Пересыльный пункт

Летели мы долго, около 16 часов, с дозаправкой в г. Иркутск. Вечером следующего дня наш самолет приземлился в каком-то военном аэродроме близ Хабаровска.
Дальний Восток встретил нас холодно, хмуро и туманно. Нашу команду погрузили в большие грузовики с тентами и везли куда-то несколько часов. После теплого самолета ехать в страшно продуваемых со всех сторон ледяными ветрами было невыносимо. Было очень холодно, мы еще были одеты в легкие курточки и пиджаки, уверенные, что едем в афган. Хотелось быстрее проснуться от этого кошмарного сна и снова оказаться дома.
Нас, изрядно замерзших, практически окоченевших, привезли в какой-то пересыльный пункт и разместили на ночлег в огромные, но теплые казармы, в линеечку, выстроенными двух-ярусными железными кроватями.
Ни одеял, ни матрацев, ни подушек, не говоря о постельном белье, нам, конечно же, не выдали.  Прошелся по рядам какой-то прапорщик, с тетрадочкой в руке и спрашивал, будем ли получать сухпайки, на что мы, измученные долгой дорогой и холодом,  отрицательно мотали головой. По правде говоря, мы в этом не нуждались, ибо у каждого из нас, в больших дорожных рюкзаках, было набито столько домашних припасов, что могло хватить на неделю.
Прапорщик, не скрывая своей радости, подходил к каждому и просил расписаться напротив своей фамилии. Через полчаса, закончив собирать наши подписи, он, довольный результатами, собрался уже уходить, когда один из сопровождавших нас сержантов обратился к нему:
- Товарищ прапорщик, ребят везем из Средней Азии, одеты они по-весеннему. Пока мы их везли сюда, они сильно замерзли. Можно ли организовать им горячий чай? А то, мы их не довезем, здоровыми, до части.
Вместо обходительного, мягкого, культурного человека, перед нами уже стоял хитроватый и отвратительный тип, только в форме советского прапорщика, который и не думал скрывать своего крайнего возмущения к обратившемуся сержанту, тут же выдав ему солидную порцию отборного мата с матью. Прапорщик, попутно обозвав нас чурками и баранами, сообщил, что столовая уже закрыта, чая там уже нет, а рабочий наряд придет готовить завтрак лишь в четыре часа утра.
На этом он решил, что его обязанности по отношению к нам закончились и ушел. Как только за ним закрылись двери, сержанты, с которыми, нам казалось, мы уже подружились в пути,  быстро нас построили и заставили вывалить наружу все содержимое наших рюкзаков. Двое из них прошлись по нашим рядам и забрали все спиртные напитки, а также вещи, которые им приглянулись, а кое у кого и обнаруженные деньги.
Наконец, нас оставили в покое и мы утомленные за последние трое суток от нашей эпопеи в армию, грохнулись на голые скрипучие армейские кроватки и моментально уснули крепким сном.
Утром, мы первым же делом обратились с просьбой к сержантам, чтобы нам подыскали теплые вещички, так как мы уже больше не хотели мерзнуть, как в предыдущий день. Нас завалили предложениями - купить старые шинели и фуфайки. В итоге каждый из нас из этого старья купил себе верхнюю теплую одежду за 50-60 рублей. После такой удачной сделки, мы, довольные своим приобретением, разбившись на группы, по принципу землячества и путевой солидарности, вытащив свои припасы, не торопясь, но  шумно принялись завтракать. Через некоторое время, дежурный офицер велел нам завершить прием пищи и с вещами выходить строиться наружу.
Мы быстро облачились в наши обновки и начали выходить строиться. Пока ждали начальства, сопровождающие сержанты сообщили, что нас будут распределять по частям, где нам предстоит служить.
Наш внешний вид был более жалкий, чем у отступающих французов в 1812 году. Мы все без исключения были подстрижены на лысо, одеты кто во что горазд, и конечно же вызывали неоднозначные чувства у офицеров, прибывших на этот пересыльный пункт со всего Дальнего Востока за молодым пополнением. Но нам было наплевать на их чувства, нам было тепло и от этого чертовски хорошо.