Пещеры Обрывки или размышления о реальности Пролог

Это всего лишь Пролог книги, вся она размещена на грузинском сайте "SABA". Долго не решалась анонсировать ее на Прозе, но все же рискнула. Надеюсь она найдет своего читателя.Я могу характкризовать ее как фэнтези, но с научным уклоном, в котором присутствует философия, социология, история, космология, религия. Пролог не дает возможность это увидеть. Построение книги то же имеет строго определенную структуру, она развивается от простого к сложному и последние главы больше похожи на научные статьи,хотя элемент фэнтези присутствует до конца.

Посвящается самым
близким мне людям,
ради которых я
терплю этот мир.


 Verba volant, skripta manent.
Слова исчезают, написанное остается.

 
                Пролог


    Буря в горах в это время года дело обычное, но стихия, видно, ошалела и решила разыграться вовсю. А раз уж такое дело, то и воды и ветра и грома и молнии не жаль. Добавим камнепады, и что ещё позволяет воображение, и обрушим всё это на малюсенькую деревушку, буквально прилипшую к горному склону одной из круто вздымающихся к небу вершин Кавказского хребта.
   Отара овец с пастухами застряла на перевале, и никто не мог сказать, смогут ли они справиться с непрерывно льющим дождём и шквальным ветром. Селевые потоки размыли все дороги и тропы. Те из мужчин, которые в свою перемену оказались дома, попытались прорваться к кочевникам, надеясь найти их в перевалочном лагере. День прошёл в ожидании. К вечеру экспедиция вернулась, не достигнув цели. Промокшие насквозь и посрамлённые, с низко опущенными головами, горцы разошлись по домам, не проронив ни слова, лишь безнадёжно мотнув головами. Только глубокие раны, ушибы, переломы, синяки и ссадины смогли послужить им оправданием в глазах односельчан. Жёнам и детям тех, кто оказался вне дома, ничего иного не оставалось, как молча молить Господа о спасении своих близких. Суровый край, жёсткие обычаи не позволяли проявлять эмоции. Ни одна слезинка не навернулась на замкнутые лица. Только у жарко натопленного очага не слышно было привычной детской возни и смеха и не звучали строгие окрики старших на не в меру расходившуюся ребятню.
   Младшая, Мадина, получившая своё имя в честь маминой названной сестры, весёлой белолицей хохотушки, забралась под одеяло первой, за ней последовали и остальные. Только Шакро, с серьёзным видом уже оперившегося птенца, присел у очага вместе со взрослыми. Мать поставила на низкую длинную табуретку кувшин с вином, пиалы и чашку с отварным мясом ягнёнка. Ели молча, беря сочные куски руками и разрывая их крепкими, отполированными до сияющей белизны древесным пеплом из очага, зубами. Вино наливали скупо и запивали еду с одним пожеланием – благополучного возвращения тех, кто в пути и их здоровья. При каждом следующем яростном порыве ветра, ветхая дверь дрожала, скрипела и готова была вырвать засов из пазов, вылететь из петель и впустить поток воды с ветром в маленькое, хрупкое жилище. Огонь в центре, слабо освещающий небольшую комнату, служившую и прихожей и гостевой и спальной и конюшней, постоянно грозил погаснуть. Собаки, сбившись в плотную кучу, удобно улеглись на земляном полу, опустили уши и тихо подвывали. Козы в испуге били копытами в маленьком тесном загончике и натяжно блеяли.
   -Я знаю, это нечистые прорываются на землю. Подала голос из-под одеяла маленькая Мадина.
   -Нечего глупости говорить, - рассержено огрызнулся дед.
   -И вовсе она не глупости говорит, - защитила свою любимицу бабушка. - Слышишь, как грохочет, и молнии так и сверкают, так и сверкают. Разве это божье дело? Ясно, нечистый разошёлся.
   -Бабьи разговоры, сама не ведаешь, что говоришь, только его баснями и тешишь да детей с толку сбиваешь.
   -И вовсе здесь бабушка не причём. Я сама их видела давече в пещерах у Старой Крепости.
   Девочка высунула ладошки из-под лоскутного одеяла и стала пересчитывать пальцы. Остановившись на последнем,тряхнула иссиня чёрными кудрями.
   -Много, в общем. Страшные - чёрные, крылатые, четырёхрукие, с красными глазами и красными волосами. Только они как на землю опустились, сразу в людей превратились. И вроде ничего. Одеты вот странно, не как мы, во всё железное и оружия много разного, и похоже и не похоже на наше.
   -Вот, старая, своими россказнями до чего ребёнка довела. Она уже кошмарные сны видит.
   Бабушка в изумлении развела руками.
   -Ну и болтушка, когда это я тебе такие страсти рассказывала?
   -И вовсе это не сны. Вон и Гигла со мной был.
   Мадина подтолкнула локтем рядом посапывающего малыша. Тот что-то расслышал сквозь навалившийся сон.
   -Угу, жуть, какие страшные и огромные. Крыльями хлопают. Я тоже видел.
   -Хватить глупости говорить, выдумщики. Разве можно взрослым врать, кто вас этому научил? А ну спать, и без вас хлопот хватает, - тихо, но строго прошептала мать, затыкая за спинами детей одеяло.
   -Правду говорю, отцом клянусь.
   Отца Мадина любила до потери сознания и если уж клялась его именем, то дело должно было того стоить.
   -Да что же это? - удивилась мать.
   -А ну спать и ни звука, - в конец рассердился дед. - Мы с тобой завтра поговорим.
   Очередной раскат грома ударил по ушам с такой силой, что взрослые, перепугано, повскакали со своих мест.
   -Где-то в деревне громыхнуло, совсем рядом. Ну ка, открой дверь, юнец. Беда может у кого, помощь нужна.
   Шакро с радостью бросился выполнять просьбу, больше похожую на приказ. Ему, как и всякому молодому петушку, хотелось показать свою прыть.
Засов с трудом поддавался. Казалось, снаружи на него навалилось целое войско. Наконец, в момент затишья, юнцу удалось его сбросить, но в тот же миг дверь рвануло внутрь, сбив мальчика с ног. Порыв ветра потушил огонь, разбросал посуду, повалил скамьи, сорвал одеяла с детей. Ливень ворвался в комнату. Мать и бабушка пытались успокоить испуганных и плачущих детей, сами дрожали от страха и холода. Все сбились вместе в одном углу: воющие собаки, блеющие козы. Молнии освещали горы. А дед, вцепившись в косяк двери, смотрел на разыгравшееся в небесах сражение.
   -Господи, спаси нас и помилуй, а ведь девчонке вовсе не привиделось.
Подползший на четвереньках к дверному проёму, Шакро, разинув рот, смотрел на оживший кошмар. Абсолютно чёрное, в тяжёлых тучах небо, без единого проблеска, без единой звёздочки, озарялось яркими вспышками пламени, в свете которого метались силуэты огромных птиц. Битва в воздухе, похоже, подошла к кульминации. Огненные стрелы, выпущенные из двуручных луков, летели во всех направлениях. Красные угольки горящих глаз извергали молнии. Лязг доспехов был похож на раскаты грома. Искры летели от скрещенных мечей. Визг цепей и удары блестящих шаров о щиты, а порой о броню сражающихся, заполнял всё пространство. Использовалась любая возможность для смертельного поражения врага. Никакой пощады. Свистели красные, заплетённые во множество толстых кос, волосы, разлетаясь алым ореолом при резком повороте голов. Закрепленные на концах каждой такой косы, заостренные, как иглы, металлические конусы, легко рассекали доспехи и плоть противника. Хлопали крылья, вцепившихся врукопашную. Сражённые падали на острые пики скал, вспыхивали снопом искр и рассыпались пеплом. Одна из молний, вылетевшая из глаз пролетающего над хижиной чудовища, попала в склон неподалеку. Твёрдый гранит расплавился и потёк, как масло на сковородке. Дом на другой окраине села пылал ярким пламенем, не смотря на потоки воды, непрерывно льющиеся с разверзшихся небес. Попала ли в него стрела или молния? Вряд ли для тех, кто в ней обитал, это имело значение. Люди бегали вокруг, крича и размахивая руками, хотя ни звука нельзя было услышать в этом вое и свисте, лишь разинутые рты говорили сами за себя. Кто-то пытался вызволить метущихся в огне животных, и спасти хоть какой-нибудь скарб.
   Всё ниже и ниже опускались птицы, всё больше и больше их падало на землю в опасной близости от горного селения. Вот одна из птиц вырвалась из круга и низко-низко, почти касаясь крыльями крыш, полетела прямо на них. Шакро ворвался в дом, схватил висящую на стене винтовку отца, (какой горец не держит в своём доме оружия?), и, не раздумывая, выстрелил в летящее на него чудище. Птица тяжело упала в жидкую грязь, рядом с порогом, но пуля не убила её. Со стоном раненного человека она приподнялась на своих четырех руках, оперлась о колено и встала во весь свой рост, в два раза превышающий человеческий. Одно крыло висело как плеть, другое, раскрывшись, билось об стену хижины, сотрясая её как игрушечный кубик. Огненные глаза на стебельках напряжённо уставились в лицо онемевшего юноши. На деда нашла оторопь. Голова чудовища качнулась в сторону, ее, ставший вдруг усталым, взгляд переместился внутрь хижины. Видела ли она их вообще? Понимала ли кто перед ней? Злобное шипение извергли уста. Молния ударила у самих ног так неудачно проявившего героизм молодца. И тут мать рванулась на защиту своего ребёнка. Заслонив его своим телом, она заглянула прямо в пылающие глаза нечисти.
   -Убей меня и уходи, но не тронь моё дитя! Не смей, не смей! Прокляну самым страшным материнским проклятием, и твой ад покажется тебе раем!
   Птица перевела взор на трясущегося за спиной у матери юнца, готового упасть в обморок от страха, посмотрела на забившихся в угол малышей, на сморщенную, худенькую старушку, пытающуюся заслонить внуков, на грозного старика, успевшего прийти в себя и вооружиться вилами, на ружьё, брошенное в грязь, тяжело повернулась и, с трудом шевеля крыльями, взлетела. Её крик пронзил небо.Она стала удаляться. Часть птиц отделилась от остальных и, полукругом, прикрывая её от нападающих, стала отступать в глубину ущелья, в сторону моря.
   Гроза ещё бушевала, но с гораздо меньшей силой. Однако в деревне никто уже не решился лечь спать. Существенно пострадала только одна семья, у которой сгорело жильё и кое-какое имущество. Сельчане скупо перебросились несколькими фразами о случившемся. Да и что было говорить, если никто ничего не понял? Только страху натерпелись, до конца жизни хватит.
   К утру небо совершенно очистилось. Холодное осеннее солнце скользнуло по склонам. На общей сходке, удручённые, напуганные сельчане, решили не распространяться на тему увиденного ни с кем из посторонних и строго настрого запретить говорить об этом кошмаре детям. По мере возможности избегать и самим, каких-либо обсуждений в кругу близких и друзей, тем более в присутствии младших членов семьи. Бережённого, как говорится, и Бог бережёт. Гроза была необычно сильная, вот и всё тут. А в случае чего, не дрогнув, они всем миром встанут на защиту деревни. Мудрые старейшины призвали поселян вернуться к прозаическим будням и решать насущные проблемы. И раз уж распогодилось, то опять отправили несколько человек на поиски еще не вернувшейся отары. Остальные, разделив обязанности, занялись исправлением того, что разрушила и повредила стихия, или что там, на её месте, было.
   Лавиной начисто срезало дорогу. Пришлось найти новый, обходной путь, да и тот надо было очистить от упавших камней. Над оплавленной скалой пробился ключ и, омывая рану, нанесённую горе, устремился вниз, в ущелье. Вода в нём так и сверкала зеркальной белизной и, заглянув в неё, можно было пересчитать все морщинки на лице. Местные красавицы-девицы не преминули воспользоваться случаем и побывали у него целой стайкой, больше для того, чтобы помочь сопернице сосчитать её недостатки и позубоскалить на сей счёт. Но к истоку и к самой оплавленной породе подходить не решались. Там, в брызгах падающей воды возникали странные видения. «Плохое место, заколдованное, порчу может навести», – вынесли вердикт местные старухи. Это вряд ли стало бы помехой для любящей озоровать молодёжи, если бы не чувство страха, возникающее и нарастающее с каждым шагом по мере приближения к совершенно гладкой, чёрной, равномерно омываемой водой поверхности. Сразу определилась некая черта, за которую не ступали даже животные, не смотря на окрики и пинки хозяев.
   В селе же в это время правили ограды, очищали тропинки, поправляли или ставили новые крыши. Семья, потерявшая жильё, перебиралась в гостевую хижину. Хоронили павший скот. Считали убытки. От и так скудных посевов ничего не осталось.
К вечеру, наконец, вернулись пастухи с явно поредевшей отарой, но деревня их встретила с неприкрытой радостью, весёлыми шутками и улыбками на суровых лицах. Слава Богу, все были живы.
   Мадина рванулась к отцу. Тот сжал её сильными руками и поднял над головой. Девчонка задорно махала руками и ногами и заливалась звонким смехом.
   -Папочка, папочка, у нас тут такое было, такое!
   Бурка с плеч Гогиты упала на пол. Мать поспешно подобрала и повесила её на гвоздь у порога. Сдержанно поздоровалась с мужем, подхватила неугомонную девчонку, слегка шлёпнула её по заду и отправила к братьям, солидно устроившимся в углу.
   Вода в чане скоро закипела. Помывшийся и переменивший одежду Гогита, удобно уселся у очага на скамье, покрытой медвежьей шкурой, - знатный трофей. Зашли соседи. На лавке появились овечий сыр, длинный хлеб, водочка, настоенная на меду и горных травах, золотистая, как утреннее солнышко, и аппетитные, сочные хинкали. Беседа лилась тихо, с редкими восклицаниями удивления,клятвенными заверениями и ссылками на соседа, не позволяющего соврать.Под тихие, монотонно звучащие голоса мужчин, умаявшаяся за прошлую ночь и последовавший за ней беспокойный день, Мадина заснула. Сон был не по-детски тяжёлый. Её ноги, вопреки её воле и отчаянному сопротивлению, несли её к оплавленной стене. Прямо над ней на ночном небе горела ярким белым светом единственная звезда, и пронзительный луч от неё ложился серебристой дорожкой у ног. Непривычно тяжёлая, вселяющая страх, мелодия сопровождала каждый шаг. Девочка вытянула вперёд руки, стараясь оттолкнуть от себя то, что было впереди и что так неотвратимо притягивало её к себе.Попыталась, насколько это было возможно во сне, закрыть и как можно сильнее сжать веки, чтобы не видеть и хотя бы так спрятаться, уйти от того, что поджидало её внутри этого странного зеркала. Музыка нарастала, устремляясь ввысь, в бескрайнюю бездну космоса, как призыв, как крик о помощи и угроза и проклятие одновременно. Мадина остановилась.
  По плавно стекающей воде колыхнулась тень, она густела, клубилась, складывалась в причудливые, меняющиеся формы величественного, грозного, с кривыми, неустойчивыми, несимметричными очертаниями, висящего в воздухе замка. А вокруг него всё бурлило, взрывалось, вспыхивало искрами возникающих и разлетающихся звёзд, в резких перепадах температур застывало ледяными глыбами, трескалось причудливыми узорами в невообразимом холоде и плавилось и закипало в невыносимом жаре.
   За лучом, вьющимся у ног, она шагнула в водопад, прошла сквозь стену замка и оказалась внутри большой комнаты, сотканной из фиолетового дыма. Музыка стала торжественной и величественной. Клубящийся дым образовывал своды, купола, стены в неуловимо ускользающих, но оставляющих впечатление необыкновенной красоты, узорах. Из ниоткуда вдруг выплывали отдельные фрагменты меблировки. Прозрачный столик с креслами проплыл мимо, мигнул огоньком кривой причудливый камин. Мадина с интересом разглядывала никогда не виденные ею раньше вещи, не зная и не понимая даже их назначения. Шум у, вдруг возникшей из ниоткуда, высокой двери заставил еёспрятаться под надвигающийся стол. Длинная, лёгкая как пух, бахрома фиолетовой скатерти с изображением сражающихся между собой неизвестных ей ужасающих тварей и серебристых драконов, спускалась до самого пола, сотканного из кубиков чёрного и белого дыма. Сквозь просветы, скрывшей её бахромы, она смогла увидеть тех, кто вошёл в комнату. Её маленькое сердце сжалось в испуге вместе с затрепетавшей и заметавшейся мелодией. В нос ударило запахом жара, дышать стало невозможно больно. Сдвоенные копыта, стоящего на двух ногах, с вьющимися тремя рогами на узком лбу, быка, облачённого в самые изысканные одежды - жабо из тончайших, воздушных кружев, короткие, чуть ниже колена, штаны и камзол, охваченные красным пламенем, вместе со всей фигурой, - чеканя шаг, надвигались на неё. И вместе с тем - совершенно человеческая фигура и холеные руки в кольцах с длинными красными ногтями, с которых стекали каплями и падали, щипя и превращаясь в сизый дым, маленькие язычки пламени. Копна толстых, огненных кос, разбросанная по могучим плечам. Чёрная бездна глаз с россыпью зажигающихся и гаснувших звёзд внутри. Его спутник, в сравнении с ним, уже не мог представлять ничего не обычного и пугающего. Такая же четырёхрукая птица-человек, какую Мадина видела у себя, в горах, но щегольски наряженная. Подобострастно поджатые колени и опущенная голова неприятно поразили девочку, привыкшую к гордым, непокорным взглядам горцев и даже мощные крылья, двумя пиками выглядывающие из-за спины, не прибавили уважения второму персонажу. Девочка почувствовала, что с появлением этой фигуры ей стало легче дышать.
В несколько успокоившуюся мелодию ворвались грозные, низкие басы грубых голосов. Мадине очень хотелось понять,о чём они говорят. Лучик, притулившийся у её босых ног, скользнул по ночной рубашке и, по руке и плечу, переполз к уху, чуть задержался в раздумье и, перепрыгнув на лоб, примостился между глаз. Она вдруг поняла, полный гортанных и шипящих звуков, язык, на котором разговаривают чудовища.
   -Не смей мне перечить! Это существо не должно появиться на свет!
   Удар по столу заставил дрожать пол и стены, меняя их формы и очертания. Копытом был отброшен, пододвинувшийся было, стул. Мадина вся вжалась в клубы поднявшегося дыма, не думая о том, что может задохнуться. В горле першило и очень хотелось кашлять.
   -Он безродный! Этим всё сказано! Его мать недостойна называться императрицей! Мне нужен их пепел! Ты слышишь!? Доставь сюда их пепел! Иначе Я переверну все владения Окробера! Уничтожу эту мерзкую планетку! И пусть это будет войной Хаоса и Порядка! Пусть этот мир взорвётся, но Я не успокоюсь до тех пор, пока не заключу в урну и не отправлю в адское пламя прах их тел! Тебе лучше выполнить то, чего я от тебя требую!
   -Мой Господин, все её сторонники, вся её охрана, погибли. Вы напрасно беспокоитесь. Императрица…. Ой, простите. … Она, никак не могла, согласна срокам, разрешиться от бремени. Во всяком случае, благополучно. Вероятно, она попыталась позвать на помощь. Очень мощный маяк, но мы к нему не подходим. Проклятие светится так, что видно и несведущему. Нам приходится осуществлять поиск в жидкой среде этой планеты. Последняя схватка была именно там. Поэтому поиск несколько затруднён. Но, уверяю Вас, Ваше Императорское Величество, что результаты будут в самое ближайшее время и именно такие, какие бы Вы хотели получить.
   -Иди туда сам, Умцирес, немедленно! Ответишь мне своей душой! А теперь - вон с глаз моих!
   Дверь с грохотом захлопнулась за удалившимся послушным слугой своего господина.
   «Иди туда сам! Немедленно!!! Любит наш Император изображать из себя Ареула»
   Не высказанная вслух мысль прозвучала в ухе у девочки.
   Мадина, ничего не понявшая из разговора, но хорошо его запомнившая, уже никак не могла сдержать вырывавшегося наружу кашля. Ей лучше было этого не делать. Серебряные драконы, полбеды, и все страшные твари со скатерти стали сползать с неё, расти и надвигаться на девочку отнюдь не с благими намерениями. Чёрные зрачки в разом взорвавшихся звёздах и вытягивающиеся и закручивающиеся рога, заглянувшего под стол зверя, потянулись к ней. Огонь с пальцев протянутых рук рванулся к лицу.
   «Бежать!» - единственная мысль, оставшаяся в голове.
   Задыхающаяся, вся в холодном поту от страха, она неслась, в развевающейся как флаг, рубашке, в чёрной пустоте, а вокруг нарастал вой, свист и гогот и музыка огненных сфер и взрывы и хруст столкнувшихся стихий переплелись в одном слове – Ужас!
   -Помогите! Помогите!
   Тёплые руки матери подняли е; из постели.
   -Ну, ну, успокойся, перебудишь всех. Это всего лишь сон, страшный сон.
   Как хорошо прижаться к мягкой материнской груди и вдохнуть её родной запах.
За дверью хижины завывал холодный осенний ветер и в редкие минуты затишья слышался чей-то стон и боязливое рычание собак.
   -Кто это, мама? Там кто-то живой. Как бы собаки его не загрызли.
   -Похоже, они сами его бояться. Ты спи, я сейчас отца разбужу. Посмотрим. Грех на душу бы не взять. Мало ли кто там?
Гогита не мешкал ни минуты. Стоны были слышны отчетливо и не оставляли сомнения в том, что кто-то нуждается в помощи. Мадина хоть и залезла под одеяло, но заснуть после ночного кошмара не могла, к тому же, ей было интересно. При свете зажжённого факела, она увидела, как отец с матерью внесли и уложили на свободную скамью метущуюся в бессознательном состоянии женщину. Девочка узнала в ней, то прекрасное существо, в которое превратилась одна из спустившихся на землю птиц там, в Старой Крепости. Четыре длинные, чёрные косы, толщиной с хороший мужской кулак свесились на пол. Бледное, в поту, лицо с безупречно выточенными тонкими чертами. Припухлые, алые губы, раскрытые в непрерывном, на удивление тихом, стоне. Мелкие, белоснежные зубы. Тонкий, чуть с горбинкой, нос. Широко раскрытые, большие, миндалевидные, в обрамлении длинных ресниц, удивительные, фиолетовые глаза, затуманенные болью. Заострённые дуги бровей. Высокое, статное, сильное, натренированное тело, как у воина, затянутое в облегающее, короткое белоснежное платье с металлическими защитными вставками, сотрясалось в периодических судорогах. Ноги в сандалиях беспокойно ёрзали по скамье. Пурпурный, до пят, плащ лёг тяжёлыми складками. Из зияющей раны на плече вытекала густая фиолетовая жидкость и, соприкасаясь с земляным полом, искрилась, превращаясь в пепел.
   -Разбуди мать, нам понадобится её помощь.
   Старуха проснулась при лёгком прикосновении руки невестки и в недоумении уставилась на незнакомую женщину.
   -Мама, она, кажется, рожает.
   -И у неё странное ранение, будто ей разъедает плоть. Взгляни.
   -Эй!
   Окрик отца к проснувшемуся Шакро.
   -Разведи огонь и поставь воду в котле. Нам понадобиться много воды. Если принесёшь ещё, будет совсем не плохо.
   Мать бесшумно передвигалась по дому. Достала и разорвала две совершенно новые простыни, подарок крёстной, подложила под голову роженицы мягкую подушку, положила на лоб, смоченную в вине тряпицу, развязала и вытащила плащ.
Отец, раскалив на огне маленькие щипцы, ждал, пока они остынут, чтобы извлечь пулю из раны.
   -Ранение-то, сынок, пустяковое. Похоже дело то не в нём.
   -А в чём же тогда?
   -Чудно всё это. Да и кто она такая? Не из наших краёв, да и не из ближних. Одна, без спутников.
   -Сначала человеку надо помочь, а потом вопросы задавать. Да и спрашивать, если сама сказать не захочет, не след. Разве не этому ты нас учила?
   -Учить-то я вас учила, а что-то неспокойно мне.
   Женщина застонала снова, тело изогнулось дугой. Старуха и Гогита еле удержали её на лежаке.
   -Отец, хорошо, что и ты встал, придержите ка её.
   Щипцы глубоко вошли в плоть. Мадине показалось, что они погрузились в её плечо и вертятся там в поисках кусочка свинца.
   -Вот она.
   Стряхнув капельки пота со лба, проговорил отец.
   -Тяни.
   -Что это? Пуля то, наша, сам отливал.
   Мать вскрикнула и схватилась за голову.
   -Чувствовала, чувствовала. Она это, она. Та птица, что Шакро ранил в крыло. Господи, правду дети говорили. Что же теперь делать?
   Испуганные люди отошли от неизвестного им существа. Мадина крепко, крепко закрыла глаза и открыла их вновь. Может, она опять спит и видит очередной сон? Но щипок в ляжку удостоверил, что происходящее – явь.
Несколько совершенно чуждых уху звука вырвались из уст метущейся в беспамятстве женщины. К великому удивлению Мадины, она поняла.
   -Мама, она говорит: «Жизнь за жизнь. Долг живых».
   -Откуда ты знаешь, что она говорит?
   -Не знаю. Ах, в моем сне так же разговаривали чудовища. Мне лучик от звезды помог понять. Но ведь это было во сне? Или нет?
   -Значит, она знала куда идёт. Я ей обязана жизнью сына и у меня нет выбора. Кто бы и откуда бы она ни была, наш долг оказать ей помощь.
   -Ты права, дочка. А ты, юнец, прежде чем хвататься за ружьё, подумай, зачем и против кого ты его направляешь! Щенок!
   Подзатыльник от деда и лаконичный выговор, заставили Шакро сначала покраснеть, а потом побледнеть.
   Женщина снова что-то произнесла.
   -Что она говорит, Мадина?
   -Ребёнок, мой мальчик. Спасите.
   Старуха схватила мать за руку и потащила к лежаку.
   -Хватит разговоры разговаривать. Она разродиться не может, ей помочь надо.
   Женщины засуетились около роженицы. Схватки стали более частыми и продолжительными. Её всю корчило в судорогах и старику приходилось изрядно поднатужиться, чтобы гостья не причинила себе вреда. Гогита туго перевязал ей плечо, но кровь, а это вероятно была кровь, прожгла повязки и продолжала течь густой струёй, превращаясь в искры и пепел. Взор раненой внезапно прояснился, как будто она собрала все силы для последнего рывка. Удивительно мелодичный голос и слова на чистейшем и понятном языке их племени.
   -Я обречена. Свинец, яд. Режьте скорее. Не могу удерживать отраву долго. Плод погибнет.
   Фиолетовая бездна заглянула в глаза матери.
   -Заклинаю тебя именем твоего бога, именем твоих детей и их потомков – мой мальчик должен жить. Тебе вверяю его жизнь.
   Мать похолодела от этого взгляда и этих суровых слов и, хотя от неё никто не требовал клятв, губы и душа произнесли её, не вмешивая разум и здравый смысл. То, что должно было случиться – случилось.
   -Жизнью клянусь, своей, своих детей и их потомков. Мир тебе, неизвестная подруга. Воля твоя, пожелание твоё – приказ для меня.
   Как и когда оказался кинжал Гогиты у неё в руке? С решительной уверенностью, как будто ей приходилось делать это не единожды, мать рассекла живот роженицы. Искры брызнули во все стороны, падая белым пеплом по всей хижине.
   -Покажи, покажи мне его! Быстрее!
   Мать берет в руки маленький шевелящийся комочек, непонятной формы. Что-то вроде рук вдруг появляется из него, потом что-то вроде крыльев. Щупальце?... Восторженное щебетание слышится из уст незнакомки. Взгляд фиолетовых глаз наполнен благодарностью. Слова неизвестной речи, похожи на молитву и на заклинание. Мадина отрицательно мотает головой. Она не может понять слов. Бабушка ещё придерживает рукой голову женщины, дед и отец отошли в сторону. Ошалевший от происходящего, Шакро так и застыл с тазом горячей воды в руках, повернувшись спиной к очагу. Под взглядом материнских глаз бесформенное тельце начинает приобретать черты человеческого ребёнка. В тот момент, когда он открывает свои удивительно фиолетовые глаза и издаёт первый крик, слившийся с последним вздохом его матери, за окном раздаётся грохот обрушившейся скалы и по всему ущелью разноситься эхо, будто по склонам всех вершин в округе прошло множество лавин. В деревне слышен лай и завывание собак, хлопают двери, люди в испуге выскакивают из хижин. Взрослые успокаивают проснувшуюся ребятню, а мать с мальчиком на руках и Мадина молча смотрят, как женщина превращается в птицу, вспыхивает ярким пламенем и осыпается пеплом, и ничего не остаётся, кроме пепла и плачущего малыша.
   -Шакро, возьми мою шкатулку, высыпь содержимое в любую тряпицу и собери туда весь пепел до последней крупицы.
   Гогита подвешивает гамак, как не однажды делал это для своих детей. Дитя уже обтёрли и плотно закутали ловкие руки.
   -Ой, и что с нами будет?
   Слова старухи - лишь произнесённый вопрос, вертящийся у всех на уме.
   -Видно так в книге судеб про нас прописано. Да не обойдёт нас милость Господня. Его на всё воля.
   Им ещё предстоит понять, как сильно изменилась их жизнь.
   
  P.S. Уважаемый читатель! Этот «Пролог» никакого отношения к дальнейшему изложению не имеет, - убедитесь сами.
 
                ПРЕЛЮДИЯ
                Распахни эту дверь
 
   Одинокий скиталец, среди бесконечных просторов, в поисках своей памяти, он плыл по течению, не выбирая цели, уже почти не надеясь найти, потому что не знал где и что именно ему надо искать. Миры, миры, и снова миры, всё новые и новые, с причудливыми законами и ещё более странными обитателями, но нигде ни малейшего намёка на его к ним принадлежность, на что-то знакомое и родное. Он не знал своей формы, не знал имени, не знал своего прошлого. Его вышвырнуло в бесконечность со знанием и полным пониманием окружающего, но без какого либо намёка на его идентичность с чем-либо. Его сущность, нечто, было настолько тонким, что он мог проплыть сквозь проявившегося духа, даже не побеспокоив его, не обнаружив своего присутствия, не дав ему повода воспользоваться случаем и проникнуть в него, овладев его душой. Как мог дух не почувствовать то, что было его прямой целью - обладание душой? А она у него была, как и разум, - он видел, слышал, обонял, осязал, чувствовал, размышлял, познавал и развивался. Он мог уплотниться, поглотить энергию, впитать даже грубую материю, преобразовать их и принять любую из встреченных им на своём пути форм. Он иногда поселялся в каких-то из миров, пытался жить и думать как его обитатели, с лёгкостью достигал высот, но никогда не чувствовал удовлетворения. В конце концов скука и разочарование выгоняли его в новое странствие. Духи творили его настроения, или он творил духов своим настроением, но, ни один из них не поселился в нём накрепко, ни один из трёх основных – ни Дух Зла, ни Дух Любви, ни Дух Сомнения. Все остальные, бывшие лишь тонкой нарезкой этих монстров, легко уживались с ним, или он с ними. Он был на краю Бездны, любовался видами и красотами Хаоса, слушал музыку сфер, - его не защемило, и он понял, что путь продолжается. В Мирах Порядка, среди упорядоченных вселенных, в строго соблюдающихся пропорциях, было своё обаяние, своя прелесть, но и такая тоска. Но именно отсюда он никак не уходил, и всё вертелся и вертелся вокруг одной, закрученной россыпью звёзд в молочную спираль, вселенной. Какая-то кривизна, провал, что-то неуловимо малое, выпадающее из общих законов, точка, или её ощущение, не давало ему покоя. Какая-то загадка притаилась между её завитков, вблизи совершено заурядной звезды с небольшой свитой простых планет. Он всё прощупывал и прощупывал это, не дающее покоя, место и ничего не находил, кроме странного чувства в себе самом, что там, ждущий его развязки, узел. Он потратил много сил, использовал почти всю, в досягаемой близости, свободную энергию. По опыту он знал, что нельзя прикасаться даже к мельчайшим частицам, участвующим в системе. Риск вызвать необратимые процессы был слишком велик, почти неизбежен, а он не был врагом ни одному из миров. Как долго он был в забытьи? Привиделось ли это ему во сне или и вправду на миг блеснуло отражённым светом? Щель, в которую случайно попал блуждающий лучик. Вперёд! Резануло до жуткой боли даже по его тонкому естеству. Шквал, мерцание беспорядочных событий, нагромождение временных слоев. Его выбросило в абсолютно примитивный, изолированный мир, чуть колебнувшийся от его вторжения. Кому и зачем нужно было его так тщательно прятать?
   -Эй, Скиталец, благодарствую.
   Лёгкая дымка растворилась в воздухе под высокими каменными сводами пещеры. Грохот водопада поглотил следующую фразу незнакомца.