За поворотом под грозой

Она шла по асфальту, продолжая злиться. Не надо было заходить домой. Лучше сразу из терема рванула бы. Так нет же, - прилечь захотелось, - вот и нарвалась
Осень, моросящий дождь. Холодно, да ещё с утра чувствовала температуру - опять какой-нибудь вирус.

Мелькнула мысль вернуться. Закрыть дверь в комнату и никуда не ехать. Ну уж нет. Хватит, - не маленькая. Не фиг постоянно орать: то не так, это не так, ... думай о будущем.. мы не навсегда...
— Ага, вот и я сегодня не навсегда, а так, на пару-тройку деньков, -. попереживайте.
Отключила телефон, чтобы не дозванивались и не доставали слезами, просьбами.
— Зато когда вернусь - вот вам и счастье, — хорошо представила заплаканные мамины глаза и счастливую улыбку.

Свет фар - последний автобус.
— Чудненько. Пара часов и я на вписке.

В автобусе снова догнали неприятные мысли: почему надо так настырно лезть в мою жизнь. Сигареты - обморок, татушку набила - обморок, тоннели растянула - неделя истерик.
Обида, злость никак не могли улечься.

В глубине души обычно она чувствовала, что все её вспышки самостоятельности не злили, больше огорчали родителей, но так хотелось настоять на своём, решать самой и быстрее повзрослеть. Отстой — всё что несут взрослые. Сколько можно твердить мне: потом сама поймёшь. Вот-вот, - потом. Кто знает, что там будет потом.

Когда будет - разберусь. Стану такой же? Да ни за что. Прошлый век, древние нормы, замшелые традиции - пора забывать. Подтягивайтесь, ребята, и не трогайте меня. Не учите жизни. Это моя жизнь и через тридцать лет ничего и отдалённо похожего не будет. Устарело всё ваше, скидывайте со счетов. Впереди иные просторы и возможности, — не чета вашим.

Непогода разгулялась не на шутку, а её клонило в сон и всё так же болела голова .
Автобус чуть накренился, проезжая близко к обочине. Прислонилась горячей щекой к стеклу. Вот уже и поворот. Объедет площадь и прощай дом родимый со всеми ласками, советами, слезами.
Вспышка света — раскат грома.
— Ого, гроза.
Двойная молния сверкнула впереди, и ещё раз взорвало прежде чем весь автобус подбросило и залило синим светом..

***

— Приехали, - на выход.
Лиса открыла глаза. Шофёр лениво наблюдал за выходящими..
— Какая духота. Вот странно, - подумала она, чувствуя как куртка начинает чуть ли не плавится и прилипать к телу. Сколько же я ехала и почему так жарко.
— Выходи, - конечная.

На открытом пространстве солнечные лучи обожгли ещё сильнее. Несколько человек, поднимая пыль, ушли уже далеко вперёд. Обернулась на шум мотора. Автобус, если можно было так назвать груду проржавевшего металла на колёсах, развернулся и уже ехал обратно. Лиса провожала его взглядом.
— Вот, едет развалина, огибает площадь... знакомую площадь. Почти такую же, которую объезжала ночью. Только здесь и дорога, и сама она - лишь куски асфальта, всё остальное - проросшая трава, рыжий песок.

Затянутый сеткой непроницаемый забор с проёмом посредине. Те, что шли впереди, по одному, прошли внутрь. Два здоровых лба в комуфляже, сонно глянули в её сторону.
— Смотри-ка ещё одна прибыла. Что вам там-то не живётся. Документы есть?

Никаких документов у неё не было. Да и вообще всё происходящее не укладывалось в голове. Страшно хотелось повернуться и бежать. Бежать бесконечно далеко отсюда. Но куда? Как уехать, да и на чём?
— Иди, мартышка, раз уж приехала. Им, очевидно, было лень даже говорить.

Всё было очевидным и необъяснимым: жарящее лето; солнце, жгущее из зенита, ни намёка на осень или вчерашний дождь.
— Фантастика, кино из ужастиков, - разум искал рациональное объяснение, но не находил.

— Молчать, ничего не спрашивать. Всё поймётся, разберусь, - твердила сама-себе, как молитву.
Хаос, страх, отрицание - целый бунт в голове, потому что всё, что происходило с ней в последующие часы было из мира снов: неприемлемо, непонятно и страшно. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой напуганной, беззащитной и одинокой.

***

Полуразрушенные здания, песчаный ветер…
Её протащили через кучу мелких процедур. Никто ни о чём не спрашивал. Всё происходило в ленивой тишине, будто так — нормально. Нормально? Что ни она, ни её никто здесь не знал. Однако, понимая, что уж лучше пока не разевать рот, она входила в бесконечные двери с разными табличками: замеры, дезинфекция, архив, лаборатория..…

Повсюду уставшие люди в одинаковой одежде., загорелые, скучные. Толстые тетради на многочисленных полках и писалось на листках обычной бумаги. Ни одного компьютера, словно она попала в регистратуру какой-нибудь лечебницы конца двадцатого века. Ну так они ей представлялись, по тем фильмам, что когда-то смотрела.

Выйдя из полутёмного здания, остановилась, Теперь на ней был лёгкий комбез защитного цвета. В сумке явно рылись, но ничего не пропало.
— Телефон! - разволновалась. Зато сейчас всё наваждение кончится – Включить, позвонить…
На чёрном экране отражалось солнце и она. Полная разрядка..

— Блок 845. Там определят – это она запомнила, понимая, что куда-то её распределят, и что там дальше, всё так же молча, что-то будет происходить... Что?
На минуту охватила паника: сердце забилось, и отчаянье стало невыносимым
— Да, где же я?
Солнечно-песчаная пустота не ответила. Рыже-серые, деревянно-каменные строения маячили вдалеке. Тупо доходило — это один путь и идти туда надо.
— Пойду, пойду. В конце концов всё прояснится.

Шаги такие тяжёлые. Ей не хотелось идти, ей ничего не хотелось, кроме одного. Проснуться дома, в своей комнате. Услышать стук дождя по подоконнику, шаги за дверью. Голоса…
Выскользнуть из-под одеяла, вдохнуть знакомый утренний запах, побежать на кухню..
— Я такое видела во сне!

Нет, это не сон, а отвратительная явь. Хоть сколько щипли себя, зажмуривай и открывай глаза, дави на виски, крути головой, скачи, прыгай — не сон и ты реально здесь.
Жаркий летний день с палящим солнцем в зените. Рыжий сухой песок, несущийся с ветром. Ни одного зелёного листа – все, словно свернулись от жара. И она, - медленно идущая мимо, мимо, мимо..
Шла, пока не почувствовала: надо, абсолютно необходимо, прямо сию секунду, хоть ненадолго куда-то сесть, прислониться, перевести дух..

Слева у полуразвалившейся стены, прижавшись к ней спиной, прямо на земле сидела худая загорелая женщина. Видимо дремала, натянув широкую повязку на глаза. Лиса, отчаявшись, села рядом. Солнце шпарило; очень хотелось пить, но сейчас на несколько мгновений, она расслабилась, отпустив себя, чувствуя, что мозг больше не сможет вынести ничего, что происходит.

Из-под опущенных век лились слёзы. В таком идиотском, фантастическом положении она себя даже никогда не представляла. Чужая, в незнакомом месте. Среди чужих. Как всё это могло произойти. Какое-то время назад шла под осенним дождём, а теперь сидит на горячем песке в пыли песчаного ветра. Вспомнила как качнулся автобус, поворачивая через площадь; двойную молнию; грозу и ослепительно синий свет…

— Ну и как там?
Голос у женщины хриплый; в вопросе сквозило безразличие.
— Там — это где?
— В городе.
— В каком городе?
Женщина, стянув с глаз повязку, посмотрела в её сторону.

Мелкие морщины, короткая стрижка, выцветшие глаза.
— Город один. Ты же оттуда, а не с неба сюда свалилась.
— У меня, знаете, какой-то провал в памяти или ещё что-то…
— Да ладно. Не хочешь не рассказывай. Нам наплевать что там. Им наплевать что здесь. Просто так спросила – забей, – она наклонилась, закатывая низ брюк повыше.

Такую татуировку Лиса знала. Красивая, обвивающая пол ноги. Такая же на плече ползла к локтю, но на левой руке.
И эти шрамы-нарезки. Аккуратные: лучиками от уха к щеке.
Бред: просто такие же. Как же ей хотелось быть похожей на ту девчонку. Красивую, жёсткую, классную.
Всегда издалека следила как та выходила из соседнего дома одна. Или выбегала, подхватывая теми, кто ждал, покуривая на улице.
Только той было от силы двадцать пять, а старухе, высушенной солнцем, наверняка под сто.

— Что засмотрелась, девонька. Шла бы ты куда тебе распределили. А то ещё пролетишь мимо обеда. Ждать никто не будет. В какой блок приписали?
Лиса показала бумажку, которую ей отдали на выходе.
— За пятым сектором повернёшь, - там увидишь.
— Если не пойду?
— Во даёшь. Зачем примчалась? Сидела бы там себе на радость. Знать не срослось. И не пойдёшь? Здесь посидишь, поголодаешь? Ну-ну.

— Можно я с Вами останусь?
— Я в другом блоке. Смена не моя — могу посидеть подальше от всех. На что ты мне сдалась.
— Хорошо, я уйду. Только объясните…Нет, я не сумасшедшая, просто не понимаю где я. Не сюда ехала и городов знаю много.
Лиса плакала.
— Да, девонька, не сумасшедшая. Ха. Да кто теперь разберёт. У каждого второго провалы в памяти.

— Нет у меня провалов. Я такую татушку как у Вас знаю. Могу с закрытыми глазами нарисовать и ту что на ноге, и ту что на плече. У Маринки была из 25 дома по Лесной. А теперь такая же у Вас.

Женщина повернулась к ней, пристально вглядываясь.
— Что смотрите? Что? Я не вру.
— По Лесной?… Маринка?
— Да. У неё ещё одна мама была. Батя их в детстве бросил. Мать и тянула.
— Умерла мама… Давно умерла. А вот откуда ты это знаешь.
— Что это?
Женщина совсем близко наклонилась, пристально всматриваясь

— Похожа на Алису. Мало кого помню, а её часто вспоминала. Дурочка, сбежавшая из дома. Искали. Как и тот автобус, уехавший из посёлка и исчезнувший по дороге.
Долго искали, потом...а потом всем уже было не до этого.

Что-то я совсем сдурела: показалась - она. Вот взяла и вернулась, и родня обрадуется, перестанет себя со света сживать, и Алиска останется здоровой и живой. Мерещится иногда всякое. Лицо твоё - копия. Полвека прошло. Той тогда чуть меньше чем мне было. Жила бы, коли не рванула б ночью из дома, может сейчас с нами здесь сидела бы. Хотя нет. Тогда бы не остались её предки ждать маленькую дурочку; верить что вернётся. Ушли бы среди тех, кого забрали...., а не здесь бы померли.
— Я жива! Это я! Мой дом 23, мама..

— Мама, папа, - словно не слыша, разглагольствовала старуха. Мать до самой смерти каждый день приходила на работу. Вон, видишь, - разрушенное деревянное здание – библиотека. Вот там она и работала. Хотя никому уже не нужны стали никакие книжки. И отец до бреда верил, что девчонка вернётся..
— Я вернулась – Лиса разревелась, - Это я.
— Ага, через пятьдесят лет и после пары концов света. Иди в свой блок и не морочь мне голову. Через час воду подвезут – это важнее чем твои бредни.

***

Каждую весну Лиса приходила в разрушенную библиотеку. Десять лет пролетели быстро. Всё теперь летело мгновенно и стало неузнаваемым. Весна, зима, осень длились недолго, и только жара вцеплялась в жизнь на планете почти на весь год.
Весной, сквозь дощатый пол, прорастали даже деревья. Сквозь пустые рамы тянулись зелёные ветки, играя свежей листвой. Ранней весной, вокруг этого места, всходила трава и совсем незнакомые цветы Им не суждено было долгой весенней влаги – солнце сжигало настолько быстро, что никто не успевал их и заметить.

В конце разрушенного здания — прочная, наглухо закрытая дверь. Туда мать, как рассказали, сложила лучшие книги. Все что поместились. Старея, хотела хоть что-то сохранить из того, что считала ценным.

А ещё, когда в поселении кто-то начинал светлеть и меняться на глазах; когда, словно яркой голубой каёмкой, нечто непонятное очерчивало его издалека, дверь открывалась вновь. Из неё выходили совершенно другие люди, в иной одежде; высокие, гибкие. Они приходили за теми: светящимися.

И Лиса, первое время, очень хотела, чтобы и с ней что-то стало происходить. То, что позовёт издалека незнакомцев, и тогда она сможет уйти с ними в ,другой мир на этой же планете. Другой, потому что там, как рассказывали, люди жили лучше, возрождая разрушенную цивилизацию.
Лиса считала, что жизнь с ними даст другой смысл. Да вообще, она станет похожа на жизнь, а не на то существование, что было здесь: тоскливое, песчаное, безнадёжное.
Но время летело и с ним пропадали мечты. Перестала надеяться и смирилась со всем, никому ничего не рассказывая о себе.

Многое постепенно стало безразлично. Мир, переживший несколько катастроф подряд, пытался выжить как получалось. Людей на всей планете осталось мало. Да и не были теперь все одинаковы. Те что стали меняться, даже внешне, уходили в так называемый город. Хотя Лиса знала, что за названием ничего не стоит. Кто жил там отличались от них: больше человеческих качеств, меньше того, что сближало с инстинктами. Впрочем, очень скоро она разлюбила сравнивать тех с кем жила с теми кто, лишь иногда мог появиться.

Каждый раз, уже почти собираясь уйти, подолгу сидела на ступеньках. Потом вставала и шла туда, где теперь, со скачком в пятьдесят лет, продолжалась её жизнь.
Странная, чередующая физический труд, скудную пищу, сон, похожий на небытие и бесконечное молчание. За все десять лет никто ни с кем здесь не дружил и не особо общался.

Видимо, никому было не до разговоров. Здесь рано и быстро старели, незаметно умирали. Никто не сожалел, никто ничего не хотел помнить и куда-то стремиться. Казалось все вокруг — осколки той самой цивилизации, уничтоженной ею самой. Ненужные осколки.
Такой же Лиса начинала чувствовать и себя, пока однажды на одиннадцатую весну не поднялась по скрипнувшим деревянным ступеням. Рука, касаясь хрупкой листвы гладила каждый, а сердце, словно оттаяло.

Лиса вздрогнула, обернулась вокруг и впервые за последние годы по-детски обрадовалась будущей короткой весне.
— Сколько бы дней она не продлилась, но всё-таки это чудо, что весна возрождается каждый год.
В тот вечер она дольше обычного просидела на ступеньках, улыбаясь.
- Жаль, что ничего нельзя изменить, вернуть. Но никто не сможет отнять и того, что есть. Пусть так.

Мало ли что здесь не принято общаться, а я попробую. Нельзя обрекать себя на безысходность. У каждого своя судьба и все мы слишком одиноки. Может надо только начать. Здесь все замёрзшие на жаре. Чем я рискую, если попытаюсь хоть как-то отогреть других. Мало еды и воды - не самое тяжёлое. Мало что нам оставила жизнь - это страшнее...

С новыми мыслями, полная планов и надежд, Лиса спрыгнула со ступеньки и лёгкой весенней походкой пошла к своему блоку.

Она не знала, не видела, как синий огонёк робко пробежался по всему её телу...