Русская История Глава31 Русь, Крестовский и Панург

Русская История

Глава 31

Крестовский, как провидец русской истории и его роман «Панургово стадо»

Государственный деятель и писатель провидец Всеволод Владимирович Крестовский (1840-1895) был человек интересной судьбы. Жизнь определяла этого даровитого наблюдательного представителя мелкопоместного потомственного служилого дворянства в разные служебные государственные  обстоятельства и повсюду он оставлял яркие проницательные зарисовки быта тех мест и обстоятельств, куда его бросала жизнь и государственная служба Империи.

Так в 1865 году Всеволод Крестовский отправился в Польшу в качестве члена комиссии для исследования подземелий Варшавы. Впечатления от пребывания в Варшаве писатель отразил в очерках, а позднее создал дилогию «Кровавый пуф: Хроника о новом смутном времени Государства Российского», состоящем из двух романов – «Две силы» и «Панургово стадо», от них Мы с Вами и начнем знакомство с историческим наследием В.В. Крестовского.

Панургово стадо — толпа, безрассудно следующая за своим вожаком. Это крылатое выражение, связанное с фабулой романа Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Там рассказывается о том, как некий Панург плыл на одном корабле с неким купцом Дендено, который вез с собой партию овец. Панург поссорился с купцом и решил тому отомстить за обиду. Он купил у Дендено барана-вожака и бросил его в море. А овцы по привычке следовать всюду за своим вожаком ринулись за борт. Дендено пытался остановить своих овец, но они увлекли в море и его самого. Так погибло и «панургово стадо», и обидчик Панурга купец Дендено.


В 1867 году писатель предпринял большое путешествие по Волге. За публикацию очерков провинциальных нравов - о Нижнем Новгороде и о злоупотреблениях на соляных промыслах Крестовского обвинили в клевете, начался процесс в петербургском окружном суде, который писатель, отказавшись от адвоката с блеском выиграл.

В 1868 году Крестовский В.В. поступил в 14-й уланский Ямбургский полк  Гродненской губернии. Через два года его прикомандировали к Главному штабу русской армии в Санкт-Петербурге, и Александр II поручил ему написать историю лейб-гвардии Уланского полка. На основе архивных данных писатель создал историческую повесть «Деды» - о царствовании Павла I.

С началом русско-турецкой войны (1877-1878 гг.) Крестовского командировали в действующую армию корреспондентом «Правительственного вестника». Его очерки вошли в два больших тома «Двадцать месяцев в действующей армии». За участие в боях боевые заслуги и храбрость писатель был награжден орденами Святой Анны и Святого Владимира, сербским - Такова, румынским - Fraceria Dunariu и черногорским - князя Даниила.

В 1880 году писатель служил секретарем при начальнике русской эскадры на Тихом океане при адмирале С. Лесовском. Свои впечатления от кругосветного путешествия Крестовский передал в книге очерков «В дальних водах и странах». Тогда же около полугода писатель исполнял военно-дипломатическую миссию в японском порту Нагасаки.

В 1882 году Крестовского В.В. перевели в распоряжение генерал-губернатора Туркестана М. Черняева. Он участвовал в посольствах в Бухару и Хиву, раскапывал курганы в Самарканде, дал яркое описание внутренней жизни эмирата.

После этого Крестовский Всеволод Владимирович служил чиновником особых поручений Министерства внутренних дел, ездил по России, опубликовал статью «Под владычеством земства» и обзор «Промышленные и торговые центры России»; в Департаменте таможенных сборов инспектировал отдаленные бригады пограничной стражи, написал прекрасные очерки о жизни и быте офицеров и нижних чинов.

Последние годы жизни генерал-майор Крестовский провел в Варшаве, заняв в 1892 году место редактора газеты «Варшавский дневник».

Резюме публицистики и всего литературного творчества В.В. Крестовского подводит его жизненное кредо: -

«Есть в мире царь - незримый, неслышимый, но чувствуемый, царь грозный, как едва ли был грозен кто из владык земных. Он горд и надменен, как и гнусно-пресмыкающь в одно и то же время. Он подл и мерзок, как сама мерзость запустения. Его дети - Болезнь и Нечестие. Отец его - Дьявол, мать – (порождающая само позорное нечестие В.М.) Нищета. Имя ему – Разврат». Вот с таких жизненных установок и нравственных позиций он видел все проявления духа и обстоятельств Русской Истории.

Преступные политические глупости современного официоза, для формирования Нашего с Вами общественного мнения о том, что Крестовский пропагандирует в своих произведениях презрение и ненависть к полякам, евреям и прочему не русского человеку откровенная политическая ложь «марксизма», как дореволюционной критики, так и всей дальнейшей. Этим перекрывался путь русского духовидца к своему народу, а уж для «советского марксизма» дух романов Крестовского был чужд, он никак не вписывался в мерзкие догмы «классовой борьбы» и прочей «советско-марксистской» политической чуши.

Вот молодая еврейская девушка Тамара Бен Давид и ее семья описаны Крестовским в одноименном романе с огромным сочувствием к ним и роковым обстоятельствам,  которые зачастую оказываются сильней этих обычных людей, с традиционными для их среды жизненными запросами. Тут показана трагедия польско-еврейского населения попавшего в Российскую Империю после раздела Польши в начале XIX века. Абсолютно иная имперская, намного более открытая среда, для этих вынужденных переселенцев оказалась также и абсолютно чуждой. Ведь прежде веками в Польше те же евреи жили практически изолированными общинами, кагалами, со своим самоуправлением и иным государственным польским укладом. Российская царская власть была для народа Империи системой общеимперского уравнительного плана, и пришлому, к тому же вынужденно, еврею с поляком трудно было встроится гармонично в эту непривычную для него государственную систему. Примерно та же ситуация была и на Кавказе в разной степени со всеми кавказскими народами. Вот здесь в этом ареале не имперских народов и было раздолье антиимперским силам: - авантюристу, преступнику и политическому экстремистскому провокатору революционеру (так террористические грабежи, «эксы» начинались именно на Кавказе, Камо и прочие В.М.). И именно это же, обусловило массовое участие кавказцев, евреев и поляков в революциях начала XX века, так и в террористическом геноциде жизненного уклада Русского Мiра и Русского Народа времен Гражданской Войны и при советской власти в целом.

Пределы природной Русской Империи, как и гибельное расширение этой империи за ареал своих природных пределов, так по великоруски и по культурно- имперски прочувствованное Гением Грозного Царя, далее было попрано и нарушено завоевательными войнами, ставшей во Власти и космополитической Церкви уже не русской, а либерально прохазарской Россией. А разрушены эти имперские пределы были сатанистски ложным либерально-прохазарским Абсолютизмом Империи, но вплоть до революции 1917 года военая экспансия непосредственно осуществлялась руками и силами Панургова имперского стада, самого Русского народа. На него же Русский Народ пропагандистски иудохазарски и возлагалась вся ответственность за военную экспансию. Эти войны перманентно затевались уже не великорускими по духу Правителями, и уже не в природной Руси, а в сугубо либеральной России. И этот не русский имперский, а западный прохазарский дух Власти и «русской» Церкви от духа кушитских (по Хомякову) народов кочевников отомстил за себя Государственности Имперской России революционным человеконенавистническим сатанизмом внеимперского народного элемента. Но закономерная расплата за военный Абсолютизм была также сатанистски перенаправлена, с либеральных закоперщиков завоевательного Абсолютизма Империи на свою жертву, исполнителей их сатанистских завоевательных рабовладельческих замыслов, Панургово Стадо России, Русский Имперский Народ.

Врожденная Имперская Великоруская Суть Русского народа состоит в том, что он безраздельно отдает себя во власть своих Аристократических Лидеров в ходе Становления своего Великоруского Духа и в Культурном строительстве Империи. Это и явилось его «ахиллесовой пятой», слабостью Русского Имперского Народа, которой воспользовались дьявольские тайные силы масонского типа, от разбойничье-паразитической либералистики. Но эта слабость есть и грозная неизбывная сила Русского Мiра и Русского Народа. Русский Народ, придет время, а Время над ним не властно, обретет Русских Лидеров и одним мощным движением очистится от всей либеральной скверны.


 А исторически в той конкретике российской жизни раж духовной порчи, «освободительного марксизма» и присущего ему терроризма, постепенно охватил все антиимперские силы России, как только Император Александр Второй по наущению своего либерального клана, «пятой колоны», «открыл» Россию для Мировых Глобалистов, Ростовщиков. В этом смысле революции 1905 и 1917 годов были неизбежны и закономерны.

Есть еще один момент, который безплодно муссируется сегодня бывшими «марксистами, сссрщиками» это безудержное примитивное восхваление сталинизма. Поддержка Русским Народом сталинской системы мобилизации до тла разрушенной большевиками, мировыми революционерами страны, была обусловлена прорусскими методами духа хозяйствования,артель, кооператив, вынужденно принятыми Сталиным в созидательном процессе этой мобилизации. Русский Мiръ в процессе Созидания воспрянул Духом, процесс пошел  – все перемелется, мука будет, но нет, перемелка не состоялась, не сбылись призрачные миражи этой русской надежды, не для этого революционные сатанисты узурпировали власть в России, чтобы просто так кому то ее отдать.  И здесь даже конкретной помощи Сталиным крестьянским колхозам, этим рабовладельческим трудовым лагерям, принудительно покрывшим всю страну рабовладением для уничтожения самодеятельного духа русского крестьянина, не хватило. Я имею в виду общегосударственную систему  МТС. Система МТС тут же  сразу после Сталина была ликвидирована, как и иные его временные прорусские начинания.

А в той системе жизни, описанной в романе «Тамара бен Давид», наглядно обнажились семейные и общественные конфликты патриархальных местечковых родителей и тянущихся в жажде познания новой действительности их детей из еврейской и польской молодежи. И жизнь жестоко карала многих из них за эту раздвоенность вечного конфликта - «отцы и дети», как и за все иное.

Авантюристичность, всемерный обман и паразитическая жажда наживы объединяют в преступных стремлениях отморозков и русской, и польской, и еврейской крови, вот это то, талантливо и ярко показал Крестовский в своих мировоззренческих литературных произведениях.

Крестовский был пожалуй единственный, кто сразу уловил дух нового рокового витка в «великих реформах» 1861-1863 годов, как тогдашний апофеоз все того же исторического Смутного Времени Руси. Его дилогия на эту тему «Кровавый пуф: Хроника о новом смутном времени Государства Российского, включает роман «Панургово стадо», его то   Мы с Вами и разсмотрим далее.

У Крестовского иносказательно: - панургово стадо это русское крестьянство безплодно протестующее духу инорасовой чуждой воли бюрократического чиновничества, где «добрый царь» своими «великими реформами», как вожак «стада» повел в бездну Русский крестьянский Мiръ. Протестующее крестьянство пребывало в русской природной расовой надежде «на доброго и справедливого Царя», и верующая в высшую великорускую справедливость жизни. Эта крестьянская масса, с внедрением инорасовой системы западного крепостничества в свою природную  социальную жизнь, и характером этого двухвекового западнического крепостничества, уже начисто была лишена способности к активному созидательному сопротивлению. Как и лишена была жизненной воли и тяги к прежнему самостоятельному природному типологическому великорускому существованию. Вот эта духовная трагедия Русского Мiра и показана писателем духовидцем в романе «Панургово стадо».

Авторский голос в романе у проезжего дворянина Хвалынцева, который «принадлежит к числу дворян и средней руки землевладельцев Славнобубенской губернии».

«Не успел Хвалынцев оглядеться, распустить дорожный ременной пояс да заказать самовар, как к нему вошли несколько мужиков и с поклонами остановились вдоль стены у дверей. Бороды по большей части были сивые, почтенные.

– Что вам, братцы? Чего вы?

– К твоей милости, батюшко! Заступись! Обижают…

– Да я-то что же?.. Я, братцы, проезжий.

– Ты, батюшко, сказывали, питерского енарала передовой… Рассуди, кормилец! Волю скрасть хотят у нас! То было волю объявили, а ныне Карла Карлыч, немец-то наш, правляющий, на барщину снова гонит, а мы барщины не желаем, потому не закон… Мы к тебе от мира; и как ежели что складчину какую, так ты не сумлевайся: удоблетворим твоей милости, – только обстой ты нас… Они все супротив нас идут…

– Кто все? – полюбопытствовал Хвалынцев.

– Да все, как есть: и становой, и исправник; Корвинской барин – предводитель – тоже за немца; опять же офицер какой-то с города наехал – и тот за немца… (одним словом вся земская власть В.М.) Одна надежа на енарала на питерского… Пошто же мужиков обижать занапрасно!

В зале послышались шаги.

Хвалынцев обернулся и увидел синий расстегнутый сюртук и, с широкими подусниками, характерные усы высокого штаб-офицера, который шел прямо на него.

– Кто вы такой? – осведомился офицер с официально-начальственно-вежливой сухостью, остановившись от него в двух шагах расстояния.
…сами изволите видеть, – время тревожное, ехать не безопасно… Мало ли что может случиться…

Хвалынцев ничего не понял…

– Ну, нечего делать, – пожал он плечами, – пойду на стоялый.

– Нет, уж на стоялый не ходите, – торопливо предупредил офицер, – это точно так же не безопасно… Ведь уж к вам и то забрались мужики-то наши…

– Да что ж им во мне? Ведь не против меня бунтуют.

– Вы полагаете? – многозначительно, глубокомысленно и политично сдвинул полковник брови и с неудовольствием шевельнул усами. – Это бунт, так сказать, противусословный, и я, по долгу службы моей, не отпущу вас туда.

В это время в залу вошли из того же внутреннего покоя еще четыре новые личности. Двое из вошедших были в сюртуках земской полиции, а один в щегольском пиджаке шармеровского покроя. Что касается до четвертой личности, то достаточно было взглянуть на ее рыженькую, толстенькую фигурку, чтобы безошибочно узнать в ней немца-управляющего.

Очень приятно встретиться… здешний предводитель дворянства Корытников, – отрекомендовался он в заключение и любезно протянул руку.

– Да что это у вас за восстание такое? Как? Почему? Зачем? Объясните, пожалуйста, – обратился Хвалынцев к предводителю.

– О, это презапутанная и вместе пренелепая история, – с изящным пренебрежением выдвинул предводитель свою нижнюю губу. – Никаких властей не признают, Карла Карлыча не слушают… Какой-то вредный коммунизм проявился… Imaginez-vous , не хотят понять, что они должны либо снести те усадьбы, которые стоят ближе пятидесяти саженей к усадьбе помещика, либо, по соглашению с помещиком, платить за них выкуп. Не хотят ни того, ни другого. «Усадьба, говорит, и без того моя была!» (Предводитель, ради пущей изобразительности и остроумия, крестьянские реплики в своем рассказе передразнивал на мужицкий лад.) Вот и толкуйте с ними! И теперь, вышли на площадь, толкуют о том, что волю у них украли помещики, и как вы думаете, из-за чего? Для их же собственной пользы и выгоды денежный выкуп за душевой надел заменили им личной работой, – не желают: «мы-де ноне вольные и баршшыны не хотим!» Мы все объясняем им, что тут никакой барщины нет, что это не барщина, а замена выкупа личным трудом в пользу помещика, которому нужно же выкуп вносить, что это только так, пока – временная мера, для их же выгоды, – а они свое несут: «Баршшына да баршшына!» И вот, как говорится, отсюда и вся история… «Положения» не понимают, толкуют его по-своему, самопроизвольно; ни мне, ни полковнику, ни г-ну исправнику не верят, даже попу не верят; говорят: помещики и начальство настоящую волю спрятали, а прочитали им подложную волю, без какой-то золотой строчки, что настоящая воля должна быть за золотой строчкой… И вот все подобные глупости!

– Но для чего же они на площадь повыходили? – спросил Хвалынцев.

– Вот, слухи между ними пошли, что «енарал с Питеру» приедет им «волю заправскую читать»… Полковник вынужден вчера эстафетой потребовать войско, а они, уж Бог знает как и откуда, прослышали о войске и думают, что это войско и придет к ним с настоящею волею, – ну, и ждут вот, да еще и соседних мутят, и соседи тоже поприходили.

 
– М-да… «енарал»… Пропишет он им волю! – с многозначительной иронией пополоскал губами и щеками полковник, отхлебнув из стакана глоток пуншу, и повернулся к Хвалынцеву: – Я истощил все меры кротости, старался вселить благоразумие, – пояснил он докторально-авторитетным тоном. – Даже пастырское назидание было им сделано, – ничто не берет! Ни голос совести, ни внушение власти, ни слово религии!.. С прискорбием должен был послать за военною силой… Жаль, очень жаль будет, если разразится катастрофа.

Но… опытный наблюдатель мог бы заметить, что полковник Болеслав Казимирович Пшецыньский сказал это «жаль» так, что в сущности, ему нисколько не «жаль», а сказано оно лишь для красоты слога. Многие губернские дамы даже до пугливого трепета восхищались административно-воинственным красноречием полковника, который пользовался репутацией хорошего спикера и мазуриста.

– Нэобразованность!.. – промолвил господин становой семинарски-малороссийским акцентом. – Это все от нэобразования!

– Русски мужик свин! – ни к селу ни к городу ввернул и свое слово рыженький немец, к которому никто не обращался и который все время возился, то около своих бульдогов, то около самовара, то начинал вдруг озабоченно осматривать ружья».

Вот такова фабула романа Крестовского. Он первым из русских мыслителей ощутил гибельную Суть для Русского природного крестьянско-народного Мiра подобного типа реформ «освобождения крестьян» и главное «земства», как окончательного вырождения русской монархической идеи.

На этом закончим, но с Крестовским и его романами Мы с Вами не прощаемся.