Волчьи чары

Коновальчук











В  О  Л  Ч  Ь  И      Ч  А  Р  Ы
литературный  сценарий  художественного фильма, основан на рассказах военнопленных, очевидцев и рассекреченных документах соответствующих  ведомств.




















2 0 1 2 год






ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

                возраст

НАДЯ          17    СЕКРЕТАРЬ-МАШИНИСТКА В КОМЕНДАТУРЕ

ДИНА          38  ЕЕ СТАРШАЯ СЕСТРА

ИОГАН        22    ПЛЕННЫЙ, БЫВШИЙ СНАЙПЕР               

КАПИТАН       30    НАЧАЛЬНИК  ОТДЕЛА «СМЕРШ»

ПЕТРЕНКО     50    СОЛДАТ, БЫВШИЙ СВЯЩЕННИК, ВЕСТОВОЙ.

ИНВАЛИД       50    АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ, БАНЩИК.

МАЙОР        40  НАЧАЛЬНИК ОСОБОГО ОТДЕЛА НКВД.

НАЧКАР       35  СТАРШИНА, ГЕРОЙ ВОЙНЫ.

ИБРАГИМОВ    40  КОМЕНДАНТ. КАПИТАН.

УНТЕР        40 ВОЕНОПЛЕННЫЙ               
               
ОБЕРСТ     40    «АНТИФА» ШТУРМОВИК

ЛИ БО          40  ВРАЧ ЧЕЛОВЕК НЕПОНЯТНОЙ ВОСТОЧНОЙ               
               
КОРНЕЛИУ       40  КАПИТАНУЛ. РУМЫНСКИЙ ОФИЦЕР,      

СОНЯ          20  СНАЙПЕР
               
ТАРАС          20  СОЛДАТ, ЧУДАКОВАТЫЙ УКРАИНЕЦ

ИТАЛЬЯНЕЦ ТИНО 30 ИГРОК, ПЕВЕЦ, ВЕСЕЛЬЧАК

ПЕРЕВОДЧИЦА    30 ЛЕЙТЕНАНТ «СМЕРШ»









1. ИОГАН, немецкий снайпер (под титры)       
 Грянул выстрел и воронье черным знаменем метнулось к небесам.
На дорогу выбежал в немецкой шинели солдат с рюкзаком за спиной.
 Следующая пуля сбила с его головы шапку и он оказался давно небритым и нестриженым.
 Он был скорей похож на монаха, чем на солдата. Но монашеской изможденности не было в нем.
  Он бежал, как бегают хорошо тренированные люди.
По нему палили одиночными, но из многих стволов. Видимо уверенность стрелявших была достаточной и они хладнокровно вели прицельный огонь.
 Вдруг солдата, будто что-то толкнуло в спину.
 Он, не останавливаясь, сбросил с себя рюкзак, шинель и остался только в белой рубашке и расстегнутом кителе.
 Он бежал и пули рвали на нем мундир, хотя  никакого пока серьезного попадания не было, но белая его рубашка постепенно становилась красной.
 Наконец он споткнулся - серые его солдатские штаны потемнели от крови, он постарался еще пробежать, но следующая пуля повалили его в снег.
 Снег набух кровью.
 К нему уже бежали и топот своих преследователей он слышал все хуже и хуже - казалось наоборот - убегают от него.

 
2. НА ВЫШКЕ.
Часовой на вышке, скорей от нечего делать, нежели из служебного рвения наблюдал в бинокль окружающую его жизнь как в пределах лагпункта, так и в окрестностях.

...Безногий банщик на своей колясочке, неуемный Алексей Иванович, распоряжался баней. Несколько военнопленных было в его распоряжении. Один колол дрова, другой забрасывал в топку, третий таскал воду и заливал в бочку, приспособленную под банный котел. Еще двое грели воду в трех бочках, расположенных прямо на улице. Баня была, по всему, свежесрубленная, большая, рассчитанная на десяток клиентов и скорей напоминала сарай. Алексей Иванович сновал то внутрь, то к котлам, оттуда ему была видней труба-тяга, в бане не последнее дело.
...Распахнулось окно на втором этаже комендатуры, двухэтажного здания напротив. Комендант Ибрагимов, добродушнейший татарин с орденом боевого Красного Знамени на груди вдохнул утренний свежий воздух, потянулся и высунувшись из окна, стал смотреть вниз. На первом этаже комендатуры жила Дина со своей семнадцатилетней дочерью Надей. Снизу уже раздавался стрекот пишущей машинки. Надя работала секретаршей в комендатуре, а Дина возглавляла хлебопекарню. Вот ее-то и поджидал комендант, которого все звали просто Ринат. Даже военнопленные.
Часовой, молоденький якут победного призыва с ослепительной улыбкой и кофейными веками узких глаз, перевернул бинокль наоборот и все стало от него далеко-далеко, словно он улетел от послевоенной разрухи к себе домой. Но далекий рев машины в утренней тишине вернул его в реальность. Он направил бинокль на дорогу, уползавшую за темный лес, и увидел далекий «виллис», пробирающийся по весенней распутице через лес. А еще он увидел выходящих из другой дороги пленных, десятка полтора. Сопровождали их двое с винтовками за плечами.
...Наконец Дина вышла из дома и, не торопясь, направилась к хлебопекарне.
   Ринат закашлялся, то ли от затяжки утренней папироской, то ли от вида изящной Дины, остановившейся на краю необозримой лужи. Новые сапожки ей совсем не хотелось марать не дойдя до работы.
-Берите правее,
-посоветовал Ринат,-
- а там, у камешка - резко влево!
-корректировал он со своего наблюдательного пункта.

    Дина подняла головку - конечно же Ринат! Уж она-то знала, что этот капитан, бывший колхозный тракторист, влюблен в нее, но виду не подавала.
-Туда?
 -послала она улыбку коменданту, остановившись на одной ножке и не зная куда ступить.

-Туда и влево. А сейчас три шага прямо...
Молодца! А теперь еще левее...

   Ринат явно вел ее по лабиринту к островку, откуда выхода не было. Он подшучивал над ней!

-А куда теперь?
- оглянулась вокруг Дина. Вокруг нее была лужа.
   Ринат развел руками.

-Товарищ комендант! Я на работу опаздываю.
   Ринат снова развел руками - что делать, тупик.
   Стрекот машинки прекратился и в окошко высунулась Надя.
   Она все поняла и стала с улыбкой смотреть то на Дину, то на коменданта, словно мальчишка, высунувшийся из окна второго этажа.
   Дина взяла палку и стала тыкать ею в лужу вокруг себя.
   Надя залилась смехом!
   Дина же чуть не плакала - вокруг нее была глубина значительно выше коротеньких сапожек.
   Но тут на помощь бросился смелый комендант. Он подхватил Дину на руки и, выбирая самый дальний путь, понес ее к спасительной суше.
   За этой сценой наблюдали все и часовой, и военнопленные у бани, и Алексей Иванович, который, почесав затылок смачно и, удивленно крякнул:
-Ну комендант. Ну альфонс!
   
Эту трогательную сцену и увидел капитан «смерша» Русецкий, неожиданно подруливший к комендатуре на своем открытом «виллисе». С ним приехала и переводчица, строгая молодая женщина в форме лейтенанта.
   Его появление сразу изменило плавный ход событий утреннего распорядка. Пленные бросили работу и вытянулись по стойке «смирно», банщик крякнул и отвернулся к котлам, Надя лихорадочно застучала по клавишам машинки, а комендант, застыв с Диной на руках на краю лужи, шагнул к Русецкому и доложил:

-Спасаю утопающего в луже начальника
хлебопекарни!
- и поставил Дину на ноги перед ним.

-Извините, товарищ капитан!
- смущенно сказала Дина.

-С благополучным спасением,
- без улыбки сказал Русецкий.
   
Дина укоризненно посмотрела на Рината, но поблагодарила и ушла.

-К вам пополнение.
-Откуда?
-Накрыли небольшую группу. Среди них несколько офицеров.
-Как обычно?

-Не совсем. Да. Готовьте опросные листы,
  а дела по депортации - ко мне.

   Наконец из машины вышла и переводчица с аккуратной папкой в руках.

-Офицеры  СС?
-Не исключено. Один из них - Вульф.
-Волк? И он еще жив?
-Никакого самоуправства. Он нужен.
-А почему он стрелял только политработников?

-Комисаров. Считаю, что за этим стоит
  неизвестная нам группа
  с особыми полномочиями.
  Он работал год по всему фронту.
Прекрасно знает русский.

-А зачем его...сюда?
 
-Никто не знает как он выглядит.
  Больше никаких сведений о нем нет.

-Учтем, товарищ капитан.
Петренко!

3. НАДЕЖДА.
   Надя бойко стучала на машинке, искоса поглядывая на рукописный опросный лист, заполненный очень хорошим почерком.  Она оформляла  личные дела военнопленных.
   Несколько папок с номерами, набитыми крупно номерными печатками лежали на краю стола. На каждой папке – имя и фамилия, номер лагпункта и год оформления папки.
    На новеньких папках стоял 1946 год.
   Допечатав лист, Надя прямо на каретке карандашиком стала дописывать не пропечатавшиеся буквы. Совсем  невидны были всегда популярные  “о” и “а”. 
    Вот и вырисовывала она, шепча их на разные лады: о. а. а. о.а.
   Дверь грохнула и в комнату ввалился Петренко, пожилой солдат, оставленный вестовым при начальстве. Но по доброте душевной он не отказывался ни от какой работы.
   Он осторожно опустил вязанку дров и задумчиво посмотрел на Надю своими белесыми с безуминкой глазами, которые видели что-то, что не видел никто. А может ужасы войны так опалили его глаза, что казалось у него почти нет зрачков.
    В эти глаза невозможно было смотреть.
 
-А вот мне кажется, что после войны
мы удивительно хорошо будем жить. Наши
дети будут расти в счастии и довольствии,
-как всегда, несколько высокопарно произнес Петренко, думая о чем-то своем.
-О а о о а о!
- ответила Надя.
-Что?
- не понял еще и глуховатый Петренко.

-Скажите капитану, что у меня совсем
  не пропечатываются буквы- “о” и “а”.
И, если я не буду их дорисовывать,
то наши дети будут читать личные дела
 военнопленных совсем по-другому :
личне дел веннпленг. Что они подумают о нас? А?

-В старославянском тоже гласных не было.
А зачем им это читать? Все забудется
быстро. Люди быстро привыкают к хорошему.
Какое тебе дело до похода  русских
 на Византию?
Никакого.  А люди все те же -  стремятся жить
  лучше, а из-за этого живут – хуже.

-Это почему?

-Потому, что они не знают, как жить лучше.
  Они думают - там счастие или там...
  А оно не там и не там.
 
-А где?

-Тут,
- ткнул себе в сердце пальцем Петренко.

- Не знала? Ибо где сокровище ваше,
там где сердце ваше.

   Петренко подошел к столу и собрал готовые папки.





4.ДВОР.
-Петренко!!!
- опять позвал комендант.

-Ась!
- откликнулся Петренко откуда-то со второго этажа.
   Там что-то загрохотало и вскоре к ногам собравшихся выкатилась шапка Петренко.
   А вскоре за ней появился и сам Петренко, прижимая к груди папки с делами военнопленных, охая и приседая.
   Русецкий и глазом не моргнул, словно ничего и не заметил.
   Петренко вытянулся перед ним  и, приложив руку к пустой голове, заикаясь, стал докладывать:
-Товарищ капитан!

-Отставить! Шапку наденьте...
   Петренко потянулся за шапкой.
   Но она располагалась чуть дальше, чем полагал он, но дотянулся-таки до нее, чуть не на четвереньках.

-Ну что ты трясешься, родной?
- вдруг с улыбкой спросил его Русецкий.

-Боюсь!
-искренне признался Петренко.

-Что ты боишься?

-Вас боюсь... Бога боюсь.

-Ну бога понятно, ты же
в прошлом был священником?

-Да, рукоположен,
- глядя в глаза Русецкому ответил Петренко,
-Пока храм не закрыли, служил.

-А меня-то за что боишься?

-За то и особого отдела боюсь.

-Товарищ Сталин разрешил службу
во многих храмах, и многие стали
священствовать после церковной помощи фронту.

-Дай Бог!
- воскликнул было Петренко и хотел было перекреститься, но сунул непослушную руку за пояс.

-Ну что еще?

-Надя, секретарь, просит машинку. Старая совсем не печатает.

-Будет новая, трофейная,
- скосил глаз Русецкий на украдкой выглядывающую из окна Надю,
-только шрифты, шрифты нужно перепаять,
-повернулся он к Наде.
   Та обомлела от страха, но выдержала взгляд особиста:
-Спасибо вам!
- прошептала она.

   Капитан внимательно посмотрел на нее.
-Сколько вам лет?

-Семнадцать.

-Замужем?
-скрывая улыбку, спросил капитан.

-Н-нет!
- сказала Надя так, словно ее спросили о пособничестве оккупантам.
   Капитан совсем развеселился и хотел было продолжить разговор, но тут на вышке часовой ударил в рынду:
-И-иду-ут!
- известил он.
   Вышка со стороны дома скрывала свое основание в кронах деревьев и казалось, что часовой со своей будочкой поместился прямо на верхушке елки.
 
5. ПЛЕННЫЕ.
   И действительно, колонной по два, пытаясь соблюдать строй, в ворота лагпункта входили усталые, измученный, грязные и оборванный пленные. У некоторых за плечами были солдатские ранцы.
   Колонна остановилась напротив бани из которой валил густой дым. Но он не радовал пленных. Они со страхом поглядывали вокруг и особенно на это странное сооружение.
   Конвойный скомандовал и они остановились, повернувшись лицом к подоспевшему коменданту Ибрагимову.
   Несколько в сторонке от конвоя остановилась и Соня, следовавшая с ними. Выглядела она достаточно бодро, но потрепаный снайперский камуфляж и взъерошенные коротко стриженные  волосы на голове, придавали ей вид неприкаянного пацана.
   Ибрагимов глянул на Русецкого, стоявшего несколько в сторонке с переводчицей и негромко сказал:

-Офицерам и эсэсовцам выйти из строя.

   Переводчица, подойдя поближе и, не глядя на пленных, перевела.
   В строю произошло некоторое замешательство. Но ненадолго.
   Первым вышел обросший румын с нашивками капитана.
   За ним - Оберст, могучий обрюзгший штурмовик.
   За ним Унтер, поправив фуражку на лысой башке и брезгливо глядя прямо перед собой.
   Четвертый все не решался, то ли шагнуть ему вперед, толи остаться среди остальных, но стоявший сзади него итальянец, что-то шепнул ему на ухо и дружески вытолкал из строя.
   Все четверо застыли в неизвестности намерений победителей.
   Но ничего страшного пока не произошло - к ним подошла строгий лейтенант и стала опрашивать каждого, делая пометки в опросном листе.
   Ибрагимов переместился к Русецкому.
-У вас предположения есть?

   Русецкий поднял на него недоуменные глаза.
-Ну, кто из них. Кто из них
Вульф? Из четырех.

-Почему из четырех?
Он может из всех быть. Или не быть...

-А мне не нравится вот тот лысый.

-Может и лысый, а может и вон тот,
японец  или итальянец, все может быть.

   А тем временем опрошенных офицеров подвели к бане и они стали выкладывать из карманов все содержимое. Выкладывались в котелки награды, кольца, патроны, фотографии и записные книжки.
   За этой процедурой внимательно следил Тарас.
   Следил с живым любопытством плюшкина и всячески комментировал происходящее на родной мове:
-Та ты кыдай, кыдай свои цяцкы!
Кому воны треба. От хорошый хлопець!
Усе выкынув. А тепер роздивайся!
Усе скыдывай. Будем кыпятыты.
Дуже богато вошек та блошек и всих.

Тараса заинтересовал пакет, который Унтер положил рядом с котелком.

-А що це таке?
- повертел любопытный Тарас пакет.

-Положи где взял,
- сказал Ринат.

-А що? Що це?
- спросил он у Унтера.
   Унтер долго и с презрением посмотрел на Тараса и вдруг гаркнул:
-Я дарум тебе!
- и скривился в улыбке.

-Мени дарыш? Вин мени даре,
- сообщил он Ринату.

-Поздравляю! Это переносной бумажный гроб.

-Я-я! Гробб!
- заржал Унтер.

-Та щоб тоби в неми в перевертушки играть,
-пожелал он Унтеру.


   Офицеры, как ни странно слушали эту тарабарщину и понимали.
   В кипящие бочки полетели мундиры, рубахи, брюки и все остальное.
   Под воркование Тараса они разделись догола и всем было ясно, что этот палач, говорящий на странном языке, похожем на русский, спокойно готовит их к смерти - и варвары их будут расстреливать голыми.
   Все разделись догола, только итальянец заартачился - он не хотел снимать трусы и решил умереть  в них!
   И между ними с Тарасом возникла перепалка:
-Что же ты в баню в трусах пойдешь?
- с удивлением спрашивал его Тарас,

а итальянец кричал в ответ:
-Я хоть умру по-человечески!
Я не хочу, чтобы это мне отгрызла собака.

-Дурень! Тебе выдадут новые кальсоны.

-Я не для того родился в прекрасной Италии,
что бы умереть в дерьмовой России голым!

-Ну тупой!
- удивлялся Тарас,
- а еще говорят в Италии
римляне жили. Спартак!
Видимо все умерли, остались
только такие тупые, что пошли
с Россией воевать. Ну ладно, не девочка
  - уговаривать не буду.

   А на пороге бани их поджидал банщик, Алексей Иванович, без ног, но с могучими плечами борца. А поскольку банщик был под мухой, то настроение у него было элегическое.

-Ну, давай, давай, заходи!
- рычал он естественным басом.
   Перед тем как войти, Оберст тоскливо посмотрел на черный дым, идущий из трубы
-Заходи!
- рычал инвалид,
- заходи в баню, кому лень чесаться!
   Все четверо обреченно вошли в дверь.

 Кипели котлы перед баней, пленных продолжали опрашивать, Русецкий внимательно вглядывался в их лица. Соня подошла к нему, стала рядом.
-Вы почему здесь, сержант?

-Первый раз вижу.

-Что, немцев?

-Да. Так близко.

-Скажите, сержант, а как можно
отличить среди них снайпера?

-Никак! Вот посмотрите на меня,
  чем я отличаюсь от других девушек?

-Красотой.

-Какая красота! Что вы!

-Особая.

-Находите?
- хмыкнула Соня,
- некоторые снайпера подрезают
очень коротко ноготь,
- и Соня показала свой указательный палец.
-Но его здесь нет.-

-Почему вы так решили?

-Нутром чувствую.
 
-Как так, нутром?

-А потому и выжила одна
из всего взвода наших девочек.


-Все погибли?

-Да.
   Капитан посмотрел на Соню и только теперь он обратил внимание как она на него смотрит.
-Что вы на меня так смотрите?

-А вы мне нравитесь.

-Неожиданно...

-Вы женаты?

-Нет.

-Скоро будете.

-Нутром чувствуете?

-Война закончилась, товарищ капитан.

-Еще нет. Эта война вообще
никогда не закончится.

-А куда деваться бывшим снайперам.

-Бывших снайперов не бывает.

   Банщик Алексей Иванович открыл дверь в парную.
   Пленные в оцепенении сидели на верхней полке. Только итальянец Тино лежал на нижней, сложив руки на животе.
   Банщик помахал растопыренными пальцами, проверяя прогретость.
-Ну что, ребяты, прохладновато у вас,
- открыл дверку каменки и взялся за черпак.
   Снизу ему было удобно поддавать на каменку и он сделал несколько бросков черпаком.
   Сидевшие на полке попригинались и схватились за уши.
    Но неуемный банщик поддал еще:
-Я вам устрою маленький Бухенвальд!
- пообещал он и захохотал.

 6.РИНАТ. ДОМ.
    Они сидели с зажженной лампой за круглым столом.
 Свет лампы в скрывал бедность обстановки и все казалось иным, значительным и печка, на которой стоял большой  алюминиевый чайник и шкаф, швейная машинка с обрезками белой шелковой ткани и расположенные за занавеской две кровати, покрытые белыми простынями и сам стол с хлебом, салом и вареной картошкой,- все стало уютным и надежным.
    Ринат расслабился и вовсе - сидел без ремня в гимнастерке и боевым орденом на ней.
   Он разливал с фляги чистый спирт.
-А может чистого?
- спросил он у Дины.

-А давайте!
- весело согласилась Дина.

-Петренко!
– позвал Ринат.

-Ась?
– оторвался от работы Петренко, он сидел у печки, вдев на лапу сапоги, подбивал каблук.
-Не-не-не!
- махнул рукой, поняв к чему его зовут.
–Я тут. Вот каблуки перебить надо.
 Подковки набить.
 
-А за девушек?

-Ну разве что
- и он подошел к столу, взял налитую рюмку.
Ринат встал и просто сказал:
-Тебе Надя, жениха хорошего,
а тебе, Диночка, счастья и
внимательных глаз...

-А жениха?
- притворно возмутилась Дина.

  -...чтобы рассмотреть его
среди других. И оценить.

 Хотели было выпить, но так и застыли с поднятыми рюмками.
 С улицы донесся рев грузовиков.
 Огни фар засверкали в окнах клуба.
 Раздались команды, выкрики.
 Дина вопрошающе посмотрела на Рината.

-Комендантский взвод вернулся с облавы.
- пояснил он и выпил.

 Дина хотела было так же лихо, с задержкой дыхания выпить, но ничего у нее не получилось. После глотка она еле сдерживалась, что бы не скривиться.
 Но грохот за дверью позволил ей скрыть свою неумелость.
 Ей очень хотелось быть лихой и отчаяной, но прошлая жизнь, не требовавшая этих качеств, отложила на ней свой отпечаток в движениях, в лице и робости в глазах.
 Дверь открылась и в комнату ввалилась Соня.

7.СОНЯ.
    Одетая в камуфляжную немецкую штормовку, брюки с зелеными разводами, под ними сапоги, с винтовкой в левой руке, в правой с фляжкой, она представляла из себя редкое зрелище.
  Ее лицо милое, тонкое в покое изменялось, когда она начинала говорить, превращалось в суровую маску и в сочетании с мужкими манерами и очень короткой прической, приобретало довольно отталкивающее впечатление.       Особенно поражали ее глаза, чем-то неуловимо похожие на глаза Петренко беспокойные  с безуминкой и какой-то тайной тоской.
-Ты что, Соня, в партизаны подалась?

-Ага! Неделю в лесу ползала.

-Так война окончилась.

-Тю! А мы еще вагоны под откос пускаем!

   Этой старой шутке обрадовался довольный Ринат и весело засмеялся.
-Вот, празднуете без меня,
а я там волков гоняю.

-Что? Волки? Я не знала...
- удивилась Дина,
- и много?

-Достаточно! Но счет несчастливый- 39.

-За раз?
- удивилась Надя.

-С сорок второго года!
Ну как мое снаряжение?
- с улыбочкой спросила она у Дины.

- Как мои защитные доспехи
для ранимой  души? Где
крылышки для бывшей куколки
с филологического факультета,
превратившейся в бабочку-волкодава?

-Все готово!

-Пойдем! Хорошо, что после всего
этого ужаса мы в баню попали.
И Дина с Соней ушли во вторую половину комнаты и задернули занавеску.
Вскоре оттуда донеслось перешептывание и хихиканье.

-Капитан спрашивал про тебя,
-сообщил Ринат.

-Про меня? Капитан?
– вспыхнула Надя.

-В смысле про машинку.

-А…да! Совсем не пропечатывает.

-А ты что подумала?
 – хитрил Ринат.

-Ничего я не подумала!

-А почему?

-Это у вас в голове Дина. А я…

-А что, заметно?

-А то нет.

-А она замечает?

-Женщины видят другими глазами.
Но тут занавес открылся и Дина объявила:
-Не падать в обморок!
И действительно - зрелище оказалось неожиданным: из-за кулис явилась фея в белом платье из парашютного шелка!
Соня сделала даже пару танцевальных па.
Надя и Ринат захлопали.
-Никак замуж собралась!
- воскликнул Ринат.

-А  за кого?
- наивно спросила Надя.
 
-ООООО! Все вы хотите знать.
Сглазите! Это моя тайна, так
как жениха нужно еще подготовить
к его участи!

-Кто же это? Все-таки?
- полюбопытствовала и Дина.
- Я шила и перебрала всех знакомых
  мужчин. Только вот Ринат и остался!

-Я? Да! Но я занят!
- гордо ответил тот.
- Только кто-нибудь из военнопленных,
фашист какой-нибудь,
- поддразнил Ринат.
Шутка его аж передернула Соню.
-Для ровного счета как раз
одного не хватает. Число
несчастливое- три чертовых дюжины.

-Ну скажи, Соня!
- попросила Надя.

-А тебе тем более не скажу
- ты со своей смазливой рожицей-
главная соперница! И ты тоже –
Дина! Не смейся! Все женщины- мои
соперницы! Все до одной! Я... Я съем
его, но никому не отдам!

-Вот это по-нашему, по-татарски!
- воскликнул Ринат.
-А ты молчи! Какой ты татарин
- вон спирт салом закусываешь!

-После захода солнца! Он - не видит!

  Вдруг во дворе послышались громкие голоса, заплясали огоньки от фонариков.
  Ринат стал вглядываться в темень.
-Ну что, что там?
 
-Человек какой-то лежит.
Двое с ним. Пьяный, что ли? Потащили…

-Не морщи лоб- это отстрелянных выгрузили.

-Зачем?

-Протоколируют, что ли. Не знаю.
Мое дело простое - бац! Как муху.

-Ушли!
-Бросили что ли?

-Куда он денется- убежит? Мертвые не бег.
- иронично сказала Соня.
- Давайте жахнем, что бы меньше
этих гадов появлялись на нашей земле!

8.КАРАУЛКА. НОЧЬ.
Играли в карты в «двадцать одно», популярное в лагерях и фронтах «очко». Состав собрался разношерстный, но азартный. Банковал немецкий унтер с повязкой на рукаве «дежурный» был он лыс и невозмутим. Он единственный ходил с орлом Вермахта на рукаве и убеждений своих не менял. Он по-прежнему был верен фюреру, хотя его убеждали, что не только фюрера нет в живых, но и война давно закончилась. В банке были значительные ценности- несколько паек хлеба, зажигалки, махорка, банка американской тушенки, мыло, несколько колечек, искусно сделанных под золотые.
 Рядом с унтером  примостился Пахом Петренко, отвоевавший всю войну солдатом и достигший такого уровня доброты, что и унтера называл «братушка».
-Ну вот, братушка,
- порылся он в гайтане, где хранил крест и земельку с Тамбовщины, нашел иголочку и выложил на кон.

-На что идешь, отец?
- деловито спросил начкар.

-На хлебушек!
- сказал Петренко.
-Две пайки!
- сказал Ринат.

-Почему?
- взвился итальянец, темпераментный и веселый, но удивительно нескладно скроенный человек.

-Потому, бамбино, что ты приедешь
в свою Венецию, сядешь на гандолу
и в любом магазине купишь и будешь
спокойно жрать свои макароны, а он
  в Тамбове иголку не найдет. Мы иголок
  не делали. Мы делали танки и катюши.
  Понял? Мы воевали за Родину.

-За Родину, за Сталина,
- согласился итальянец, для которого эта их русская родина и этот Сталин - было одно и тоже и он вообще сюда попал, потому, что идиот - куда все, туда и он. Да еще старался опередить всех. Хорошо попался добрый дикарь и не стал его убивать, а пинками выгнал из леса, где он замерзал, доедаемый вшами.
   А тем временем на свою иголочку Петренко выиграл и хлебушка и махорочки.
-Да ты,отец, картежник.
- удивился начкар.

-Вот те крест,-нет. Просто я уж
до 21 -то считать умею. Ну будет...
хлебушек есть и махорочка  появилась.

А в окошко тем временем скребся, гримасничая Тарас, по всему пытаясь привлечь внимание начкара.
   А унтер уже сдавал итальянцу, который поставил на тушенку. А поставил он вещь непростую - зуб золотой.

-Откуда зуб?
- удивился начкар.

-Мой зуб,
- невозмутимо ответил итальянец.

   И начкар с сомнением засопел и заметил Тараса, который корчил рожи в окне. Махнул рукой - заходи!
   Но тот все корчил свою хитрую рожу.

   Зуб итальянец проиграл и тот ушел в банк.
Туда же ушли два кольца.
 Все бы хорошо, но Бамбино был вспыльчив.
   Он выхватил карты у унтера и, крича на итальянском проклятия, стал показывать как ловко можно передернуть карты. И утверждая, что именно так мошенничает унтер.
  Карты действительно чудно порхали в руках у итальянца.
  Унтер оставался спокойным, но когда итальянец перешел какую-то невидимую грань, унтер дал ему ладонью в лоб.
  Итальянец резко сел на место и вдруг замолчал.
  Что выглядело довольно странно!

   Разрядка наступила неожиданно - ввалился, наконец, Тарас с огромным белым тюком и плюхнул его прямо на стол.

-Як диты малые! Я им намекаю,
  а воны в картишки гоняют.
Во дило! Дывысь,
- и дернул за веревочку.

 Тюк белого шелка развернулся как живой.
Все вскочили потрясенные.
 Это был парашютный шелк!
-Га?
- оглядел собравшихся победоносный Тарас.
-тепер чухнулы, що це такэ.

-Е-моё! Как раз капитан жениться собрался.
Во тушенки огрести можно!

-Та що капитан! Тут на взвод невест хватит!
Свадьбы пойдут одна за другой. Я як побачыв
в конвое- на сосни — метрив 15 высыт, так и захолонув.

-А летчик-то, летчик-то где?

-Не було!

-А вот это плохо. Капитану придется доложить.

-Нащо?
-удивился Тарас,
-збиг вин.
 
-В том-то дело что сбежал.

-Та я скажу- найшов давно, тай совсим не скажу.

   А шелк, как огромная лилия распускался, стекая со стола и заполняя ослепительным белым светом грязную караулку.

  И даже лица всех собравшихся как-то осветились и изменились явно в лучшую сторону!

Наступила ночь и взошла луна.

  Молодой часовой смотрел, как в лагере и вокруг  постепенно гаснут огни, словно угли догорающего костра.

   ...Угомонился банщик, погас его светильник.
   Чуть еще светились огни под бочками с кипятившейся там одеждой.

  Всю одежду обслуга из пленных  развесила на веревках и казалось  что в темноте шагает рота горизонтально разрезанная пополам- то отдельно шли ноги и отдельно- верхняя часть.

   Погас свет в окне у девушек.

   Только у караулки происходила возня - привезенные с облавы трупы засыпали сохранившимся  на задворках снегом и льдом, что бы не протухли, пока произойдет необходимый процесс протоколирования.

   На минутку вспыхнул свет и погас на втором этаже, где жил комендант.

   Все засыпало, а чуть выше бани, у навеса над длинным столом уже разводился огонь под огромным котлом.

  Повар из военнопленных готовил кашу к завтрашнему тяжкому трудовому дню.

9.НЕДОСТРЕЛЕННЫЙ.
   С первыми лучами солнца часовой ударил в лагерную рынду.
    Человек пятнадцать военнопленных, работавших на лесозаготовках, очень быстро построились, бригадир из немцев пересчитал всех и они, соблюдая видимость строя,
быстро ушли в сторону леса, где их ждали пилы, топоры и норма выработки на день.

   Военнопленные из длинного барака, когда-то служившего жильем для лесозаготовителей, выходили строиться.

  В центре лагпункта стоял столб с молчащим репродуктором, чуть в стороне - длинный стол и огромный котел, в котором дымилась каша. Запах ее бодрил.

  Но до еды была еще обязательна перекличка.
  Перекличку проводил пожилой немец с белой повязкой, на которой красным было написано «Дежурный».

 Он громко выкрикивал фамилии по списку, который ему принес запыхавшийся Петренко.
 
 Комендант Ибрагимов, не смотря на ранний час, явился к перекличке и внимательно наблюдал за происходящим.
  Особенно часто он посматривал на лысого Унтера, который ему сразу не понравился.

 Посыпались фамилии самых разных национальностей.

 Вызванный должен был отозваться и сообщить страну проживания.
 И ожила карта Европы!

   Немцы, венгры, поляки, австрийцы, испанцы, итальянцы, румыны и прочий несчастный народ стоял оборванный, хотя и отмытый, голодный с тоской и надеждой в глазах.
 На вышке маячил часовой, у караулки - автоматчик, чуть в стороне, присыпанные снегом, за ночь покрасневшим, лежало три трупа.
 Один из них был в красноармейской форме - дезертир.

   Когда очередь по перекличке дошла до Унтера, который значился под фамилией Вальтер, Ибрагимов резко крикнул:
-Комм!
   Унтер удивился, но повиновался, подошел к коменданту.

-Ты понимаешь по-русски?
 -безобидно спросил комендант.

-Нихт ферштанден!
- ответил унтер Вальтер, но за его солдафонскими замашками виден был неглупый, хитрый человек.

-А мне кажется ты понимаешь.

-?

-Если ты меня не понимаешь -хрен с тобой,
-вдруг быстро-быстро заговорил комендант,
- но если ты тот, за которого я тебя
принимаю, то мой совет, не гнать тюльку
и признаться, лучше мне, я гарантирую
тебе жизнь, потому что еще ни один
снайпер не доживал до плена, ты знаешь
не хуже меня, особенно такой, как Вульф,
о котором слухи шли по всему фронту.
А мне лично наплевать зачем ты понадобился
нашим там, наверху, но мне лично интересно,
почему ты отстреливал только политруков
...Руки!
- рявкнул Ибрагимов.

   Унтер поднял руки вверх.

-Нет, не так! Ведь понимаешь. Перед собой.

   Унтер вытянул руки перед собой и комендант стал рассматривать его пальцы.

   А тем временем дежурный завершил перекличку и сообщил:
-Перекличка-все!
-Скажи им, что они могут
похоронить вон тех,
- кивнул он на трупы в снегу, слегка присыпанные соломой.

 Это Петренко позаботился и стоял теперь в сторонке со снятой шапкой, тихо молился.

-А еще скажи, что бежать отсюда некуда,
-пусть и не пытаются, а если кто решится,
-то, ясное дело чем это может кончиться.

   Дежурный кивнул и стал подробно, по-немецки, пересказывать слова коменданта, добавляя от себя необходимую информацию, пока комендант занимался с унтером разговорами.

   И вдруг какой-то сдавленный крик донесся до всех.

   Непонятно было откуда он.
 
   Все стали смотреть по сторонам.

   Это охнул Петренко.               
-Товарищ комендант! Товарищ Ибрагимов!
- позвал он одеревеневшим голосом Ибрагимова.

-Петренко! Меня что ли?
- обратил внимание комендант на зовущего.

-О-о-о!
- тыкал пальцем в трупы Петренко.

   И тут не только комендант, но и весь строй заметил, что один из трупов зашевелился.

 Как  ни странно, но и на бывалых солдат это произвело впечатление.
-Я стоял, тихо молился и вдруг
слышу - шевелится... Затих. Я снова
  стал молиться и на словах :
«имея надежду на Бога, что будет
воскресение мертвых, праведных
и неправедных»...Он опять зашевелился!
 - сообщил тихо Петренко коменданту.

-Опусти ты руки!
- гаркнул Ибрагимов на унтера.
   Тот опустил.

   Действительно - один из присыпанных снегом и соломой, лежавший ничком, зашевелился, поднял голову, уронил ее, но снова поднял и, загребая рукой снег, стал его есть.

 Огромно было его желание жить- он вытер лицо снегом и попытался ползти, руки не слушались его, сгибались в локтях, он припадал на грудь, но упорно полз и это его упорство словно загипнотизировало всех.
 
  Но комендант снял оцепенение.

-Ну что стоите?
- крикнул он,
- Срочно в лазарет! Не дострелили
- будет жить.

   Но и без того к не достреленному уже шел быстрым шагом фельдшер из пленных-то ли японец, то ли кореец, в халате, достаточно белом и с фельдшерским редикюльчиком в руке.

   Он быстро раскрыл редикюльчик, надломил ампулу, набрал содержимое в шприц, из-подлобья оглядывая сгрудившихся пленных и прямо через одежду всадил ожившему немцу в левое плечо иглу.

   Он что-то приказал на своем языке и кто-то понял, потому как срочно была расстелена плащ-палатка и молодой,но с отросшей бородой и волосами немец с погонами обер-лейтенанта был перемещен на нее.

   После укола немец не только ожил, он попытался снова встать.
   И хотя это у него не получилось -он просто сел и стал оглядываться вокруг, не понимая, что с ним происходит.

   Тем временем фельдшер всадил ему второй укол и немец обмяк.

   Его быстро унесли в пристройку у барака, служившей лазаретом.



   
10.ЗАВТРАК.
 А тем временем начался развод на работы.

   Дежурный разделил всех на три группы и они получили назначение - пилить, колоть и подтаскивать бревна, нависшие огромным штабелем за колючкой.

 От штабеля в сторону поселка шли рельсы узкоколейки и стояла на них небольшая платформа.
 
     Но того - военнопленным полагался завтрак, который состоял из каши-сечки и пайки хлеба на отрубях.
    
-Согласно приказу советского командования,
-сказал по-немецки дежурный итальянскому капралу Тино ,
-офицерский состав получает дополнительный
  -паек, прошу вас, господин капрал!
-и дежурный проводил недоуменного Тино к отдельному столу, покрытому белой простыней.

  За столом уже сидели: грузный, могучий оберст Вильман, жесткий румынский капитанул Корнелиу, унтер Вальтер и фельдшер - японец Якко.
    За большим столом в сторонке разместились еще дюжина солдат разных возрастов и армий.


-Неужели большевики и салфетки дадут?
- спросил Тино.
   Утер хмыкнул.

-Ели я дома скажу, что обедал
у большевиков на белой скатерти,
  мне скажут: Тино, тебя даже
война не изменила. Ты врешь, как дышишь.
               
-Чем вы больше будете молчать,
господин капрал, тем больше
вероятности у вас дожить до
следующего дня,
- мрачно сказал оберст Вильман.

-Солдат!
- позвал капитанул  дежурного.

   Тот склонился над ним.


-Чем объяснить этот прием,
- сделал круговое движение над столом капитанул.

-Распоряжение ихнего командования.

-А вы как думаете?

-Белыми простынями путь в «антифа» выложен.

-Что это значит?

-Это значит, господин капитанул,
-встрял оберст,
- что им выгодно привлечь на свою
сторону бывших врагов.

    -Я так понимаю,
-осторожно оглянулся по сторонам дежурный.

-Зачем мы им нужны?
- спросил Тино, -недоуменно оглядев собравшихся за столом.

-Это политика. Большая политика,
-значительно сказал оберст,
- Советы намерены распространить
свое влияние на всю Европу.

-Америка им не позволит,
Англия, в конце концов,
-предположил Тино.
-Они с таким напором и американцев вышибут,
- хмыкнул капитанул.
-Ваш Михай уже заключил сделку с Советами.
Вас скоро отправят вместе с кукурузой домой,
-пробурчал оберст.

-Мы верны королю, а не сумасшедшему фюреру,
 -отрезал капитанул.

-А что же вы пошли в Россию?

-Нам нужно наше, а не чужое.

-Вы хотели вернуть золотой запас?
-зло хохотнул оберст.

-В отличие от вас, мы не выполняем
слепые приказы.

-Ваши убеждения так же порочны,
как слепая вера в фюрера.

-А какие мои убеждения?

-Монархизм,православие,народность.
Так вы считали и рвались к власти?

-Я своих убеждений не менял
и мои соратники так думают.

-Мне удивительно видеть думаюшего офицера,
-откровенно задирал оберст капитанула.

-Мы еще проклянем союз с вами,
не думающими офицерами,
-спокойно ответил оппонент.

   Но удар в лагерную рынду прервал политическую дискуссию бывших союзников.


11.ТРЕУГОЛЬНИК.
   Перед Надей лежали дела вновь прибывших военнопленных.
   Она расшифровывала опросные листы и прописывала их по форме.

   Раздался свист и Надя выглянула в окошко - часовой оповестил о прибытии Русецкого.
   Комендант оправил гимнастерку и направился встречать его.
   Надя извлекла зеркальце, оглядела лицо, поправила прическу и посмотрела в окно.
  Только сейчас она заметила, что часовой через бинокль пялится на нее.
   Надя поймала зеркальцем лучик и послала часовому.
   Тот опустил бинокль и замахал руками.
   Надя засмеялась.
   Русецкий лихо въехал на «виллисе» во двор и вышел, не закрывая дверку.

-Здравия желаю!
- поприветствовал его комендант.

-Здравия!
- ответил Русецкий.

   Петренко уже был тут как тут и ждал распоряжений.
-А вот скажите мне, Алексей Иванович,
- неожиданно спросил его Русецкий,
- а  обряды вы имеете право исполнять?

   Петренко сначала не понял, к кому обращаются по имени-отчеству, а затем, сообразив, ответил:
-Вполне! Сана моего меня не лишал никто.

-Я помню в детстве- отца отца хоронили.
Отца не помню. Помню священика...
«упокой душу раба твоего Василия...»
Это  было очень давно,
 -махнул рукой Русецкий,
- как будто и вовсе не было.

   Он посмотрел с улыбкой на окошко, где красовалась Надя.
 
   Надя  улыбнулась ему в ответ.

   Русецкий открыл дверь, шагнул за порог, но вдруг повернулся:
-Петренко! Меня нет! Я занят.

-Да, товарищ капитан, вас нет!
-подтвердил Петренко.

   Русецкий медленно поднялся на второй этаж.

   Петренко  беспомощно посмотрел по  сторонам, словно ища сочувствия.

    Надя выглянула в окошко:
-Что-то случилось?

-А? Нет, ничего не случилось.
Я просто вспомнил как,  еще до войны,
я венчал таких молодых и красивых,
вспомнилось вдруг.

-Когда я буду выходить замуж,
я тоже хочу венчаться.

-Так. А как же иначе? Обязательно! А когда?

-А я еще жениха не придумала!
- засмеялась Надя.

  Русецкий вошел в свой кабинет, огляделся.
  Казенщина...
  Он сел за стол, посмотрел в окно - вдалеке маячил часовой на вышке.

  Русецкий достал пистолет.
  Дослал патрон. Вздохнул.
  Сел поудобнее, сунул ствол в рот.

   Стук в дверь его передернул, словно он наступил на электрический провод.

    Он ничего не успел ответить - на пороге стояла, словно вся сотканная из света Надя.
-Товарищ капитан!
Я принесла вам перепечатанные опросники.
Товарищ капитан, у меня вопрос.

-Да...Я слушаю!
- непослушными губами сказал Русецкий.

-Это личный вопрос.

-Да?  Личный... Слушаю... извини...
Да, конечно.

-А почему вы не женаты?

   Русецкий долго смотрел на Надю и затем вдруг  он почувствовал, что ему стало смешно.
    Ему захотелось смеяться, он забыл, когда он смеялся.

   Он попытался  было с этим бороться, но Надя  так улыбалась, что он не выдержал и захохотал!
 
    Даже слезы появились  у него на глазах.
   Он пытался что-то сказать, но кроме слов:
-Надя... не смеши,
- ничего не получалось.

   И только Петренко со своей постной физиономией, обеспокоенный - что за хохот происходит в столь неурочный час, вошел, что еще вызвало дополнительный приступ смеха.

  Они втроем стали смеяться.
 
  Каждый о своем.


12.ЛАЗАРЕТ.
   Иогнан открыл глаза - японец что то говорил ему, он пытался понять, ему казалось он понимает этот язык и он ответил по-русски:
-Да. Где я?

  Японец оглянулся по сторонам.
  Он такого не ожидал.
  Но он все понял, он зажал собственный рот.
  Он призывал - молчи.
  И только тут Иоганн понял - он проговорился.
  Но вместе с тем он понял, что он жив.

  И он слабой рукой сам  прикрыл собственный рот и сказал по-немецки:
-Рихтиг.

-Я. Рихтиг! Не говори по-русски.
Они тебя убьют.

  Иоганн закрыл глаза.

  Японец собрал кровавые тряпки и вышел.

   Иоганн вздрогнул на стук закрываемой двери лазарета, открыл глаза.
   Лазарет был тот же барак, но чья-то  тщательная рука выкрасила его известью и он приобрел тоскливую белизну.

   Иоганн попытался встать, но боль в ноге и где-то под сердцем перекосила его и он опять прилег, натянув на себя солдатское  одеяло.

   За окном раздавались голоса на понятном ему русском языке:

-Товарищ Ибрагимов!
К празднику выкрасить надо
скамейки и  сцену.
Надо выделить краски белой и красной!

-Да привезут сегодня,
что ты тут со своей краской все талдычишь.

-Дак праздник же скоро!

  Так перекикались и перешучивались начкар и комендант.
-И сам знаю, что праздник.
А зачем меня сюда поставили?
Вот я и должен знать все и где и как.

-А я думал вдруг забыли, товарищ
Ибрагимов.

-А я ничего не забываю.

-И что, так все и помните?
Злопамятный вы! Что и я в карты
проиграл тушенку?

-Я не злопамятный.
Просто я злой и память у меня хорошая.

 Раздался обоюдный смех.



13.СОНЯ
   Соня шла с букетиком первых цветов.
   Она подошла к луже, чтобы увидеть свое отражение.

   Увидела.
   И цветы и лицо свое, она улыбнулась сама себе и засмотрелась- за нею было голубое небо, она засмотрелась в него.
-Господи, весна ведь,
- пошептала она.

   Да и действительно- весна была  и Соня , придерживая букетик, сама стала себя корить:

-Врослая ведь, а веду себя как дура.
Давай, Соня, еще погадай на лепесточках:
Любит, не любит! И кто такую любить-то
будет и зачем?

 И Соня вздохнула.


14.НАДЯ.
   Они отсмеялись.

    Русецкий посмотрел на  Надю и вдруг сказал:
-Надежда. Выходите за меня замуж.
   Надя не удивилась.
   Удивился Петренко.
  Он посмотрел по углам, словно ища что-то,  а затем посмотрел на Надю, словно ища ответа.
   А Надя, смеясь, сказала:
-Я согласна. Только если мы будем венчаться.

   Русецкий глянул на Петренко.
-Обряд будешь исполнять?

-Нет!

-Почему?

-А вы не крещенный, товарищ капитан.

  Русецкий посмотрел на Петренко и неожиданно спросил:
-Откуда знаешь?

-По глазам вижу, товарищ капитан.

-Больше ничего ты не видишь?

-Вижу. Заболели вы, товарищ капитан.

-Да. Прав. Лихорадит.

-Может кипяточку?
- спросила Надя.
-Да, Надя. Кипяточку.

-Я сейчас!
   И Надя, довольная таким поручием, зашлепала своими сандаликами вниз по лестнице.

   Петренко по привычке приводил в порядок всякие папки с бумагами.
-А дай-ка мне опросник этого...
Недостреленного.

-Надюша уж дорисовывала буквы.
Совсем машинка плохая. 
 
  Петренко достал тонкую папочку и дал Русецкому.
  Тот посмотрел листок.
  Обычный опросник.
-Как состояние?

-Ась? Чье?

-Иоганна фон Утра, оберлейтенанта,
  согласно этой бумажке
- не воевавшему выпускнику офицерской школы.

-Живой. На легкие работы пригоден,
  Говорит, товарищ комендант.

-А вот он-то и перепаяет шрифт
с латиницы на русский и будет
машинка работать.

-А умеет?

-Он воспитывался в школе гитлерюгенд
- там учили многому...как в пионерских
лагерях.
  Но ты там не был.

  -Не приведи Господи! Лагерь...

   А тут и кипяточек подоспел.
   Но принесла его не Надя.
   А принесла его Соня.
   Она была одета не только по форме, но и не по форме с прихотливо уложенными волосами.

-Товарищ капитан. Вот и кипяточек.
Мы положили сахарку и мята нашлась у Дины.
Горячий.

  Русецкий взял кружку, отхлебнул.

  Соня как-то незаметно уже и присела на краешек скамейки.
-Мне сказали, что вы заболели.

-Ерунда. А скажите, сержант...

-Разрешите обратиться,товарищ капитан?
-вдруг перебила его Соня.

  Русецкий кивнул по привычке.
-Война окончена. Можно звать меня
просто по имени?

-Софья...Соня. Соня, скажите мне,
а если бы вы узнали, что я снайпер,
что бы вы сделали?

-Вы очень больны.
По-моему вы серьезно заболели, капитан.

-Не пугайтесь, это не смертельно.
Итак, вопрос поставлен.

-Убила бы.

-Благодарю за службу, товарищ сержант.
  Соня встала.

  Русецкий отвернулся к окну и невидящим взглядом смотрел в сторону крон деревьев, где на вышке маялся молодой часовой, прикладывая к глазам бинокль и выглядывая впечатлений для измученного глаза.
  Нет хуже службы, нежели торчать на вышке и смотреть на мир, где  ничего не происходит.

  Часовой, послевоенного призыва, наведя бинокль на окно Русецкого, не нашел ничего примечательного в сидящем начальнике.
 
  И только когда в окошке мелькнула изящная фигурка Нади, стекла его бинокля осветила радуга - как он мечтал об этой девочке, имя которой он даже не мог произнести.



 15.ИОГАНН.
  С его тяжкого, болезненного сна разбудил Тарас.

-Вставай, нимчеку! Вставай.
Твою мам...подымысь ты, фашист
недобытый! Ну що я кажу!

  Он по привычке на секунду, не открывая глаза, оценил обстановку и затем вскочил и как возможно тупо посмотрел на Тараса.

-Работать. Арбайтен. Ферштейн?
Тоби легкая работа, пийдем,
нимчеку, начальнык сказав- треба. Ферштейн?

-Я!
- ответил Иоганн.
-Ты, ты. А хто ж ще?

    Они прошли лагерные ворота и пошли по свободной территории.

    Иоганн украдкой осматривал местность.

    Он сильно прихрамывал и сердобольный Тарас сдерживал свой веселый шаг - хоть фашист, но человек ведь.

   Ибрагимов шел через лужи навстречу, оглядел Иоганна.

-Выжил?
-сказал он Тарасу.
-Живенький. Вот веду машинку ремонтуваты.

-Знаю, знаю.Капитан говорит-
он умеет это делать. Но ты
 ухо не заваливай,понял?

-Як?

-Руки!
-рявкнул вдруг Ибрагимов Иоганну.

   Иоганн поднял руки.
-Опусти.
-Ибрагимов увидел ровно стриженные ногти.
-Идите дальше.

   А Тарас, смешной человек, сам, при крике коменданта, чуть не поднял руки вверх, но вовремя спохватился.

   И они пошли дальше через лужи, а Тарас рассуждал, словно «нимчык» его понимал:
-Во це комендант. Вин строгый.
Як накрычыть-люто! Но чоловик добрый
— никого не обиде. Ферштейн?

-Лютый!
- вдруг сказал Иоганн

-Ба! Ты що, по украиньски балакаешь?
-обрадовался Тарас.

-Нихт ферштанден.
-сказал Иоганн, сложил руки за спиной и спросил
-вайтер?

-Да вот и прышлы. Зараз! Нас и ждуть.

   Машинки были готовы.
   Одна старая, другая новенькая, еще покрытая промасленным пергаментом.

   Петренко, напялив на нос очки, читал желтые листы книги.

   Надя с Соней выкраивали из кусочков ткани что-то.
   Вернее, выкраивала Надя, а Соня, закинув ногу за ногу над ней подтрунивала.
-Ну и как у тебя получится? Это же
курам насмех.

-Почему курам?

-Петухам, что ли?

-Ой, идут! Этот немецкий мастер,
-Надя увидела в окно Тараса и Иоганна.

-Что испугалась-то? Да ты со мной, Надюша!

-Соня. Я боюсь.

-Необстреляная ты пехота, Надя!

-Ага! Ты только не уходи никуда,
-засуетилась Надя.

  Петренко смотрел то на Надю, то на Соню- не понимая причину переполоха.
                И только когда посмотрел в окно, понял.
-А вот и гости к нам,
-объявил он радостно.

   Грохнула дверь.

-Здорово, поп. А де хозяйкы?

-Тут!
- весело ответил Петренко,
-ждем уж.

-Я и пишов,
-сказал Тарас,
- як що- сам знаешь.

-Знаю-знаю. Иди, Тарас, с богом!

   Иоганн подошел к машинкам и сел за дело.

   Дело было очень простым - снять со старой машинки русский шрифт и перекрепить его на новую.

   Он стал неторопясь это делать, чувствуя, что за ним наблюдают.

-Пах!!
-раздалось у него над ухом.
  Он замер.

  Соня рассмеялась.
-Вот это и был бы мой сороковой! Надя!

   Иоганн сидел, склонив голову, он не двигался.
-Надюша! Он по-моему совсем соплячок.
Ты можешь его не бояться. Он
не только пороху не нюхал, даже
девчонок не целовал. Ты, немецкий ублюдок,
  девчонок целовал?
- сержант Соня схватила за подбородок Иогана.

   Иоганн встал и вытянул руки по швам.
-Посмотри на этого придурка!

-Соня, не нужно, успокойся,
-взяла за плечи Соню Надя.
-Да я его, сейчас топором зарублю.
Такие ублюдки и убивали нас.

   А Петренко стоял наготове - как только дело дошло до  самой крайней точки кипения, он взял Соню за руки и отвел в конец комнаты.
  Оттуда послышались рыдания и спокойный, умиротворяющий голос Петренко - толи псалмы говорил речитативом, то ли сказку рассказывал.

   Рыдания прекратились.

  Надя осталась один на один с немцем.

  Она рассматривала его без страха.

  Смотрела на его руки, очень ловко и умело летающие над машинкой.

  Ей очень хотелось с ним заговорить, но из немецкого языка она знала несколько фраз и самую удобоваримую она и произнела:
-Гитлер капут.
  Иоганн поднял на нее глаза - перед ним сидела прекрасная девочка с искренними глазами.
  Иоганн долго медлил, не зная, что ответить.

  Надя смотрела на него - и ей было жалко этого гитлеровца.

  Иоганн склонил голову и вдруг ей послышалось:
-Надя. Я русский. Я русский.

  Надя оторопела.
  Она коснулась погона на плече Иоганна и переспросила:
-Вы русский? Вы предатель?

  Иоганн не поднимал головы и казалось, что и не было этих слов, но Надя вновь услышала их:
-Нет. Я сын русского офицера.
И мы никогда не предавали Родину.

-Молчите! Иначе вас убьют.
-Я знаю,
-тихо и  твердо сказал Иоганн.

  Петренко появился из-за занавеси.

-Уснула, как ребенок!
-довольный объявил он,
-Соня и хорошо. Пусть нервы успокоятся.
А ты что, знаешь немецкий?

-С чего вы взяли?

-Так что-то говорили.

-Я по-французски.

-А...Французский не знаю.
Как и немецкий. А тут ведь скоро праздник.
-Какой?
-Вот-те на! Уже и готовят летнюю
как ее.. площадку.

-Да знаю. Так сказали неожиданно.

-Да...Это праздник Победы.
А в прошлом году он совпал с Пасхой.
День победы совпал с Пасхой.
Именно, день в день. Ведь люди
начинают войны, а Господь их разрешает.

  Петренко опять посмотрел в угол и перекрестился.

-А вы и Сталину креститесь?

  Петренко присмотрелся - портрет Сталина.
-Да он духовную семинарию закончил.

-Все вы сочиняете,
- улыбнулась Надя.
-Сталин хотел стать священником?

-Доподлинно!

-Сталин?

-Иосиф Джугашвили.

-Кто это?

-Потом он станет Сталиным.


  Надя с недоверием посмотрела на Петренко, затем на портрет Сталина.
  Так и осталась она в неведении
  Ей трудно было представить их обоих в рясе.
  Солдата Петренко и Великого Сталина.
  Иоганн продолжал работать, склонясь над машинкой.



16.ПЛОЩАДКА.
  Летний театр, довоенной постройки- раковина сцены и скамеечки, а в конце - кинобудка, все было свежевыкрашено военнопленными.

  Они же цепляли красный транспарант «С ПРАЗДНИКОМ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ».

  Итальянец Тино забрался на самую крышу и и привинчивал репродуктор.

-Не свались, макарон!
- предупредил его Оберст.
  Оберст и в плену он самый- он только и искал, где бы пораспоряжаться.

   Унтер, брезгливо придерживая столб, на котором крепился репродуктор,сплюнул и отвернулся.

  И вдруг, о чудо!- репродуктор заработал.
Из его чрева донеслась прекрасная песня -«Лили Марлен».

  Знаменитая «Лили Марлен»!

  Песня, популярная как до войны, так и на всех фронтах воюющих держав.

   При звуках этой песни подняли головы все пленные.
  И румынский капитанул.
  И испанский фалангист.
  И итальянский фаши.
  И русский начкар.
  И татарин Ибрагимов
  И не нюхавший пороха часовой из сибирской глубинки.
  Эта песня касалась всех!

  Она была близка всем.
  Но песня оборвалась - ее пел Тино, вместо репродуктора.

-Тино! Тино еще!
- закричали ему со всех сторон.
 
 Весельчак Тино изобразил целый спектакль - он совал концы проводов в разные части своего тела и в уши и к затылку прикладывал, но всякий раз разводил руками: нет звука!

  Этот маленький спектакль развеселил всех - все стали предлагать различные варианты подключения и хохотали до слез!

17.КАБИНЕТ.
   Не смеялся только Русецкий- напротив него сидел майор и просматривал дела военнопленных.

Чуть в сторонке сидела переводчица, лейтенант.
-Что нам известно? Известно,
что его отец был в чине полковника,
воевал с нами на Восточном фронте,
был очень способным офицером.
Убеждения - ярый монархист,
отрицал все, связанное с Советской
властью-матушкой. Мало того
- публиковал статейки не только в
фронтовых газетенках, но и за рубежом.
Был в определенном смысле идеологом
Белого движения. Ушел с Врангелем
в Константинополь, затем его следы
теряются...Менял фамилии,
одна из них похожа на твою
- Руссков,
-хмыкнул майор.

-Хорошо не Троцкий,
-ответил Русецкий.

-Опасно шутите,капитан.
А вот его фото из газеты
«Русская борьба»-типичная
 фашистская газетенка.

-А сколько лет сыну?
-спросил Русецкий.

-Так у него их было четверо!
Мать твою...Плодились!
Четыре сына от двадцати  лет до сорока.
  Но а портрет - портрет смотри!
Да он похож и на татарина
и черта в ступе-вот и
ищи этого Вульфа.
Теперь ты понимаешь, капитан,
зачем он нам нужен?

-Расстрелять?

-Ты, капитан, вряд ли станешь майором...
Поясняю - через эту тварь мы дернем
 как за ниточку всю эту
белогвардейскую шваль. Всю!
Они от Парижей до Америки засели.
И пока мы их не вырвем с корнем
- не будет у нас покоя.
Всех! С корнем! Ясно, капитан?

   Переводчица явно смотрела на капитана с презрением.

-А вообще, скажу я тебе 
- ты очень плохо работаешь.
Ты плохой капитан и твои
былые заслуги - г...,
не стоит тебя оскорблять,
но ты не справляешься со
своей работой. Так и звания можешь лишиться.

-У меня одно звание - солдат,
-поднял на майора тяжкий взгляд Русецкий.

-Не пяль свои буркалы на меня.
Не таких видели! Вынь да положь мне
этого специалиста по
отстрелу политработников...
Ты понимаешь - он стрелял только комиссаров.
Комиссаров! Это же самый враг из врагов.
Нам он нужен живой. Он у нас заговорит.
Еще как.

   Майор впал в бешенство, тряс папками, бил ими по столу, наконец выдохся.

-Чай-то есть у тебя?
-спросил он, вытерев бешеный пот со лба.

-Петренко!
-крикнул в окно Русецкий.

-А я вот здесь, прямо уже за дверью.
Чай несу вам с товарищем майором.
Чай с мятой. У Дины мята оказалась.

-А это что  у тебя?
-посмотрел на Петренко майор с презрением
.
-Рядовой Петренко!
- вытянулся Петренко, держа медный чайник за дужку.

-Что ты как баба? Все висит на тебе.
Ну и вестовой у тебя. Давай чай.

   Русецкий открыл ящик стола, достал фляжку.

-Ну вот это правильно, капитан.
Здесь ты службу правильно понимаешь.

   Русецкий налил в кружку спиртяги.
   В другую налил себе.

   Петренко потихоньку удалился, прикрыв дверь в кабинет - гроза вроде миновала.

18.ПРИЧАЩЕНИЕ.
 Откуда-то из леса вышла старушка.

 Она несла котелок, покрытый белой тряпицей.

  И направлялась она прямо к ограде лагпункта, к колючке.
  Часовой, увидев ее прокричал:
-Бабка - мутер идет!

  На этот крик военнопленные, катавшие бревна, сгрудились у колючки.
-Бабка мутер! Бабка мутер, комм!

  Выжившая из ума старушка улыбнулась им:
-Иду, иду, сыночки! Иду.

   Тарас, конвоировавший Иоганна, преградил путь бабке:
-Куды преш, старая? Нельзя туда.
Геферлиге зоне!
-значительно произнес он по-немецки.
-Зовсим зихала с глузу!

   Бабка только отмахнулась от него:
-Сыночков нужно покормить!
Коровку-то немцы не убили,
вот и есть чем кормиться.

-Старая, это же немцы !

-Разве тот военный немец?
-спросила бабка, показывая на Иоганна,
-разве он немец? Он наш. Он хочет кушать.
Мамка его далеко...

 Бабка тем временем открыла тряпицу, зачерпнула алюминиевой ложкой творог и протянула Иоганну, тот взял сухими губами творог, стал есть его.

-Так давай и мени!
-сказал отходчивый Тарас,
-маты моя тоже далеко!

-Возьми, сыночек,
- и сунула ложку под усы Тарасу.

-Дякую! Як дома. Ну йды, стара.
Що с тобой робыты.

  И Бабка-мутер прошла к колючке- там ее милости ждало десяток ртов.

-Ешьте, сыночки, моего Ваню убили на войне,
  нет у меня сына. А коровка жива осталась
  - ешьте.


  Военнопленные протягивали через колючку руки, рты с почерневшими губами.

   Бабка  им, как птенцам, выдавала творожку, пока не исчерпала весь котелок.
-Я еще принесу. Сроблю творожку и принесу.
  Коровка уже пасется.

  Пленные молча проважали сумасшедшую - каждый из них, выживший в мясорубке, вспоминал свою мать.

  Вышедший на крыльцо майор с Русецким были свидетелями этой сцены.
-Я ничего не видел, капитан,
-почему-то хлопнул по своей кобуре майор.

   Русецкий промолчал.

-И ты ничего не видел!
-добавил майор, уже запрыгнув в машину.

  Русецкий по привычке сомкнул каблуки и выпрямился.
-А вообще я тебе скажу по дружбе,
хреново служба у тебя налажена!
Хреново,капитан!

  Машина рванулась с места, словно почуяв, что пора, пора лететь отсюда.
   Мотор взревел на подъеме.


19.КОММ.
  Пленные притащили остов машины с мотором.

 Видно в болоте на лесозаготовках нашли, отмыли, капитанул занимался мотором - затея была не нова - заставить двигатель работать.

 И за этим процессом значительно наблюдал оберст.
 Он был из тех людей, которые пренепременно должны сооучавствать в любом деле, но притом в виде хоть и небольшого, но начальника.
  Он окинул начальственным взором всю территорию-все что было у него под контролем, или так казалось.

  И тут на его глаза попался медленно хромающий Иоганн, юноша, отправленный на легкие работы.

-Комм!
- рявкнул оберст.

  Иоганн удивленно на него посмотрел, но двинулся к нему.
-Комм! Шнеллер!
  Иоган хотел было двинуться быстрее, но поскользнулся и упал.               
 Упал прямо в лужу.

   Оберст яростно пошел к нему, снимая ремень и накручивая его
на руку.

   Но не дошел.
   На пути его вырос Унтер, который своей брезгливой улыбкой мог любого ввести в ярость.

   Оберст глянул на него бешеным взглядом, но Унтер встал на его пути и нагло раскачивался на каблуках.
   Оберст такого вынести не мог.

   И случилось непоправимое - оберст сорвался!

   Он не размахиваясь, точным ударом снес Унтера с дороги.
   Тот завалился, как подкошенный.

   Часовой на вышке закричал что-то, ударил в рынду.
  На звук рынды из бани выглянул банщик, Алексей Иванович, стараясь понять - о чем звон.
   Он крутил башкой из стороны в сторону, но с его коляски все было плохо видно.

   Но ситуацию быстрее всех понял капитанул, возившийся с мотором.

   Он увидел взбешенного оберста, штурмовика, который добрался до  Иоганна и, подняв его, пытался вытрясти душу тут же, причем орал, как могут орать только взбешенные солдафоны:

-(нем)Если тебе сказал полковник «быстро»,
ты должен это делать именно так.
Чему тебя учили? Кто ты такой,
представься, падаль! Кому говорят!

   Иоган пытался освободиться от могущих клещей оберста, но не тут-то было!
   Оберст как коршун рвал его мундир и тряс так, что голова болталась у Иоганна, как у цыпленка.

  И вдруг до  воспаленного сознания оберста донесся крик:
-Хальт! Стой, свинья!

  Оберст бросил Иоганна и огляделся.
  Кто смел это ему крикнуть?
  И увидел кто - это был капитанул, румын.

-Ты?
- даже обрадовался оберст.

  Капитанул не ответил, он сбросил мундир, надетый на голое тело и спокойно наматывал ремень на правую руку.

-Ты это сказал, мамалыга?
-усмехнулся оберст и тоже сбросил мундир.

  Под мундиром оказался могучие плечи и грудь, покрытая рыжими волосами.

   Затевалась нешуточная потеха!

   Бойцы сходились медленно и спокойно.
 Так же медленно и спокойно собирались вокруг них военнопленные, закрывая бой со всех сторон.

   Они обменялись ударами - оба знали свое дело, но у обоих потекла кровь- брови были расссечены.

-Начкар, твою мать!
Союзники друг друга поубивают!
-крикнул банщик,
-Начкар!

  И снова бойцы сошлись.
  Снова обменялись ударами.

  Начкар, издалека заметив неладное, выстрелил в воздух.
-Караул в ружье!
-закричал он.

  Часовой стал бить в рынду непрерывно.

  И вдруг сквозь эту толпу прорвался жесткий Русецкий с пистолетом в руке и бешенством в глазах.

   Он стал между двумя  быками, направил ствол вниз и несколько раз выстелил себе под ноги.

   Осколки камня и брызги воды прыснули по сторонам.

   Он оглядел всех собравшихся и тихо сказал по русски:
-Всем разойтись. Всем.
И чтобы я никогда не видел этого.

  Все стояли, словно прикованные к месту.
-Я сказал что-то непонятное?
- так же тихо сказал Русецкий.

  Место боя через минуту опустело.

  Все разошлись по своим местам.
  Унтера унесли в лазарет.

  Иоганн, вываленный в грязи, оттирал сухой травой мундир.

  Русецкий сел в машину и уехал.

  Начкар бегал и все давал распоряжения - нужные или ненужные, он не знал, но видимость деятельности изображал.


20.У ДОМА.
  Иоганн доплелся до крыльца дома.

  Петренко вышел навстречу - словно и ждал его.
-Я вот жду тебя,
- он окинул глазами помятый мундир ,
-досталось тебе. Видел все видел.
  Проходи. Озверели люди. Совсем Бога забыли.

  Петренко открыл дверь входную, замешкался и вдруг за спиной у него послышался голос:
-Господи, помилуй мя грешного...

  Петренко посмотрел по сторонам - откуда голос берется, но источника не нашел и сказал Иоганну:
-А вот ведь - стоял я тогда. Ты трупом был.
  А я говорил молитву, зашевелился ты...
 Думаю - толи промысел Божий, толи
сбрендил я совсем. А! Не понимаешь!
-Петренко махнул рукой,
- И я не понимаю. И вот сейчас –
опять голос слышу. Иисусова молитва.
Ну я и буду сам с собой говорить
- пусть думают что хотят. Я уж привык
Так не понимают. А оно ведь как?
Хоть ты и немец и язык не понимаешь,
но язык еще полдела. Это-то
так - как в молитве гласная она сначала,
  потом уж -умная, а когда становится
сердешной- то и язык не при чем.
Тут уж другое понимание. Проходи уж,
 не слушай меня, дурака старого.

  И Петренко пропустил вперед Иоганна, а сам остался на крыльце, глядя в бездонное небо, в котором словно сдутые листочки, порхали птицы.

-Чуден мир твой о,Господи!
- и оглянувшись, не видит ли кто, прекрестился.


21.В ДОМЕ.
  Надя сидела за столиком, перелистывала документы.

  Иоганн вошел, глянул – глаза в  глаза.
  Надя улыбнулась ему.

  Иоганн сел за машинку продолжать дело.
  Надя налила в кружку кипятка, добавила из другой кружки настой и поставила перед ним.
  Иоганн с благодарностью склонил голову, взял кружку.

-Я думала о вас,
-прошептала Надя.

   Иоганн отщемил буквы и стал приспосабливать на рычаг новой машинки.
   Казалось он не слышал слов.

-Может вам сбежать?
- опять прошептала Надя.

  Иоганн вправил листок бумаги, опробовал шрифт, пройдя пальцами по клавишам, словно по роялю.
  Надя посмотрела на отпечатки букв,- сумбурный набор.
  И вдруг она прочитала в этом тексте:
«куда?»

  Она легкими пальчиками коснулась клавиш:
-«не знаю».

  Иоганн простучал по клавишам разнообразные буквы и среди них сложились слова:
  -«От себя не убежишь»

  Надя снова коснулась клавиш:
    -«а к себе?»

   Иоганн поднял на Надю глаза.

   Тоска и стон стояли в его глазах.

   И вдруг грохнула дверь и появилась Соня во всей своей красе, в гимнастерке под ремень, начищенная, сверкающая.

-Ну, что, недостреленный, отвоевались? Надя!

-А!
-Ты знаешь я, видимо, буду соломенной вдовой.

-Что?

-Да не любит меня никто.

-Тебя? Соня! Да ты такая...

-А вот поэтому и не любят.
Боятся, уважают и не любят.
Вот посмотри на этого немчика...
как его...Иоганн- он меня боится.
Потому, что я их убивала. Да, они
убивали нас и я взяла винтовку. А?
- Соня рванулась к Иоганну, схватила его за погон,
-Эту мерзость сними!

   Иоганн  спокойно встал, посмотрел на Соню и медленно правой рукой рванул погон на френче, затем левой рванул другой.

  Сложил в руке оба погона, постоял, подумал, повертел их в руке и бросил на пол.

  Соня посмотрела на Иоганна, на Надю, на погоны.

-Странно. Офицер сорвал погоны .
А ведь не от страха.

  Соня смотрела на Иоганна, тот спокойно смотрел на нее.
-Вот такой и попался. Отчаянный?
-ответила на его взгляд Соня.

  Надя подошла к Соне, обняла.

-Соня. Ты сегодня такая нарядная
и удивительная. Форма тебе идет,
но когда ты в платье-это так красиво!

-В платье? Вот когда закончится война.

-Соня! Война закончилась.
-Да. Закончилась. Вдруг. А мы все воюем.
-Соня улыбнулась,
- и что это я?
 
  Она обняла Надю, головка к головке.

-Ты занешь, Надюша, платье это для тебя.
  Белое. Из шелка. Я пока не нашла
того человека.

-Кого?
-Того. Который мне нужен.
Который мне предназначен.

-А как ты это узнаешь?

-Да никак!

-Совсем никак?

-Совсем-совсем никак!

-А капитан?
-улыбнулась Надя.

-Капитан? Капитан...-знаешь песенку:
«Капитан, улыбнитесь»?

-Еще бы!» Капитан,капитан, улыбнитесь,
  ведь улыбка-это флаг корабля!»
-Капитан, капитан, подтянитесь!
Только смелым покоряются моря!

  Соня и Надя в полголоса запели песенку и им стало легко и они сами стали легкими, как пушинки.

   Иоган, не поворачивая головы, прочищал рычажки и улыбался, кто  еще мог увидеть его улыбку?

   Часовой, который маялся на вышке?
   Дина, которая еще не дошла до дома, но уже попалась под обаяние Ибрагимова, который ей, смеясь, что-то рассказывал.

   Начкар, который резал в это время сало, добытое Тарасом?
   Или капитанул, копающийся с мотором,
или Тино, нашедший где-то в разрухе русскую балалайку с двумя струнами вместо трех и с банщиком, человеком непростой судьбы, Алексеем Ивановичем, и подбирающий на этой балалайке песенку «в лунном сиянье»?

А эту улыбку видела Надя.

 Но она не заметила, как Иоганн снял кольцо с безымянного пальца левой руки, оставил рядом с машинкой и снова улыбнулся, скорей сам себе.

Улыбка отразилась в кусочке зеркала над умывальником.

 И еще в этом кусочке зеркала отразилось лицо Петренко,
который уже вошел в комнату и, еще ничего не понимая, но, любя всех, сказал:
-А вот десять человек из нашего лагпункта скоро уедут домой! Они реабилитированы.

 Но его, как всегда, никто не услышал.

 И Петренко занялся обычным делом, стал набивать обойки на каблуки, стираются ведь быстро.

  А кто лучше всех умел набить обойки?
  Конечно Петренко, хотя и не был он похож на мастера «золотые руки».
  Просто он был из бедной крестьянской семьи, где обувь берегли и относились к ней с уважением.


22.ПРАВЕЖ.
  Казалось мир и покой наступил в этом Богом забытом месте.
  Каждый нашел свое дело, каждый терпел как мог.

  Начкар опять сгоношил сыграть в карты Тараса и Тино.

  Троица представляла из себя затейливое зрелище: хохол, итальянец и русский начкар рубились в «21».

 На кону стояла банка тушенки ,всякая мелочь, зажигалки, колечки, две пайки хлеба и...Тино поставил пятерню, положил руку на стол, что означало все или ничего!

-Штаны поставыл!
-нервно сказал Тарас.
-Штаны!
- ответил Тино.
-Штаны так штаны,
-стал сдавать начкар.

  Тино пришла десятка и туз.
  Он победоносно оглядел соперников.

-Штаны? Ха-ха!
-и дальше по-итальянски:
-Они думали я штаны проиграю!
Я? Я итальянец проиграю
этим гавнюкам штаны? Никогда!
Вы-противные рожи! У меня пошла карта!
  Удваиваю ставку. Слышишь, удваиваю!
Знаешь такой закон?

-Шо вин каже?
- обеспокоился Тарас,
-Що вин крычыть?

-Ставку удваивает.
-спокойно сказал начкар,
-Заводной.

-Удваиваешь?

-Я! Рихтиг!
- перешел на немецкий Тино.

-Ну и давай, рихтиг хренов! Что у тебя там?

  Тино зажал две карты и весело вскочил.
-Штаны!

-Ну и проиграл!
-начкар выбросил два туза.

  Тино ошалел от такого расклада.
  Он этого не ожидал. Такого быть не могло, но это случилось, этот козел выбросил два туза!

  Тино, снимая штаны, старался не произнести ни слова, он пыхтел, мычал, но молчал!
-Ну на стол-то штаны не ложь,
-хохотнул начкар,
-Ха! И кальсоны сейчас проиграешь.

  Но до этого дело не дошло.
  Часовой ударил в рынду.
  Что-то ожидалось и все насторожились.

23.ДВОР.
  А произошло вот что:
  Во двор буквально ворвался «виллис», за рулем сидел Русецкий, а на заднем сидении майор и переводчица лейтенант.

  Начкар выскочил с караулки, заправляя гимнастерку за ремень.
  Ибрагимов спустился вниз, начальство прибыло и оглядел работающий контингент.

   Работа шла обычным чередом. Летний кинотеатр был выкрашен и готов к празднику, упрямый капитанул запустил-таки мотор раздолбанной полуторки и уже ладил приводной ремень и из всего этого получалась пилорама.

  Уже и циркулярка была приспособлена под привод.

  -Петренко!
-рявкнул майор.

   Петренко был тут как тут.

-Дело номер 46-50 сюда, срочно!

-Есть!
-сказал Петренко, не понимая создавшейся суеты.

-Ибрагимов! Срочно сюда!

-Есть, товарищ майор.

-Где он?

-Здесь-на легких работах,
-сразу догадался Ибрагимов о ком речь.

-Сюда его.

  Невдалеке маячил унтер с перебинтованной головой, он неумело рыл яму под опорный столб.

  Майор подошел к нему, оглядел.
  Унтер с презрением посмотрел на майора.

  В его глазах не было страха, только презрение.
  Майор долго и оценивающе смотрел на него.
-Сорви!
-указал он на нашивку на рукаве.

-Найн!
-ответил унтер.

   Майор посмотрел по сторонам, словно приглашая всех посмотреть на это чудовище.
-Найн?
-спросил майор.

-Найн!
-твердо ответил унтер.

-Будет тебе и найн!
-пообещал майор.

  Из дома вывели Иоганна.
  Он, словно птица посматривал по сторонам, куда улететь?

  А куда улетишь, если у тебя сзади начкар с автоматом и все настороженно смотрят на тебя.

   Тут и Петренко подоспел с делом 46-50, его личным делом, в котором ни строчки не было правды.

   Иоган почувствовал, что плохо всё!
   Он сжал кулаки до хруста и успокоился, знать судьба такая.

  А майор тем временем достал из машины алюминиевую кружку и фляжку, подошел к унтеру, налил в фляжку спирта, поставил на голову ему.

-Стоять!
-приказал он унтеру.
-Не шевелись!
  Тот так и застыл с кружкой на голове.

  Майор вернулся к собравшимся, усмехнулся.

-Театр не видели? Сейчас будет комедия.
Только держись. Сейчас, капитан
ты все быстро узнаешь. Где винтовка? Сержант!


   Соня протянула винтовку майору.

  Майор дослал патрон в патронник, но затвор не закрыл, посмотрел на Иоганна и тихо сказал:
-Сейчас ты будешь стрелять.
Вон в ту кружку. На башке этого недобитка,
  промажешь я тебя пристрелю.
Тут же. Попадешь-вот это дело,
-майор взял у Петренко дело,
-в котором ты все соврал, будет другим,
-и майор швырнул дело в сторону.
-Другим, настояшим делом и все про тебя
 будет правдой, а там посмотрим на что
ты сгодишься!

  Пленные замерли никто не понимал, что происходит.

  Унтер стоял с кружкой на голове, русский майор бесился и кричал.

   Охрана стояла с оружием наготове.

   И только Тино озарила догадка:
-Они его хотят расстрелять!

  Ярость появилась на лицах пленных, но когда майор передал снайперскую винтовку Иоганну, наступила гробовая тишина.

  Майор приложил к затылку Иоганну пистолет.
-Делай!
-произнес он команду, словно они были на плацу.

  Иоганн взял винтовку, провел правой рукой по цевью, почувствовал  ее, как чувствует музыкант скрипку, легко сделал движение со стойки на позицию «стрельба с колена» и нашел в прицеле голову унтера.

  Тино вдруг запел.

  Он запел «Лили Марлен»- песню известную всем фронтам этой страшной войны.

  Унтер, стоя под прицелом снайпера, сухими губами стал подпевать.

  Стали подпевать и другие пленные, все знали эту песню о солдате, которого неизвестно что ждет - толи пуля снайпера снимет его, то ли просто погибнет от тоски, но даже в последнюю свою секунду он будет мечтать встретиться со своей любимой - Лили Марлен.

  Иоганн медлил, он не мог определить силу ветра, он постукивал указательным пальцем по металлической накладке и он слушал песню.

Но вдруг песня ушла и он явно увидел, в секунду, цель и нажал на спусковой крючок.

  Выстрел грянул, словно это не была винтовка, тихое оружие для убийства.
  Выстрел грянул так, что и песню не стало слышно.

   Унтер стоял, по дряблому лицу его тек спирт и слезы, слезы и спирт.
   Кружку выстрелом снесло с его головы, а он стоял и плакал.


-Ну вот, теперь ты наш!
-хохотнул майор.
-Теперь все ясно до мельчайших подробностей.
  А теперь я тебе могу рассказать всю
твою биографию, Иван.

  Иоганн сдал винтовку, глянул на бесконечное небо, сложил руки за спиной.
-Я готов!
-сказал он по-русски.

-Вот видишь, капитан, все просто. И нет больше легендарного Вульфа. Нет его. Есть только военный преступник. Наш, русский, и жизнь его не в наших руках, мы выполнили наш долг.

  Русецкий посмотрел на Иоганна.

-А почему Вульф?
-спросил он.
-Потому что волк, господин капитан,
-ответил Иоганн.
-Уведи его,
-сказал Русецкий начкару.
-Есть!

-Под замок! И часового у дверей.
-приказал комендант.
- Это же надо, никогда бы
не подумал, что «Вульф»- русский!
На кого угодно мог подумать.
  Даже японец был под подозрением.

-Вот видишь, капитан,
-веселился мойор,
-все стало абсолютно понятно и я рад,
что ты больше не заблуждаешься.
А я-то подумал что-то неладное с капитаном,
  потерял что-то. Ан нет, ну и хорошо!
-засмеялся майор.

  И все развеселились.

  Спало напряжение и все стали улыбаться друг другу.

  Пленные тоже повеселели, для них все показалось русской шуткой.
  Иоганна увели.
  Он шел с руками за спиной, сопровождаемый начкаром и Тарасом.
  Тарас, исполненный такой высокой миссией, держал мосинскую винтовку наготове, но не выдержал и спросил Иоганна:

-А ты що, русський? Из предателив?

-Отставить разговоры!
-сурово сказал начкар.

-Та я сам с собою. А що?

-Отставить!

-Есть.
-ответил Тарас, видя, что начкар гневается.


24.ДОМ.
  Надя прошлась по клавишам машинки, словно пианистка.
  Машинка работала безупречно.
  И только тут она заметила осавленное Иоганном колечко.
Она сначала не поняла откуда оно, но затем догадалась.

Она стала читать надпись на нем.

-Что ты там бормочешь?
- спросила Дина.
  Они сидели с Соней за машинкой и творили белое платье.

-А что значит «гот мит унс»?

-А где ты это прочитала?

-Не важно. А что это значит?
Кто-нибудь знает?

-С нами Бог!
- ответила Соня.

-А ты откуда знаешь?

-Эти  слова пишут на перстнях ихних офицеров.

-Вот как!
- и Надя спрятала колечко в карманчик.

25.КАМЕРА.
  Русецкий вошел в караулку.
  Тарас было задремал, но увидев капитана, вскочил.

-Открывай!
-коротко сказал Русецкий.

-Зараз выдчыню!
-схватил ключ Тарас.

  Дверь камеры открылась.

  Иоганн встал, руки по швам.

  Русецкий посмотрел на него, вытащил из кобуры пистолет и через плечо передал Тарасу.

  Тот схватил пистолет и тихо удалился.

  Так они  стояли друг против друга, глядя глаза в глаза.

 Два врага или два брата?

  Они оба были смертельно спокойны.
  Каждый был уверен в своей правоте.

  У них была своя правда, но знали ли они истину?

  Только наивный Тарас опять застучал сапогами и позвал:

-Товарыщ капитан. Там прыихалы и клычут вас.

  Русецкий словно опомнился, он повернулся на каблуках и, ничего так и не сказав, вышел из камеры.

  Тарас вздохнул, отдал пистолет и стал копаться с замком, словно он не мог его закрыть.

26.ТАНЦЫ. ДЕНЬ ПОБЕДЫ.
 Уже играл духовой оркестр, составленный из военнопленных.
 Должны быть танцы!

 Да, мало кто знает, что так происходило в 1946 году в годовщину праздника Победы.

 Пленные чувствовали, что наконец закончилась эта бессмысленная мясорубка.
  Каждый мечтал вернуться домой.
  И для каждого этот вальс был надеждой.
  Но никто не решался закружиться в этом вальсе.
  Все словно ждали кого-то.
  На площадке все стояли и слушали этот вальс и Дина, которая нежно смотрела на Ибрагимова и Соня в гимнастерке и с боевыми наградами и еще девчонки с разной судьбой.

  И даже бабка-мутер повилась на звуки музыки.

  И вдруг «виллис» осветил фарами этот вечер.

  Из машины вышел Русецкий и подал руку Наде, которая была в потрясающем белом платье из парашютного шелка.

   И как будто их все ждали - оркестр словно вспыхнул.
   А Тино, дорвавшись до любимой музыки, до аккордеона, запел своим замечательным голосом:
-Не слышны в саду даже шорохи, все здесь замерло до утра...


   Русецкий вышел на площадку под руку с Надей и они закружились в медленном вальсе.

   Тут же Ибрагимов, приобняв Дину, вошел в круг.

   Соня стояла и словно ждала что-то.
   Она даже полузакрыла глаза.

   Но вдруг она увидела, как через площадку к ней идет румынский капитан.
   Капитан остановился перед ней, протянул руку.
-Вальс, мадам?
-Да,
-ответила Соня.

   Это было похоже на взрыв - вальс русской снайперши и боевого офицера - румынского фалангиста.
  Но это так было!

  И никто не заметил, что Русецеий с Надей исчез.

  Они просто сели в «виллис» и уехали туда, где их ждали.

27.ПЕТРЕНКО
  Он стоял в рясе, надетой поверх гимнастерки, молился и ждал.

  Фары «виллиса» полоснули по стеклам.
  Вошел Русецкий, один.

-А...Где невеста?
-спросил Петренко.

-Невеста будет. Мы же умеем ждать?

-Я уж пять лет жду. И она ждет, матушка.

  Русецкий сел за стол, задумался.

28.КАМЕРА.
  Надя постучала в окно караулки.

  Тарас удивился девушке в белом платье, но сообразил кто это.

-Так що треба-то?
- мягко спросил он.

-Мне нужно передачку передать.

-Фашисту?

-Сам ты фашист, Тарас.

-Ни! Крестьянин.

  Ворча и  брякая ключами, Тарас открыл дверь в камеру.

  Иоганн встал, не очень понимая что последует за этим.

  Вошла Надя.
  Она в кулачке держала колечко.

  Протянула руку - на ладони лежало оно.

  Иоганн взял колечко, снял с шеи ремешок, повесил на него колечко и отвернулся.
   Надя вышла из камеры.


29.ПЕТРЕНКО.
-Венчается раба божья Надежда
и раб божий Алексий!
- стал исполнять службу свою Пахом Петренко в миру, а в церкви отец Николай, иеромонах.

-Слушай, любезный, а кольца у тебя есть?
-вдруг спросил он у Русецкого.

-Нет,
-ответил Русецкий.

  Тогда Петренко сделал смешной жест, он залез под рясу и в кармане галифе нашел два кольца.

  Подул на них, сдувая крошки.

-Это я, прости Господи, у Тинуши,
итальянца, в карты выиграл.
Уж до 21 я умею считать.

  Петренко дал по колечку Наде и Русецкому.

-Наденьте друг другу!
«и в беде и счастии будете вы вместе»
-продолжил, как мог, обряд венчания о. Николай в церкви, а на войне - простой солдат Пахом Петренко.
 



30.ДОРОГА.
  Полуторка тряслась по разбитой дороге.

  В кузове сидел Иоганн, рядом Тарас с автоматом.

  В кабине - Ибрагимов за рулем и рядом Соня, в мундире и при погонах.

  А слева и справа лес и остатки сожженного жилья.

  Неожиданно полуторку нагнал «виллис».
  Просигналил.

  Русецкий сидел за рулем, а рядом Надя.
  Они просили уступить дорогу.

  Ибрагимов резко свернул руль, полуторка съехала в кювет, чуть не опрокинулась.

   И тут случилось то, что должно было случиться - Иоганн выпрыгнул из кузова и побежал в сторону леса.

   Тарас стал стрелять в воздух.

   Русецкий выпрыгнул из машины и прицельно выстрелил в спину убегающему.

-Кто так стреляет, капитан?
- усмехнулась Соня, достала свой пистолет и, почти не глядя, выстрелила.

   Иоганн споткнулся.
   Соня выстрелила еще раз и еще, словно чувствуя цель.

30.ОХОТА НА ВОЛКОВ.
...и воронье черным знаменем метнулось к небесам.

   Пуля за пулей прошивала мундир, но Иоганн падал и вставал, вставал и падал.

  Он бежал туда, где волчица уже стала на свою тропу с выводком волчат, она оглянулась на него.

  Он бежал к ней, потому, что он чувствовал себя волком.