Так получилось. Часть четвертая. Валя. Продолжение

   Так и случилось. Валя нашла прекрасный контакт со всеми в хоре, со всеми прихожанами, со всеми, кто был близок отцу Алексию. Все это она объясняла просто "Увижу его и ночью сплю спокойно".Валя выяснила, когда отец Алексий гуляет в парке и уже в ближайшее время в парке их увидели вдвоем. Тогда впервые Валя его в лоб спросила:"А вы действительно верите Богу?" Отец Алексий рассмеялся. "Не смейтесь! действительно верите?"... Она не боялась в его глазах быть смешной и глупой. Она постоянно задавала вопросы. Она радостно смотрела, как их ноги рядом ступают по тропинке, и мимо проплывают сосны, а на горизонте сверкая море улыбалось. Как хорошо-то! Рядом! Валя после таких прогулок ходила и радовалась всему. Ну, как дурочка. И все было любимым.
   Отцу Алексию она все рассказывала о себе, даже читала свои глупые стихи.

Я прикрою свои дырки левою ногою.
Что до левой - их закрою правою рукою.
Так нагнусь я низко, низко...Лягу на колени...
И закрою своим телом грехи поколений.

   Отец Алексий долго смеялся, а Валя делала разъяснение. Что это она сидела "нога на ногу" и увидела, что не все дырки на колготках заштопаны. Устала эти дырки зашивать и решила их в рифму заштопать. А вот другое. Про знакомую сплетницу. Такая хитрющая! Лицемерная... Смотрит в глаза и льстит, льстит. А за спиной такое льется! Мы поссорились и теперь, когда мы встречаемся, я смотрю на её тяжелую, фальшивую фигуру и думаю.

О! Боже! Как же мне приятно! С ней не здороваясь пройти!
 
  Правда неплохо? А еще мне снится часто сон. Мужчина (еще не старый, но к тому идет) ко мне приходит и жалуется, жалуется...Говорит, что все плохие, что устал он от людей. Что он хочет от меня - я не пойму. И я не знаю, что ему сказать.

   Она боялась слушать молчание и поэтому всегда находила темы для беседы. Вот например; на той неделе в храме на службе у неё украли кошелек. Молясь, она увидела на полу перед собою губную помаду. Сразу мелькнула мысль - как у меня. А позже поняла, та выпала из сумочки, когда вытаскивали кошелек. И как так можно! В храме воровать! Отец Алексий немного разозлившись, сказал, что воры - они везде... и в храме. И дал ей денег. Хлеб тогда стоил 1300 рублей.

   Отец Алексий любил музыку, любил живое пение и часто посещал репетиции хора. За репетиции он платил. И однажды Женя попросила разрешения репетировать на пляже. Он согласился. Стояла прекрасная погода и певчие, захватив с собою бутерброды, купались, загорали и, разложив ноты, тихонько пели. Валя, конечно, была с ними. Она говорила, что при звучании живой музыки у неё вырастаю крылья, и эти крылья делают её сильной и мудрой.

  К ним подходили люди, стояли, слушали. Один из них тихо спросил: "Неужели вы верите Богу? Я - нет". Это прозвучало как размышление, как признание в чем-то очень необходимо важном. И Валя так же тихо, почти шепотом его спросила: "А в то, что скоро придет осень, вы верите?" Все засмеялись. И тут внезапно в темной рясе появился отец Алексий. Он честно сказал, что хочет послушать, как идет репетиция.

  Эта странная компания - полуобнаженный хор, монах в рясе, звучащие песнопения в глазах окружающих вызывал и удивление, и порицание. Они разучивали "Свете Тихий".  Музыку мирного заката дня, заката жизни или чувств, заката - как огромной благодарности союза человека с жизнью! Отец Алексий слушал и немного подпевал. Пел аккуратно, боясь разрушить или помешать. Как Левушка.

   Валя в красивом ярком купальнике конечно стояла рядом с отцом Алексием. Во время пения она прикоснулась к его руке - и это все увидели. Затем она положила свою ладонь ему на плечо - и это все увидели. Отец Алексий не реагировал никак. Он слушал, подпевая и Валя крепко обняв его руку, к нему прижалась. Это все увидели и, прервав пение, возмущенно зашипели - "Отойди!"

   Вечером Женя кратко и жестко сказала, что если это повторится, тебя рядом с хором не будет. Валя заплакала. Она все понимала: и глубокое равнодушие отца Алексия к её "прикосновениям", и скверность своих желаний, даже не скверность, а какую-то полную несовместимость своих чувств и чувств отца Алексия. Полную их, можно сказать глупую ненужность!
  Это понимание ненужности и неуместности того, что с ней происходит, её просто убивало. Она не знала, как же теперь жить? Как? И зачем?
  Внезапно Валя озлобленно спросила.
  - В Бога веруешь, а почему тебе так мало помогает? Твой Бог! Интересно?" Женя так же раздраженно ответила: " А я скромная. И кто знает... возможно до меня сейчас не достучаться".
  - Да что ты говоришь! Скромно верующая! Живешь на копейки, мужа нет, сын тебя не всегда слушается! И сама не пример благочестия! А!... Почему хотелось бы узнать? - Валя резко встала, захотела уйти, но передумала. - Молчишь? А я отвечу. Помнишь, на десятилетие Православия на земле Калининградской приехала вся Высшая верхушка, все городское начальство с ними. И всех охрана берегла. Как же митрополит боится за свою жизнь! Видимо, так хорошо живет, что боится  её потерять. Не хочет мучеником стать. Считает свою жизнь бесценной в качестве своей нужности. Нужности для народа, так это нужно понимать. А народ злой издерганный, на грани  психушки. И везде по-прежнему сплошная показуха.
  Валя нервно закурила. - А какие тогда слова лились: "Мы сделаем людей с совестью" (как будто раньше совести у людей не было. Это что же... Люди без совести и фашизм победили, и страну восстановили...Священники и сами еще толком веровать не научились, а уже план работы готов... А в глазах их столько холода... И эти съемки в храме. Они же лишние! Они мешают! Вместо молитв мысли другие в голове. Я - часть массовки, как в театре. И уже молишься в каком-то раздражении и даже не молишься, уходишь от молитвы. Священники далеки от своего стада. Сан берегут. Спасаются. И надо сказать - не утомляются трудом особым Так? А Бог велел, он... точно не помню,... короче - "Паси овцы своя". Пусть он меня и пасет... Это он за меня отвечает... Это его глаза все во мне перевернули. Господи, какая же я злая...

   Женя смотрела в беспомощные Валины глаза. "Валь, ты же все понимаешь. Бог тут причем. Это не он ошибается. Это мы ошибаемся. И нам что-то исправить нужно, и понять. Давай не будем говорить об этом. А ты хотела бы его любимой стать... любовницей? - улыбнувшись, поменяла тему.
  - Ну, куда ты повернула! Я бы сделала все, что о он попросит. - Они немного грустно засмеялись. Валя была старше Отца Алексия на восемь лет.

  -Знаешь, сходи ка ты на исповедь к отцу Антонию. Она Поможет. То, что с тобой сейчас происходит, напоминает наивный серенький роман. Извини за прямоту. - Женя понимала, что все это не нужно, это глупо.

  Валя так и сделала. После этого она перестала быть тенью отца Алексия. И к Жене долго не приходила. Женю её отсутствие тревожило и вызывало интерес, но она решила ждать. Захочет - сама придет.
 
  И она пришла. Принесла вино. Улыбалась немного виновато. Не плакала. Стали ужинать. Валя молча вздыхала, как-то загадочно смотрела на Женю. А после второй рюмки кратко выдала "Полный пи...дец"
.
  -Расшифруй,-заинтересовалась Женя.
 
  -Я вначале решила исповедоваться отцу Алексию. Все рассказала. Знаешь, так ревела! Успокоиться никак не получалось. В конце, когда крест целовала, слезы еще сильнее потекли. Руки так дрожали, ... с трудом сложила их для благословенья. А отец Алексий взял мои ладони и прошептал: "Прости ты меня... Прости" Бедный мой. Он еще и прощенья просит у меня.
   - Ну и в чем же здесь "Пи...дец"?
   - Это не все. После этого я исповедовалась у отца Антония. Все сказала честно. А он меня по полной отчитал. "Ты в зеркало давно смотрелась?  Тебе не двадцать лет,... когда любовь сладка без всякой подстраховки, когда не ощущаешь кару собственной беды!... Когда так хочется сказать - мой день, упьюсь своим желаньем! Конечно, он так не говорил. Это я сейчас возвышенно передаю. И дальше... Мечтать, сама ты понимаешь, опасно. Мечта - есть ложь. Надежда - благо. На что надеешься? На что? - вот так примерно он убивал меня. И как я умудрилась так влюбиться! Я уже думала, что навсегда сбежала от этих чувств, а получилось - прибежала. Я - как придурок. Все понимаю. Все! И понимая - исправить не могу. Тогда, на исповеди во мне протест родился. Не на судьбу! А на его слова! "Не бывает в жизни ничего случайного. Все от Бога",- так я и сказала отцу Антонию. А он вдруг рассердился жутко! ... Почти кричал: "Отстань ты от него! Отстань!" - И библией мне по башке, как стукнет! Я сразу поумнела. Сразу. И голова этот удар восприняла как штамп. Штамп глупости моей или ошибки, или еще сего-то... Чего - сама пока не поняла. Я же себя знаю, моя проворность без очереди что-то получить и так схитрить, и так устроить что-то в свою пользу...  Во мне всего навалом. И этого в себе я не люблю. И это мне не нужно.
  И все же я решила еще раз просто поговорить с отцом Алексием. Хотя прекрасно помнила "Отстань". Поехала на службу. И что ты думаешь! Я так задумалась, что, сев не в тот автобус, и не заметила, как приехала  не туда. Автобус на конечной остановке почти час стоял. А там, за городом такой холодный ветер. Я вся продрогла. От холода, обиды и бессилия, хотелось выть и всех убить: и дурной автобус, и ветер мерзкий, и себя.

  Когда домой вернулась, в горячей ванне так ревела, даже не ревела... выла...Как волчица...Вот так теперь живу разорванная вся. Я понимаю, надо пережить. Надо. Надо. И я молюсь. И легче. Правда. Зачем все это на меня свалилось? 
  Как дочка испугалась за меня! От её взгляда во мне проснулся стыд. Её - то мучаю зачем. Ночью пришла к ней в комнату, легла рядом, обняла и просила мысленно прощенья. Просила сил, терпения, любви. И знаешь - помогло.

  Она говорила сбивчиво, проглатывая слова, пытаясь все вместить... и вдруг внезапно замолчала. Лицо стало чужим. Она внимательно, взглянув Жанне в глаза, спросила: "Ты устала от меня? Думаешь, наверно, пусть говорит, возможно легче станет. Знаешь, мне часто снится сон. Мужчина, еще не старый, ко мне приходит, смотрит на меня и жалуется, жалуется... Что хочет - не понять. Но ждет чего-то. А я не знаю, что ему сказать. Он какой-то потерянный. Я тебе, кажется уже рассказывала этот сон. Ну, хватит обо мне. Теперь ты о себе мне расскажи.

Продолжение следует.