогах, а я буду громко смеяться. И неважно, кто будет у меня на столе - я перекрою кислород любому - будь то друг или враг, близкий или нет, родной, или наигранно сводный. Нет никому пощады, моё кадило дымно качнётся во время весёлой панихиды, а молоток наглухо заколотит гробы с уже мёртвыми, и противными членистоногими амёбами. Я не позволю вам дышать спокойно, и жить в удовольствие - нет, я сломаю вам жизнь, целиком и полностью лишу вас сил и фальшивой радости в гниющем глазу с ячменём. Вы все камни, груз, тянущие меня на дно, но я сброшу ваш спасательный круг из железа, перекушу цепи, и выплыву, а вы утонете. Люди иногда напоминают мне неправильно регулирующий светофор, создающий аварии, или еле видный пешеходный переход, где размазало коляску с дитём, а безутешная мать, упав на колени, рыдает и кричит в никуда, а толпа сочувствующих зевак снимают это на свои гаджеты. Вся дорога вперёд по обеим сторонам заставлена знаками "Стоп", "Кирпич", и "Ремонт Дороги" - это твои "друзья", которые есть вязкий битум. Начинается всё с неожиданного неудовольствия, когда люди начинают терять элементарные меры приличия, во всём. Дальше - больше. Закон неудачников - забить на всё абсолютно, будь что будет, сами не жили - и другим жить не дадим, и даже наоборот, сделаем всё, словом или делом, чтобы было хуже. Что "дружба", что "любовь" - это обязанности, оказывается. А раз так - должен соответствовать. А вот и нет - выбивать двери, идти наперекор, обскакивать тактику и стратегию чужую - вот что я умею лучше всего. Люди овощи. Не поставишь им палку в огороде, чтобы вокруг них росли плющи рассады - упадут в землю и сгниют. А они того стоят. Когда приходит осознание, что ты на грани - это правильно. По сути говоря, все на грани, на своей. Да вот только грани у меня с другими разные. Отчего чужие интересы, или планы перекрывают желания свои, ведь следует жить своей жизнью, а не чужой. Это как с завистью и отсутствием стержня стремлений к целям - нет своего - смотрим на чужое. А мне чужого не надо, но и своего я не отдам на расхищение, растерзание, поругание, и осмеяние. Чем хорош пол из стекла? Тем, что он прозрачен, и видно, что творится внизу. Да только глядение на тех, кто снизу, не способствует ничему, а хрупкое стекло рано или поздно провалится вместе с тобой туда-же, подарив переломы, порезы, и отчаяние... Отчаяние от того, что рядом - вроде и свои, привычные, и тем всё более своей немощностью и упадническим мышлением, отвратительные. Заменять в колоде карты смысла нет - что битые уже, на свалке жизни лежащие, что приходящие, тебе вроде миловидностью чуждо опасные, проткнут язвительной пикой твою кровоточащую добросердечность, и распнут на кресте твоей ноши создаваемых ими капканов, стараясь прибить ленивыми гвоздями твои руки, что делают, и ноги, что двигаются. Антисептиком есть действие, одно правильное и выверенное - закрыть за собой криогенную морозильную камеру, где все в вечной мерзлоте ждут, что кто-то что-то им даст, или разморозит. Я как скромная тихая серая мышка за плинтусом, с припасами, во время газовой атаки, когда травят дихлофосом обнаглевших ненасытных крыс. Поступай так, как с тобой поступают. Жёстко, агрессивно, аналогично, пока не похоронишь, и не выкинешь мысли о том, что когда-то вдохновляло и помогало, а теперь лихорадочно тебя хватает, чтобы удержаться временно на плаву, за счёт твоего трупа. Надоело жить, законом джунглей, обмениваясь примитивщиной, следуя неписанному, и мной непризнанному закону племени. Играть на слабостях и соблазнах, как делают другие, шантажируя условностями, и испаряющимся материальным. Я выхожу из себя, и это только начало. Милость сменится на гнев, гостеприимство на конспирацию, а память, словно флешка, выкинется в канализационный люк, как кусочки опухолей. А на какой Грани находитесь вы, какие у вас растущие Опухоли, может стоит, посмотрев в зеркало, узнать в себе Доктора Смерть?..
17 Глава - Агония Близости.
(Сокровище Будущего)
Полчища мутировавших тараканов прошлого вместе с потомством атакуют мой желеобразный мозг, который утратил возможность помнить о тех бедах и ненужных страданиях, которые не раз повторялись в моей жизни. И вот снова "Здорова"! Я создал свой диафильм, где слайды запоминающихся встреч закончились белым пятном пустыни на последнем кадре, и щелчок кинескопа прервал эти мультяшные картинки. Живя на вершине нового каменного дерева, ощущая одиночество в холоде, и тишину в крике порывах души, мои подошвы ботинок всё ещё не вытерты от разведённого раствора цемента, который слишком сильно пристал к ним, чтобы высохнуть и отпасть самому по себе. Не ища себе повода возрадоваться, нашёл надежду, на Будущее, которая наполнила меня нелепыми фантазиями подростка аутиста, который зная что он социофоб, всё равно рвётся на улицы жизни, где творится беззаконие, и процветает людское поведенческое извращение, где из деталей разных агрегатов неумелые инженеры творят между собой общие проекты по созданию универсального аппарата с вечным двигателем. Повторение ошибок вновь сломанным кончиком пера и кляксами вместо почерка наполнило мой дневник моего существования в суе. Иногда не веришь, что явные знаки жизни могут стать лишь фантиком от конфетки, и расплавиться в твоём сердце. Пойманный, словно рыбка в мутной воде, стремлением близости и душераздирающей тоски, послушно поднялся на поверхность к рыбаку, которой впоследствии кинув меня в ведёрко с разнообразным уловом, внимательно рассмотрев, выкинул на берег. А там мои жабры без воды уже бессильны, чтобы дать жизнь. Чешуя бы не защитила от разделочного ножа повара, который вынув животрепещущие органы, кинул на сковородку, чтобы я постепенно ощущая тепло, совсем сгорел, и превратился в уголёк. Моё Сокровище, что дало блеск ярких бриллиантов, заменили обстоятельства, умелой рукой мошенника судьбы превратив их в стекляшки, которые лишь рассыпаются по полу словно бисер, траурно закатываясь в углы, словно Солнце во время затмения. Флюгер на человеческих башнях постоянно вертится, то туда, то сюда, останавливаясь изредка, да и то не в ту сторону. У моей башни стала отпадать черепица, и внутрь закапал дождь из слёз, затопив всё горькими лужами. Я не привык смиряться, поэтому просто выброшу картридж этой игры, которая проходилась мной совсем недолго, а в конце зависла предупреждениями об ошибках, на том моменте, где перезагрузка уже не поможет. Я доверил джойстик эмоциональному игроку, который не умеет им пользоваться, и судорожно сломал его, зажимая все кнопки подряд. Приезды радости в мой домик давали мне волю пуститься в пляс, а потом кассету зажевало в магнитофоне, заменив звуки на обеих сторонах отпеванием неродившегося заклеймённого спасительного позитива. Стук в дверь - но это не люди, а галлюцинации воспоминаний, на стенах тени - но это лишь застывшие во времени образы. И я медленно, но верно, начинаю приходить в состояние боевой готовности, как раньше - выживать, отринув ласковую улыбку, нежные прикосновения, и много чего ещё - то, что было, и о чём постоянно намекают посуда, запах на кровати, и забытая, словно мина замедленного действия, вещь, которая назло напоминает, чтобы было что поминать, а не вспоминать. Честность - вещь достойная, хорошая, и следует отдать дань ей, с её честностью. Было не столь приятно и интересно слушать истории о десантнике, с нераскрытым парашютом, или бас-гитаристе, у которого на палке порвались струны. И ещё много о ком. А вот быть рядом - не описать, хотя лампочка здравого смысла беззвучно сигнализировала в моей больной и уставшей голове, но я её отключил. Несколько дней не смогут стать значимой вехой в целом году, но своей печатью оставили след, поставив визу для того, чтобы быстрее вырваться отсюда, из этого проклятого, и Богом забытого места, где нет ничего... Ничего, что можно было бы назвать достойным, разумным, где фундамент строящегося подмыт неконкретностью, сомнениями, враньём, и болью потерь, где люди не могут быть вместе, вроде здоровые, но настолько больные и ненормальные душой и умом. А заменив указатели на дороге, не изменишь направление самих дорог. Можно было бы протоптать тропинку, но кому это нужно?.. Было нужно мне, но куда она поведёт, если я один собрался покорять этот путь. И конечно, как всегда, повторяется здесь всё вновь и вновь, ужасно надоедая этой закономерностью. Зато у меня появились силы, например, чтобы как-то, хоть и не столь обширно, описать, и наконец поставив точку, поведав обо всём, забыться. Но я всегда буду помнить кельтскую луну, которая правой рукой однажды поприветствовала меня, а потом, скрылась за тучами тьмы, махнув на прощание, чтобы уйти в другую галактику. Я не держу обиды, так как годы научили меня, что это дело последнее, и мешает ориентироваться в пространственной глуши непонятного окружающего, хотя оно давно мне знакомо, каждый раз меняясь. Я не забуду впечатлений, и этого человечка, такого нездорового, но этим и такого близкого мне. Прости и прощай, если что не так, и не поминай лихом. Возраст пока позволяет что-то сделать тебе, лучше и больше, чем когда-то смог сделать я. А я просто наблюдаю за тем, как заканчивается Агония нашей Близости, и хоть я утратил Сокровище, такое особенное и несмотря на всё прекрасное, у меня впереди такое значимое, хоть и такое туманное Будущее...
18=6+6+6 Глава - Априори Формат 18
(Маленькие Гады)
Когда гири ленивой задницы оторвались, перестав тянуть тебя вниз, а призраки бывших и друзей остались в своём мире, я меняюсь и меняю выстроенный собой и прошлым негатив и настрой в формате говна на нечто простое, но значимое и важное. И я рад, что как бы кто и что не говорил о женском поле - они помогают, лечат, и стыдно, отринув остатки совести и смысла на это положить с прибором. Потому что нужно оставаться человеком. Всегда есть время на одну затяжку, да только утратив резервы времени бесконечно серых лет, часики натикали отсутствие понимания, и принятия. По-людски. Просто. Ненависть такой сорняк, что бульдозером не выкорчевать, и не увидишь в зарослях ромашку, которая говорит как всегда, отбрасывая лепестки рукой страждущего "Любит, не любит, любит, не любит..." Сомнения губят нашу психику, мы больные, все, мы не люди. Потому что человеком не рождаются, а становятся. И чтобы стать оным следует, чтобы хватало духа и смелости, хода и дерзости. Откажитесь, сделайте эвтаназию своему дерьму, что отражением смотрит в зеркале, убогий и несчастный. Следует контролировать себя всецело, и прокачивать протухшие мозги. На них срок годности до смерти не ограничен, первый сорт, главное его остудить и пустить импульс мудрости, которую все привыкли оставлять в стороне. А зачем она нужна? Всем хорошо жадно трахаться и жрать, бухать и употреблять, жить чужими жизнями с примесью зависти, и унылым однообразным говном, которое уже по шею, и скоро затечёт сладкой шоколадной струйкой в рот. Говно же деликатес, особенно когда все вокруг не могут наесться. Люди - твари. Но далеко не Божьи - хотя как в прорубь нырнуть, или пожертвовать педофилам в рясах деньги, все однозначно "За". Принципы. К чёрту, пенделя им волшебного под сраку. А выходя из бани своего катарсиса, вши и гниды чувствуются особенно остро, и раздавив их как клещей,что хорошо сосут, почувствуешь запах гнили, и ощутишь бездну. Никому не дам "дружеской руки", или любовного поцелуя наигранного - всех вас на хрен. Только и делают люди, которым не в пору будущее, что отравляют мир того, кто сказал "Баста", но это же не комильфо. Потому цирк шапито вокруг превращается в скопище скотомогильников, заражённых холерой и язвой, биологически небезопасно получившиеся на остатках искренности и радости. Поэтому соскребя с себя дёготь не отстиранного более старшего поколения, которое уже ничего не может и не хочет, видишь свои беговые дорожки парка под названием "Желание перемен" пустыми, и замкнутыми, пока не вливается в тебя бурной рекой молодая кровь. По происхождению она родная кровь, близкая, и не свернётся, закупорив сосуды подставой и ударом ножа в спину. Она постоянно согрета огнём самопознания, любознательности, и принятия. А я с удовольствием подкину дров, чтобы жар наших сердец, заставляя вспотеть наизнанку, выгнал из нас те огрехи, что приключились по воле Провидения Всевышнего, дабы как обычно заставлять нас выбирать, куда идти, и как поступать в той или иной ситуации. Естественно, что имея в кузове много таких трупов, как неверие, разочарование, чёрствость, цинизм, и психические отклонения, сложно поверить в реальность того, что по сути своей нереально, но что уж там - беру мастерок, и замазываю щели в одурманенной когда-то голове. А этот огонь старается помогать, и мотивировать, чтобы шлюхи, наркоманы, отсталые, и прочие вафли не скользили у меня перед глазами, мешая смотреть в бинокль предстоящих горизонтов и действий. А мне приятно в кубе, что ещё недавний ребёнок учит меня терпению, и отстранению. Кто же она мне? Маленькая и миленькая девочка, которая больна как и я. Дочка, подруга, сестра, или девушка - мне кажется всё вместе и сразу. И получив согласие на то, чтобы просто быть рядом, и вместе, лихая судьба, словно в наказание, укор, или назидание мне даёт время, чтобы отойти, подумать, также как и ей, отобрав на определённый срок. Но я подумал, и буду думать не переставая, не о том, стоило оно того, или нет, а о ней, которая забравшись спонтанно и случайно в мой мир, раскрыла глаза с залетевшим песком мне, и промыла их чистой водой из источника, под названием совестливая мудрость. Словно змеи мы скинули старую кожу, и взращивая уже теперь одинаковый камуфляж, шипим и шепчем друг другу, что желание не убить. Тринадцать бабочек на стене словно ожили, и залетев в меня, где-то в районе живота, машут крылышками и перелетают всяко, ровно как и у моего огня. А стреляет мой огонь метко - то словом, то делом, и прибор ночного видения во тьме заблуждения и задымлённых угарным газом чужих жилищ, и комнат, работает исправно, когда взявшись за руки, мы переступая через людей, комки грязи, и лужи нечистот, идём вперёд, и только вперёд. И ведь верно кто-то как то подметил - если людям комфортно и хорошо вместе, если они делают лучше, и больше, и если не затушить их огонь, никому, и никогда, то нет никакой разницы, сколько им лет - четырнадцать, или восемьдесят восемь. Я более не позволю быть мишенью в тире чужих ненадёжных интересов, и разговоров о себе. Возьму в руки топор, и зарублю на месте всё и вся, что будем мешать уже Нам. Звуки грустного фортепиано пробили брешь в моих чувствах, а надутый тёплыми губами воздушный шарик для скопления нежеланных детей на кровати, показал, насколько может разница в чём-то стать связующим фактором в принятии важного решения. А учитывая все факторы, я беру априори, и выбираю формат восемнадцать, потому что родные мне, и такие притягательные маленькие гады проломят стены, что давно пора снести, и сдув пыль, поведут нас ровными шагами вперёд.
Глава 19 - Рай В Клетке
(Обойдёмся Без Молитв)
Все лица тебе знакомы. От сих до сих. И это напрягает. Наигранным спокойствием, предчувствием драмы или комедии, иногда трагедии. Хочется взлететь, но не с подоконника на этаже, что под потолок крыши, а выше. И дело не в том, что хочется, хочется всякого воистину славного, но сжатая пружина терпения, разгибаясь, оставляет неповторимый узор, окроплённый кровью, и остатками здоровья, а ещё неумением и нежеланием грести против потока. У меня есть клетка, в ней всё хорошо - пластиковые окна, комфортная кровать, даже в квадрате, холодильник для чревоугодия с морозильной камерой для алкоголизма. Приходится пилить ножовкой усердия москитную сетку, что не сдерживает паразитов, зато тонкой сеточкой расчленяет на куски, если хочешь выбраться и жить. Одиночество не одиноко, оно всегда проецирует либо застывшие в жидком азоте статуи, либо приходы шутливой и бесшабашной белки, с клыками тигра, и грязной пастью комодского варана. Когда сам являешься человеком, сложно в силу закона, или моральных принципов убивать. Людей, конечно, не в первую очередь, но и поставив точку в чём-то, своё "Я". А "Я" привыкло говорить матом, с какими-то "понятиями", со злобой и гневом. "Я" - это не Я. Следует расставить точки над "И", и наконец понять, "Who Is Who?". Между психбольницей и травматологией есть одна параллель - там смиренно в покое лежат, одни в смирительных рубашках, другие в коме. Лучше бы не попадать ни туда, ни сюда, а суровые реалии жизненного безумия разрешают лишь один вариант помимо - выпилить самого себя. Да только это всё влияние клетки, где вроде проветривается пространство, а на самом деле инвалид в кресле сутуло дышит через кислородную маску угарным газом, смеётся, и несмотря на паралич порхает в своём сне наяву. Закономерность спиралевидного бытия особенно остро ощущается, когда примеры не в пример становятся обеденной явью, страшной, и беспощадной. Родители, что давно мертвы, крестят и целуют в лоб, как покойника, ведь похороны важнее смерти, также как и свадьба взаимопонимания. До чего мы все дошли?.. Не буду строить прогнозов хорошей погоды, я ведь не синоптик. А прогнозы по сути жуткие, и не хватит смелости и храбрости всем их прочесть. А особенно понять и принять. Мы ведь звери, забудьте про людей, их как не было со времён Библейского Завета, так и нет. Выдумано много - телевидением, политикой, религией, и даже анатомией. Дарвин где-то ошибся, приматы лучше будут. А уж Фрейд со своими сексуальными отклонениями видимо не донюхал свой кокаин, рассыпав полу, ожидая очередную капусту юбок и чулков в виде шлюхи. Разочарование плещет и хлещет во всём - фальшивые друзья, глумливые ухмылки, замороченные благополучием неблагополучные суки, чины с погонами, да дальше такого-же потомства не видящие реалий... И уже будучи узником этой кутерьмы с условно досрочным, мараться нет сил и желания. Сами себя изжили, сами себя уничтожили. Великое Провидение даёт верную карту, а не ребус, как кубик Рубика, и мозг, что бездействовал годами ломает шифер и черепицу, показывая что серый кардинал человека может из него его сделать. Радость, счастье, эмоции, боль - ничего не осталось, кроме слепой преданности к своему отражению, которая младше, и как невинная девственница, взяв старика под руку, поведёт мимо поганой ямы, проведёт через болото, и откроет слепцу незрячему яркий свет, который если ослепит, то не зря. Ведь останется в зрачке луч, что хоть и прозреет, но ослепит настолько ярко, что дашь волю ощущениям. И словно крот в темноте ты найдёшь, то что тебе действительно нужно. Весы всегда обманывают - они не равномерны. Положишь на алтарь одно - обесценится или сгинет другое. Не так - так иначе. Не было бы меры, не было бы денег. Это угнетает и без того расшатанное стадо, которое заклеймили, трахнули, а ещё и доят. Ну да ладно, колокольчик копытами кое-как снять получится, теперь найди садиста пастуха, одень подкову, пусть не по размеру, и втащи прямо в голову, чтобы кнут упал, а пряник сладкий достался на ужин. Не стоит бояться и стесняться себя - посмотри вокруг, друг. И ты увидишь, что наутро на поле свежая роса, лепестки деревьев манят фруктами. Воздух насыщен йодом, так как рядом чистое море. Горы в облаках зовут тебя их покорить, а старые замки жёлтыми камнями вдохновляют на то, чтобы помнить их, и себя... Против автоматов с ракетницей много не навоюешь, поэтому бери всё, что можно, чтобы уйти из территории этого хаоса, чтобы пробить путь, которым дышишь, а не тот, что вдыхаешь через "целебный" кислород. Разбей замки, выбивай двери, разорви наручники, сломай сигнализацию, убей санитаров и надзирателей. Жестоко, так-же как они делали, мрази. Ты свободен, ты чист. Бери за руку свою мечту, и линяй из этого гиблого места - ты достоин. А узники, поросшие мхом будут причитать вслед - мол, спаси их, не оставляй. Оставляй всё как есть - оно этого достойно. Говно. Причитая не поможешь скорбящим, дав милостыню не поможешь нищим. Убив ублюдка, не остановишь рождение такого-же. Помоги себе, не умри от дозы, живи любовью, а не сплетнями, воспитывая ребёнка воспитай себя. И не останавливайся - остановка = смерть. Когда перевалит за половину жизни, что доживают, крохи едя, пенсионеры, пойми, что ты человек мира, а не птица бройлерная на убой в райской клетке, где нет Бога, и можно обойтись без молитв.
Metaphora
© Copyright: Игорь Чарнецкий, 2019
Свидетельство о публикации №219081301355
Свидетельство о публикации №219081301355
Рецензии
Терпения хватило лишь на 1й Абзац и последние Предложения всего текста, как
Итога.. У всех нет времени. Все куда -то
Бегут. Люди -Роботы, клоны, Рабы, клоуны. Ичатся и грызут друг другу Глотки за более мястстый Кусок с глутаматом и бутер с техническим пальмовым маслом. Но, не может же народ терпеть Вечно, скоро вода в стакане перельётся и превратится в такое цунами.
Рамиль Делишев 17.11.2019 22:40 • Заявить о нарушении
Итога.. У всех нет времени. Все куда -то
Бегут. Люди -Роботы, клоны, Рабы, клоуны. Ичатся и грызут друг другу Глотки за более мястстый Кусок с глутаматом и бутер с техническим пальмовым маслом. Но, не может же народ терпеть Вечно, скоро вода в стакане перельётся и превратится в такое цунами.
Рамиль Делишев 17.11.2019 22:40 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.