Колесница судьбы
Сражающиеся, в смешении крови и пота, гладиаторы, изнеможённые палящим солнцем, ликующим толпе резвящихся римлян, выкрикивающих имена любимых бойцов, чьи, покрывшиеся свёрнутой кровью нагрудники, шлема и мечи, будто золотые, пестрили яркими солнечными переливами, верша собой необыкновенный вальс смерти.
Сужавшая свои круги колесница, задавала темп неминуемых смертей и свобод, побед и поражений, ликований и разочарований.
— Мы же знаем, как закончится эта битва, — сказал один из них.
— Знаем, но нету чести в лёгкой смерти, — ответил ему воин, размахивающий полутораметровым кистенём в одной руке, на перевес круглому, деревянному, треснувшему от стрел и града мечей, щиту.
Вооружённый копьём, недавний начальник Гальского отряда, а ныне безымянный солдат сладко-страстных утех, воодушевлённой и предвкушающей толпы, осознав рок неизбежности, предложил себя в качестве первого опонента.
С четырёх метрового рывка, подобно тому, как стрела вылетает из тетивы, он выстрелил копьём, в того, кто в диалоге был первым. Движениями дикого мангуста, тот уклонился от выстрела и проткнул, обречённое лицо копьеносца.
УУУУУууу. ААааааАААа. УаУуааАуУ. Послышался звон радостной публики.
Богатырского склада гладиатор, заняв оборонительную позицию недовольно схаркнув куда то в сторону, крепко сжал свой кистень,
Наслаждаясь последними моментами заключения, поглядывая на богатыря торжествующим, прищурившимся взглядом, его опонент заводил толпу.
— Максим, иди есть! — неожиданный возглас, прервал сеанс рисования.
Маленький Максим, положил карандаши, вымыл, орошённые разными группами крови, руки и отправился на зов матери.
Укрепив своё тело пищей, он вернулся к полю сражения, но обнаружил, павшее, с размазжённой от удара кистеня головой, тело фаворита.
Пришедший в ужас Максим, в поисках объяснений, закружился по комнате.
— Это ты? — остановил он свой взгляд, на любимой игрушке — львёнке, вот уже несколько дней, заменявшую ему лучшего друга человека – собаку.
Он берёт со стола лист, отвергающим реальность взглядом, ещё раз осматривает сложившеюся картину, наводящую злобу в маленьком сердце Максима. Разрывает его пополам. Как громовой раскат, раздался треск земной коры рушащегося Рима. Обезумевшая публика, укрываясь от обстрела разорвавшихся в щепки скамеек, повалила к выходам, топча друг друга, будто давлением пережатого шланга, гонимая в давке.
— Признавайся, зачем ты это сделал? — потребовал объяснений от львёнка Максим. Но лев, прибывая в гордом уединении, молчал. — Не хочешь?
Схватив его за хвост, Максим несколько раз ударил львёнка об пол.
Охваченный яростью, он подбежал к столу, схватил карандаши и с блаженным, для обуянного тьмой сознанием, треском, один за другим, переломал их. Стиснув зубы, в желании преодолеть пространственные рамки, кинул их об пол.
Обессиливший, выплеснув всю энергию, лёг рядом с львёнком. В его сознание проникали странные образы, рисующего картину победы богатыря, себя.
— Нет, не верю, этого не может быть, я не помню. — Сказал малыш, ели сдерживая слёзы.
Мягко-движущаяся, дрожащая рука, направилась ко львёнку, нежными поступями погладила его гриву. Трясущиеся глаза, молили о прощении.
Красным карандашом — обводку нагрудника, чёрным — кистень, изумление и восхищение толпы, новым героем.
— Нет, не я. — Сказал Максим.
Наступивший на грудную клетку лев, плотно прижал Максима к полу, обнажил когти и взглянул в его рассеянные голубые глаза.
Цезарь, выигравший спор у Брута, ликует, улыбается, с распростёртыми объятьями, в кругу охраны, идёт награждать богатыря столь долгожданной свободой.
— Не помню, не было. — Сказал Максим.
Громовым треском раздаётся рассёкшееся львом пополам грудная клетка, обезумевшая, гонимая давлением кровь, в спешке покидает тело, разлетающееся щепками кости пронзают стены, отвергающим реальность взглядом, Максим смотрит на льва.
Свидетельство о публикации №219081300283