Из Пэ в Эм

Сразу же, в самом начале повествования хочу остановиться и предупредить всех, кто смотрит сейчас на эту страницу, что совпадение имён и фамилий, в рассказанной истории, получилось случайным и что греха таить – непреднамеренным.

Стоял конец июля. Дмитрий шёл в направлении бывшего Николаевского вокзала Петербурга и старался не наступать на непонятных крохотных жучков, ползущих, почему-то не вдоль тротуара, а поперёк. В это лето было очень много мелких, сизых мотыльков. Они вспархивали из травы на газонах и тут же садились. Огромными стаями. Теперь вот жуки.
 
Сегодня Дмитрий проснулся на лавочке в незнакомом дворе. Это не удивило его и не обрадовало. Такое с ним уже бывало и неоднократно за пятьдесят лет от роду. Голова не болела, но чувствовался резкий упадок психического тонуса в сочетании с предельной истощённостью, расслабленностью, беспомощностью и отсутствием реакции на внешние раздражители. И этот запах изо рта… У очков была сломана дужка, и они кое-как цеплялись за переносицу, а при его минус четырёх это могло вылиться в большую проблему. Без очков мир превращался в огромное разноцветное пятно, от него веяло опасностью и тревогой. В карманах ничего не было кроме серенькой карточки «Сбербанка» с номером 4276 5500 6714 9446. Вспомнилось, что вчера весь вечер пил с какими-то упырями из «чёрных копателей». Один из них был вылитый Гог из Магог, второй же больше напоминал в начале пьянки «гета», а уже к концу её – «массагета». Копатели затянули Дмитрия на какую-то хату, где записали с ним получасовой видос «Археология и филология», который тут же скинули на YouTube, прося донаты. Деньги по указанному счёту посыпались минут через пятнадцать, пока курили. На них и напились. Ещё Дмитрию вспомнились детские откровения с дедом из третьего подъезда.
 
— Запомни, Митя, жизнь – это затяжной прыжок из пэ в эм. – делился с ним дед.

— Из Петербурга в Москву?  – уточнял Митя.
 
— Эх, Митька, быть тебе классическим филологом!  – заключал дед.
 
— Запомни, Митя, филологи бывают только двух видов – вольные и классические. Классических сейчас называют греко-римскими, а вольные так вольными и остались. И отличаются они, Митя, друг от друга тем, что греко-римские работают серьёзно, со ссылками, а вольные хватаются, за что ни попадя и никаких авторитетов не признают.

Дмитрий поднялся и, пошатываясь, пошёл прочь от приютившей его скамейки. Выйдя со двора, он оказался в малознакомом переулке. Справа тянулась высокая серая стена с зелёными воротами посередине. За стеной стояла церковь в реставрационных лесах.

— Ничего. Вот сейчас вырулим на большую улицу, и сразу станет ясно, где я и когда.

Вспомнилось, что сегодня из Москвы приезжают издатели, заинтересовавшиеся его рукописями. Было принято молниеносное и единственно правильное  решение идти на вокзал, присесть там и отходить, дожидаясь московского «Сапсана». Двигаться пришлось осторожно из-за неимоверного количества ползающих под ногами жучков.

                ***

Пока шёл, вспомнил о карточке сбербанка в кармане и понял, что надо зайти в ближайший продуктовый и посмотреть в банкомате баланс. И если повезёт и там будут деньги – сразу две бутылочки пивка… Эта мысль согревала и придавала силы.

— Переулок какой длинный… Да и поребрики странные какие-то… Любопытно.

Переулок вылился в улицу пошире. Улицу обрамляли старорежимные кирпичные дома.

— Странные дома. Вроде не Васька. Куда это я забурился?

Свернув налево, Дмитрий метров через тридцать обнаружил по левую же руку дверь под вывеской «ВкусВилл». Название было знакомо. Дом и все вокруг – нет. Нырнул внутрь в прохладу кондиционеров и сразу упёрся в банкомат «Сбербанка». Баланс оказался положительным. Целых шесть с копейками. Значит, не всё пропили с копателями. А может, нападало за ночь от любителей археологии и филологии. Настроение приподнялось. Любопытным было то, что копеек было шестьдесят шесть. Снял всё кроме них. Повернулся от банкомата и упёрся в пузо бородатого дядьки.

— Позвольте, амиго…

— Мужик, соизволь ссудить сто рублей. Колосники горят, как у настоящего сталевара.

— Да кто вы, наконец?

— Я Пахом Головин. Вольный филолог из Барнаула.

При слове «филолог» Дмитрий вздрогнул и не став выяснять про Барнаул,  приобнял пузатого и потащил его на выход. По дороге он коротко объяснил Пахому, что это магазин вкусной и здоровой пищи, а им нужен магазин с алкоголем. Искать долго не пришлось. Через дорогу, чуть в сторонке, раскинулась «Азбука Вкуса». Вот так из одного вкуса попали в другой. Дмитрий по-прежнему не мог сориентироваться со своим местоположением, но сейчас ему было не до этого. «Азбука» встретила двух филологов обилием водок и высотой цен. Нашли все же бюджетную «Белую берёзку» золотую за 530 и уценённый «Мягков» серебряный за 329. Запивать взяли «Red Bull» со вкусом тропических фруктов. Две банки по 89, 90. Ещё два пакета, чтобы спрятать покупки от посторонних глаз.  Оказавшись снова на улице, двинулись по правой её стороне, выискивая укромный уголок.
 
— План такой, милый Пахом, Мы сейчас быстренько опохмелимся и тут же расстанемся. Дела знаете ли. Гости приезжают. Надобно достойно встретить.

— Ну, я не против. И на том тебе, дядя, спасибо.

— Никак не могу понять, любезный Пахом, в каком районе Питера мы несём свои бренные тела. Хотя, как мне казалось, я знаком с творением Петра основательно. Кстати – Димитрий!

— Какого Питера, Димитрий? Это же Москва! М-о-с-к-в-а!!!

От неожиданности Дмитрия чуть не вырвало прямо под ноги. Вон оно, что… Поребрики ведь, поребрики то не те. Да и дома не те. И люди.

— Проклятые копатели. Я ведь говорил им, что завтра встречать из Москвы издателей. А они меня наверно припёрли на вокзал, посадили в поезд. Ехай мол сам к ним.

Справа появился довольно широкий переулок с часовенкой посередине. Свернули и чуть не сбили арочное изваяние сердца, увитое искусственным плющом и утыканное такими же цветами. Подняв голову, Дмитрий прочитал на углу дома – «Столешников». Размышлять, почему так далеко занесло от Ленинградского вокзала, не было времени. Прямо за часовенкой обнаружили уютно расставленные полукругом две скамейки. За ними – подстриженный кустарник. Идеальное место. Тихо и немноголюдно. Бутылки были спрятаны в пакеты поэтому «Мягкова» выпили, поочерёдно прикладываясь к одному из них, покрякивая и покашливая. Очень культурно.

— Недавно написал статью, – начал Дмитрий, чувствуя подступающее просветление. – С безусловными доказательствами того, что мыслившие на праславянском языке были буддистами. Что англосаксонское culture надо понятийно выводить из понятия калачакры – калач, карачун, а не напрямую из римского colo – пашу и cultus – пьянка.

— А как же индоевропеисты? Роберт Стефан Паулль Бекес, как? Реконструктор праиндоевропейского языка, например? – вмешался Пахом.

— Камлающий фантазёр.

— Бессодержательно.

— Он всё время камлает в тупик.

— Почему в тупик? Вы не знаете о системных соответствиях в родственных языках? Так вот почему вы городите ахинею.

— Вам надо почитать мою статью. Не хочу пересказывать. Лень.

— Какая-то безобразная куча у вас получается к сожалению.

Дмитрий посмотрел под ноги. Жучков здесь не было, но зато улица, в которую упирался переулок, стала заполняться двигающимися в правую от филологов сторону молодыми людьми с рюкзачками и без. Они, как жучки, хаотично перемещались и поскрипывали. Кто-то нёс плакатики. Кто-то нет. Кто-то был навеселе. Кто-то не по-революционному суров.

— Либерасты пошли на мероприятие. У них сегодня несанкционированная акция протеста.

— Либер значит Оплодотворитель. Приобретает иной смысл знаменитое высказывание Цицерона: Legum ministryi magistratus, legum interpretes iudices, legum denique idcirco omnes servi sumus ut liberi esse possimus. Обычно его понимают, как выражение необходимости всем быть рабами закона, чтобы быть свободными, из чего следует, что свободнее всех рабы, жизнь, здоровье и смерть которых во власти хозяина. Прозорливость и ум Цицерона впечатляют.

— Безосновательно.

— Другие значения слова Liber: луб, лыко, книга, то есть то, что связывает, вяжет людей. Так же в русском языке liber можно перевести и неприличным словом из трёх букв, которое обозначает елдак и которое часто пишут на заборах и в сети.

— Но вы, дядя, и заворачиваете.

— Я не заворачиваю, я – классический филолог.

— Суть классической филологии в изучении двух классических языков и текстов на них. Ничего более.

Молодых людей с рюкзачками становилось все больше и больше. Когда приступили к «Белой берёзке», заметили, что они уже не так одиноки за часовенкой. Какой-то му жучок даже наступил на ногу Пахому. Пахом парировал молниеносным вскакиванием и  ощутимым туше кончиком ботинка в спину наступившего, чуть ниже рюкзачка. Продолжать беседу было неловко, а частично и неуютно.

— Я на Ленинградский вокзал. – Дмитрий поднялся со скамейки и поправил очки. – Пора.

— Провожу?

— Не возражаю…

Двинулись направо. Налево молодые протестанты перекрыли движение. Они ходили по пешеходному переходу у магазинов «Louvre» и «Burberry» навстречу друг другу и, хлопая в ладошки, скандировали: «Допускай!». Тротуары по обе стороны улицы были заполнены людьми. Кто-то затянул: «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой…».

— Если это Столешников, то судя по всему – это Петровка? – вопросил Дмитрий.

— Сейчас до Театральной дойдём, а там, на метро до Комсомольской, – пояснил Пахом.

В молчании миновали гостиницу «Аврора» и Генеральную прокуратуру. Мужучки с рюкзачками сновали под ногами и заставляли лавировать.

— Как бы всё это не закончилось большой дракой с полицией.

— Драться одно. Биться – другое, дорогой Пахом. В русском языке от выражения бить до смерти произошло новое значение у глагола убить. От выражения задрать насмерть нового значения у глагола задрать применительно к человеку не произошло: задранный не обязательно мёртвый. Однако сознание, что противник может убить оказывает часто ошеломляющее впечатление, к нему надо привыкнуть. В русском языке военных эту привычку называли обстрелянность.

— Так вы хотите сказать, что весь этот молодняк гонят вперёд для того, чтобы они получили опыт? Были обстреляны синяками, вывихами и переломами? Подготовка к грядущим, более серьёзным мероприятиям?
 
— Совершенно верно. А вот и они. Смотрите, ну не красавцы ли?

Прямо у Большого театра, перекрывая театральный проезд, стояла монолитная фаланга. Лёгкой пехоты или велитов замечено не было. В первых рядах стояли гастаты. Вместо традиционных пилумов в их руках были палки универсальные специальные из ударопрочного пластика и протвоударные скутумы «Авангард-М». За гастатами виднелись манипулы принципов и уже за ними – самые опытные и испытанные бойцы – триарии. Одеты все были в туники и штаны серо-чёрного цвета, панцири «Кора-Кулон». Плечи, предплечья, колени и голени прикрыты защитными щитками чёрного цвета. На головах шлемы противоударные  «Джета». Некоторые триарии были вооружены специальными карабинами и патронами «Волна-Р» с круглой резиновой пулей «Привет». Когда в заварухе наступал решающий момент, говорили: «Дело дошло до триариев».

Дмитрия и Пахома, влекомых мужучками, несло прямо на фалангу.

— А вот и велиты. – успел произнести Дмитрий, и тут же был подхвачен под руки.

Велиты винтили мужучков и всех, кто попадался на пути. Заламывали руки и уводили или уносили в сторону фаланги. Дмитрия, как ни странно, никто не заламывал и вообще не трогал. Его подняли на руки четыре невысоких крепыша и он спокойно и с достоинством поплыл над всей этой суматохой в сторону неподвижной фаланги.
 
— Слава Аттиле! Ио! Ура!

— Пропускай! Выпускай! Москва выходи! Хотим как в Париже!

Оглянувшись, Дмитрий увидел, что прямо за ним два бравых велита тащат Пахома с заломленными за спину руками. Они как бы напоминали Дмитрию, что по жизни он такой же простой смертный филолог, как и Пахом, хотя и классический.

Всё вокруг шумело, клацало, стучало. Дмитрий был в восторге и ощущал неимоверный подъём пока после своего очередного «Слава Аттиле!» не получил резиновой дубиной между глаз. Очки разлетелись стеклянными брызгами, и весь мир вокруг превратился в огромное цветное пятно. От пятна веяло опасностью и тревогой.