В новогоднюю ночь

В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ

РАССКАЗ

I
           В общежитии царил новогодний переполох. Павлик, студент второго курса, деловито курсировал между своей комнатой и общей кухней, ополаскивая и перетирая груду посуды. Из комнаты при каждом открывании двери доносился нестройный шум голосов.
           Павлик устал, но его сердце стучало весело – приближался самый лучший в году праздник.
           Напрягало только отсутствие подруги, потому что в одиночестве и праздник не праздник, и веселье не от души.
           Вообще-то на кухне хлопотала рядом одна девчонка, то и дело красневшая в его присутствии, но Павлик считал её дурнушкой и в расчёт не принимал.
           Девушки подтрунивали над незадачливой подругой. Шептали ей на ухо:
           – Что же ты, Катька, не видишь, что Пашка устал, забегался? Иди, помоги мальчику.
           И прыскали в сторону.
           Катя не замечала подвоха и с радостью спешила на помощь. Павлик не упускал повода бранить её, так как девушка, по его мнению, постоянно делала что-то не так. Вот и сейчас разбила стакан вдребезги, правда, тут же бросилась подбирать разлетевшиеся осколки. Павлик сердился:
           – Что это ты, Катька, такая неумелая сегодня? Вот, пожалуйста: стакан разбила. Влюбилась, что ли?
           Катя от неожиданности тут же уронила собранные осколки, её лицо залилось краской стыда и досады на себя. Вконец смешавшись, она пробормотала:
           – Да ну тебя, Паша. Тебе бы только смеяться.
           И в голосе прозвенели слёзы.
           Но Павлик уже отвлёкся и, отворив створку окна, стал вдыхать морозный воздух, что с паром и снежинками вплывал с улицы и приятно пощипывал щёки.
           Погода стояла прекрасная. С неба с едва уловимым шуршанием падал крупный лучистый снег – его сыпалось так много, что свет уличных фонарей казался бумажно-белым.
           – Посмотри, Катька, какая красотища за окном. Небось, ты и не заметила, что этот снег не простой, а совсем даже необычный.
           – Крупный, – отозвалась Катя, мельком посмотрев за окно.
           – Ничего ты не понимаешь.
           Паша поднял вверх указательный палец и прошептал заговорщическим голосом:
           – Представь себе, что некоторые из этих, самых обыкновенных снежинок, оторвались от тучи в нынешнем году, а приземлятся уже в будущем. Улавливаешь?
           – Холодно, – поёжилась Катя.      
           – Фу, какие вы, женщины, – поморщился Павлик.
           Пыл, с которым начал говорить, угас. Глаза стали грустными, но именно это их состояние нравилось Кате больше всего.
           – Ну, что смотришь? – рассердился Павлик. – Отнеси-ка лучше тарелки.
           Катя вздохнула, молча взяла стопку тарелок и ушла. Она привыкла к такому обращению, но убеждала себя, что так всё же лучше, чем если бы он вовсе с ней не разговаривал.
           Павлик закрыл окно, потому что стало и впрямь зябко, и побежал к ребятам греться.


II
           В комнате стояли два накрытых стола, сдвинутых воедино. На них громоздились бутылки со всевозможными напитками, и даже появилась ваза с Бог весть откуда взявшимися розами.
           – Розы! – восхитился Павлик. – Дайте-ка я их обоняю. Эх, как пахнут!
           – Их Валерка принёс, – сказала одна из девушек, попутно расставляя тарелки с холодными закусками.   
           – Молодец! Где ты их достал? – спросил Павлик у снимавшего пальто румяного – с мороза – парня.
           – Корню мамаша привезла – ответил Валерка. – Знаешь Корня?
           – Это который твой земляк?
           – Он. Их группа пошла в ресторан, и девушкам срочно потребовались цветы. Никому из посторонних он не дал ни розы, хотя многие просили, но мне как земляку пять штук выделил. Кстати, сколько осталось до боя курантов?
           – Полчаса, – ответил кто-то.
           – Быстрей, девчата, время подпирает, а вы ещё возитесь, – счёл нужным заметить Валерка. 
           – Отойди и не мешай, – прозвучал ответ.
           – Слово женщины – закон, – развёл руками Валерка.
           Павлик, Валерка и ещё двое парней, слонявшихся по комнате в ожидании начала праздничного ужина, с готовностью вышли на лестничную площадку, достали из карманов сигареты, поднесли друг другу зажжённые спички и с важным видом задымили.
           – Ну что, Лёха, нашёл бабу на вечер? – обратился Валерка к высокому тощему парню.
           Тот поморщился:
           – Вечно ты всё опошлишь.
           – Ну ладно: не бабу, – женщину – поправился Валерка, ухмыляясь.
           – Есть тут одна. Нормальная, очень даже нормальная девушка, – вместо Лёхи ответил пухлый студент с юношескими усиками.
           – Где же ты её «отснял»? – равнодушно спросил Валерка, стряхивая пепел в стоявшую здесь же урну.
           – Первокурсница, со второго этажа, – ответил Лёха. 
           – «Зелёная», – подытожил Валерка. – Что с неё возьмёшь?
           – Не всё сразу, – в том ему заметил Лёха.
           – Ну а ты, Алик? – обратился Валерка к пухлому студенту.
           – Всё в порядке, – заверил его Алик.
           – С Танькой?
           – С ней.
           – Счастливый, – вздохнул Валерка. – Любишь?
           – Наше дело, – нехотя отозвался Алик.
           – Ну, ну, не обижайся, я же тебе завидую, – и Валерка похлопал парня по плечу.
           Павлик, опасаясь, что Валерка доберётся и до него, бросил взгляд на часы и объявил:
           – Прекращаем курить. Пора за стол.
           В урну полетели окурки. Откашливаясь на ходу, ребята вернулись в комнату.               

III
           Девчата закончили сервировать стол и сидели, уставившись в телевизор.
           – Много я видела помощничков, – поприветствовала ребят Таня, обладательница желтоватых крашеных волос и острого любопытного носика.
           – Так-таки и много? – сделал притворно-обиженное лицо Валерка.
           – Не нужно ссориться – добродушно улыбнулся Павлик. – Прошу всех к столу.
           Загремели стулья, зашуршали салфетки. Праздничный вечер начался. Ребята потянулись к бутылкам, и принялись штопорами вывинчивать пробки. Торжественно забулькали разливаемые по стаканам горячительные и прохладительные напитки.
           В начале любого праздничного вечера обычно чувствуешь себя весело и приподнято. Шутки и подчас даже неплохие стихи экспромтом и без видимых усилий слетают с языка. Скрытная память на несколько минут приоткрывает свою ржавую дверь, и из неё извлекается столько всякой всячины, что за вечер даже не успеваешь её всю высказать. Правда, мало что долетает до ушей таких же весёлых и невнимательных слушателей.
           За столом шумно. Кто знаком – общается, кто незнаком – знакомится. В одно из неуловимых мгновений всеми одновременно овладевает сладостная тревога, ощущается присутствие некоей особенной, решающей минуты праздника. Это значит, что созрел тост.
           Всех тостов, созданных для разных случаев жизни, не перечесть, однако самый прекрасный и естественный, к тому же торжественный – новогодний. Произнесёшь три слова: «С Новым годом!» – и люди начинают улыбаться, непроизвольно тянуться друг к другу наполненными до краёв бокалами, а у студентов – стаканами, в эти мгновения ощущая всеобщую близость.
           Наконец шампанское выпито, затем другие, меньшие ёмкости, наполняются ещё раз – и  уже не шампанским – и снова опустошаются. И вот тогда, ощутив дарованную алкоголем свободу, развязываются языки.
           – Отменные грибочки – заявил Алик. – Опята? – он обратился к румяной быстроглазой девушке, которую привёл на праздник Лёха.
           – Не знаю, старики собирали, – ответила она равнодушно, накалывая гриб на вилку и рассматривая его против света.
           – Что ж ты, Наташка: в деревне жила, а в грибах не разбираешься? – удивился Павлик.
           Наташка махнула рукой, как бы желая сказать, что, мол, не разбираюсь и совсем об этом не жалею.
           – А Лёха рассказывал, что ты после защиты решила ехать в деревню. Там тебе придётся водить деток в лес и рассказывать: «Милые детки, это белый гриб, а этот красный гриб, Вовочка, не трогай – это мухомор», – не унимался Павлик.
           Все заулыбались.
           – Вот бы тебе заняться выращиванием цветов, – заметил Валерка. – И красиво, и прибыльно.
           – Да ну вас, ребята. Чего пристали? Как будто не о чём больше говорить – возмутился Лёха.
           – Нет, серьёзно, – продолжал Валерка. – Я недавно где-то читал, что в одном городе накрыли старуху, промышлявшую цветами. Жила старая на доходы со своей теплицы, да ещё и дочку с зятем кормила. Тепличка двести пятьдесят квадратных метров. К Восьмому марта тюльпанчики – пожалуйста, в мае – ещё что-нибудь такое. В доме престижное авто, на старухе – бриллианты.
           – Ну и что же со старухой? – спросил заинтригованный Алик.
           – Ничего. Пожурили: мол, что же ты, бабка, делаешь? – ай-я-яй. И правильно, потому что законов на неё нет.
           – В теплице тоже нужно трудиться, – заметил Павлик. – Попробуй-ка вырастить цветы. Я этим не занимался, но то, что труд на земле очень тяжёлый, знаю. У нас дома большой огород. Пока его обработаешь, сходит не семь потов, а все двадцать.
           – Но вы же ничего не выращиваете на продажу? – спросил Алик.
           – Нет, конечно.
           – Вот видишь. А старуха продавала.
           – А семейство Корней розы тоже выращивает на продажу? – спросил Лёха.
           – А что, нельзя? Папа уже купил ему небольшой автомобиль. И живут чётко, в ус не дуют. Экономисты говорят, что нужно всего лишь знать спрос – и добро само потечёт, только подставляй мешок для денег.
           – Ты говоришь так, словно сам собираешься подставлять этот мешок, – заметил Лёха.    
           – А как же, конечно. Не головой же, набитой формулами, нужно пробивать себе дорогу в жизни. Мы же не гении, – разъяснял Валерка. – Нам нужен другой путь.
           – Ой, ребята, чувствую, что мне светит почётная обязанность носить тебе передачи, – вздохнул Павлик. – Однажды встану я из-за стола, окину взором стол со скудным ужином, свою пустую комнату с одиноко стоящими книжными шкафами, приглажу пятернёй рано поседевшие волосы, и понесу тебе, горемыке, нехитрую передачу.
           – Перестань, – произнесла Таня с укоризной.
           – Пусть говорит, – отозвался Валерка добродушно. – Ты что, не видишь, что он неудачник от рождения? Пусть побрюзжит, ему это только на пользу.
           – Ребята! – повысила голос Наташа. – Не ссорьтесь хотя бы в праздник. – И, по-моему, пора танцевать.
           С ней согласились все, и вскоре пир перешёл в завершающую, танцевальную стадию, самую интимную и длительную. Молодые шалости, характерные для всех студенческих общежитий, начинались обычно в медленных, сближающих движениях танца, в полумраке прокуренных комнат, под плачущие мелодии электрогитар. Одиноким здесь делать нечего: даже если за столом ты интересен и умён, то теперь становишься пасынком, и остроты, не успевшие прозвучать за столом, можешь смело направлять против самого себя.
           Павлик ещё немного посидел за столом, поскучал, стараясь не замечать томный взгляд сидевшей в углу и весь вечер промолчавшей Кати, и удалился покурить.


IV
           Коридоры опустели. В тишине, за открытой настежь дверью кухни, слышалась редкая капель из плохо закрытого крана, да из нескольких комнат, находившихся на разных этажах, доносилась тихая музыка – там тоже танцевали.
           Несмотря на выпитое вино, Павлика веселье не коснулось: он курил, мысленно досадовал на одиночество, свою стеснительность и скованность, и немного завидовал товарищам за их умение непринуждённо вести себя в любом обществе и быстро сближаться с девушками.
           К потолку поднялся последний завиток дыма, и Павлик, отшвырнув окурок в урну, направился снова в комнату, твёрдо решив отнять у кого-нибудь девушку.
           Проходя мимо лестничной площадки, он нечаянно бросил взгляд вниз и остановился, едва сдержавшись от возгласа восхищения. Снизу поднималась незнакомка. Она шла медленно, опустив голову: очевидно, просто считала ступеньки. Тёмные, в полумраке казавшиеся чёрными, волосы рассыпались по узким белым плечам. На стройной маленькой фигурке в такт шагам переливалось длинное серебристое платье. Девушка ступала почти неслышно, только платье ритмично шуршало, и под ним поочерёдно вырисовывались очертания то одной, то другой маленькой ножки.
           Павлик, точно очарованный, смотрел не отрываясь. Взгляд невольно скользнул по мягким изгибам тела. Юноша мысленно ласкал полуобнажённые руки, плечи, шею, перебирал текучие волосы, которые, казалось, под умелыми руками способны прозвенеть ничуть не хуже хорошо настроенных гитарных струн.
           Девушка подняла голову. Взгляды встретились, и Павлик, словно притянутый магнитом, непроизвольно сделал несколько шагов навстречу. Теперь они стояли на расстоянии вытянутой руки. Павлик смог рассмотреть лицо незнакомки – правильное и, казалось, светящееся спокойной, чуть холодноватой красотой. Она таилась в уголках больших тёмных глаз, окаймлённых сверху тонкими чувственными бровями, почти сросшимися на переносице. Тонкая высокая шея отливала матовой белизной.
           – Здравствуйте, прекрасная незнакомка, – после долгого молчания хрипло произнёс Павлик.   
           – Здравствуйте, незнакомый юноша, – тихим мелодичным голосом отозвалась девушка и улыбнулась.
           Она прекрасно видела его смущение и, казалось, наслаждалась им.
           Павлик перевёл дух. На него внезапной волной нахлынуло вдохновение. Он почувствовал, что должен привлечь к себе внимание этого милого создания.
           – Девушка, – начал Павлик неуверенно, – простите, я не знаю Вашего имени, но когда проходил мимо, то мельком, краем глаза отметил, что Вы чем-то озабочены. Мне даже показалось, что Вам скучно.
           Не дожидаясь ответа на свой полу-вопрос, Павлик продолжил:
           – В такой праздник, под Новый год, все весёлые и немного пьяные. Скучно только тем, кому не с кем веселиться, кто сам. Простите, Вам, наверно, не совсем удобно отвечать мне, ведь я не представился. Меня зовут Павлик, просто Павлик. Я отбился от компании и… ну и всё такое. А Вы-то откуда? Я Вас прежде не встречал. Первокурсница?
           – Да, Вы угадили, я первокурсница, – отвечала девушка с улыбкой. – Вы ещё раз угадали: мне в самом деле невесело. В своей комнате я осталась совсем одна, и встретить Новый год пришлось у телевизора на первом этаже, в обществе вахтёрши.
           Девушка говорила мягко, произносила фразы и словно слушала себя, вполне довольная плавностью и музыкальностью речи, и ни к чему не обязывающим тоном.
           – Так может быть, Вы, – продолжал Павлик, – извините, не знаю как Вас называть…
           – Ника, – подсказала девушка.      
           – Прекрасное имя. Никой звали богиню победы у греков, правда?
           – Да, Вы снова угадали.
           – Это странно: я редко угадываю, а сейчас угадал трижды подряд. Это явно неспроста. Но я сбился: я хотел Вам предложить… Кстати, как Вы относитесь к замене «Вы» на «ты»? Так будет удобнее, не правда ли?
           – Давайте, – согласилась девушка.
           Её начинал интересовать этот большеглазый мальчик, которому она явно нравилась.
           – Ну, вот и легче, – обрадовался Павлик. – Пойдём к нам, Ника. Ты  не заскучаешь: у нас музыка, танцы, хорошие ребята, вино. Мы обязательно потанцуем. Скучать не дадим, – повторил он снова, с надеждой вглядываясь в её спокойные глаза.
           – Мне боязно, я никого там не знаю, да и удобно ли? – почти согласилась Ника, удерживая в глазах выражение неуверенности и морщинку сомнения меж бровей.
           – Да Боже мой, идём же, – настаивал Павлик, осторожно взяв её за руку.
           Девушка руку отняла, но, вздохнув, согласилась.
           «Ну вот, кажется, и хорошо, – подумал Павлик. – Нет, Валерка неправ: успеха в жизни нужно добиваться всё-таки головой».
           Остановившись перед самой дверью комнаты, Ника едва заметным, чисто женским движением упорядочила причёску и провела рукой по талии, разглаживая складки платья, и без этого сидевшего на ней безукоризненно.
           Это движение точно обожгло Павлика: в нём чувствовалось столько естественности и красоты, что, казалось, на доведение его до совершенства требовались многие годы у зеркала.


V
           Стоило войти в комнату только что образовавшейся паре, как танцы прекратились. Мужская половина сразу же высшим баллом оценила недоступную, строго улыбавшуюся красавицу, взяла её в кольцо, и принялась расточать комплименты. Женская же половина, почувствовав соперницу, молча выжидала, а Катя и вовсе осматривала незнакомку с неприкрытой враждебностью.
           Ника уловила разницу в приёме и, уверенная в успехе, одинаково ровно отвечала всем.
           Позвали за стол. Валерка, севший напротив Павлика и Ники, встал и, постучав вилкой о стакан, предупредил:
           – Я сейчас произнесу тост.
           Он в упор посмотрел на покрасневшую от всеобщего внимания Нику и торжественно изрёк:
           – Наступивший Новый год оказался намного лучше старого, так что наши заветные желания оправдались. Яркое доказательство этому наблюдать можно отовсюду, – он указал на Нику. – Неведомые силы спустили к нам с небес ту, в честь которой я и провозглашаю этот тост. Я пью за тебя, Ника, а в твоём лице за все неожиданные и прекрасные встречи в наступившем году. Думаю, все присоединятся ко мне и разделят радость этой встречи. Твоё здоровье, Ника!
           Ребята не замедлили присоединиться к тосту Валерки, и комната огласилась приветственным звоном. Девушки, вежливо и сдержанно улыбаясь, последовали примеру юношей.
           Застолье продолжалось. Валерка и Павлик начали спор о сущности любви. Ника с любопытством, естественным для первокурсницы, вслушивалась в реплики, то и дело бросаемые спорщиками. Лицо её, казавшееся поначалу равнодушным, всё более окрашивал румянец. Она поочерёдно переводила взор на каждого говорившего.
           – Ещё Чернышевский напирал на эгоизм, – говорил Валерка, – а эгоизм в основном связан с телесной любовью.
           – У Чернышевского эгоизм разумный, – сопротивлялся Павлик. – Разум всегда балансирует между духовным и телесным чувствами, и выше ставит близость духовную. Вспомни, сколько в истории и литературе подобных примеров, да вот хотя бы Ромео и Джульетта.
           – Ну, уж они-то не ограничивались только воздушными поцелуями, – усмехнулся Валерка.
           – Но духовная близость – это не только воздушные поцелуи, – заметил Павлик.
           – А что такое – духовная близость? – в голосе Валерки чувствовалась ирония. –  Растолкуй, если ты философ. Телесная близость – это понятно всякому. Всё остальное- чушь. 
           – Мальчики, не ссорьтесь, – вдруг заговорила Ника. – Вы оба правы и оба неправы. Кто-то из великих сказал, что любовь подобна спектру белого света. Он кажется единым, а если пропустить сквозь призму, то появляются разные цвета и оттенки.
           Ребята разом замолчали и с удивлением посмотрели на первокурсницу. Валерка спросил, глядя ей прямо в глаза:
           – А о чём говорит твой личный опыт?
           – Ещё почти ничего, – смутилась девушка. – Но мне кажется, что и так всё ясно. Все чувствуют по-своему, потому что разные. Одинаковых людей нет. У каждого обязательно есть что-то своё.
           – Правильно – согласился Павлик, с обожанием глядя на Нику. – Но и что-то общее тоже есть.
           – Конечно, – сказал Валерка и хитро прищурился. – Общее – это телесная любовь, и называется она сексом.
           Девушка посмотрела на него странным взглядом. Глаза её внезапно расширились. Казалось, при ней прежде о таких вещах свободно не говорили. Ника перевела взгляд на девушек, но те на фразу, произнесённую Валеркой, не обратили никакого внимания. Она секунду подумала, улыбнулась и продолжила слушать.
           Увидев, что Ника спокойна, Павлик возразил:
           – Если следовать твоей логике, то на одну доску с людьми можно поставить тех же обезьян, кенгуру, и ещё кого-нибудь из животного мира, ведь у них тоже есть секс.
           – Почему бы и не поставить? – пожал плечами Валерка. – К тому же и привязанность друг к другу у них имеется, и немалая.
           – Там инстинкт продолжения рода, – парировал Павлик. – Человек же усложняет и облагораживает свои отношения.
           – Чем же? – вскинул брови Валерка.
           – Да взять хотя бы альтруизм. Есть он у зверей? Нет. Они просто тупо лопают друг дружку.
           – Альтруизм имеет тот же «изм», что и идиотизм, – усмехнулся Валерка, довольный каламбуром.               
           – Ну, знаешь, так всё можно очернить и опошлить, – рассердился Павлик.
           – И часто ты жертвовал своей любовью, альтруист? – съязвил Валерка.
           Павлик промолчал. Он понял, что сказал что-то не то, и злился на себя.
           – Альтруизм вышел из моды в начале двадцатого века, – вставила Ника, – и характерен для дворян.
           – Что такое мода? Слово какое-то нехорошее – пожал плечами Павлик.   
           Ника обиженно поджала губы и отвернулась.
           – Ну вот, надулись, – улыбнулся Валерка. – Давайте-ка лучше потанцуем.
           Павлик взял Нику за руку и просительно заглянул ей в глаза. Девушка кивнула.
           – Кстати об альтруизме, – вдогонку им бросил Валерка. – В прошлом веке из-за любви дворяне дрались на дуэлях. Насмерть.
           Павлик пропустил реплику мимо ушей: не хотел снова препираться, да и не о том думал. Удерживая ладонь девушки, чувствуя лёгкое дрожание её маленьких белых пальчиков, он погрузился в сладостно-тревожное оцепенение. В то же время в своём теле он ощущал что-то подобное электрическим разрядам, мягким и приятным, коловшим его откуда-то изнутри прямо в сердце.
           Начался медленный танец с его волнующей близостью.
           – Ты простишь меня за эту «моду»? – прошептал Павлик на ухо партнёрше. – Я не со зла, просто обиделся на Валерку, и не сдержался. Ты же не сердишься, правда?
           – Нет, я никогда не сержусь, – отвечала Ника. – Это пустяки. 
           – Правда? Ну, вот и хорошо. А то я подумал, что вы с Валеркой заодно. Ты ведь не согласна с ним?
           – Нет, что ты, я с тобой согласна, – прошептала девушка, выделяя слово «тобой». – А этот Валерка, он кто?
           – Мы с ним живём в одной комнате. Резкий парень, любит иронизировать, но вообще – ничего. Мы, можно сказать – друзья-товарищи.
           – Да? – безучастно сказала Ника и бросила взгляд на Валерку, танцующего с Наташей.
           Он что-то шептал партнёрше на ухо, и она смеялась, а плечи мелко вздрагивали. Вздрагивал и Лёха – он издали пристально следил за танцующими.
           – А он, я вижу, нравится девушкам, – задумчиво добавила Ника и указала взглядом на Валерку.
           – Как сказать, – пожал плечами Павлик. – Только он никого не любит. Мне однажды признался, что не представляет себя в роли мужа. Он, видите ли, чувствует, что обязательно изменит жене. И не раз.
           – Вы, наверно, все такие, – заявила вдруг Ника. – Ты, конечно, скажешь, что нет, но впереди целая жизнь, и когда-нибудь это обязательно случится.    
           Павлик немного отстранился и заглянул в её глаза. В тёмных зрачках отражалась только лампа, освещавшая комнату, и больше ничего. Вдруг, под влиянием каких-то своих дум, на её губы легла странная, отрешённая улыбка, и лицо сразу стало таким прелестным, что Павлик совсем потерял голову.
           – Ника, – жарко заговорил он, – мне кажется…
           Девушка, удивлённая его тоном, подняла брови.
           – Мне кажется, что если бы я… если бы я вдруг полюбил тебя, а это возможно – я это чувствую, то я бы всё для тебя сделал. Я совсем не похож на Валерку…
           Павлик запнулся и обругал себя за неосторожные слова, но брать обратно сказанное не захотел. Он с тревогой вглядывался в лицо девушки, ожидая ответ.
           Брови девушки поднялись ещё выше и остановились.
           Эти поистине дьявольские брови заставляли сердце Павлика биться с перебоями.
           На миниатюрном белом лбу появилась складка: девушка думала.
           Но вот брови опустились, и лицо снова стало спокойным.
           – Хорошо, – сказала она. – Так мне ещё никто не признавался в любви.
           – Да я и не думал… – попытался возразить Павлик.
           – Нет, думал, – серьёзно ответила Ника. – Зачем отрекаться?
           Она вдруг широко улыбнулась и озорным взглядом окинула сникшего юношу. Её глаза выражали гордость и превосходство. В их глубине мелькала тщательно скрываемая лукавинка.
           – Знаешь что, Павлик? – вдруг сказала Ника, всё ещё улыбаясь. – Сделаешь для меня то, что я попрошу?
           Павлик поспешно закивал.
           – Сбегай на кухню и принеси мне воды.
           – Но на столе есть ситро, – удивился Павлик. – Постой, я тебе сейчас налью.
           – А я хочу простой воды. Хочу, и всё тут. Можешь мне сделать одолжение? Ты же обещал. 
           Павлик пожал плечами.
           – Ну, если тебе так хочется, я принесу.
           – Принеси, принеси, – не отставала Ника, капризно поджав губки.
           Павлик оставил девушку посреди комнаты, взял со стола первую попавшуюся чашку и исчез за дверью.
           В кухне целовались старшекурсники. Парень, увидев Павлика, не отрываясь от губ девушки, показал ему кулак. Пришлось опуститься на второй этаж. Перескакивая через три-четыре ступеньки сразу, юноша спешил исполнить каприз. В полной мере осмыслить всё только что сказанное Никой ещё не успел. В глубине подсознания сидела мысль, заставлявшая бешено колотиться сердце: что-то должно произойти в эту ночь. Несомненно должно. Павлик отнюдь не считал своё чувство любовью – он не верил в любовь с первого взгляда. Скорее это её ожидание – трепетное чувство, до слёз. Он гордился чистотой помыслов. Чувство возвышало, приподнимало его в собственных глазах, да и, наверно, в глазах того же Валерки, что особенно радовало.   


VI
          Павлик вернулся через пять минут. В руках он торжественно нёс чашку, наполненную водой до краёв.
          Улыбка, до этого момента игравшая на лице, медленно угасла. Ники в комнате не оказалось. Павлик ещё и ещё раз осмотрел все углы, но девушка исчезла. Он по-прежнему стоял посреди комнаты с чашкой в руке, и на него с любопытством начали посматривать танцующие.
           Юноша понял неловкость и глупость своего положения, и поставил чашку на стол.
           – Где Ника? – спросил он.
           Алик только что сел за стол и стал разливать по стаканам вино: себе и Тане.
           – Ушла, – спокойно сказал он.
           – Как ушла? Не может быть! – вырвалось у Павлика.
           – Может. Подошла к Валерке, и они ушли вдвоём. Только что ушли, и минуты не прошло, – продолжал Алик. – А что случилось? Она тебе что-нибудь обещала?
           Павлик не ответил: он уже открывал дверь. В пустом коридоре шаги отдавались гулким эхом. Сразу стала понятна тщетность и глупость всяких поисков.
           Павлик вышел на лестничную площадку и прислонился к стене. В тяжёлой и словно бы ставшей лишней голове стоял монотонный гул. Юноша испугался тяжести колючих слов, рождавшихся в ней, – они грозили наполнить сердце тоской и отчаянием.
           Он обмяк. Не хотелось ничего, даже прислоняться к стене, окрашенной в густой синий цвет. Но идти куда-то казалось ещё невыносимей, и Павлик продолжал стоять.
           Наконец он почувствовал, что озяб. Тут же появилась спасительная мысль: «Да идёт оно всё к чёрту! Получил – и поделом. Вот он – опыт. Но всё-таки: как жить теперь?»
           Поёживаясь от холода, Павлик возвратился в комнату с твёрдым намерением напиться.
           Его приход никто не заметил. Все занимались своими делами. Павлик налил себе полный стакан водки, закрыл глаза и осушил до дна. Жидкость оказалось тёплой и противной. Павлик поморщился, закусил парой грибов и почувствовал, что тело теряет упругость, одновременно наполняясь приятным теплом.
           «Совсем другое дело», – подумалось ему.


VII
           «Что же дальше?» – думал Павлик, рассеянно глядя на танцующих.
           Его взгляд упал на Катю.
           «Вот кто мне нужен», – подумал молодой человек, и нехорошая улыбка появилась на его лице. 
           «Всё равно», – решил он и направился к Кате.
           Девушка сидела в углу и с безучастным видом рассматривала конфету в своей руке. Вокруг глаз появились тёмные круги, добавившие ей серьёзности. И всё же в маленькой, съёжившейся фигурке, чувствовалась своя, особенная прелесть. Павлик подумал, что сейчас между ними много общего, больше чем прежде. Эта мысль вызвала досаду.   
           Юноша опустился на кровать рядом с Катей.
           – Где же Ника? – спросила девушка, не поднимая головы, и продолжала вертеть конфету.
           – Ушла, – махнул рукой Павлик.
           – Успел напиться, – заметила Катя.
           Она чуть приподняла голову и заглянула ему в глаза. Девушка что-то искала в них. Ни один мускул не дрогнул на её серьёзном лице.
           Павлик промолчал. Он решительно не знал, о чём говорить, как себя вести, и даже – куда деть руки. Он машинально взял у Кати конфету, развернул её и положил в рот.
           – Вкусно? – спросила Катя.
           В её голосе послышались нотки заботливой сестры.
           – Прости, это как-то само собой, – смутился Павлик.
           Он взял со стола другую конфету и предложил её девушке.
           – Спасибо, я не хочу, – отказалась Катя. 
           – Тебе нравится Ника? – вдруг спросила она.
           Взгляд её больших тревожных глаз обжигал Павлика.
           – Нравилась, – признался Павлик, опустив глаза.
           – Нравилась? А теперь?
           – Теперь – нет. Да, красивая. Но человек она скорее всего нехороший.
           – Все они такие, – убеждённо заявила Катя. – Трясогузки. Чем смазливее лицо, тем чернее душа.
           – Думаешь? Мне так никогда не казалось, – удивился Павлик. – Все мужчины помешаны на красавицах. Даже писатели. А им нужно верить, Катя. Они учителя жизни. Читаешь, например, что у героини бледное лицо с правильными чертами, тугой стан, что она стройна как тростник, и понимаешь, что хочется жить.
           – Они влюблялись в идеал, ими же и созданный, – возразила Катя. – Да и кому интересны образы дурнушек? – читатель сразу же закроет книгу.
           – А ты сама считаешь себя красивой или нет?
           – Нет, конечно – вздохнула Катя. – Да и ты тоже так считаешь.
           – Ну, я, положим, так не думаю… – начал Павлик.
           – Не надо, – остановила его Катя и положила свою ладонь на его руку.
           Павлик замолчал, не зная, что сказать. Тёплая Катина ладонь вдруг напомнила ему, что рядом сидит не просто товарищ-студентка, но – женщина. Убаюканный течением разговора, Павлик успел позабыть об этом. Нахлынувшее внезапно чувство стало иным, не похожим на то, нехорошее, что владело им несколько минут назад. На вопрос, в чём же перемена, он едва ли смог бы ответить, но она выразилась в нежности и проникновенности тона, с каким он повёл свой дальнейший разговор.
           – Катя, – сказал Павлик, – а если я сейчас предложу тебе вместе уйти отсюда? Что ты на это скажешь?
           – Что это смотрелось бы ненатурально. Да и вообще – незачем.
           – Но почему? Чем мы с тобой хуже других, вот этих, что собрались здесь? Они пришли «потусоваться» вместе, а потом разойтись, словно ничего и не произошло. Все понимают, что в праздник многое можно.
           – Я не могла подумать, что и ты такой, – устало вздохнув, ответила Катя. – Нужно же хотя бы нравиться друг другу, ну хоть чуть-чуть.
           – А разве я тебе не нравлюсь?
           – Нравишься. И даже больше, – прошептала Катя. – Но кто я для тебя? Ты и не замечал-то меня никогда.
           – А то, что я сижу сейчас возле тебя и говорю то, что ещё никогда и никому не говорил? Разве это ничего не значит? – защищался Павлик.
           – Это всё от скуки, и ещё от того, что тебя бросила Ника, – возразила Катя.
           Впрочем, она говорила не слишком уверенно, и Павлик, несмотря на хмель, это заметил.
           – Ты говоришь ерунду, – сказал он вдруг. – Я тебе слово даю, что и ты мне нравишься. Как же мне это доказать? Скажи как.
           Их взгляды встретились. Катя смотрела с таким отчаянием, с такой нежностью, что юноше стало не по себе.
           «Какая же сила таится в этой маленькой девчонке!» – охнул Павлик, несколько оглушённый этим открытием.
           «Она отдаст всё» – с удивлением и даже завистью подумал он.
           Павлику на миг стало горько. Он-то способен ли сравниться с ней в чувствах, или ему не выдержать это испытание?
           – Хорошо, пойдём, – прошептала Катя, сжимая его руку. – Иди первым и жди меня на лестнице. Я выйду через минуту.
           Глаза девушки лихорадочно блестели.
           – Ну, иди же, или я передумаю, – повторила Катя, улыбаясь.
           Только теперь Павлик заметил, что блеск её глаз вызывали прозрачные слезинки, запутавшиеся в ресницах. Он встал, пошатываясь: то ли от алкоголя, то ли ошеломлённый от неожиданного согласия Кати, и вышел из комнаты.
           Девушка догнала его у лестницы.
           – Куда пойдём? – спросила она, задыхаясь от волнения.
           – Да хоть куда, – отвечал Павлик растерянно.
           – Значит, ко мне, – решила Катя.      
           Павлик обнял её. Катя дрожала мелкой дрожью.
           – Ну, успокойся, – ласково сказал Павлик и как бы нечаянно поцеловал её в шею.
           Катя вздрогнула. Слёзы явно стремились хлынуть из её глаз.
           – Не надо, не надо здесь, – отчаянно прошептала девушка. – Я так не хочу. Увидит кто-нибудь. Ну не надо!
           – Да никого здесь нет, успокойся, – отвечал Павлик и целовал её плечи, лицо, шею.
           – Всё равно не хочу, пойдём отсюда! – вскрикнула Катя и увлекла Павлика за собой вниз по лестнице.


VIII
           – Я никогда не думала, что всё произойдёт именно так, – шептала Катя Павлику на ухо, пока он в страстном порыве покрывал её лицо и шею поцелуями.
           Они сидели на Катиной кровати. Сидели в темноте, и их воспалённые лица едва освещали глядевшие в окно уличные фонари.
           – Милый мой, – говорила Катя, под градом поцелуев ласково ероша его волосы. Милый мой, я даже и не надеялась, что это когда-нибудь случится. Вот если бы ты ещё и любил меня! Ведь ты не бросишь меня, Павлик?
           Она вся горела под его ласками, вздрагивая и улыбаясь при каждом поцелуе.
           – Люблю, люблю, – шептал Павлик, прижимая девушку к себе, проникаясь её теплом и унимая дрожь близкого тела.
           Ему вдруг захотелось ощутить это тепло совсем рядом, кожа к коже. Повинуясь новому желанию, он бережно начал расстёгивать кофточку. Так поступает охотник, державший на прицеле давно и нетерпеливо ожидаемую дичь, готовую при каждом неосторожном движении сорваться с места и упорхнуть. Руки дрожали. Пуговицы поддавались неохотно. Эта неподатливость ещё более подстёгивала его желание.
           Катя не противилась его быстрым рукам. Она закрыла глаза и только вздрагивала при каждом их прикосновении. Она догадывалась, что Павлик, в сущности, её не любит, что завтра – кто знает? – станет стыдиться своей ночной страсти. Ну и что! Зато сегодня он в её власти, и в его голове её образ оттеснил все другие. Разве ради таких минут не стоит жить?
           Это говорил голос страсти, он ещё нашёптывал, что достали эти серые будни, что не ими же одними жить на свете!
           Второй голос, голос разума, навевал иные мысли. Он предвещал, что Павлик никогда не полюбит её и не свяжет с ней свою судьбу. А замуж-то выходить когда-нибудь нужно! И что скажет будущий супруг – если таковой вообще появится – поняв на брачном ложе, что его невеста не девственница?
           Катя металась между этими двумя голосами, не в силах справиться ни с одним. Она поочерёдно принимала доводы то одного, то другого, и тут же раскрывалась вся для жарких требовательных ласк.
           Она умоляла:
           – Не надо сейчас, Павлик, пожалуйста, не надо. Когда полюбишь меня, тогда бери хоть всю, а сейчас не надо, миленький мой. Ну, пожалуйста, Павлик…
           – Я люблю тебя, люблю уже сейчас, – бормотал Павлик и снимал с себя одежду.
           – Что же это такое, Господи, – шептала Катя, но сопротивляться не находила сил.
           – Павлик, миленький, не надо, – говорила она, осыпая его поцелуями. – Ну не теперь, ради Бога.
           Вдруг за дверью послышались чьи-то быстрые шаги. Женский голос прошептал:
           – Какая прекрасная ночь. Я её никогда не забуду. Если бы не она, мы бы с тобой никогда не встретились.
           Мужской голос ответил негромким смехом, и раздался приглушённый звук поцелуя. 
           Павлик разом отрезвел. Он узнал голос Ники, а второй явно принадлежал Валерке.
           Голоса затихли в конце коридора. Павлик, оцепенев, продолжал прислушиваться, но в ушах раздавалось лишь Катино неровное дыхание, да поднявшийся за окном ветер позвякивал оконными стёклами.
           Юноша словно очнулся ото сна, оглядел комнату, себя и Катю, пытаясь понять, зачем он здесь. Затем встал и начал быстро одеваться.
           – Что с тобой? – испуганно спросила Катя, приподнявшись на кровати и закрывая оголённую грудь руками. – Ты уходишь?
           – Прости, Катя, но мне что-то нехорошо, – с усилием произнёс Павлик, пряча глаза. – Извини, я, наверно, перебрал.
           Он уже закрывал за собой дверь, когда услышал за спиной:
           – Спасибо.


IX
           Павлик открыл дверь своей комнаты и, не раздеваясь, повалился на кровать. Все уже разошлись. В нос бил едкий запах пролитого вина.
           Павлик закрыл глаза. Его трясло, к горлу комком подступала тошнота. Хотелось пить. Внезапной волной накатилась вялость, стены закачались и отошли в сторону. Тело долго проваливалось в пропасть, и вдруг остановилось. Состояние стало нестерпимым. Павлик вскочил и выбежал из комнаты.
           В туалете его стошнило. Он умылся. Стало легче, но телом овладела мертвящая усталость. В голову вползла ноющая тоска.
           «Мерзость, какая мерзость, – зачем-то говорил он сам себе, вернувшись в комнату. – До чего же противно и гадко так жить. Почему именно мне так не везёт? Чем я хуже других, того же Валерки?»
           Ответ не находился. Павлик медленно разделся и лёг, укрывшись одеялом с головой. Уснул сразу, мёртвым сном. Во сне шевелил губами, словно продолжая говорить с собой.
           Проснулся поздно, от жгучей жажды.
           Валерка уже встал и вытирал полотенцем свежеумытое лицо.
           – Проснулся? – спросил он бодрым голосом. – Пива хочешь?
           – Давай, – протянул руку Павлик.
           Пиво придало сил, и он постепенно вспомнил события прошедшей ночи. Содрогнулся и почему-то покраснел.
           – Говорят, ты с Катькой «запускался»? Поздравляю, – сказал Валерка, раскуривая сигарету и садясь за стол, уставленный пустыми бутылками и тарелками с остатками вчерашнего пира.
           Павлик хмуро уставился на горлышко бутылки с пивом и не отвечал.
           – А у меня всё прошло велл. Эта потаскушка, Ника, повела меня к себе, и мы с ней немного побаловались, – неторопливо рассказывал Валерка. – Не ожидал, что у нас на первом курсе такие матёрые женщины. Я начал об этом догадываться, когда, помнишь, мы говорили о сексе, а она – ноль эмоций.
           Он хлопнул Павлика по плечу
           – Перестань, мне противно, – сказал Павлик, отстраняясь.               
           – Боже мой, какой мальчик, – усмехнулся Валерка. – Можно подумать, ты с Катькой в её комнате говорил о Ренессансе!
           Павлик угрюмо молчал.
           – Эх ты, маленький. Нельзя же вечно играть роль человека за бортом, – участливо, без злобы, сказал Валерка.
           Он встал и вышел из комнаты, широко распахнув дверь. Павлик услышал его весёлый смех и бодрый голос:
           – Ну что, Лёха, проспался? Собирай братию – пойдём в пивбар «Кошачий глаз».
           В дверном проёме на секунду появилась и тут же исчезла маленькая фигурка, очень похожая на Катю.


14.07. 1976 г. – 4.11. 1982 г.




ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС

Рисунок Владимира Ивановича Оберемченко. г. Макеевка.


Рассказ опубликован в книге: ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС "Белые крылья" г. Донецк, "Издательский дом Анатолия Воронова", 2021 г., стр. 67.